Иванов Алексей. Географ глобус пропил

Спехова что-то лихорадочно строчила. Милая, глазастая троечница Митрофанова
встала, подала бумажку и сказала:
-- А я почти ничего не написала, Виктор Сергеевич.
-- Плохо, Люся. Поставлю кол.
-- Дак че, вам же хуже, -- усаживаясь на свое место, обиженно сказала
Митрофанова. -- Колы в журнал ставить нельзя. Придется вам со мной после
уроков сидеть, натягивать меня на тройку.
-- А ты мне очень нравишься, Митрофанова. Ну, как девушка. Я с тобой
после уроков с удовольствием встречусь.
Красная профессура ахнула, Маша Большакова смутилась, а двоечники
Безматерных и Безденежных заржали.
-- Вам для этого география и нужна, -- саркастически заметил Старков.
-- Вы-то хоть на Люське женитесь, а нам география на что?
-- Дурак, -- сказала Митрофанова Старкову.
-- Конечно, -- согласился Служкин. -- Вас в загсе никто не спросит о
факторах размещения нефтедобывающей промышленности...
-- Вот! -- обрадовался из чемодана Скачков. -- Чего тогда их учить?
-- У нас вообще класс с гуманитарным уклоном, -- пояснил Старков. --
Зачем нам экономика? Мы будем вольные художники.
-- Вольный художник -- это босой сапожник, -- возразил Служкин. -- Все
умеет, ничего не имеет. Я тоже был вольный художник, а, как видите, без
географии не прожил.
-- А что вы делали? Стихи писали? -- не унимался Старков.
-- Маненечко было, -- кивнул Служкин.
Двоечники Безматерных и Безденежных от смеха сползли вниз.
-- Почитайте... -- улыбаясь, попросила Маша Большакова.
-- Да вы их знаете... -- отмахнулся Служкин. -- Они в учебнике
литературы напечатаны. Под псевдонимами.
-- Ну почитайте! -- заныла красная профессура. -- Нам никто не
читал!...
Служкин посмотрел на часы: пять минут до конца урока. Закончить новый
материал он все равно бы не успел.
-- Хорошо, я почитаю, -- согласился он. -- Но тогда вы параграф изучите
дома сами, а на следующем уроке по нему -- проверочная.
Класс негодующе взвыл.
-- Искусство требует жертв, -- пояснил Служкин.
-- Да ладно, чего вы! -- обернувшись ко всем, крикнул Старков. --
Подумаешь -- проверочная! Напишем! Читайте, Виктор Сергеевич.
В кабинете воцарилась благоговейная тишина. Служкин сел на стол.
-- Этот стих я сочинил в девятом классе ко дню рождения одноклассника
по фамилии Петров. Петров был круглый отличник, комсорг школы и все такое.
Называется стих "Эпитафия Петрову". Для тупых поясняю: эпитафия -- это
надгробная надпись. Стих очень простой, смысла нет, рифмы тоже.
Помедли, случайный прохожий,
У этих гранитных плит.
Здесь тело Петрова Алеши
В дубовом гробу лежит.
Петров на общем фоне казался
Чище, чем горный снег,
И враз на него равнялся
Каждый плохой человек.
Но как-то однажды утром
На самом рассвете за ним
Пришел предатель Служкин
И целая банда с ним.
Сказал ему Служкин: "За совесть,
За множество добрых дел
Окончена твоя повесть
Последней главой "Расстрел"".
Петров это выслушал гордо
И свитер порвал на груди:
"Стреляй же, империалистический агрессор,
От красных тебе не уйти!
А жизнь моя песнею стала,
Грядущим из рельсовых строк,
И на пиджаке капитала
Висит уже мой плевок!"
Поднял обрез свой Служкин
И пулю в Петрова всадил,
И рухнул Петров под грамотой,
Которой его райком наградил.
Застыньте, потомки, строем,
Склоните знамена вниз:
Душа Петрова-героя
Пешком пошла в коммунизм!
Стихи красной профессуре страшно понравились, но вот проверочная работа
на следующем уроке с треском провалилась.

Ветка

Служкин позвонил, сначала за дверью было очень тихо. Потом почему-то
раздался грохот, и дверь стремительно распахнулась.
-- Привет, это я, твой пупсик, -- входя, сказал Служкин.
-- Витька-а!... -- закричала высокая девушка в мелких черных кудряшках
и повисла у него на шее.
Служкин ногой захлопнул за собой дверь. В прихожую из комнаты вышел
хмурый мальчик лет пяти.
-- Здорово, Шуруп, -- сказал Служкин, ссаживая девушку.
-- Чего ты мне принес, дядя Витя? -- сразу спросил хмурый мальчик.
Служкин порылся в карманах куртки и вытащил пластмассового солдатика --
монстра с собачьей мордой, в шипах, в шлеме, с бластером.
-- Ты мне такого уже дарил, только он был зеленый, как понос.
-- Шурка! -- крикнула мама. -- Грубиян, весь в своего папашу!
-- Ну, давай обратно, -- предложил Служкин. -- Сам играть буду.
-- Фиг, -- подумав, ответил мальчик и ушел в комнату.
Служкин начал снимать куртку и поинтересовался:
-- А благоверный где?
-- Колесников-то? На работе, где же еще?
-- Слава богу, -- сказал Служкин и вытащил из куртки бутылку.
-- Витька! Ты воще!... -- выхватывая бутылку, закричала женщина. --
Портвяга! Я сто лет уже мечтала нажраться! Пошли!
Проходя в кухню, Служкин флегматично заметил:
-- С одного флакона не нажремся, Ветка.
-- А ты Татку из садика сюда приводи, а я пока еще сгоняю. Татка же
нормально с Шурупом играет...
-- Нельзя, Ветка, -- вздохнул Служкин, открывая бутылку.
-- Жаль, -- разливая портвейн по чашкам, призналась Ветка. -- Ну, как
там у тебя в школе? Молоденькие-то училки есть?
-- Есть, да не про мою честь, -- выпив и закурив, неохотно сказал
Служкин. -- Лучше ты рассказывай. Как там твой любовник-то? Все еще в кино
тебя снимать хочет?
-- Козлов-то? Козел -- он и есть козел, -- с чувством произнесла Ветка.
-- Я его уже послала, куда не ходят поезда. Я теперь, Витька, в другого
влюбилась. В летчика. Точнее, бывшего летчика. Ему Колесников менял пьяные
номера на обычные, он и пригласил в гости. Колесников меня с собой взял. Сам
нарезался и упал под стол, а мы с этим летчиком заперлись в ванной и
трахались. Я чего-то боюсь, уж не залетела ли я тогда?...
-- Хорошенькое дело -- в ванной, -- мрачно пробормотал Служкин. --
Залетайте в самолетах "Аэрофлота"...
Из комнаты вдруг раздался басовитый рев. Ветка чертыхнулась, вскочила и
убежала. Служкин снова закурил и открыл окно.
Веткин дом стоял недалеко от берега Камы, от черного, мрачного котла
затона. Служкин курил и смотрел, как мимо дебаркадера, мимо разведенного
наплавного моста, словно бы брезгливо оскалившись, проплывает высокий и
длинный речной лайнер, возвращающийся на стоянку после навигации. Лайнер
медленно плыл под яростным золотом зарослей на дамбе, от которого вода
отмелей казалась древесного цвета, будто коньяк. Плыл мимо рыжих склонов,
где валялся ржавый хлам -- тросы, мятые бакены, какие-то гнутые и рваные
конструкции, содранные с кораблей.
Вернулась Ветка, и Служкин выбросил окурок.
-- Как там у вас дела с Надькой? -- спросила Ветка, снова разливая
портвейн.
-- Все чики-пуки, -- сказал Служкин и, подумав, добавил: -- Недавно
порешили мы с ней прекратить наши постельные встречи, вот так. Ей неохота...
да и мне неохота. Взяли и завязали.
-- Хоба-на! -- изумилась Ветка, вытаращив глаза. -- И с кем ты?...
-- Ни с кем.
-- Ни фига себе! -- Ветка хлопнула полчашки портвейна. -- А эта твоя
дура, как ее... Ру... Ру... ну, Сашенька.
-- Рунева, -- подсказал Служкин. -- Она Будкина любит.
-- Ну и что? -- искренне не поняла Ветка.
-- Да ну тебя... Не объяснить. Нет, и все.
-- Заведи любовницу, -- посоветовала Ветка.
-- Заведу, -- согласился Служкин. -- Тебя вот.
-- А что? Классно! -- оживилась Ветка. -- Будем опять, как тогда, после
школы, помнишь? Зашибись было! Ты не загружайся насчет этого. Подумаешь!
Наплюй. Я-то тебя люблю, Витька, честно. С седьмого... нет, с девятого
класса. Я тебе позвоню, как только Колесников свалит куда-нибудь на
подольше. Приходи -- оторвемся, как раньше!
-- Приду, -- кивнул Служкин. -- Оторвемся, конечно. Заедет и на мой
двор "КамАЗ".
...На Новый год родители потащили Витьку с собою к друзьям. Там же
оказалась со своими родителями Веткина из восьмого "Б". Их обоих, чтобы не
мешали, отправили в дальнюю комнату смотреть "Голубой огонек". До этого
Витька с Веткой даже не здоровался, даже не знал, как ее зовут, хоть и видел
в школе каждый день. Витька молча повалился на диван, закутался в плед и
стал смотреть телевизор. За стеной раздавалась музыка, звон посуды, смех,
шарканье ног.
Ветка сидела на стуле, но ей было плохо видно. На экране с визгом
плясали толстые женщины в полушубках и кокошниках. На них падал бутафорский
снег. Ветка встала, закрыла дверь, щелкнула задвижкой и села поближе к
телевизору на диван. Потом она сказала, что ей холодно, и укрыла колени
уголком пледа. Потом сбросила тапки и забралась под плед. Она первая
притиснулась к Витьке и полезла руками. Витька тоже потащил вверх ее юбку.
До самого конца "Голубого огонька" они возились друг с другом. Потом
попробовали сделать все как взрослые, но ничего не вышло. Потом Ветка
уснула, и Витька, отвернувшись, тоже уснул.
Никакой дружбы после этого между ними не началось, словно бы и не было
ничего вовсе. Они по-прежнему не разговаривали и не здоровались, только при
случайных встречах в школьных коридорах Ветка начинала хохотать как
ненормальная. Витька делал вид, что ее смех к нему не относится, хотя сам
глубоко недоумевал и даже чувствовал себя уязвленным непонятно почему.

Лена

Серым утром Служкин вышел из подъезда, ведя за ручку Тату.
-- Папа, а я не хочу в садик, -- сказала Тата.
-- А я хочу, -- признался Служкин, останавливаясь закурить. -- Не
понимаю, почему бы нам с тобой не поменяться?... Ты будешь ходить за меня на
работу?
-- А там бьют? -- поинтересовалась Тата.
-- Бьют, -- честно ответил Служкин. -- А тебя в садике разве бьют?
-- Меня Андрюша Снегирев мучит. Щипает, толкает...
-- Дай ему в рог, -- посоветовал папа.
-- Он Марине Петровне нажалуется.
-- Тогда сама на него нажалуйся.
-- Он еще сильнее меня мучить будет.
-- Да-а... -- протянул Служкин. -- Заколдованный круг. Ладно, я
поговорю с его мамой. Ты мне покажи ее, хорошо?
Они остановились у перекрестка, на котором лежало звездообразное озеро
грязи. Посреди него в буром тесте сладострастно буксовала иномарка,
выбрасывая из-под колес фонтаны. Служкин взял Тату под мышки и перенес на
другой тротуар, высоко задирая колени.
-- Папа, а ты мне купишь вечером жвачку с динозаврами?
-- Куплю, -- пообещал Служкин.
-- А в зоопарке динозавры есть?
-- Нету. Они вымерли давным-давно.
-- А почему они умерли?
-- Съели друг друга до последнего.
-- А последний?
-- Последний сдох от голода, потому что некого больше было есть.
-- Папа, а они были злые?
-- Да как сказать... -- задумался Служкин. -- По большей части они были
добрые. Некоторые даже слишком. Но добрых съели первыми.
Служкин и Тата завернули в ворота садика, и Тата, вырвав ручку,
побежала к дверям. В длинном голубом плащике и синей шапочке она была похожа
на колокольчик.
Служкин вслед за Татой вошел в раздевалку. Здесь была только одна мама,
которая возилась с сынишкой. Служкин посадил Тату на стульчик, опустился на
корточки и стал расшнуровывать ей ботинки.
Сзади подошел мальчик с игрушечным пистолетом.
-- Я тебя жаштрелю, -- сказал он, наводя пистолет на Тату.
Тата испуганно глядела на Служкина.
-- Андрюша, иди ко мне, -- позвала мама, и мальчик отошел.
-- Папа, это Андрюша Снегирев, -- сказала Тата.
-- М-м?... -- удивился Служкин. -- Понятно теперь...
Он переодел Тату и убрал все уличное в шкафчик с елочкой на дверке.
Тата слезла со стула, Служкин поцеловал ее в щеку, и Тата побежала в группу.
Оттуда донесся ее звонкий крик:
-- Марина Петровна, здравствуйте!...
Служкин подошел к маме Андрюши Снегирева и дружелюбно сказал:
-- Бойкий у вас мальчик.
-- Да уж... -- ответила женщина оборачиваясь.
-- Лена?... -- изумленно спросил Служкин.
-- Витя?... -- растерялась женщина.
Она тотчас опустила голову, застегивая сыну рубашку, но Служкин видел,
как порозовели мочки ее ушей. Пораженный, Служкин молчал.
-- Беги, Андрюша, -- сказала Лена и легонько шлепнула сына.
Андрюша побежал в группу, по дуге обогнув дядю. Лена и Служкин
переглянулись и молча вышли на крыльцо.
-- Ты, значит, теперь Снегирева, а не Анфимова...
Лена виновато улыбнулась.
-- А мне Андрюша говорил: "Тата Шушкина, Тата Шушкина"... Я думала --
Шишкина или Сушкина...
-- Или Пушкина. Сколько лет мы с тобой не виделись?
-- Со школы, -- тихо сказала Лена.
-- А ты все такая же красивая... -- задумчиво произнес Служкин. --
Только располнела...
-- А ты все такой же грубиян, -- ответила Лена.
-- Извини, -- смутился Служкин.
-- Ничего. -- Лена ласково коснулась рукой его локтя. -- Это я после
Оли начала толстеть.
-- Какой Оли?...
-- Дочки Оли. У меня еще дочка есть. Годик с небольшим.
-- Вот тебе и раз... -- только и нашел что сказать Служкин, но тотчас
поправился: -- То есть вот тебе и два...
Лена засмеялась. Голос у нее был нежный и слабый.
-- Мне торопиться надо, Витя, -- пояснила она. -- Дома с Олей муж
сидит, а ему на работу. Ну... до свидания.
Она еще раз улыбнулась Служкину и пошла к воротам садика: светловолосая
симпатичная молодая женщина в дешевом, мутно-бордового цвета плаще. Женщина,
а не девушка и тем более не девочка, какой ее знал, а потом помнил Служкин.

...До репетиции клуба "Бригантина" Витька околачивался в школе. Он
одиноко слонялся по пустым коридорам, рассматривал тысячу раз виденные
плакаты, из интереса зашел в женский туалет, потолкался в двери кое-каких
кабинетов, в спортзал. Наконец он увидел вдалеке Лену Анфимову и
Колесникова. Неизрасходованная энергия забила в нем ключом. Несколько минут
он вдохновенно шпионил, прячась за углами и в нишах. Потом Леночка и
Колесников уселись на подоконник черной лестницы, и Витька бесшумно обогнул
их по верхнему этажу, на цыпочках прокрался на лестничную площадку над ними.
Негромкие голоса в тишине звучали вполне отчетливо.
-- Ну и что? -- спросил Колесников.
-- Ничего, -- ответила Лена.
-- Они и не собирались.
-- А мне какая разница?
-- Ну... значит, ты остаешься дома?
-- Дома.
-- А как насчет моего предложения?
-- Какого?... А-а... Я не знаю... Ну извини... Мне страшно...
-- Чего страшного-то? Со мной же, не с кем-то.
-- Все равно... Давай в другой раз...
-- Фиг ли в другой-то, Ленка? Когда он будет?
-- Ну, будет, наверное...
-- Ага, "наверное"... Фиг ли время тянуть?
Леночка молчала.
-- Ладно, я приду, -- наконец тихо сказала она.
Витька отошел и перевел дыхание. В груди его ныла тоскливая ревность.
Обидно, что Колесо все же подбило Леночку на какое-то совместное дело. Ну и
фиг. Витька разозлился и пошагал прочь.
Вечером, когда Витька совсем было собрался идти к Будкину, в дверь
позвонили.
Витька пошел отпирать и увидел Колесникова.
Витька уже устал изумляться житейской простоте Колесникова. Колесо был
способен днем подраться с человеком, а вечером прийти клянчить у него,
скажем, велосипед покататься.
Колесников прошел на кухню и стал наливать себе чай.
-- Родичи-то твои когда приедут? -- спросил он.
-- В субботу.
-- Везет тебе. Мои тоже обещали уехать к бабке в деревню, а сегодня
передумали, козлы. А я уже одну бабу пригласил к себе домой. Чего ей теперь
скажу, а?
-- Какую бабу? -- хмуро спросил Витька. -- Анфимову, что ли?
-- Ну.
-- Она бы все равно не пришла, -- почему-то сказал Витька.
-- С фига ли? -- хмыкнул Колесников. -- Обещала уже, понял?
Витька помрачнел. Злоба на Леночку, на этого дурака Колесникова
разъедала ему душу.
-- Это от квартиры ключи? -- спросил Колесников, цапая с подоконника
связку. -- Дай мне до завтра, а? У тебя же еще родительские ключи есть, да?
-- Положи на место! -- вскипел Витька.
Колесников быстро сунул ключи в карман.
-- Че ты, -- хихикнул он. -- Потом отдам, не посею. Ты же вечером все
равно с Будкиным гулять пойдешь, а я сюда с Анфимовой приду...
-- Не пущу я тебя в квартиру! -- возмущался Витька, не решаясь силком
выдирать у Колесникова ключи.
-- Ничего я твоей квартире не сделаю! Как пацана прошу... Или ты че,
влюбился в Анфимову, да? Она же страшная, ее на горке даже мацать никто не
хочет. Влюбился, да?
Сердце у Витьки тяжело заколотилось, а мысли смешались. С Колесом
всегда так: не поймешь почему, но всегда делаешь то, чего ему надо.
Колесников удовлетворенно похлопал себя по карману с ключами и из
другого кармана вытащил пачку презервативов.
-- Зырь, -- предложил он.
Он распечатал один, натянул его на палец, повертел пальцем перед
глазами и заржал, словно в жизни ничего смешнее не видел.
-- Я их у тебя оставлю, -- сообщил он. -- А то если мои предки найдут
их, меня вообще зарежут. За что, спрашивается? Радоваться нужно, что сынуля
ими пользуется, а не просто так.
Колесников открыл холодильник и положил презервативы в дверку.
-- Тебе Анфимова все равно не даст, -- безнадежно сказал Витька.
-- Даст, -- уверенно заявил Колесников. Подумав, он беззаботно добавил:
-- Ну, не даст, так я ей пососать велю.
Этот разговор каждым словом бил Витьку под дых. Он сидел скорчившись,
молча. Колесников шумно хлебал чай.
-- Колесников, а тебе самому кто-нибудь предлагал пососать? -- мертвым
голосом спросил Витька.
-- Еще, Витек, не нашлось такого резкого парня.
-- Колесников, а пососи у меня, -- предложил Витька.
Наконец Колесников отвалил, выбросив презерватив, который он натягивал
на палец, в мусорное ведро. Витька достал его оттуда, завернул в бумажку и
сунул в карман, чтобы при случае выбросить. Мама с папой, наверное, тоже его
зарезали бы, если бы увидели в ведре презерватив.
Потом прямо в одежде Витька забрался под одеяло и затащил с собой
магнитофон. Он поставил кассету Высоцкого и слушал ее долго-долго.
Постепенно ему становилось легче. Это его в санях увозили к пропасти кони.
Это его, расписанного татуировками зэка, парила в бане хозяюшка. Это он
уносил на руках из заколдованного леса Леночку Анфимову.
Витька вылез из-под одеяла и пошел варить суп. Он рассчитывал, что
родители завтра вернутся домой и он их сразу накормит. Не было только хлеба.
Разделавшись с супом и выключив газ, Витька оделся, взял деньги и авоську и
пошел в магазин.
Купив хлеба, Витька прежним путем направился обратно. Он уже почти
вышел с территории Кирпичного Завода, как навстречу ему попались три пацана,
которые заступили дорогу.
-- Ты откуда? -- спросил один. -- С Речников?
-- Из Кировского поселка, -- соврал Витька, от страха облившись потом.
Голос его сделался тоненьким. Кировский поселок был нейтрален и к Речникам,
и к Кирпичному Заводу.
-- Ну, из Кировского, -- хмыкнул один из "кирпичей". -- А чего зассал
тогда? -- спросил он напрямик.
Витька не сообразил, что ответить, и влип.
-- Деньги есть? -- осведомился "кирпич".
-- Нету... -- пропищал Витька.
-- Дай ему в рыло, Пона, -- предложил один из "кирпичей".
"Кирпичи" ухватили Витьку и обшарили карманы. Деньги они взяли себе, а
ключи от квартиры и прочую ерунду, что нашлась, бросили в грязь. Один из
"кирпичей" развернул извлеченный из Витькиного кармана бумажный комок и
обнаружил в нем презерватив.
-- Зырь, мужики, -- ошарашенно сказал он и спросил у Витьки: -- Ты что,
от Борозды идешь, что ли?...
-- Ну, -- ответил Витька, понятия не имея, кто такая Борозда.
-- И она тебе дала?
-- Еще и в рот взяла, -- ляпнул Витька.
"Кирпичи" немного притихли.
-- Ладно, рубль мы возьмем, а остальное -- на, -- порешили они,
возвращая Витьке мелочь и поднимая ключи. -- И больше нам не попадайся,
понял?
"Кирпичи" обогнули Витьку и пошли дальше. Витька измученно поплелся
домой. Несмотря на чудесное спасение, радости у него не было. Он шел и уныло
считал, где и кто его может побить. "Кирпичи" -- раз, шестнадцатая школа --
два, за дорогой -- три, детдомовские -- четыре, Бизя и его банда -- пять, за
гаражами -- шесть, пэтэушники -- семь, ну и так, вообще, мало ли резких
бывает...
Первое, что услышал Витька, когда вошел в свой подъезд, -- это бодрый
голос Колесникова и звон ключей. Витька тотчас вспомнил, что гнусное Колесо
уволокло ключи от его квартиры, собираясь вечером затащить сюда Леночку
Анфимову. Мгновенно разъярившись, Витька винтом взвился на свой этаж, но
увидел лишь закрывающуюся дверь, а за ней -- спину Колесникова. "Значит,
Лена все-таки пошла!..." -- с ужасом и отчаяньем подумал Витька, хватая
дверь за ручку.
-- Стой, Колесников! -- крикнул он.
Колесников оглянулся, увидел Витьку, шепнул что-то в глубь квартиры и
шустро выбежал на площадку. Дверь он прикрыл и прижал задом.
-- Ты чего? -- неестественно ухмыляясь, спросил он.
-- Ты же говорил, вечером придешь... -- задыхаясь от подъема, сказал
Витька.
-- А сейчас что, утро, что ли?
-- Я это... -- замялся Витька. -- В общем, нельзя ко мне...
-- Предки приезжают? -- тревожно спросил Колесников.
-- Нет... Я сам... не хочу, понял? -- бормотал Витька, переминаясь с
ноги на ногу и не глядя Колесникову в глаза.
-- Ты чего, офигел, Витек? -- обиделся заметно ободрившийся Колесников.
-- Сперва "давайте приходите", потом "пошли вон"! Так пацаны не поступают!
Колесников на глазах обретал напор.
-- Не хочу я, чтобы вы тут... -- растерянно повторил Витька.
-- Ага, ну -- ща! -- взмахнул руками Колесников. -- Ты чего, Витек,
баба, что ли? Захлыздил? Анфимова и то не боится, а ты!... Не кани, про это,
кроме наших, никто не узнает -- слово пацана. Чего я Анфимовой-то скажу?
Служкин, мол, козел, "уходите" говорит? Чего ты перед ней позоришься-то, как
защеканец? Она кому расскажет, что ты зассал, так пацанам с тобой
здороваться западло будет! Ладно, не трусь, я никому не скажу -- слово.
Витька сопел и молчал, сбитый с толку.
-- Или ты сам с Анфимовой хотел? -- Колесников попытался заглянуть
Витьке в лицо. -- Так она с тобой не пойдет, Витек. Я ее спрашивал про тебя,
она говорит, что ты вообще какой-то пробитый, чухан, короче. Ну, в общем,
дура она, ни фига в людях не понимает.
Колесников приоткрыл дверь и задом полез в щель. Витька стоял на
площадке неподвижно, молча, опустив голову.
-- А ты к Будкину иди, -- посоветовал Колесников и захлопнул дверь.
Потом он снова приоткрыл ее и добавил: -- Я часов до семи. Анфимовой в
восемь домой надо.
Дверь закрылась.
Витька еще постоял, раздавленный словами Колесникова, да и всем
случившимся. Он совершенно потерялся и даже немного обалдел. Как это у
Колесникова получается, что все делают для него то, чего им и делать-то
противно?
Витька развернулся и поплелся вниз по лестнице, стуча батоном по
прутьям перил.
Окончательно сломленный жизнью, Витька посидел у Будкина и побрел
домой. Взвинченность у него сменилась глухим, тоскливым страхом. Витьке от
отчаянья хотелось взять пистолет, пойти и застрелить и Колесникова, и
Леночку Анфимову, да и многих других. Пусть потом его лучше судят за
убийство, чем за то, что было на самом деле -- стыдное, трусливое, глупое.
"Хоть бы ядерная война началась..." -- тоскливо думал Витька. Бомба -- трах!
-- и никаких проблем. Ни за что не надо отвечать. Чистая Земля. И пусть не
станет его самого -- никто ведь не заплачет. И плакать-то некому будет. Себя
Витьке было не жалко. Правильно Лена Анфимова сказала про него -- чухан. Так
и надо. Но и остальным гибель тоже поделом будет. За что они все на Витьку
напали? Ненавистью своею, или равнодушием, или даже своими удовольствиями,
своим покоем за его счет -- чего они все его мучают?
Витька посмотрел на часы: семь пятнадцать. Колесо уже должно укатиться.
Интересно, что у него с Леночкой получилось?... А-а, плевать.
Витька сунул ключ в скважину замка, но повернуть не смог. Заперто
изнутри на кнопку. Значит, Колесников и Лена еще в квартире? Озверев, Витька
надавил на звонок и держал палец, пока Колесников не открыл.
-- Чего растрезвонился-то?! -- зашипел, отпихивая Витьку грудью и
выходя на площадку.
Колесников был в трико и майке.
-- Три часа кобенилась, я ее только-только уломал, тут ты звонишь!...
-- выпучив глаза, сообщил он. -- Погуляй еще часик, че тебе? У меня уже все
на мази -- вот-вот, и готово будет!
"Леночка еще не разрешила ему!..." -- прострелило у Витьки в голове.
Бешеная радость вмиг затопила грудь. Может, еще не все потеряно?...
-- Уматывай! -- решительно сказал Витька Колесникову. -- Хорош! Я
больше гулять не буду!
-- Ну, еще полчаса, Витек...
-- Все, Колесников!
Колесников вдруг юркнул за дверь. Витька успел вцепиться в ручку и
рванул на себя. Колесников проворно высунул из-за двери босую ногу и пнул
Витьку в живот. Витька ахнул, и выпустил ручку.
Дверь захлопнулась.
Витька повис на перилах и выпустил меж пролетов длинную, тягучую слюну.
Дыхание сквозь спазм пробиралось обратно в грудь, как жилец в разрушенный
дом. Из-за двери донеслось громкое кряканье пружин. Это Колесников разложил
диван. Витька понял -- зачем.
Он подскочил к двери и принялся звонить. Звонок поорал, а затем умолк
-- видно, Колесников выдернул провод. Тогда Витька стал пинать в дверь и
кричать:
-- Ко-ле-со!... Вы-хо-ди!... Ко-ле-со!... Вы-хо... Дверь неожиданно
раскрылась, едва не двинув Витьке по лбу. Колесников, взбешенный, стоял на
пороге.
Витька, не размышляя, ударил его в глаз. Тотчас Колесников звезданул
Витьку в зубы, а потом коленом в пах. Из Витьки мгновенно вылетели все мысли
и чувства. Боль заполнила его по самую пробку и свернула в зародыш.
Присев на корточки, Колесников посмотрел, как Витька корчится, и
виновато сказал:
-- Сам напросился, дурак...
Затем босые ноги Колесникова ушлепали в квартиру.
Витька еще повалялся на полу, а когда отпустило -- сел. Из разбитой
губы на подбородок текла кровь. Витька поднялся. Душа его была как
футбольный мяч, проколотый сразу в нескольких местах и свистевший всеми
дырками. На лестничной площадке в окне между двумя рамами у Витьки был
тайник. Он достал из тайника сигарету и поплелся вниз.
У подъезда Витька сел на лавочку, освещенную окнами первого этажа, и
неумело закурил. Фильтр лип к окровавленной губе, курить было противно, но
Витька все равно курил. Он думал о Леночке Анфимовой, но думал без всякого