Василий Васильевич, наверное, не нажил бы себе такой живот, не разбирайся он в людской психологии, а тем более в самой важной ее части — человеческих слабостях. Помимо получения денег за информацию, полицейский сводил какие-то личные счеты, запутывая это в один клубок со службой. Что ж, тем лучше, ибо в этом клубке в первую очередь оказывается сам информатор…
— Мы подумаем и, не сомневаюсь, что-нибудь сообразим, — пошел на поводу оперативника Василий Васильевич.
— Тогда пока все. Впрочем, в какой-то из ваших структур работает «под крышей» наш оперативник.
— Даже так? — насторожился Василий Васильевич. Похоже, перед его взором промелькнули десятки лиц, но он не смог сосредоточиться и вновь уставился на гостя. Однако тот, поняв нетерпение хозяина, мысль развивать дальше не стал: может, не знал больше ничего, а может, приберег новость для будущего. Хозяин номера открыл «дипломат», и полицейский, лишь на мгновение замявшись, дотянулся и взял пять пачек долларов. Взвесил их на руке, словно привыкая к их весу и значимости, разложил по карманам пиджака.
— Но было бы интересно посмотреть на то, что получилось у вас в компьютере, — словно о второстепенном проговорил Василий Васильевич, принявшись за еду.
— Если у нас не возникнет проблем по первой встрече, то может быть и вторая, — вроде и уклончиво, но и не отрицая будущего, ответил гость. И тоже потянулся за бутербродами.
— Я понял. После каждой нашей встречи я готов буду открывать перед вами «дипломат». Рынок.
— Рынок, — охотно согласился оперативник, кажется, вкладывая в это понятие и долю оправдания за то, что свершилось. — Только я бы не хотел, чтобы меня видело больше людей, чем вы один. — Он кивнул на стол с четырьмя приборами.
— Они — могила и нужны были только на первой стадии знакомства. Но я согласен с вами.
— Тогда до свидания, — протянул руку полицейский.
— До свидания, — пожал ее Василий Васильевич. — Вас проводят через запасной выход. Еще раз до свидания. До новой встречи.
Как только за полицейским закрылась дверь, хозяин номера поднял вверх руку, щелкнул пальцами. Из спальни вышел парень с небольшой видеокамерой в руках.
— Снято, — доложил он.
Василий Васильевич удовлетворенно кивнул, погладил замки на «дипломате», одновременно оказавшиеся тумблерами магнитофона. Из-под кожаной обивки послышались шорохи, потом голос оперативника: «Тогда до свидания».
— До свидания, — повторил и Василий Васильевич, выключая магнитофон. Передал «дипломат» оператору: — Готовь синхрон для шефа.
— Есть.
— За начало работы! — Василий Васильевич вновь привычно и властно кивнул на бутылку коньяка, и парень охотно потянулся к ней. — На сколько взяли ключи от номера?
— На три часа.
— Я думаю, они окупятся очень быстро. — Василий Васильевич вытащил пятидесятидолларовую бумажку. Не сумев перегнуться через свой живот и вручить ее оператору, просто бросил ее на стол. — Поблагодари дежурную за кофе и догоняй.
С водителем его «БМВ», о чем-то оживленно беседуя, курил парень из припаркованной рядом машины, и Василий Васильевич недовольно посмотрел на него.
— Ты его знаешь? — заглядывая в салон, спросил он шофера.
— Закурить попросил, — виновато оправдался тот.
— Повторяю второй, но последний раз: ни с кем никаких контактов. Они сначала курить просят, а потом… радиотелефоны пропадают.
Его телефонная трубка лежала на месте, и начальник службы безопасности, ввалившись на сиденье, набрал номер. Прикрыв дверцу машины, он не без удовольствия доложил:
— Это я. Кажется, все в порядке: в департаменте теперь у нас есть окошко. Подробности при встрече.
К концу разговора подбежал оператор, привычно нырнул на заднее сиденье. Выпавший откуда-то камешек помешал закрыть дверцу, и он пальцем выковырнул его наружу.
— Немного покружи, — дал Василий Васильевич команду водителю, и тот согласно кивнул, направляя машину в поток автотранспорта. Оператор, чуть ли не став коленями на сиденье, отработанно уставился в заднее стекло, отмечая идущие следом машины.
— Придержи на контроле иномарки. Последнее время опера начали выезжать на них, — посоветовал Василий Васильевич. — Боятся отстать от прогресса и наших «БМВ», — с улыбкой уточнил он, вальяжно расплывшись на удобном сиденье. Но тут же взял себя в руки. — Последние номера оперативных машин в свои анналы внес?
— Само собой, все здесь.
Оператор дотянулся до переносного компьютера—«дипломата», лежащего на сиденье. Открыл экран, набрал нужный файл. На экране высветились столбцы автомобильных номеров оперативных машин ФСК, МВД, налоговой полиции. Освежив их в памяти, оператор вновь всмотрелся в заднее стекло. Машины ехали уже с включенными подфарниками, стараясь протиснуться перед зазевавшимися или чересчур осторожными водителями. Его же интересовали другие — те, которые умело держали дистанцию, шли «на привязи». Водитель «БМВ» по уже, видимо, отработанной схеме сделал несколько перестроений, то сбавляя, то увеличивая скорость, затем сделал железную проверку — четырежды повернул направо. И вскоре, как о должном и неизбежном, оператор сообщил:
— Кажется, есть.
Для Василия Васильевича это известие, однако, стало неожиданностью: приказывая покружить и поискать «хвост», он больше действовал по привычке, чем всерьез воспринимая реальную опасность. Ему сразу вспомнился водитель соседней машины, и, еще не имея никаких оснований подозревать его, Василий Васильевич глянул на своего шофера: уволю. Затем, несмотря на грузность, он довольно-таки резко повернулся, попытавшись с первого взгляда отыскать в общем потоке машин преследователей. Не удалось, и тогда он с надеждой посмотрел на оператора, прогоняющего по экрану компьютера цифры. Найдя нужные, тот поднес к глазам бинокль, уперся локтями в сиденье, обретая большую устойчивость.
— Да, есть: сиреневая «вольво», номер Ю-075. «Оперативка» из утро.
Василий Васильевич, не сдержавшись, разразился длинной тирадой мата, в конце, правда, извинившись:
— Прости господи!
Ничего приятного в том, что его «повели», не было. Хотя опасность представляло другое. Муровцы попытаются сейчас перевернуть вверх дном гостиницу, отыскивая следы встречи. И, хотя проход в нее обеспечивался по лучшим детективным раскладам — от собственной дежурной до специально отпечатанных пропусков в гостиницу при показе на входе, полицейский каким-то образом мог попасться на глаза. И вот это в десятки раз хуже. Тогда из источника информации его могут сделать дезинформатором, а это…
Где же они прокололись и когда?
Он вновь взялся за радиотелефон.
— Саша? Я в районе метро «Проспект Вернадского». За мной идет сиреневая «вольво», номер Ю075. Дай прикрытие у «Литвы». Вместе с «носорогом». Пойдем вниз, в сторону Минки. Действуйте на первом светофоре.
Водителю, внимательно вслушивавшемуся в разговор, ничего объяснять не потребовалось. Он только посмотрел на часы, рассчитывая время, и свернул с трассы.
— Идут, — подтвердил слежку оператор.
Василий Васильевич немного успокоился лишь тогда, когда у кинотеатра «Литва» сзади них пристроились, отсекая от «БМВ» остальной поток машин, три «тойоты». Теперь предстоял небольшой экзамен по авторалли…
Перед очередным светофором водитель вначале притормозил, потом бросил машину под красный сигнал. Оставшиеся «тойоты» надежно блокировали улицу и, кажется, не тронулись с места даже тогда, когда загорелся зеленый свет.
Дальнейшее тоже было отработано и известно: на очередном повороте трассы «вольво» оттеснят к обочине, и тогда в дело вступит «носорог». Идущий на таран «мицубиси» со специально приваренной для этих целей решеткой и набалдашником — бедная «вольво» и бедный уголовный розыск, который вновь лишится с таким трудом приобретенной иномарки. Ездили бы уж тогда на «жигулях»…
… Через четверть часа Моржаретова оторвал от вечерних телевизионных известий звонок Глебыча:
— Тебя на ковер к начальству с утра?
— Если МУР об этом знает…
— А хочешь новость на сон грядущий?
— Ну вот, а я сижу и думаю, кто окажется тем, который обеспечит мне очередную бессонную ночь, — спокойно отреагировал полковник. — Если бы я был писателем, ты был бы первым кандидатом на отрицательного героя. Между прочим, давно жду твоего звонка. Но диктуй сначала свою новость.
— И продиктую, на соболезнования не надейся. Мои ребята на несколько секунд забросили «закладку» в одну очень интересную машину.
— Поздравляю, — насторожившись, бережно повернулся в кресле Моржаретов.
Радикулит, почти два года не напоминавший о себе, начал покалывать поясницу, и приходилось присматривать за самим собой. А Глебыч просто так о «закладке» не заговорил бы — мало ли их, неприметных, неброских камешков или металлических болваночек-пластинок подбрасывается и в какие места. Но если начинает с этого…
— Поздравление не булькает, его в стакан не нальешь.
— Уговорил, я сам выпью за твоих умельцев. И что? — подтолкнул к продолжению Серафим Григорьевич, окончательно забывший про телевизор. Спину начало покалывать сильнее, но поменять позу он не решился, боясь отстранить трубку от уха.
— Интересующее нас лицо бросило фразу: «В департаменте теперь у нас есть окошко». Думаю, что это про вас. Вот вам и разминка к утреннему совещанию. А теперь — спокойной ночи!
— Спокойной! — машинально протянул Моржаретов. Память мозаично начала выхватывать картинки из жизни департамента — людей, коридоры, события — в попытке сразу же найти того, кто согласился работать на криминал. Дело безнадежное, и он смог понять это, взять себя в руки и поблагодарить Глебыча: — Ладно, когда-нибудь я отомщу тебе тем же. Слушай, а как насчет того, чтобы увидеться завтра утречком, до ковра? Садись на свою «вольво»…
— «Вольво» в кювете. Так что с тебя жетончик, приеду на метро.
— Не понял. Почему в кювете? Я же приказал ее только оттереть на обочину.
— Ты? Ты приказал? Ничего не понимаю.
— А вот это уже тебе «спокойной ночи».
Глебыч помолчал, но, ни до чего не додумавшись, произнес:
— Ничего не скажешь, очень продуктивно и обстоятельно поговорили. Слушай, а может…
— В этой жизни все может, — перебил его, заранее на все соглашаясь, Моржаретов. — Дай досмотреть телевизор.
— Поговорили.
11
— Теперь я знаю, почему вам выделили именно это здание. — Глебыч кивнул на свежевыкрашенные кресты церквушки, приютившейся под стенами Департамента налоговой полиции. — Чтобы, никуда не бегая, прямо из окна замаливать грехи.
Моржаретов тоже подошел к окну, посмотрел вниз. Словно зная тайну, неподвластную посторонним, снисходительно улыбнулся. Однако смилостивился, приоткрыл секретную завесу:
— Настоящему муровцу такая ерунда не пришла бы даже в голову, ибо он сначала узнает, чьи имена носит этот храм.
По серебристому куполу, опоясавшись веревкой, осторожно спускался парень с ведерком краски. Зачищая щеткой ржавчину, подкрашивал оголившиеся места. Не удержав кисточку, упустил ее в краску. Долго примерялся, как вытащить ее, наконец полез рукой. Потом долго держал ее на весу, давая стечь серебряным потокам. Храм Косьмы и Доминиана, святых бессребреников, неизвестно каким случаем сохранившийся при строительстве здания департамента, подновлялся к зиме.
— Ты о чем-то хотел смолчать, — подтолкнул к разговору друга Глебыч.
— Я? Как говорит мой сосед по лестничной площадке, лучше болты закручивать, чем шнурки завязывать. Я всегда молчу.
— Тогда скажу я. Тебе не кажется, что мы, обязанные вроде бы походить на маляра, больше напоминаем кисточку, которую он утопил в краске?
Глебыч был на удивление серьезен сегодня, и Моржаретов, хотевший съязвить что-то типа «хорошо, что краска еще не красно-коричневая, а то затаскали бы по судам за политику», на этот раз промолчал. В самом деле, им-то, больше других заглянувшим в преступный мир, им, борющимся с организованной преступностью, без государственного закона об этой самой преступности оставалось или язвить, или молчать. Чтобы не завыть от безысходности и бессилия что-либо изменить. Права человека, о которых больше всего кричали на первых митингах, получили в конечном итоге только преступники, заимевшие почти безраздельную свободу безнаказанно грабить, убивать, насиловать, взрывать.
Страшно далекими и вроде бы уже не нашими казались времена, когда даже если где-то на Чукотке пропадал пистолет, то хватало сил и средств вести поиск по всей стране. Теперь же, как само собой разумеющееся, средь бела дня в центре Москвы могли пальнуть из гранатомета. Это не говоря уже о том, что повсеместно взрывали мосты, поезда, газопроводы, водозаборные станции. Россия стремительно погружалась во тьму преступности и, что самое страшное, столь же стремительно привыкала к такому своему состоянию. Поэтому что было говорить друг другу двум операм, пропахавшим жизнь под стволами и заточками тех, кто ныне из грязи да в князи…
— А соседство хорошее. Символичное, — вновь серьезно проговорил Глебыч, когда узнал, чьи имена носит храм. И тут же прервал тягостную атмосферу, воцарившуюся в кабинете: — Ладно, все это лирика. Что у нас плохого, как любит поговаривать один мой знакомый? И в честь чего это вы вздумали бросать моих ребят в кювет?
Серафим, вроде бы согласившийся на разговор, вдруг замер, услышав тонкое попискивание стоявшего за телефонами приборчика с коротким штырьком антеннки. В подтверждение к звуковому сигналу в нем запульсировала красная точка: «сторож» фиксировал, что в зоне его действия заработало подслушивающее устройство.
И Моржаретов, и Глебыч одновременно глянули в окно. Взгляд уперся в купол, по которому все еще ползал маляр с ведерком. Пока Серафим включал генератор подавления радиоизлучения, муровец, кроме храма, начал осматривать все, что входило в поле зрения: слева направо, снизу вверх — все ларьки, окна домов, стоявшие у тротуара машины.
Моржаретов поднял трубку внутреннего телефона и, не называя собеседника, попросил:
— Зайди, пожалуйста, ко мне.
Вошел сухощавый, подвижный, словно ртуть, парень. Полковник указал ему на мигающую кнопку, но тот не с удивлением, как думал Глебыч, а с ожидаемым удовлетворением кивнул: наконец-то. Легким движением, словно официант, попросил выйти за дверь.
В коридоре он вновь развел руками, словно извиняясь за тех, кто взял под колпак начальника оперативного управления:
— Честно говоря, мы устали ждать чего-либо подобного. Поэтому ничего, кроме благодарности, выразить не могу.
— Сам доложишь?
— Сначала проверю все соседние кабинеты. На что грешите?
— Давно не молились. А церквушка рядом…
— Помолимся.
Когда парень исчез за соседней дверью, Моржаретов пояснил:
— А вот это и есть «безпека», наша служба собственной безопасности, за руководство которой наш доблестный Ермек и получил генерала. Это они, кстати, твоих ребят-то вели, поэтому ко мне с претензиями по поводу своей «вольво» не очень-то. Ты чего сел на Василия Васильевича?
— Ты о толстяке? А вы что, тоже его каким-то образом имеете в виду?
— Но ребята ведь не зря зарплату получают. — Моржаретов опять кивнул на соседнюю дверь. И наконец серьезно пояснил: — От нас начала уходить информация, и вот кое-кого высчитываем. Проверяли одного кандидата, и хотя здесь я ожидал полный кидняк, тем не менее, кажется, зацепили. А тут влазишь ты со своей «вольво»…
— Да мы на этого Василия Васильевича полтора года потратили. Помнишь, перед твоим уходом в департамент пункт обмена валюты взяли?
— Он?
— Скорее всего.
— Тогда его надо или поделить, или действовать совместно. Твой толстяк активно интересуется нашими людьми, значит, на прицеле очень крупное дело.
— Твои налоговые дела, между прочим, знаешь, где расположены в Уголовном кодексе? Правильно: между статьями о незаконном занятии рыбным Промыслом и нарушении правил в борьбе с болезнями и вредителями растений. Такое отношение к вам и в сводках — между браконьерами и грызунами.
— Но сам-то ты понимаешь…
— Серафим, дорогой, я-то понимаю. Пусть другие поймут. Тем более что пункт обмена висит на моей шее.
— Ничего, она у тебя толстая, — отметил, не вызывая сомнения, истину Моржаретов. Хотя оба прекрасно понимали: дружба дружбой, а табачок двух ведомств надо делить. Да еще желательно под присмотром руководства. Иначе можно вообще никогда не прикурить. — Если уж ты здесь, то давай сразу зайдем к Директору.
— Тебя в другом конце коридора ожидает один из твоих ореликов, — приметил Глебыч, соглашаясь на визит.
Оглянувшись, Моржаретов увидел Вараху. Тот нервно терся спиной об угол вынесенного в коридор сейфа, не выпуская из виду начальника. Заметив, что на него обратили внимание, дернулся: то ли спрятаться, то ли подойти. Пересилило первое. Якобы увидев кого-то в другом конце коридора, он поднял в приветствии руку и исчез за углом.
Моржаретов в задумчивости пощипал подбородок, но объяснять Глебычу ничего не стал: так, свои проблемы. Вернулся к разговору:
— К Директору?
— Если только на лифте. Ваши крутые лестницы…
— …очень полезны знатокам Уголовного кодекса, — закончил Серафим и направился к переходу.
— А я все-таки доеду. — Глебыч задвинулся в подошедший лифт и оказался на втором, директорском этаже первым…
12
Дождь мог начаться в любую минуту. Сидевшая у ограды влюбленная парочка даже достала из сумки зонтики, но шахматисты не торопились заканчивать партию. Они как будто специально выбирали или слишком жаркий, или абсолютно пасмурный день, чтобы им никто не мешал в их уединении.
Старик все так же привычно покручивал перстень, пощипывал загривок собаки и стучал пальцем по лбу старого судьи на крышке табачной коробки. В Америке очередным повальным увлечением стала борьба с курением, но этот джентльмен, судя по всему, привычек своих не менял.
Столь же тонко он вел и шахматную партию. Его соперник, уже наученный горьким опытом предыдущей «легкой победы», был значительно осторожнее и отвлекался только для того, чтобы поплотнее запахнуть джинсовую курточку.
Переговорено между ними, видимо, было многое, потому что беседы как таковой уже не велось. Хотя ее результатами, судя по настроению, остались довольны оба. Теперь же, несмотря на ожидаемый дождь, сосредоточились на фигурах. Старику импонировало стремление Асафа взять реванш за поражение, он даже мог пропустить две-три ловушки, чтобы приблизить окончание партии и утешить самолюбие соперника, но в поддавки никогда не играл.
— При встрече все же намекните ему, что сыпать в цистерны с мазутом песок и выдавать его за отработку — детская игра, в которой он может выиграть доллар и потерять сто, — после долгого молчания произнес старик. — Сыпятся как раз на мелочах, а нам нужна работа, но не разборки с налоговой полицией.
Коротышка с удовольствием оторвался от доски. Хорошего хода не находилось, а передвинуть фигуру просто ради того, чтобы сделать ход, — слишком зазорно, да еще перед таким шахматистом, как шеф.
— И пусть не теряет темп. В деньгах, по-моему, он не ущемлен.
— Он, насколько мне показалось, предполагает, что мы делаем на него политическую ставку. Что поможем ему избраться в их Госдуму или протолкнем в правительственный аппарат. Почему-то он решил, что мы нуждаемся в лоббировании по каким-то вопросам на уровне принятия законов и постановлений и он нам нужен для этого. Так мне показалось, — отдыхая от партии, проговорил Асаф.
— Пусть думает что хочет. Это даже хорошо, что он, кроме денег, любит еще и власть. Но не забывайте и сроки. У нас у самих в стране перевыборы через два месяца, и нам уже приказано сделать перестановку сил в Конгрессе.
— Договоры практически все подписаны. В России сейчас только ленивые не совершают каких-либо сделок, так что в этом плане все прошло естественно. Недели через две первая нефть пойдет Северу.
— Раньше. Через десять дней. И не нефть, сырая нефть там не нужна, — уточнил на всякий случай старик, обращая внимание на оговорку.
— Из ста тонн нефти — сорок тонн мазута, по двадцать — бензина, реактивного и дизельного топлива, — показав осведомленность в нефтеперерабатьшающих делах, успокоил шефа коротышка. Все же он был не так прост, как могло показаться по его внешности, и старик, может быть, в свое время первым это рассмотрел и теперь доверял компаньону достаточно щекотливые дела.
На доску упала первая капля дождя. Шахматисты подняли головы, парочка в готовности распахнула зонты и замерла в ожидании сигнала: подходить?
— Вообще-то я ни разу еще не оставлял недоигранной партии, — в раздумье произнес старик.
Однако дождь ударил сразу и так сильно, что даже он оглянулся на телохранителей. Девушка мгновенно оказалась рядом, водрузив над ним зонтик. Колли заскулила, выдавая себя за комнатную, непривычную к непогоде собаку, и хозяин решился:
— Хорошо, в следующий раз доиграем. До встречи.
Оставшись один, коротышка торопливо закопошился в сумке, отыскивая свой зонт, и с сожалением смахнул фигуры: на этот раз победа могла стать реальной. Еще никто не выигрывал у старика, а тут чтото намечалось. Может, он это почувствовал и просто не захотел проигрывать?
Какое-никакое, а утешение. Собрав шахматы, коротышка поспешил в обратную сторону. Старик же остановился, хотел даже вернуться — то ли сделать хотя бы еще один ход, то ли договорить недосказанное, но скамейка оказалась пуста, и он, недовольный собой, продолжил путь под зонтом девушки.
13
Слежку за собой Борис приметил, когда рыскал в окрестностях Маросейки в поисках приличного кафе. Люда неожиданно согласилась на предложение выпить где-нибудь после работы кофе, и он, до этого получавший уклончивые «когда-нибудь потом», даже опешил, когда она, необычайно веселая, игриво вскинула свою царственную голову:
— Но если только со сливками.
Какие сливки! Во всей округе Борис не смог обнаружить ни одного приличного кафе, куда не стыдно было бы пригласить такую женщину, как Людмила. Вот пиво в подворотне, пожалуйста, — этим добром торговал каждый уважающий себя ларек: быстро, необременительно, денежно и не теряя времени на обслуживание. А где обещанные рынком благодать и выбор?
Пробежав в сторону Садового кольца, Борис отыскал наконец дубовую дверь бара с чисто революционным названием «Что делать?» Конечно, заходить, раз иного ничего нет. А сливки он купит в молочном напротив. Люда вскинет брови: «А где сливки?», а он их из «дипломата»…
Пересекая улицу, Борис в первый раз и увидел парня, пробежавшего перед машинами чуть в стороне. Приметил чисто машинально: слишком рисково тот лавировал между спешащими проскочить светофор машинами.
Купив треугольный пакетик и выйдя из магазина, Борис через несколько метров увидел того же парня вновь: он стоял у ларька и рассматривал вина. А может, в зеркальном отражении витрины наблюдал за тем, что происходит у него за спиной. Еще ничего не выстраивая, чисто по привычке разведчика, Борис попытался найти его еще раз уже перед тем, как войти в департамент. Повод остановиться был: рабочие прибивали к зданию первые департаментские вывески, и, вроде оценивая их работу, Борис незаметно всмотрелся в дальних прохожих. Парень садился в стоявший у обочины «москвич» с тонированными стеклами.
Вообще-то по всем инструкциям, изученным в департаменте, Борис должен был тут же доложить начальнику управления о подозрении. Но оно было настолько расплывчатым, нереальным, неподтвержденным, что он поберег свою честь разведчика. Да и предстоящая встреча с Людой перебивала, затмевала происходящее в данный момент. Все — после работы. А после нее — Люда. Они сядут в кафе, и он тысячу раз, вроде случайно при разговоре, сможет дотронуться до нее. А потом, прощаясь, даже поцеловать выглядывающую из-под помады родинку. Да, все ерунда перед этой родинкой. Главное теперь — убить время.
Несколько раз он прошелся мимо кабинета оперативников, но случайной встречи не произошло, и тогда, захватив какую-то газету, сам заглянул внутрь.
— Заходи, — пригласил его Вараха, отъехав на кресле от компьютера и с удовольствием потянувшись. — Что нового в физзащите?
— Преем, тлеем, — неохотно вступил в разговор Борис. Люды в кабинете не оказалось, а больше его здесь ничего не задерживало. Единственное — Гриша чуть повеселел. Может, наконец успокоился со своим неназначением.
— Мы тоже тлеем. Никогда не думал, что можно думать цифрами и диаграммами. А вот приходится. Людмила только что вышла, сейчас будет.
Борис не стал отнекиваться и делать удивленный вид: знает о его симпатии — и пусть знает.
— Но ты учти, что ее привел к нам целый генерал. И не из какого-нибудь тылового управления, а из «безпеки».
— Ну и что? — попытался сделать равнодушное лицо Борис. Но ему ли не знать, что значит генеральское внимание! Хотя черт с ним, с этим протежированием. Был бы это Моржаретов — без разговора отошел бы в сторону, а любой другой, пусть и генерал, для него роли не играет. Здесь не строевой плац. Здесь — княгиня!
Но перед Варахой Борис все же стушевался, начал оправдываться: