Страница:
Июльская революция привела в движение освободительные силы в ряде стран Европы. Бельгийцы восстали против власти голландского короля. В ноябре 1830 года вспыхнуло восстание в Польше против царизма. Наблюдались волнения в центральной Италии. Купер был в курсе всех событий. Его близость к Лафайету позволяла ему изнутри увидеть все происходящее во Франции. Поначалу он, как и большинство находящихся в Париже американцев, считал, что «Лафайет здесь – все. Он фактически держит судьбу Франции в своей руке… Похоже, что он и король доверяют друг другу. По его словам, король намного демократичнее, чем его министры».
Однако Купер вскоре мог сам убедиться, что и доверие короля к Лафайету и его показная демократичность – не более чем поза, продиктованная обстоятельствами. Посещая вместе с Лафайетом королевский дворец, бывая на аудиенциях у Луи Филиппа, писатель не мог не заметить, что популярность Лафайета среди народных масс вызывает недовольство и самого короля, и его ближайшего окружения. Пройдет еще несколько месяцев, и в конце декабря 1830 года пост Лафайета будет ликвидирован, и сам он останется генералом без армии.
Тем временем жена и дети писателя вернулись из Германии, и Куперы обосновались в двухэтажной квартире в фешенебельном районе города. Жена Купера хотела остановиться в более дешевой гостинице с тем, чтобы летом можно было уехать в Швейцарию, но Купер не согласился, говоря, что в гостиницах ему не хватает воздуха. Он теперь много времени проводил за письменным столом, начав работу над новым романом.
На этот раз писатель обратился не к хорошо знакомой ему американской истории, а решил изобразить события, разыгравшиеся в Европе конца XVII – начала XVIII века. Толчком к написанию этого романа, получившего название «Браво», послужило краткое пребывание в Венеции весной 1830 года. На писателя Венеция произвела глубокое впечатление – ее каналы и гондольеры, подымающиеся из воды старинные дома, узенькие улочки, величественная площадь Святого Марка, дворец дожей, мост вздохов. Он с интересом углубился в историю Венецианской республики. Современная писателю Европа, сотрясаемая революциями и войнами, стремящаяся к республиканскому правлению, подталкивала к созданию романа политического, в какой-то мере отвечающего нынешним размышлениям писателя. Ему казалось, что в истории Венецианской республики он найдет ответы на волнующие его вопросы.
История любви неаполитанского герцога Камилло Монфорте и богатой знатной венецианки Виолетты рассказана на фоне жизни, быта и нравов вольного города Венеции. На пути Камилло и Виолетты к счастью стоит всесильный венецианский сенат, не желающий, чтобы богатая наследница вышла замуж за иностранца и лишила тем самым город своих богатств. Судьба Камилло и Виолетты переплетается с судьбой тайного агента сената Якопо Фронтони и его возлюбленной Джельсомины. Якопо, пытаясь облегчить судьбу своего несправедливо брошенного в тюрьму отца, выдает себя за браво – наемного полицейского убийцу, на которого списывают не одно политическое убийство.
Любовная интрига в романе служит путеводной нитью по хитросплетениям коридоров власти, по замысловатым переплетениям венецианских каналов и человеческих судеб. Со страниц романа встает, пользуясь определением В. Белинского, «коварная, мрачная кинжальная политика венецианской аристократии». Не случайно и сам Купер подчеркивал, что «цель этого произведения – политическая».
События июльской революции 1830 года во Франции, очевидцем которых был Купер, не только произвели на пего большое впечатление, но и поставили перед писателем целый ряд вопросов, которые требовали прямого ответа. Каковы возможные пути развития буржуазной республики? Обратившись в своем романе к временам венецианской аристократической республики, в которой властвовала финансовая и торговая буржуазия, Купер как бы приоткрывает завесу над одним из возможных путей дальнейшего развития республики в Европе и Америке. Показав корыстные низменные цели правителей вольного города Венеции, писатель разоблачает царившие в нем ложь, насилие, лицемерие и подкуп. Тем самым Купер как бы предупреждал о тех опасностях, которыми угрожало его родине нарождающееся господство олигархии финансистов и торговцев.
Камилло и Виолетта благополучно избегают расставленных сетей и убегают из Венеции. Погибает Антонио, друг Якопо. Чтобы успокоить разбушевавшиеся страсти, сенат обвиняет Якопо в гибели Антонио и приговаривает Якопо к казни. В истории жизни и смерти простого венецианца Якопо Фронтони, как в капле воды, отразились самые низменные закулисные стороны деятельности буржуазной республики. Купер не проводил в своем романе исторических параллелей, не делал прямых сравнений между Венецианской республикой и Соединенными Штатами Америки, он как бы просто рассказывал романтическую историю двух влюбленных, лишь изредка отвлекаясь, чтобы «познакомить читателя с особенностями государственного устройства страны, о которой мы рассказываем…».
Писатель подчеркивает, что Венеция – республика. И тем не менее «основу венецианской политики составляли сословные различия, ни в коей мере не определявшиеся волей большинства. Власть, хотя и не принадлежавшая одному человеку, была здесь наследственным правом в не меньшей степени, чем в странах, где она открыто признавалась даром провидения. Сословие патрициев пользовалось высокими и исключительными привилегиями, которые сохранялись и поддерживались с чрезвычайным себялюбием и всеми средствами».
Как видим, Купер не делал слишком большого различия между властью в монархическом государстве и в стране с буржуазно-демократическим устройством, в которой отдельный человек «по воле случая мог сосредоточить в своих руках власть самого ужасного и деспотического свойства». Современные исследователи творчества писателя считают, что подобные выводы были вызваны не только всем происходящим в Европе, но в известной мере определялись и мыслями о дальнейшем развитии событий в самих Соединенных Штатах Америки. Постепенный переход власти в США в руки финансовых тузов и коммерсантов вызывал внутренний протест у писателя, который полагал, что исконная земельная аристократия более приспособлена к тому, чтобы править государством, чем новоявленные выскочки на ниве банковского дела и коммерции.
Конечно, политические взгляды Купера не отличались точностью и противоречили историческому ходу развития буржуазно-демократического государства. Но он видел и понимал заключающуюся в этом государственном строе опасность для простых граждан страны, видел возможности для злоупотребления властью и своим романом ненавязчиво предупреждал об этом многочисленных читателей.
Роман первоначально увидел свет в Англии в октябре 1831 года, затем был переведен на французский и немецкий языки, вскоре вышло и американское издание. В Европе роман был хорошо встречен и критиками и читателями. Английский поэт и эссеист Ли Хаит опубликован весьма положительный отзыв в журнале «Тэтлер». «Ни к одному из предыдущих романов г-на Купера, насколько мы помним, не проявлялось такого сильного и такого длительного интереса, как к этому», – отмечал Ли Хант. Сравнивая в этой же статье Купера со Скоттом, английский критик приходит к выводу, «что американец имеет преимущества: его романы более интересны, его женщины более привлекательны и его герои обладают большей силой воли».
На родине писателя критическая направленность «Браво» против республики не осталась незамеченной. В июне 1832 года ежедневная газета «Нью-Йорк америкен» опубликовала рецензию, подписанную псевдонимом Кассио. В ней писатель обвинялся в «неясности мотивов, повторении самого себя, корыстных побуждениях, плагиате, бессодержательности» и других смертных грехах, а сам роман назывался «бесплодной попыткой истощившегося гения». Весьма критически отозвался о романе и еженедельник «Нью-Йорк миррор».
Статья в «Нью-Йорк америкен» была опубликована в переводе с французского, и Купер долго пытался разгадать, кто же все-таки скрывается под шекспировским псевдонимом Кассио. Впоследствии оказалось, что автором этой статьи был знакомый писателя, корреспондент газеты в Париже Эдуард Шерман Гоулд. Писателя не мог не огорчить тот факт, что подобная статья была опубликована в газете, которую редактировал его добрый знакомый Чарльз Кинг, активный член нью-йоркского кружка «Хлеб и сыр». Кто знает, может быть, читая в «Нью-Йорк америкен» нападки на свой новый роман, Купер невольно с горечью вспомнил речь Чарльза Кинга, которую тот произнес на торжественном обеде по случаю отъезда писателя в Европу. Именно Кинг произнес первый тост за отъезжающего: «За нашего коллегу и друга Джеймса Фенимора Купера. Пусть здоровье и удовольствие будут его спутниками в отъезде, и пусть попутные волны ускорят его возвращение!»
Прошло какое-то время, и в феврале 1833 года газета «Нью-Йорк коммершиэл адвертайзер» прямо обвинила писателя в том, что его роман проповедует «социальные и политические идеи» определенного сорта. И на этот раз статья была представлена как перевод с французского. Писателя не могло не задеть утверждение, содержащееся статье: «Мы ясно отдаем себе отчет в том, что Купер давным-давно перестал быть жителем Америки и она уже не вызывает в его душе никаких воспоминаний». И далее статье говорилось: «Мы глубоко уверены, что даже проправительственные партии во Франции не будут стремиться атаковать нас, если американцы, проживающие за рубежом, станут придерживаться такого же воздержания от вмешательства в политику, какого мы требуем от европейцев в Америке». Так роман «Браво» стал явлением по только литературной, но и общественно-политической жизни США.
Между тем Купер вопреки столь ясно выраженному совету нью-йоркской газеты все глубже погружался в волны европейской политики. Теперь его помыслы были заняты Польшей. 29 ноября 1830 года в Школе подхорунжих в Варшаве члены тайного шляхетского военного общества подняли восстание. К нему присоединились тысячи ремесленников и рабочих города, польские воинские соединения. 30 ноября восставшие захватили Варшаву, русские войска покинули город. Так началось польское восстание 1830–1831 годов, охарактеризованное Ф. Энгельсом как «консервативная революция», так как власть в правительстве в конце концов оказалась в руках консервативной шляхетской верхушки.
Купер, хорошо знавший Адама Мицкевича, принял польские события близко к сердцу. Он председательствовал на собрании американских граждан 9 июля 1831 года, на котором была принята резолюция в поддержку польских повстанцев, проведен сбор денежных пожертвований в их пользу и принято «Обращение к американскому народу» с призывом оказать посильную материальную помощь полякам. В начале сентября обращение это было опубликовано во многих американских газетах. В результате в Париж на имя генерала Лафайета, который был избран казначеем, поступили крупные денежные суммы из Нью-Йорка, Бостона, Уэст-Пойнта и других городов Америки. 28 октября 1831 года проживавшие в Париже американцы создали Американский польский комитет, членом которого был избран и Купер.
Корреспондент газеты «Нью-Йорк миррор» в Париже Натаниель Паркер Уиллис писал, что в эти годы дом Купера в Париже превратился в «центр республиканских симпатий», котором «многие известные, но обедневшие польские беженцы имели возможность съесть единственную за сутки горячую пищу и в который приходили все кого интересовали благородные принципы их борьбы».
Как известно, польское восстание 1830–1831 годов потерпело поражение. 3 сентября 1831 года русские войска вошли в Варшаву. Американский польский комитет в Париже еще почти год оказывал помощь польским беженцам, а затем прекратил свое существование. Заключительный доклад комитета, подписанный Купером в качестве исполняющего обязанности его председателя, был опубликован в американских газетах в сентябре 1832 года. В ноябре 1832 года польские эмигранты во Франции избрали Купера членом-корреспондентом польского литературного общества.
В эти же годы Купер оказался в центре одной финансовой дискуссии, принявшей явный политический характер. Еще в своих «Представлениях американцев» он с цифрами в руках пытался доказать, что американская система власти обходится налогоплательщикам намного дешевле, чем правительственные учреждения любой другой страны. Генерал Лафайет неоднократно ссылался на выводы Купера в своих речах в Палате депутатов при обсуждении правительственных бюджетов. Консервативные министры Луи Филиппа рады были бы опровергнуть Купера с чисто прагматических позиций – приближалось очередное обсуждение бюджета, и они предвидели трудности с его одобрением.
В этих условиях в журнале «Ревью Британик» появилась статья некоего Луиса Себастьяна Солниера, в которой начисто опровергались данные Купера и утверждалось, что расходы на содержание правительственных учреждений в США значительно выше, чем во Франции и других странах. Либерально настроенные друзья Купера советовали ему ответить Солниеру. Купер поначалу отнесся к статье в «Ревью Британик» как к очередному неквалифицированному суждению европейца об Америке и решил оставить статью без ответа. Но тут к нему обратился генерал Лафайет.
«Именно Вам надлежит выступить в защиту республиканских институтов, – советовал Лафайет, – чтобы откорректировать определенные намеки, содержащиеся в прилагаемой статье. Помимо наших общих американских интересов, я жажду раскрыть глаза тем моим французским коллегам, которые с чистой совестью выступаю! против сокращения бюджета под ошибочным впечатлением, что налоги в этой стране и так меньше, чем расходы на содержание федеральных и штатных органов США».
Купер понимал, что дело идет о чисто внутренних французских делах, в которые ему никак не хотелось вмешиваться. Но в этом якобы финансовом споре оказалась замешанной репутация Лафайета, и Купер решил прийти ему на помощь. 25 ноября 1831 года он написал «Письмо Дж. Фенимора Купера генералу Лафайету», которое вскоре было опубликовано на английском и французском языках. Письмо Купера оказалось в центре дискуссии по бюджетным вопросам в Палате депутатов Франции. Ему возражал не кто иной, как глава правительства, консервативно настроенный промышленник Казимир Перье. Один из консервативных депутатов пренебрежительно заявил, что «г-н Купер хорошо известен в мире как писатель-романист, а отнюдь не как финансовый эксперт». Солниер ответил Куперу новой статьей.
Столкнувшись со «свежими ошибочными заявлениями, чередующимися с грубыми, оскорбительными замечаниями по адресу характера, привычек и устремлений народов США», Купер счел «своим долгом во имя истины дать ответ». Ответ этот в виде нескольких обстоятельных писем был опубликован в парижской газете «Националь» в конце февраля – начале марта 1832 года.
К удивлению писателя, его позиция не нашла широкой поддержки. Его не удивляло, что консервативная печать никак не стремится к постижению истины, а лишь хочет сохранить политические преимущества, которые давали ей статьи Солниера. Но и те, кто, казалось бы, должен был быть заинтересованным в сокращении бюджета, и те не радовались появлению писем Купера. И уж совсем трудно было понять, почему его соотечественники-американцы были не на его стороне и вообще считали, что ему не стоило встревать в это сугубо французское Дело.
«Никогда не слышал большего вздора, чем тот, что несут американцы в связи с этим делом, – сокрушался Купер в письме Уильяму Данлапу 16 марта 1832 года. – Половина наших представителей за рубежом вряд ли испытывает проамериканские настроения… Теперь, когда я загнал г-на Солниера в угол, его американские сторонники утверждают, что для такого человека, как я, ниже его достоинства выступать на страницах газет! Мой ответ им – презрение! Проповедовать правду, скажу я всем остальным, не может быть ниже ничьего достоинства…»
В этом же письме Купер делится своими сомнениями в том, что и в самих США его репутация пошатнулась. «В стране, безусловно, могут быть писатели лучше, чем я, но никто из них не встречается с таким равнодушием… Один факт бесспорен: я не вместе с моей страной – пропасть между нами огромна, кто из нас впереди – покажет время».
Между тем положение в Париже крайне осложнилось: в городе вспыхнула тяжелейшая эпидемия холеры. Еще в марте Куперы намеревались покинуть Париж, но недомогание супруги писателя помешало отъезду. Они остались в центре эпидемии и уповали лишь на судьбу. «Мы все – здесь, в центре холеры, – сообщает писатель Горацио Гриноу 22 апреля 1832 года. – Среди бедняков творится что-то ужасное… Эпидемия обойдется Парижу не менее чем в 20 тысяч жизней! Более 12 тысяч – уже в могиле… Да сохранит нас бог…»
Холера уносила не только бедных. Умер глава правительства Казимир Перье, умер руководитель республиканской оппозиции генерал Жан Максимильен Ламарк, чьи похороны превратились в вооруженное восстание. После двух дней вооруженных стычек на баррикадах восстание было подавлено, и Луи Филипп ввел еще более жестокие порядки.
По утрам Купер, как обычно, работал, а после обеда отправлялся бродить по Парижу. Его постоянным спутником был находившийся в эти месяцы в Париже известный изобретатель Сэмюэл Морзе. Они вместе гуляли по парижским бульварам, по набережным, заходили в лавки антикваров и букинистов. Морзе видел в Купере «поистине высоко интеллектуального человека», чьи весьма язвительные суждения уравновешивались мужеством на грани самопожертвования и неизменным добрым расположением духа. Морзе также весьма высоко ценил гостеприимство Куперов, что было очень важно для одинокого путешествующего американца. Морзе принимал активное участие в деятельности Американского польского комитета в Париже. С Купером его объединяло единство политических и художественных взглядов, которое никогда не омрачалось ни малейшим облачком, как сам он вспоминал впоследствии.
Наблюдая за происходящими в Европе, и особенно во Франции, событиями, Купер снова и снова мысленно возвращался за океан, сравнивая политическую обстановку в США с политической нестабильностью в Европе. «Американская нация – умеренная и благоразумная, управляемая повсюду без помощи штыков. Бог знает, что может получиться потом, но сейчас именно таков ее характер…» – «Что же касается Англии, то по правде – это больше денежная корпорация, чем правительство, – эдакая Восточно-Индийская компания грандиозных масштабов, напрасные финансовые расходы и коррупция – естественные средства ее существования… Из всех тираний тирания аристократии – самая отвратительная…» – «В Англии ни одно министерство не может нормально функционировать без поддержки аристократии..» – «Существует сложный заговор аристократов, делающих все, что в их силах, чтобы не дать ничего народам Англии и Франции… Мы можем рассчитывать только на самих себя, ибо Европа вся против нас. Если здесь и есть какое-то исключение, то это Россия, да и та из-за совершенно очевидных интересов».
Мысли, подобные этим, Купер высказывает почти в каждом письме на родину. О себе Купер писал: «Я рожден янки, живу как янки, и умру янки…» – «Моя цель – интеллектуальная независимость Америки, и если я сойду в могилу с ощущением, что я хоть немного сделал для этого, я буду удовлетворен, зная, что моя жизнь не прошла напрасно».
В сентябре 1831 года Купер с супругой отправились в путешествие. Они посетили Брюссель, Кобленц, Франкфурт, Дармштадт, Гейдельберг. «В Германии руины одного замка так захватили мою фантазию, что я должен дать ей выход в виде книги в трех томах формата в двенадцатую долю листа…» Так возник замысел романа, получившего название «Замок Гейденмауэр, или Бенедиктинцы». Американские издатели сразу же возразили против «якобы отвратительного названия, которое никто не сможет произнести». Купер ответил письмом, в котором утверждал, что «каждый, кто понимает по-немецки, скажет вам, что Гейденмауэр значит «стоянка язычника».
Действие романа происходит в Баварии в XVI веке. Монахи ордена бенедиктинцев из монастыря Лимбург пытаются удержать под своей властью город Дюркхейм. Однако горожане, подстрекаемые своим соседом-бароном, захватывают и грабят монастырь, которому они долгое время платили налоги. На этом фоне развивается любовная интрига между лесничим барона Бертольдом Хинтермейером и дочерью одного из знатных горожан Метой Фрей.
Исследователи творчества писателя утверждают, что этот роман является иллюстрацией того, что прогресс наступает медленно и не лишен противоречий. Люди медленно расстаются со старыми предрассудками, и чтобы вести их за собой, лидеры не должны слишком забегать вперед. Неожиданные кардинальные изменения общественного мнения возможны только тогда, когда эти изменения совпадают с практическими потребностями граждан.
В США роман был опубликован в конце сентября 1832 года. Успеха книга не имела. Единственная положительная, но весьма сдержанная рецензия появилась в газете «Нью-Йорк ивнинг пост» 4 октября 1832 года. Отмечались новизна замысла, точное изображение эпохи, а также «глубокие уроки религиозности и морали». Автором рецензии был друг писателя художник и драматург Уильям Данлап. В письме Куперу он писал: «Мое мнение о «Гейденмауэре» – в газете «Ивнинг пост». Мое мнение для вас – то же самое. Только хотелось бы, чтобы ваш следующий роман содержал больше приключений и больше возбуждал простого читателя (я – не простой читатель). Пишите больше для простого народа, но не забывайте и нас».
Американские издатели высказались в своем письме еще более определенно: «Книга вышла из печати, и мы с сожалением должны сообщить, что она провалилась – и провалилась более основательно, чем любая ваша книга до этого. Время действует против нее, но и сама она действует против себя, как вы сами убедитесь, если когда-либо перечитаете ее. В ней нет того интереса, которого все жаждут, и слишком много политики».
Что мог Купер ответить на это? Что все вокруг него пропитано политикой, что вся Европа – от высших классов до ремесленников и мелких торговцев не говорит ни о чем другом, как о политике, что даже передвижения масс людей по улицам Парижа определяются политикой и подчинены политическим целям? Европейская политика прочно вошла в жизнь писателя и в известной степени находила свое отражение и в его произведениях.
В июле 1832 года семейство Куперов отправилось из все еще охваченного холерой Парижа в очередное путешествие по Европе. Для начала они направлялись в Бельгию. Они посетили Брюссель, Льеж, затем задержались на пару недель на бальнеологическом курорте Спа, где супруга писателя приняла серию минеральных ванн. «Итак, мы в Спа, – писал Купер Сэмюэлу Морзе, – знаменитом, пьющем, разгульном, азартном, интригующем Спа, в котором совершено столько безрассудств, столько состояний промотано, столько женщин разрушили свою репутацию! Как здесь низвергались кумиры!»
Далее путешественники вдоль Рейна направились в Мангейм. Внимание писателя привлекали развалины старинных замков на холмах, живописные поселки, зеленые виноградники на склонах, извилистое течение реки. Затем Куперы посетили Цюрих, Люцерну, Берн и, наконец, остановились на месяц в небольшом поселке Вивей. Они сняли особняк на берегу озера, и писатель начал работу над новым романом, получившим название «Палач». «Купер испытывает недостаток в собеседниках, с которыми можно было бы говорить о политике, спорить, – сообщает жена писателя своей сестре Марте. – Но все же мы вполне удовлетворены прекрасным видом, чудесным воздухом, не говоря уже о восхитительном винограде, который мы покупаем в любых количествах по цене шесть пенсов за фунт».
Купер ежедневно катался на лодке по озеру, совершал короткие экскурсии по горам, ездил в Лозанну в гости к знакомому Уильяму Коксу. В начале сентября Куперы покинули Швейцарию и возвратились в Париж.
Шел седьмой год пребывания Купера в Европе. Все эти годы он считал себя представителем американских институтов в странах Старого Света, всячески пропагандировал и защищал их. Его вмешательство в дискуссию о финансовых расходах королевского правительства Франции (в сравнении с расходами республиканской администрации США) было продиктовано именно стремлением доказать на конкретных фактах, с цифрами в руках превосходство республиканской формы правления над монархией. Естественно, что Купер был крайне удивлен, когда французский премьер-министр заявил, что американский посол во Франции Уильям К. Ривес считает более точными расчеты французов. Как оказалось, посол У. Ривес ничего подобного не заявлял, но он и не стал публично опровергать заявление французского премьер-министра. А атташе американского посольства Л. Харрис направил письмо в поддержку французской точки зрения. Купер истолковывал молчание У. Ривеса и письмо Л. Харриса как попытку дискредитировать его. А ведь он защищал свою родную страну, и, значит, страна и ее представители за рубежом должны были бы поддержать его.
Однако Купер вскоре мог сам убедиться, что и доверие короля к Лафайету и его показная демократичность – не более чем поза, продиктованная обстоятельствами. Посещая вместе с Лафайетом королевский дворец, бывая на аудиенциях у Луи Филиппа, писатель не мог не заметить, что популярность Лафайета среди народных масс вызывает недовольство и самого короля, и его ближайшего окружения. Пройдет еще несколько месяцев, и в конце декабря 1830 года пост Лафайета будет ликвидирован, и сам он останется генералом без армии.
Тем временем жена и дети писателя вернулись из Германии, и Куперы обосновались в двухэтажной квартире в фешенебельном районе города. Жена Купера хотела остановиться в более дешевой гостинице с тем, чтобы летом можно было уехать в Швейцарию, но Купер не согласился, говоря, что в гостиницах ему не хватает воздуха. Он теперь много времени проводил за письменным столом, начав работу над новым романом.
На этот раз писатель обратился не к хорошо знакомой ему американской истории, а решил изобразить события, разыгравшиеся в Европе конца XVII – начала XVIII века. Толчком к написанию этого романа, получившего название «Браво», послужило краткое пребывание в Венеции весной 1830 года. На писателя Венеция произвела глубокое впечатление – ее каналы и гондольеры, подымающиеся из воды старинные дома, узенькие улочки, величественная площадь Святого Марка, дворец дожей, мост вздохов. Он с интересом углубился в историю Венецианской республики. Современная писателю Европа, сотрясаемая революциями и войнами, стремящаяся к республиканскому правлению, подталкивала к созданию романа политического, в какой-то мере отвечающего нынешним размышлениям писателя. Ему казалось, что в истории Венецианской республики он найдет ответы на волнующие его вопросы.
История любви неаполитанского герцога Камилло Монфорте и богатой знатной венецианки Виолетты рассказана на фоне жизни, быта и нравов вольного города Венеции. На пути Камилло и Виолетты к счастью стоит всесильный венецианский сенат, не желающий, чтобы богатая наследница вышла замуж за иностранца и лишила тем самым город своих богатств. Судьба Камилло и Виолетты переплетается с судьбой тайного агента сената Якопо Фронтони и его возлюбленной Джельсомины. Якопо, пытаясь облегчить судьбу своего несправедливо брошенного в тюрьму отца, выдает себя за браво – наемного полицейского убийцу, на которого списывают не одно политическое убийство.
Любовная интрига в романе служит путеводной нитью по хитросплетениям коридоров власти, по замысловатым переплетениям венецианских каналов и человеческих судеб. Со страниц романа встает, пользуясь определением В. Белинского, «коварная, мрачная кинжальная политика венецианской аристократии». Не случайно и сам Купер подчеркивал, что «цель этого произведения – политическая».
События июльской революции 1830 года во Франции, очевидцем которых был Купер, не только произвели на пего большое впечатление, но и поставили перед писателем целый ряд вопросов, которые требовали прямого ответа. Каковы возможные пути развития буржуазной республики? Обратившись в своем романе к временам венецианской аристократической республики, в которой властвовала финансовая и торговая буржуазия, Купер как бы приоткрывает завесу над одним из возможных путей дальнейшего развития республики в Европе и Америке. Показав корыстные низменные цели правителей вольного города Венеции, писатель разоблачает царившие в нем ложь, насилие, лицемерие и подкуп. Тем самым Купер как бы предупреждал о тех опасностях, которыми угрожало его родине нарождающееся господство олигархии финансистов и торговцев.
Камилло и Виолетта благополучно избегают расставленных сетей и убегают из Венеции. Погибает Антонио, друг Якопо. Чтобы успокоить разбушевавшиеся страсти, сенат обвиняет Якопо в гибели Антонио и приговаривает Якопо к казни. В истории жизни и смерти простого венецианца Якопо Фронтони, как в капле воды, отразились самые низменные закулисные стороны деятельности буржуазной республики. Купер не проводил в своем романе исторических параллелей, не делал прямых сравнений между Венецианской республикой и Соединенными Штатами Америки, он как бы просто рассказывал романтическую историю двух влюбленных, лишь изредка отвлекаясь, чтобы «познакомить читателя с особенностями государственного устройства страны, о которой мы рассказываем…».
Писатель подчеркивает, что Венеция – республика. И тем не менее «основу венецианской политики составляли сословные различия, ни в коей мере не определявшиеся волей большинства. Власть, хотя и не принадлежавшая одному человеку, была здесь наследственным правом в не меньшей степени, чем в странах, где она открыто признавалась даром провидения. Сословие патрициев пользовалось высокими и исключительными привилегиями, которые сохранялись и поддерживались с чрезвычайным себялюбием и всеми средствами».
Как видим, Купер не делал слишком большого различия между властью в монархическом государстве и в стране с буржуазно-демократическим устройством, в которой отдельный человек «по воле случая мог сосредоточить в своих руках власть самого ужасного и деспотического свойства». Современные исследователи творчества писателя считают, что подобные выводы были вызваны не только всем происходящим в Европе, но в известной мере определялись и мыслями о дальнейшем развитии событий в самих Соединенных Штатах Америки. Постепенный переход власти в США в руки финансовых тузов и коммерсантов вызывал внутренний протест у писателя, который полагал, что исконная земельная аристократия более приспособлена к тому, чтобы править государством, чем новоявленные выскочки на ниве банковского дела и коммерции.
Конечно, политические взгляды Купера не отличались точностью и противоречили историческому ходу развития буржуазно-демократического государства. Но он видел и понимал заключающуюся в этом государственном строе опасность для простых граждан страны, видел возможности для злоупотребления властью и своим романом ненавязчиво предупреждал об этом многочисленных читателей.
Роман первоначально увидел свет в Англии в октябре 1831 года, затем был переведен на французский и немецкий языки, вскоре вышло и американское издание. В Европе роман был хорошо встречен и критиками и читателями. Английский поэт и эссеист Ли Хаит опубликован весьма положительный отзыв в журнале «Тэтлер». «Ни к одному из предыдущих романов г-на Купера, насколько мы помним, не проявлялось такого сильного и такого длительного интереса, как к этому», – отмечал Ли Хант. Сравнивая в этой же статье Купера со Скоттом, английский критик приходит к выводу, «что американец имеет преимущества: его романы более интересны, его женщины более привлекательны и его герои обладают большей силой воли».
На родине писателя критическая направленность «Браво» против республики не осталась незамеченной. В июне 1832 года ежедневная газета «Нью-Йорк америкен» опубликовала рецензию, подписанную псевдонимом Кассио. В ней писатель обвинялся в «неясности мотивов, повторении самого себя, корыстных побуждениях, плагиате, бессодержательности» и других смертных грехах, а сам роман назывался «бесплодной попыткой истощившегося гения». Весьма критически отозвался о романе и еженедельник «Нью-Йорк миррор».
Статья в «Нью-Йорк америкен» была опубликована в переводе с французского, и Купер долго пытался разгадать, кто же все-таки скрывается под шекспировским псевдонимом Кассио. Впоследствии оказалось, что автором этой статьи был знакомый писателя, корреспондент газеты в Париже Эдуард Шерман Гоулд. Писателя не мог не огорчить тот факт, что подобная статья была опубликована в газете, которую редактировал его добрый знакомый Чарльз Кинг, активный член нью-йоркского кружка «Хлеб и сыр». Кто знает, может быть, читая в «Нью-Йорк америкен» нападки на свой новый роман, Купер невольно с горечью вспомнил речь Чарльза Кинга, которую тот произнес на торжественном обеде по случаю отъезда писателя в Европу. Именно Кинг произнес первый тост за отъезжающего: «За нашего коллегу и друга Джеймса Фенимора Купера. Пусть здоровье и удовольствие будут его спутниками в отъезде, и пусть попутные волны ускорят его возвращение!»
Прошло какое-то время, и в феврале 1833 года газета «Нью-Йорк коммершиэл адвертайзер» прямо обвинила писателя в том, что его роман проповедует «социальные и политические идеи» определенного сорта. И на этот раз статья была представлена как перевод с французского. Писателя не могло не задеть утверждение, содержащееся статье: «Мы ясно отдаем себе отчет в том, что Купер давным-давно перестал быть жителем Америки и она уже не вызывает в его душе никаких воспоминаний». И далее статье говорилось: «Мы глубоко уверены, что даже проправительственные партии во Франции не будут стремиться атаковать нас, если американцы, проживающие за рубежом, станут придерживаться такого же воздержания от вмешательства в политику, какого мы требуем от европейцев в Америке». Так роман «Браво» стал явлением по только литературной, но и общественно-политической жизни США.
Между тем Купер вопреки столь ясно выраженному совету нью-йоркской газеты все глубже погружался в волны европейской политики. Теперь его помыслы были заняты Польшей. 29 ноября 1830 года в Школе подхорунжих в Варшаве члены тайного шляхетского военного общества подняли восстание. К нему присоединились тысячи ремесленников и рабочих города, польские воинские соединения. 30 ноября восставшие захватили Варшаву, русские войска покинули город. Так началось польское восстание 1830–1831 годов, охарактеризованное Ф. Энгельсом как «консервативная революция», так как власть в правительстве в конце концов оказалась в руках консервативной шляхетской верхушки.
Купер, хорошо знавший Адама Мицкевича, принял польские события близко к сердцу. Он председательствовал на собрании американских граждан 9 июля 1831 года, на котором была принята резолюция в поддержку польских повстанцев, проведен сбор денежных пожертвований в их пользу и принято «Обращение к американскому народу» с призывом оказать посильную материальную помощь полякам. В начале сентября обращение это было опубликовано во многих американских газетах. В результате в Париж на имя генерала Лафайета, который был избран казначеем, поступили крупные денежные суммы из Нью-Йорка, Бостона, Уэст-Пойнта и других городов Америки. 28 октября 1831 года проживавшие в Париже американцы создали Американский польский комитет, членом которого был избран и Купер.
Корреспондент газеты «Нью-Йорк миррор» в Париже Натаниель Паркер Уиллис писал, что в эти годы дом Купера в Париже превратился в «центр республиканских симпатий», котором «многие известные, но обедневшие польские беженцы имели возможность съесть единственную за сутки горячую пищу и в который приходили все кого интересовали благородные принципы их борьбы».
Как известно, польское восстание 1830–1831 годов потерпело поражение. 3 сентября 1831 года русские войска вошли в Варшаву. Американский польский комитет в Париже еще почти год оказывал помощь польским беженцам, а затем прекратил свое существование. Заключительный доклад комитета, подписанный Купером в качестве исполняющего обязанности его председателя, был опубликован в американских газетах в сентябре 1832 года. В ноябре 1832 года польские эмигранты во Франции избрали Купера членом-корреспондентом польского литературного общества.
В эти же годы Купер оказался в центре одной финансовой дискуссии, принявшей явный политический характер. Еще в своих «Представлениях американцев» он с цифрами в руках пытался доказать, что американская система власти обходится налогоплательщикам намного дешевле, чем правительственные учреждения любой другой страны. Генерал Лафайет неоднократно ссылался на выводы Купера в своих речах в Палате депутатов при обсуждении правительственных бюджетов. Консервативные министры Луи Филиппа рады были бы опровергнуть Купера с чисто прагматических позиций – приближалось очередное обсуждение бюджета, и они предвидели трудности с его одобрением.
В этих условиях в журнале «Ревью Британик» появилась статья некоего Луиса Себастьяна Солниера, в которой начисто опровергались данные Купера и утверждалось, что расходы на содержание правительственных учреждений в США значительно выше, чем во Франции и других странах. Либерально настроенные друзья Купера советовали ему ответить Солниеру. Купер поначалу отнесся к статье в «Ревью Британик» как к очередному неквалифицированному суждению европейца об Америке и решил оставить статью без ответа. Но тут к нему обратился генерал Лафайет.
«Именно Вам надлежит выступить в защиту республиканских институтов, – советовал Лафайет, – чтобы откорректировать определенные намеки, содержащиеся в прилагаемой статье. Помимо наших общих американских интересов, я жажду раскрыть глаза тем моим французским коллегам, которые с чистой совестью выступаю! против сокращения бюджета под ошибочным впечатлением, что налоги в этой стране и так меньше, чем расходы на содержание федеральных и штатных органов США».
Купер понимал, что дело идет о чисто внутренних французских делах, в которые ему никак не хотелось вмешиваться. Но в этом якобы финансовом споре оказалась замешанной репутация Лафайета, и Купер решил прийти ему на помощь. 25 ноября 1831 года он написал «Письмо Дж. Фенимора Купера генералу Лафайету», которое вскоре было опубликовано на английском и французском языках. Письмо Купера оказалось в центре дискуссии по бюджетным вопросам в Палате депутатов Франции. Ему возражал не кто иной, как глава правительства, консервативно настроенный промышленник Казимир Перье. Один из консервативных депутатов пренебрежительно заявил, что «г-н Купер хорошо известен в мире как писатель-романист, а отнюдь не как финансовый эксперт». Солниер ответил Куперу новой статьей.
Столкнувшись со «свежими ошибочными заявлениями, чередующимися с грубыми, оскорбительными замечаниями по адресу характера, привычек и устремлений народов США», Купер счел «своим долгом во имя истины дать ответ». Ответ этот в виде нескольких обстоятельных писем был опубликован в парижской газете «Националь» в конце февраля – начале марта 1832 года.
К удивлению писателя, его позиция не нашла широкой поддержки. Его не удивляло, что консервативная печать никак не стремится к постижению истины, а лишь хочет сохранить политические преимущества, которые давали ей статьи Солниера. Но и те, кто, казалось бы, должен был быть заинтересованным в сокращении бюджета, и те не радовались появлению писем Купера. И уж совсем трудно было понять, почему его соотечественники-американцы были не на его стороне и вообще считали, что ему не стоило встревать в это сугубо французское Дело.
«Никогда не слышал большего вздора, чем тот, что несут американцы в связи с этим делом, – сокрушался Купер в письме Уильяму Данлапу 16 марта 1832 года. – Половина наших представителей за рубежом вряд ли испытывает проамериканские настроения… Теперь, когда я загнал г-на Солниера в угол, его американские сторонники утверждают, что для такого человека, как я, ниже его достоинства выступать на страницах газет! Мой ответ им – презрение! Проповедовать правду, скажу я всем остальным, не может быть ниже ничьего достоинства…»
В этом же письме Купер делится своими сомнениями в том, что и в самих США его репутация пошатнулась. «В стране, безусловно, могут быть писатели лучше, чем я, но никто из них не встречается с таким равнодушием… Один факт бесспорен: я не вместе с моей страной – пропасть между нами огромна, кто из нас впереди – покажет время».
Между тем положение в Париже крайне осложнилось: в городе вспыхнула тяжелейшая эпидемия холеры. Еще в марте Куперы намеревались покинуть Париж, но недомогание супруги писателя помешало отъезду. Они остались в центре эпидемии и уповали лишь на судьбу. «Мы все – здесь, в центре холеры, – сообщает писатель Горацио Гриноу 22 апреля 1832 года. – Среди бедняков творится что-то ужасное… Эпидемия обойдется Парижу не менее чем в 20 тысяч жизней! Более 12 тысяч – уже в могиле… Да сохранит нас бог…»
Холера уносила не только бедных. Умер глава правительства Казимир Перье, умер руководитель республиканской оппозиции генерал Жан Максимильен Ламарк, чьи похороны превратились в вооруженное восстание. После двух дней вооруженных стычек на баррикадах восстание было подавлено, и Луи Филипп ввел еще более жестокие порядки.
По утрам Купер, как обычно, работал, а после обеда отправлялся бродить по Парижу. Его постоянным спутником был находившийся в эти месяцы в Париже известный изобретатель Сэмюэл Морзе. Они вместе гуляли по парижским бульварам, по набережным, заходили в лавки антикваров и букинистов. Морзе видел в Купере «поистине высоко интеллектуального человека», чьи весьма язвительные суждения уравновешивались мужеством на грани самопожертвования и неизменным добрым расположением духа. Морзе также весьма высоко ценил гостеприимство Куперов, что было очень важно для одинокого путешествующего американца. Морзе принимал активное участие в деятельности Американского польского комитета в Париже. С Купером его объединяло единство политических и художественных взглядов, которое никогда не омрачалось ни малейшим облачком, как сам он вспоминал впоследствии.
Наблюдая за происходящими в Европе, и особенно во Франции, событиями, Купер снова и снова мысленно возвращался за океан, сравнивая политическую обстановку в США с политической нестабильностью в Европе. «Американская нация – умеренная и благоразумная, управляемая повсюду без помощи штыков. Бог знает, что может получиться потом, но сейчас именно таков ее характер…» – «Что же касается Англии, то по правде – это больше денежная корпорация, чем правительство, – эдакая Восточно-Индийская компания грандиозных масштабов, напрасные финансовые расходы и коррупция – естественные средства ее существования… Из всех тираний тирания аристократии – самая отвратительная…» – «В Англии ни одно министерство не может нормально функционировать без поддержки аристократии..» – «Существует сложный заговор аристократов, делающих все, что в их силах, чтобы не дать ничего народам Англии и Франции… Мы можем рассчитывать только на самих себя, ибо Европа вся против нас. Если здесь и есть какое-то исключение, то это Россия, да и та из-за совершенно очевидных интересов».
Мысли, подобные этим, Купер высказывает почти в каждом письме на родину. О себе Купер писал: «Я рожден янки, живу как янки, и умру янки…» – «Моя цель – интеллектуальная независимость Америки, и если я сойду в могилу с ощущением, что я хоть немного сделал для этого, я буду удовлетворен, зная, что моя жизнь не прошла напрасно».
В сентябре 1831 года Купер с супругой отправились в путешествие. Они посетили Брюссель, Кобленц, Франкфурт, Дармштадт, Гейдельберг. «В Германии руины одного замка так захватили мою фантазию, что я должен дать ей выход в виде книги в трех томах формата в двенадцатую долю листа…» Так возник замысел романа, получившего название «Замок Гейденмауэр, или Бенедиктинцы». Американские издатели сразу же возразили против «якобы отвратительного названия, которое никто не сможет произнести». Купер ответил письмом, в котором утверждал, что «каждый, кто понимает по-немецки, скажет вам, что Гейденмауэр значит «стоянка язычника».
Действие романа происходит в Баварии в XVI веке. Монахи ордена бенедиктинцев из монастыря Лимбург пытаются удержать под своей властью город Дюркхейм. Однако горожане, подстрекаемые своим соседом-бароном, захватывают и грабят монастырь, которому они долгое время платили налоги. На этом фоне развивается любовная интрига между лесничим барона Бертольдом Хинтермейером и дочерью одного из знатных горожан Метой Фрей.
Исследователи творчества писателя утверждают, что этот роман является иллюстрацией того, что прогресс наступает медленно и не лишен противоречий. Люди медленно расстаются со старыми предрассудками, и чтобы вести их за собой, лидеры не должны слишком забегать вперед. Неожиданные кардинальные изменения общественного мнения возможны только тогда, когда эти изменения совпадают с практическими потребностями граждан.
В США роман был опубликован в конце сентября 1832 года. Успеха книга не имела. Единственная положительная, но весьма сдержанная рецензия появилась в газете «Нью-Йорк ивнинг пост» 4 октября 1832 года. Отмечались новизна замысла, точное изображение эпохи, а также «глубокие уроки религиозности и морали». Автором рецензии был друг писателя художник и драматург Уильям Данлап. В письме Куперу он писал: «Мое мнение о «Гейденмауэре» – в газете «Ивнинг пост». Мое мнение для вас – то же самое. Только хотелось бы, чтобы ваш следующий роман содержал больше приключений и больше возбуждал простого читателя (я – не простой читатель). Пишите больше для простого народа, но не забывайте и нас».
Американские издатели высказались в своем письме еще более определенно: «Книга вышла из печати, и мы с сожалением должны сообщить, что она провалилась – и провалилась более основательно, чем любая ваша книга до этого. Время действует против нее, но и сама она действует против себя, как вы сами убедитесь, если когда-либо перечитаете ее. В ней нет того интереса, которого все жаждут, и слишком много политики».
Что мог Купер ответить на это? Что все вокруг него пропитано политикой, что вся Европа – от высших классов до ремесленников и мелких торговцев не говорит ни о чем другом, как о политике, что даже передвижения масс людей по улицам Парижа определяются политикой и подчинены политическим целям? Европейская политика прочно вошла в жизнь писателя и в известной степени находила свое отражение и в его произведениях.
В июле 1832 года семейство Куперов отправилось из все еще охваченного холерой Парижа в очередное путешествие по Европе. Для начала они направлялись в Бельгию. Они посетили Брюссель, Льеж, затем задержались на пару недель на бальнеологическом курорте Спа, где супруга писателя приняла серию минеральных ванн. «Итак, мы в Спа, – писал Купер Сэмюэлу Морзе, – знаменитом, пьющем, разгульном, азартном, интригующем Спа, в котором совершено столько безрассудств, столько состояний промотано, столько женщин разрушили свою репутацию! Как здесь низвергались кумиры!»
Далее путешественники вдоль Рейна направились в Мангейм. Внимание писателя привлекали развалины старинных замков на холмах, живописные поселки, зеленые виноградники на склонах, извилистое течение реки. Затем Куперы посетили Цюрих, Люцерну, Берн и, наконец, остановились на месяц в небольшом поселке Вивей. Они сняли особняк на берегу озера, и писатель начал работу над новым романом, получившим название «Палач». «Купер испытывает недостаток в собеседниках, с которыми можно было бы говорить о политике, спорить, – сообщает жена писателя своей сестре Марте. – Но все же мы вполне удовлетворены прекрасным видом, чудесным воздухом, не говоря уже о восхитительном винограде, который мы покупаем в любых количествах по цене шесть пенсов за фунт».
Купер ежедневно катался на лодке по озеру, совершал короткие экскурсии по горам, ездил в Лозанну в гости к знакомому Уильяму Коксу. В начале сентября Куперы покинули Швейцарию и возвратились в Париж.
Шел седьмой год пребывания Купера в Европе. Все эти годы он считал себя представителем американских институтов в странах Старого Света, всячески пропагандировал и защищал их. Его вмешательство в дискуссию о финансовых расходах королевского правительства Франции (в сравнении с расходами республиканской администрации США) было продиктовано именно стремлением доказать на конкретных фактах, с цифрами в руках превосходство республиканской формы правления над монархией. Естественно, что Купер был крайне удивлен, когда французский премьер-министр заявил, что американский посол во Франции Уильям К. Ривес считает более точными расчеты французов. Как оказалось, посол У. Ривес ничего подобного не заявлял, но он и не стал публично опровергать заявление французского премьер-министра. А атташе американского посольства Л. Харрис направил письмо в поддержку французской точки зрения. Купер истолковывал молчание У. Ривеса и письмо Л. Харриса как попытку дискредитировать его. А ведь он защищал свою родную страну, и, значит, страна и ее представители за рубежом должны были бы поддержать его.