Иванов Всеволод. Канцлер

   - И канцлера Горчакова надо выпороть! Сегодня же, сейчас же,- и спохватился,- но так, чтобы не было "казус белль", то есть повода к войне. Я знаю, молодая Германия, и вы в том числе, Радовиц, желаете войны с Россией. Опасайтесь! Воюйте! Но чужими руками. На Россию надо пустить Англию, Турцию, Австрию, наконец, пусть они её расшатают, и тогда только немец повалит её! Не ранее, не ранее. Мне известна сила России, я её видел... А князя Горчакова надо убрать.
   - Мы уже начали, ваша светлость.
   - Каким образом?
   - Согласно вашей мысли мы его ударим сначала в самое его любимое место - в остроумие. Мы собираем все анекдоты и остроты о нём. Вот они. Прошу вас ознакомиться, ваша светлость.
   - Хорошо. Потом... Но в общем согласен. Издать на французском, английском, русском языках, к его дню рождения, к восьмидесятилетию! Ха-ха-ха! Пусть посмеются. Русские любят чёрный цвет с золотом. Напечатать в чёрной обложке с золотым заглавием.
   - Слушаю. Заглавие - "Рассказы об одном византийском чиновнике".
   - Нет. Слишком прозрачно. Генерал Мольтке очень умный, я ему верю. Он не устает повторять мне: "Бойтесь "казус белль" при возможности войны на два фронта". Поэтому напечатайте: "Анекдоты о сановнике".- Бисмарк взял брезгливо корректуру, посмотрел, хмыкнул:- Слово "Горчаков" везде заменить словом "сановник". Второй удар чем?
   - Дело коннозаводчика Ахончева.
   - Знаю,- Бисмарк отмахнулся,- опасно... Узнали вы, зачем к Горчакову приезжал Биконсфильд, этот Шейлок?
   - Наружная охрана говорит, что лорд Биконсфильд вышел к своей карете с сияющим лицом.
   При этом Бисмарк сорвал каску и стал стучать по ней тяжёлым, квадратным кулаком:
   - Я всегда говорил, что немецкая полиция дура! Наружная охрана! Мне надобно не мнение наружной охраны, а то, о чём говорили Биконсфильд и Горчаков. Полиция, полиция!.. Вот вы, Радовиц, предлагаете дело Ахончева. Чрезвычайно рискованное предприятие, Вы вполне уверены, что полиция нам поможет?
   - Отобран лучший чиновник, ваша светлость. Вы его знаете. Он служил в германском посольстве, когда вы были посланником в Петербурге.
   - Кто это?
   - Клейнгауз, ваша светлость.
   Бисмарк, успокоившись, сел за стол и начал постукивать пальцами по каске. Выходил какой-то замысловатый бравурный мотивчик. Бисмарк раздумывал:
   - Клейнгауз... Он хороший чиновник. Но он жаден на деньги. Кроме того, он, кажется, играет на бирже через подставных лиц. И с русскими ценностями. Ха-ха-ха! Однажды он сопровождал меня на охоту в Финляндию. Мне угрожала опасность. Медведь вылез из берлоги. Я не мог его разглядеть. Он был весь в снегу. Наконец я выстрелил. Медведь упал в десяти шагах.
   - Да, вы прекрасный стрелок, ваша светлость.
   - Подождите расстилать ковёр лести. Выстрел не совсем был удачен. Медведь, обливаясь кровью, приподнялся. Вот так, рядом, я ощущал его сильное дыхание. Но я не тронулся. Я зарядил ружьё и в ту минуту, когда он, приготовив объятия, совсем было встал, уложил его на месте!
   - Браво, браво! А Клейнгауз тем временем залез на сосну?
   - Представьте, он крепко стоял позади меня. Дело в том, что перед охотой я пообещал ему шкуру медведя. Ха-ха-ха!
   - Ха-ха-ха! Вот так же, ваша светлость, вы вашей железной рукой всадите пулю в Россию. Её надо разгромить, расчленить, отбросить за Вислу, за Неман, за Днепр, за Волгу, вогнать в Азию - такова историческая миссия немцев...
   - Оказавшаяся не под силу Фридриху Великому и Наполеону? Нет, я предпочитаю, чтоб это попробовал Биконсфильд, если уже панцирные суда англичан стоят у Константинополя и фитили зажжены.
   - Одно ваше слово, князь,- и фитиль поднесут к пороху!
   - Я сказал не одно, а тысячи слов, а фитили только вздрагивают в руках. Я раскрыл Австро-Венгрии не только мои карты, но карты молодой Германии. Австрийцы колеблются. Англичане тоже, хотя я им пообещал почти все моря и почти всю сушу... И ещё этот Горчаков! Уничтожите вы мне его или нет?
   - Император Александр раздражён хищениями поставщиков на Балканах. Князя Горчакова можно обвинить в хищениях.
   - Каким образом?
   - Дело Ахончева... Разрешите сказать, ваша светлость? В приёмной ожидает вас граф Развозовский. Он пришел с визитной карточкой Шувалова, который просит помочь графу. Если вы побеседуете, ваша светлость, с графом Развозовским, план уничтожения Горчакова покажется вам вполне реальным.
   - Пригласить графа.
   Радовиц с облегчением метнулся к дверям и выкрикнул возле них:
   - Графа Развозовского!
   Развозовский вошел и сразу же, без всяческих церемоний, бросился к
   Бисмарку:
   - Ваша светлость! Помогите,- взывал он.- Я обращался ко всем. Я заплатил долг. Но меня, офицера и душеприказчика, обвиняют, что я сам же и украл вексельную книгу.
   - Вас обвиняют свои же, русские? Вам надо обращаться или в своё посольство, или в Петербург.
   - Я ходил в посольство, они пожимают плечами. Я бросился, наконец, к князю Горчакову, а он, извините, совсем из ума выжил. Он говорит: "Я охотник, купи мне, голубчик, ружьё!" Ну какой он охотник, ваша светлость, срам! В Берлине не нашёл ружья, иди, говорит, во французское посольство...
   - Что-о? - захрипел Бисмарк.- За ружьём во французское посольство? И что же вам сказали во французском посольстве?
   - Они народ галантный, как известно, ваша светлость. Они послали специальное лицо за ружьём в Париж, и вчера это лицо - мне даже и не показали ружья! - вчера это лицо передало ружье Горчакову.
   - Ружья, говорите, вам, граф, не показали?
   - Да, а я ли не охотник, я ли не могу посоветовать.
   - Граф! - приказал Бисмарк Развозовскому.- Возвратитесь в приемную. Я вас вызову через минуту.
   - Ваша светлость, я полковник, и прошу со мной обращаться как с офицером, а не как со слугой.
   - Я переутомился, граф. Извините. Я плохо себя чувствую. Мне нужен врач.
   - Это другое дело, ваша светлость.
   Развозовский вышел с достоинством, а Бисмарк стал задумчиво передвигать каску по столу - из конца в конец. Радовиц внимательно наблюдал за ним.
   - С этим дураком церемониться нечего,- сказал наконец Бисмарк.- Он сделает всё, что я ему прикажу. Но французы, но Горчаков... Ружьё... Есть слухи, что они усовершенствовали ружье Шасспо... Радовиц! Направляйтесь во французское посольство, скажите министру Ваддингтону, что я прошу его немедленно принять меня. Я предложу Франции занять Тунис, я помогу им!
   - Но воспротивится Италия, ваша светлость.
   - Из французского посольства поезжайте в итальянское. Бисмарк просит министра Конти принять его! Я предложу Италии Тунис и столкну таким образом Францию и Италию в Тунисе, и французам будет не до русских.
   - Великолепная мысль, ваша светлость!
   - Теперь о деле Ахончева. Горчакова надо впутать в это дело. Вексельная книга у вас?
   - Вот она, ваша светлость.
   - Передайте её Клейнгаузу, и пусть опытный человек, знакомый с почерком Ахончева, впишет туда, что князь Горчаков брал деньги под свои векселя. Есть там записи, в которых бы были заинтересованы наследники?
   - Есть запись покойного, что он передает своей жене векселей на 88 тысяч, а также о том, что он получил долг по векселям от графа Развозовского.
   - Обещайте вдове, что вексельная книга найдётся, то же самое Развозовскому. Остальным наследникам выгодно, чтоб не нашлась? Так она не найдётся! Во всяком случае, все они должны показать, что канцлер Горчаков помогал графу Развозовскому в уничтожении своих векселей и даже украл вексельную книгу!
   - Это будет затруднительно сделать, ваша светлость.
   - Затруднительно для того, у кого вместо головы вот это! - и, разъясняя собственную мысль, тяжко постучал по столу.- Пригласите ко мне графа Развозовского, а сами к французам и итальянцам - марш, чёрт вас дери!
   Радовиц, вероятно, почувствовав облегчение, что разговор закончен, выбежал, на бегу крикнув в приёмной:
   - Графа Развозовского!
   Бисмарк бродил по комнате, бранясь в мыслях: "Скоты! Дурачьё! Чурбаны!.." Может быть, что-то из его мыслей и сорвалось с губ, потому что Развозовский, входя, всё так же полный глубокого достоинства, вдруг вздрогнул и чуть даже сгорбился, а Бисмарк взглянул на него внимательно и произнёс:
   - Теперь мне значительно лучше. Побеседуем, граф. Садитесь.
   - Благодарю вас, ваша светлость, очень благодарю.
   - Я сейчас мельком ознакомился с делом Ахончева. Это печальная и подозрительная история. В ней замешан канцлер союзной державы. Оказывается, бумаги Ахончева увёз совместно с графом Развозовским сам канцлер Горчаков? Неужели он был заинтересован в увозе бумаг?
   - Нет, нет, ваша светлость, что вы! Да он и не увозил. Я его встретил, пригласил к себе на чашку чаю... я был потрясён смертью Андрея Лукича.
   - Но векселя, принадлежащие покойному Ахончеву, и его вексельная книга были уже в то время у вас, граф?
   - У меня.
   - Прискорбно. Разве князь Горчаков брал деньги под векселя?
   - Нет. Он богат.
   - Что же он искал в вексельной книге? Каких-нибудь отметок? Условных знаков, известных также вам, граф? Зачем вы приехали в Германию во время конгресса? И зачем приезжала ваша дочь, славянофилка?
   - Вы хотите назвать меня шпионом, ваша светлость?
   - Может прозвучать и так определение вашего характера, граф.
   - Я - шпион? Ну посмотрите в моё лицо. А приехал я, чтоб повеселиться, повидать дочь... и глубоко раскаиваюсь во всём!
   - Если вы не шпион, значит, князь Горчаков уничтожал векселя свои и ваши!
   - Мои уже были оплачены, ваша светлость.
   - Значит, векселя Горчакова не были оплачены? И он не в состоянии был их оплатить? На какую сумму он уничтожил тогда своих векселей?
   - Помилуйте, ваша светлость! - Развозовский всплеснул руками и развёл их в стороны.- Какие векселя? И зачем князю занимать деньги? Он состоятельный человек, ведёт одинокую жизнь.
   Бисмарк не сдавался:
   - Всем известно, что канцлер сластолюбив. Он имеет обыкновение дарить дамам бриллианты, а его посещают красавицы, ваша дочь, например.
   - Вы не должны так говорить о моей дочери,- негодуя произнёс Развозовский, и сам удивился, как это у него вырвалось: он перечил самому Бисмарку!
   - Тем более,- спокойно согласился Бисмарк.- Вы не хотите компрометировать вашу дочь? Следствие не пойдёт дальше стен этого кабинета, Это особо важное дело, в которое впутан канцлер союзной державы. И никто никогда о нем не узнаёт, кроме государей союзных держав.
   - Что же будет канцлеру Горчакову?
   - В таких случаях канцлер уходит за преклонными годами на покой.
   - Но ведь векселей не было! - опять завёл Развозовский.
   - Подумайте. Или уголовный суд, газеты: ваша дочь в качестве свидетеля, вы, душеприказчик, обвинены. Или мой благожелательный доклад государю. И вы с честью возвратитесь на Балканы. Что же касается наследников, то они поймут свои интересы, и вы закончите дело миром.
   - Очень трудно, ваша светлость. Канцлер Горчаков ко мне так хорошо относился... нет, не могу!
   - Тогда отсюда вам придется направиться прямо к уголовному следователю, и попробуйте доказать, почему вы уничтожили вексельную книгу.
   - Я не уничтожал её!
   - Довольно! Вы преступник. Вы защищаете жалкого развратного старика, который хочет войны между Германией и Россией.
   - Горчаков - и война? Он двадцать пять лет канцлер, и у него была только одна война с турками, да и та продолжалась полгода.
   - Тогда суд! - Бисмарк позвонил. На сигнал появился дежурный чиновник,Позовите дежурного офицера.- И повернулся к Развозовскому.- Граф! Офицер проводит вас к уголовному следователю.
   - Нет, нет! Не надо.
   Бисмарк подал знак, по которому офицер удалился.
   - Да, я сознаюсь,- начал Развозовский. - Князь Горчаков заходил ко мне, с тем, чтобы взять вексельную книгу и уничтожить векселя...
   - На какую сумму было векселей князя у господина Ахончева?
   - На пятьдесят тысяч.
   - А не на сто семьдесят пять?
   - Да, да! На сто семьдесят пять.
   - Князь Горчаков уничтожил эти векселя у вас на глазах?
   - Да, У меня... на глазах. Боже мой!..
   - Искренность, мой друг, дело трудное,- успокоил его Бисмарк.Вексельная книга в данное время спрятана у него?
   - Да. У него.
   - Вы можете указать, где именно?
   - Могу.
   - Подождите в приёмной. Потребуется уточнить некоторые ваши показания следователю по особо важным делам. До свидания, граф. Я приветствую ваше правдивое признание.
   Развозовский было вышел, но в дверях остановился, лицо его исказилось страданием.
   - Что, мой друг? - забеспокоился Бисмарк.
   - Но моя дочь, ваша светлость, узнает о моём позоре?
   - Никогда! - торжественно пообещал Бисмарк.
   Развозовский вышел. Бисмарк подошёл к зеркалу, поправил каску, проверил, всё ли достаточно пригнано в мундире, и полюбовался собой. Потом он выкрикнул:
   - Экипаж!
   Двери распахнулись и сомкнулись за ним.
   В кабинет, освобождённый от высочайшего присутствия, дежурный чиновник ввёл чуть погодя капитан-лейтенанта Ахончева и любезно предложил:
   - Здесь вы можете подождать, господин офицер.
   - Это кабинет статс-секретаря имперской канцелярии?
   - Да, господин офицер.
   - Какое право секретарь имперской германской канцелярии имеет вызывать меня, русского офицера, к себе? - негодуя, заявил капитан-лейтенант.- Он должен сказать о моих проступках, если они есть, атташе моего посольства!
   - Речь, видимо, будет не о проступках, господин офицер, а о каком-нибудь деликатном дипломатическом вопросе, касающемся конгресса,предположил дежурный чиновник.
   За их разговором через щелку в портьере внимательно следила Наталия Тайсич.
   - Но вызван и мой брат! А он - делец и не имеет никакого отношения ни к дипломатии, ни тем более к конгрессу.
   - Повторяю,- заверил дежурный чиновник,- мне ничего не известно, господин офицер. Прошу вас не волноваться и подождать минутку. Сейчас я доложу, и с вами побеседует господин статс-секретарь или один из его помощников.
   Дежурный чиновник важно удалился. И тогда портьера раздвинулась, на цыпочках вышла Наталия в длинном зелёном бурнусе:
   - Тс... Я так и знала, что вы здесь.
   - Наталия! Как вы сюда попали?
   - Я сидела на крыше.
   - На какой крыше? Что вы говорите?
   - На крыше дома, рядом с австрийским посольством. Я стерегла коня.
   - Какого коня?
   - Что с вами? Вы уже забыли моего коня? Гордый! Рысак!
   - Да, да! Вы что же, застрелить его хотите с соседней крыши?
   - Нет. Я его выкраду.
   - Вы? Вы же царского рода, Наталия! Когда в Сербии услышат, что вы украли коня...
   - Обо мне будут песни петь! Вы не знаете сербов. Это - рыцари. Там никто не допустит и мысли, чтоб великий сербский конь попал в руки австрийцам. Я его выкраду, и мы ускачем с вами в Сербию!
   - Где вы учились, Наталия?
   - Сначала я училась в нашей высшей школе, а затем в Афинах, в университете,
   - Вам преподавали географию?
   - Да. Европа состоит из...- зачастила Наталия.
   - Подождите, подождите. Но вам преподавали, что Германия густонаселённая страна и по ней не может незаметно скакать всадник, у которого вдобавок за плечами сидит молодая девушка в седле? Нас арестуют на второй версте.
   - Никто не арестует! Мой конь скачет так быстро, что его не заметит ни один полицейский. Всё равно вам нужно отсюда уезжать. А нет другого такого коня, Скачите один. Я поеду за вами в коляске. Я богатая и найду коляску, паспорт, спутников. Я всё могу!
   - Но почему мне надо скакать на вашем сказочном коне?
   - Мы сейчас отсюда уйдём. Вас будут отговаривать от дуэли с графом Гербертом! Или немцы убьют вас, если вы не откажетесь драться с ним.
   - Ах, да! Дуэль! Я и забыл про неё. Ведь я действительно послал вызов графу Герберту.
   - Послали. И вы убьете его?
   - Пусть уж лучше я его убью, чем он меня.
   Наталия внезапно обняла его и припала к губам Ахончева:
   - Вот вам награда.
   - Что вы сделали?
   - Я вас поцеловала. Теперь вы мой жених,- сказала она торжественно.
   - Я вам говорил: у меня есть невеста.
   - Теперь я имею право её убить. Пусть она не отнимает моего жениха, который бьётся за меня. Ведь я вам нравлюсь? Разве я плоха?
   - Вы не плохи. Но, по нашим понятиям, невеста, которая лазает по крышам и крадёт коней...
   - Я никогда не лазила по крышам и никогда не крала коней. Это из-за любви к вам. За это меня надо уважать. И неужели у русских такие глупые понятия о девушках и их подвигах?
   - Вы удивительно убедительно говорите. И знаете... У вас есть что-то такое в глазах... Но у меня невеста! Что я ей скажу?
   - Вы любите другую. Она утопится или уйдёт в монастырь. А если вы мне скажете, что любите её, то я утоплюсь или уйду в монастырь.
   - Нина Юлиановна не утопится и не уйдёт в монастырь, но мне чертовски стыдно.
   - Идёмте. А то меня поймают. Там шныряют полицейские. Они видели, как я ползла по коридору. Один меня хотел схватить, но я его ударила тупым концом кинжала.
   - Дорогая! Вы меня любите?
   - Да.
   - Дорогая. Дайте слово, что отныне вы никого не будете тыкать тупым концом кинжала, бить поленом или гирей по голове, и тому подобное.
   - Даю. Вы мой повелитель. Но вы меня любите?
   - Видите ли...
   - Я убью себя, если вы скажете, что любите другую!
   Она протянула Ахончеву кинжал:
   - Говорите.
   - Фу-у... Да. Я вас люблю,- выдохнул Ахончев.
   Наталия поцеловала его и быстро добавила:
   - Больше я вас до свадьбы целовать не буду, Это неприлично. Идёмте. Вам надо скакать.
   - Куда скакать?
   - Иначе вас здесь убьют.
   - Как меня могут убить, когда сюда сейчас придут мой брат и жена моего отца. Все по делу о наследстве.
   - Не верьте немцам. Они хитрые. Они - подлецы. Идёмте.
   - Дорогая, я не могу бежать. Здесь мой брат, мачеха... их могут убить, я их должен защищать, не правда ли? Я должен остаться.
   - Да, вы правы. Вы должны остаться. Но вот вам на всякий случай кинжал.
   - Зачем мне кинжал? Оставьте его у себя.
   - У меня есть ещё два.- Наталия снова поцеловала капитан-лейтенанта и спохватилась.- Ах, как неприлично! Я и забыла. Защищайтесь. Если вам будет туго, крикните, я приду.
   Когда она ушла, Ахончев подумал: "Неужели я на ней женюсь? Это - моя жена? Да это всё равно, что жениться на лесном пожаре! Но, с другой стороны, ни одна девушка не вызывала во мне такого волнения... Но ведь долг - Нина Юлиановна..."
   Размышления прервал дежурный чиновник:
   - Не появлялась ли здесь девушка в зелёном бурнусе?
   - Нет. Я видел в окно, как она только что прошла по саду к воротам канцелярии и вышла в ворота.
   - Уже проскользнула в ворота? - Он поспешно выбежал и в дверях комнаты столкнулся с мачехой Ахончева, Ириной Ивановной. Она обратилась к капитан-лейтенанту от самого порога:
   - Аполлоний Андреевич. Я удивлена. Неужели вы решились? Поверили, что я похитила векселя... вексельную книгу... пожаловались немцам?
   - Значит, это всё... наследство? Уверяю вас, Ирина Ивановна, я не жаловался. Да и мой брат тоже. Мы не знаем, откуда возникла эта история. Мы хотели полюбовно...
   - Если б вы знали, как вы меня сейчас обрадовали!
   - Мне тоже это очень приятно. Мне лично ничего не нужно. Верните брату эти векселя, и бог с ними.
   Ахончева произнесла смущённо:
   - Я верну. Хотя... я не могу их вернуть! Я не могу, поймите вы, Аполлоний Андреевич!
   - Почему вы смотрите так растерянно, Ирина Ивановна? Уважаемая Ирина Ивановна! Вам достаточно оставлено по духовному завещанию отца, верните брату векселя!
   - Да...- и тут же поправилась,- не могу. Они мне нужны.
   Ахончев сказал тихо:
   - Пока не пришёл брат, Ирина Ивановна! У меня есть свободные деньги, я дам вам взаймы... я понимаю, жизнь за границей, расходы. Возьмите у меня денег, Ирина Ивановна, ради памяти моего отца.
   - Ради памяти вашего отца векселя останутся у меня.
   - Почему? Расскажите мне. Я всё пойму.
   - Да! Чувствую, что и должна рассказать вам после того, как поняла, какой вы человек. Но я не могу. Мне нужны векселя.
   - Зачем? У вас долг?
   - Да, пожалуй, это можно назвать и долгом.
   - Поставщики?
   - Можно их так называть.
   - Модные?
   - Модные?
   - Портнихи? Ювелиры? Меха?..
   - Нет, нет! И не портнихи, и не квартира, и не обстановка, и не... Я к вам очень хорошо отношусь, но нельзя, нельзя, хотя мне и надо бы всё вам сказать. Родители должны быть чисты перед детьми, да, да... Иначе вы не поймёте, как я вас люблю родительской любовью...
   - Ума не приложу, что это такое!
   В дверях появился Егор Андреевич, брат Ахончева, и обратился к капитан-лейтенанту:
   - Мне кажется, что с подобной особой, брат, тебе не след говорить.
   - Ещё ничего не доказано, брат.
   - Доказано. Нас вызывают в Имперскую канцелярию. Значит, дело международное. Международное мошенничество? Я вёл свою контору шестнадцать лет. И на меня не падало ни малейшей тени, а тут едва приехал в Берлин, благодаря этой особе,- указал на Ирину Ивановну,- я попадаю в немецкий суд.
   - Имперская канцелярия не суд,- успокоил Ахончев брата,- это просто управление делами всей империи.
   - Я коммерсант и имею дела с клиентами, а не с империями. Мне неприятно иметь дело с империями, это до добра не доводит. Отойди от неё, брат, прошу тебя. А вас, сударыня, последний раз прошу быть честной.
   - Я всегда была честной.
   - Простите, не замечал. Обольщать старика, может быть, по понятиям современной молодёжи и значит быть честным, но мы, дельцы, смотрим на это по-другому и называем...
   - Брат Егор! Прошу тебя...- взмолился Ахончев.
   Вошёл Клейнгауз.
   - Господа. Все? - поинтересовался он и обернулся к двери.- Господин полковник Развозовский. Граф! Прошу. Садитесь, господа. Очень рад вас видеть всех вместе...
   - Перейдём к делу,- нетерпеливо начал Ахончев.- Что тут такое происходит?
   - Весьма неприятная история,- ответил Клейнгауз.- Но, видите ли, статс-секретарь хочет решить её по-домашнему, как говорят в Петербурге, за чайком... Негласно...
   Егор Андреевич хмуро взглянул на Клейнгауза:
   - Мы ничего не боимся. Мы ничего плохого не сделали.
   - Разумеется, разумеется,- заверил тот.- Но, видите ли, и мы, и вы должны искренне разобраться в этом недоразумении, почти загадке.
   - Обвиняете вы нас в чём-либо?
   - Не подумайте, что это допрос. Нет, нет! Беседа, беседа. Никто ничего не узнает. Глубоко конфиденциально. Итак, начнём. Егор Андреевич Ахончев. Ах, не вставайте, зачем! Расскажите, каковы были ваши отношения с отцом в момент его женитьбы на госпоже Николовой.
   - Самые наилучшие. Когда отец приезжал в Петербург, мы все собирались у него. Но приезды его делались всё реже и реже, и от своих знакомых мы услышали, что он в Софии познакомился с какой-то женщиной, сведения о которой были самые неблаговидные.
   - В каком смысле?
   - Ничего о ней было не известно. Кто? Откуда? На какие средства живёт? Когда я узнал, что отец хочет жениться на госпоже Николовой, я поехал к нему в Софию отговаривать его, но отец сказал, что уже поздно: он дал клятву, когда был сильно нездоров и когда госпожа Николова выходила его, жениться на ней, если выздоровеет. Я увидел, что делать нечего, и уехал.
   - Какое приблизительно было состояние у покойного?
   - Свыше полумиллиона.
   - Какого покойный был характера?
   Егор Андреевич ответил неохотно:
   - Был недоверчив и очень скуп.
   - Каков он был относительно ведения своих торговых дел?
   - Очень аккуратный,
   - Имущество, которое описано немецкой полицией после смерти вашего отца согласно заявлению капитан-лейтенанта Ахончева, составляло ли действительно всё его имущество?
   - Нет. Не хватало около полутораста тысяч.
   - На каком основании определяете вы цифру недостачи в сто пятьдесят тысяч рублей?
   - Осталась кассовая книга. Вексельная книга пропала. Но и по кассовой видно.
   - На каком основании вы заподозрили, что имущество вашего отца расхищено?
   - Из рассказа брата Аполлония. Все книги и документы сразу же увёз к себе на квартиру граф Развозовский, который, как известно по кассовой книге, был должен отцу в сумме пятидесяти пяти тысяч рублей. Затем у вдовы покойного оказалось векселей на сумму свыше восьмидесяти тысяч рублей, которые будто бы подарил ей отец. Он не имел обыкновения это делать.
   - Были ли такие случаи, чтоб ваш отец передавал кому-либо векселя?
   - Не было и не могло быть. Он был скуп.
   - Что вам известно о вексельной книге?
   - Ничего не знаю, но она у отца была.
   - Когда познакомился граф Развозовский с вашим отцом?
   - На Венской выставке. Граф тогда интересовался конями и доставлял на выставку лошадей. Ему потребовались на эту операцию деньги. Он обратился к отцу и занял у него около двадцати тысяч рублей.
   - Каковы были дела графа Развозовского перед смертью вашего отца?
   - Граф продал принадлежавшее ему имение за сумму приблизительно семьдесят тысяч рублей.
   - Вправе ли я заключить из ваших слов, что денежные обстоятельства графа Развозовского были блестящи?
   - Нет. Имение графа было заложено, и он от продажи едва ли получил пять тысяч рублей.
   - Почему вашего отца посещал канцлер князь Горчаков?
   - Я об этом ничего не знаю.
   - Но ведь слышали вы, что канцлер, князь Горчаков, находился в комнате у графа Развозовского и смотрел бумаги вашего отца, когда в комнату вошёл ваш брат Аполлоний?
   - Не помню.
   - Вопрос к графу Развозовскому. Когда после смерти коннозаводчика Ахончева вы разбирали бумаги, присутствовал при вашем разборе канцлер князь Горчаков?
   - Да.
   - С какой целью?
   - Он искал свои векселя,- обречённым голосом сказал Развозовский.
   - Они значились в кассовой книге?
   - В кассовой книге их не было. Они были в вексельной. Покойный записывал в вексельную книгу только суммы крупных должников. Он обозначал в скобках, сколько долга, затем в соответствующей графе через месяц ставил проценты, а если вексель с бланком, то и бланконадписатель. Он говорил своим должникам: "Я лишнего ничего не возьму, у меня в вексельной книге всё записано, я никому не даю расписок, мне чужого не нужно". Вот и я попал из-за этого...