Страница:
Купер, как известно, был весьма щепетилен в вопросах чести, и поэтому его так возмущало отношение многих его соотечественников к капитану Джону Генри. Ирландский рыцарь удачи, он в 1809 году поступил на службу к канадскому генерал-губернатору и был послан в штаты Новой Англии с заданием доносить о всех фактах недовольства населения федеральным правительством. Позднее он за 50 тысяч долларов раскрыл американским властям заговор, имевший целью отделить штаты Новой Англии от Соединенных Штатов и создать из них конфедерацию, пользующуюся поддержкой Великобритании. В 1812 году Джон Генри уехал во Францию, где и обосновался. Отношение Купера к подобным рыцарям наживы без стыда и чести было однозначным, и он не мог простить своим соотечественникам заигрывания с такими людьми.
В то же время именно во Флоренции Купер познакомился со многими американцами, которых в этот город привела любовь к искусству, стремление усовершенствовать свое мастерство. Одним из них был бостонский скульптор Горацио Гриноу, который предложил писателю сделать его бюст. За год до этого известный парижский скульптор и медальер Пьер Ман Давид д'Анже изваял бюст Купера. Однако писатель был заинтересован в поощрении отечественных талантов, поэтому он не только согласился на новый бюст, но и заказал Гриноу мраморную скульптурную группу. Так как Гриноу никогда раньше групповых скульптур не делал, он настоял на том, что заказ будет считаться выполненным только в том случае, если и сам скульптор и заказчик останутся довольны его работой.
Было решено, что скульптор попытается передать в мраморе сцену, изображенную на одной из картин кисти Рафаэля. Работа скульптора понравилась Куперу, весьма высоко оценил ее и известный флорентийский скульптор Лоренцио Бартолини. «Насколько я знаю, это первая групповая скульптура, изваянная американским скульптором… – писал Купер в мае 1829 года Джеймсу де Кей, активному члену клуба «Хлеб и сыр», большому любителю искусств. – Для нашей страны приобретение хорошего скульптора отнюдь не пустяк. Из всех искусств искусство скульптора, пожалуй, нужно нам больше всего. Монументы и архитектурные украшения больше соответствуют вкусам нашего народа из-за своей доступности и осязаемости, чем другие виды искусства… Существует теснейшее взаимодействие между всеми средствами национального процветания… Если мы хотим соперничать с европейскими промышленниками в области художественных промыслов, то мы должны воспитывать вкус… Европа находится в затруднительном положении. В Англии они тешат себя тем, что все их беды происходят от перепроизводства. Но ведь Джон всегда крайне изобретателен, когда нужно презирать свои недостатки, и крайне глуп, чтобы увидеть прогресс других народов. Что касается американцев, то я здесь вижу их мало, а знаю и того меньше».
Горацио Гриноу был человеком небогатым. Свое второе путешествие в Италию в 1828 году он совершил благодаря богатому бостонскому торговцу Томасу Перкинсу, который предоставил молодому скульптору право бесплатного проезда на своем корабле до Гибралтара. Во Флоренции Гриноу нуждался в средствах, и встреча с Купером помогла ему решить его финансовые проблемы. «Фенимор Купер, – писал впоследствии Гриноу, – спас меня от отчаяния во время моего второго приезда в Италию. Он предоставил мне работу, которую я хотел и которая была мне необходима. Он относился ко мне с добротой и сердечностью отца».
Достаточно поездив по Европе, побывав во многих городах и в нескольких странах, Купер не мог без смеха вспомнить те россказни посетивших Европу американцев, которые ему приходилось выслушивать в Нью-Йорке. Похвальба и заносчивость соотечественников выводили его из себя.
31 июля 1829 года Куперы покинули Флоренцию и па двух экипажах отправились в Ливорно. По дороге они остановились в Пизе, поднялись на знаменитую падающую башню. Купер внимательно осмотрел башню и решил, что она так была построена первоначально. В Ливорнском порту Купер прежде всего обратил внимание на корабли: «Один американский в порту и три на якоре. Десять английских. Много из Сардинии… Три русских… вероятно, из Одессы. Они – среди лучших кораблей, находящихся в порту».
В Ливорно на протестантском кладбище был похоронен сослуживец писателя коммодор Томас Гамбл. Купер посетил его могилу и написал затем стихотворение в память о своем товарище. В порту Купер нанял феллуку, на которой все семейство отправилось в Неаполь.
Тридцатитонная посудина «Прекрасная генуэзка» имела команду из десяти человек. Это обстоятельство весьма удивило писателя. «Мне самому пришлось быть одним из одиннадцати моряков, включая офицеров, которые провели корабль водоизмещением триста тонн через Атлантический океан», – отмечал в этой связи Купер. Пять дней морского путешествия с заходами в небольшие прибрежные городки, включая посещение острова Эльбы, пролетели быстро, и наши путешественники прибыли в Неаполь.
«Нелепо сравнивать нью-йоркскую бухту с неапольской, – записывает Купер 9 августа 1829 года в своем дневнике. – Неапольская, безусловно, сильно впечатляет окружающими горами, игрой света и тени на отрогах, и всем этим сочетанием гор, воды, света и тени. Нью-Йоркская же лучше оборудована, как порт, и окружена со всех сторон сушей. Только Гудзон и его скалистые берега, пожалуй, могут сравниться по красоте с Неаполем, да и то они сильно проигрывают перед неапольским побережьем. Хотя в нью-йоркской бухте есть места, с которых открывается прекрасный вид на обе реки, морские проливы, берега, и эта картина превосходит любой морской вид в Неаполе».
Через несколько дней Куперы обосновались в Сорренто, в старом большом доме, который называли вилла Торквато Тассо в честь родившегося по преданию в этом доме итальянского поэта. Писатель ежедневно работал над новым романом, который он начал еще на даче под Флоренцией. Роман назывался «Морская волшебница, или Бороздящий океаны», он снова переносил читателей в так любимую Купером морскую стихию. В центре романа – пират и контрабандист по прозвищу Бороздящий океаны. Романтическая история его приключений, похищения и спасения двух богатых наследниц рассказана писателем на фоне жизни приморского городка Нью-Йорка в конце XVII века.
Действие романа начинается, когда Бороздящий океаны, капитан небольшой быстроходной бригантины «Морская волшебница», похищает красавицу Алинду де Барбери, наследницу богатого нью-йоркского торговца.
В погоню за бригантиной отправляется небольшой английский корвет, капитан которого Ладлоу добивается руки Алинды. «Морская волшебница» уходит от своего преследователя, а на английский корвет нападают два французских военных корабля. Бороздящий океаны видит, что корвету приходится туго, и решает идти ему на помощь. Французские корабли разбиты, и Бороздящий океаны возвращает свою пленницу капитану Ладлоу. Благодарный капитан предлагает Бороздящему океаны защиту английских властей, но тот предпочитает на «Морской волшебнице» уйти в океан навстречу новым приключениям.
Купер идеализирует в романе и Нью-Йорк конца XVII века, и его богатых торговцев, и отношения между белыми и неграми. Но есть в романе реалистические описания и сцены, достойные пера автора. Это прежде всего описания моря, кораблей и морских сражений. Интересен и образ почтенного торговца Бевероута, для которого смысл всей жизни заключается в получении прибыли. Вот он рассказывает, как сделанные в Англии бусы он меняет на меха у индейцев, как продает эти меха герцогине в Германию, а его пальцы автоматически откладывают на счетах полученную прибыль. И становится ясно, что главное удовольствие для него заключается не в путешествиях через леса и к индейцам и не в плавании через океан с мехами, а в тех цифрах, которые он откладывает на счетах и которые говорят о его доходах.
Купер намеревался издать роман в Риме, как обычно, небольшим тиражом на английском языке, чтобы отправить его тут же своим обычным издателям в Америке, Англии и других странах. Книга была набрана и отправлена в цензуру. День проходил за днем, а разрешения на издание книги все не было. После нескольких попыток удалось наконец-то получить ответ: разрешения на печать романа не будет, так как одна строка на второй странице вызвала резкие возражения итальянских властей. Строка эта была следующая: «Да и сам Рим можно отличить только по разрушенным храмам и упавшим колоннам».
Куперу ничего не оставалось, как забрать рукопись из цензуры и попытаться издать книгу в другой стране. Удалось это сделать в Дрездене. А вскоре роман был издан и в Англии и в США.
Первой на новый роман Купера откликнулась «Нью-Йорк миррор» – еженедельная газета, освещавшая жизнь высшего общества, а также проблемы литературы и искусства. В декабре 1830 года она опубликовала рецензию, принадлежавшую перу Чарльза Силсфилда, беглого монаха из Моравии, который обосновался в Швейцарии и оттуда совершил несколько длительных путешествий в США. «Один из недостатков нашего автора, – писал Силсфилд, – заключается в том, что он повторяет самого себя и представляет на суд читателя второе издание тех же самых героев. Ничто не может быть более похоже друг на друга, чем «Красный корсар» и «Бороздящий океаны». Просто невозможно представить себе, что одно произведение не является простым пересказом другого. И каждый читатель неизбежно увидит это тождество, несмотря на то, что они отличаются ростом и цветом волос. «Морская волшебница» – это тот же прекрасный корабль, что мы видели в «Красном корсаре». И в каждом романе одна и та же скрытная девица, действующая в той же сомнительной роли… Наш автор, безусловно, умеет писать по-английски, хотя его стилю и недостает простоты и краткости».
Небезынтересно отметить, что Чарльз Силсфилд путешествовал по США в качестве торговца и журналиста и в 1828 году издал три книги об Америке. Одна из них – роман из индейской жизни «Токеа, или Белая роза» – была написана под явным влиянием романов Купера.
Находясь в Сорренто, Купер поддерживал активную связь со скульптором Горацио Гриноу, продолжавшим свои занятия во Флоренции. «Что нам сейчас нужно, – писал Купер в ноябре 1829 года, – это талантливые люди, способные дать пашей стране атмосферу изысканности и уверенность в себе. Мы должны разорвать цепь умственной зависимости, которая превращает нас в рабов, и начать думать самим. Три четверти оценок и мнений Европы традиционны и приняты, чтобы служить обстоятельствам, которые они не могут изменить, как бы им этого ни хотелось. А наши политические и религиозные пуритане готовы проглотить все, что ни говорится в Европе, конечно, если они сами остаются свободными от необходимости платить церковную десятину или склонять голову перед королями… Во всяком случае, абсолютно невыносимо, что группа людей второго сорта дома пытается представить дело таким образом, что они выражают мнение нации на том только основании, что эти олухи, побывав в нескольких странах, претендуют на исключительность. В истинном таланте нет ничего исключительного. Он ниспослан природой и апеллирует к ней же».
Интересно сравнить эти суждения писателя и другие подобные им, которые он высказывал в письмах близким друзьям и знакомым, с теми, которые он излагал в своих «Представлениях американцев» и которые, как мы видам, были изрядно приукрашены и продиктованы понятным стремлением представить свое отечество и его граждан в наилучшем свете. Сам же писатель видел свою страну в истинном свете и никак не обольщался ни ее успехами, ни ее демократическими устоями.
Купера заботит будущее молодого скульптора. Узнав, что англичане советуют ему уехать в Англию, Купер резко возражает: «Ни один человек в здравом уме, в вашем возрасте не оставит молодую и процветающую страну, чтобы уехать в другую, где конкуренция достигла грани безумия и которая сама уже приходит в упадок». Что же касалось утверждений о том, что Англия способна создать скульптору репутацию, то Купер не без оснований считал, что скульптору или художнику в Италии добиться хорошей профессиональной репутации легче, чем в Англии.
Писатель пешком и на лошадях путешествует по окрестностям Сорренто, осматривает развалины древних построек и недавно построенные дома простых граждан. На лодке он едет на прибрежные острова, подымается на высшую точку острова Капри. Дома он внимательно прочитывает местные газеты, интересуясь всем, что происходит в мире. Вести из-за океана приходят редко. «Я вряд ли видел хоть одну американскую газету за последние несколько месяцев, – жалуется он в письме американскому дипломату Роберту Р. Хантеру, – ничего не знаю, что происходит дома. Если у вас есть, что рассказать нам, мы будем вам весьма признательны».
Его волнуют сообщения из Франции и Англии, из далекой России, которая воевала с Турцией и «чья армия находилась у ворот Константинополя». Но, конечно, больше всего Купера беспокоили вести из Франции. «Не сошел ли с ума Карл X? Неужели он думает, что Полиньяк способен утихомирить этих неистовых французов?.. Все французы, с которыми мне приходится встречаться, в бешенстве от позиции Англии, так как считают, что во всех переменах к худшему виноват Веллингтон. Самое худшее, что может быть для правительства Политика, – это если его начнет расхваливать английская пресса. Подобное чтение способно привести французов в ярость».
Купера возмутила статья известного английского публициста Уильяма Коббета, опубликованная 22 августа 1829 года в его еженедельнике «Политикал реджистер». «…Если освобождение Греции, предоставление свободы черным, независимость Южной Америки, как бы все эти действия ни согласовывались – и согласовывались довольно точно – с абстрактными принципами права и справедливости, если они все же будут опасными для Англии, если они хотя бы в малейшей степени будут способны уменьшить ее мощь, ослабить ее влияние в мире в будущем или же поставить под угрозу в какой-либо степени ее безопасность, то святой обязанностью английского правительства будет решительно выступить против подобных действий».
«Читали ли вы утверждения Коббета по поводу того, что надлежит предпринять Англии, чтобы сохранить ее господство на море и в торговле? – спрашивает Купер в письме к Горацио Гриноу. – Высказанное им и есть тот несправедливый принцип, на основе которого английское правительство действует вот уже 400 лет. И при этом оно еще все время читает нравоучения».
Глава 8
В то же время именно во Флоренции Купер познакомился со многими американцами, которых в этот город привела любовь к искусству, стремление усовершенствовать свое мастерство. Одним из них был бостонский скульптор Горацио Гриноу, который предложил писателю сделать его бюст. За год до этого известный парижский скульптор и медальер Пьер Ман Давид д'Анже изваял бюст Купера. Однако писатель был заинтересован в поощрении отечественных талантов, поэтому он не только согласился на новый бюст, но и заказал Гриноу мраморную скульптурную группу. Так как Гриноу никогда раньше групповых скульптур не делал, он настоял на том, что заказ будет считаться выполненным только в том случае, если и сам скульптор и заказчик останутся довольны его работой.
Было решено, что скульптор попытается передать в мраморе сцену, изображенную на одной из картин кисти Рафаэля. Работа скульптора понравилась Куперу, весьма высоко оценил ее и известный флорентийский скульптор Лоренцио Бартолини. «Насколько я знаю, это первая групповая скульптура, изваянная американским скульптором… – писал Купер в мае 1829 года Джеймсу де Кей, активному члену клуба «Хлеб и сыр», большому любителю искусств. – Для нашей страны приобретение хорошего скульптора отнюдь не пустяк. Из всех искусств искусство скульптора, пожалуй, нужно нам больше всего. Монументы и архитектурные украшения больше соответствуют вкусам нашего народа из-за своей доступности и осязаемости, чем другие виды искусства… Существует теснейшее взаимодействие между всеми средствами национального процветания… Если мы хотим соперничать с европейскими промышленниками в области художественных промыслов, то мы должны воспитывать вкус… Европа находится в затруднительном положении. В Англии они тешат себя тем, что все их беды происходят от перепроизводства. Но ведь Джон всегда крайне изобретателен, когда нужно презирать свои недостатки, и крайне глуп, чтобы увидеть прогресс других народов. Что касается американцев, то я здесь вижу их мало, а знаю и того меньше».
Горацио Гриноу был человеком небогатым. Свое второе путешествие в Италию в 1828 году он совершил благодаря богатому бостонскому торговцу Томасу Перкинсу, который предоставил молодому скульптору право бесплатного проезда на своем корабле до Гибралтара. Во Флоренции Гриноу нуждался в средствах, и встреча с Купером помогла ему решить его финансовые проблемы. «Фенимор Купер, – писал впоследствии Гриноу, – спас меня от отчаяния во время моего второго приезда в Италию. Он предоставил мне работу, которую я хотел и которая была мне необходима. Он относился ко мне с добротой и сердечностью отца».
Достаточно поездив по Европе, побывав во многих городах и в нескольких странах, Купер не мог без смеха вспомнить те россказни посетивших Европу американцев, которые ему приходилось выслушивать в Нью-Йорке. Похвальба и заносчивость соотечественников выводили его из себя.
31 июля 1829 года Куперы покинули Флоренцию и па двух экипажах отправились в Ливорно. По дороге они остановились в Пизе, поднялись на знаменитую падающую башню. Купер внимательно осмотрел башню и решил, что она так была построена первоначально. В Ливорнском порту Купер прежде всего обратил внимание на корабли: «Один американский в порту и три на якоре. Десять английских. Много из Сардинии… Три русских… вероятно, из Одессы. Они – среди лучших кораблей, находящихся в порту».
В Ливорно на протестантском кладбище был похоронен сослуживец писателя коммодор Томас Гамбл. Купер посетил его могилу и написал затем стихотворение в память о своем товарище. В порту Купер нанял феллуку, на которой все семейство отправилось в Неаполь.
Тридцатитонная посудина «Прекрасная генуэзка» имела команду из десяти человек. Это обстоятельство весьма удивило писателя. «Мне самому пришлось быть одним из одиннадцати моряков, включая офицеров, которые провели корабль водоизмещением триста тонн через Атлантический океан», – отмечал в этой связи Купер. Пять дней морского путешествия с заходами в небольшие прибрежные городки, включая посещение острова Эльбы, пролетели быстро, и наши путешественники прибыли в Неаполь.
«Нелепо сравнивать нью-йоркскую бухту с неапольской, – записывает Купер 9 августа 1829 года в своем дневнике. – Неапольская, безусловно, сильно впечатляет окружающими горами, игрой света и тени на отрогах, и всем этим сочетанием гор, воды, света и тени. Нью-Йоркская же лучше оборудована, как порт, и окружена со всех сторон сушей. Только Гудзон и его скалистые берега, пожалуй, могут сравниться по красоте с Неаполем, да и то они сильно проигрывают перед неапольским побережьем. Хотя в нью-йоркской бухте есть места, с которых открывается прекрасный вид на обе реки, морские проливы, берега, и эта картина превосходит любой морской вид в Неаполе».
Через несколько дней Куперы обосновались в Сорренто, в старом большом доме, который называли вилла Торквато Тассо в честь родившегося по преданию в этом доме итальянского поэта. Писатель ежедневно работал над новым романом, который он начал еще на даче под Флоренцией. Роман назывался «Морская волшебница, или Бороздящий океаны», он снова переносил читателей в так любимую Купером морскую стихию. В центре романа – пират и контрабандист по прозвищу Бороздящий океаны. Романтическая история его приключений, похищения и спасения двух богатых наследниц рассказана писателем на фоне жизни приморского городка Нью-Йорка в конце XVII века.
Действие романа начинается, когда Бороздящий океаны, капитан небольшой быстроходной бригантины «Морская волшебница», похищает красавицу Алинду де Барбери, наследницу богатого нью-йоркского торговца.
В погоню за бригантиной отправляется небольшой английский корвет, капитан которого Ладлоу добивается руки Алинды. «Морская волшебница» уходит от своего преследователя, а на английский корвет нападают два французских военных корабля. Бороздящий океаны видит, что корвету приходится туго, и решает идти ему на помощь. Французские корабли разбиты, и Бороздящий океаны возвращает свою пленницу капитану Ладлоу. Благодарный капитан предлагает Бороздящему океаны защиту английских властей, но тот предпочитает на «Морской волшебнице» уйти в океан навстречу новым приключениям.
Купер идеализирует в романе и Нью-Йорк конца XVII века, и его богатых торговцев, и отношения между белыми и неграми. Но есть в романе реалистические описания и сцены, достойные пера автора. Это прежде всего описания моря, кораблей и морских сражений. Интересен и образ почтенного торговца Бевероута, для которого смысл всей жизни заключается в получении прибыли. Вот он рассказывает, как сделанные в Англии бусы он меняет на меха у индейцев, как продает эти меха герцогине в Германию, а его пальцы автоматически откладывают на счетах полученную прибыль. И становится ясно, что главное удовольствие для него заключается не в путешествиях через леса и к индейцам и не в плавании через океан с мехами, а в тех цифрах, которые он откладывает на счетах и которые говорят о его доходах.
Купер намеревался издать роман в Риме, как обычно, небольшим тиражом на английском языке, чтобы отправить его тут же своим обычным издателям в Америке, Англии и других странах. Книга была набрана и отправлена в цензуру. День проходил за днем, а разрешения на издание книги все не было. После нескольких попыток удалось наконец-то получить ответ: разрешения на печать романа не будет, так как одна строка на второй странице вызвала резкие возражения итальянских властей. Строка эта была следующая: «Да и сам Рим можно отличить только по разрушенным храмам и упавшим колоннам».
Куперу ничего не оставалось, как забрать рукопись из цензуры и попытаться издать книгу в другой стране. Удалось это сделать в Дрездене. А вскоре роман был издан и в Англии и в США.
Первой на новый роман Купера откликнулась «Нью-Йорк миррор» – еженедельная газета, освещавшая жизнь высшего общества, а также проблемы литературы и искусства. В декабре 1830 года она опубликовала рецензию, принадлежавшую перу Чарльза Силсфилда, беглого монаха из Моравии, который обосновался в Швейцарии и оттуда совершил несколько длительных путешествий в США. «Один из недостатков нашего автора, – писал Силсфилд, – заключается в том, что он повторяет самого себя и представляет на суд читателя второе издание тех же самых героев. Ничто не может быть более похоже друг на друга, чем «Красный корсар» и «Бороздящий океаны». Просто невозможно представить себе, что одно произведение не является простым пересказом другого. И каждый читатель неизбежно увидит это тождество, несмотря на то, что они отличаются ростом и цветом волос. «Морская волшебница» – это тот же прекрасный корабль, что мы видели в «Красном корсаре». И в каждом романе одна и та же скрытная девица, действующая в той же сомнительной роли… Наш автор, безусловно, умеет писать по-английски, хотя его стилю и недостает простоты и краткости».
Небезынтересно отметить, что Чарльз Силсфилд путешествовал по США в качестве торговца и журналиста и в 1828 году издал три книги об Америке. Одна из них – роман из индейской жизни «Токеа, или Белая роза» – была написана под явным влиянием романов Купера.
Находясь в Сорренто, Купер поддерживал активную связь со скульптором Горацио Гриноу, продолжавшим свои занятия во Флоренции. «Что нам сейчас нужно, – писал Купер в ноябре 1829 года, – это талантливые люди, способные дать пашей стране атмосферу изысканности и уверенность в себе. Мы должны разорвать цепь умственной зависимости, которая превращает нас в рабов, и начать думать самим. Три четверти оценок и мнений Европы традиционны и приняты, чтобы служить обстоятельствам, которые они не могут изменить, как бы им этого ни хотелось. А наши политические и религиозные пуритане готовы проглотить все, что ни говорится в Европе, конечно, если они сами остаются свободными от необходимости платить церковную десятину или склонять голову перед королями… Во всяком случае, абсолютно невыносимо, что группа людей второго сорта дома пытается представить дело таким образом, что они выражают мнение нации на том только основании, что эти олухи, побывав в нескольких странах, претендуют на исключительность. В истинном таланте нет ничего исключительного. Он ниспослан природой и апеллирует к ней же».
Интересно сравнить эти суждения писателя и другие подобные им, которые он высказывал в письмах близким друзьям и знакомым, с теми, которые он излагал в своих «Представлениях американцев» и которые, как мы видам, были изрядно приукрашены и продиктованы понятным стремлением представить свое отечество и его граждан в наилучшем свете. Сам же писатель видел свою страну в истинном свете и никак не обольщался ни ее успехами, ни ее демократическими устоями.
Купера заботит будущее молодого скульптора. Узнав, что англичане советуют ему уехать в Англию, Купер резко возражает: «Ни один человек в здравом уме, в вашем возрасте не оставит молодую и процветающую страну, чтобы уехать в другую, где конкуренция достигла грани безумия и которая сама уже приходит в упадок». Что же касалось утверждений о том, что Англия способна создать скульптору репутацию, то Купер не без оснований считал, что скульптору или художнику в Италии добиться хорошей профессиональной репутации легче, чем в Англии.
Писатель пешком и на лошадях путешествует по окрестностям Сорренто, осматривает развалины древних построек и недавно построенные дома простых граждан. На лодке он едет на прибрежные острова, подымается на высшую точку острова Капри. Дома он внимательно прочитывает местные газеты, интересуясь всем, что происходит в мире. Вести из-за океана приходят редко. «Я вряд ли видел хоть одну американскую газету за последние несколько месяцев, – жалуется он в письме американскому дипломату Роберту Р. Хантеру, – ничего не знаю, что происходит дома. Если у вас есть, что рассказать нам, мы будем вам весьма признательны».
Его волнуют сообщения из Франции и Англии, из далекой России, которая воевала с Турцией и «чья армия находилась у ворот Константинополя». Но, конечно, больше всего Купера беспокоили вести из Франции. «Не сошел ли с ума Карл X? Неужели он думает, что Полиньяк способен утихомирить этих неистовых французов?.. Все французы, с которыми мне приходится встречаться, в бешенстве от позиции Англии, так как считают, что во всех переменах к худшему виноват Веллингтон. Самое худшее, что может быть для правительства Политика, – это если его начнет расхваливать английская пресса. Подобное чтение способно привести французов в ярость».
Купера возмутила статья известного английского публициста Уильяма Коббета, опубликованная 22 августа 1829 года в его еженедельнике «Политикал реджистер». «…Если освобождение Греции, предоставление свободы черным, независимость Южной Америки, как бы все эти действия ни согласовывались – и согласовывались довольно точно – с абстрактными принципами права и справедливости, если они все же будут опасными для Англии, если они хотя бы в малейшей степени будут способны уменьшить ее мощь, ослабить ее влияние в мире в будущем или же поставить под угрозу в какой-либо степени ее безопасность, то святой обязанностью английского правительства будет решительно выступить против подобных действий».
«Читали ли вы утверждения Коббета по поводу того, что надлежит предпринять Англии, чтобы сохранить ее господство на море и в торговле? – спрашивает Купер в письме к Горацио Гриноу. – Высказанное им и есть тот несправедливый принцип, на основе которого английское правительство действует вот уже 400 лет. И при этом оно еще все время читает нравоучения».
Глава 8
ПОЛИТИКА И ЛИТЕРАТУРА
В первых числах декабря 1829 года Куперы распрощались с Сорренто и на лошадях отправились в Рим. Путешествие заняло пять дней. После короткого пребывания в гостинице они переехали в комфортабельную квартиру, из окон которой открывался вид на площадь Святого Петра и на реку Тибр. Писатель сразу же начал осматривать город.
«Нет нужды говорить о Риме, – сообщал Купер в письме жене своего друга Питера Джея. – Рим – все еще Рим, со своими руинами, своим положением, своими воспоминаниями. Первое знакомство с Римом потрясает, подобное чувство можно испытать лишь раз в жизни… Я никогда не забуду моего первого впечатления от Рима… Рим следует осматривать не торопясь, на досуге. И если хотите его осмотреть хорошо, то отправляйтесь верхом. Ежедневно в полдень я садился па лошадь и в некоторые дни по пять-шесть часов не слезал с седла. И город буквально врезался в мою память со множеством детален, которые я надеюсь никогда не забыть. Что касается римского общества, то это смесь разных национальностей, по все же преобладают англичане. Их можно найти всюду в Европе, где есть хоть что-то достойное внимания. Я стараюсь встречаться с ними как можно меньше, ибо кому же хочется иметь дело с ними за пределами Англии».
Купер незадолго до этого прочел рецензию Уильяма Эмпсона на «Представления американцев», опубликованную в журнале «Эдинбург ревью» за июнь 1829 года. В ней автор сравнивал книгу Купера с трехтомным «Путешествием по Северной Америке», принадлежащим перу английского морского офицера Базиля Холла, вышедшем в свет в этом же году. Сравнение было далеко не в пользу Купера. Писатель счел необходимым ответить письмом в редакцию журнала, в котором, как он сам признавал, «присутствовали некоторые политические нюансы… имеющие отношение к Америке и Англии…»
Хотя Купер, как мы видели из его письма госпоже Джей, был больше заинтересован в исторических памятниках Рима, чем в его высшем обществе, тем не менее ему приходилось встречаться и со своими согражданами и с иностранцами. По просьбе соотечественников он председательствовал на патриотическом обеде в день рождения первого американского президента Джорджа Вашингтона, принимал участие в званых обедах и ужинах.
Среди его новых знакомых были люди известные и даже знаменитые. Одним из них был великий польский поэт, деятель освободительного движения Адам Мицкевич, вместе с которым Купер часами осматривал священный город. Знакомство с Мицкевичем оказало известное влияние на Купера, позволило ему лучше понять цели польского освободительного движения, подтолкнуло впоследствии к активным действиям в поддержку этого движения.
В этот период Купер познакомился с известным датским скульптором Бертелем Торвальдсеном, одним из крупнейших представителей позднего классицизма, занимавшим в то время пост президента римской Академии святого Луки. В числе знакомых Купера были лорд и леди Уильям Расселл, немецкий ученый и дипломат Христиан фон Бунсен и другие известные в то время лица. Леди Элизабет Анна Расселл была одной из образованнейших женщин своего времени. Она хорошо владела греческим и латинским языками, могла объясняться на иврите и санскрите. Это ее воспел Джордж Гордон Байрон в поэме «Беппо. Венецианская повесть»:
Купера беспокоило положение в Европе. «Прямо не знаю, что сказать тебе о Европе, кроме того, что она в очень плохом положении, – сообщает он Чарльзу Уилки 9 апреля 1830 года. – Во Франции назревает кризис… Народ Франции, точнее – та его часть, которая участвует в голосовании, будет управлять королевством, или же она вызовет революцию. Герцог Орлеанский уже готов взойти на трон, а кроме того, есть молодой Бонапарт в том возрасте, когда каждый готов выступить, если потребуется».
Крупные перемены происходили не только в Европе, но и в самих Соединенных Штатах Америки. На президентских выборах 1828 года кандидат южан Эндрю Джексон одержал победу над кандидатом северян, шестым президентом страны Джоном Куинси Адамсом и стал седьмым президентом США. Э. Джексон на выборах выступал в качестве борца за демократию и выразителя воли народа в противовес ставленнику аристократии Дж. К. Адамсу. Уже в своем первом годичном послании конгрессу в декабре 1829 года Э. Джексон подчеркивал, что «право избрания главы исполнительной власти принадлежит народу». Далее он еще раз обращал внимание на то обстоятельство, что «первый принцип нашей системы – править должно большинство». Как показала жизнь, Э. Джексон понимал волю большинства весьма своеобразно, отождествляя ее с собственной волей.
Ознакомившись с посланием Э. Джексона в американских газетах, Купер писал Чарльзу Уилки: «Думаю, что вы должны признать, что г-н Джексон направил конгрессу весьма хорошее послание. Могу заверить вас, что во всей Европе считают, что оно оказывает честь и ему и всем нам. Мне оно кажется разумным, проникнутым духом конституции, демократическим и вразумительным. Я сильно склонен поверить в перемены».
В конце апреля 1830 года Куперы покидают Рим и направляются в Дрезден, где писателю удалось найти издателя для «Морской волшебницы». Путешествие заняло без малого месяц, по дороге Куперы останавливались в Болонье, Венеции, Вероне, Инсбруке, Мюнхене. Германия вначале Куперам не понравилась, сказывалось незнание языка, отсутствие хороших знакомых да и длительное пребывание вдали от родного дома. Они начали серьезно подумывать о возвращении в Америку. Однако были и серьезные мотивы в пользу того, чтобы продлить пребывание в Европе еще на пару лет. «Мои младшие дети как раз начинают пользоваться преимуществами своего пребывания здесь, и было бы неразумно лишить их этого так рано, – делится своими мыслями Купер с Питером Джоем. – Они уже маленькие лингвисты, а вскоре вообще будут весьма прилично говорить на четырех языках. Поль начинает читать на трех языках… Он говорит по-французски и по-итальянски лучше, чем по-английски… Прожив девятнадцать месяцев в Италии, мы оставили ее с сожалением. Италия и Швейцария – единственные две страны, стоящие того, чтобы пересечь океан, чтобы их увидеть. Мы находим Германию неинтересной после тех стран, что мы покинули».
Политические бури, разыгрывавшиеся в эти годы на Европейском континенте, вызывали у писателя желание докопаться до сути происходящих событий, понять скрытые пружины действий той или иной группировки. Он снова и снова возвращается к этим проблемам в письмах друзьям и знакомым. Показательно в этом смысле уже цитировавшееся нами письмо Питеру Джею, посланное из Дрездена 15 июля 1830 года.
«Право, и не знаю, что написать тебе о Европе. Думаю, что все движется к кризису… Чтобы ты понял природу конфликта, остановлюсь на некоторых деталях. На этом континенте все разделено на две крупные партии. Они называются по-разному в разных странах, но их цели и устремления всюду одни и те же, с небольшими поправками на сугубо местные обстоятельства. Одна сторона борется за то, чтобы пожать плоды революции, другая пытается уничтожить эти плоды… Двигающая пружина всего этого, как ты сам понимаешь, собственные интересы… Все жаждут сохранить свои монополии… Английская система рассматривается во всей Европе… как направленная на сохранение всех аспектов монополии под предлогом защиты либерализма и свободы… Две основные цели Англии – это сохранить свою монополию как государства и одновременно сохранить господство своей аристократии».
Купера беспокоят также сообщения об интригах Англии, направленных на ослабление и даже расчленение Соединенных Штатов Америки. «Я абсолютно уверен, что Англия в настоящее время интригует в наших южных штатах с тем, чтобы отторгнуть их от США», – делится он своими опасениями в том же письме. Для таких подозрений у Купера были весьма веские основания. Английская «Курьер» опубликовала со ссылкой на газету штата Южная Каролина план расчленения США на пять независимых друг от друга частей: Новая Англия, Средние Штаты, Южно-Атлантические штаты, Западные штаты и Юго-Западные штаты. Купер не без оснований полагал, что подобная идея вряд ли может прийти в голову американцу. Такое развитие событий было бы выгодно только Англии: «Она хочет нас разодрать на мелкие части ради своих собственных интересов!»
События июльской революции, свергнувшей власть династии Бурбонов во Франции, заставили Купера покинуть Германию (одному, без семьи) и побыстрее возвратиться в Париж. Писатель предвидел общее развитие событий во Франции, но, конечно, не мог знать, что послужит толчком к ним. Непосредственным поводом к июльской революции послужили опубликованные 26 июля 1830 года королевские ордонансы. В соответствии с ними распускалась палата депутатов, избирательное право ограничивалось земельным цензом, ужесточались ограничения против прогрессивной прессы. Массовое вооруженное восстание рабочих и ремесленников, поддержанных мелкой и средней буржуазией и передовой интеллигенцией, привело к смещению правительства Полиньяка и к отречению Карла X от престола. Власть в Париже перешла в руки «муниципальной комиссии», в которую входили крупные деятели умеренно-либерального крыла крупной буржуазии. Важную роль играл маркиз Лафайет, возглавивший возрожденную национальную гвардию.
Лафайет – «по общему мнению сейчас наиболее могущественный человек во Франции, – сообщал жене 21 августа 1830 года Купер в своем первом письме по прибытии в Париж. – Все соглашаются с тем, что он мог бы сделать себя главой правительства. Перед ним заискивают, ему льстят, его боятся и уважают». К тому времени, когда Купер писал свое письмо, новым королем французов уже был провозглашен герцог Орлеанский Луи-Филипп, тесно связанный с крупными банкирами.
Некоторые американские историки полагают, что после отречения Карла X Лафайет мог бы провозгласить республику и сам стать ее президентом. Но этого не произошло, Лафайет поддержал создание конституционной монархии. Однако новая конституция, или – как ее называли – «Хартия 1830», не предоставила права голоса широким массам и мелким собственникам, хотя и снизила имущественный и возрастной цензы для избирателен. Власть в стране окончательно перешла от дворянства к финансовой буржуазии.
«Нет нужды говорить о Риме, – сообщал Купер в письме жене своего друга Питера Джея. – Рим – все еще Рим, со своими руинами, своим положением, своими воспоминаниями. Первое знакомство с Римом потрясает, подобное чувство можно испытать лишь раз в жизни… Я никогда не забуду моего первого впечатления от Рима… Рим следует осматривать не торопясь, на досуге. И если хотите его осмотреть хорошо, то отправляйтесь верхом. Ежедневно в полдень я садился па лошадь и в некоторые дни по пять-шесть часов не слезал с седла. И город буквально врезался в мою память со множеством детален, которые я надеюсь никогда не забыть. Что касается римского общества, то это смесь разных национальностей, по все же преобладают англичане. Их можно найти всюду в Европе, где есть хоть что-то достойное внимания. Я стараюсь встречаться с ними как можно меньше, ибо кому же хочется иметь дело с ними за пределами Англии».
Купер незадолго до этого прочел рецензию Уильяма Эмпсона на «Представления американцев», опубликованную в журнале «Эдинбург ревью» за июнь 1829 года. В ней автор сравнивал книгу Купера с трехтомным «Путешествием по Северной Америке», принадлежащим перу английского морского офицера Базиля Холла, вышедшем в свет в этом же году. Сравнение было далеко не в пользу Купера. Писатель счел необходимым ответить письмом в редакцию журнала, в котором, как он сам признавал, «присутствовали некоторые политические нюансы… имеющие отношение к Америке и Англии…»
Хотя Купер, как мы видели из его письма госпоже Джей, был больше заинтересован в исторических памятниках Рима, чем в его высшем обществе, тем не менее ему приходилось встречаться и со своими согражданами и с иностранцами. По просьбе соотечественников он председательствовал на патриотическом обеде в день рождения первого американского президента Джорджа Вашингтона, принимал участие в званых обедах и ужинах.
Среди его новых знакомых были люди известные и даже знаменитые. Одним из них был великий польский поэт, деятель освободительного движения Адам Мицкевич, вместе с которым Купер часами осматривал священный город. Знакомство с Мицкевичем оказало известное влияние на Купера, позволило ему лучше понять цели польского освободительного движения, подтолкнуло впоследствии к активным действиям в поддержку этого движения.
В этот период Купер познакомился с известным датским скульптором Бертелем Торвальдсеном, одним из крупнейших представителей позднего классицизма, занимавшим в то время пост президента римской Академии святого Луки. В числе знакомых Купера были лорд и леди Уильям Расселл, немецкий ученый и дипломат Христиан фон Бунсен и другие известные в то время лица. Леди Элизабет Анна Расселл была одной из образованнейших женщин своего времени. Она хорошо владела греческим и латинским языками, могла объясняться на иврите и санскрите. Это ее воспел Джордж Гордон Байрон в поэме «Беппо. Венецианская повесть»:
Вряд ли случайно именно леди Расселл послала Куперу только что вышедшую в Лондоне книгу английского поэта Томаса Мура «Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни». Куперу книга не понравилась, хотя он и не относил себя к числу поклонников Байрона как человека. «Что касается вашего фаворита Мура, – писал он леди Расселл, – то придет время, когда ему захочется вычеркнуть из памяти все, что его связывает с этой книгой, за исключением, пожалуй, гонорара».
Но лишь одна, взлетев с последним танцем,
Одна могла смутить восток румянцем.
Не назову красавицы моей,
Хоть мог бы: ведь прелестное созданье
Лишь мельком я встречал среди гостей.
Но страшно за нескромность порицанье,
И лучше имя скрыть, а если к ней
Вас повлекло внезапное желанье, —
Скорей в Париж, на бал! – и здесь она,
Как в Лондоне, с зарей цветет одна.[1]
Купера беспокоило положение в Европе. «Прямо не знаю, что сказать тебе о Европе, кроме того, что она в очень плохом положении, – сообщает он Чарльзу Уилки 9 апреля 1830 года. – Во Франции назревает кризис… Народ Франции, точнее – та его часть, которая участвует в голосовании, будет управлять королевством, или же она вызовет революцию. Герцог Орлеанский уже готов взойти на трон, а кроме того, есть молодой Бонапарт в том возрасте, когда каждый готов выступить, если потребуется».
Крупные перемены происходили не только в Европе, но и в самих Соединенных Штатах Америки. На президентских выборах 1828 года кандидат южан Эндрю Джексон одержал победу над кандидатом северян, шестым президентом страны Джоном Куинси Адамсом и стал седьмым президентом США. Э. Джексон на выборах выступал в качестве борца за демократию и выразителя воли народа в противовес ставленнику аристократии Дж. К. Адамсу. Уже в своем первом годичном послании конгрессу в декабре 1829 года Э. Джексон подчеркивал, что «право избрания главы исполнительной власти принадлежит народу». Далее он еще раз обращал внимание на то обстоятельство, что «первый принцип нашей системы – править должно большинство». Как показала жизнь, Э. Джексон понимал волю большинства весьма своеобразно, отождествляя ее с собственной волей.
Ознакомившись с посланием Э. Джексона в американских газетах, Купер писал Чарльзу Уилки: «Думаю, что вы должны признать, что г-н Джексон направил конгрессу весьма хорошее послание. Могу заверить вас, что во всей Европе считают, что оно оказывает честь и ему и всем нам. Мне оно кажется разумным, проникнутым духом конституции, демократическим и вразумительным. Я сильно склонен поверить в перемены».
В конце апреля 1830 года Куперы покидают Рим и направляются в Дрезден, где писателю удалось найти издателя для «Морской волшебницы». Путешествие заняло без малого месяц, по дороге Куперы останавливались в Болонье, Венеции, Вероне, Инсбруке, Мюнхене. Германия вначале Куперам не понравилась, сказывалось незнание языка, отсутствие хороших знакомых да и длительное пребывание вдали от родного дома. Они начали серьезно подумывать о возвращении в Америку. Однако были и серьезные мотивы в пользу того, чтобы продлить пребывание в Европе еще на пару лет. «Мои младшие дети как раз начинают пользоваться преимуществами своего пребывания здесь, и было бы неразумно лишить их этого так рано, – делится своими мыслями Купер с Питером Джоем. – Они уже маленькие лингвисты, а вскоре вообще будут весьма прилично говорить на четырех языках. Поль начинает читать на трех языках… Он говорит по-французски и по-итальянски лучше, чем по-английски… Прожив девятнадцать месяцев в Италии, мы оставили ее с сожалением. Италия и Швейцария – единственные две страны, стоящие того, чтобы пересечь океан, чтобы их увидеть. Мы находим Германию неинтересной после тех стран, что мы покинули».
Политические бури, разыгрывавшиеся в эти годы на Европейском континенте, вызывали у писателя желание докопаться до сути происходящих событий, понять скрытые пружины действий той или иной группировки. Он снова и снова возвращается к этим проблемам в письмах друзьям и знакомым. Показательно в этом смысле уже цитировавшееся нами письмо Питеру Джею, посланное из Дрездена 15 июля 1830 года.
«Право, и не знаю, что написать тебе о Европе. Думаю, что все движется к кризису… Чтобы ты понял природу конфликта, остановлюсь на некоторых деталях. На этом континенте все разделено на две крупные партии. Они называются по-разному в разных странах, но их цели и устремления всюду одни и те же, с небольшими поправками на сугубо местные обстоятельства. Одна сторона борется за то, чтобы пожать плоды революции, другая пытается уничтожить эти плоды… Двигающая пружина всего этого, как ты сам понимаешь, собственные интересы… Все жаждут сохранить свои монополии… Английская система рассматривается во всей Европе… как направленная на сохранение всех аспектов монополии под предлогом защиты либерализма и свободы… Две основные цели Англии – это сохранить свою монополию как государства и одновременно сохранить господство своей аристократии».
Купера беспокоят также сообщения об интригах Англии, направленных на ослабление и даже расчленение Соединенных Штатов Америки. «Я абсолютно уверен, что Англия в настоящее время интригует в наших южных штатах с тем, чтобы отторгнуть их от США», – делится он своими опасениями в том же письме. Для таких подозрений у Купера были весьма веские основания. Английская «Курьер» опубликовала со ссылкой на газету штата Южная Каролина план расчленения США на пять независимых друг от друга частей: Новая Англия, Средние Штаты, Южно-Атлантические штаты, Западные штаты и Юго-Западные штаты. Купер не без оснований полагал, что подобная идея вряд ли может прийти в голову американцу. Такое развитие событий было бы выгодно только Англии: «Она хочет нас разодрать на мелкие части ради своих собственных интересов!»
События июльской революции, свергнувшей власть династии Бурбонов во Франции, заставили Купера покинуть Германию (одному, без семьи) и побыстрее возвратиться в Париж. Писатель предвидел общее развитие событий во Франции, но, конечно, не мог знать, что послужит толчком к ним. Непосредственным поводом к июльской революции послужили опубликованные 26 июля 1830 года королевские ордонансы. В соответствии с ними распускалась палата депутатов, избирательное право ограничивалось земельным цензом, ужесточались ограничения против прогрессивной прессы. Массовое вооруженное восстание рабочих и ремесленников, поддержанных мелкой и средней буржуазией и передовой интеллигенцией, привело к смещению правительства Полиньяка и к отречению Карла X от престола. Власть в Париже перешла в руки «муниципальной комиссии», в которую входили крупные деятели умеренно-либерального крыла крупной буржуазии. Важную роль играл маркиз Лафайет, возглавивший возрожденную национальную гвардию.
Лафайет – «по общему мнению сейчас наиболее могущественный человек во Франции, – сообщал жене 21 августа 1830 года Купер в своем первом письме по прибытии в Париж. – Все соглашаются с тем, что он мог бы сделать себя главой правительства. Перед ним заискивают, ему льстят, его боятся и уважают». К тому времени, когда Купер писал свое письмо, новым королем французов уже был провозглашен герцог Орлеанский Луи-Филипп, тесно связанный с крупными банкирами.
Некоторые американские историки полагают, что после отречения Карла X Лафайет мог бы провозгласить республику и сам стать ее президентом. Но этого не произошло, Лафайет поддержал создание конституционной монархии. Однако новая конституция, или – как ее называли – «Хартия 1830», не предоставила права голоса широким массам и мелким собственникам, хотя и снизила имущественный и возрастной цензы для избирателен. Власть в стране окончательно перешла от дворянства к финансовой буржуазии.