Кто они, эти рыцари Востока?
Фламандский ученый и дипломат Ожье Эселин де Бусбек в 1555 году наносит визит в лагерь Сулеймана Великолепного. В одном из четырех «Турецких писем» он рисует картину строгую и жутковатую: «Штаб султана был наполнен помощниками, включая и высших чиновников. Вся кавалерийская гвардия была представлена там, кроме того, присутствовало большое число янычар. Никто из присутствующих не демонстрировал своего превосходства, а все старались показать свои добродетели и храбрость; никто не кичился своим рождением, ибо честь здесь соответствует занимаемой должности и характеру исполняемых им обязанностей. Таким образом, нет никакой борьбы за первенство, каждый знает свое место и свои функции. Сам султан распределяет обязанности и должности и сам оценивает достоинства и уровень претензий своих подданных, не обращая внимания на богатство, влиятельность или популярность кандидата. Он смотрит только на деловые качества и природные задатки». «Представь густую толпу людей. Головы в тюрбанах… Что особенно поразило меня, так это выдержка и дисциплина. Никаких возгласов, шушуканья. Каждый был очень спокоен. Офицеры сидели… солдаты стояли. Самое примечательное зрелище - длинная шеренга янычар в несколько тысяч, которая, не шелохнувшись, стояла позади всех, и поскольку они были от меня на некотором расстоянии, то я некоторое время сомневался, люди это или статуи, пока наконец не догадался поприветствовать их. Они дружно поклонились в ответ на мое приветствие…»
29-летний генерал Французской Республики Наполеон Бонапарт во главе своей армии решительно потревожил периферию Оттоманской империи, вторгнувшись во владения египетских мамелюков.
Талейран планировал обеспечить дипломатическое сопровождение дерзкого предприятия. Одновременно с высадкой армии на африканский берег, в Константинополь должно было прибыть «торжественное посольство», располагающее всеми необходимыми средствами.
Еще в 1775 году мамелюки заключили договор с Индийской компанией, детищем «английской олигархии». Французские торговцы стали притесняться. Правительство французского короля пожаловалось Порте, и в 1786 году султан направил против мамелюкских беев капудан-пашу Хасана. Это поправило дело, но лишь на короткое время. Началась революция, и французская торговля вновь стала подвергаться преследованиям.
Порта умывала руки: она ничего поделать не может, мамелюки - «люди жадные, безбожные и мятежные». Однако она дала понять Директории, что отнесется к экспедиции в Египет терпимо.
В средние века арабская цивилизация Айюбидов, напрягая силы, боролась с крестоносцами (то было время легендарных походов Людовика Святого). Для защиты власти она привлекла мамелюков, которые в 1250 году свергли самих Айюбидов.
Мамелюки («невольники») - «самовоспроизводящееся войско», в течение нескольких веков пополняемое кавказскими и евразийскими рабами, - представляли собой исторически уникальную силу, с помощью которой арабы, а затем османы господствовали над Египтом.
«Мамелюки рождаются христианами, покупаются в возрасте 7-8 лет в Грузии, в Мингрелии, на Кавказе, доставляются константинопольскими торговцами в Каир и продаются беям. Они - белые и являются красивыми мужчинами. Начиная с самого низшего положения при дворе бея, они постепенно возвышались, становясь мультазимами в деревнях, киашифами или губернаторами провинций и, наконец, беями. В Египте их род не продолжался. Обычно они вступали в брак с черкешенками, гречанками или иностранками. У них не бывало детей или же дети, рождавшиеся от этих браков, умирали, не достигнув зрелости. От браков с коренными жительницами у них рождались дети, доживавшие до старости; однако род их редко продолжался до третьего поколения, что вынуждало их пополнять свои ряды путем покупки детей на Кавказе. Количество мамелюков - мужчин, женщин и детей - исчислялось в 1798 году 50 тысячами», - писал Наполеон.
Мы видим, что мамелюкское общество построено на тех же принципах, что и турецкое.
Два с половиной века мамелюки властвовали безраздельно, пока не столкнулись с османами. Оружия они не сложили, Порте подчинялись лишь формально. В XVII-XVIII веках она ослабла, и оттоманский паша в Египте оказался их узником.
Когда Наполеон пришел в Египет, турецким султаном был Селим III. В начале его правления французский посланник граф Шуазель-Гуфье говорил о молодом владыке, что тот обещает стать вторым Петром Великим.
Прусский посланник Дитц доносил своему двору, что «этот государь стоит по способностям и деловитости, несомненно, выше своего народа, и, кажется, ему суждено стать его преобразователем».
Сражаясь с мамелюками в Египте, Бонапарт пытался не только избегнуть войны с Турцией, но и сблизиться с восточной империей.
В первые дни французского вторжения султан никак себя не проявил. Между тем, в Каире происходили бурные события. Ибрагим-бей, один из двух (вместе с Мурад-беем) «египетских дуумвиров», собрал на совет всю каирскую знать. Там были мамелюкские беи, улемы и другие вожди, на время забывшие про внутренние распри. Присутствовал турецкий наместник. Из своей резиденции в Гизе прибыл Мурад-бей, и именно его поставили во главе мамелюкского войска.
Известия о первых неудачах заставило беев и шейхов взяться за организацию обороны столицы. Тысячи людей строили укрепления. Чтобы прокормить их, ввели специальный налог. Купцы делали пожертвования, а духовенство устроило шествие со знаменами, музыкой и молитвами.
Ослов в середину!
Академиков просят собраться
Незадачливый Луи
Фламандский ученый и дипломат Ожье Эселин де Бусбек в 1555 году наносит визит в лагерь Сулеймана Великолепного. В одном из четырех «Турецких писем» он рисует картину строгую и жутковатую: «Штаб султана был наполнен помощниками, включая и высших чиновников. Вся кавалерийская гвардия была представлена там, кроме того, присутствовало большое число янычар. Никто из присутствующих не демонстрировал своего превосходства, а все старались показать свои добродетели и храбрость; никто не кичился своим рождением, ибо честь здесь соответствует занимаемой должности и характеру исполняемых им обязанностей. Таким образом, нет никакой борьбы за первенство, каждый знает свое место и свои функции. Сам султан распределяет обязанности и должности и сам оценивает достоинства и уровень претензий своих подданных, не обращая внимания на богатство, влиятельность или популярность кандидата. Он смотрит только на деловые качества и природные задатки». «Представь густую толпу людей. Головы в тюрбанах… Что особенно поразило меня, так это выдержка и дисциплина. Никаких возгласов, шушуканья. Каждый был очень спокоен. Офицеры сидели… солдаты стояли. Самое примечательное зрелище - длинная шеренга янычар в несколько тысяч, которая, не шелохнувшись, стояла позади всех, и поскольку они были от меня на некотором расстоянии, то я некоторое время сомневался, люди это или статуи, пока наконец не догадался поприветствовать их. Они дружно поклонились в ответ на мое приветствие…»
29-летний генерал Французской Республики Наполеон Бонапарт во главе своей армии решительно потревожил периферию Оттоманской империи, вторгнувшись во владения египетских мамелюков.
Талейран планировал обеспечить дипломатическое сопровождение дерзкого предприятия. Одновременно с высадкой армии на африканский берег, в Константинополь должно было прибыть «торжественное посольство», располагающее всеми необходимыми средствами.
Еще в 1775 году мамелюки заключили договор с Индийской компанией, детищем «английской олигархии». Французские торговцы стали притесняться. Правительство французского короля пожаловалось Порте, и в 1786 году султан направил против мамелюкских беев капудан-пашу Хасана. Это поправило дело, но лишь на короткое время. Началась революция, и французская торговля вновь стала подвергаться преследованиям.
Порта умывала руки: она ничего поделать не может, мамелюки - «люди жадные, безбожные и мятежные». Однако она дала понять Директории, что отнесется к экспедиции в Египет терпимо.
В средние века арабская цивилизация Айюбидов, напрягая силы, боролась с крестоносцами (то было время легендарных походов Людовика Святого). Для защиты власти она привлекла мамелюков, которые в 1250 году свергли самих Айюбидов.
Мамелюки («невольники») - «самовоспроизводящееся войско», в течение нескольких веков пополняемое кавказскими и евразийскими рабами, - представляли собой исторически уникальную силу, с помощью которой арабы, а затем османы господствовали над Египтом.
«Мамелюки рождаются христианами, покупаются в возрасте 7-8 лет в Грузии, в Мингрелии, на Кавказе, доставляются константинопольскими торговцами в Каир и продаются беям. Они - белые и являются красивыми мужчинами. Начиная с самого низшего положения при дворе бея, они постепенно возвышались, становясь мультазимами в деревнях, киашифами или губернаторами провинций и, наконец, беями. В Египте их род не продолжался. Обычно они вступали в брак с черкешенками, гречанками или иностранками. У них не бывало детей или же дети, рождавшиеся от этих браков, умирали, не достигнув зрелости. От браков с коренными жительницами у них рождались дети, доживавшие до старости; однако род их редко продолжался до третьего поколения, что вынуждало их пополнять свои ряды путем покупки детей на Кавказе. Количество мамелюков - мужчин, женщин и детей - исчислялось в 1798 году 50 тысячами», - писал Наполеон.
Мы видим, что мамелюкское общество построено на тех же принципах, что и турецкое.
Два с половиной века мамелюки властвовали безраздельно, пока не столкнулись с османами. Оружия они не сложили, Порте подчинялись лишь формально. В XVII-XVIII веках она ослабла, и оттоманский паша в Египте оказался их узником.
Когда Наполеон пришел в Египет, турецким султаном был Селим III. В начале его правления французский посланник граф Шуазель-Гуфье говорил о молодом владыке, что тот обещает стать вторым Петром Великим.
Прусский посланник Дитц доносил своему двору, что «этот государь стоит по способностям и деловитости, несомненно, выше своего народа, и, кажется, ему суждено стать его преобразователем».
Сражаясь с мамелюками в Египте, Бонапарт пытался не только избегнуть войны с Турцией, но и сблизиться с восточной империей.
В первые дни французского вторжения султан никак себя не проявил. Между тем, в Каире происходили бурные события. Ибрагим-бей, один из двух (вместе с Мурад-беем) «египетских дуумвиров», собрал на совет всю каирскую знать. Там были мамелюкские беи, улемы и другие вожди, на время забывшие про внутренние распри. Присутствовал турецкий наместник. Из своей резиденции в Гизе прибыл Мурад-бей, и именно его поставили во главе мамелюкского войска.
Известия о первых неудачах заставило беев и шейхов взяться за организацию обороны столицы. Тысячи людей строили укрепления. Чтобы прокормить их, ввели специальный налог. Купцы делали пожертвования, а духовенство устроило шествие со знаменами, музыкой и молитвами.
Ослов в середину!
19-го июля члены экспедиции увидели великие пирамиды.
«Они казались тремя огромными скалами», - пишет Наполеон. Здесь мамелюки надеялись остановить пришельцев.
Тем временем, французский речной флот, значительно уступавший вражескому по численности, медленно поднимался по Нилу. По мере возможности, на суда передавали больных и переутомленных. Туда же Бонапарт отправил Бурьенна и тех, «которые не носили оружия… и не могли быть полезными в сражениях, и на лошадях коих можно было посадить несколько человек».
Корабли не могли все время двигаться параллельно армии, поскольку парусам требовался постоянный ветер в нужном направлении. Флотилия то опережала войско, то отставала.
У Шубрахита сражались не только пехотинцы и кавалеристы, но и моряки: пять кораблей французов против семи мамелюкских. Бой перешел в рукопашную схватку. Солдаты, матросы, ученые - все проявили себя в этот день.
«Монж, Бертолле, секретарь Бурьенн, находившиеся на флотилии, в момент опасности вели себя хладнокровно и безропотно», - отметил Наполеон.
Членам Комиссии по наукам и искусствам пришлось взяться за оружие, участвовать в рукопашной схватке - где безопасность, обещанная главнокомандующим? Многие ученые были шокированы невниманием со стороны военных. Но до наук ли было тем в тревожные июльские дни?
Побоище продолжалось больше трех часов. Наконец, Бонапарт смог выделить полевую артиллерию для поддержки флота. В полдень мусульманский флагман был взорван удачным выстрелом французской пушки.
«В продолжение одиннадцати дней, - вспоминает Бурьенн, в то время пассажир шебеки Перре, - мы вынуждены были питаться только арбузами и водою, ежеминутно подвергаясь выстрелам арабов и феллахов».
Уже первые стычки показали ошеломляющее превосходство французов в тактике ведения боя. Ведь обычно 10 000 мамелюков не боялись атаковать в чистом поле 50 000 пеших османов, а здесь они всюду оказывались битыми.
Уж ни колдун ли вождь французов? Он будто держит своих солдат связанными толстой белой веревкой! Его называли также «отцом огня» - так смертоносна была артиллерия «неверных».
20-го июля армия отдыхала, затем Бонапарт дал приказ о подготовке к решающему бою.
21-го в два часа ночи армия выступила в поход, рассеяла авангард мамелюков, а в восемь утра «тысячи солдатских глоток испустили крик радости при виде четырехсот минаретов Каира».
Их не обманули, это действительно чудесный город, светлый и сверкающий великолепием!
Каир замер в ожидании. Отцы, матери, жены, дети арабских воинов и мамелюков верили в победу своей многочисленной армии. Они заняли правый берег Нила, чтобы наблюдать за решающей битвой. Местные жители думали, что в случае поражения станут рабами европейцев.
Ибрагим-бей так описал французские войска: «Неверные, которые пришли сюда сражаться с нами, имеют ногти длиной в один фут, огромные пасти и свирепые глаза. Это дикари, обуреваемые Иблисом (дьяволом), и они идут в бой, скованные цепями».
Построившись в пешие дивизионные каре, имевшие по шести рядов в строю, прикрыв уязвимые места этих четырехугольников пушками и ротами гренадер, французы приготовились отразить атаки храбрых всадников. В каре укрылись и ученые, и кавалерия, и обозы с лошадьми и мулами, и сам главнокомандующий со своим штабом.
Пустынная равнина, покрытая редкими пальмами, стала ареной легендарного и экзотического боя, в котором стойкость и выучка солдат революционной Франции взяли верх над первобытным фанатизмом всадников Аллаха.
Бой был «асимметричным» - пехота против элитной кавалерии.
Наполеон всегда уважительно относился к противнику. О главнокомандующем мамелюками Мурад-бее, славившемся опытностью и колоссальной физической силой, он отозвался так: «Природа наделила его величием, блестящим мужеством и проницательностью. Он охватил мысленным взором все поле сражения с таким искусством, которое сделало бы честь самому законченному полководцу».
Бонапарт, стоя посреди каре генерала Дюгуа, также видел всю «шахматную доску» и призвал соратников хранить выдержку перед грядущей угрозой.
(Прошло тринадцать с половиной часов с начала этого длинного и жаркого дня - выдержка, в самом деле, требовалась незаурядная!)
Он воскликнул: «Солдаты, сорок веков взирают на вас с вершины этих пирамид!»
«… Наполеон сознавал, - пишет английский историк Арнольд Тойнби, - что прикоснулся к струне, звук которой способен тронуть даже невежественное сердце самого грубого солдата… Можно быть уверенным, что Мурад-бей… и не подумал подбодрить своих нелюбознательных товарищей аналогичным напоминанием».
Своим призывом Бонапарт напомнил соратникам, что они - представители нации Вольтера и Руссо, что любой француз - философ, и, кроме того, - еще и личность, делающая Историю!
Наконец, в половине четвертого мамелюки со страшными криками бросились в атаку против двух каре. Они стреляли из шести видов оружия: из ружья, мушкетона и двух пар пистолетов. Одну пару они носили на седельной луке, другую - на груди. Копье нес один из ополченцев, следовавших за ними пешком.
Помогая друг другу, французские легионы отразили наскоки, перестроились в штурмовые колонны, отрезали врагу пути отступления и не оставили кавалеристам иного исхода, кроме как спасаться вплавь по Нилу.
Мамелюки тонули, французы расстреливали их в воде. Пехота азиатов и африканцев под началом Ибрагим-бея так и не вступила в бой. Потеряв 29 человек убитыми и 260 раненными, Бонапарт разгромил огромную армию.
К ночи Мурад-бей отступил и приказал сжечь суда, на которых находились сокровища Египта. Золото и камни конных феодалов, жертв трагедии, вовсе не ушли с ними на тот свет, а стали добычей победителей. Еще несколько дней солдаты вылавливали трупы мамелюков, на многих из них находили по 200-300 золотых монет.
Хотя дул сильный северный ветер, флотилия не появлялась. Бонапарт беспокоился. Наконец, пришла весть от контр-адмирала Перре: суда сели на мель, нужно ждать подъема воды.
Население Каира, предчувствуя перемену власти, грабило дома беев. Шейхи прислали депутацию во главе с заместителем паши в Гизу, где находился Бонапарт. Теперь он - «султан Кебир» (Великий султан).
«Жители Каира, я доволен вашим поведением… Я пришел, чтобы уничтожить род мамелюков, защищать торговлю и коренных жителей страны. Пусть все, кто охвачен страхом, успокоятся; пусть те, кто удалился, - вернуться. Пусть моление происходит сегодня, как обычно… Не бойтесь за свои семьи, дома, имущество и особенно за религию пророка, которого я люблю… Будет созван Диван из семи лиц, которые соберутся в мечети Вер…»
23-го и 24-го июля Бонапарт принимал многочисленные депутации знати, выражавшей ему свою покорность. Он имел блестящего переводчика - «гражданина Вантюра, который провел 40 лет в Константинополе и различных мусульманских странах; это был первый востоковед Европы; он переводил все его речи с легкостью и изяществом и таким образом, чтобы произвести нужный эффект».
25-го июля главнокомандующий въехал в Каир и выбрал для себя дом Эльфи-бея, на площади Эзбекия, на окраине города. Позднее архитектор Лепэр изменит его планировку и построит красивую лестницу - жилище станет по-настоящему французским. Европейцы, жившие в Каире (французы, венецианцы и англичане), предоставили хорошую мебель. Дом имел красивый сад.
Как там Жозефина? Ни пора ли послать за ней корабль? Бонапарт пишет старшему брату: «Будь внимателен к моей жене - навещай ее изредка».
Мамелюки бежали, а Наполеон успокоил их жен, использовав влияние богатой супруги Мурад-бея, очень уважаемой в городе. Он направил к ней пасынка Евгения, выразив тем самым свое почтение. Посланец передал документ, закреплявший за женщиной владение всеми ее деревнями. Любопытство многочисленных рабынь было безграничным: всем хотелось увидеть юного красавца. Грациозная Ситти-Нафиза предложила семнадцатилетнему капитану прекрасно сервированный ужин и подарила дорогое кольцо.
Впрочем, пришлось немного расстроить жен храбрецов. Поскольку казна армии нуждалась в пополнениях, Бонапарт обязал женщин, «по обычаю страны», выкупить богатства их мужей, внеся соответствующие вклады.
Он разбил мамелюков, покорив тем самым Нижний Египет, и приложил все усилия для того, чтобы сохранить хорошие отношения с Портой.
Бонапарт приказал повсюду вывешивать турецкий флаг рядом с французским, продолжать молиться в мечетях за султана. Он пошел навстречу пожеланиям Порты в выборе кандидатур на важные посты.
Когда турецкая каравелла собралась вернуться в Константинополь, Бонапарт приказал произвести на ней ремонт, снабдил моряков провизией за свой счет и отправил с нею господина Бошама - ученого астронома, долго жившего в Константинополе и на Черном море. Тот должен был выполнить важное дипломатическое поручение в Дамаске.
Ибрагим-бей, избежавший столкновения с французами в битве у Пирамид, был настигнут и наголову разбит у Салихии. В этом сражении был тяжело ранен храбрый офицер Сулковский.
Бонапарт считал его погибшим.
- Не могу, - сказал он Бурьенну, - довольно похвалить характер, отличную храбрость и непоколебимое хладнокровие моего бедного Сулковского. Он пошел бы далеко; это был бы драгоценный человек для того, кто бы вознамерился воскресить польское государство.
«Они казались тремя огромными скалами», - пишет Наполеон. Здесь мамелюки надеялись остановить пришельцев.
Тем временем, французский речной флот, значительно уступавший вражескому по численности, медленно поднимался по Нилу. По мере возможности, на суда передавали больных и переутомленных. Туда же Бонапарт отправил Бурьенна и тех, «которые не носили оружия… и не могли быть полезными в сражениях, и на лошадях коих можно было посадить несколько человек».
Корабли не могли все время двигаться параллельно армии, поскольку парусам требовался постоянный ветер в нужном направлении. Флотилия то опережала войско, то отставала.
У Шубрахита сражались не только пехотинцы и кавалеристы, но и моряки: пять кораблей французов против семи мамелюкских. Бой перешел в рукопашную схватку. Солдаты, матросы, ученые - все проявили себя в этот день.
«Монж, Бертолле, секретарь Бурьенн, находившиеся на флотилии, в момент опасности вели себя хладнокровно и безропотно», - отметил Наполеон.
Членам Комиссии по наукам и искусствам пришлось взяться за оружие, участвовать в рукопашной схватке - где безопасность, обещанная главнокомандующим? Многие ученые были шокированы невниманием со стороны военных. Но до наук ли было тем в тревожные июльские дни?
Побоище продолжалось больше трех часов. Наконец, Бонапарт смог выделить полевую артиллерию для поддержки флота. В полдень мусульманский флагман был взорван удачным выстрелом французской пушки.
«В продолжение одиннадцати дней, - вспоминает Бурьенн, в то время пассажир шебеки Перре, - мы вынуждены были питаться только арбузами и водою, ежеминутно подвергаясь выстрелам арабов и феллахов».
Уже первые стычки показали ошеломляющее превосходство французов в тактике ведения боя. Ведь обычно 10 000 мамелюков не боялись атаковать в чистом поле 50 000 пеших османов, а здесь они всюду оказывались битыми.
Уж ни колдун ли вождь французов? Он будто держит своих солдат связанными толстой белой веревкой! Его называли также «отцом огня» - так смертоносна была артиллерия «неверных».
20-го июля армия отдыхала, затем Бонапарт дал приказ о подготовке к решающему бою.
21-го в два часа ночи армия выступила в поход, рассеяла авангард мамелюков, а в восемь утра «тысячи солдатских глоток испустили крик радости при виде четырехсот минаретов Каира».
Их не обманули, это действительно чудесный город, светлый и сверкающий великолепием!
Каир замер в ожидании. Отцы, матери, жены, дети арабских воинов и мамелюков верили в победу своей многочисленной армии. Они заняли правый берег Нила, чтобы наблюдать за решающей битвой. Местные жители думали, что в случае поражения станут рабами европейцев.
Ибрагим-бей так описал французские войска: «Неверные, которые пришли сюда сражаться с нами, имеют ногти длиной в один фут, огромные пасти и свирепые глаза. Это дикари, обуреваемые Иблисом (дьяволом), и они идут в бой, скованные цепями».
Построившись в пешие дивизионные каре, имевшие по шести рядов в строю, прикрыв уязвимые места этих четырехугольников пушками и ротами гренадер, французы приготовились отразить атаки храбрых всадников. В каре укрылись и ученые, и кавалерия, и обозы с лошадьми и мулами, и сам главнокомандующий со своим штабом.
Пустынная равнина, покрытая редкими пальмами, стала ареной легендарного и экзотического боя, в котором стойкость и выучка солдат революционной Франции взяли верх над первобытным фанатизмом всадников Аллаха.
Бой был «асимметричным» - пехота против элитной кавалерии.
Наполеон всегда уважительно относился к противнику. О главнокомандующем мамелюками Мурад-бее, славившемся опытностью и колоссальной физической силой, он отозвался так: «Природа наделила его величием, блестящим мужеством и проницательностью. Он охватил мысленным взором все поле сражения с таким искусством, которое сделало бы честь самому законченному полководцу».
Бонапарт, стоя посреди каре генерала Дюгуа, также видел всю «шахматную доску» и призвал соратников хранить выдержку перед грядущей угрозой.
(Прошло тринадцать с половиной часов с начала этого длинного и жаркого дня - выдержка, в самом деле, требовалась незаурядная!)
Он воскликнул: «Солдаты, сорок веков взирают на вас с вершины этих пирамид!»
«… Наполеон сознавал, - пишет английский историк Арнольд Тойнби, - что прикоснулся к струне, звук которой способен тронуть даже невежественное сердце самого грубого солдата… Можно быть уверенным, что Мурад-бей… и не подумал подбодрить своих нелюбознательных товарищей аналогичным напоминанием».
Своим призывом Бонапарт напомнил соратникам, что они - представители нации Вольтера и Руссо, что любой француз - философ, и, кроме того, - еще и личность, делающая Историю!
Наконец, в половине четвертого мамелюки со страшными криками бросились в атаку против двух каре. Они стреляли из шести видов оружия: из ружья, мушкетона и двух пар пистолетов. Одну пару они носили на седельной луке, другую - на груди. Копье нес один из ополченцев, следовавших за ними пешком.
Помогая друг другу, французские легионы отразили наскоки, перестроились в штурмовые колонны, отрезали врагу пути отступления и не оставили кавалеристам иного исхода, кроме как спасаться вплавь по Нилу.
Мамелюки тонули, французы расстреливали их в воде. Пехота азиатов и африканцев под началом Ибрагим-бея так и не вступила в бой. Потеряв 29 человек убитыми и 260 раненными, Бонапарт разгромил огромную армию.
К ночи Мурад-бей отступил и приказал сжечь суда, на которых находились сокровища Египта. Золото и камни конных феодалов, жертв трагедии, вовсе не ушли с ними на тот свет, а стали добычей победителей. Еще несколько дней солдаты вылавливали трупы мамелюков, на многих из них находили по 200-300 золотых монет.
Хотя дул сильный северный ветер, флотилия не появлялась. Бонапарт беспокоился. Наконец, пришла весть от контр-адмирала Перре: суда сели на мель, нужно ждать подъема воды.
Население Каира, предчувствуя перемену власти, грабило дома беев. Шейхи прислали депутацию во главе с заместителем паши в Гизу, где находился Бонапарт. Теперь он - «султан Кебир» (Великий султан).
«Жители Каира, я доволен вашим поведением… Я пришел, чтобы уничтожить род мамелюков, защищать торговлю и коренных жителей страны. Пусть все, кто охвачен страхом, успокоятся; пусть те, кто удалился, - вернуться. Пусть моление происходит сегодня, как обычно… Не бойтесь за свои семьи, дома, имущество и особенно за религию пророка, которого я люблю… Будет созван Диван из семи лиц, которые соберутся в мечети Вер…»
23-го и 24-го июля Бонапарт принимал многочисленные депутации знати, выражавшей ему свою покорность. Он имел блестящего переводчика - «гражданина Вантюра, который провел 40 лет в Константинополе и различных мусульманских странах; это был первый востоковед Европы; он переводил все его речи с легкостью и изяществом и таким образом, чтобы произвести нужный эффект».
25-го июля главнокомандующий въехал в Каир и выбрал для себя дом Эльфи-бея, на площади Эзбекия, на окраине города. Позднее архитектор Лепэр изменит его планировку и построит красивую лестницу - жилище станет по-настоящему французским. Европейцы, жившие в Каире (французы, венецианцы и англичане), предоставили хорошую мебель. Дом имел красивый сад.
Как там Жозефина? Ни пора ли послать за ней корабль? Бонапарт пишет старшему брату: «Будь внимателен к моей жене - навещай ее изредка».
Мамелюки бежали, а Наполеон успокоил их жен, использовав влияние богатой супруги Мурад-бея, очень уважаемой в городе. Он направил к ней пасынка Евгения, выразив тем самым свое почтение. Посланец передал документ, закреплявший за женщиной владение всеми ее деревнями. Любопытство многочисленных рабынь было безграничным: всем хотелось увидеть юного красавца. Грациозная Ситти-Нафиза предложила семнадцатилетнему капитану прекрасно сервированный ужин и подарила дорогое кольцо.
Впрочем, пришлось немного расстроить жен храбрецов. Поскольку казна армии нуждалась в пополнениях, Бонапарт обязал женщин, «по обычаю страны», выкупить богатства их мужей, внеся соответствующие вклады.
Он разбил мамелюков, покорив тем самым Нижний Египет, и приложил все усилия для того, чтобы сохранить хорошие отношения с Портой.
Бонапарт приказал повсюду вывешивать турецкий флаг рядом с французским, продолжать молиться в мечетях за султана. Он пошел навстречу пожеланиям Порты в выборе кандидатур на важные посты.
Когда турецкая каравелла собралась вернуться в Константинополь, Бонапарт приказал произвести на ней ремонт, снабдил моряков провизией за свой счет и отправил с нею господина Бошама - ученого астронома, долго жившего в Константинополе и на Черном море. Тот должен был выполнить важное дипломатическое поручение в Дамаске.
Ибрагим-бей, избежавший столкновения с французами в битве у Пирамид, был настигнут и наголову разбит у Салихии. В этом сражении был тяжело ранен храбрый офицер Сулковский.
Бонапарт считал его погибшим.
- Не могу, - сказал он Бурьенну, - довольно похвалить характер, отличную храбрость и непоколебимое хладнокровие моего бедного Сулковского. Он пошел бы далеко; это был бы драгоценный человек для того, кто бы вознамерился воскресить польское государство.
Академиков просят собраться
Причалила флотилия. Члены Комиссии по наукам и искусствам, истомившиеся долгим ожиданием, сошли с корабля «Монтенотте», названного в честь феерической победы Бонапарта в Италии, сгибаясь под тяжестью собственных вещей и научного оборудования.
По дороге в город они видели древние кладбища и руины арабских поселений. Наконец, ученые достигли цели, но в доме Каффарелли ничего приготовлено не было - у военного человека и без того много дел.
Где достать питьевую воду? Жить у арабов опасно, а снять жилье в домах европейцев непросто. Ученые, пожираемые москитами, ютились в комнатах, в каждую из которых набивалось по 10-20 человек.
Условия труда оказались еще ужаснее. Бедуины часто нападали на «знающих людей».
Между тем, Бонапарт торопил ученых. Он хотел, чтобы они стали в Египте таким же «Институтом», каким была Академия для Франции. Он издал приказ, ответственными за исполнение которого назначил Монжа и Бертолле.
Через 18 часов после того, как приказ вступил в силу, Бонапарт предписывает «гражданам Монжу, Бертолле, Каффарелли, Жоффруа Сент-Илеру, Костазу, членам Национального Института, гражданам Деженетту и Андреосси встретиться в зале Института в семь часов утра для того, чтобы установить основы, на которых будет организован Институт в Каире, и назначить его членов».
Днем создания Института в Египте считается 22 августа 1798 года. Его первыми членами стали:
по отделению математики: Андреосси, Леруа, Бонапарт, Малю, Костаз, Фурье, Нуэ, Жирар, Кусно, Лепэр, Сэй;
по отделению физики: Бертолле, Деженетт, Шампи, Доломье, Конте, Дюбуа, Делиль, Жоффруа Сент-Илер, Декотиль, Савиньи;
по отделению политической экономии: Каффарелли, Сулковский, Глотье, Сюси, Посселгуэ, Тальен;
по отделению литературы и изящных искусств: Денон, Рафаель, Дютертр, Редуте, Норри, Ригель, Парсеваль Гранмезон, Вентур.
Еще пятнадцать членов были выбраны позднее:
генералы Клебер, Дезе, Ренье, Дюгуа;
хирург Ларрей (заменил ушедшего в отставку Дюбуа);
фармацевт Буде;
Бурьенн, секретарь Бонапарта (заменил ушедшего в отставку Сюси);
астроном и консул Бошам;
геометр Корансез (заменил Каффарелли);
археолог Риполь (заменил Вентура, умершего от дизентерии);
архитекторы Лепэр и Протэн;
художник Риго;
инженеры Ланкре (заменил Сэя) и Жакотэн.
В своей торжественной речи Бонапарт снова (как и в Париже) говорил о том, что торжество над невежеством есть величайшее из торжеств, а успехи его оружия суть успехи просвещения.
Президентом Института в Египте был избран 52-летний Гаспар Монж, видный математик, автор классических учебников, директор Политехнической школы и наиболее опытный сотрудник Бонапарта (он помогал молодому командиру Итальянской армии отбирать произведения искусства в качестве трофеев победителей, и отправлял их в Париж).
22 августа вышло постановление, в котором содержалось 26 статей.
Цели Института были определены так:
- способствовать прогрессу и пропагандировать просвещение в Египте;
- проводить исследования, изучать естественную историю, хозяйство и историю Египта и публиковать результаты работ;
- высказывать мнения по вопросам, вносимым правительством.
Институт состоял из четырех отделений, в каждом из которых было 12 членов. Высшие офицеры армии имели право присутствовать на всех заседаниях Комиссии. 23-я статья постановления предусматривала ежеквартальную публикацию Записок, а 24-я - присуждение двух ежегодных премий (одна за достижения в гуманитарной области, другая - за технические достижения).
Комиссия разместилась во дворце высокопоставленного оттоманского чиновника на юго-западе Каира, недалеко от резиденции Бонапарта.
Дворец был переделан. Заседания проходили в большом зале гарема; в других помещениях находились типография с французским и арабским шрифтами, химическая лаборатория, кабинет физики, библиотека и обсерватория. Дворец был очень уютный; в нем царили, по словам Денона, «исключительная тишина и спокойствие».
Первое заседание Института состоялось 23 августа 1798 года. Председательствовал Монж, заместителем был Бонапарт, обязанности постоянного секретаря исполнял Фурье, который станет «душой Института».
Члены Комиссии были распределены по десяти категориям с учетом их компетентности и получали денежное содержание в размере от 50 до 500 ливров в месяц.
Бонапарт предложил ученым обсудить ряд проблем, разных по значимости, но весьма актуальных: строительство печей для обеспечения армии хлебом, использование местных растений вместо хмеля при изготовлении пива, возможные средства для очистки Нила, постройка ветряных мельниц, способы производства пороха, состояние законодательной системы Египта.
За три года члены Института и Комиссии провели сорок восемь заседаний. Обсуждались вопросы практические и более отвлеченные. Вот их темы: метеорология, единицы времени, культура виноделия, офтальмия (болезнь, вызывающая временную слепоту) и т. д.
Институт привлекал внимание населения: что это за люди, столь серьезные и задумчивые, которые не управляют и не молятся? кто они - колдуны, алхимики?
Постепенно египтяне поняли, с кем имеют дело. Ученые нанимали рабочих, а, выполняя задания, те узнавали много нового из химии и механики.
Заседания Института посещал шейх Аль-Мохди, который вникал в содержание дискуссий, слушая переводчика.
Однажды обсуждали доклад Жоффруа Сент-Илера о рыбах Нила. Шейх попросил слова и разъяснил ученым, что, согласно учению пророка, Бог сотворил 30 тысяч живых видов существ (10 тысяч на суше и в воздухе и 20 тысяч в водах).
«Кстати говоря, - замечает Наполеон, - это был самый ученый и образованный из всех шейхов, большой книжник».
Сверхъестественная активность Бонапарта, который успевал и воевать, и управлять, и исследовать, и учиться, и советовать, давала мощные импульсы научной деятельности. Он сформулировал двадцать вопросов, на которые академики дали ответы.
Однажды Бонапарт заметил: «Если бы я не стал главнокомандующим, то занялся бы точными науками… И поскольку я всегда был успешен в моих великих начинаниях, я стал бы выдающимся ученым».
В отношениях с академиками Бонапарт был ровен, тактичен и старался держаться в тени.
Позднее он скажет, что дни, проведенные в Египте, был лучшей порой его жизни, идеальной во всех отношениях. Это было время исполнения желаний, военных успехов, научных работ, наслаждения и созерцания.
Он все успевает, все замечает, до всего ему есть дело. Встретив Шатобриана несколько лет спустя, первый консул вдруг заговорит с ним о Египте: «Меня всегда поражало, что шейхи падают на колени среди пустыни, лицом к Востоку и утыкаются лбом в песок. Что это за неведомая святыня на Востоке, которой они поклоняются?»
Вопрос звучит риторически, Бонапарт не ждет ответа, а переключается на другое: «Христианство? Идеологи, кажется, предлагают видеть в нем просто-напросто астрономическую систему? Пусть это даже оказалось бы правдой, разве я поверю, что христианство ничтожно? Если христианство есть аллегория движения сфер, геометрия светил, то, как бы ни старались вольнодумцы, они против воли оставляют «гадине» (то есть церкви, по Вольтеру) еще довольно величия».
Идеологи - это не только философ-путешественник Вольней, посетивший исламский мир в 1783-1785 годах, просветитель Кондильяк и его последователь Дестют де Траси, но и ученые, члены экспедиции, а «христианство ничтожно», «геометрия светил», «как бы ни старались вольнодумцы» - отголоски дискуссий на борту флагманского корабля «Орион» на пути в Африку.
Однако грезы рассеиваются, и поэт становится практиком. Ученые должны помогать армии: следует фильтровать нильскую воду, строить ветряные мельницы, найти сырье для изготовления пороха.
Академики и военные вовсе не представляли собой двух непересекающихся множеств. Талантливые офицеры стали членами Института, а знания и навыки ученых использовались для войны.
По предложению Наполеона «глава воздухоплавателей» Конте создал в Каире специальные механические мастерские, которые обслуживали армию. Что же касается боеприпасов, то «их мы имеем много; а если потребуется, Шампи и Конте изготовят новые». Тот же Конте построил новые гидравлические машины для очищения селитры. Совершенствовались технологии выпечки хлеба, из него делали водку.
Порой Бонапарт забывался. Однажды он накричал на Бертолле, но гордый ученый спокойно возразил: «Друг мой, вы сердитесь, значит, вы неправы». Главнокомандующий взрывается: «Вижу, вы все тут против меня. Химия - кухня медицины, а медицина - наука для вероломных убийц». Ему возражают: «А как вы, гражданин генерал, определите, что такое искусство завоевателей?»
Человеческие отношения складывались не бесконфликтно. Ощущались разногласия между знаменитыми учеными, находящимися под покровительством высших военных чинов и самого Бонапарта, и молодыми энтузиастами, которым приходилось самим заботиться о крове и питании. Многие военные пренебрежительно относились к «нестроевым», воспринимая их как обузу.
Бонапарт пресекал «разговорчики».
По дороге в город они видели древние кладбища и руины арабских поселений. Наконец, ученые достигли цели, но в доме Каффарелли ничего приготовлено не было - у военного человека и без того много дел.
Где достать питьевую воду? Жить у арабов опасно, а снять жилье в домах европейцев непросто. Ученые, пожираемые москитами, ютились в комнатах, в каждую из которых набивалось по 10-20 человек.
Условия труда оказались еще ужаснее. Бедуины часто нападали на «знающих людей».
Между тем, Бонапарт торопил ученых. Он хотел, чтобы они стали в Египте таким же «Институтом», каким была Академия для Франции. Он издал приказ, ответственными за исполнение которого назначил Монжа и Бертолле.
Через 18 часов после того, как приказ вступил в силу, Бонапарт предписывает «гражданам Монжу, Бертолле, Каффарелли, Жоффруа Сент-Илеру, Костазу, членам Национального Института, гражданам Деженетту и Андреосси встретиться в зале Института в семь часов утра для того, чтобы установить основы, на которых будет организован Институт в Каире, и назначить его членов».
Днем создания Института в Египте считается 22 августа 1798 года. Его первыми членами стали:
по отделению математики: Андреосси, Леруа, Бонапарт, Малю, Костаз, Фурье, Нуэ, Жирар, Кусно, Лепэр, Сэй;
по отделению физики: Бертолле, Деженетт, Шампи, Доломье, Конте, Дюбуа, Делиль, Жоффруа Сент-Илер, Декотиль, Савиньи;
по отделению политической экономии: Каффарелли, Сулковский, Глотье, Сюси, Посселгуэ, Тальен;
по отделению литературы и изящных искусств: Денон, Рафаель, Дютертр, Редуте, Норри, Ригель, Парсеваль Гранмезон, Вентур.
Еще пятнадцать членов были выбраны позднее:
генералы Клебер, Дезе, Ренье, Дюгуа;
хирург Ларрей (заменил ушедшего в отставку Дюбуа);
фармацевт Буде;
Бурьенн, секретарь Бонапарта (заменил ушедшего в отставку Сюси);
астроном и консул Бошам;
геометр Корансез (заменил Каффарелли);
археолог Риполь (заменил Вентура, умершего от дизентерии);
архитекторы Лепэр и Протэн;
художник Риго;
инженеры Ланкре (заменил Сэя) и Жакотэн.
В своей торжественной речи Бонапарт снова (как и в Париже) говорил о том, что торжество над невежеством есть величайшее из торжеств, а успехи его оружия суть успехи просвещения.
Президентом Института в Египте был избран 52-летний Гаспар Монж, видный математик, автор классических учебников, директор Политехнической школы и наиболее опытный сотрудник Бонапарта (он помогал молодому командиру Итальянской армии отбирать произведения искусства в качестве трофеев победителей, и отправлял их в Париж).
22 августа вышло постановление, в котором содержалось 26 статей.
Цели Института были определены так:
- способствовать прогрессу и пропагандировать просвещение в Египте;
- проводить исследования, изучать естественную историю, хозяйство и историю Египта и публиковать результаты работ;
- высказывать мнения по вопросам, вносимым правительством.
Институт состоял из четырех отделений, в каждом из которых было 12 членов. Высшие офицеры армии имели право присутствовать на всех заседаниях Комиссии. 23-я статья постановления предусматривала ежеквартальную публикацию Записок, а 24-я - присуждение двух ежегодных премий (одна за достижения в гуманитарной области, другая - за технические достижения).
Комиссия разместилась во дворце высокопоставленного оттоманского чиновника на юго-западе Каира, недалеко от резиденции Бонапарта.
Дворец был переделан. Заседания проходили в большом зале гарема; в других помещениях находились типография с французским и арабским шрифтами, химическая лаборатория, кабинет физики, библиотека и обсерватория. Дворец был очень уютный; в нем царили, по словам Денона, «исключительная тишина и спокойствие».
Первое заседание Института состоялось 23 августа 1798 года. Председательствовал Монж, заместителем был Бонапарт, обязанности постоянного секретаря исполнял Фурье, который станет «душой Института».
Члены Комиссии были распределены по десяти категориям с учетом их компетентности и получали денежное содержание в размере от 50 до 500 ливров в месяц.
Бонапарт предложил ученым обсудить ряд проблем, разных по значимости, но весьма актуальных: строительство печей для обеспечения армии хлебом, использование местных растений вместо хмеля при изготовлении пива, возможные средства для очистки Нила, постройка ветряных мельниц, способы производства пороха, состояние законодательной системы Египта.
За три года члены Института и Комиссии провели сорок восемь заседаний. Обсуждались вопросы практические и более отвлеченные. Вот их темы: метеорология, единицы времени, культура виноделия, офтальмия (болезнь, вызывающая временную слепоту) и т. д.
Институт привлекал внимание населения: что это за люди, столь серьезные и задумчивые, которые не управляют и не молятся? кто они - колдуны, алхимики?
Постепенно египтяне поняли, с кем имеют дело. Ученые нанимали рабочих, а, выполняя задания, те узнавали много нового из химии и механики.
Заседания Института посещал шейх Аль-Мохди, который вникал в содержание дискуссий, слушая переводчика.
Однажды обсуждали доклад Жоффруа Сент-Илера о рыбах Нила. Шейх попросил слова и разъяснил ученым, что, согласно учению пророка, Бог сотворил 30 тысяч живых видов существ (10 тысяч на суше и в воздухе и 20 тысяч в водах).
«Кстати говоря, - замечает Наполеон, - это был самый ученый и образованный из всех шейхов, большой книжник».
Сверхъестественная активность Бонапарта, который успевал и воевать, и управлять, и исследовать, и учиться, и советовать, давала мощные импульсы научной деятельности. Он сформулировал двадцать вопросов, на которые академики дали ответы.
Однажды Бонапарт заметил: «Если бы я не стал главнокомандующим, то занялся бы точными науками… И поскольку я всегда был успешен в моих великих начинаниях, я стал бы выдающимся ученым».
В отношениях с академиками Бонапарт был ровен, тактичен и старался держаться в тени.
Позднее он скажет, что дни, проведенные в Египте, был лучшей порой его жизни, идеальной во всех отношениях. Это было время исполнения желаний, военных успехов, научных работ, наслаждения и созерцания.
Он все успевает, все замечает, до всего ему есть дело. Встретив Шатобриана несколько лет спустя, первый консул вдруг заговорит с ним о Египте: «Меня всегда поражало, что шейхи падают на колени среди пустыни, лицом к Востоку и утыкаются лбом в песок. Что это за неведомая святыня на Востоке, которой они поклоняются?»
Вопрос звучит риторически, Бонапарт не ждет ответа, а переключается на другое: «Христианство? Идеологи, кажется, предлагают видеть в нем просто-напросто астрономическую систему? Пусть это даже оказалось бы правдой, разве я поверю, что христианство ничтожно? Если христианство есть аллегория движения сфер, геометрия светил, то, как бы ни старались вольнодумцы, они против воли оставляют «гадине» (то есть церкви, по Вольтеру) еще довольно величия».
Идеологи - это не только философ-путешественник Вольней, посетивший исламский мир в 1783-1785 годах, просветитель Кондильяк и его последователь Дестют де Траси, но и ученые, члены экспедиции, а «христианство ничтожно», «геометрия светил», «как бы ни старались вольнодумцы» - отголоски дискуссий на борту флагманского корабля «Орион» на пути в Африку.
Однако грезы рассеиваются, и поэт становится практиком. Ученые должны помогать армии: следует фильтровать нильскую воду, строить ветряные мельницы, найти сырье для изготовления пороха.
Академики и военные вовсе не представляли собой двух непересекающихся множеств. Талантливые офицеры стали членами Института, а знания и навыки ученых использовались для войны.
По предложению Наполеона «глава воздухоплавателей» Конте создал в Каире специальные механические мастерские, которые обслуживали армию. Что же касается боеприпасов, то «их мы имеем много; а если потребуется, Шампи и Конте изготовят новые». Тот же Конте построил новые гидравлические машины для очищения селитры. Совершенствовались технологии выпечки хлеба, из него делали водку.
Порой Бонапарт забывался. Однажды он накричал на Бертолле, но гордый ученый спокойно возразил: «Друг мой, вы сердитесь, значит, вы неправы». Главнокомандующий взрывается: «Вижу, вы все тут против меня. Химия - кухня медицины, а медицина - наука для вероломных убийц». Ему возражают: «А как вы, гражданин генерал, определите, что такое искусство завоевателей?»
Человеческие отношения складывались не бесконфликтно. Ощущались разногласия между знаменитыми учеными, находящимися под покровительством высших военных чинов и самого Бонапарта, и молодыми энтузиастами, которым приходилось самим заботиться о крове и питании. Многие военные пренебрежительно относились к «нестроевым», воспринимая их как обузу.
Бонапарт пресекал «разговорчики».
Незадачливый Луи
Французский король Людовик Девятый, позднее канонизированный Римской католической Церковью, отправился в крестовый поход в Землю обетованную.
Он решил начать его с покорения Египта и появился перед Дамиеттой (современный Думьят) 5 июня 1249 года.
На следующий день он высадился на берег. Арабы (сарацины) ушли из города, Людовик его занял и решил дать армии отдых.
С июня по декабрь, то есть в течение шести месяцев, он не тронулся с места и все время молился за успех предприятия.
Наконец, он возобновил операции, пошел в направлении Каира, и скоро стоял на берегу Ашмунского полноводного канала (в прошлом один из рукавов Нила), где провел еще два месяца.
Когда голубь доставил в Дамиетту весть о высадке французов, все пришли в великое замешательство. Казалось, что нет никакой возможности сопротивления. Мусульмане рыдали. Каждую минуту ожидали вестей о прибытии французов к Мансуре и Каиру.
Но время шло, враг не являлся. Восьми месяцев вполне хватило на то, чтобы вызвать подмогу - из Верхнего Египта, Аравии и Сирии.
12 февраля 1250 года, когда уровень воды понизился, Людовик, распаленный своим братом, графом Артуа, переправился через канал и дал битву. Это произошло спустя восемь месяцев после высадки.
Он решил начать его с покорения Египта и появился перед Дамиеттой (современный Думьят) 5 июня 1249 года.
На следующий день он высадился на берег. Арабы (сарацины) ушли из города, Людовик его занял и решил дать армии отдых.
С июня по декабрь, то есть в течение шести месяцев, он не тронулся с места и все время молился за успех предприятия.
Наконец, он возобновил операции, пошел в направлении Каира, и скоро стоял на берегу Ашмунского полноводного канала (в прошлом один из рукавов Нила), где провел еще два месяца.
Когда голубь доставил в Дамиетту весть о высадке французов, все пришли в великое замешательство. Казалось, что нет никакой возможности сопротивления. Мусульмане рыдали. Каждую минуту ожидали вестей о прибытии французов к Мансуре и Каиру.
Но время шло, враг не являлся. Восьми месяцев вполне хватило на то, чтобы вызвать подмогу - из Верхнего Египта, Аравии и Сирии.
12 февраля 1250 года, когда уровень воды понизился, Людовик, распаленный своим братом, графом Артуа, переправился через канал и дал битву. Это произошло спустя восемь месяцев после высадки.