Страница:
Это не «два и два»!
«О да… Это гораздо проще…» – по степени ехидства бывшие сестры друг другу не уступают. Не желают уступать.
Сколько же я еще буду мучиться?
«Пока Обретение не состоится…» – туманное прорицание.
Обретение? Кто и что должен обрести?
«Обретают двое… Один приносит дар, второй принимает и в свою очередь становится дарителем…»
Хочешь меня запутать?
«Если бы и хотела, то любые усилия будут напрасными, потому что окажутся лишними…» – снисходительный смешок.
То есть?
«Ты запутался донельзя, любовь моя, зачем же еще и мне вносить свою скромную лепту?… Приберегу ее на потом… Когда ты найдешь выход из лабиринта…»
Поганка.
Вот уж, действительно, суровая кара! Причем, двойная: добро бы, нотации мне читала только одна из сестер, так нет же, получаю оплеухи от обеих. Полезные, конечно, но уж очень болезненные! Правда, говорят, что только через боль можно научить уму-разуму… Если так, я, наверное, должен быть им благодарен. И буду, конечно же. Когда перестану дуться.
– Я постараюсь, драгоценная.
– Не набивать шишки? – усмехается Тилирит. – Позволь усомниться в том, что тебе это удастся.
– Хочешь сказать, я слишком туп?
– Слишком упрям. Но это скорее достоинство, нежели недостаток. Не обладай ты достаточным упрямством, всем нам пришлось бы снова попрощаться с надеждой.
– Надеждой на что?
Темно-зеленые глаза недовольно сузились:
– Просто, с надеждой.
– Не хочешь быть откровеннее?
– Не сейчас.
– А когда?
– Когда ты чуть повзрослеешь.
– Вот, значит, как? Для всего прочего я уже достаточно взрослый, а для того, чтобы узнать чуть больше о самом себе, еще мал? Я так не играю!
– А нужно ли знать больше, вот в чем вопрос, – вздыхает тетушка.
– Нужно!
– Категоричное заявление. Что ж, если ты настроен столь решительно… О чем желаешь узнать в первую очередь?
– Почему меня оставили в живых?
Тилирит хмурится, отмечая нелепость и неуместность моего интереса:
– Это скучно, Джерон. Тебе известен ответ.
– Только его часть.
Тетушка терпеливо поправляет:
– Существенная часть.
– Пусть так! Но что мешало вам еще много лет назад прибегнуть к услугам «алмазной росы»? Только завещание моей матери или что-то еще?
– Ты жуткий лентяй, знаешь об этом? Особенно по части размышлений.
– Какой есть, – тщательно загоняю обиду подальше.
– Да уж… – соглашается Тилирит. – Был, есть и будешь.
– Есть?
– Скорее, пить.
Растерянно расширяю глаза. Никак не могу привыкнуть к тому, что тетя не только ужасающе похожа на кузена Ксо содержанием и направленностью шуток, но и существенно превосходит его в науке острословия ввиду огромного опыта.
И как прикажете ответить? Пропустить мимо ушей? Невежливо по отношению к собеседнице. Огрызнуться? Невежливо стократ. Но пока я думал, как поступить, Тилирит сжалилась и продолжила разговор, пряча в уголках губ улыбку:
– Ты понимаешь основное предназначение Мантии?
– Защищать? Думаю, да.
– И уже неоднократно бывал в Саване. Так почему же ты не допускаешь мысли, что Мантия может отправить тебя туда без твоего соизволения, если сочтет, что опасность слишком велика?
– Такое возможно?
– Вполне.
– Но раньше она всегда спрашивала…
– И что? Из любого правила есть исключения, – пожимает плечами тетушка. – Однако не буду лукавить: сейчас решения принимаешь ты, а не она.
– Почему? И значит ли это, что мы снова можем поменяться ролями?
Тилирит внимательно вглядывается в мое лицо, выдерживая многозначительную паузу и заставляя меня смущаться. Потом опускает ресницы:
– Все же, кое чему ты научился. Хорошо. Нет, не бойся: никто не станет навязывать тебе чужую волю, потому что ты обрел свою.
Обрел свою. Как просто. И как неочевидно.
– То есть, пока я не умел принимать решения, вы считали себя не вправе что-то решать за меня?
Легкий кивок:
– Примерно так.
– И вам обязательно нужно было меня вырастить и выучить, а потом заставить сделать правильный выбор?
– Разве тебя вообще заставляли что-то делать?
– Но…
– Мы изложили факты и дали ряд поверхностных оценок. Набросков, так сказать. Ты мог выбирать, а мог еще многие и многие годы избегать выбора. Разве мы настаивали на скором решении?
– Тогда зачем найо и все остальное?
– Многоликие – всего лишь еще один кусочек мозаики, Джерон. Еще один завиток узора. Почему ты решил, что они опасны для тебя?
– Потому, что ты сказала…
– М-м-м-м-м! – Тетушка принюхалась к ароматам, доносящимся с кухни. – Пирог, похоже, готов, и я не могу отказаться от удовольствия первой вскрыть его чрево… У тебя будет еще возможность все вспомнить и взглянуть на прошлое свежим взглядом. После поговорим.
Пирога, кстати, мне тогда не досталось. Потому что я всерьез углубился в воспоминания и размышления, следуя совету Тилирит.
По здравому и тщательному рассуждению слова тетушки оказались совершенно правильными: никто и ни к какому определенному решению меня не толкал. Сам напоролся. Вместо того чтобы искать калитку в изгородях вопросов и сомнений, бесцеремонно преградивших мой путь, я лез напролом, сминая, круша и сбивая в кровь собственное сердце. Боялся сделать шаг вперед и боялся, что меня сочтут трусом, если останусь стоять на месте. Глупо, конечно, но задним умом сильны все, а вот сообразить что-то сразу, не теряя время на мучительное взвешивание вариантов… Пока что не удается. Может быть, не удастся никогда. Хочется верить, что со временем я стану совершать чуть меньше ошибок, чем совершаю теперь. Правда, чем больше мгновений осыпается в бездну с сухой ладони мира, тем яснее убеждаюсь: на каждую старую тайну найдется не меньше двух новых…
…Бледные пальцы осторожно подцепляют с блюда пирожное и плавно отправляют очередное произведение кулинарного искусства в рот. Тетушка блаженно щурится, катая на языке ягоды из начинки, а я терпеливо дожидаюсь своей очереди. Очереди заполучить внимание Тилирит.
Наконец ко мне снисходят:
– Что еще ты хотел спросить?
– Расскажи о Нэмин’на-ари.
Рука, потянувшаяся за новой порцией лакомства, замирает в воздухе, некоторое время остается неподвижной, потом опускается на стол.
– Тебя интересует что-то конкретное?
– Меня интересует все.
Самому кажется, что произношу последнюю фразу спокойно и бесстрастно, но Тилирит укоризненно поджимает губу: значит, не удержал чувства в узде. Что ж, в следующий раз постараюсь быть более достойным беседы.
– Все? Это слишком много.
– У меня достаточно времени.
– Уверен? – Темная зелень глаз вспыхивает лукавыми искорками, но я не отступаю:
– Вполне!
– Хорошо, что уверен, хоть и не прав. Уверенность иногда бывает сильнее всего иного и побеждает даже в схватке с Истиной.
Слушать воркующий голос тетушки можно бесконечно, вот только меня мучает сейчас не философия поединка разумов и сердец, а вполне земная вещь.
– Расскажешь?
– Выбирай, о чем услышать прежде, – милостиво дозволяет Тилирит, откидываясь на спинку кухонного стула.
Трачу несколько вдохов на размышления, потому что уже успел понять: полнее и правдивее всего отвечают на самый первый вопрос, все же прочие получают лишь малую толику от света знаний.
Что же я хочу узнать в первую очередь? Нет, не так. Что я должен узнать? Непозволительно долго тяну с принятием решения, но тетушка терпеливо ждет, словно понимает, какой трудный выбор я поставил перед самим собой.
– Расскажи, из чего она сплетена.
– Ты полагаешь это важным? – Взгляд Тилирит холодеет. Так происходит всякий раз, когда она чем-то заинтересована или удивлена. Хотя на моей памяти нет ни одного случая, заставившего тетушку удивиться, и тут я полагаюсь только и исключительно на обрывочные сведения, полученные мной от ее собственного сына в очень личной беседе. Кажется, Ксо был в очередной раз уязвлен или расстроен превосходством матушки в построении логических цепочек, а смятенное состояние духа, как никакое другое, располагает к откровениям.
– Да. Для меня это важно.
– Только не думай, что знание поможет тебе отыскать лазейку в законах мироздания.
– Я и не думаю… Я…
– Надеешься? – Тетушка снова на редкость точно угадывает подоплеку моих действий.
Именно. Надеюсь. Знаю, что невозможно, но хочу испробовать все способы, пройти все тропинки: пусть мне придется сделать не один лишний круг, всегда можно верить, что движешься по спирали, не удаляясь от центра, а приближаясь к нему.
– А если и так? Откажешь в ответе?
– Почему же? Не откажу. Иногда ответ способен убить быстрее и надежнее, чем его поиски.
– Если ответ неверный.
– Если ответ дан.
Скрещиваем взгляды, как клинки, пытаясь увидеть, что прячется в темных омутах зрачков. Смотрим долго, и совершенно бесполезно: меня тетушка и так знает наизусть, а мне с моим ничтожным жизненным опытом не под силу заставить ее отвести взгляд или узреть в нем потаенный смысл.
– Не поступай так, Джерон. Особенно с другими, – смеживая веки, советует Тилирит.
– Почему?
– Создание, слабое духом, не выдержит такой напор, а сильное… Примет за вызов то, что, по сути, является дружеским предложением. И ты попадешь в опасную ситуацию.
– Волнуешься за меня?
– Возможно. Было бы жаль потерять тебя сейчас, когда…
– Когда – что?
– Когда ты сидишь на цепи. По собственной воле.
Вздрагиваю, как от удара, а тетушка вновь дарит свое внимание пирожным.
В ее словах нет лжи, и издевки не наблюдается: только бесстрастное изложение фактов. Но почему мне больно это слушать? Или – слышать? Ведь я, на самом деле, стал и узником, и тюремщиком в одном лице. В силу обстоятельств, потому что ни одна сила вовне меня не способна сдержать голодную ярость Пустоты, наполняющей мое тело. Только я сам. И это больнее во сто крат, чем быть закованным в цепи и заточенным в глубокое подземелье: изо дня в день, каждый вдох и выдох удерживаться от шага за черту. Оковы можно сбросить, стены – разрушить, но сбежать от самого себя… Не знаю, возможно, кому-то и когда-то удалось совершить подобное чудо, но я творить чудеса не способен.
– Ты уходишь от ответа.
– Уходить, знаешь ли, тоже искусство. Особенно, уходить красиво и в нужное время.
– Разумеется. Но я все же хочу знать, как…
Тилирит с сожалением отставляет пирог в сторону.
– Ты заглядывал на Изнанку и даже пытался слепить подобие, зачем же спрашиваешь о том, что можешь узнать, всего лишь присмотревшись повнимательнее?
– Я не хочу ПРИСМАТРИВАТЬСЯ к ней.
– О, как все серьезно… – тетушка озабоченно качает головой. – Чем это нелепое создание так тебя покорило?
– Она не нелепое создание!
– А как еще можно назвать сплав плохо обработанной стали и совершенно дикой души?
Растерянно хмурюсь:
– Плохо обработанной?
Хитрый прищур.
– Ты видел ее… в изначальном виде?
– Н-нет.
Зелень глаз искрится смехом:
– Тогда незачем спорить. По давним временам и возможностям кайрис[4], выбранная в качестве вместилища души, была неплоха. Очень неплоха. Но сейчас те же гномы стали куда искуснее в работе с металлом. Взять хотя бы твои парные клинки… Они почти идеальны. Если, разумеется, не принимать во внимание «начинку».
– Хочешь сказать, я их испортил?
– Вовсе нет. Ты предписал им один-единственный путь, вот и все.
– Это плохо?
– Это, скажем так, несколько жестоко. Даже по отношению к неодушевленному предмету.
Ну вот, теперь меня упрекнули в жестокости… Уже начинаю жалеть, что начал этот разговор: куда еще заведет кривая?
Поднимаюсь со стула:
– Вижу, сегодня мне не удастся узнать ничего нового… Посему, позвольте откланяться, драгоценная.
– Сядь!
Недоуменно смотрю на мигом потяжелевшее лицо Тилирит.
– Не смею более отнимать время.
– Ты плохо слышишь?
Сажусь обратно, чтобы услышать слегка презрительное:
– Если просишь о чем-то, имей мужество дождаться просимого. Особенно, если оно стало ненужно.
Приходится поддакивать, чтобы не злить тетушку еще больше:
– Да, драгоценная.
– Если тебя заинтересуют конкретные детали воплощения, обратись к Танарит или к кому-нибудь из ее Дома: не вижу надобности вникать в такие подробности. Тебя ведь волнуют основные принципы, не более того… Итак, любой предмет, равно живой и неживой, представлен на всех уровнях мироздания, с той лишь разницей, что материя, лишенная души в общем смысле понимания, на Изнанке ничем не отличается от свободных Прядей Пространства. Именно это свойство и позволяет «оживлять» то, что изначально живым быть не могло. Однако необходимо умение, чтобы сплести сосуд для души, не изменив непоправимо вид и свойства исходного предмета.
– Но ведь… Артефакт и создается для того, чтобы обычный предмет обладал необычными свойствами.
– Не обладал, – поправляет Тилирит. – Наделял ими своего хозяина. Это разные действия[5].
– Хочешь сказать, сам предмет не изменяется?
– В идеале, нет. Потому что любое изменение приводит к нарушению равновесия. Все равно, что шарик на вершине холма: стоит его коснуться, и он непременно скатится вниз.
– Скатится. Но это может произойти разными путями и… Разве внизу равновесие не будет устойчивее? Ведь падать больше некуда.
Тетушка усмехается, проводя пальцами по тонкой шее.
– Некуда, в этом ты прав. Но беда в том, что и подняться наверх оттуда становится невозможным. Способ, предложенный тобой, действенен и требует меньших усилий, но приводит к необратимым нарушениям структур[6]. Без возможности самовосстановления. Это хорошо для единичных случаев, когда цель важнее средств, а в другое время… Излишне расточительно.
– Расточительно? Для кого?
– Для того, кто творит, конечно же. Потому что артефакт получает способность сожалеть об ошибках только после наделения душой. То есть, когда основная и самая горькая ошибка уже совершена.
Да уж, «после наделения»! Насколько помню прощальный взгляд Мин, она сожалела, и прощаясь с жизнью, и рождаясь вновь.
– Значит, сочетание мертвой материи и свободного духа…
Тилирит спешит подвести итог прениям:
– Не самый верный путь в жизни. Вмешательство в естественный порядок всегда было чревато осложнениями. Для каждой из сторон. Но в некоторые моменты существования можно пренебречь риском, тем более, если он известен.
– Был именно такой момент?
Тетушка задумчиво касается узкого подбородка.
– Будем считать, да. Если тебе станет совсем уж невмоготу, я распоряжусь насчет хроник, закрытых для свободного чтения. Но думаю, там нечего искать. Да и…
Взгляд становится не просто хитрым, а я бы сказал, хитрющим.
– Твоя память способна рассказать больше, чем скупые отчеты очевидцев. Верно?
Способна: в этом я уже имел счастье убедиться. Но не жажду получить новый опыт возвращения к истокам. Наверное, мое лицо очень ясно отражает мои чувства, потому что Тилирит торжествующе улыбается. Впрочем, менее чем через вдох, она вновь становится проникновенно серьезна:
– Тебя учили основам магического искусства?
– Как будто не знаешь? Пытались.
– И совершенно зря.
– Почему? Я довольно неплохо разбираюсь в…
– В путанице чужих заблуждений? Позволь не поверить. К сожалению, Магрит слишком долго пребывала в нерешительности, однако… Не все еще потеряно.
– В каком это смысле?
Слова тетушки заставляют задумываться. И мне это не нравится.
– Ей бы следовало брать пример с того эльфа, что учил тебя обращению с оружием: вот кто – настоящий учитель! Помнишь его уроки? Чему он уделял большее внимание? Ну-ка, назови основные принципы!
– Определить цель, оценить имеющиеся возможности и найти способ достижения.
– И какой именно способ?
– Свой. Только свой.
Бледная ладонь азартно хлопает по столу.
– Точно! А в твоем случае это вернее верного. Просто потому, что ты смотришь на мир иначе, чем любой из чародеев.
– И как же именно я смотрю на мир?
– С восхищением. А маг, даже неосознанно, ищет возможность подчинить мир своим желаниям. И за это, как правило, жестоко расплачивается.
Тетушка умолкает, чтобы отправить в рот кусочек воздушного теста.
Фыркаю:
– Расплачивается? Вот уж нет! Напротив, живет припеваючи, обирая Источники. А мир это терпит.
Кончик бледно-розового языка слизывает с пальцев крошки.
– Терпит ли? Мне так не кажется. Запомни… Нет, затверди наизусть: мир беспощаден. Каждая рана, нанесенная ему, пройдет насквозь через душу и плоть обидчика. И скорее рано, нежели поздно, потому что сейчас у мира есть заступник. Который, правда, пока не знает, с какой стороны и к чему подходить.
Заступник… Да уж.
– Это обвинение?
– Это текущее положение дел. Но поскольку дела хоть медленно, но все же текут, есть шанс достичь желаемого результата.
– Желаемого для кого?
– Для всех, полагаю.
Тетушка с сожалением обозрела опустевшее блюдо и продолжила чтение лекции:
– Пожалуй, пора познакомить тебя с основным законом магии. Хотя, ты, наверное, и так его знаешь.
– Какой принцип? Из ничего может получиться только ничто?
– Верно. Но не смей слепо примерять его на себя! – Тилирит поспешила пресечь мои поползновения к нытью прямо на корню. – Сейчас мы рассматриваем другую сторону Зеркала, а именно: магия – насильственное изменение окружающего мира, но изменить можно лишь то, что подвластно изменению. Например, условно-свободное Пространство.
– А Время?
Небрежный взмах рукой:
– О, со Временем все гораздо сложнее и проще одновременно: оно всегда занято и не склонно к пустым развлечениям… Так вот, само по себе Пространство не может исчезнуть и появиться там, где его не было, зато способно изменить свои свойства, и в сей замечательной способности таятся величайшее могущество и величайшая опасность. Почему маги вынуждены черпать из Источников?
– Честно говоря, никогда не задумывался.
– И зря. Впрочем, для тебя тема Силы не столь важна. Вспомни свои шалости на Изнанке: как ты действовал?
– Просто взял несколько Прядей и сплел из них… что получилось.
Испытующий взгляд:
– А почему ты смог их взять?
– Потому что… Они свободно там болтались.
– Вот! Свобода сторон – первое условие взаимовыгодного сотрудничества. Есть Пряди связанные, а есть Пряди свободные, готовые принять тот или иной облик. Мы можем их чувствовать, другие расы не могут.
Беспечно пожимаю плечами.
– Ну и что? Магия доступна всем.
– Доступность не исключает платы за пользование, Джерон. Свободные Пряди Пространства можно сплести без особых затрат, и даже высвободить при этом немножечко Силы. Но для того, чтобы создать нечто новое из Прядей уже некогда связанных, Силу нужно тратить, и в очень существенном количестве.
– Значит, действия любого мага – удар по равновесию мира?
– Не просто удар. Весьма болезненный удар.
– Но почему работать со свободными Прядями дозволено не всем?
– Потому что слишком велик соблазн перекроить мир по первому же капризу.
– Но ведь вы не спешите так поступать.
– Конечно, не спешим, – соглашается Тилирит. – Потому что не хотим, чтобы концы порванных Прядей ударили по нам. Не слишком приятные ощущения, знаешь ли.
– Это происходит, потому что вы…
– Мы стоим НАД Гобеленом. А ты можешь входить и выходить из него без ущерба для кого-либо, кроме себя самого. И за это, мой мальчик, тебя всегда будут ненавидеть…
Да, именно за это. За способность пропускать Нити Гобелена через себя и менять их направление, натяжение и окраску, не прибегая ни к магии, ни к пустой трате Силы. После того разговора я долго не мог отдышаться: сидел, судорожно глотая воздух и отчаянно вцепившись пальцами в край стола. Сидел до момента, пока потрясение не обернулось слезами понимания. Не думал, что когда-нибудь смогу заплакать, но снова ошибся. И был рад этой ошибке, потому что лучшего способа успокоиться нет: когда наплачешься вдоволь, еще долгое время просто не будет хватать сил на страдания. Боль никуда не уйдет, беды не станут меньше и незаметнее, но обессиленность поможет взглянуть на ситуацию с новой кочки зрения. Раз уж все равно сделать ничего путного нельзя, есть шанс бесстрастно оценить самого себя и глубину той ямы, в которую свалился.
Получить в свое полное распоряжение безграничное могущество и быть при этом самым беспомощным существом на свете – какая ирония! Насмешка. Издевательство.
Воскрешая в памяти обрывки фраз и вспышки взглядов, я подолгу размышлял над тем, кем являюсь и кем должен бы являться. Размышлял, но не находил верного решения главной проблемы: как жить. Наверное, подобным вопросом хоть раз в жизни задается каждый, пришедший в этот мир. Может быть, в поисках ответа на него и состоит смысл рождения и смерти. Может быть. Мне бы еще научиться летать…
Не для забавы или самоутверждения. Я хочу всего лишь взлететь над собой. Посмотреть на себя со стороны и, желательно, увидеть не просто одинокую точку на Гобелене Мироздания, а понять, какому узору она принадлежит. Хотя… Если принять на веру слова Тилирит, я могу ворваться в любой узор. И не просто ворваться, а изменить его. Полностью или частично. И самое замечательное, что при этом я сам буду определять цену каждой нити утка!
Казалось бы, какая ерунда? О, нет, бесценный дар: иметь возможность заранее знать, сколько заплатишь. Могу представить, сколько злобы вызывает у драконов мое существование, ведь одной мысли мне довольно, чтобы обрушить мир в пропасть, и остаться, что называется, «при своих». А называть родственников глупыми язык не поворачивается, потому что они достаточно сообразительны, чтобы высчитать и вымерять пределы моего могущества, вот только… Почему у них не хватает сил прочувствовать мою боль? Или не достает желания? Да, второе вернее.
Войти в Гобелен, выйти, заглянуть на Изнанку или нырнуть глубже, туда, где даже Нити не существуют – и отдать за это всего лишь частичку сердца. Только своего сердца. Заманчиво. Соблазнительно. Притягательно. Я могу изменить мир, как пожелаю, и этого мне не смогут простить. Потому что мир не станет противиться моей воле. И никто не хочет на мгновение пустить в себя Истину: да, для меня нет непреодолимых стен, но я никогда не стану ломать каменную кладку, если есть хоть мимолетный шанс отыскать дверь. А такой шанс есть почти всегда, и вечный выбор способен свести с ума… Почему ЭТОГО никто не хочет понять?
Труднее всего было перестать искать в глазах смотрящих на меня тень необоримой зависти. Но я справился. После того, как встретил своего заклятого врага во взгляде Магрит, на миг забывая, как дышать. И вовсе не потому, что считаю сестру кем-то сродни божеству, хотя она вполне того заслуживает. Нет, я оцепенел, понимая: даже та, что всегда была выше борьбы за выгоды и блага, даже Хранительница Дома Дремлющих не может не завидовать. И кому? Своему ничтожному брату, который умеет изменять, но никогда не сможет измениться.
«О да… Это гораздо проще…» – по степени ехидства бывшие сестры друг другу не уступают. Не желают уступать.
Сколько же я еще буду мучиться?
«Пока Обретение не состоится…» – туманное прорицание.
Обретение? Кто и что должен обрести?
«Обретают двое… Один приносит дар, второй принимает и в свою очередь становится дарителем…»
Хочешь меня запутать?
«Если бы и хотела, то любые усилия будут напрасными, потому что окажутся лишними…» – снисходительный смешок.
То есть?
«Ты запутался донельзя, любовь моя, зачем же еще и мне вносить свою скромную лепту?… Приберегу ее на потом… Когда ты найдешь выход из лабиринта…»
Поганка.
Вот уж, действительно, суровая кара! Причем, двойная: добро бы, нотации мне читала только одна из сестер, так нет же, получаю оплеухи от обеих. Полезные, конечно, но уж очень болезненные! Правда, говорят, что только через боль можно научить уму-разуму… Если так, я, наверное, должен быть им благодарен. И буду, конечно же. Когда перестану дуться.
– Я постараюсь, драгоценная.
– Не набивать шишки? – усмехается Тилирит. – Позволь усомниться в том, что тебе это удастся.
– Хочешь сказать, я слишком туп?
– Слишком упрям. Но это скорее достоинство, нежели недостаток. Не обладай ты достаточным упрямством, всем нам пришлось бы снова попрощаться с надеждой.
– Надеждой на что?
Темно-зеленые глаза недовольно сузились:
– Просто, с надеждой.
– Не хочешь быть откровеннее?
– Не сейчас.
– А когда?
– Когда ты чуть повзрослеешь.
– Вот, значит, как? Для всего прочего я уже достаточно взрослый, а для того, чтобы узнать чуть больше о самом себе, еще мал? Я так не играю!
– А нужно ли знать больше, вот в чем вопрос, – вздыхает тетушка.
– Нужно!
– Категоричное заявление. Что ж, если ты настроен столь решительно… О чем желаешь узнать в первую очередь?
– Почему меня оставили в живых?
Тилирит хмурится, отмечая нелепость и неуместность моего интереса:
– Это скучно, Джерон. Тебе известен ответ.
– Только его часть.
Тетушка терпеливо поправляет:
– Существенная часть.
– Пусть так! Но что мешало вам еще много лет назад прибегнуть к услугам «алмазной росы»? Только завещание моей матери или что-то еще?
– Ты жуткий лентяй, знаешь об этом? Особенно по части размышлений.
– Какой есть, – тщательно загоняю обиду подальше.
– Да уж… – соглашается Тилирит. – Был, есть и будешь.
– Есть?
– Скорее, пить.
Растерянно расширяю глаза. Никак не могу привыкнуть к тому, что тетя не только ужасающе похожа на кузена Ксо содержанием и направленностью шуток, но и существенно превосходит его в науке острословия ввиду огромного опыта.
И как прикажете ответить? Пропустить мимо ушей? Невежливо по отношению к собеседнице. Огрызнуться? Невежливо стократ. Но пока я думал, как поступить, Тилирит сжалилась и продолжила разговор, пряча в уголках губ улыбку:
– Ты понимаешь основное предназначение Мантии?
– Защищать? Думаю, да.
– И уже неоднократно бывал в Саване. Так почему же ты не допускаешь мысли, что Мантия может отправить тебя туда без твоего соизволения, если сочтет, что опасность слишком велика?
– Такое возможно?
– Вполне.
– Но раньше она всегда спрашивала…
– И что? Из любого правила есть исключения, – пожимает плечами тетушка. – Однако не буду лукавить: сейчас решения принимаешь ты, а не она.
– Почему? И значит ли это, что мы снова можем поменяться ролями?
Тилирит внимательно вглядывается в мое лицо, выдерживая многозначительную паузу и заставляя меня смущаться. Потом опускает ресницы:
– Все же, кое чему ты научился. Хорошо. Нет, не бойся: никто не станет навязывать тебе чужую волю, потому что ты обрел свою.
Обрел свою. Как просто. И как неочевидно.
– То есть, пока я не умел принимать решения, вы считали себя не вправе что-то решать за меня?
Легкий кивок:
– Примерно так.
– И вам обязательно нужно было меня вырастить и выучить, а потом заставить сделать правильный выбор?
– Разве тебя вообще заставляли что-то делать?
– Но…
– Мы изложили факты и дали ряд поверхностных оценок. Набросков, так сказать. Ты мог выбирать, а мог еще многие и многие годы избегать выбора. Разве мы настаивали на скором решении?
– Тогда зачем найо и все остальное?
– Многоликие – всего лишь еще один кусочек мозаики, Джерон. Еще один завиток узора. Почему ты решил, что они опасны для тебя?
– Потому, что ты сказала…
– М-м-м-м-м! – Тетушка принюхалась к ароматам, доносящимся с кухни. – Пирог, похоже, готов, и я не могу отказаться от удовольствия первой вскрыть его чрево… У тебя будет еще возможность все вспомнить и взглянуть на прошлое свежим взглядом. После поговорим.
Пирога, кстати, мне тогда не досталось. Потому что я всерьез углубился в воспоминания и размышления, следуя совету Тилирит.
По здравому и тщательному рассуждению слова тетушки оказались совершенно правильными: никто и ни к какому определенному решению меня не толкал. Сам напоролся. Вместо того чтобы искать калитку в изгородях вопросов и сомнений, бесцеремонно преградивших мой путь, я лез напролом, сминая, круша и сбивая в кровь собственное сердце. Боялся сделать шаг вперед и боялся, что меня сочтут трусом, если останусь стоять на месте. Глупо, конечно, но задним умом сильны все, а вот сообразить что-то сразу, не теряя время на мучительное взвешивание вариантов… Пока что не удается. Может быть, не удастся никогда. Хочется верить, что со временем я стану совершать чуть меньше ошибок, чем совершаю теперь. Правда, чем больше мгновений осыпается в бездну с сухой ладони мира, тем яснее убеждаюсь: на каждую старую тайну найдется не меньше двух новых…
…Бледные пальцы осторожно подцепляют с блюда пирожное и плавно отправляют очередное произведение кулинарного искусства в рот. Тетушка блаженно щурится, катая на языке ягоды из начинки, а я терпеливо дожидаюсь своей очереди. Очереди заполучить внимание Тилирит.
Наконец ко мне снисходят:
– Что еще ты хотел спросить?
– Расскажи о Нэмин’на-ари.
Рука, потянувшаяся за новой порцией лакомства, замирает в воздухе, некоторое время остается неподвижной, потом опускается на стол.
– Тебя интересует что-то конкретное?
– Меня интересует все.
Самому кажется, что произношу последнюю фразу спокойно и бесстрастно, но Тилирит укоризненно поджимает губу: значит, не удержал чувства в узде. Что ж, в следующий раз постараюсь быть более достойным беседы.
– Все? Это слишком много.
– У меня достаточно времени.
– Уверен? – Темная зелень глаз вспыхивает лукавыми искорками, но я не отступаю:
– Вполне!
– Хорошо, что уверен, хоть и не прав. Уверенность иногда бывает сильнее всего иного и побеждает даже в схватке с Истиной.
Слушать воркующий голос тетушки можно бесконечно, вот только меня мучает сейчас не философия поединка разумов и сердец, а вполне земная вещь.
– Расскажешь?
– Выбирай, о чем услышать прежде, – милостиво дозволяет Тилирит, откидываясь на спинку кухонного стула.
Трачу несколько вдохов на размышления, потому что уже успел понять: полнее и правдивее всего отвечают на самый первый вопрос, все же прочие получают лишь малую толику от света знаний.
Что же я хочу узнать в первую очередь? Нет, не так. Что я должен узнать? Непозволительно долго тяну с принятием решения, но тетушка терпеливо ждет, словно понимает, какой трудный выбор я поставил перед самим собой.
– Расскажи, из чего она сплетена.
– Ты полагаешь это важным? – Взгляд Тилирит холодеет. Так происходит всякий раз, когда она чем-то заинтересована или удивлена. Хотя на моей памяти нет ни одного случая, заставившего тетушку удивиться, и тут я полагаюсь только и исключительно на обрывочные сведения, полученные мной от ее собственного сына в очень личной беседе. Кажется, Ксо был в очередной раз уязвлен или расстроен превосходством матушки в построении логических цепочек, а смятенное состояние духа, как никакое другое, располагает к откровениям.
– Да. Для меня это важно.
– Только не думай, что знание поможет тебе отыскать лазейку в законах мироздания.
– Я и не думаю… Я…
– Надеешься? – Тетушка снова на редкость точно угадывает подоплеку моих действий.
Именно. Надеюсь. Знаю, что невозможно, но хочу испробовать все способы, пройти все тропинки: пусть мне придется сделать не один лишний круг, всегда можно верить, что движешься по спирали, не удаляясь от центра, а приближаясь к нему.
– А если и так? Откажешь в ответе?
– Почему же? Не откажу. Иногда ответ способен убить быстрее и надежнее, чем его поиски.
– Если ответ неверный.
– Если ответ дан.
Скрещиваем взгляды, как клинки, пытаясь увидеть, что прячется в темных омутах зрачков. Смотрим долго, и совершенно бесполезно: меня тетушка и так знает наизусть, а мне с моим ничтожным жизненным опытом не под силу заставить ее отвести взгляд или узреть в нем потаенный смысл.
– Не поступай так, Джерон. Особенно с другими, – смеживая веки, советует Тилирит.
– Почему?
– Создание, слабое духом, не выдержит такой напор, а сильное… Примет за вызов то, что, по сути, является дружеским предложением. И ты попадешь в опасную ситуацию.
– Волнуешься за меня?
– Возможно. Было бы жаль потерять тебя сейчас, когда…
– Когда – что?
– Когда ты сидишь на цепи. По собственной воле.
Вздрагиваю, как от удара, а тетушка вновь дарит свое внимание пирожным.
В ее словах нет лжи, и издевки не наблюдается: только бесстрастное изложение фактов. Но почему мне больно это слушать? Или – слышать? Ведь я, на самом деле, стал и узником, и тюремщиком в одном лице. В силу обстоятельств, потому что ни одна сила вовне меня не способна сдержать голодную ярость Пустоты, наполняющей мое тело. Только я сам. И это больнее во сто крат, чем быть закованным в цепи и заточенным в глубокое подземелье: изо дня в день, каждый вдох и выдох удерживаться от шага за черту. Оковы можно сбросить, стены – разрушить, но сбежать от самого себя… Не знаю, возможно, кому-то и когда-то удалось совершить подобное чудо, но я творить чудеса не способен.
– Ты уходишь от ответа.
– Уходить, знаешь ли, тоже искусство. Особенно, уходить красиво и в нужное время.
– Разумеется. Но я все же хочу знать, как…
Тилирит с сожалением отставляет пирог в сторону.
– Ты заглядывал на Изнанку и даже пытался слепить подобие, зачем же спрашиваешь о том, что можешь узнать, всего лишь присмотревшись повнимательнее?
– Я не хочу ПРИСМАТРИВАТЬСЯ к ней.
– О, как все серьезно… – тетушка озабоченно качает головой. – Чем это нелепое создание так тебя покорило?
– Она не нелепое создание!
– А как еще можно назвать сплав плохо обработанной стали и совершенно дикой души?
Растерянно хмурюсь:
– Плохо обработанной?
Хитрый прищур.
– Ты видел ее… в изначальном виде?
– Н-нет.
Зелень глаз искрится смехом:
– Тогда незачем спорить. По давним временам и возможностям кайрис[4], выбранная в качестве вместилища души, была неплоха. Очень неплоха. Но сейчас те же гномы стали куда искуснее в работе с металлом. Взять хотя бы твои парные клинки… Они почти идеальны. Если, разумеется, не принимать во внимание «начинку».
– Хочешь сказать, я их испортил?
– Вовсе нет. Ты предписал им один-единственный путь, вот и все.
– Это плохо?
– Это, скажем так, несколько жестоко. Даже по отношению к неодушевленному предмету.
Ну вот, теперь меня упрекнули в жестокости… Уже начинаю жалеть, что начал этот разговор: куда еще заведет кривая?
Поднимаюсь со стула:
– Вижу, сегодня мне не удастся узнать ничего нового… Посему, позвольте откланяться, драгоценная.
– Сядь!
Недоуменно смотрю на мигом потяжелевшее лицо Тилирит.
– Не смею более отнимать время.
– Ты плохо слышишь?
Сажусь обратно, чтобы услышать слегка презрительное:
– Если просишь о чем-то, имей мужество дождаться просимого. Особенно, если оно стало ненужно.
Приходится поддакивать, чтобы не злить тетушку еще больше:
– Да, драгоценная.
– Если тебя заинтересуют конкретные детали воплощения, обратись к Танарит или к кому-нибудь из ее Дома: не вижу надобности вникать в такие подробности. Тебя ведь волнуют основные принципы, не более того… Итак, любой предмет, равно живой и неживой, представлен на всех уровнях мироздания, с той лишь разницей, что материя, лишенная души в общем смысле понимания, на Изнанке ничем не отличается от свободных Прядей Пространства. Именно это свойство и позволяет «оживлять» то, что изначально живым быть не могло. Однако необходимо умение, чтобы сплести сосуд для души, не изменив непоправимо вид и свойства исходного предмета.
– Но ведь… Артефакт и создается для того, чтобы обычный предмет обладал необычными свойствами.
– Не обладал, – поправляет Тилирит. – Наделял ими своего хозяина. Это разные действия[5].
– Хочешь сказать, сам предмет не изменяется?
– В идеале, нет. Потому что любое изменение приводит к нарушению равновесия. Все равно, что шарик на вершине холма: стоит его коснуться, и он непременно скатится вниз.
– Скатится. Но это может произойти разными путями и… Разве внизу равновесие не будет устойчивее? Ведь падать больше некуда.
Тетушка усмехается, проводя пальцами по тонкой шее.
– Некуда, в этом ты прав. Но беда в том, что и подняться наверх оттуда становится невозможным. Способ, предложенный тобой, действенен и требует меньших усилий, но приводит к необратимым нарушениям структур[6]. Без возможности самовосстановления. Это хорошо для единичных случаев, когда цель важнее средств, а в другое время… Излишне расточительно.
– Расточительно? Для кого?
– Для того, кто творит, конечно же. Потому что артефакт получает способность сожалеть об ошибках только после наделения душой. То есть, когда основная и самая горькая ошибка уже совершена.
Да уж, «после наделения»! Насколько помню прощальный взгляд Мин, она сожалела, и прощаясь с жизнью, и рождаясь вновь.
– Значит, сочетание мертвой материи и свободного духа…
Тилирит спешит подвести итог прениям:
– Не самый верный путь в жизни. Вмешательство в естественный порядок всегда было чревато осложнениями. Для каждой из сторон. Но в некоторые моменты существования можно пренебречь риском, тем более, если он известен.
– Был именно такой момент?
Тетушка задумчиво касается узкого подбородка.
– Будем считать, да. Если тебе станет совсем уж невмоготу, я распоряжусь насчет хроник, закрытых для свободного чтения. Но думаю, там нечего искать. Да и…
Взгляд становится не просто хитрым, а я бы сказал, хитрющим.
– Твоя память способна рассказать больше, чем скупые отчеты очевидцев. Верно?
Способна: в этом я уже имел счастье убедиться. Но не жажду получить новый опыт возвращения к истокам. Наверное, мое лицо очень ясно отражает мои чувства, потому что Тилирит торжествующе улыбается. Впрочем, менее чем через вдох, она вновь становится проникновенно серьезна:
– Тебя учили основам магического искусства?
– Как будто не знаешь? Пытались.
– И совершенно зря.
– Почему? Я довольно неплохо разбираюсь в…
– В путанице чужих заблуждений? Позволь не поверить. К сожалению, Магрит слишком долго пребывала в нерешительности, однако… Не все еще потеряно.
– В каком это смысле?
Слова тетушки заставляют задумываться. И мне это не нравится.
– Ей бы следовало брать пример с того эльфа, что учил тебя обращению с оружием: вот кто – настоящий учитель! Помнишь его уроки? Чему он уделял большее внимание? Ну-ка, назови основные принципы!
– Определить цель, оценить имеющиеся возможности и найти способ достижения.
– И какой именно способ?
– Свой. Только свой.
Бледная ладонь азартно хлопает по столу.
– Точно! А в твоем случае это вернее верного. Просто потому, что ты смотришь на мир иначе, чем любой из чародеев.
– И как же именно я смотрю на мир?
– С восхищением. А маг, даже неосознанно, ищет возможность подчинить мир своим желаниям. И за это, как правило, жестоко расплачивается.
Тетушка умолкает, чтобы отправить в рот кусочек воздушного теста.
Фыркаю:
– Расплачивается? Вот уж нет! Напротив, живет припеваючи, обирая Источники. А мир это терпит.
Кончик бледно-розового языка слизывает с пальцев крошки.
– Терпит ли? Мне так не кажется. Запомни… Нет, затверди наизусть: мир беспощаден. Каждая рана, нанесенная ему, пройдет насквозь через душу и плоть обидчика. И скорее рано, нежели поздно, потому что сейчас у мира есть заступник. Который, правда, пока не знает, с какой стороны и к чему подходить.
Заступник… Да уж.
– Это обвинение?
– Это текущее положение дел. Но поскольку дела хоть медленно, но все же текут, есть шанс достичь желаемого результата.
– Желаемого для кого?
– Для всех, полагаю.
Тетушка с сожалением обозрела опустевшее блюдо и продолжила чтение лекции:
– Пожалуй, пора познакомить тебя с основным законом магии. Хотя, ты, наверное, и так его знаешь.
– Какой принцип? Из ничего может получиться только ничто?
– Верно. Но не смей слепо примерять его на себя! – Тилирит поспешила пресечь мои поползновения к нытью прямо на корню. – Сейчас мы рассматриваем другую сторону Зеркала, а именно: магия – насильственное изменение окружающего мира, но изменить можно лишь то, что подвластно изменению. Например, условно-свободное Пространство.
– А Время?
Небрежный взмах рукой:
– О, со Временем все гораздо сложнее и проще одновременно: оно всегда занято и не склонно к пустым развлечениям… Так вот, само по себе Пространство не может исчезнуть и появиться там, где его не было, зато способно изменить свои свойства, и в сей замечательной способности таятся величайшее могущество и величайшая опасность. Почему маги вынуждены черпать из Источников?
– Честно говоря, никогда не задумывался.
– И зря. Впрочем, для тебя тема Силы не столь важна. Вспомни свои шалости на Изнанке: как ты действовал?
– Просто взял несколько Прядей и сплел из них… что получилось.
Испытующий взгляд:
– А почему ты смог их взять?
– Потому что… Они свободно там болтались.
– Вот! Свобода сторон – первое условие взаимовыгодного сотрудничества. Есть Пряди связанные, а есть Пряди свободные, готовые принять тот или иной облик. Мы можем их чувствовать, другие расы не могут.
Беспечно пожимаю плечами.
– Ну и что? Магия доступна всем.
– Доступность не исключает платы за пользование, Джерон. Свободные Пряди Пространства можно сплести без особых затрат, и даже высвободить при этом немножечко Силы. Но для того, чтобы создать нечто новое из Прядей уже некогда связанных, Силу нужно тратить, и в очень существенном количестве.
– Значит, действия любого мага – удар по равновесию мира?
– Не просто удар. Весьма болезненный удар.
– Но почему работать со свободными Прядями дозволено не всем?
– Потому что слишком велик соблазн перекроить мир по первому же капризу.
– Но ведь вы не спешите так поступать.
– Конечно, не спешим, – соглашается Тилирит. – Потому что не хотим, чтобы концы порванных Прядей ударили по нам. Не слишком приятные ощущения, знаешь ли.
– Это происходит, потому что вы…
– Мы стоим НАД Гобеленом. А ты можешь входить и выходить из него без ущерба для кого-либо, кроме себя самого. И за это, мой мальчик, тебя всегда будут ненавидеть…
Да, именно за это. За способность пропускать Нити Гобелена через себя и менять их направление, натяжение и окраску, не прибегая ни к магии, ни к пустой трате Силы. После того разговора я долго не мог отдышаться: сидел, судорожно глотая воздух и отчаянно вцепившись пальцами в край стола. Сидел до момента, пока потрясение не обернулось слезами понимания. Не думал, что когда-нибудь смогу заплакать, но снова ошибся. И был рад этой ошибке, потому что лучшего способа успокоиться нет: когда наплачешься вдоволь, еще долгое время просто не будет хватать сил на страдания. Боль никуда не уйдет, беды не станут меньше и незаметнее, но обессиленность поможет взглянуть на ситуацию с новой кочки зрения. Раз уж все равно сделать ничего путного нельзя, есть шанс бесстрастно оценить самого себя и глубину той ямы, в которую свалился.
Получить в свое полное распоряжение безграничное могущество и быть при этом самым беспомощным существом на свете – какая ирония! Насмешка. Издевательство.
Воскрешая в памяти обрывки фраз и вспышки взглядов, я подолгу размышлял над тем, кем являюсь и кем должен бы являться. Размышлял, но не находил верного решения главной проблемы: как жить. Наверное, подобным вопросом хоть раз в жизни задается каждый, пришедший в этот мир. Может быть, в поисках ответа на него и состоит смысл рождения и смерти. Может быть. Мне бы еще научиться летать…
Не для забавы или самоутверждения. Я хочу всего лишь взлететь над собой. Посмотреть на себя со стороны и, желательно, увидеть не просто одинокую точку на Гобелене Мироздания, а понять, какому узору она принадлежит. Хотя… Если принять на веру слова Тилирит, я могу ворваться в любой узор. И не просто ворваться, а изменить его. Полностью или частично. И самое замечательное, что при этом я сам буду определять цену каждой нити утка!
Казалось бы, какая ерунда? О, нет, бесценный дар: иметь возможность заранее знать, сколько заплатишь. Могу представить, сколько злобы вызывает у драконов мое существование, ведь одной мысли мне довольно, чтобы обрушить мир в пропасть, и остаться, что называется, «при своих». А называть родственников глупыми язык не поворачивается, потому что они достаточно сообразительны, чтобы высчитать и вымерять пределы моего могущества, вот только… Почему у них не хватает сил прочувствовать мою боль? Или не достает желания? Да, второе вернее.
Войти в Гобелен, выйти, заглянуть на Изнанку или нырнуть глубже, туда, где даже Нити не существуют – и отдать за это всего лишь частичку сердца. Только своего сердца. Заманчиво. Соблазнительно. Притягательно. Я могу изменить мир, как пожелаю, и этого мне не смогут простить. Потому что мир не станет противиться моей воле. И никто не хочет на мгновение пустить в себя Истину: да, для меня нет непреодолимых стен, но я никогда не стану ломать каменную кладку, если есть хоть мимолетный шанс отыскать дверь. А такой шанс есть почти всегда, и вечный выбор способен свести с ума… Почему ЭТОГО никто не хочет понять?
Труднее всего было перестать искать в глазах смотрящих на меня тень необоримой зависти. Но я справился. После того, как встретил своего заклятого врага во взгляде Магрит, на миг забывая, как дышать. И вовсе не потому, что считаю сестру кем-то сродни божеству, хотя она вполне того заслуживает. Нет, я оцепенел, понимая: даже та, что всегда была выше борьбы за выгоды и блага, даже Хранительница Дома Дремлющих не может не завидовать. И кому? Своему ничтожному брату, который умеет изменять, но никогда не сможет измениться.