Ивин Александр Архипович. Её легионер

   Как импрессарио, Джон Кемпбелл был гений - через два года о Катрин Кольери знал весь мир. Из провинциальной девчонки с картонажной фабрики она стала кумиром для миллионов. И кто знает, была ли её слава всемирной, если бы однажды её не увидел Джон Кемпбелл?
   - Джон, я должен тебя предупредить, - Данжар говорил в трубку почти шепотом, чтобы не слышали окружающие. - Завтра в газетах будет репортаж о Катрин и её дружбе с Чарли Боксоном. Приготовьтесь к наплыву репортеров.
   - Кто предупрежден, тот вооружен. Спасибо, Рене! - ответил Кемпбелл, и, обдумывая по дороге ситуацию, направился в студию, где Катрин отрабатывала номера для предстоящего тихоокеанского турне. Голубой "шевроле-корвет", к которому уже успели привыкнуть все работники концертной команды, стоял у входа - в последние дни Боксон приезжал за Катрин к концу репетиции. Кемпбелл пригласил их обоих в свой кабинет.
   - Ребята, завтра о вас напишут в газетах. Катрин, не огорчайся на людях. Я прошу вас, господин Боксон, - отвечая на вопросы репортеров, не распространяйтесь на интимные темы. Это - во-первых. Во-вторых - если репортеры будут преследовать вас с утра до вечера, а они обязательно будут это делать, не пытайтесь умчаться от них. Ваш "корвет", конечно, мощная машина, но я не хочу, чтобы вы попали в аварию. В-третьих: не бейте репортеров, это только привлечет к вам ещё больше нездорового любопытства. Простите, что читаю вам прописные истины, но это - часть моей работы.
   - Все в порядке, господин Кемпбелл, я благодарен вам за напоминание.
   Кемпбелл улыбнулся:
   - Катрин, где ты нашла этого скромнягу?
   - На вечеринке, конечно! Где же ещё может познакомиться с приличным парнем порядочная девушка?!
   Все трое рассмеялись, и Кемпбелл подумал: "А ведь мне на самом деле нравится этот легионер. Жаль, что он, как и другие - ненадолго! Или все-таки надолго? Похоже, девочка увлечена им всерьёз. Да, женщинам такие мужики нравятся. Видимо, полковник, вы победили и в этом бою. Ничего, у Эдит Пиаф муж был вообще боксер". Само собой, вслух эти мысли Джон Кемпбелл не высказал.
   Вечером голубой "шевроле-корвет" отъехал от студии и вскоре Боксон заметил группу мотоциклистов, державшихся за "корветом" уже несколько кварталов.
   - Катрин, журналисты часто преследуют вас?
   - Если бы только журналисты! Пять лет назад за мной полгода ходил какой-то тип в грязной одежде. Хорошо, что охрана всегда рядом. Потом он куда-то исчез.
   - Наверное, это тоже - издержки всеобщей любви...
   - Говорят, что маньяки убивают предмет своего обожания, перешагнув грань, разделяющую любовь и ненависть.
   - Вероятно... Давайте поужинаем сегодня в китайском ресторане. Вы умеете пользоваться палочками для еды?
   - Нет, не умею, но однажды пыталась научиться!
   - Я тоже не умею. Пора повторить урок.
   Репортеры, не слезая с мотоциклов, сфотографировали их на крыльце ресторана "Два веселых дракона", что на бульваре Распай, в VII-м округе. За ужином Катрин и Боксон безуспешно пытались овладеть умением есть с помощью палочек, но если большие куски утки по пекински ещё как-то удавалось ухватить, то рис был абсолютно неуловим.
   - Интересная страна - Китай! - рассуждал Боксон. - Более миллиарда население, более пятидесяти веков непрерывной цивилизации... В этой стране заложен необыкновенный потенциал. Когда-нибудь китайцы захватят весь мир, причем сделают это без единого выстрела.
   Когда к чаю подали малюсенькие пирожные, Катрин спросила:
   - Чарли, расскажите о себе что-нибудь интересное...
   - Весной 45-го по парижским улицам на джипе ехал молодой британский сержант Томас Боксон. На одном из перекрестков он остановился около юной парижанки по имени Адель Трево и предложил её подвезти. С тех пор мои родители так и ездят вместе...
   - А откуда у вас шрам на лбу?
   - В детстве упал с велосипеда...
   - Чарли, расскажите мне об ангольских алмазах...
   Боксон захохотал, с соседних столиков начали недовольно поглядывать, так что Катрин пришлось смущенно уточнить:
   - Почему вы смеётесь?
   - Все в порядке, Катрин! Мне этот вопрос задавали все мои знакомые. Но история простая. Моя группа оказалась в окружении. Фронта уже не было, было просто бегство разрозненных людей. И тогда я придумал прорываться не на юг, где нас ожидали кубинцы, а на север, чтобы потом, углубившись в тыл к кубинцам, вернуться в Намибию, но не со всеми отступающими войсками УНИТА, а где-нибудь в другом месте, где боевых действий нет, и кубинцы потому туда ещё не пришли. Первое время мы шли по джунглям пешком, а потом я организовал засаду на дороге, и нам удалось захватить небольшой караван пять грузовиков. Обыскивая убитых, я нашел небольшой, но тяжелый суконный мешочек. Когда его развязал, то обнаружил маленькую горсточку необработанных, но очень качественных алмазов.
   Всего камней оказалось сто десять штук. Каждый камень был примерно в полтора карата. Я объявил о своей находке, и на первом же привале алмазы были разделены по жребию. В моей группе, кроме меня, было двадцать семь человек - каждый получил по четыре камня, всего сто восемь. Оставшиеся два я отдал в пользу раненых. Мне в тот момент на алмазы было наплевать - если бы мы прорвались в Намибию, денег я бы получил больше, чем стоили всё это сокровище, кристаллы-то необработанные, простое сырьё. А если бы не прорвались, то алмазы мне тем более бы не понадобились - Харон перевез бы меня через Стикс бесплатно. Поразительно было видеть, как несколько камушков, размерами меньше ногтя на мизинце, вдохновляют человека! По дороге в Намибию нам пришлось ещё пару раз вступать в бой, и мы не просто победили, но у нас не был убит ни один человек! А так как у нас были грузовики, мы вывезли с собой всех своих раненых, и все они выжили. Вот тогда я даже сам поверил, что могу приносить удачу.
   - Значит, вам просто повезло?
   - А на войне многое зависит от фортуны. Но самая лучшая удача - это та, которая подготовлена заранее. На войне ведь не просто как на войне - на войне следует себя вести, как на войне. Во всех отношениях.
   - Вы - суровый человек, Боксон...
   - Я - командир! Мне доверены жизни моих солдат, я отправляю их в бой, некоторые из них погибнут, поэтому я должен предельно сократить возможные потери. А сложить кучу из трупов - своих или чужих - любой дурак сможет. Простите, мы очень далеко отклонились от алмазной темы.
   - Мне это было интересно, Чарли. А больше вам алмазы не попадались?
   - Нет, такое случается только раз в жизни. Те камни, видимо были украдены с прииска, иного объяснения, почему они оказались у простого шофера грузовика, я не нахожу. Кстати, многие так и не поверили, что я раздал солдатам все найденные алмазы. Бродят слухи, что главную часть сокровища я припрятал в Анголе, и поэтому все время возвращаюсь туда. Ко мне даже обращались покупатели, и уходили от меня огорченными моим непонятным отказом - ведь они предлагали хорошую цену!
   - Чарли, давайте сегодня вечером перейдем на "ты"?
   - Это необходимо?
   - А почему нет?
   - Это может придать нашим отношениям некоторый оттенок фамильярности...
   - Ну и черт с ним! Сейчас мы выйдем из ресторана, и нас сфотографируют на крыльце. Между прочим, я ещё ни разу не была у вас дома.
   - Но ведь и я не был у вас дома, и, помнится, не проявлял особой настойчивости для проникновения...
   - И правильно делали! А сегодня я хочу побывать у вас в гостях. У вас, что, тоже творческий беспорядок?
   - Нет, полный порядок, сегодня днем консьержка должна была убирать. Так что, если вы настаиваете...
   - Чарли Боксон, я настаиваю!
   Они вышли из ресторана и тотчас же сверкнули огни фотовспышек. Репортеры пытались выкрикивать вопросы, но охрана, усиленная по распоряжению Кемпбелла, сумела оттеснить их от "шевроле-корвета". Боксон усадил Катрин в машину, потом подошел к старшему из охраны:
   - Я помотаюсь по городу, затем мы уедем ко мне. Вот адрес.
   - Хорошо, сейчас репортеры повезут пленки к себе в редакцию, за вами если кто и поедет, то мы сумеем их оттеснить.
   - Спасибо, ребята, удачи вам!
   - Вам удачи, полковник!
   Начальник охраны знал свое дело - его "мерседес" задержал пытавшегося увязаться за "корветом" мотоциклиста, и машина Боксона ловко скрылась в переулках Латинского квартала.
   9
   Боксон не установил на то утро будильник, но все равно проснулся, как только солнце поднялось достаточно высоко и сумерки в квартире сменились обычным дневным светом.
   Он решил сразу не вставать, и, повернув голову, смотрел на спящую рядом Катрин. Сейчас, когда её темные глаза были закрыты, лицо выглядело каким-то новым, непривычным. И Боксону нравилось то, что он видел. Обманывать самого себя бессмысленно - все-таки он любил эту женщину.
   Вчера вечером швейцар изо всех сил старался сохранять невозмутимость, увидев рядом с Боксоном саму Катрин Кольери. Консьержка в тот час уже ушла к себе, и потому обошлось без лишних восторгов. Впрочем, в этом доме видеть знаменитость было в порядке вещей.
   - А я не сплю, - сказала вдруг Катрин, не открывая глаза.
   - А как ты догадалась, что я тоже не сплю? - удивился Боксон.
   - Ты слишком старательно сохраняешь неподвижность, и твое дыхание стало тише. Я чувствую.
   - А ещё что ты чувствуешь?
   - Я чувствую, что мне с тобой спокойно, - она по-прежнему не открывала глаза. - Не знаю, почему. От тебя идет какая-то волна силы и уверенности. Мне с тобой хорошо и спокойно.
   - Персиковый сок будешь пить?
   - У тебя потрясающая манера менять тему разговора. Да, буду. Мне рассказывали, что ты не пьешь кофе по утрам.
   Он принес из холодильника персиковый сок, и только тогда она открыла глаза, чтобы взять стакан. Катрин села на кровати и Боксон заметил:
   - Мне нравятся веснушки на твоей груди...
   - Ага, вчера вечером ты мне об этом уже говорил.
   - Если тебе это неприятно, я могу об этом не упоминать...
   - Глупый Чарли! Женщине не может не нравиться, когда мужчина восхищается её телом.
   - Помнится, кто-то мне об этом рассказывал...
   - Да ну?!
   - Чтоб мне провалиться! Но это было так давно, что я уже не помню подробностей.
   - Придется мне освежить твою память.
   - Тогда миллионы мужчин с острой памятью сдохнут от зависти!
   - Мне наплевать на миллионы других мужчин! Хотя без них было бы невыносимо скучно.
   - Ты умеешь быть женщиной, - сказал Боксон, когда Катрин обняла его. Я говорю не о сексе, его техника - ещё не самое главное. Нет, ты просто знаешь, как и что нужно мужчине. Вот ты сейчас всего лишь обняла меня - а ведь именно это мне и было нужно...
   - Ты очень хороший, Чарли...
   - Просто я люблю тебя, темноглазая женщина...
   ...В полдень Боксон вышел на улицу к газетному киоску. На первой странице скандального таблоида "Молва" выделялся огромный заголовок: "Наша Катрин и палач Анголы". На развороте - несколько фотографий: Катрин Кольери на сцене Карнеги-холла, Боксон с бутылкой виски на фоне горящего грузовика, перебинтованный чернокожий мальчик, которому взрывом мины оторвало обе руки, Боксон и Кольери в парке Версаля, и они же - на крыльце китайского ресторана. Прилагаемая статья была выдержана в надрывно-истерических тонах.
   Менее скандальные газеты тоже вынесли событие на первую полосу, но заголовки были более сдержанны. Боксону больше всего понравился заголовок из "Либерасьон": "Её легионер", с намеком на известную песню Эдит Пиаф. Он купил и другие газеты.
   - У тебя убийственный вид из окна и почему-то нет африканских сувениров, - такими словами встретила его Катрин, глядя на глухую кирпичную стену дома напротив. - Здесь раньше была комната горничной, да?
   - В моей пещере нет окон, - ответил Боксон. - У меня только запасные выходы. А африканские сувениры крайне опасны для белых - сенегальцы однажды мне рассказали, что в маски и статуэтки местные колдуны вселяют злых духов, и купивший сувениры турист, вернувшись домой, болеет и умирает от малопонятной и неизлечимой болезни. Я поверил сенегальцам. Кстати, представь себе, Кемпбелл не ошибся - мы с тобой в газетах!
   Она полистала страницы, задержав внимание на военных фотографиях Боксона.
   - А ты не лишен позёрства!
   - Это не позерство, это жизнь на сто десять процентов. Я не виноват, что обыватели не могут мне простить серость своего существования.
   Катрин остановилась на статье про палача Анголы.
   - Это тоже жизнь на сто десять процентов?
   - Это больше, чем просто жизнь. Это - её изнанка.
   - Ты ставил мины в Анголе?
   - Я не только ставил мины в Анголе, я там воевал.
   - На твоих минах могла взорваться дети?
   - Ещё как могли. На войне как на войне.
   - Я понимаю, что на войне, как на войне, но... Этот ребенок мог взорваться на твоей мине?
   - Мог.
   - Ты понимаешь, насколько это страшно?
   - Страдания детей - это самое страшное, что может быть в жизни, Катрин. Я могу привести сотню аргументов в свое оправдание, доказывать тебе, что я ничуть не виноват, но я никогда не вру сам себе - и за свои грехи я отвечу сам. Я, конечно, могу попросить тебя никогда не касаться этой темы - и ты, возможно, выполнишь мою просьбу, но мой грех от этого не будет легче, да и не хочу я, чтобы между нами была хоть какая-то зона молчания. Когда я выбрал свою дорогу, я знал, на что шел. "Палач Анголы" это, пожалуй, слишком громко, но на войне как на войне, прости за повторение. Я ставил мины, я стрелял в людей, я резал их ножом, я воевал. И я знаю, насколько это страшно. И осознание этого греха - плата за ту свободу, которую я имею, это цена тех денег, которые мне платят. Кто-то назовет эти деньги грязными, но мне нравится моя жизнь - даже если я ей иногда безумно рискую. Что, разумеется, не является для меня оправданием. Кстати, моя рубашка тебе очень к лицу.
   - Намек сменить тему?
   - Тему солдатского греха и покаяния можно продолжать бесконечно. Если это тебе доставит удовольствие, я готов говорить о псах войны часами - все это было продумано и передумано за долгие годы тысячу раз. И вывод я сделал такой: нам нет никаких оправданий, кроме одного - за свои грехи мы платим своими жизнями, что весьма немало. Будем рассуждать дальше?
   - Не нужно, я все понимаю, Чарли. Франция содержит Иностранный легион - и потому во Франции к наемникам относятся с пониманием. А понять - значит простить.
   - Стоп! - воскликнул Боксон. - Самобичевание нам ни к чему. Приступим к завтраку. Тебя устроит холодная ветчина и кофе по-колумбийски?
   - Что такое кофе по-колумбийски?
   - В кофе добавляют несколько сухих листочков коки. Получается интересная смесь.
   - Так ты ещё и наркоман?
   - Ни в коем случае! Просто я вспомнил один рецепт. Меня научили ему в Никарагуа. Как давно это было!
   Но сухих листочков коки у Боксона не обнаружилось, и Катрин ехидно обвинила его в хвастовстве. Боксон обвинение отрицал:
   - Если бы я просто хвастал, то предложил бы кофе по-кайеннски - с перцем. Вероятно, это было бы весело!
   Их смех был прерван зуммером телефона.
   - Господин Боксон! - звонивший с первого этажа швейцар был смущен, хотя и старался это скрывать. - Тут у входа стоит десяток репортеров, что рекомендуете делать?
   - Никого не пускайте в дом, если захотите отвечать на вопросы, то отвечайте предельно честно - они все равно дознаются до правды. Жильцы очень недовольны?
   - Они не в восторге, - скупо сообщил швейцар.
   - Понятно. Мы скоро уедем. Во двор репортеры не пробрались?
   - Они дежурят у главного входа, но парочка пасется возле вашего "корвета".
   - Мы выйдем через лестницу для прислуги. Выезд со двора свободный?
   - Да, я никому не разрешаю там стоять.
   - Интересно, - задумчиво произнес Боксон, возвращаясь к столу, почему репортеры не замечали нас целую неделю и почему они ни разу не позвонили мне по телефону?
   - На первый вопрос, Чарли, ответить очень легко, - в голосе Катрин послышалась грусть. - Я стала настолько привычной частью парижской жизни, что на меня уже не обращают внимания. Понадобилась целая неделя, чтобы заметить, что я не одна. Скорее всего, репортерам об этом сообщил кто-то из студии. Такие тайные осведомители есть в команде любого артиста.
   - С явлением шпионажа я знаком, - бодро подхватил тему Боксон. - Когда я разрабатываю очередную операцию, то кроме меня, никто не знает даже общего плана. Думаю, что именно поэтому я до сих пор жив. И не сосчитать, сколько парней пропало только из-за того, что позволили себе намекнуть самым надежным людям самые ничтожные детали своих проектов! Но все же: почему репортеры ни разу ещё сюда не позвонили?
   - Опять же очень просто, Чарли. Когда мы вчера приехали, я отключила телефон.
   - Зачем?!
   - Я не хотела, что бы хоть кто-нибудь мешал нам. Я хотела, чтобы нам было спокойно и хорошо.
   - Спасибо тебе, моя темноглазая женщина... Мне действительно с тобой очень хорошо...
   Затрещал телефон. Боксон взял трубку.
   - Полковник Боксон? Вас беспокоят из редакции "Фигаро". Можно ли договориться с вами об интервью?
   - Пока нет, - Боксон прервал разговор, подключил автоответчик и убавил звук динамика до минимума.
   - Вот так нам тоже особо не помешают, - сказал он Катрин и спросил: Тебе во сколько надо быть в студии?
   - Через час, Чарли. Скоро поедем, я только переоденусь...
   Телефон время от времени трещал, автоответчик записывал слова дозвонившихся. Голубой "шевроле-корвет", возглавив небольшой караван из репортерских мотоциклов и автомобилей, направился в сторону студии Катрин Кольери.
   10
   Среди телефонных сообщений, записанных автоответчиком, было и приглашение живописца Алиньяка посмотреть на готовый портрет певицы.
   В великолепной монмартрской мансарде с видом на Эйфелеву башню Боксон встретил Алиньяка и Николь Таберне.
   - Чарли, ты опять оскандалился! - смеялась актриса.
   - Николь, - отвечал Боксон, - меня теперь будут любить все женщины мира, но, если серьёзно, то мне страшно.
   - Почему?!
   - О, рядом с Катрин Кольери я - никто! Рано или поздно это поймут все - и она в том числе. И тогда я буду ей в тягость.
   - Чарли, - вмешался Алиньяк, - прекрати говорить глупости. Наконец-то рядом с Катрин Кольери появился настоящий мужчина - на это намекают все воскресные газеты мира! И вообще - лишней рекламы не бывает.
   - Николь, как у тебя дела? - сменил тему Боксон. - Автоответчик твоего телефона не располагает к откровенности.
   - Американец протрезвел и пообещал вывести мой образ в своем очередном романе. В театре время отпусков, наверное, поеду с этим янки в Грецию - он мечтает побывать на родине Онассиса.
   - В Греции отличный бренди "Метакса", рекомендую.
   - Ты собираешься смотреть портрет, или пришел рассказывать свои дорожные впечатления? - спросил Алиньяк.
   - Показывай портрет, Жан-Луи, и никогда не вмешивайся в разговор мужчины и женщины.
   - Никогда не говори "никогда"! - Алиньяк стремительным движением снял с картины чехол.
   - Вот дьявол! - почему-то на испанском языке воскликнул Боксон; потом подошел к портрету почти вплотную, потом на несколько шагов назад, потом чуть в сторону, чтобы взглянуть на картину сбоку.
   - Слушай, Жан-Лу, - заговорил Боксон, - то, что ты - гений, тебе уже говорили. Когда будут описывать историю твоей жизни, я надеюсь, что упомянут и меня. Жан-Лу, я не знаю, чем отблагодарить тебя за твой талант. Ты опять создал шедевр - и я заявлю об этом под любой присягой. Парень, я горжусь дружбой с тобой!
   Портрет был прост: Катрин Кольери в белом на солнечно-розовом фоне, с предельно-фотографической точностью изображения - в скрупулезной манере Жан-Луи Алиньяка. Ощущение радости и нежности коснулось Боксона, картина сияла величием шедевра, подчеркнутого своей простотой.
   - Николь, - сказал стряхнувший наваждение Боксон, - зачем ты пришла именно сейчас? Я не могу в твоем присутствии восторгаться другой женщиной!
   - Похоже, Чарли, ты действительно влюблен, - в голосе Николь скользнула печаль. - Мне осталось только позавидовать ей.
   - Николь, это, конечно, слабое утешение, но гораздо раньше её у меня была ты... - дерзнул смягчить огорчение Боксон.
   - Дурак ты, Чарли! - усмехнулась актриса. - Впрочем, как и все мужчины. Наоборот, я рада за тебя. Если, конечно, можно за кого-то радоваться. Люби свою певицу, вы с ней потрясающая пара.
   Боксон молча подошел к Николь, поцеловал ей руку, потом повернулся к наблюдавшему эту сцену Алиньяку:
   - Когда женщина понимает мужчину, это похоже на счастье!..
   - Поставь свечу своему святому, Чарли! - отозвался Алиньяк, - Ты выглядишь счастливым, возблагодари своего ангела за это.
   ...В маленькой церкви Сен-Мартин в послеполуденный час было сумрачно, прохладно и тихо. Боксон зажег свечу перед распятием, перекрестился, присел на скамейку. Даже самому себе он не мог бы ответить честно: верит он в Бога или нет. Когда заходил разговор о религии, Боксон обычно говорил так: "В мире столько горя, что если бы был Бог - он бы этого не допустил". Но, отправляясь на очередную боевую операцию, Боксон заходил в церковь - просто поставить перед распятием свечу. На войне, в постоянном соприкосновении со смертью, стать суеверным очень легко - подмечено давно и весьма точно. Полковник допускал лишь минимум суеверия - он не мог позволить себе роскошь зависимости от мелких случайностей и неумных ритуалов.
   Чаще всего Боксон ходил в церковь просто посидеть, отдохнуть от суеты, поразмышлять под звуки органа или хора, или фисгармонии - в зависимости от того, где находилась эта церковь - в Париже, в африканском городке или в гватемальской деревушке.
   В церкви Сен-Мартин Боксон обратился к Богу с такими словами: "Господи, я благодарен тебе за твою милость ко мне. Господи, храни любимую мою - Катрин. А ко мне, Господи, будь просто справедлив".
   "Бог не лавочник и торговаться с ним - святотатство" - говорил Боксон, рассуждая иногда о загробной жизни и о грядущем Апокалипсисе; и никогда не позволял себе вульгарного: "Не согрешишь - не покаешься!"
   Священник появился почти бесшумно, он шел по проходу между рядами скамеек очень медленно; остановился в нескольких шагах, и Боксон повернулся к нему лицом. Священник спросил:
   - Как давно вы не были на исповеди, полковник?
   - Вы обратились ко мне очень странно, святой отец, обычно служители Божьи называли меня "сын мой"...
   Священнику было далеко за шестьдесят, на правой стороне лица отпечатались глубокие рубцы от ожогов.
   - Хорошо, сын мой, но вы не ответили на вопрос...
   - Последний раз я был на исповеди десять лет назад, в Пуэрто-Барриас, в Гватемале. Около той церкви партизаны прятали оружие, и чтобы дождаться связного, не бросаясь в глаза, я укрылся в исповедальне. А через месяц отца Диего убили люди из "эскадрона смерти". Убийц, конечно, никто и не искал. Почему вы назвали меня полковником?
   - Я читаю не только "Чивилата Католика", но и светскую прессу. В последние дни там часто упоминается некий полковник на голубом "корвете". А вы приходите в нашу церковь уже лет пять, не так ли?
   - Вы наблюдательны, святой отец! Мне нравится Сен-Мартин - у вас всегда тихо, благопристойность молитвенного места не нарушается праздношатанием туристов и фальшивым благочестием фарисействующих мирян... - Боксон развел руками, как бы приглашая воочию убедиться в правоте своих слов.
   - Сын мой, - продолжил священник, - я много читал о вашей жизни. "Не судите, да не судимы будете" - сказано в Евангелии. Каждый примет свою кару за свои грехи. Не желаете ли облегчить душу свою исповедью?
   - Святой отец, Всевышний знает все мои грехи. Я не хочу уподобляться тем итальянским гангстерам, которые, убивая человека, не забывают перекреститься, а их жены занимают в церкви лучшие места, демонстрируя свою набожность на залитые кровью деньги...
   - Эта набожность не спасет их от справедливого наказания - Всевышнего обмануть невозможно...
   - Именно поэтому я не буду его обманывать. Лучше я просто пожертвую свою малую лепту на дела церкви...
   Боксон подошел к кружке для пожертвований и вложил в неё купюру.
   - Да не оставит вас милость Божия, полковник!.. - священник сотворил крестное знамение вслед выходящему из храма...
   ...Вечером, рассказывая Катрин об этом разговоре, Боксон добавил:
   - В 40-м году отец Огюст был капралом. Когда немцы выжигали огнеметами последних защитников линии Мажино, он дал обет: если выживет, посвятит свою жизнь Богу. Он выжил. Эту историю мне как-то рассказал продавец свечей.
   - Ты странный солдат, Чарли, - тихо сказала Катрин. - Ходишь по музеям, по театрам, на органные и симфонические концерты, ходишь в церковь, хоть и сомневаешься в существовании Бога, и даже книгу написал. А как же известная солдафонская тупость?
   - Катрин, все армейские анекдоты придумали сами солдаты, чтобы было чуть веселее служить. Я офицер, и уровень моей эрудиции должен быть очень высоким, как и уровень моего интеллекта. Я должен быть примером для своих солдат, я должен вызывать к себе уважение. Это очень тяжело, поэтому многие довольствуются лишь авторитетом своих погон, а не авторитетом своей личности. Командир должен быть лидером - не только по должности, но и по своим персональным качествам. К тому же я не просто офицер - я наемник. А у наемников плохой командир немедленно остается без солдат - туда ему и дорога!..
   11
   Самолет в Сидней улетал из аэропорта "Орли" рано утром, гастрольная команда уже собралась в автобусе, на нем всех отвезут прямо к трапу. Боксон и Катрин Кольери прощались у дверей.
   - Гастроли продлятся месяц, что будешь в это время делать? - спросила она, глядя на Боксона поверх сдвинутых на кончик носа зеркальных очков.