Страница:
Правда, этот рецепт не спасал от ошибок. Пытаясь обрести уверенность в себе, Нико перепробовал много способов, но в большинстве случаев они лишь усугубляли его положение. Например, в реальном училище в Госпиче его невзлюбили все и сразу. Учителя – за то, что новый ученик сразу называл ответ, не давая закончить диктовать условия задачи. Все сложнейшие вычисления сын местного православного священника, недавно переведенного сюда из деревенского захолустья, молниеносно производил в уме. Одноклассники – за то, что был высок, неуклюж и худ, за то, что был левшой (впоследствии научился владеть обеими руками).
Западная Хорватия, городок Госпич
– К восьми годам, когда семья переехала в Госпич, я уже много знал. Я владел немецким, французским, итальянским языками, у меня были лучшие оценки по всем предметам, кроме рисования и черчения, хотя дома я прекрасно чертил и недурно рисовал. Это объяснялось тем, что ученик, занимающий последнее место по черчению и рисованию, в соответствии с правилами училища подлежал исключению. Один из мальчиков, имевший средние оценки по всем предметам, рисовал и чертил хуже всех, и это грозило ему исключением. Тогда я решил стать худшим учеником класса по этим предметам, будучи уверен, что мои успехи по математике и физике не позволят применить ко мне строгую меру наказания.
К сожалению, этот героизм долго оставался в тени. Славу и признание я заслужил, когда местный предприниматель решил облагодетельствовать родной город. Он решил на свои средства организовать пожарное депо. Была куплена новая техника, заготовлена униформа, а команда обучалась для несения службы и проведения парадов.
Пожарная машина представляла собой окрашенный в красные и черные цвета насос, который приводили в действие шестнадцать человек. Однажды после полудня шли приготовления к официальному испытанию, и машину прикатили к реке. Все население собралось на берегу, чтобы полюбоваться необычным зрелищем. Когда с речами, аплодисментами и поздравлениями вперемежку с благодарностями было закончено, прозвучала команда качать. Гордые пожарные, а также добровольцы из местных, по восемь человек с каждой стороны, бодро взялись за ручки.
Верх – вниз, верх – вниз, и никакого толку.
Ни одной капли воды не выдавилось из брандспойта. Преподаватели реального училища, приглашенные специалисты тщетно пытались найти неисправность. Фиаско казалось полным, пока я не прибежал на берег.
Что я знал о механизмах? Ничего, разве что слышал мимоходом о давлении воздуха. Наобум потрогал водозаборник, лежавший в воде, и обнаружил, что шланг пуст. Тогда я вошел поглубже в воду и расправил рукав. Вода хлынула мощно, испортив немало воскресных нарядов.
Архимед, бежавший обнаженным по улицам Сиракуз и кричавший во весь голос: «Эврика!», не произвел большего впечатления, чем я. Меня на плечах пронесли по Госпичу, я стал героем дня.
Что касается изобретательности, этой жилкой я в первую очередь обязан матери, придумавшей столько усовершенствований к своему ткацкому станку, что ее долго помнили в Госпиче как великую рукодельницу. Она трудилась без устали, с рассвета до поздней ночи. Большая часть одежды и обстановки в доме сделаны ее руками. Когда матери было за шестьдесят, ее пальцы еще двигались настолько проворно, что в мгновение ока она могла завязать три узелка.
В этой связи следует упомянуть, что творческий подход к делу я проявил и при ловле лягушек и майских жуков. Решая эти инженерные задачи, я, видимо, действовал под влиянием инстинктивного побуждения поставить природную энергию на службу человеку.
В ту пору майские жуки – или июньские, как их называют в Америке, – стали настоящим бедствием для страны. Иногда под их тяжестью ломались ветви деревьев, кустарник был просто черен от летучей нечисти.
Наловив достаточно жуков, я прикрепил четырех к крестовине. Она была насажена на тонкий шпиндель, к которому также был прикреплен большой диск. Вращаясь, крестовина передавала движение диску.
Эти существа оказались удивительными тружениками. Стоило их запустить, как они кружились часами, не проявляя никакого желания остановиться. Чем жарче становилось, тем усерднее они трудились, так что даровой «энергии» было хоть отбавляй.
Все шло хорошо до тех пор, пока не появился новый мальчик – сын отставного офицера австрийской армии. Этот дворянский сын ел майских жуков живьем, будто это были нежнейшие устрицы. Зрелище было настолько отвратительным, что я прекратил опыты в этом направлении, выпустил своих трудяг и вообще никогда в жизни не дотрагивался до майского жука в частности и до любого другого насекомого вообще.
Так инженерная сметка впервые столкнулась со странностями человеческой натуры, которые в свою очередь тоже требовали разъяснений.
Впрочем, каждый из нас способен вспомнить о себе нечто несуразное. Тесла, например испытывал «жгучее отвращение к женским серьгам. Однако к другим украшениям, например к браслетам, я относился с интересом в зависимости от дизайна. Сверкание кристаллов и всяких иных предметов с острыми краями и гладкими поверхностями меня просто завораживало, в то же время чрезвычайно оскорбительной мне казалась форма жемчужин. Я никогда бы не дотронулся до волос другого человека, разве что под дулом пистолета. При взгляде на персик меня бросало в жар, а если где-нибудь в доме находился кусочек камфары, это вызывало у меня сильнейший душевный разлад. Даже сейчас мне с трудом дается восприятие некоторых выводящих из равновесия импульсов.
До сих пор, когда бросаю маленькие бумажные квадратики в сосуд с жидкостью, всегда ощущаю во рту специфический и ужасный вкус».
Его частенько преследовали наваждения. Часто в самый неподходящий момент подростка настигали какие-то нелепые, неуместные желания. Говоря современным языком, его часто донимали обрывки чуждых, навязанных извне программ. Подчиняясь им, «во время прогулок я считал шаги, за обедом вычислял объем суповых тарелок, кофейных чашек и кусочков пищи. Иными словами, моя трапеза превращалась во что-то похожее на математическую обработку данных, что, понятно, не доставляло мне никакого удовольствия. Все, что мне приходилось исполнять регулярно, я с упорством умалишенного обязательно делил на три этапа, и всякий сбой необходимо требовал повторить все сначала, даже если это отнимало несуразно много времени».
– Необычные видения зачастую являлись мне в сопровождении нестерпимо ярких вспышек света. Они причиняли жуткие страдания, искажали вид реальных предметов, мешали думать и работать.
Теперь что касается посещавших нашего героя мыслеобразов.
– Это были изображения неких предметов, а также сцены, которые я видел буквально наяву, пусть даже впоследствии мне больше никогда не приходилось встречаться с ними. Когда при мне произносили название какого-либо предмета, его очертания живо представали перед моим взором – иногда я просто не мог определить, являлось ли то, что видел, материальным или нет. Подобные видения пугали меня более всего на свете, в такие минуты я места себе не мог найти.
К кому я только не обращался, но до сих пор никто из психологов или физиологов не смог дать удовлетворительное объяснение этим необычным явлениям. Полагаю, они уникальны. Вероятно, я получил этот дар от рождения, поскольку мой брат испытывал те же трудности.
Пауза была долгая, длиной в несколько сигарет.
Наконец старик продолжил:
– Чтобы освободиться от этих преследовавших меня фантазий, мне приходилось концентрировать свои мысли на чем-нибудь другом, виденном мною раньше. В том случае я чувствовал временное облегчение, но для этого мне приходилось постоянно выдумывать новые образы.
Скоро мое воображение иссякло. Что я, маленький мальчик, видел? Только предметы домашнего обихода и объекты ближайшего окружения. Так что подобная оздоровительная методика быстро утратила свою силу. Тогда я неосознанно начал совершать экскурсии за пределы мирка, который знал.
Это были замечательные путешествия.
Сначала пейзажи были расплывчатыми и мутными и таяли, когда я пытался сосредоточить на них свое внимание, но постепенно мне удалось научиться фиксировать детали; «дорожные» впечатления приобрели яркость и отчетливость реальности.
Вскоре мне открылось, что проще всего идти мысленно вслед за пробегающими по небу облаками. Так я обзавелся массой новых впечатлений, познакомился с сущностями, не имеющими отношения к действительности. На этом я настаиваю особо, ведь одна из них назвалась «дьяволом».
Скоро я сумел обуздать воображение и направить свои фантазии в область всеобщего блага. Я сам дошел до мысли, что добиться этого без использования электричества невозможно. Еженощно (а иногда ежедневно), уединившись, я отправлялся путешествовать – посещал иные места, удивительные города и земли, знакомился там с людьми, заводил друзей и знакомых. Пусть это звучит невероятно, но они были мне так же дороги, как и те, что окружали меня в реальной жизни, и ни на йоту менее яркими в общении.
Подобным образом я путешествовал до семнадцати лет, когда мои мысли окончательно настроились на технические приспособления. Вот когда я испытал триумф. С величайшей легкостью я мог видеть все детали конструкций. Мне не нужны были модели, чертежи или опыты. Я обладал невероятной способностью мысленно воспроизводить работу любого механизма, процесса, явления.
Можно ли считать этот метод чем-то радикально новым в изобретательстве? Беру смелость заявить, так оно и есть. Визуализация концепций и идей радикально отличается от натурного экспериментирования и является, по моему мнению, куда более быстрым и действенным методом оценить новизну, полезность и осуществимость идеи.
Я работаю не прикасаясь.[3]
К сожалению, теория пока неспособна ответить на вопрос, как быть со вспышками света, всю мою жизнь преследующими меня, и даже теперь на пороге смерти, плутая в двух шагах от разгадки, я, Никола Тесла, не могу дать однозначный вопрос, где находится источник этих трансляций и чем является эта выдуманная мною, насквозь пропитанная электричеством сущность. О своих догадках я умолчу…
Или лучше выложить все как есть, и пусть другие разбираются с беспроводной передачей энергии на расстояние, с возможностью добывать или отсасывать энергию буквально из любой точки пространства, с неограниченной передачей информационных сигналов, называемой теперь в насмешку надо мной «радио»; с «лучами смерти», с неограниченным потенциалом ионосферы, с автоматами, называемыми некоторыми писаками роботами, но, главное, с вопросом – кому и зачем это нужно?
Почему мы так спешим и какая сила гонит нас в такие пространства, где уже не будет ни Мачака, ни возвращающихся с пастбища гусей; ни пожарных насосов, для работы которых необходимы усилия по меньшей мере шестнадцати человек; ни Архимедов, бегающих обнаженными по улицам; ни злобных, вороватых тупиц типа «изобретателя радио» Маркони; ни капитанов бизнеса, знающих, но скрывающих тайну происхождения денег; ни женщин, преследующих своих избранников ненасытной жаждой страсти; не будет даже чиновников военно-морского флота Соединенных Штатов, редких проныр и ретроградов, пекущихся исключительно о собственном благополучии?
Я даже готов согласиться, что голые все-таки будут бегать по улицам, но можно ли будет называть их Архимедами?
Тесла поднялся, накинул халат, приблизился к окну.
Глава 2
* * *
70-е годы XIX векаЗападная Хорватия, городок Госпич
– К восьми годам, когда семья переехала в Госпич, я уже много знал. Я владел немецким, французским, итальянским языками, у меня были лучшие оценки по всем предметам, кроме рисования и черчения, хотя дома я прекрасно чертил и недурно рисовал. Это объяснялось тем, что ученик, занимающий последнее место по черчению и рисованию, в соответствии с правилами училища подлежал исключению. Один из мальчиков, имевший средние оценки по всем предметам, рисовал и чертил хуже всех, и это грозило ему исключением. Тогда я решил стать худшим учеником класса по этим предметам, будучи уверен, что мои успехи по математике и физике не позволят применить ко мне строгую меру наказания.
К сожалению, этот героизм долго оставался в тени. Славу и признание я заслужил, когда местный предприниматель решил облагодетельствовать родной город. Он решил на свои средства организовать пожарное депо. Была куплена новая техника, заготовлена униформа, а команда обучалась для несения службы и проведения парадов.
Пожарная машина представляла собой окрашенный в красные и черные цвета насос, который приводили в действие шестнадцать человек. Однажды после полудня шли приготовления к официальному испытанию, и машину прикатили к реке. Все население собралось на берегу, чтобы полюбоваться необычным зрелищем. Когда с речами, аплодисментами и поздравлениями вперемежку с благодарностями было закончено, прозвучала команда качать. Гордые пожарные, а также добровольцы из местных, по восемь человек с каждой стороны, бодро взялись за ручки.
Верх – вниз, верх – вниз, и никакого толку.
Ни одной капли воды не выдавилось из брандспойта. Преподаватели реального училища, приглашенные специалисты тщетно пытались найти неисправность. Фиаско казалось полным, пока я не прибежал на берег.
Что я знал о механизмах? Ничего, разве что слышал мимоходом о давлении воздуха. Наобум потрогал водозаборник, лежавший в воде, и обнаружил, что шланг пуст. Тогда я вошел поглубже в воду и расправил рукав. Вода хлынула мощно, испортив немало воскресных нарядов.
Архимед, бежавший обнаженным по улицам Сиракуз и кричавший во весь голос: «Эврика!», не произвел большего впечатления, чем я. Меня на плечах пронесли по Госпичу, я стал героем дня.
Что касается изобретательности, этой жилкой я в первую очередь обязан матери, придумавшей столько усовершенствований к своему ткацкому станку, что ее долго помнили в Госпиче как великую рукодельницу. Она трудилась без устали, с рассвета до поздней ночи. Большая часть одежды и обстановки в доме сделаны ее руками. Когда матери было за шестьдесят, ее пальцы еще двигались настолько проворно, что в мгновение ока она могла завязать три узелка.
В этой связи следует упомянуть, что творческий подход к делу я проявил и при ловле лягушек и майских жуков. Решая эти инженерные задачи, я, видимо, действовал под влиянием инстинктивного побуждения поставить природную энергию на службу человеку.
В ту пору майские жуки – или июньские, как их называют в Америке, – стали настоящим бедствием для страны. Иногда под их тяжестью ломались ветви деревьев, кустарник был просто черен от летучей нечисти.
Наловив достаточно жуков, я прикрепил четырех к крестовине. Она была насажена на тонкий шпиндель, к которому также был прикреплен большой диск. Вращаясь, крестовина передавала движение диску.
Эти существа оказались удивительными тружениками. Стоило их запустить, как они кружились часами, не проявляя никакого желания остановиться. Чем жарче становилось, тем усерднее они трудились, так что даровой «энергии» было хоть отбавляй.
Все шло хорошо до тех пор, пока не появился новый мальчик – сын отставного офицера австрийской армии. Этот дворянский сын ел майских жуков живьем, будто это были нежнейшие устрицы. Зрелище было настолько отвратительным, что я прекратил опыты в этом направлении, выпустил своих трудяг и вообще никогда в жизни не дотрагивался до майского жука в частности и до любого другого насекомого вообще.
Так инженерная сметка впервые столкнулась со странностями человеческой натуры, которые в свою очередь тоже требовали разъяснений.
Впрочем, каждый из нас способен вспомнить о себе нечто несуразное. Тесла, например испытывал «жгучее отвращение к женским серьгам. Однако к другим украшениям, например к браслетам, я относился с интересом в зависимости от дизайна. Сверкание кристаллов и всяких иных предметов с острыми краями и гладкими поверхностями меня просто завораживало, в то же время чрезвычайно оскорбительной мне казалась форма жемчужин. Я никогда бы не дотронулся до волос другого человека, разве что под дулом пистолета. При взгляде на персик меня бросало в жар, а если где-нибудь в доме находился кусочек камфары, это вызывало у меня сильнейший душевный разлад. Даже сейчас мне с трудом дается восприятие некоторых выводящих из равновесия импульсов.
До сих пор, когда бросаю маленькие бумажные квадратики в сосуд с жидкостью, всегда ощущаю во рту специфический и ужасный вкус».
Его частенько преследовали наваждения. Часто в самый неподходящий момент подростка настигали какие-то нелепые, неуместные желания. Говоря современным языком, его часто донимали обрывки чуждых, навязанных извне программ. Подчиняясь им, «во время прогулок я считал шаги, за обедом вычислял объем суповых тарелок, кофейных чашек и кусочков пищи. Иными словами, моя трапеза превращалась во что-то похожее на математическую обработку данных, что, понятно, не доставляло мне никакого удовольствия. Все, что мне приходилось исполнять регулярно, я с упорством умалишенного обязательно делил на три этапа, и всякий сбой необходимо требовал повторить все сначала, даже если это отнимало несуразно много времени».
– Необычные видения зачастую являлись мне в сопровождении нестерпимо ярких вспышек света. Они причиняли жуткие страдания, искажали вид реальных предметов, мешали думать и работать.
Теперь что касается посещавших нашего героя мыслеобразов.
– Это были изображения неких предметов, а также сцены, которые я видел буквально наяву, пусть даже впоследствии мне больше никогда не приходилось встречаться с ними. Когда при мне произносили название какого-либо предмета, его очертания живо представали перед моим взором – иногда я просто не мог определить, являлось ли то, что видел, материальным или нет. Подобные видения пугали меня более всего на свете, в такие минуты я места себе не мог найти.
К кому я только не обращался, но до сих пор никто из психологов или физиологов не смог дать удовлетворительное объяснение этим необычным явлениям. Полагаю, они уникальны. Вероятно, я получил этот дар от рождения, поскольку мой брат испытывал те же трудности.
Пауза была долгая, длиной в несколько сигарет.
Наконец старик продолжил:
– Чтобы освободиться от этих преследовавших меня фантазий, мне приходилось концентрировать свои мысли на чем-нибудь другом, виденном мною раньше. В том случае я чувствовал временное облегчение, но для этого мне приходилось постоянно выдумывать новые образы.
Скоро мое воображение иссякло. Что я, маленький мальчик, видел? Только предметы домашнего обихода и объекты ближайшего окружения. Так что подобная оздоровительная методика быстро утратила свою силу. Тогда я неосознанно начал совершать экскурсии за пределы мирка, который знал.
Это были замечательные путешествия.
Сначала пейзажи были расплывчатыми и мутными и таяли, когда я пытался сосредоточить на них свое внимание, но постепенно мне удалось научиться фиксировать детали; «дорожные» впечатления приобрели яркость и отчетливость реальности.
Вскоре мне открылось, что проще всего идти мысленно вслед за пробегающими по небу облаками. Так я обзавелся массой новых впечатлений, познакомился с сущностями, не имеющими отношения к действительности. На этом я настаиваю особо, ведь одна из них назвалась «дьяволом».
Скоро я сумел обуздать воображение и направить свои фантазии в область всеобщего блага. Я сам дошел до мысли, что добиться этого без использования электричества невозможно. Еженощно (а иногда ежедневно), уединившись, я отправлялся путешествовать – посещал иные места, удивительные города и земли, знакомился там с людьми, заводил друзей и знакомых. Пусть это звучит невероятно, но они были мне так же дороги, как и те, что окружали меня в реальной жизни, и ни на йоту менее яркими в общении.
Подобным образом я путешествовал до семнадцати лет, когда мои мысли окончательно настроились на технические приспособления. Вот когда я испытал триумф. С величайшей легкостью я мог видеть все детали конструкций. Мне не нужны были модели, чертежи или опыты. Я обладал невероятной способностью мысленно воспроизводить работу любого механизма, процесса, явления.
Можно ли считать этот метод чем-то радикально новым в изобретательстве? Беру смелость заявить, так оно и есть. Визуализация концепций и идей радикально отличается от натурного экспериментирования и является, по моему мнению, куда более быстрым и действенным методом оценить новизну, полезность и осуществимость идеи.
Я работаю не прикасаясь.[3]
К сожалению, теория пока неспособна ответить на вопрос, как быть со вспышками света, всю мою жизнь преследующими меня, и даже теперь на пороге смерти, плутая в двух шагах от разгадки, я, Никола Тесла, не могу дать однозначный вопрос, где находится источник этих трансляций и чем является эта выдуманная мною, насквозь пропитанная электричеством сущность. О своих догадках я умолчу…
Или лучше выложить все как есть, и пусть другие разбираются с беспроводной передачей энергии на расстояние, с возможностью добывать или отсасывать энергию буквально из любой точки пространства, с неограниченной передачей информационных сигналов, называемой теперь в насмешку надо мной «радио»; с «лучами смерти», с неограниченным потенциалом ионосферы, с автоматами, называемыми некоторыми писаками роботами, но, главное, с вопросом – кому и зачем это нужно?
Почему мы так спешим и какая сила гонит нас в такие пространства, где уже не будет ни Мачака, ни возвращающихся с пастбища гусей; ни пожарных насосов, для работы которых необходимы усилия по меньшей мере шестнадцати человек; ни Архимедов, бегающих обнаженными по улицам; ни злобных, вороватых тупиц типа «изобретателя радио» Маркони; ни капитанов бизнеса, знающих, но скрывающих тайну происхождения денег; ни женщин, преследующих своих избранников ненасытной жаждой страсти; не будет даже чиновников военно-морского флота Соединенных Штатов, редких проныр и ретроградов, пекущихся исключительно о собственном благополучии?
Я даже готов согласиться, что голые все-таки будут бегать по улицам, но можно ли будет называть их Архимедами?
Тесла поднялся, накинул халат, приблизился к окну.
Глава 2
Январь, 1943 год
Нью-Йорк, Манхэттен, гостиница «Нью-йоркер»
Было далеко заполночь. Небо было свободно от облаков, только редкие звезды тускло светили на плоском небосводе. Подсветка распространялась снизу, со дна городских ущелий, и небоскребы, опоясанные цепочками сигнальных огней, рисовались черными глыбистыми великанами, охранявшими этот самый большой, самый шумный на земле город. Здесь в разгар войны не пользовались светомаскировкой – до самого ближайшего театра военных действий было по меньшей мере четыре тысячи километров, и никому в голову не могло прийти, что на севере Германии, на острове Пенемюнде уже прорисовывался эскиз двухступенчатой баллистической ракеты с ядерной боеголовкой для бомбардировки Нью-Йорка.
Правда, известно об этом стало спустя полвека после смерти Теслы, но, к сожалению, даже знание будущего мало чем могло помочь мне.
Как, впрочем, и воображение.
Я считал себя опытным психонавтом, но и мне не удалось отыскать ни единой улики! Ни в его опубликованной биографии, ни в воспоминаниях современников, ни в оценках авторитетных ученых, ни даже в только что озвученной исповеди не было и слабого намека на внеземное происхождение. Как в таких условиях выполнить заказ на изобретение тайны, соблюдая при этом «объективность», ссылаясь на «доказательную базу», используя «железную логику»? Единственной, да и то заросшей, исчезающей во времени тропкой могло служить сравнение Теслы с Леонардо да Винчи, нередко повторяющееся на страницах посвященной «гению электричества» литературы. Но с Леонардо куда проще. Он жил по крайней мере на полтыщи лет раньше, а в такой дали можно разглядеть все что угодно.
Поди проверь.
Этот худющий, высоченный изобретатель с орлиным профилем мало походил на инопланетянина, на пришельца из параллельных миров или чернокнижника двадцатого века. Скорее на несчастного больного старика, обворованного современниками, сумевшими выудить у него самые заветные изобретения, которыми он мечтал осчастливить род человеческий.
Растащили, раздергали, затаскали по судам.
Неужели такое случается на далеких планетах? Неужели в параллельных мирах есть пронырливые завистники, посягающие на чужое? Неужели в оккультном мире тоже можно встретить проходимцев типа Джона Кили, Гастона Булмера или «графа» Виктора Люстига?[4]
В это верится с трудом.
Что касается Земли, теперь даже в университетских учебниках редко встретишь имя того, чьими усилиями сформировался новый – электрический! – мир.
Его отодвинули в сторону всякого рода Маркони, Томсоны, Пьюпины. Потомки отделались от него наименованием единицы магнитной индукции, сказками насчет Тунгусского метеорита и бредовыми идеями инопланетного происхождения. Это было так по-человечески.
Он держался достойно, без уныния и покаяния. Ему было наплевать на присутствие потомков. Как и его вымышленные собратья, капитан Немо и инженер Гарин, он привык действовать в одиночку. Он отказался от семьи, он пресекал всякое, даже малейшее вмешательство в свою личную жизнь. Он научился разговаривать с самим собой, что вполне подтверждало его неземное происхождение. Он был готов рассказать о самом себе и не боялся выслушать приговор потомков. В надежде на понимание он был готов переворошить свою память, и, самое важное, у него еще хватало сил изобрести собственное прошлое. Укоры памяти не страшили его.
Многие ли из нас в преддверии смерти способны выдержать укоры памяти?
Я спрашиваю: многие ли из вас в ожидании своего смертного часа способны выдержать напоминание о прошлых грехах?
То-то!
А вы советуете не безумствовать.
Я, потомок, по рукам и ногам связанный договором на производство тайн, сразу почувствовал, что угодил на крючок к этому самому загадочному, самому необычному субъекту на земле, с такой легкостью обращавшегося с тайнами. Он был дока в этом деле.
Что ж, поучимся.
Старик обладал завидной способностью изобретать то, что другим не под силу. Ему всегда доставало фантазии и умения быть если не первым, то единственным. Несмотря на то что этот потерявший родину серб был падок на лесть, позволял себе лукавить, был обидчив, тщеславен, а порой просто мелочен, с ним было интересно. Пусть он нередко пытался спрятаться за обстоятельства, частенько вымышленные, пусть то и дело к месту и не к месту жаловался на происки врагов и легкомысленно намекал, что где-то там, на другой планете, в таинственной Сербии или в созвездии России, его ждали бы нескончаемые похвалы, таскание по планете на руках, – его хотелось слушать. Он сумел уверить меня, потомка, что только там, в гористой местности, можно построить установку, с помощью которой так просто качать энергию из-под ног, из самой плоти нашей родной планеты.[5]
Его мания гипнотизировала, он был способен заворожить любого. Он предложил мне сесть, сам устроился напротив. Положил ногу на ногу, запахнул полу темно-синего халата, закурил.
– Мне с детства была предназначена стезя священника. Так решил мой отец. Эта перспектива, как черная туча, висела надо мной. В будущее я вглядывался со страхом, и если бы не помощь издалека – из того пространства, которое вы теперь называете «космическим», а мы в мои лучшие годы – «свободным» или «межпланетным» и в котором я мысленно блуждал в компании с самим собой, – я бы никогда бы не добрался до Нью-Йорка, до этого тридцать третьего этажа.
Что Нью-Йорк! Если бы я послушался отца, я вообще вряд ли выжил.
В тот год мы воевали с турками, и мне довелось полюбоваться на повешенных, забитых до смерти, застреленных, четвертованных, насаженных на кол людей. Видел отрубленные головы, видел детей, наколотых на штыки, словно куропатки на шампурах в нью-йоркских ресторанах.
К счастью, мне посчастливилось избежать плена, и в 1875 году я вернулся в Госпич. В следующем семестре начал учебу в Австрии, получив от приграничного военного министерства стипендию.
Но до этого я переболел холерой, и все по причине непреклонности отца, упрямо желавшего видеть меня попом. Впрочем, даже переболел я не так, как все остальные земляне. Эта нудная, обессиливающая хворь, которую местный доктор отказывался признавать холерой, девять месяцев изводила меня. Я окончательно лишился сил и вновь оказался на пороге смерти. Во время одного из губительных приступов, который вполне мог оказаться предсмертным, в комнату вбежал отец.
Как сейчас вижу его мертвенно-бледное лицо. Он попытался ободрить меня. Он спросил, что я сам думаю о своей болезни. Я с трудом ответил – может, мне и удастся поправиться, если ты разрешишь мне изучать инженерное дело.
– Ты поступишь в лучшее в мире техническое учебное заведение, – торжественно заверил он, и это были не пустые слова. У Милутина всегда так – сказал как отрезал. С моей души спал тяжкий груз, но, откровенно говоря, я молил Бога, чтобы эта клятва не запоздала. На следующее утро к нам в дом постучалась какая-то старушка и предложила напоить меня отваром из каких-то бобов. Эту старуху я больше никогда не встречал, мать не любила вспоминать о ней. Попив отвар, я сразу пошел на поправку, чем вновь прославился в нашем маленьком унылом Госпиче. Жители приходили к нам полюбоваться на нового Лазаря. Когда я окончательно встал на ноги, отец настоял, чтобы я провел год на свежем воздухе, занимаясь оздоровительными физическими упражнениями.
Я вынужден был согласиться. Осуществление неизвестной, непонятной мне самому мечты откладывалось. Нагруженный охотничьим снаряжением и связкой книг, я бродил по горам, и это общение с природой, наблюдения за природными электрическими явлениями, которых у нас в горах всегда в избытке, навсегда сдружили меня с грозами. Не могу сказать того же о звездах. Мы так и не смогли найти общий язык. Я пытался заговорить с ними, но ответа не дождался. Они были холодны и молчаливы и позволяли разве что изучать себя…
Он не договорил. Притушил сигарету в пепельнице, затем бросил испытующий взгляд в мою сторону:
– Возможно, скрывали тайну моего происхождения?..
Я промолчал. Я не мог отделаться от ощущения, что в разговоре со мной, незримым и въедливо-любопытным потомком, старик вновь занялся своим любимым делом. Хотя что мог изобрести умирающий? Какую такую электрическую штуку, с помощью которой можно было перевернуть мир? Разве что собственное прошлое, играя с которым можно оправдать любые свои промашки или грехи, даже излишнюю страсть к саморекламе, обиду на конкурентов, неудачные и унизительные попытки навязать свою волю сильным мира сего, отказавшим ему в средствах на решение самой грандиозной технической проблемы – распространение электрической энергии без проводов.
Куда он звал меня? К чему заставлял прислушаться?
– У меня, – неожиданно сильным и ясным голосом продолжил Тесла, – зарождалось множество идей, обычно просто нереальных. Они являлись мне в виде пронзительных до боли видений. Жаль, что в ту пору я был безграмотным, как Эдисон, Маркони, профессор Элайхью Томсон или мой соотечественник Майкл Пьюпин. Этот проныра очень скоро сообразил, что куда больше он сможет заработать, выступая против Теслы и грабя его, чем помогая ему, поэтому он примкнул к Томсону и к так называемому «изобретателю радио» Маркони. Все его патенты либо мошенничество, либо похищены у меня.
Впрочем, это случилось позже, а в дни подросткового изобретательства я вообразил, будто переправлять письма и посылки по морю в подводной трубе, помещая их в контейнеры сферической формы, куда быстрее и выгоднее. Я продумал конструкцию насосной станции для перегонки воды по трубе, тщательно проработал все остальные вопросы. Лишь одну пустяковую деталь беспечно оставил без внимания. Я самонадеянно допускал произвольную скорость перекачки и, более того, находил удовольствие в ее легкомысленном увеличении. В уме я добился изумительных эксплуатационных характеристик, и расчеты вроде бы доказывали осуществимость проекта.
Если бы не дьявольски вязкое сопротивление воды! Сколько энергии надо потратить, чтобы преодолеть его, и возможно ли вообще увеличить скорость до необходимой величины?
Австро-Венгрия, провинция Штирия, Грац
– К концу каникул меня отправили в Высшую техническую школу в Граце. Это было одно из лучших технических учебных заведений в Австро-Венгрии. Именно этого момента я страстно ждал и начал учение при добром покровительстве и с твердым намерением добиться успеха. Благодаря урокам моего отца и выпавшим мне благоприятным возможностям я мог выбирать предметы по своему желанию, и рисование от руки больше не досаждало мне.
Скажу откровенно – меня понесло. Я мечтал сделать подарок родителям и в течение всего первого курса трудился до одиннадцати вечера, включая воскресные и праздничные дни. Это при том, что мой рабочий день регулярно начинался в три часа ночи. Понятно, меня сразу записали в зубрилы, причем в зубрилы самого противного, самого невыносимого для сокурсников толка – в зубрилы-отличники.
Вообрази мое удивление, когда я, вернувшись домой и предъявив свидетельства, что в течение года сдал девять экзаменов, нарвался на гнев отца, который на моих глазах сжег все эти награды, заработанные тяжким трудом. Это здорово ударило по моему самолюбию. Такого оскорбления я не ожидал.
Тесла вновь достал сигарету, поглядел поверх нее на ступенчатый оголовок Эмпайр-стейт-билдинг и с усмешкой добавил:
– Секрет этой маленькой тайны открылся позже. Вернувшись домой после смерти отца, я нашел связку писем от моих преподавателей, где они в один голос заклинали Милутина воздействовать на лучшего в их жизни ученика. Не хватало, чтобы он погиб от переутомления!
Он артистично, с размаху прикрыл свою тощую гениальную голову растопыренной пятерней.
– Золотое время! Я с головой погрузился в родную мне стихию и целиком посвятил себя самым интересным вещам на свете – физике, механике, математическим исследованиям. Отцу я дал слово соблюдать режим, не перенапрягаться и, вернувшись в Грац, все свободное время проводил в библиотеках. Тогда у меня обнаружилась мания… Не знаю, стоит ли упоминать об этом?
– Но вы уже упомянули о ней в своих воспоминаниях!
– Поспешил! – признался Тесла и добавил: – Однако, что было – было! Я обнаружил в себе решимость все доводить до конца. Это было похоже на самоистязательство. Меня, например, заинтересовал Вольтер, и я решил познакомиться с его трудами. Взял первый том его сочинений… Представь мой ужас, когда выяснилось, что этот автор написал более сотни томов, к тому же напечатанных мелким шрифтом. Я выпивал по семьдесят две чашки черного кофе в день. Я дочитал их до конца, но, когда отодвинул от себя последнюю книгу, дал клятву: «Никогда впредь!»
Нью-Йорк, Манхэттен, гостиница «Нью-йоркер»
Было далеко заполночь. Небо было свободно от облаков, только редкие звезды тускло светили на плоском небосводе. Подсветка распространялась снизу, со дна городских ущелий, и небоскребы, опоясанные цепочками сигнальных огней, рисовались черными глыбистыми великанами, охранявшими этот самый большой, самый шумный на земле город. Здесь в разгар войны не пользовались светомаскировкой – до самого ближайшего театра военных действий было по меньшей мере четыре тысячи километров, и никому в голову не могло прийти, что на севере Германии, на острове Пенемюнде уже прорисовывался эскиз двухступенчатой баллистической ракеты с ядерной боеголовкой для бомбардировки Нью-Йорка.
Правда, известно об этом стало спустя полвека после смерти Теслы, но, к сожалению, даже знание будущего мало чем могло помочь мне.
Как, впрочем, и воображение.
Я считал себя опытным психонавтом, но и мне не удалось отыскать ни единой улики! Ни в его опубликованной биографии, ни в воспоминаниях современников, ни в оценках авторитетных ученых, ни даже в только что озвученной исповеди не было и слабого намека на внеземное происхождение. Как в таких условиях выполнить заказ на изобретение тайны, соблюдая при этом «объективность», ссылаясь на «доказательную базу», используя «железную логику»? Единственной, да и то заросшей, исчезающей во времени тропкой могло служить сравнение Теслы с Леонардо да Винчи, нередко повторяющееся на страницах посвященной «гению электричества» литературы. Но с Леонардо куда проще. Он жил по крайней мере на полтыщи лет раньше, а в такой дали можно разглядеть все что угодно.
Поди проверь.
Этот худющий, высоченный изобретатель с орлиным профилем мало походил на инопланетянина, на пришельца из параллельных миров или чернокнижника двадцатого века. Скорее на несчастного больного старика, обворованного современниками, сумевшими выудить у него самые заветные изобретения, которыми он мечтал осчастливить род человеческий.
Растащили, раздергали, затаскали по судам.
Неужели такое случается на далеких планетах? Неужели в параллельных мирах есть пронырливые завистники, посягающие на чужое? Неужели в оккультном мире тоже можно встретить проходимцев типа Джона Кили, Гастона Булмера или «графа» Виктора Люстига?[4]
В это верится с трудом.
Что касается Земли, теперь даже в университетских учебниках редко встретишь имя того, чьими усилиями сформировался новый – электрический! – мир.
Его отодвинули в сторону всякого рода Маркони, Томсоны, Пьюпины. Потомки отделались от него наименованием единицы магнитной индукции, сказками насчет Тунгусского метеорита и бредовыми идеями инопланетного происхождения. Это было так по-человечески.
Он держался достойно, без уныния и покаяния. Ему было наплевать на присутствие потомков. Как и его вымышленные собратья, капитан Немо и инженер Гарин, он привык действовать в одиночку. Он отказался от семьи, он пресекал всякое, даже малейшее вмешательство в свою личную жизнь. Он научился разговаривать с самим собой, что вполне подтверждало его неземное происхождение. Он был готов рассказать о самом себе и не боялся выслушать приговор потомков. В надежде на понимание он был готов переворошить свою память, и, самое важное, у него еще хватало сил изобрести собственное прошлое. Укоры памяти не страшили его.
Многие ли из нас в преддверии смерти способны выдержать укоры памяти?
Я спрашиваю: многие ли из вас в ожидании своего смертного часа способны выдержать напоминание о прошлых грехах?
То-то!
А вы советуете не безумствовать.
Я, потомок, по рукам и ногам связанный договором на производство тайн, сразу почувствовал, что угодил на крючок к этому самому загадочному, самому необычному субъекту на земле, с такой легкостью обращавшегося с тайнами. Он был дока в этом деле.
Что ж, поучимся.
Старик обладал завидной способностью изобретать то, что другим не под силу. Ему всегда доставало фантазии и умения быть если не первым, то единственным. Несмотря на то что этот потерявший родину серб был падок на лесть, позволял себе лукавить, был обидчив, тщеславен, а порой просто мелочен, с ним было интересно. Пусть он нередко пытался спрятаться за обстоятельства, частенько вымышленные, пусть то и дело к месту и не к месту жаловался на происки врагов и легкомысленно намекал, что где-то там, на другой планете, в таинственной Сербии или в созвездии России, его ждали бы нескончаемые похвалы, таскание по планете на руках, – его хотелось слушать. Он сумел уверить меня, потомка, что только там, в гористой местности, можно построить установку, с помощью которой так просто качать энергию из-под ног, из самой плоти нашей родной планеты.[5]
Его мания гипнотизировала, он был способен заворожить любого. Он предложил мне сесть, сам устроился напротив. Положил ногу на ногу, запахнул полу темно-синего халата, закурил.
– Мне с детства была предназначена стезя священника. Так решил мой отец. Эта перспектива, как черная туча, висела надо мной. В будущее я вглядывался со страхом, и если бы не помощь издалека – из того пространства, которое вы теперь называете «космическим», а мы в мои лучшие годы – «свободным» или «межпланетным» и в котором я мысленно блуждал в компании с самим собой, – я бы никогда бы не добрался до Нью-Йорка, до этого тридцать третьего этажа.
Что Нью-Йорк! Если бы я послушался отца, я вообще вряд ли выжил.
В тот год мы воевали с турками, и мне довелось полюбоваться на повешенных, забитых до смерти, застреленных, четвертованных, насаженных на кол людей. Видел отрубленные головы, видел детей, наколотых на штыки, словно куропатки на шампурах в нью-йоркских ресторанах.
К счастью, мне посчастливилось избежать плена, и в 1875 году я вернулся в Госпич. В следующем семестре начал учебу в Австрии, получив от приграничного военного министерства стипендию.
Но до этого я переболел холерой, и все по причине непреклонности отца, упрямо желавшего видеть меня попом. Впрочем, даже переболел я не так, как все остальные земляне. Эта нудная, обессиливающая хворь, которую местный доктор отказывался признавать холерой, девять месяцев изводила меня. Я окончательно лишился сил и вновь оказался на пороге смерти. Во время одного из губительных приступов, который вполне мог оказаться предсмертным, в комнату вбежал отец.
Как сейчас вижу его мертвенно-бледное лицо. Он попытался ободрить меня. Он спросил, что я сам думаю о своей болезни. Я с трудом ответил – может, мне и удастся поправиться, если ты разрешишь мне изучать инженерное дело.
– Ты поступишь в лучшее в мире техническое учебное заведение, – торжественно заверил он, и это были не пустые слова. У Милутина всегда так – сказал как отрезал. С моей души спал тяжкий груз, но, откровенно говоря, я молил Бога, чтобы эта клятва не запоздала. На следующее утро к нам в дом постучалась какая-то старушка и предложила напоить меня отваром из каких-то бобов. Эту старуху я больше никогда не встречал, мать не любила вспоминать о ней. Попив отвар, я сразу пошел на поправку, чем вновь прославился в нашем маленьком унылом Госпиче. Жители приходили к нам полюбоваться на нового Лазаря. Когда я окончательно встал на ноги, отец настоял, чтобы я провел год на свежем воздухе, занимаясь оздоровительными физическими упражнениями.
Я вынужден был согласиться. Осуществление неизвестной, непонятной мне самому мечты откладывалось. Нагруженный охотничьим снаряжением и связкой книг, я бродил по горам, и это общение с природой, наблюдения за природными электрическими явлениями, которых у нас в горах всегда в избытке, навсегда сдружили меня с грозами. Не могу сказать того же о звездах. Мы так и не смогли найти общий язык. Я пытался заговорить с ними, но ответа не дождался. Они были холодны и молчаливы и позволяли разве что изучать себя…
Он не договорил. Притушил сигарету в пепельнице, затем бросил испытующий взгляд в мою сторону:
– Возможно, скрывали тайну моего происхождения?..
Я промолчал. Я не мог отделаться от ощущения, что в разговоре со мной, незримым и въедливо-любопытным потомком, старик вновь занялся своим любимым делом. Хотя что мог изобрести умирающий? Какую такую электрическую штуку, с помощью которой можно было перевернуть мир? Разве что собственное прошлое, играя с которым можно оправдать любые свои промашки или грехи, даже излишнюю страсть к саморекламе, обиду на конкурентов, неудачные и унизительные попытки навязать свою волю сильным мира сего, отказавшим ему в средствах на решение самой грандиозной технической проблемы – распространение электрической энергии без проводов.
Куда он звал меня? К чему заставлял прислушаться?
– У меня, – неожиданно сильным и ясным голосом продолжил Тесла, – зарождалось множество идей, обычно просто нереальных. Они являлись мне в виде пронзительных до боли видений. Жаль, что в ту пору я был безграмотным, как Эдисон, Маркони, профессор Элайхью Томсон или мой соотечественник Майкл Пьюпин. Этот проныра очень скоро сообразил, что куда больше он сможет заработать, выступая против Теслы и грабя его, чем помогая ему, поэтому он примкнул к Томсону и к так называемому «изобретателю радио» Маркони. Все его патенты либо мошенничество, либо похищены у меня.
Впрочем, это случилось позже, а в дни подросткового изобретательства я вообразил, будто переправлять письма и посылки по морю в подводной трубе, помещая их в контейнеры сферической формы, куда быстрее и выгоднее. Я продумал конструкцию насосной станции для перегонки воды по трубе, тщательно проработал все остальные вопросы. Лишь одну пустяковую деталь беспечно оставил без внимания. Я самонадеянно допускал произвольную скорость перекачки и, более того, находил удовольствие в ее легкомысленном увеличении. В уме я добился изумительных эксплуатационных характеристик, и расчеты вроде бы доказывали осуществимость проекта.
Если бы не дьявольски вязкое сопротивление воды! Сколько энергии надо потратить, чтобы преодолеть его, и возможно ли вообще увеличить скорость до необходимой величины?
* * *
80-е годы XIX векаАвстро-Венгрия, провинция Штирия, Грац
– К концу каникул меня отправили в Высшую техническую школу в Граце. Это было одно из лучших технических учебных заведений в Австро-Венгрии. Именно этого момента я страстно ждал и начал учение при добром покровительстве и с твердым намерением добиться успеха. Благодаря урокам моего отца и выпавшим мне благоприятным возможностям я мог выбирать предметы по своему желанию, и рисование от руки больше не досаждало мне.
Скажу откровенно – меня понесло. Я мечтал сделать подарок родителям и в течение всего первого курса трудился до одиннадцати вечера, включая воскресные и праздничные дни. Это при том, что мой рабочий день регулярно начинался в три часа ночи. Понятно, меня сразу записали в зубрилы, причем в зубрилы самого противного, самого невыносимого для сокурсников толка – в зубрилы-отличники.
Вообрази мое удивление, когда я, вернувшись домой и предъявив свидетельства, что в течение года сдал девять экзаменов, нарвался на гнев отца, который на моих глазах сжег все эти награды, заработанные тяжким трудом. Это здорово ударило по моему самолюбию. Такого оскорбления я не ожидал.
Тесла вновь достал сигарету, поглядел поверх нее на ступенчатый оголовок Эмпайр-стейт-билдинг и с усмешкой добавил:
– Секрет этой маленькой тайны открылся позже. Вернувшись домой после смерти отца, я нашел связку писем от моих преподавателей, где они в один голос заклинали Милутина воздействовать на лучшего в их жизни ученика. Не хватало, чтобы он погиб от переутомления!
Он артистично, с размаху прикрыл свою тощую гениальную голову растопыренной пятерней.
– Золотое время! Я с головой погрузился в родную мне стихию и целиком посвятил себя самым интересным вещам на свете – физике, механике, математическим исследованиям. Отцу я дал слово соблюдать режим, не перенапрягаться и, вернувшись в Грац, все свободное время проводил в библиотеках. Тогда у меня обнаружилась мания… Не знаю, стоит ли упоминать об этом?
– Но вы уже упомянули о ней в своих воспоминаниях!
– Поспешил! – признался Тесла и добавил: – Однако, что было – было! Я обнаружил в себе решимость все доводить до конца. Это было похоже на самоистязательство. Меня, например, заинтересовал Вольтер, и я решил познакомиться с его трудами. Взял первый том его сочинений… Представь мой ужас, когда выяснилось, что этот автор написал более сотни томов, к тому же напечатанных мелким шрифтом. Я выпивал по семьдесят две чашки черного кофе в день. Я дочитал их до конца, но, когда отодвинул от себя последнюю книгу, дал клятву: «Никогда впредь!»