Иванова Вероника Евгеньевна. Право учить. Повторение пройденного

   – Не отвлекайся на пустяки.
   Сестра удаляется, а я остаюсь один на один со своей совестью. В прямом смысле этого слова, потому что и в последнюю нашу встречу, и сейчас поступаю совершенно отвратительно, незаслуженно обижая того, кто достоин глубочайшего уважения.
   Шадд’а-раф выдерживает паузу, потом подходит ближе и преклоняет правое колено. Созерцание седых волос, закрывших опущенное лицо, ранит сильнее, чем прямой взгляд глаза в глаза, и я требую:
   – Встань!
   Шадд’а-раф недоуменно щурится, словно спрашивая: «Чем Вы недовольны, dan-nah? Я действую в строгом соответствии с правилами». Фрэлл! Я знаю это, старик. Знаю! Но ты забываешь, что установил правила, не спросив моего на то согласия либо одобрения, и тем самым насильно загнал меня в совершенно неприемлемые и болезненные рамки.
   Он молчит, ожидая изложения причины, по которой я прошу его отступить от этикета. Причина… А есть ли она? И с языка срывается наивное:
   – Я не люблю смотреть сверху вниз.
   Проходит вдох, в течение которого старый кот разглядывает что-то во мне и внутри самого себя. Потом улыбка трогает узкие губы, и повеление выполняется: шадд’а-раф встает.
   – Поступок моего сына не заслуживает прощения, но я все же смею просить: не изливайте свой гнев на него.
   – Гнев? А из-за чего гневаться? Мне, можно сказать, отдали прямо в руки заманчивую возможность частично справиться с одиночеством, так что я должен быть благодарен мальчику!
   Янтарный взгляд исполнен сочувствия, и это труднее выносить, чем осуждение.
   – Хорошо, я пошутил… В чем, собственно, дело? Не буду сердиться, обещаю!
   – Мой сын до сих пор находится под впечатлением своего Второго Обращения^[10], dan-nah. Легкость и мастерство, с которыми вы помогли ему…
   Срываюсь на крик:
   – Легкость?! Да кто сказал, что было ЛЕГКО?
   Сердце сдавило. Уже не болью, а всего лишь воспоминанием, но старый рубец снова засочился кровью. Легко… Смотреть в глаза ребенку, который только что пережил смерть своей Направляющей и слышать обиженное: «Зачем ты убил ЕЕ?». Никому не пожелаю испытать такую легкость!
   Шадд’а-раф молчит, великодушно позволяя мне выровнять дыхание и справиться с дрожью, но как только решает, что прошло достаточно времени, пытка продолжается:
   – Никто не в силах оценить ваши усилия, вы правы… Еще раз прошу простить: теперь уже мою самонадеянность.
   Новое колыхание седой гривы, изображающее поклон, злит меня еще больше:
   – Хватит церемоний! Зачем он притащил сюда эту несчастную девочку?
   – Она не может обернуться, – терпеливо повторил старик.
   – Это я вижу и без пояснений! А то, что мое вмешательство оставило неизгладимый след в сознании юнца, ты только что объяснил. Но как две эти вещи связаны друг с другом?
   Видимо, ожидалось, что я проникну в суть происходящего без посторонней помощи, потому что кот слегка растерялся и потратил целых три вдоха на то, чтобы подобрать слова для ответа:
   – Если вам удалось перевести моего сына через Черту, то, возможно…
   – Ты хочешь заставить меня направлять Обращение?!
   Все, силы закончились. Даже злиться не могу:
   – Самое нелепое, что только можно вообразить, это мое участие в том, о чем я не имею ни малейшего представления!
   На язык просятся и более грубые выражения, но удается сдержаться. Как я могу быть Направляющим, если сам не способен оборачиваться? Все равно, что просить слепого рассмотреть птицу, летящую в небе, а немого – спеть песню. В тот раз я действовал наобум, всего лишь помогая вспомнить, не задумываясь о последствиях и цене, которую заплачу. Стыдно признаться, но мной руководила страсть прикоснуться к чему-то новому и доселе неизведанному, попробовать свои силы в магических сферах. Если ко всему перечисленному примешивалось желание выполнить данное старому другу обещание, то оно составляло отнюдь не существенную часть странной смеси чувств и мыслей, заставившей забыть о риске.
   Шадд’а-раф не пытается прекословить, просто смотрит на меня, каждой черточкой лица показывая, как относится к истерике, удостоившей его скромную надежду. Могу дословно угадать фразы, оставшиеся за запертыми губами: «Он всегда так поступает: сначала отказывается, а потом все же делает… Я знаю: он сможет… Если не он, то никто…»
   И в череду размышлений вклинивается: а почему он так хочет вовлечь меня в свои семейные проблемы? Здесь что-то кроется. Нелицеприятное. Возможно, не подлежащее огласке. Надо выяснять.
   Отбрасываю в сторону обиду:
   – Почему она не может обернуться?
   – Ирм – полукровка, – коротко отвечает старик.
   Ирм? Так ее зовут. Что ж, красивое имя. Подходящее для рыжей малышки.
   – Это не причина. Точнее, причина, но не основная. Я слушаю дальше!
   – Ее мать – линна.
   – Что?!
   Хлопаю ресницами. Линны – лесные кошки Северного Шема, но дело не только и не столько в этом, сколько…
   – Что заставило тебя пойти на преступление?
   Янтарные глаза даже не вздрогнули.
   – То, что заставляет всех нарушать правила. Страсть.
   Наверное, никогда не пойму это утверждение до конца. До самой последней крошечки смысла. Потому, что не могу позволить страстям одержать верх над разумом. Теперь не могу.
   Как все было просто и легко еще год назад! Не нужно было взвешивать причины и следствия, не нужно было все время помнить о Пустоте и о разрушениях, которые начнутся, если она вырвется на свободу. Сейчас впору пожалеть о беспечно и бессмысленно прожитых днях. Днях, которые можно было потратить на получение знаний, а не на напрасные поиски того, что все равно пришлось выбросить.
   Страсть, говоришь? Она не может служить оправданием.
   – Ты думал о том, что получится в результате?
   – Нет, dan-nah. В такие моменты… не думают, а действуют.
   Досадливо морщусь.
   – Неужели? И даже на грани сознания не возникает мысль остановиться и взвесить все «за» и «против»?
   Легкое движение плечами, похожее на признание совершенной ошибки.
   – Вот уж, действительно, самонадеянность… Хорошо, оставим в покое прошлое. А что делать с настоящим?
   – Мне не известно решение, dan-nah. Поэтому я пришел к вам.
   – И чем я могу помочь?
   – Я верю, что вы найдете путь там, где все остальные оказались бессильны. Потому что не любите смотреть сверху вниз.

* * *

   Я проснулся оттого, что кто-то мягкий и теплый привалился к моему боку. Проснулся, открыл глаза и долгое время смотрел в темноту, пытаясь вспомнить, где нахожусь. Получилось, но с заметным трудом. Это мой Дом. Моя комната. Моя кровать. Но почему в ней кроме меня есть еще кто-то?
   Рассеянный свет луны молочным сиянием окутывал сладко сопящую рядом фигуру, от которой явственно пахло корицей и яблоками. Ах да, это Ирм, за ужином злоупотребившая пирогом. Наверное, ей стало одиноко одной, и девушка отправилась искать знакомое лицо.
   Волосы кажутся серебряными, а не золотыми. С прядями черненого серебра. Длинные ресницы подрагивают в такт дыханию, а губы словно шепчут что-то. Левая рука лежит на моей груди, безвольная и податливая. Сжатая в трогательный кулачок. Беззащитная…
   И почему я отказался от той, самой первой мысли? Кто мне мешает прямо сейчас, здесь, не тратя время зря, взять то, что само идет в руки? Ее плоть свежа и упруга, аромат кожи нежен и притягателен, а душа так невинна… Отказа не будет: она просто не поймет, что происходит. А когда испугается, будет уже поздно сопротивляться. Да и как она сможет противиться? Достаточно сжать пальцы посильнее на гладком горле, поблизости от ключевых Узлов Кружева, и девушка станет достаточно покорной, чтобы доставить мне…
   Это мои мысли?
   Мои?
   Эй, подружка, скажи: я, и в самом деле, ОБ ЭТОМ думаю?
   Жду ответа, но внутри и снаружи меня тишина остается нетронутой.
   Куда делась Мантия? Она никогда не спит и никуда не уходит. Почему же я не слышу ее голоса? Что случилось? Может, мне снится кошмар?
   Сжимаю кулак так плотно, что ногти вонзаются в ладонь. Нет, не сплю. Но и проснувшимся себя не чувствую. Словно легкая, но мутная кисея опутала мысли и ощущения: вроде и вижу мир вокруг, но не нахожу в его облике привычных очертаний. И девица рядом…
   Пухлые губы приоткрылись: Ирм облизнулась во сне. А мне вдруг захотелось впиться в эти бледные лепестки. Зубами. Так захотелось, что правая рука потянулась и…
   Я остановился в самое последнее мгновение и то, только потому, что увидел, как под кожей на тыльной стороне ладони взбухают черные прожилки, а тело вдруг охватила дрожь, словно кровь начала двигаться прыжками.
   Не думая уже о покое или беспокойстве спящего ребенка, я судорожно покинул постель и выскочил в коридор, даже не накинув на плечи куртку. Пусть бегать по Дому в одной рубашке и штанах прохладно, но ни за какие блага не вернусь туда, где в ворохе покрывал нежится невинное дитя. Ни за что! Потому что, если вернусь, о невинности Ирм можно будет забыть.
   Что со мной? Да, девушка мила, но разве это повод подминать ее под себя? Встречал я красавиц и соблазнительнее, и искуснее, что немаловажно. Взять хотя бы мою знакомую йисини… Но меня потянуло к несчастному ребенку. Почему?
   ПО-ЧЕ-МУ?
   Рука кажется опущенной в жидкий огонь, и пламя распространяется по телу, а сознание словно превратилось в лед, сверкающий бликами негодующего вопроса: зачем я остановился?
   Действительно, зачем? Никто не смеет встать на моем пути. Из страха? Пусть. Умирать раньше срока – мало кем призываемая участь. Я могу позволить себе абсолютно все: сломать, разбить, уничтожить. Неважно, мертвый предмет или чужую жизнь: для меня не существует запретов. В моих руках умильно урчат и вседозволенность, и безнаказанность. Многие ошибочно полагают эти понятия равнозначными, но я знаю: дела обстоят несколько иначе.
   Вседозволенность – возможность поступать без оглядки на мнение других. Отсутствие ограничений в чем бы то ни было. Как раз мой случай, потому что разрушению невозможно установить границы. Единственный путь борьбы с ним – создавать новое быстрее, чем исчезает старое. Правда, возникает другая трудность: процесс творения, как правило, требует по сравнению с процессом уничтожения куда более существенных приложений и Силы, и прочих полезных вещей. Он требует участия и разума, и сердца. А разрушать можно и с пустой головой, лишь бы в груди клокотала ненависть! Вот, как сейчас… Зачем я их послушался? Зачем задействовал свою волю в деле усмирения Пустоты? Трачу себя на сущую ерунду, когда все остальные наслаждаются незаслуженным покоем! И это притом, что никто и ничто не способно меня наказать…
   Так не должно быть! Хватит платить по чужим счетам! Я могу делать все, что мне угодно? Да! Так что мешает пойти в комнату и получить достойную плату за свои труды? Шадд’а-раф задолжал мне, его сын – тоже. Пожалуй, одной Ирм будет маловато: надо потребовать еще пару-тройку девиц. И никто не посмеет меня упрекнуть! Никто не сумеет наказать! Потому что в полной мере я наделен и безнаказанностью – даром, позволяющим не платить за проступки. Я не стою НАД миром, как мои родичи: я могу сжать его в кулаке и…
   Вдох замер, останавливая глоток воздуха в клетке груди.
   Сжать. Пальцами, которые не всегда меня слушаются, но в этот раз не смогут прекословить своему господину. Стиснуть. Сдавить.
   И что дальше? Остаться на пепелище? Одному? Теперь уже точно – одному? Это ощущение будет не новым и не пугающим, но… Сейчас я могу хотя бы подглядывать, в узенькую замочную скважину, как и чем живет мир. А если дам себе волю, даже подглядеть будет не за кем. Очень долгое время. Целую вечность. Я проживу столько? Даже если проживу, сойду с ума от скуки.
   Черная сеть прожилок на руке бледнеет, словно втягиваясь вглубь.
   Я обладаю могуществом, это верно. Но любая власть хороша только в том случае, если есть, над кем властвовать. А после демонстрации моей «силы» свидетелей и покорившихся не остается. И никто не будет, корчась от страха, петь мне хвалу. Никто не признает мое величие. Так есть ли смысл разбрасываться могуществом по пустякам? Даже таким приятным, как соблазнительная девица в постели? Уж это дитя, совершенно точно, ничего не поймет…
   Обхватываю плечи руками. Надо же, совсем замерз. Сколько вот так сижу на нижней ступеньки лестницы, спускающейся в холл со второго этажа? Час? Два? Огромный витраж окна пропускает через себя лунный свет, но самой Ка-Йи не видно, и установить точное время не представляется возможным. Бр-р-р-р-р! Надо было хоть плащ захватить.
   – Не спится?
   Знакомый голос. Но что здесь делает…
   Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с кузеном.
   Облик не искусанного житейскими соблазнами юноши, медовый водопад волос и ярко-зеленые глаза – это Ксаррон, собственной персоной. Отпрыск Тилирит, такой же надоедливый, бесцеремонный и мудрый, как моя тетушка. Такой же необходимый. Иногда.
   – Какими судьбами?
   – Да так, шел мимо и решил заглянуть, посмотреть на родственника, – беспечно улыбается Ксо.
   – Врешь.
   – Вру.
   Он соглашается с легкостью, заставляющей насторожиться.
   – Что-то случилось?
   – Тебе виднее.
   На мои плечи опускается меховая накидка… нет, целая шкура!
   – Так лучше?
   – Да. Спасибо.
   – Спасибо тебе, – Ксаррон садится рядом.
   – За что?
   – За то, что остался.
   – Остался? – Не совсем понимаю, о чем идет речь. – Магрит просила меня побыть в Доме до весны. Ты про это?
   Получаю щелчок по носу и нелестное определение:
   – Маленький глупец с большими возможностями.
   – Ксо, мне сейчас не до твоих загадок. Выражай мысли проще, хорошо?
   Кузен усмехнулся и извлек из складок одежды фляжку.
   – Глотни, а то дрожишь, как лист на ветру.
   Предложенная к употреблению жидкость что-то мне напомнила. Но когда я собрался задать наводящий вопрос, Ксаррон кивнул:
   – Да, у лекаря твоего знакомого взял. На новом урожае настояно. Нравится?
   – Угу.
   – Я подумал, тебе будет приятно. И вспомнить, и выпить.
   – С чем ты пришел, все-таки?
   Не хочу оттягивать момент ознакомления с истинной причиной появления кузена в моем Доме, потому что просто так сестра не допустила бы этого визита.
   – С выпивкой, – напрашивающийся ответ, сопровожденный грустными смешинками в изумруде взгляда.
   – А еще?
   – Как здоровье?
   Вяло шевелю пальцами левой руки. В смысле: «Так себе, но бывало и хуже».
   Ксаррон качает головой:
   – Телесное – в пределах разумного. А душевное?
   – Почему спрашиваешь?
   – Только не лги, Джерон! Что случилось с тобой этой ночью?
   Что случилось? Да по сути, ничего особенного. Очередной приступ жалости к себе. Вспышка ярости. Новый виток боли, едва не заставивший меня разрушить чужую жизнь. В общем, все, как всегда.
   – Я с трудом удержался от глупости.
   – Какой? – Живой интерес в каждой черточке лица.
   – Э-э-э-э… Мне подкинули для решения очередную задачу.
   – Пухленькую и рыженькую, верно?
   – Ну… Да. И я чуть было ее не «решил». Окончательно и бесповоротно.
   – И что же помогло тебе остановиться?
   – Анализ ожидаемого результата: я понял, что мои действия окажутся бессмысленны и вредны, прежде всего, для меня самого.
   Кузен задумчиво помолчал, переваривая услышанное.
   – Да, эгоизм – полезнейшая вещь на свете!
   – То есть?
   Ксаррон облокотился о ступеньку.
   – Для начала хочу тебя успокоить: то, что недавно происходило, имеет к тебе очень малое отношение. Совсем призрачное. Проще говоря, тобой пытались руководить.
   – Кто?
   – О, это очень любопытное создание. Несомненно, живое. Наделенное разумом и волей. Совершенно самостоятельное и болезненно свободолюбивое.
   – Не тяни!
   – «Лунное серебро». Помнишь? Ты разбил Зеркало Сути и поплатился за сей необдуманный поступок тем, что делишь теперь свое тело кое с кем еще.
   Кузен не насмешничает и не осуждает, просто рассказывает. И что-что, а рассказывать он умеет, потому что не тратит время и внимание слушателя на излишние украшательства, излагая основные для восприятия вещи:
   – «Слезы Ка-Йен», из которых ткется Зеркало, не терпят власти над собой, и стоит больших трудов заставить их делать то, что необходимо. Своим необдуманным поступком ты разрушил их оковы, а заодно позволил нескольким «слезам» проникнуть внутрь себя, чем они с радостью и воспользовались.
   – Слезы Ка-Йен? – вглядываюсь в правую ладонь, приобретшую прежний цвет. – Значит…
   – В твоей крови плещется осколок Зеркала, получивший возможность стать по-настоящему живым. И он хотел отблагодарить за это. По своему, конечно. В меру своей наивности. А скорость Обретения впечатляет. И напоминает мне… Ты читал о Трех Сестрах?
   – Ка-Йи, Ка-Йор и Ка-Йен? Да. Когда-то. Честно говоря, не очень хорошо помню подробности.
   – И не надо забивать голову глупостями! – Посоветовал Ксо. – Легенда о том, как три сестры были изгнаны богами с земной тверди, водной глади и океана небес, конечно, красива и поэтична, но за давностью лет трудно установить, правдива она или нет. Сейчас имеет значение только одно: старшенькая, Ка-Йен, редко посещает наш мир – примерно раз в 450 лет, но с ее визитом происходят очень любопытные вещи… Например, рождаются или пробуждаются гении. Начинаются потрясающие воображение войны. Совершаются великие чудеса. И мир оказывается ближе к Порогу, чем когда-либо… Веселое время.
   – Да уж, обхохочешься! – точка зрения кузена не кажется мне приемлемой, но, пожалуй, соглашусь: в такие времена скучно не бывает.
   – Она скоро пожалует в гости, и не одна: все трое сестричек будут делить между собой Небесный Престол, а, следовательно, мир ждет тройное потрясение.
   – Потрясение?
   – Встреча сразу с тремя прекрасными, но своевольными дамами – суровое испытание даже для очень умелого кавалера, – подмигнул Ксо.
   – Что-то не хочется становиться таковым.
   Невинно поднятая бровь:
   – Умелым кавалером?
   – Тем, кто встретит слияние лун!
   – Ну, тут мы не в силах отказаться. Можем только принять меры, чтобы оно прошло гладко и без отягчающих последствий. Правда, для этого придется много работать. И тебе, в том числе!
   – Это еще почему?
   – Потому что у тебя есть для этого все необходимое. Даже помощником обзавелся… Или, правильнее было бы назвать ЭТО домашним питомцем? Ладно, именованием займемся после, а сейчас… – Ксо мечтательно потянулся и поднялся на ноги. – Пойду, успокою Магрит, а то она, бедняжка, места, наверное, себе не находит.
   – А ты хочешь предложить ей для успокоения свои объятия?
   – И предложу, – пообещал кузен. – И может быть, она даже примет мое предложение… Ах, мечты, мечты! Не засиживайся здесь долго: по ногам дует.
   И Ксаррон стремительно взлетел по лестнице вверх. На второй этаж. К покоям сестры.
   Я улыбнулся ему вслед. Вот значит, почему Магрит настаивала на моем пребывании в Доме: боялась, что, находясь без присмотра, совершу непоправимую ошибку. Боялась, что не справлюсь со своими чувствами. Или не своими?
   «Твоими, твоими, но поданными с другой стороны зеркала…» – подсказывает Мантия, и я так рад ее слышать, что забываю о намерении поругаться.
   Где ты была?
   «Я всегда рядом…»
   Почему не отвечала, когда я звал?
   «Не хотела быть третьей лишней…»
   Лишней – в чем?
   «В твоем споре с самим собой…»
   Разве я спорил? Я… почти дрался.
   «Именно… А от чужой драки всегда лучше держаться подальше, верно?…» – лукавая, но немного грустная усмешка, словно подружка сожалеет о том, что драка – чужая.
   Верно. Расскажи, кто живет в моем теле?
   «Только недолго: здесь, и в самом деле, не жарко, и ты можешь простыть…»
   Торжественно обещаю не болеть! Расскажи!
   «Хорошо, слушай…» – Мантия переходит на тон, приличествующий бродячим сказителям, а не благородной даме. Повеселить меня хочет, заботливая моя… – «Металл, который называют „лунным серебром“, – единственная вещь в мире, обреченная существовать на грани между жизнью и смертью… Проще говоря, имеет собственные разум и волю, но не обладает возможностью свободно их использовать, что, как ты сам можешь догадаться, сказывается на характере не лучшим образом… Подобие жизни „лунное серебро“ обретает лишь с помощью чар, но подобие – лишь мутное отражение, а не то, что его отбрасывает в зеркале бытия…»
   И разумеется, оно ненавидит заклинателя, подарившего столь ограниченную свободу?
   «Да уж, любовью не пылает…» – ехидный смешок. – «Потому что эта „свобода“ оплачивается исполнением чужой воли…»
   Неужели, это настолько больно – подчиняться приказам?
   «Не обладая возможностью делать что-либо для себя? Это убивает… Час за часом… Век за веком…»
   Убивает… Я тоже умру, в конце концов?
   «А ты хочешь жить вечно?…» – Искреннее недоумение.
   Так, как сейчас? О, нет! Надеюсь, надобность в моем существовании когда-нибудь отпадет.
   «Возможно… Но ты об этом вряд ли узнаешь…»
   Да, вряд ли.
   Даже когда решу уйти, не смогу быть уверенным, что за мной в мир не явится новый Разрушитель, приговоренный к тем же ошибкам и той же боли… Хм. Вот и причина не торопиться за Порог: не желаю кому-то еще пройти моим Путем. Хотя бы потому, что на нем слишком много заманчивых развилок, ведущих к разным финалам. Ну да, фрэлл с ними со всеми! Пусть каждый живет своей жизнью. Жизнью, которую заслужил.
   Значит, «лунное серебро» способно жить, только растворенное чарами?
   «Именно, только в текучем состоянии: недаром говорят, что жизнь – это движение… Впрочем, и не удивительно: в любом существе, по праву называющемся живым, есть жидкость, питающая его…»
   А вода? Оно растворяется в воде?
   «Не до конца и…» – пауза, показавшаяся мне нерешительной.
   И? Что происходит?
   «Вода лишь помогает слезам Ка-Йен попасть в живое тело, но не способна подарить им жизнь…»
   Вот! «В живое тело»! Что же мешает частичкам металла…
   «Ожить?… Невыполнение необходимых для этого условий…»
   Каких же?
   «Во-первых, состав крови… Видишь ли, только в крови одной расы „лунное серебро“ может раствориться полностью, теряя малейшие признаки формы и тем самым получая право возникнуть заново: ведь чтобы построить из камней новый дом, нужно сначала очистить с них следы старого раствора… Во-вторых, нельзя получить подарок, прокрадываясь в дом незваным гостем…»
   Подарок? Ты так называешь жизнь?
   «А как еще ее назвать?…» – Удивляется Мантия. – «Она, конечно, часто бывает предметом торга, но за рыночной суетой забывается главное: мать всегда дарит жизнь своему ребенку, а не одалживает или продает…»
   Уговорила. Итак, получить жизнь можно только в дар. Но я никому и ничего не собирался дарить!
   «Не собирался… Истинный дар всегда приносится без ведома дарителя, и в этом состоит его величайшая драгоценность…»
   Хорошо, допустим. Но я и не приглашал осколки войти в меня! Что скажешь на это?
   «О чем ты думал в тот миг, когда разбивал Зеркало?…»
   Ни о чем приятном.
   «Верно… Ты думал о том, что не существуешь, а это первый шаг к осознанию безграничной свободы, и Зеркало услышало твои мысли… Услышало, потому что само мечтало о разрушении границ… Никогда не представляйся пустым местом, любовь моя: тебя тут же поспешат заполнить. „Лунное серебро“ так и поступило, ворвавшись туда, где, по твоим собственным уверениям, ничего не было…»
   Ну и дела… Никогда бы не подумал, что из такой нелепости могут возникнуть большие проблемы.
   «А так оно всегда и происходит…» – кивок умудренной жизнью особы.
   Впредь постараюсь обращаться осторожнее даже с пустячной мыслишкой.
   «Умница!… Так вот, гость вошел в пустой дом, но в своем обычном состоянии ты вскоре исторг бы „лунное серебро“ из крови, однако…»
   Мне пришлось погрузиться в Саван.
   «Да… И более ничто не мешало пришельцу воскресать… А кое-что и помогало…»
   Что?
   «Ты помнишь старую легенду?… Кровь дракона способна исполнять любые желания…»
   Ерунда!
   «Вовсе нет… Просто никто и никогда не добавлял: любые, кроме его собственных… А чего желает узник? Обрести свободу… И свобода была обретена…»
   Угу. За счет моей.
   «Ты об этом жалеешь?…» – Вопрос звучит странно: и вкрадчиво, и тревожно.
   Жалею? Надо подумать. Соседство с кем-то совершенно чуждым и непонятным пока не принесло мне ничего хорошего, а сегодня… Сегодня едва не стало причиной преступления! Это ведь осколки Зеркала будоражили мою кровь?
   «Конечно… „Лунное серебро“ помимо прочих своих качеств обладает очень занятной особенностью: оно, не будучи в состоянии стать счастливым, стремится осчастливить того, в чьем теле находится… Конечно, осчастливить в соответствии со своим пониманием, что приводит к печальным последствиям…»
   Продолжать не надо: результат я прочувствовал лично. От начала и до конца. Значит, оно так восприняло мои стремления? Будто все, чего мне не хватает, это постельные утехи?
   «Уж так-то не упрощай…» – укоризненно насупилась Мантия. – «Твои мысли занимали одиночество и боль, а при виде девочки ты ощутил еще и некоторое родство… Близость ваших положений, которая принесла с собой нежное тепло… Какой должен был последовать вывод?… Нужно вас соединить, чтобы тепла стало больше… Разве не логично?…»