Иванов Сергей
Не стрелять
Сергей Иванов
Не стрелять
На станции светили лишь два фонаря. Один - в дальнем конце платформы там, где останавливался последний вагон другой - далеко впереди над бывшим переездом, у заколоченного домика путевого обходчика. А вся платформа была темна.
Шел поезд дальнего следования. Поздний пассажир какой-то морячок, что курил у двери с равнодушным интересом, смотрел на желтые пятна света из окон бежавшие по платформе.
Поезд сбавил ход. Промелькнула скамейка. На ней поздний пассажир увидел компанию - человека три или четыре. И моряк, наверное, тут же забыл бы о ней если бы. В руках у мальчишки, который сидел край ним слева был револьвер.
Все тот же масленый свет пробежал по стволу мигнул на мушке. Прищурив глаз, мальчишка целился в окна. Прямо в грудь стоявшему у окна моряку.
Невольно тот шагнул в сторону чуть не угодив в крохотное помещеньице где проводники хранят уголь. Чертыхнулся. А когда опять глянул в окно, платформа уже кончилась.
Моряк посмотрел на часы ноль пятьдесят восемь., что-то шелохнулось в нем. Из тамбура он вошел в вагон крепко бухнул в дверь к проводнице.
- Я извиняюсь, мы сейчас какую станцию проезжали?
- Какую станцию?! - сказала проводница сердито. - От Москвы у нас первая станция будет Александров.
- Ну полустанок, что ли!
Проводница сердито зевнула, отодвинула занавеску.
- Скалба это называется. Здесь речка такая протекает. По ней и поселок назвали.
Поезд исчез, виляя вдали красными огнями. За ним, но, заметно отставая, летел грохот. Наконец все пропало в темноте, в тишине.
- Ну и, что мы будем тут сидеть? - спросила девчонка. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать. В темноте рассмотреть ее не удалось бы при всем желании, но двое мальчишек сидевших с нею рядом знали, что она красивая. Или, по крайней мере, так было установлено среди них. Ее звали Алена.
- А ты очень хочешь это сделать? - спросил мальчишка у которого в руках был револьвер. Револьвер был прекрасный. Пальцам стоило лишь дотронуться до его ребристой как бы костяной ручки, до его ствола граненого и барабана в котором так удобно могло лечь шесть патронов. Это все легко вставало перед глазами, сто раз виденное сто раз ощупанное пережитое. Мальчишку звали Славка.
- Ты прислушайся на всякий случаи - сказала Алена - Не очень у тебя трусливый вопрос получился а? Демин, а ты чего молчишь?
Третий в их компании кого назвали Деминым, сидел чуть в стороне отдельно. И руки держал в карманах - тоже такой обособленный жест.
- Ты пистоль-то убери Славист! - сказал он неприветливо.
- Зачем? - И они услышали, как Славка взвел курок.
- Да так Поезд проходил - могли увидеть! В ответ Славка издал крик, какой издала бы лягушка, если б выросла с овцу это он так смеялся над Деминым.
- Знал бы - Демин поднялся - вообще с таким не связался!
- Сядь! - сказала Алена.
Славка не видел, что делает Демин, а Демин не видел, что делает Славка. Одна Алена сидящая посредине могла видеть их обоих.
- Ты, что Демин, правда, думаешь, что из поезда можно было увидеть?
- Да не знаю я, - ответил тот сердито. - Но глупо залететь я не хочу.
- Хм, давай залетать умно! - Славка все время показывал свою насмешливость.
- Слушай, только ты не будь таким умным, - сказала Алена. - Ты отдохни немного.
- Через двадцать минут электричка подвалит, - сказал Демин. - Если решили, то пошли место выбирать. И... нечего здесь крутиться!
- Сейчас придут дяденьки с фонариками, - тут же подхватил Славка. - А, скажут, вот он и Демин, грабитель.
- Я чувствую мне надо идти домой, - сказала Алена. - А вы тут на досуге бейте друг другу морды, как пьяные пэтэушники. - Тут она вспомнила, что Демин то как раз и есть "пэтэушник". Хотела поправиться, что о присутствующих, мол, естественно не говорят. Но это вышло бы глупо.
Демин первый все заметил и понял. Сказал, чтобы не тянуть неприятную для Алены паузу.
- Короче понял, Славка? Убери! - и добавил довольно внятно ругательство, чтобы Алена не подумала, будто он это все говорит спасая ее от неловкости. И Алена удивилась, как не раз уже удивлялась, до чего Демин, который явно не был таким уж особенно воспитанным человеком, обладал чувством такта.
Но сейчас ей некогда было удивляться. Ей надо было реагировать на деминское ругательство, нельзя же показать, что ты поняла его душевную тонкость.
При Алене естественно употребляли эти слова не в первый раз. Теперь при девчонках вообще хамят довольно спокойно. Часто даже специально - чтобы показать свою уверенность и власть. А иногда пуляют просто так то есть совершенно спокойно как будто ты не девчонка никакая и только тем и отличаешься от него от этого "пуляльщика", , что слабее и при всем желании не можешь его стукнуть. Потому девчонки и начали изучать всякие там каратэ да реслинг - вообще учатся бить.
Алена один раз прочитала в "Комсомолке" как две девчонки отметелили свою подругу. И корреспондент сильно удивлялся, что как же такое стало возможно чтобы девушки... А почему бы собственно и нет? Теперь мальчишки мало чем от девчонок отличаются. Интересы одинаковые. Даже мода почти, что одинаковая. Теперь ведь как говорят то? "Молодежная" - и все.
Тогда почему же если они - те две - наказали какую то сволочь этот корреспондент так сильно возмущается? Ведь если б ребята подрались - не то, что в газете в детской комнате милиции вряд ли сильно забеспокоились бы Разве не так?
И Алена имела глупость все это написать тому корреспонденту. Слава богу, сообразила дать не московский, а дачный адрес и на чужое имя. Она, конечно, догадывалась, что этот корреспондент ничего стоящего ей ответить не мог. Все же она ждала письма. Дело было прошлой осенью и родители сильно удивлялись, чего она повадилась на дачу в такую погоду.
Наконец письмо пришло. Журналист довольно нервно объяснял ей про девичью гордость - не умнее того, что обычно говорится на классных часах. Просто немного красивей и покороче.
Только в одном Алена удивилась и задумалась. Этот корреспондент спрашивал, почему она решила, что виновата которую били. И объяснил, что как раз все было наоборот.
Алена долго помнится тогда размышляла - всю дорогу в электричке. И поняла, что он заехал не в ту степь. Раз команда считает и бьет, значит она и права. Чего тут неясного то?
Но этот журналист дико подробно ей растолковывал почти полписьма, что права одиночка. И когда Алена была уже готова ему поверить, она вдруг додумалась это просто его как говорится точка зрения - можно так повернуть, а можно и наоборот. Она даже чуть не засмеялась от радости - как здорово получается то! Ведь теперь против любых слов любых иных доказательств у нее есть ответ у вас такая точка зрения, а у меня такая.
А про то, что всегда надо иметь принципы, - это она считала больше для игры. Вот как сейчас, например она играла в то, что при ней якобы нельзя ругаться. И закричала на Демина.
- Прекрати! Совсем озверели!
Славка хихикнул, крутанул на пальце пистоль и сунул его за пояс - точно как показывают в фильмах.
- Короче так, - сказал Демин. - Мы будем с тобой Ален в кусте, а Славист пойдет.
Алене и Славке жутко хотелось спросить, а почему это дорогой Демин ты сам не хочешь пойти? Но Славка не мог спрашивать, чтобы не выдать своей боязни. А Алена не хотела спрашивать, чтобы прекратить всю эту чушь, будто она очень умирает по Славке. Ничего она не умирает! Но ведь надо же с кем-то ходить надо, чтобы кто- то провожал тебя ну и так далее. Иначе вообще сочтут за какую-нибудь идиотку недотрогу.
Наверное Демин вычислил, как им охота задать свой вопросик и сказал:
- Алене этого вообще не надо делать. Я сумею. А Славка пусть докажет!
- Я пистоль добыл! - крикнул Славка и Алена поняла, что он трусит, что Демин попал в цель, что Славка и сам понимает ему надо доказать свою нетрусость. В том числе и себе!
Пистоль он купил у какого-то хмыря. У какого Славка не говорил. Но, что купил - точно за сорокошник. Он звал Алену поехать в Москву проветриться, посидеть где- нибудь в хорошем местечке, показаться знакомым. Пусть знают, что ты личность!
Славка ей про сорокошник столько песен исполнил. Потом вдруг приносит эту штуку. Сорокошника нету, но теперь у нас сорокошников будет навалом!
Они остановились у куста, который присмотрели еще сегодня днем. Место узкое убегать тому будет неудобно, которого они начнут потрошить. И в то же время сквозь ветки видна вся платформа и можно засечь всех, кто сошел с поезда.
За лесом послышалась электричка.
- Ну, что ж, - сказал Славка и Алена сразу представила себе его вымученную геройскую улыбку. - Ну, что ж господа. Пора взводить курки.
В темноте, что-то царапнулось скучным железным голосом это он доставал из-за ремня свой револьвер. Потом тихо, но внятно щелкнула отведенная "собачка".
Глебов вышел на платформу совершенно один из последнего вагона. Фонарь, висящий у него прямо над головой, с трудом дотягивался желтоватыми своими как бы пыльными лучами до платформы. А дальше Глебов увидел в квадратах горящих окон электрички, что из переднего вагона действительно вышло человек шесть-семь народа. Ну и надо их догнать подумал Глебов. Дорога то в поселок была одна.
Тут он заметил, что на левой кроссовке развязан шнурок.
Его первым порывом было догнать людей из головного вагона. Однако он тут же представил себе, как бежит по темной платформе едва ли не в третьем часу ночи да еще с незавязанным шнурком. Он слишком хорошо умел представлять. - И ему сделалось стыдно. Не торопясь, он наклонился под фонарем, стал завязывать шнурок. И тут увидел под лавочкой тускло белевший кусок трубы, такой весьма удобный обрезочек алюминиевый сантиметров в шестьдесят.
Глебов поднял его. Погоди, а, что это значит "весьма удобный"? Я, что боюсь, подумал он? Он шел по платформе, представляя, как ударит вышедшего ему навстречу уголовника. И точно зная, что никого он не встретит, а главное - никого он не ударит. Сзади ему из последних сил еще подсвечивал фонарь.
Спускаясь по лесенке, Глебов сунул трубу под пиджак потому, что если кто-нибудь попадется навстречу, то как раз Глебова и могли принять за бандита. Прошел мимо фонаря у переезда. Потом еще шагов двести.
- Минуточку!
Голос показался Глебову хриплым грубым прокуренным. Не останавливаться пронеслось в голове, они как раз рассчитывают, что я остановлюсь. Не останавливаться нарушить их планы. Но почувствовав, что сейчас побежит Глебов пересилил себя и остановился.
- Деньги!
А деньги у него как раз были почти триста рублей отпускные. Перед ним стоял мужчина - в темноте, в ужасе Глебов не мог рассмотреть ни лица его, ни роста, ни возраста.
При инцидентах противники всегда казались Глебову выше его. Из этого нетрудно сделать вывод, что Глебов не любил драться. Да и не умел. Проще говоря, он боялся драк. Впрочем, многие их боятся!
Прошла короткая секунда. И в продолжение ее Глебову ничего не сделали. Словно его противник сам не знал, как действовать дальше.
- Дайте мне пройти! - сказал Глебов давя в голосе дрожь.
Есть категория людей, которые сперва бьют, а потом разбираются. Но Глебов был совсем не таким. Для него драка была чем-то непоправимым и ужасным.
- Деньги!
В живот ему уперся продолговатый предмет. Даже со стопроцентной скидкой на страх Глебов мог бы поклясться, ему угрожали настоящим оружием револьвером.
И тут же он понял вдруг перед ним мальчишка. То ли зрение стало работать лучше, то ли жест грабителя был излишне театрален. Рука слишком далеко выдвинута вперед не, чтобы удобнее было стрелять, а, чтобы эффектней смотрелось. Тогда и он Глебов словно вспомнив как это делается в кино выхватил из-под пиджака свое оружие и ударил по руке - куда-то между кистью и локтем.
Уже пробежав несколько шагов он вспомнил, что услышал довольно тонкое именно мальчишеское: "Ай!"
Он бежал прямо к переезду прямо под фонарь, то есть из темноты был виден как мишень силуэт на стрельбах. И сообразив это Глебов прыгнул в сторону, почувствовал, как почти по колено, вляпался в какую-то жижу. Но тут же легко выдернул ногу побежал, впервые поняв, какие удобные на нем кроссовки.
Выстрела в спину ему так и не последовало.
Кабинет у начальника отделения милиции был невелик, да еще вытесняя пространство стояли два могучих шкафа да еще сейф. Люба вошла и остановилась у двери ожидая, либо короткого распоряжения, либо приглашения сесть.
- Здравствуй товарищ капитан.
- Здравия желаю, Николай Егорович! - так она ответила и в меру официально и по- дружески. С первых дней в милиции она служила под началом этого человека. Не представляла себе никого другого на его месте не представляла, как могла бы жить дальше, если б он вдруг ушел. К счастью майор Зубов в обозримом будущем никуда уходить или переводиться не собирался.
В их отделении милиции работали в основном все скалбинские коренные. Свой поселок и близлежащие окрестные леса, и окрестные поля и само, быть может, небо над Скалбой знали они наизусть. По крайней мере это полностью относилось к Любе Марьиной.
В милиции людей наивных и восторженных не держат. В милиции нужны люди мыслящие трезво. Наверное Люба такой и была. Только если нормальный средний человек, думая об окружающих обычно несколько занижает свою оценку, то Люба ее обычно завышала. Как ни странно это помогало ее службе. Николай Егорович считал Любу Марьину вдумчивым способным работником и похваливал на совещаниях.
- Давай садись, - сказал Зубов. Он надел очки, пробежал какой-то листок протянул его Любе. А сам взял со стола другой листок похожий, кстати, на первый и принялся его читать. И Люба стала читать.
"Уважаемые товарищи! К вам обращается военнослужащий моряк Северного морского флота старшина второй статьи Лаптев Николай Васильевич. Следуя на скором поезде номер 17 "Москва-Мурманск - я в ноль часов пятьдесят две минуты проезжал мимо вашей станции Скалба. На платформе я заметил трех ребят. У одного из них в руке был револьвер примерно системы наган (с барабаном)"
Дальше было зачеркнуто, но разобрать все-таки можно: "Я военнослужащий. Ошибка думаю, исключена". А вместо зачеркнутого было написано так: "Возможно, я ошибаюсь. Но на вашем месте я бы проверил". Подпись и адрес - почтовый ящик номер такой-то.
Люба подняла глаза. Оказывается Зубов уже некоторое время смотрел на нее.
- Какое мнение?
Люба в ответ пожала плечами.
- Вот именно, - кивнул Зубов. - На нашем месте он бы проверил! - и подал Любе вторую бумажку, которая действительно была похожа на первую - школьный листок в линейку. Можно даже было подумать, что листки были недавно детьми одной тетради. Почти автоматически Люба приложила их друг к другу. Да нет, без всякого увеличительного стекла было видно края разные и здесь линейки бледней здесь гуще.
- Я тоже провел этот эксперимент, - сказал Зубов.
А Люба уже читала.
"Довожу до вашего сведения, что в ночь с двенадцатого на тринадцатое августа на меня совершил нападение подросток вооруженный револьвером. Нападение произошло примерно в ста метрах от переезда на Школьной дороге".
Все. Ни подписи, ни обратного адреса. Штемпель. Он как это часто бывает, поставлен был кое-как.
"Школьная дорога" - так мог сказать только местный. Лет тридцать назад школьники поселка Скалба решили построить дорогу, чтобы родители, идя со станции не месили грязь.
Стали возить песок и гравий на отремонтированной собственными силами древней полуторке. В общем, было дело! Боевая страница в жизни школы. А там и взрослые подключились. Организовали несколько воскресников.
Люба уже застала эту дорогу заасфальтированной.
- Сперва пришло письмо от моряка, - сказал Зубов. - Оно в Александрове брошено. А сегодня второе.
- Местное. - Люба все же разглядела штемпель. - А чего ж так долго до нас добиралось?
- Факт может быть интересным. Но думаю он не лежит на главной магистрали.
- В чем-то этот мужик струсил, - сказала Люба. - И, что-то он скрывает.
- Почему мужик? - Зубов взял письмо без подписи. Почерк как раз скорее женский.
- Я в графологии честно говоря не сильна Николай Егорович. Да она и вообще темный лес. А если по фактам. Его не ограбили верно? Иначе бы заявил. Значит как-то сумел защититься. Значит... - тут Люба прищурилась: кое-что дошло до нее. - Значит он мог покалечить этого мальчишку. Вот и боится!
- А все же письмишко нам подсунул... - Зубов покачал головой.
- Так он же боится! - усмехнулась Люба. - Вдруг да опять его встретят!
- У тебя с подростками, что-нибудь есть тревожное?
- Да с ними все тревожно. Но то, что вы имеете в виду, по-моему, ничего похожего.
Люба официально не занималась подростками. Просто в отделение пришла новая девочка - тоже своя, скалбинская, пока в милицейской работе, как говорится, ни тю, ни мя. Вот Люба ей и помогала...
- Я все-таки еще у Лены проконсультируюсь...
- Давай... И... наметь планчик, тогда вместе посоветуемся.
Николай Егорович не был таким уж, что называется, закоренелым интеллигентом. Для него сказать "вместе посоветуемся" было вполне нормальным делом. Еще он любил говорить про "краеугольные задачи" и был уверен, что слово "мышь" мужского рода, как и говорили всю жизнь в его родной деревне.
Он был вообще-то из трактористов. Николай Егорович Зубов, работать умел удивительно, а, кроме того, отличался ловкостью и смекалкой. За все это и был он в конце пятидесятых годов направлен в органы...
Люба ничем не выдала того, что заметила эту стилистическую погрешность в речи начальника. Поднялась и сказала:
- Есть, Николай Егорович! Завтра я доложу!
Рука у Славки болела и здорово опухла. Такая лапища стала - любой заинтересуется.
Вообще утром это было совсем не то, что ночью. Утром он представил весь ужас того, что хотел сделать. Заперев дверь, вынул из-за дивана коробку с револьвером. Вид оружия, какая-то особая, жуткая его красота придали Славке сил. Он надел куртку, хотя была жара, и пошел к Алене.
- Ну чего? - спросила она. - Ничего?
- В смысле чего? - И тут Славка невольно засмеялся от этих "чевоканий".
- В смысле не будь дураком! - прошипела Алена.
- Да ничего не заметили, чего ты! - И опять пришлось улыбнуться, потому, что "чевоки" продолжали его преследовать. А, чтобы не вызывать Алениного гнева, он осторожно приподнял рукав куртки:
- Видала - сволочь какой!
- Кто?
- Ну, этот мэн, который мне врезал. У него же были такие, знаешь, японские штуки?
- Какие японские? Нанчаки? Так они, во-первых, не японские, а корейские!
- Откуда он их только достал?!
- Откуда ты свою машинку достал? - Алена сделала жест, словно держит в руке пистоль. - Оттуда же и он!
Славка скрывал происхождение пистоля. Явно врал про знакомого из "деловых", который... тут, наверное, он был бы рад сказать, что револьвер ему подарили за старую дружбу. Но поскольку сорок рублей, обещанных Алене за гулянку, испарились... И все равно, пусть даже купил - Что за "деловой"? Как Славка сумел у него заполучить такую жуткую вещь? Об этом Алена не могла добиться ни слова.
- Значит, с нанчаками, - сказал Славка задумчиво. - Он вполне может быть малый из мафии, поняла?
Больше говорить им было не про, что, поэтому ничего не оставалось, как только пойти в самый конец Алениного участка и заняться курением. Здесь Славка попробовал было обнять Алену. Но из этого дела ничего буквально не вышло.
- Ален! - сказал Славка обиженно. - Давай немного поаморальничаем хотя бы!
- "Хотя бы"! В каком смысле "хотя бы"? В том смысле, что ты вчера операцию завалил? Чехол!
Это было ее фирменное ругательство - "чехол". И оно не считалось злым. Чехол - значило неловкий, глуповатый, но где-то и милый человек.
Получив сейчас звание чехла. Славка решил, что у него есть шанс. Он снова попробовал было подступиться к Алене, но тут же схлопотал четкий удар в область печени и второй, ребром ладони, по руке... Алена не хотела, конечно. А получилось, прямо по тому самому месту.
И тут со Славкой случилось несчастье. На глазах у девчонки он потерял сознание. А когда очнулся через несколько секунд, заметил, что щеки его мокры. И рука, главное, продолжала болеть нестерпимо.
Алена стояла перед ним на коленях... Взяла Славку за руку, осторожно, как экспонат в кабинете биологии:
- У тебя возможен перелом, понял? - с прошлого года она стала говорить по- медицински, потому, что якобы собиралась в соответствующий вуз. - Закрытый перелом без смещения... Пойдем, я тебя к врачу отведу.
Тут они посмотрели друг на друга... Вот тебе и к врачу! Ведь возможно, что тот человек уже заявил в милицию и, возможно, уже ищут некоего преступника с травмой руки!
Но разве мафиози для охраны своих гражданских прав обращается в милицию?
Но разве Алена и Славка действительно думали, что тот тип - мафиози?
Бабка, которая молча переносила все Славкины "понты", молча перенесла и сообщение, что он едет в Москву. В самый солнцепек надел черный свитер (как назло, ни одной рубашки с длинным рукавом) и пошел на станцию. Алена на велосипеде медленно ехала рядом. Так дико было идти мимо "ночного места" - Славка собрал все мужество... Уже вполне придя в себя, он поднялся на платформу:
- Здесь я с тобой буду прощаться, голубка, Дальше меня не провожай... - Это ведь теперь самое престижное занятие пародировать какой-нибудь спектакль, или кино, или вообще, что-нибудь серьезное. - Что ж, поцелуемся на прощание?
Алена быстренько оглянулась - есть ли кругом народец... Да, зритель имелся. Тогда она обняла Славку за шею и не спеша поцеловала... Один раз он играл Деда Мороза в школе, Деда Мороза, который тает, попав не в то время года. И вот кругом младшеклассники чуть не рыдают от переживаний, а у Славки усы, как назло, залезли в ноздри, и он только об одном и думает, как бы не чихнуть в этот печальный момент.
То же и сейчас. Тетеньки кругом шипят-надрываются, Алене того и надо. А Славка стоит как дурак. Потому, что это не поцелуй, а... какой-то штемпель тебе на щеку поставили.
Не спеша Алена уехала... Зачем ей все это надо? Уж лучше бы просто лапу дала на прощание, но по-человечески!
Хирург оказался молодой парень, такой усатенький, с такими джинсиками из-под халата, что Славка сразу понял: здесь его поймут.
Хирург молча смотрел, как Славка мучается со свитером. Затем помог аккуратным и быстрым движением.
- Ну и зачем ты его напялил? Да еще такой относительно немытый.
- Дико холодно было, - ответил Славка, все еще думая, что они поймут друг друга.
- Тридцать градусов действительно не погода, - кивнул хирург. - Но это только одна причина. А вторая... маскировался?
- Чего мне маскироваться? - Славка хотел это сказать спокойно и небрежно, а получилось с каким-то дрожанием...
- Сейчас узнаем, - снова быстрым и точным движением хирург взял его руку, прошелся по ней пальцами. - Не слабо тебе врезали... Трубой, что ли?
- Вам-то какое дело?
- Правильно, - кивнул хирург. - Была бы у тебя ножевая или огнестрельная травма, тогда бы я был обязан... А так я могу только предполагать, что ты на кого-то напал и тебе врезали.
- Во-первых, не я напал, а на меня напали!
- Не, старик. Если б на тебя напали, тебе бы по голове закатали, по плечу или бы в грудь этой штукой ткнули. А здесь от тебя защищались, отбивали твою руку, понял?
И хирург сделал такое движение, что Славка чуть не вздрогнул: очень получилось похоже. Хирург улыбнулся:
- Так было дело?.. А, что ты держал в этой руке, а? Он быстро написал какую-то бумажку. - На рентген пойдешь..., что ты держал, я могу только предполагать!
Славка молчал. Он был по-настоящему напуган, как его легко и точно раскрыли.
- Ступай, - сказал хирург. И теперь он вовсе не казался Славке таким уж молоденьким. - Ступай... Ты ведь человек просвещенный, осенью в десятый класс пойдешь. Мог бы в сознании своем экстраполировать, чем кончаются такие истории. Оно все неплохо, когда в темноте да в подворотне, но совсем по-иному выглядит, когда сидишь в светлом кабинете и отвечаешь на вопросы людей, имеющих специальную подготовку.
На рентгене выяснилось, что ни перелома, ни трещины у него нету. Но Славка мало обрадовался этому.
Он ни о чем не мог думать. В голове его замкнулся какой-то не тот транзистор, потому, что раз за разом там прокручивалась "видеолента" с этим хирургом. Сильнее всего Славку страшило то место, где хирург говорил о раздолье в темноте и об ответе на следующее утро... Как будто подсмотрел Славкины мысли!
Рентгенша сказала: надо еще раз зайти в хирургический. Хотя перелома и нет, все равно необходимы какие-то там процедуры... проце-дураки... У Славки уже сил не хватило опять идти к этому слишком приветливому... И на дачу не хотелось, видеть Алену и Демина - соучастников!
И он пошел домой. Да, не поехал на дачу, где бабка явно уже начала метать икру, а пошел домой, в московскую их квартиру - посидеть в своей комнате, за своим столом...
Он вынул ключ, который испокон века лежал под камешком в начале лестницы. Дом был маленький совсем, двухэтажный, чудом сохранившийся среди огромных, хотя и тоже старых домов. В нижнем этаже жили две семьи, А наверху только они одни, Соловьевы.
Славке нравилось говорить, что они занимают этаж. Теперь это модно - блистать какой-нибудь прабабкой, будто бы графиней. Или вот аристократично занимать целый этаж... Этаж даже лучше. Про графские-то вензеля можно и наврать, а тут уж... И не важно, что в этом этаже всего три комнаты да кухня.
Он вошел в квартиру - сразу его встретил столь знакомый ему запах... Какой он, точно Славка определить не мог. Только удавалось сказать, что как будто немного отдавало духами. Может быть, и мамиными. Хотя... с годами Славкина мать меняла духи, а запах оставался прежним.
Не стрелять
На станции светили лишь два фонаря. Один - в дальнем конце платформы там, где останавливался последний вагон другой - далеко впереди над бывшим переездом, у заколоченного домика путевого обходчика. А вся платформа была темна.
Шел поезд дальнего следования. Поздний пассажир какой-то морячок, что курил у двери с равнодушным интересом, смотрел на желтые пятна света из окон бежавшие по платформе.
Поезд сбавил ход. Промелькнула скамейка. На ней поздний пассажир увидел компанию - человека три или четыре. И моряк, наверное, тут же забыл бы о ней если бы. В руках у мальчишки, который сидел край ним слева был револьвер.
Все тот же масленый свет пробежал по стволу мигнул на мушке. Прищурив глаз, мальчишка целился в окна. Прямо в грудь стоявшему у окна моряку.
Невольно тот шагнул в сторону чуть не угодив в крохотное помещеньице где проводники хранят уголь. Чертыхнулся. А когда опять глянул в окно, платформа уже кончилась.
Моряк посмотрел на часы ноль пятьдесят восемь., что-то шелохнулось в нем. Из тамбура он вошел в вагон крепко бухнул в дверь к проводнице.
- Я извиняюсь, мы сейчас какую станцию проезжали?
- Какую станцию?! - сказала проводница сердито. - От Москвы у нас первая станция будет Александров.
- Ну полустанок, что ли!
Проводница сердито зевнула, отодвинула занавеску.
- Скалба это называется. Здесь речка такая протекает. По ней и поселок назвали.
Поезд исчез, виляя вдали красными огнями. За ним, но, заметно отставая, летел грохот. Наконец все пропало в темноте, в тишине.
- Ну и, что мы будем тут сидеть? - спросила девчонка. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать. В темноте рассмотреть ее не удалось бы при всем желании, но двое мальчишек сидевших с нею рядом знали, что она красивая. Или, по крайней мере, так было установлено среди них. Ее звали Алена.
- А ты очень хочешь это сделать? - спросил мальчишка у которого в руках был револьвер. Револьвер был прекрасный. Пальцам стоило лишь дотронуться до его ребристой как бы костяной ручки, до его ствола граненого и барабана в котором так удобно могло лечь шесть патронов. Это все легко вставало перед глазами, сто раз виденное сто раз ощупанное пережитое. Мальчишку звали Славка.
- Ты прислушайся на всякий случаи - сказала Алена - Не очень у тебя трусливый вопрос получился а? Демин, а ты чего молчишь?
Третий в их компании кого назвали Деминым, сидел чуть в стороне отдельно. И руки держал в карманах - тоже такой обособленный жест.
- Ты пистоль-то убери Славист! - сказал он неприветливо.
- Зачем? - И они услышали, как Славка взвел курок.
- Да так Поезд проходил - могли увидеть! В ответ Славка издал крик, какой издала бы лягушка, если б выросла с овцу это он так смеялся над Деминым.
- Знал бы - Демин поднялся - вообще с таким не связался!
- Сядь! - сказала Алена.
Славка не видел, что делает Демин, а Демин не видел, что делает Славка. Одна Алена сидящая посредине могла видеть их обоих.
- Ты, что Демин, правда, думаешь, что из поезда можно было увидеть?
- Да не знаю я, - ответил тот сердито. - Но глупо залететь я не хочу.
- Хм, давай залетать умно! - Славка все время показывал свою насмешливость.
- Слушай, только ты не будь таким умным, - сказала Алена. - Ты отдохни немного.
- Через двадцать минут электричка подвалит, - сказал Демин. - Если решили, то пошли место выбирать. И... нечего здесь крутиться!
- Сейчас придут дяденьки с фонариками, - тут же подхватил Славка. - А, скажут, вот он и Демин, грабитель.
- Я чувствую мне надо идти домой, - сказала Алена. - А вы тут на досуге бейте друг другу морды, как пьяные пэтэушники. - Тут она вспомнила, что Демин то как раз и есть "пэтэушник". Хотела поправиться, что о присутствующих, мол, естественно не говорят. Но это вышло бы глупо.
Демин первый все заметил и понял. Сказал, чтобы не тянуть неприятную для Алены паузу.
- Короче понял, Славка? Убери! - и добавил довольно внятно ругательство, чтобы Алена не подумала, будто он это все говорит спасая ее от неловкости. И Алена удивилась, как не раз уже удивлялась, до чего Демин, который явно не был таким уж особенно воспитанным человеком, обладал чувством такта.
Но сейчас ей некогда было удивляться. Ей надо было реагировать на деминское ругательство, нельзя же показать, что ты поняла его душевную тонкость.
При Алене естественно употребляли эти слова не в первый раз. Теперь при девчонках вообще хамят довольно спокойно. Часто даже специально - чтобы показать свою уверенность и власть. А иногда пуляют просто так то есть совершенно спокойно как будто ты не девчонка никакая и только тем и отличаешься от него от этого "пуляльщика", , что слабее и при всем желании не можешь его стукнуть. Потому девчонки и начали изучать всякие там каратэ да реслинг - вообще учатся бить.
Алена один раз прочитала в "Комсомолке" как две девчонки отметелили свою подругу. И корреспондент сильно удивлялся, что как же такое стало возможно чтобы девушки... А почему бы собственно и нет? Теперь мальчишки мало чем от девчонок отличаются. Интересы одинаковые. Даже мода почти, что одинаковая. Теперь ведь как говорят то? "Молодежная" - и все.
Тогда почему же если они - те две - наказали какую то сволочь этот корреспондент так сильно возмущается? Ведь если б ребята подрались - не то, что в газете в детской комнате милиции вряд ли сильно забеспокоились бы Разве не так?
И Алена имела глупость все это написать тому корреспонденту. Слава богу, сообразила дать не московский, а дачный адрес и на чужое имя. Она, конечно, догадывалась, что этот корреспондент ничего стоящего ей ответить не мог. Все же она ждала письма. Дело было прошлой осенью и родители сильно удивлялись, чего она повадилась на дачу в такую погоду.
Наконец письмо пришло. Журналист довольно нервно объяснял ей про девичью гордость - не умнее того, что обычно говорится на классных часах. Просто немного красивей и покороче.
Только в одном Алена удивилась и задумалась. Этот корреспондент спрашивал, почему она решила, что виновата которую били. И объяснил, что как раз все было наоборот.
Алена долго помнится тогда размышляла - всю дорогу в электричке. И поняла, что он заехал не в ту степь. Раз команда считает и бьет, значит она и права. Чего тут неясного то?
Но этот журналист дико подробно ей растолковывал почти полписьма, что права одиночка. И когда Алена была уже готова ему поверить, она вдруг додумалась это просто его как говорится точка зрения - можно так повернуть, а можно и наоборот. Она даже чуть не засмеялась от радости - как здорово получается то! Ведь теперь против любых слов любых иных доказательств у нее есть ответ у вас такая точка зрения, а у меня такая.
А про то, что всегда надо иметь принципы, - это она считала больше для игры. Вот как сейчас, например она играла в то, что при ней якобы нельзя ругаться. И закричала на Демина.
- Прекрати! Совсем озверели!
Славка хихикнул, крутанул на пальце пистоль и сунул его за пояс - точно как показывают в фильмах.
- Короче так, - сказал Демин. - Мы будем с тобой Ален в кусте, а Славист пойдет.
Алене и Славке жутко хотелось спросить, а почему это дорогой Демин ты сам не хочешь пойти? Но Славка не мог спрашивать, чтобы не выдать своей боязни. А Алена не хотела спрашивать, чтобы прекратить всю эту чушь, будто она очень умирает по Славке. Ничего она не умирает! Но ведь надо же с кем-то ходить надо, чтобы кто- то провожал тебя ну и так далее. Иначе вообще сочтут за какую-нибудь идиотку недотрогу.
Наверное Демин вычислил, как им охота задать свой вопросик и сказал:
- Алене этого вообще не надо делать. Я сумею. А Славка пусть докажет!
- Я пистоль добыл! - крикнул Славка и Алена поняла, что он трусит, что Демин попал в цель, что Славка и сам понимает ему надо доказать свою нетрусость. В том числе и себе!
Пистоль он купил у какого-то хмыря. У какого Славка не говорил. Но, что купил - точно за сорокошник. Он звал Алену поехать в Москву проветриться, посидеть где- нибудь в хорошем местечке, показаться знакомым. Пусть знают, что ты личность!
Славка ей про сорокошник столько песен исполнил. Потом вдруг приносит эту штуку. Сорокошника нету, но теперь у нас сорокошников будет навалом!
Они остановились у куста, который присмотрели еще сегодня днем. Место узкое убегать тому будет неудобно, которого они начнут потрошить. И в то же время сквозь ветки видна вся платформа и можно засечь всех, кто сошел с поезда.
За лесом послышалась электричка.
- Ну, что ж, - сказал Славка и Алена сразу представила себе его вымученную геройскую улыбку. - Ну, что ж господа. Пора взводить курки.
В темноте, что-то царапнулось скучным железным голосом это он доставал из-за ремня свой револьвер. Потом тихо, но внятно щелкнула отведенная "собачка".
Глебов вышел на платформу совершенно один из последнего вагона. Фонарь, висящий у него прямо над головой, с трудом дотягивался желтоватыми своими как бы пыльными лучами до платформы. А дальше Глебов увидел в квадратах горящих окон электрички, что из переднего вагона действительно вышло человек шесть-семь народа. Ну и надо их догнать подумал Глебов. Дорога то в поселок была одна.
Тут он заметил, что на левой кроссовке развязан шнурок.
Его первым порывом было догнать людей из головного вагона. Однако он тут же представил себе, как бежит по темной платформе едва ли не в третьем часу ночи да еще с незавязанным шнурком. Он слишком хорошо умел представлять. - И ему сделалось стыдно. Не торопясь, он наклонился под фонарем, стал завязывать шнурок. И тут увидел под лавочкой тускло белевший кусок трубы, такой весьма удобный обрезочек алюминиевый сантиметров в шестьдесят.
Глебов поднял его. Погоди, а, что это значит "весьма удобный"? Я, что боюсь, подумал он? Он шел по платформе, представляя, как ударит вышедшего ему навстречу уголовника. И точно зная, что никого он не встретит, а главное - никого он не ударит. Сзади ему из последних сил еще подсвечивал фонарь.
Спускаясь по лесенке, Глебов сунул трубу под пиджак потому, что если кто-нибудь попадется навстречу, то как раз Глебова и могли принять за бандита. Прошел мимо фонаря у переезда. Потом еще шагов двести.
- Минуточку!
Голос показался Глебову хриплым грубым прокуренным. Не останавливаться пронеслось в голове, они как раз рассчитывают, что я остановлюсь. Не останавливаться нарушить их планы. Но почувствовав, что сейчас побежит Глебов пересилил себя и остановился.
- Деньги!
А деньги у него как раз были почти триста рублей отпускные. Перед ним стоял мужчина - в темноте, в ужасе Глебов не мог рассмотреть ни лица его, ни роста, ни возраста.
При инцидентах противники всегда казались Глебову выше его. Из этого нетрудно сделать вывод, что Глебов не любил драться. Да и не умел. Проще говоря, он боялся драк. Впрочем, многие их боятся!
Прошла короткая секунда. И в продолжение ее Глебову ничего не сделали. Словно его противник сам не знал, как действовать дальше.
- Дайте мне пройти! - сказал Глебов давя в голосе дрожь.
Есть категория людей, которые сперва бьют, а потом разбираются. Но Глебов был совсем не таким. Для него драка была чем-то непоправимым и ужасным.
- Деньги!
В живот ему уперся продолговатый предмет. Даже со стопроцентной скидкой на страх Глебов мог бы поклясться, ему угрожали настоящим оружием револьвером.
И тут же он понял вдруг перед ним мальчишка. То ли зрение стало работать лучше, то ли жест грабителя был излишне театрален. Рука слишком далеко выдвинута вперед не, чтобы удобнее было стрелять, а, чтобы эффектней смотрелось. Тогда и он Глебов словно вспомнив как это делается в кино выхватил из-под пиджака свое оружие и ударил по руке - куда-то между кистью и локтем.
Уже пробежав несколько шагов он вспомнил, что услышал довольно тонкое именно мальчишеское: "Ай!"
Он бежал прямо к переезду прямо под фонарь, то есть из темноты был виден как мишень силуэт на стрельбах. И сообразив это Глебов прыгнул в сторону, почувствовал, как почти по колено, вляпался в какую-то жижу. Но тут же легко выдернул ногу побежал, впервые поняв, какие удобные на нем кроссовки.
Выстрела в спину ему так и не последовало.
Кабинет у начальника отделения милиции был невелик, да еще вытесняя пространство стояли два могучих шкафа да еще сейф. Люба вошла и остановилась у двери ожидая, либо короткого распоряжения, либо приглашения сесть.
- Здравствуй товарищ капитан.
- Здравия желаю, Николай Егорович! - так она ответила и в меру официально и по- дружески. С первых дней в милиции она служила под началом этого человека. Не представляла себе никого другого на его месте не представляла, как могла бы жить дальше, если б он вдруг ушел. К счастью майор Зубов в обозримом будущем никуда уходить или переводиться не собирался.
В их отделении милиции работали в основном все скалбинские коренные. Свой поселок и близлежащие окрестные леса, и окрестные поля и само, быть может, небо над Скалбой знали они наизусть. По крайней мере это полностью относилось к Любе Марьиной.
В милиции людей наивных и восторженных не держат. В милиции нужны люди мыслящие трезво. Наверное Люба такой и была. Только если нормальный средний человек, думая об окружающих обычно несколько занижает свою оценку, то Люба ее обычно завышала. Как ни странно это помогало ее службе. Николай Егорович считал Любу Марьину вдумчивым способным работником и похваливал на совещаниях.
- Давай садись, - сказал Зубов. Он надел очки, пробежал какой-то листок протянул его Любе. А сам взял со стола другой листок похожий, кстати, на первый и принялся его читать. И Люба стала читать.
"Уважаемые товарищи! К вам обращается военнослужащий моряк Северного морского флота старшина второй статьи Лаптев Николай Васильевич. Следуя на скором поезде номер 17 "Москва-Мурманск - я в ноль часов пятьдесят две минуты проезжал мимо вашей станции Скалба. На платформе я заметил трех ребят. У одного из них в руке был револьвер примерно системы наган (с барабаном)"
Дальше было зачеркнуто, но разобрать все-таки можно: "Я военнослужащий. Ошибка думаю, исключена". А вместо зачеркнутого было написано так: "Возможно, я ошибаюсь. Но на вашем месте я бы проверил". Подпись и адрес - почтовый ящик номер такой-то.
Люба подняла глаза. Оказывается Зубов уже некоторое время смотрел на нее.
- Какое мнение?
Люба в ответ пожала плечами.
- Вот именно, - кивнул Зубов. - На нашем месте он бы проверил! - и подал Любе вторую бумажку, которая действительно была похожа на первую - школьный листок в линейку. Можно даже было подумать, что листки были недавно детьми одной тетради. Почти автоматически Люба приложила их друг к другу. Да нет, без всякого увеличительного стекла было видно края разные и здесь линейки бледней здесь гуще.
- Я тоже провел этот эксперимент, - сказал Зубов.
А Люба уже читала.
"Довожу до вашего сведения, что в ночь с двенадцатого на тринадцатое августа на меня совершил нападение подросток вооруженный револьвером. Нападение произошло примерно в ста метрах от переезда на Школьной дороге".
Все. Ни подписи, ни обратного адреса. Штемпель. Он как это часто бывает, поставлен был кое-как.
"Школьная дорога" - так мог сказать только местный. Лет тридцать назад школьники поселка Скалба решили построить дорогу, чтобы родители, идя со станции не месили грязь.
Стали возить песок и гравий на отремонтированной собственными силами древней полуторке. В общем, было дело! Боевая страница в жизни школы. А там и взрослые подключились. Организовали несколько воскресников.
Люба уже застала эту дорогу заасфальтированной.
- Сперва пришло письмо от моряка, - сказал Зубов. - Оно в Александрове брошено. А сегодня второе.
- Местное. - Люба все же разглядела штемпель. - А чего ж так долго до нас добиралось?
- Факт может быть интересным. Но думаю он не лежит на главной магистрали.
- В чем-то этот мужик струсил, - сказала Люба. - И, что-то он скрывает.
- Почему мужик? - Зубов взял письмо без подписи. Почерк как раз скорее женский.
- Я в графологии честно говоря не сильна Николай Егорович. Да она и вообще темный лес. А если по фактам. Его не ограбили верно? Иначе бы заявил. Значит как-то сумел защититься. Значит... - тут Люба прищурилась: кое-что дошло до нее. - Значит он мог покалечить этого мальчишку. Вот и боится!
- А все же письмишко нам подсунул... - Зубов покачал головой.
- Так он же боится! - усмехнулась Люба. - Вдруг да опять его встретят!
- У тебя с подростками, что-нибудь есть тревожное?
- Да с ними все тревожно. Но то, что вы имеете в виду, по-моему, ничего похожего.
Люба официально не занималась подростками. Просто в отделение пришла новая девочка - тоже своя, скалбинская, пока в милицейской работе, как говорится, ни тю, ни мя. Вот Люба ей и помогала...
- Я все-таки еще у Лены проконсультируюсь...
- Давай... И... наметь планчик, тогда вместе посоветуемся.
Николай Егорович не был таким уж, что называется, закоренелым интеллигентом. Для него сказать "вместе посоветуемся" было вполне нормальным делом. Еще он любил говорить про "краеугольные задачи" и был уверен, что слово "мышь" мужского рода, как и говорили всю жизнь в его родной деревне.
Он был вообще-то из трактористов. Николай Егорович Зубов, работать умел удивительно, а, кроме того, отличался ловкостью и смекалкой. За все это и был он в конце пятидесятых годов направлен в органы...
Люба ничем не выдала того, что заметила эту стилистическую погрешность в речи начальника. Поднялась и сказала:
- Есть, Николай Егорович! Завтра я доложу!
Рука у Славки болела и здорово опухла. Такая лапища стала - любой заинтересуется.
Вообще утром это было совсем не то, что ночью. Утром он представил весь ужас того, что хотел сделать. Заперев дверь, вынул из-за дивана коробку с револьвером. Вид оружия, какая-то особая, жуткая его красота придали Славке сил. Он надел куртку, хотя была жара, и пошел к Алене.
- Ну чего? - спросила она. - Ничего?
- В смысле чего? - И тут Славка невольно засмеялся от этих "чевоканий".
- В смысле не будь дураком! - прошипела Алена.
- Да ничего не заметили, чего ты! - И опять пришлось улыбнуться, потому, что "чевоки" продолжали его преследовать. А, чтобы не вызывать Алениного гнева, он осторожно приподнял рукав куртки:
- Видала - сволочь какой!
- Кто?
- Ну, этот мэн, который мне врезал. У него же были такие, знаешь, японские штуки?
- Какие японские? Нанчаки? Так они, во-первых, не японские, а корейские!
- Откуда он их только достал?!
- Откуда ты свою машинку достал? - Алена сделала жест, словно держит в руке пистоль. - Оттуда же и он!
Славка скрывал происхождение пистоля. Явно врал про знакомого из "деловых", который... тут, наверное, он был бы рад сказать, что револьвер ему подарили за старую дружбу. Но поскольку сорок рублей, обещанных Алене за гулянку, испарились... И все равно, пусть даже купил - Что за "деловой"? Как Славка сумел у него заполучить такую жуткую вещь? Об этом Алена не могла добиться ни слова.
- Значит, с нанчаками, - сказал Славка задумчиво. - Он вполне может быть малый из мафии, поняла?
Больше говорить им было не про, что, поэтому ничего не оставалось, как только пойти в самый конец Алениного участка и заняться курением. Здесь Славка попробовал было обнять Алену. Но из этого дела ничего буквально не вышло.
- Ален! - сказал Славка обиженно. - Давай немного поаморальничаем хотя бы!
- "Хотя бы"! В каком смысле "хотя бы"? В том смысле, что ты вчера операцию завалил? Чехол!
Это было ее фирменное ругательство - "чехол". И оно не считалось злым. Чехол - значило неловкий, глуповатый, но где-то и милый человек.
Получив сейчас звание чехла. Славка решил, что у него есть шанс. Он снова попробовал было подступиться к Алене, но тут же схлопотал четкий удар в область печени и второй, ребром ладони, по руке... Алена не хотела, конечно. А получилось, прямо по тому самому месту.
И тут со Славкой случилось несчастье. На глазах у девчонки он потерял сознание. А когда очнулся через несколько секунд, заметил, что щеки его мокры. И рука, главное, продолжала болеть нестерпимо.
Алена стояла перед ним на коленях... Взяла Славку за руку, осторожно, как экспонат в кабинете биологии:
- У тебя возможен перелом, понял? - с прошлого года она стала говорить по- медицински, потому, что якобы собиралась в соответствующий вуз. - Закрытый перелом без смещения... Пойдем, я тебя к врачу отведу.
Тут они посмотрели друг на друга... Вот тебе и к врачу! Ведь возможно, что тот человек уже заявил в милицию и, возможно, уже ищут некоего преступника с травмой руки!
Но разве мафиози для охраны своих гражданских прав обращается в милицию?
Но разве Алена и Славка действительно думали, что тот тип - мафиози?
Бабка, которая молча переносила все Славкины "понты", молча перенесла и сообщение, что он едет в Москву. В самый солнцепек надел черный свитер (как назло, ни одной рубашки с длинным рукавом) и пошел на станцию. Алена на велосипеде медленно ехала рядом. Так дико было идти мимо "ночного места" - Славка собрал все мужество... Уже вполне придя в себя, он поднялся на платформу:
- Здесь я с тобой буду прощаться, голубка, Дальше меня не провожай... - Это ведь теперь самое престижное занятие пародировать какой-нибудь спектакль, или кино, или вообще, что-нибудь серьезное. - Что ж, поцелуемся на прощание?
Алена быстренько оглянулась - есть ли кругом народец... Да, зритель имелся. Тогда она обняла Славку за шею и не спеша поцеловала... Один раз он играл Деда Мороза в школе, Деда Мороза, который тает, попав не в то время года. И вот кругом младшеклассники чуть не рыдают от переживаний, а у Славки усы, как назло, залезли в ноздри, и он только об одном и думает, как бы не чихнуть в этот печальный момент.
То же и сейчас. Тетеньки кругом шипят-надрываются, Алене того и надо. А Славка стоит как дурак. Потому, что это не поцелуй, а... какой-то штемпель тебе на щеку поставили.
Не спеша Алена уехала... Зачем ей все это надо? Уж лучше бы просто лапу дала на прощание, но по-человечески!
Хирург оказался молодой парень, такой усатенький, с такими джинсиками из-под халата, что Славка сразу понял: здесь его поймут.
Хирург молча смотрел, как Славка мучается со свитером. Затем помог аккуратным и быстрым движением.
- Ну и зачем ты его напялил? Да еще такой относительно немытый.
- Дико холодно было, - ответил Славка, все еще думая, что они поймут друг друга.
- Тридцать градусов действительно не погода, - кивнул хирург. - Но это только одна причина. А вторая... маскировался?
- Чего мне маскироваться? - Славка хотел это сказать спокойно и небрежно, а получилось с каким-то дрожанием...
- Сейчас узнаем, - снова быстрым и точным движением хирург взял его руку, прошелся по ней пальцами. - Не слабо тебе врезали... Трубой, что ли?
- Вам-то какое дело?
- Правильно, - кивнул хирург. - Была бы у тебя ножевая или огнестрельная травма, тогда бы я был обязан... А так я могу только предполагать, что ты на кого-то напал и тебе врезали.
- Во-первых, не я напал, а на меня напали!
- Не, старик. Если б на тебя напали, тебе бы по голове закатали, по плечу или бы в грудь этой штукой ткнули. А здесь от тебя защищались, отбивали твою руку, понял?
И хирург сделал такое движение, что Славка чуть не вздрогнул: очень получилось похоже. Хирург улыбнулся:
- Так было дело?.. А, что ты держал в этой руке, а? Он быстро написал какую-то бумажку. - На рентген пойдешь..., что ты держал, я могу только предполагать!
Славка молчал. Он был по-настоящему напуган, как его легко и точно раскрыли.
- Ступай, - сказал хирург. И теперь он вовсе не казался Славке таким уж молоденьким. - Ступай... Ты ведь человек просвещенный, осенью в десятый класс пойдешь. Мог бы в сознании своем экстраполировать, чем кончаются такие истории. Оно все неплохо, когда в темноте да в подворотне, но совсем по-иному выглядит, когда сидишь в светлом кабинете и отвечаешь на вопросы людей, имеющих специальную подготовку.
На рентгене выяснилось, что ни перелома, ни трещины у него нету. Но Славка мало обрадовался этому.
Он ни о чем не мог думать. В голове его замкнулся какой-то не тот транзистор, потому, что раз за разом там прокручивалась "видеолента" с этим хирургом. Сильнее всего Славку страшило то место, где хирург говорил о раздолье в темноте и об ответе на следующее утро... Как будто подсмотрел Славкины мысли!
Рентгенша сказала: надо еще раз зайти в хирургический. Хотя перелома и нет, все равно необходимы какие-то там процедуры... проце-дураки... У Славки уже сил не хватило опять идти к этому слишком приветливому... И на дачу не хотелось, видеть Алену и Демина - соучастников!
И он пошел домой. Да, не поехал на дачу, где бабка явно уже начала метать икру, а пошел домой, в московскую их квартиру - посидеть в своей комнате, за своим столом...
Он вынул ключ, который испокон века лежал под камешком в начале лестницы. Дом был маленький совсем, двухэтажный, чудом сохранившийся среди огромных, хотя и тоже старых домов. В нижнем этаже жили две семьи, А наверху только они одни, Соловьевы.
Славке нравилось говорить, что они занимают этаж. Теперь это модно - блистать какой-нибудь прабабкой, будто бы графиней. Или вот аристократично занимать целый этаж... Этаж даже лучше. Про графские-то вензеля можно и наврать, а тут уж... И не важно, что в этом этаже всего три комнаты да кухня.
Он вошел в квартиру - сразу его встретил столь знакомый ему запах... Какой он, точно Славка определить не мог. Только удавалось сказать, что как будто немного отдавало духами. Может быть, и мамиными. Хотя... с годами Славкина мать меняла духи, а запах оставался прежним.