Иванов Борис. Агент Тартара

   — Мне будет достаточно вашего слова, агент. А вам, я думаю, — моего.
   — В таком случае вот оно — мое слово. Как говорится, держите.
   — Ну... Держать собственное слово придется каждому из нас самостоятельно. Странно, правда: даешь слово кому-то другому, а продолжаешь держать его сам... — несколько неожиданно скаламбурил Гильде. — Что до моего, так считайте, что оно уже дано вам. У нас есть еще что-нибудь сказать друг другу?
   — Я забрал из вашей каюты распечатки — от греха подальше. — Ким протянул Гильде пачку бумаг, — Возьмите. Я все равно ничего не смог в них понять. И... скажите, как называется эта, — он кивнул на ноутбук, — музыка?
   — Вас это так заинтересовало? — Клаус не глядя взял распечатки из рук агента и не глядя бросил их на одну из полок поодаль. Потом криво усмехнулся: — Это один старый композитор. Вы его, пожалуй, и не знаете. Восемнадцатый век — самое начало. Аранжировка, впрочем, моя. Как и название — вольный перевод, знаете ли...
   — Так какое же? — повторил свой вопрос Ким, вставая наконец с распроклятого стула в знак окончания разговора.
   — Это называется «Тема запретного знания», — тихо ответил Клаус, прикрыв глаза. — Примерно так...

* * *

   Прощупать багажный отсек (а точнее, багаж таинственного страхового агента) Кэн решил за два дня до операции. Операция была хорошо обеспечена: в руках Кэна уже успела побывать универсальная карточка-идентификатор господина Клини. Это не потребовало много труда — недоразумение при очередной посадке за общий стол и через несколько минут еще одно досадное происшествие, связанное с разлитым бокалом минералки и последующим заботливым отряхиванием пострадавшего, сопровождаемое потоком извинений, — и копия информации с микрочипа перекочевала в карманный, очень плоский комп Кэна, а сама карточка благополучно вернулась во внутренний карман Раймона Клини.
   После этого Кэн, ставший уже душой общества, собирающегося за столом кают-компании, будучи, видимо, смущен, неожиданно быстро закончил прием пищи и покинул обеденный стол.
   У себя в каюте он стремительно подключил комп к бортовой Сети и постарался выжать из нее все возможное, опираясь на сравнительно скудные данные, считанные с идентификатора страхового агента. Карточка имела гораздо более высокий уровень защиты, чем можно было ожидать от идентификатора рядового бизнесмена, странствующего по галактике в качестве страхового агента. Это насторожило Кэна, но не помешало ему вычислить зарегистрированную на личный номер Клини сопроводиловку на его груз. Шесть ящиков размером двести двадцать на сорок на сорок... Весом около ста килограммов каждый. Регистрационные номера, расположение в трюме... Других подробностей из корабельного компа вытащить не удалось. Да и не нужны они были.
   Расположение входов в багажный отсек Кэн знал уже назубок. Устройство замков было довольно примитивным. А система сигнализации вообще просто удивила его. Такое в ходу было где-то в конце прошлого века. Роскошь оформления пассажирских отсеков на «Саратоге» явно компенсировали экономией на второстепенных узлах оборудования корабельного хозяйства, недоступных взору простых смертных. Так что в техническом отношении проблемы были полностью сняты. Осталось выждать. Время для этого было. Кэн позволил себе даже выспаться, поставив будильник на раннее утро. Никто из команды «Саратоги» не имел привычки ошиваться в грузовом сегменте корабля в такую рань.
   Главное было не нарваться на что-то токсичное или радиоактивное. Такое вполне могли везти куда-то на Чур. Но Клини сходил с корабля раньше — в местах относительно обетованных. На всякий случай Кэн прихватил с собой мини-противогаз и радиометр, оформленный под авторучку.
   Грузовой отсек встретил его характерным для таких помещений ощущением морозной затхлости и жутковатой бесконечности своего объема. Тусклая подсветка —зеленоватыми и редко разбросанными точечными источниками света — отбрасывала на стены и потолок громоздкие, угловатые тени, которые преломлялись и причудливо пересекались на таких же громоздких и угловатых тушах закрепленных самым фантастическим образом контейнеров. Заблудиться здесь было делом нехитрым.
   Убедившись, что система сигнализации, предусмотрительно отключенная им, и не подумала воскреснуть и заголосить в полную мощь, Кукан шагнул в гнилую тьму и осторожно задвинул за собой тускло блеснувшую дверь. Потом включил галогеновый фонарик и двинулся в направлении предположительного местонахождения груза, зарегистрированного за агентом Клини.
   Кэн неожиданно растерялся. Не то чтобы он действительно утратил ориентацию в этом сравнительно небольшом замкнутом пространстве. Нет. Просто на мгновение страх — чисто детский страх, пришедший откуда-то из детства, вдруг посетил его. Тот страх, который охватывает душу мальчишки, забравшегося в заброшенный дом. Может быть, просто на мгновение уменьшилось ускорение, с которым шла к точке перехода «Саратога»... А может, просто будущее отбросило в его душу одну из множества своих теней...
   Двигаясь вдоль больших и малых контейнеров — как правило, стереотипных и безликих «грузовых оболочек» принятых в «Уставе дальних космических перевозок» стандартов, — Кэн не забывал посматривать на показания индикатора радиометра. Другая часть его весьма специфически устроенного мозга неустанно фиксировала «перспективные» — небольшие, с высокой степенью защиты — контейнеры. В таких, как правило, таскали через галактику что-либо путное. Правда, иногда совершенно бесполезное для посторонних.
   Скорее всего, большинство «грузовых оболочек», влекомых «Саратогой» сквозь бездны Космоса, содержало в себе барахлишко смены исследователей, направляюшихся к Чуру. С ними «старина Лесли» уже тоже перезнакомился и хорошо представлял себе, что груз их — научное оборудование и расходные материалы к нему — всего лишь бесполезный и практически нереализуемый в этой части Мироздания хлам, с которым, попади он ему в руки, пришлось бы лишь мучиться, словно вору с писаной торбой.
   Чтобы добраться до заветных шести контейнеров «страхового агента», а они помещались в отдельном, маленьком подотсеке почти с пассажирский бокс размером, Кэну пришлось вскрыть еще одну, гильотинную, дверь. Размещены контейнеры были в нем на редкость нерационально — словно расставлены для обозрения вдоль стен. Кэну это что-то напомнило. Что-то неприятное. Но что?
   Вообще, странные предчувствия донимали его в этот раз. Возможно, сказывалось последействие трех подпространственных переходов, пережитых им в этом рейсе.
   «Начинаю стареть», — констатировал он, извлекая набор отлично сработанных отмычек. Чтобы успокоить нервы, он принялся насвистывать нечто бодрое и меланхоличное одновременно — из репертуара обожаемой им французской эстрады двадцатого века.
   Дело шло споро и быстро. «Я еще покажу класс Шишелу», — не без гордости подумал Кэн, поднимая металлопластиковую крышку первого из вскрытых контейнеров.
   «Странно, — подумал он, рассматривая в свете фонарика устройство нехитрого замка и продолжая беспечно насвистывать. — Это-то зачем? Вот эта вот ручка. Чтобы открывать этот гроб изнутри?»
   Он перевел луч света на содержимое контейнера. И сразу перестал свистеть.
   «Гос-с-споди! — с чувством глубокого отвращения произнес он. — Да это и впрямь гроб! Боже, какой прокол!»
   Это действительно был гроб.
   Точнее, его «грузовой оболочкой».
   В собственно гробу, выстланном черным бархатом, сложив руки на груди, покоился соответствующим образом обряженный и бледный, как полотно, детина. Рожа его — и без того отменно гнусная — в зеленоватом свете фонарика выглядела просто ужасно. Глаза мертвеца были плотно закрыты.
   Кэн отступил на шаг назад. И споткнулся о другой контейнер. Чертыхаясь и ощупывая свежеобретенную шишку на затылке, он поднялся на ноги и, постояв несколько минут в озадаченной позе, без особого энтузиазма принялся колупать второй контейнер — тот, что столь оплошно подвернулся ему под ноги.
   Не то чтобы он питал надежду найти там что-либо, кроме второго покойника, — нет! Убедиться в провале сегодняшнего рейда требовала просто профессиональная добропорядочность. Этика воровского мастерства.
   Через полчаса все шесть контейнеров стояли открытые и являли взору Кэна Кукана свое малоприятное содержимое.
   «Молодцы как на подбор», — пробормотал себе под нос Кэн.
   Теперь он понял, что напомнил ему с первого взгляда этот небольшой грузовой отсек.
   Кладбищенский склеп!
   «Так вот ты кем, падла, оказался! — умозаключил Кукан. — Не страховой ты агент, а похоронный!»
   Он почесал в затылке. И тут же отдернул руку — про шишку-то он позабыл!
   «Это ж кому такая моча в голову могла ударить? — прошептал он с досадой. — За миллионы километров, куда-то на Чур тащить покойников? Вместо того чтобы проститься с ними в ближайшем крематории?»
   И тут же ухватил эту мысль за хвост. За коротенький, скользкий, но вполне конкретный хвост.
   В самом деле, подобную перевозку мог позволить себе только полный идиот. Являющийся к тому же миллионером.
   Ну ясно: миллионеру любая блажь позволена. Однако...
   Кэну вдруг сразу припомнилось многое.
   Ну, например, то, что покойник сам является неплохим контейнером для разного рода товаров, предъявлять которые на многочисленных таможнях вредно для здоровья. Например, для экзотических, не синтезируемых в местах доставки наркотиков, для драгоценностей, оружия, антиквариата и для всякой прочей ерунды, которой иногда обмениваются между собой политики и мафиози. Правда, только очень глупый и ленивый таможенник мог обойти вниманием такой экзотический груз и не засунуть покойника в интроскоп, но... Но находились и такие, которые заглатывали наживку и из уважения к скорби родственников покойного пренебрегали обычной процедурой досмотра. Невероятно, но факт — даже среди тертых калачей таможенного дела встречается немало сентиментальных дурней
   А иным мастерам своего дела удавалось использовать такой вот своеобразный «материал» так, что никакая таможня не могла просечь. Кэну был памятен случай, когда Боб Кизи пропитал труп неизвестного, которого выдавал за своего покойного дядюшку, драгоценной смолой дерева ра с Террамото и, провезя его через пять таможен, на Океании благополучно вытопил из него весь драгоценный продукт. Прибыль, помнится, была огромной.
   А эти жмурики летели на Чур. Странное, очень странное место предназначения...
   Кэн нагнулся над первым из своих новых знакомых и стал внимательно рассматривать его. Конечно, надругательство над трупами было делом для него необычным и вызывающим рвотные позывы, но дело надо было доводить до конца.
   Только сейчас он разглядел, что покойник был оплетен, словно паутиной, еле заметными, но чрезвычайно густыми белыми нитями и потому напоминал куколку какого-то насекомого. Готовящегося вылупиться на свет.
   Кукан сглотнул ставшую горькой от отвращения слюну и уставился на своего безгласного партнера.
   — Ну как насчет небольшой аутопсии? — задал он ему риторический вопрос
   Покойник молча открыл глаза.
   И в них был Желтый Огонь!

* * *

   Заверещав нечеловеческим голосом, Кэн Кукан всей свой массой мгновенно крутанулся вокруг оси и ломанулся назад — в проем двери. Промахнулся, рассек скулу о титановый косяк и, поднимаясь на ноги, узрел нечто, уж и вовсе несусветное: мертвецы один за другим, словно исполняя какой-то старинный ритуал, подчиняясь какому-то — им одним слышимому ритму, — начали двигаться. Вскинули над краями гробов руки. Вцепились ими в металл контейнеров. Подтянулись и сели. И в том же странном ритме — один за другим — повернули к Кэну свои одинаковые, желтым, гнойным пламенем горящие глаза...
   Кэн взвыл, тихо и отчаянно, не в силах отвести взгляда от этих желтых огней, а потому, чуть ли не сворачивая себе шею, принялся вслепую нащупывать косяк двери. А в дверном механизме, приведенным в действие то ли ударом Кэновой скулы, то ли его неосторожными, шарящими движениями, запел сервомотор, и дверь начала медленно скользить вниз, отсекая кошмарный мирок ожившего склепа от окружающей реальности.
   Хрипя что-то вроде «Подождите, подождите, ребята!», Кэн предпринял тщетное и совершенно дурацкое усилие — он попытался вручную остановить движение стальной шторы. И тут на него и на всю маленькую вселенную «Саратоги» обрушилось какое-то подобие мягкого, беззвучного толчка.
   Невесомость.
   Кэн напрочь забыл, что именно в шесть утра корабль переходит в режим свободного полета. Сейчас ему было не до этого. Вместе с невесомостью на него обрушился новый кошмар: словно выброшенные из своих последних прибежищ, все шестеро мертвецов выпрямились и начали, теперь уже стоя, «всплывать» над гробами, не сводя Желтого Огня своих взглядов с дерзкого нарушителя их покоя. Белая паутина, спеленавшая их, рвалась с зыбким электрическим потрескиванием. Затхлый воздух наполнился запахом озона. Вывалившийся из рук Кукана фонарик повис в воздухе и начал медленно вращаться, описывая своим лучом причудливые кривые и тем только усиливая ощущение потусторонней жути.
   Уже не хрипя, а просто тихо подвывая от ужаса, Кэн умудрился сделать нечто невероятное: задом наперед выскользнул сквозь стремительно сужающийся проем двери и даже в самый последний момент успел молниеносным движением руки выхватить из отсекаемого пространства свой плавающий над самым полом футляр с набором отмычек.
   Дальнейшее помнилось смутно. Только сплошная вереница дверей, соединяющих отсеки «Саратоги», которые он преодолевал почти машинально, одну за другой (каждый раз на это уходила вечность), то и дело пугливо оглядываясь на предыдущую, за которой ему всякий раз чудился скрежет мертвых ногтей по металлу и немая, потусторонняя ярость его жутких преследователей. Окончательно Кэн пришел в себя, только когда вернувшаяся вдруг сила тяжести бросила его на шершавое покрытие пола. Возвращение собственного веса лишило его сил и превратило буквально в ошалевшую от страха каракатицу. Туннель, который ему предстояло преодолеть, чтобы выбраться в следующий отсек, превратился теперь в колодец, преодолеть который показалось ему невозможным.
   Непослушные пальцы срывались с вваренных в металл скользких стенок скоб. Дважды он мешком летел вниз, в кровь разбивая локти и колени, но наконец добрался до верхнего люка. Отворил его, выбросился в верхний отсек, задвинул за собой ставшую дьявольски тяжелой крышку и без сил растянулся на ней.
   Несколько мгновений, а может быть, целую вечность он лежал неподвижно. Потом услышал над собой странный звук. Глухое, утробное рычание. Он поднял голову и увидел Псов.

* * *

   Похоже, мисс сопровождающая слегка загрустила, предвидя скорое расставание со своими подопечными. По крайней мере, она впервые за много дней позволила себе побыть вдали от них, не вмешиваясь в их мальчишечьи дела, а заодно вознаградить себя за долгое воздержание от греха табакокурения, предаваться которому в присутствии несовершеннолетних ей было не с руки.
   Впрочем, удаленность от предмета ее постоянных забот была весьма относительна. Пребывая на круговом помосте «картинной галереи», она легко могла видеть всех трех мальчишек и их Псов, озабоченно копошащихся вокруг закрытого прозрачным пластиком бассейна.
   Как и почти все дальнобойные лайнеры, снующие между Тридцатью Тремя Мирами, «Саратога» в прошлом являлась «боевым кораблем Федерации». После списания «на гражданку» по причине быстрого морального устаревания она лишилась вместе с уймой другого боевого оснащения типовой коллапс-пушки, занимавшей место точно по оси корабля. «Космотрек» не нашел ничего лучшего, как соорудить в образовавшемся цилиндрической формы зазоре несколько галерей. Одна из них была музеем «Саратоги». Там можно было полюбоваться портретами самых прославленных ее пассажиров — с их автографами, разумеется, — и видами Миров, в которые сия гордость «Космотрека» когда-либо доставляла своих пассажиров. Другие галереи украшали представители флоры разных Миров, копии различных произведений искусства и прочая забавная для скучающих пассажиров материя. Условное дно этого цилиндра превратили во «внутренний дворик» — смесь спортзала и солярия. В этот ранний час там никого не было — только мальчишки и Псы. Зато в «картинной галерее» появился еще один посетитель. После нелегкого разговора с Гильде агента на контракте одолело некое подобие бессонницы. Точнее, сон приходил к нему, но сон рваный, заполненный странными видениями и воспоминаниями о том, чего не было и быть не могло. Утренний «толчок» невесомости окончательно выбросил его в унылую и непонятную действительность предпоследнего дня полета. Поняв, что заснуть ему уже больше не удастся, Ким отправился под душ и сушку, затем натянул на себя нечто полуспортивное и отправился побродить по пустым галереям в надежде на то, что созерцание прекрасного наведет его на хоть сколько-нибудь продуктивные мысли. Начать он решил с каргин.
   — Рано вы поднимаетесь, агент, — приветствовала его Анна.
   — Да и вы тоже — ранняя пташка, мисс сопровождающая, — ответил комплиментом на комплимент Ким. — Успели заморить своего червячка?
   — Ох уж эти мне банальные шутки...
   Анна достала зажигалку и пару раз щелкнула ею впустую.
   — Вам действительно не дают спать здешние шедевры, агент?
   — Да вот, — Ким улыбнулся, — хотел напоследок посмотреть «Девушку с тюльпанами» Годфруа. Но нашел девушку с зажигалкой.
   — Меня подняли мои подопечные. Они по утрам всегда приходят сюда покувыркаться в невесомости. А потом — пофехтовать или заняться еще чем-нибудь в этом духе. А я каждый раз после этого отсиживаю полчаса аутотренинга. В позе лотоса. Чтобы успокоиться. Представляете, если кто-то из них грохнется с двадцати метров на те железяки внизу? Или по ошибке снесет другому голову этим дурацким ножиком...
   — Они с ними не расстаются?
   — Никогда. Даже спят с ними. Это называется «второй малый меч». Первый — поменьше — им торжественно вручают в семь лет. Представляете? Железяку, которой запросто можно отправить человека на тот свет. А вот такой — второй — как раз в четырнадцать. Перед Первым Странствием. Есть у них такой институт... А настоящий Меч они получают, только совершив первый подвиг. И с ним уже и ложатся в могилу. Вот только если кто Меч — не важно какой, большой или малый, — потеряет или осквернит, то он уже и за человека считаться не будет. Отправляется в изгнание, в услужение магам — темным и светлым — искупать вину и добывать себе Меч у разбойников или колдунов. Так что им эти кочережки дороже жизни.
   — А там, на Чуре, действительно есть разбойники и маги с колдунами?
   — Разбойники — это вполне вероятно. Они всюду есть. А маги и колдуны... Ну, по крайней мере кого-то они так называют.
   — Вам, похоже, нелегко приходится с этими ребятами? — спросил Ким, приглядываясь к игре маленьких фигурок на дне светлого колодца.
   Анна пожала плечами:
   — В каком-то смысле — наоборот... С ними легче, чем с обычными детьми. Легче, чем даже со взрослыми. Они очень самостоятельны. Уверена, что они нигде не пропадут. В крайнем случае их Псы не дадут им наделать глупостей...
   — Они, я вижу, на вас большое впечатление произвели — эти Псы... — улыбнулся Ким.
   — Произвели... И производят.
   Анна достала пачку сигарет и оглянулась — поискала глазами запретительный плакатик. Не нашла и протянула пачку Киму. Тот несколько смущенно развел руками. Анна оценила его воздержанность движением левой брови и закурила сама.
   — Странно, агент, в моем представлении вы обязательно должны были курить... Может быть, даже трубку. Как Шерлок Холмс.
   Ким еще раз мысленно «поблагодарил» Ника Стокмана за неистребимый табачный дух, пропитавший все предметы, хоть раз побывавшие в его офисе, включая и самую плоть и личные вещи младшего напарника, и с виноватым вздохом оперся о перила галереи. В отличие от «благоухания» стокмановского курева сигарета его собеседницы испускала странноватый аромат, незнакомый агенту.
   — Эти Псы... — продолжила Анна, тоже облокачиваясь на перила. — Они не просто их любимцы... Вовсе не домашние песики...
   — Это я уже заметил, — признал Ким. — Что за табак вы курите? Впервые слышу такой запах.
   — О, это — моя слабость... — Анна покрутила сигарету перед глазами, словно любуясь ею: — «Голуаз» — прямая поставка из Метрополии. Земной табак. Настоящий. С канцерогенами. Я пол-оклада извожу на сигареты. Плоды дурного воспитания. Родители вечно пропадали в командировках. Воспитанием занималась бабка и баловала меня, заразу, как могла. Разрешала все... А с Псами вам придется подружиться, если хотите этих ребят узнать поближе.
   — А у вас это получилось, мисс сопровождающая?
   — Только отчасти. Только отчасти, агент... Но без них я просто пропала бы, без этих зверюг... Они их держат в ежовых рукавицах — обоих мальчишек.
   — Я их все еще слегка путаю, — признался Ким. — Который из них Ган? Тот, что повыше?
   — Да. И волосы у него чуть темнее. Его Пес — Оррн. Они из северных колодцев... Это у них города так все еще называются — колодцы. Такие убежища были во время войны. Потом, когда появилась возможность жить на поверхности, они стали вокруг них селиться. А большинство все еще так и живет под землей. А тот, что пониже и светлее, — Фор. Его Пес — Ширра. Они оба — типичные Проводники. Есть у них такое сословие... А этот Валька Псам понравился. Значит, и моим подопечным — тоже. Хотя на Земле они ни с кем близко не сходились. Странно.
   — Он к себе располагает, — согласился Ким. — Я каждый день пью с ним чай. Ему здесь одиноко. Он вообще не типичный земной паренек. Словно и не оттуда...
   Анна тревожно глянула на него:
   — Вам тоже так показалось? Знаете, агент, он так одолел меня расспросами о тамошней — земной — жизни, что я сама так подумала... И потом... Он же ведь и сам про себя говорил иногда. Ну, что-то рассказывал про своих друзей из Новой Зеландии — из города, который он назвал так: Южная Манурева... А такого города нет, я случайно это знаю — родители в тех краях проводят отпуск. Так вот, городу этому давным-давно вернули его настоящее, первоначальное имя — Окленд... Это у них там, сразу после распада Империи, поветрие такое было — всему давать национальные имена. И возрождать языки: папуасов учили говорить по-папуасски, а маори — по-маорийски. Потом это очумение быстро прошло. И про эту Южную Мануреву никто и не помнит... Тем более никто из детей.
   — Помню — я сам еще только читать-писать учился... У нас Комсомольск-на-Амуре тоже как-то смешно называли некоторое время... Не помню как. О Псах Чура рассказывают легенды... — припомнил Ким.
   — И недаром, — кивнула Анна. — Они там — на Чуре — чуть ли не главнее людей. Они по сравнению с нашими собачками — богатыри-долгожители.
   — Ну, положим, и у нас теперь научились жизнь продлевать не только людям Особенно в Метрополии.
   Тут Ким был в курсе дела. Кошачье-собачья геронтология в Федерации развивалась чуть ли не быстрее, чем собственно человеческая. Богатые владельцы домашних любимцев готовы были платить немалые денежки за возможность не расставаться с ними до конца своих дней.
   — Чур все равно нам тут дает сто очков вперед.
   Анна задумчиво присмотрелась к происходящему внизу. Там, похоже, Ширра на свой, собачий, манер сурово отчитывал Фора.
   — Они всю жизнь проводят вместе — Человек Чура и его Пес. И если кого-то судят за какое-нибудь прегрешение, то судят обоих. Человека судят люди, а Пса — Псы. Стая.
   — Вы о них как о разумных существах говорите, мисс сопровождающая...
   — А они и есть разумные, мистер агент. Сапиенс. Только про это пока не дознались наши яйцеголовые. С них и так хватает проблем с тремя разумными расами в Космосе. А Псы, кстати, умеют говорить — по-своему. И мальчишки их понимают. И с ними говорят так же.
   — Серьезно? Я думал, что они так играют. Дразнятся...
   Ким тоже присмотрелся к происходящему внизу. Там, похоже, конфликт был исчерпан, а мальчишки наконец заинтересовались спортивными снарядами, расположенными вокруг крытого бассейна.
   — Они и человеческую речь понимают?
   — Понимают, но... Но, наверное, только отчасти. И в основном — чурские наречия. К галактическому пиджину они еще не привыкли. А к собственно земным языкам — тем более.
   — Ну что ж... У вас, получается, хорошие помощники. Просто прекрасные.
   — Прекрасные... — согласилась Анна. И вдруг резко махнула рукой: — А на самом деле — тяжело мне с ними мальчишками, и с со всеми! Страшно тяжело! С собаками их!
   Она огляделась вокруг, пытаясь найти, куда бы определить окурок. Метрах в трех, в сторонке, сервисный автомат давно уже с неодобрением ожидал, когда же этот последний поступит в его распоряжение.
   — У них... У них ведь никакого чувства ответственности нет — ни у Гана, ни у Фора...
   Анна одарила мини-робота дымящимися останками сигареты и задумчиво покосилась на небрежно сунутую в карман пачку.
   — У них вообще только две движущие силы, у этих разбойников — кодекс чести, который понять невозможно, и любопытство. Исследовательский рефлекс. Если бы не Псы, они бы уже в реактор забрались. Или обшивку корабля разобрали бы. Думаете, я шучу?
   — В Метрополии у вас с ними, верно, еще больше проблем было?
   — Еще бы. Чего только стоило их вернуть из похода в Гималаи. А когда они сами соорудили плот и на нем чуть не ушли в океан... И учтите — я не просто как телохранитель к ним приставлена. У меня — политическая миссия. Я должна их, Людей Чура, сделать друзьями Людей Федерации...