Калмыков Юрий. Повеситься в раю

   Ещё долгое время телохранитель будет сотни раз в день убеждаться, что он может двигаться в любой момент, когда пожелает, и что у него отличная реакция. На фоне этого потрясения он даже ни разу не задастся вопросом: «А как же Долговязый прошёл через закрытую дверь?»
   Перед входом в отделение появился черный джип с мигалкой и правительственными номерными знаками. Человек, сидящий на правом переднем сиденье, ловко выскочил из машины и открыл перед Долговязым правую заднюю дверь. Долговязый скрючился на заднем сиденье автомобиля, глядел на муху и безутешно плакал, бормоча нечленораздельную чушь. А автомобиль тем временем нёсся по Москве на бешеной скорости с включёнными мигалками и завывающей сиреной по разделительным и встречным полосам движения. Туда, к центру Москвы, к Ильинке, где в одном из солидных кабинетов вёл приём один из самых могущественных чиновников в стране.
   Ежедневно у кабинета Калошина сидели в очереди на стульях человек шестьдесят тех, кто удостоился приёма. Среди них были министры, губернаторы, генералы, телеведущие, политические лидеры, главы нефтяных компаний, короче говоря, все «узнаваемые люди».
   Принимал Калошин не более пятнадцати человек в день, но очередь сидела вся целиком, все шестьдесят человек.
   В этот день тишину приёмной разорвали вопли и завывания долговязого дебила с большой шишкой на левой стороне лба, который шёл в больничном халате, перепачканном кашей, в шлёпанцах, и нёс перед собой в руках какую-то грязную тряпочку. Слюни текли у него изо рта и падали на ковровую дорожку. Сзади его сопровождали два человека атлетического телосложения, коротко стриженных, в безукоризненных костюмах и, заметьте, в галстуках.
   Войдя в кабинет Калошина, Долговязый завопил ещё громче.
   – Па-па-шёл в-вон! – заорал Долговязый в лицо толстому генералу с тремя звёздами на погонах, сидевшему на приёме. Обалдевший генерал уставился на Калошина. Тот небрежно махнул ему рукой, и генерал поспешил покинуть кабинет.
   – Му-му-ха!!! – произнёс между рыданиями Долговязый, положив на стол перед Калошиным платок с раздавленной мухой, как бы говоря: «Этого не может быть!»
   – Это ужас-ужас! – испуганно пробормотал чиновник.
   И по его реакции Долговязый понял, что сделать ничего нельзя. Он бессильно опустился на стул, положил на стол голову и забарабанил руками по столу, разразившись беззвучным плачем. Калошин похлопал его по плечу.
   – Му-му-ха! – поднял голову Долговязый и посмотрел Калошину в глаза.
   Калошин был не на шутку встревожен и сочувственно кивнул головой, но потом взгляд его упал на грязный и вонючий платок с раздавленной мухой, и на его лице промелькнуло отвращение, несмотря на то что он был опытнейшим политиком и конечно же знал, что с демонами нужно быть особенно осторожным. Всякий разговор с демоном – это высший пилотаж для политика, и сложность здесь заключается в том, что демону нельзя врать.
   Долговязого обмануть невозможно! Эта реакция Калошина стала для него новым потрясением!
   – Ти-ти!!! – вскочил на ноги Долговязый, показывая на Калошина крючковатыми пальцами. Отвращение к мухе было для него равносильно предательству.
   – Нет! Нет! Я предан мумухе! – испугался Калошин. – Но, она же раздавлена!
   Долговязый, уже не слушая Калошина, схватил платок с драгоценной мухой, сделал несколько шагов по направлению к выходу, прижал платок к своему лбу и упал замертво.
   На лице Калошина теперь уже было явное отвращение вперемешку со страхом. Он нажал на какую-то кнопку, пришли люди и унесли Долговязого. Потом он нерешительно поднял главную телефонную трубку.
   – У нас проблемы, – проговорил он, вытирая пот со лба.
   Ночью Долговязый был перевезён в морг больницы и положен рядом с самым несчастным человеком на земле. А по больнице распространился слух, что на лбу у Долговязого с правой стороны образовалась точно такая же шишка, что и с левой стороны, и что стал он похож на чёрта с рогами. А Дядя Ваня Пророк авторитетно заявил, что муха была вторым рогом Долговязого.

КОНЕЦ МАКСИМЫЧА СТУКАЧА

   Альфред продолжал выслеживать свою жертву. С исчезновением Долговязого Максимыч резко изменился. Раньше он выглядел весьма моложаво для своих лет, был всегда собранным и задиристым. Теперь он выглядел каким-то пришибленным и усталым, постоянно озирался по сторонам, всего пугался, не вступал ни в какие споры и дискуссии.
   Минут через десять Максимыч должен был пойти в туалет. Организм у него работал как часы. Об этом Альфред узнал, слушая шутки больных по этому поводу.
   С перекинутым через плечо полотенцем Альфред передвигался к концу коридора, от одной группы больных, обсуждавших новости, к другой. Он делал вид, что очень заинтересован пустой болтовнёй о Долговязом и его мухе и изредка бросал какие-нибудь фразы, вроде:
   – Да? Вы тоже слышали, как он вопил?
   – О! Не то слово! Я выскочил в коридор, а Долговязый с мухой в руках орёт, закинув голову назад, а рядом с ним бежали два вот таких здоровых таракана!
   Альфред услышал массу нелепых подробностей.
   – У нас в палате лопнуло оконное стекло от его воплей, когда он проходил мимо, а в четвёртой палате взорвались две электрические лампочки.
   – А я ел варенье из банки в этот момент, и у меня ложка изогнулась, и всё варенье из ложки вылилось на халат. Вот так я её держал! Вот она! – Высокий больной в очках демонстрировал всем странно изогнутую чайную ложку.
   Альфред заметил, как Максимыч вышел из своей палаты и, оглядевшись по сторонам, отправился к концу коридора.
   – Ну, прямо Дэвид Копперфилд! – проговорил Альфред, и не торопясь пошёл вслед за Максимычем.
   Альфред шёл в странном медленном темпе. Это был своего рода танец. Каждый шаг наполнялся силой, и ничто не могло ему помешать. Какой-то больной шёл перед ним с явным намерением зайти в туалет.
   «Ну, куда же ты?!» – мысленно произнёс Альфред, глядя ему в спину. Больной нерешительно остановился и почесал затылок.
   – А! Полотенце забыл! – произнёс он, ни к кому не обращаясь, – потом схожу! – Он развернулся и пошёл в обратном направлении.
   «Я только иду мыть руки, но шанс не упущу», – мысленно произнёс Альфред, открывая дверь.
   Максимыч сидел на унитазе. Хотя в туалете было несколько кабин, он выбрал ближайшую к выходу, у которой отсутствовали двери и боковая стена. Видимо, он хотел избежать неожиданного нападения Альфреда.
   – А! А! А! – в приступе страха заорал Максимыч Стукач.
   Альфред спокойно шагал вперёд. И тут Максимыча Стукача всего перекорёжило. С глазами, полными ужаса, он схватился за сердце. Альфред открыл кран умывальника, но потом повернулся в сторону Максимыча Стукача и ясно понял, что тот умирает сам.
   «Что бы на моём месте сделал Совершенный Бог?» – спросил себя Альфред.
   Он с равнодушным видом подошёл к скрюченному на унитазе от боли и ужаса Максимычу Стукачу и помочился прямо на его мерзкую физиономию. В этот момент жизненный путь Максимыча Стукача завершился.
   Альфред помыл лицо и руки, вытерся полотенцем и пошёл к себе в палату, поражаясь тому, что он только что сделал, не испытав при этом никаких чувств и эмоций.
   «Преднамеренно, хладнокровно, и ни малейшего раскаяния, – подумал Альфред. – Всё встало на свои места».

КРОССВОРД

   Скомарохов не переставал удивляться тому, что далеко не каждый стремится побеседовать с Иисусом. Сейчас, когда они вошли в палату, из неё сразу же вышло несколько человек. Скомарохов остановил одного из них. Скомарохов не помнил, как его зовут. Этот больной с серебряным крестиком на шее был заметен тем, что всё время стрелял у кого-нибудь сигареты.
   – А вы не хотите побеседовать с Иисусом? – спросил его Скомарохов.
   – Мне с ним вот так нужно побеседовать, – он провёл ребром ладони по горлу, – но в данный момент никак не могу! Идти надо! Там принесли новый кроссворд, без меня не начнут. Обязательно!!! Обязательно подойду!
   И, конечно же, он не подошёл. Но были и другие, те, для кого эта беседа была последней надеждой.

СТАРЫЙ ЕВРЕЙ

   – Я здравомыслящий человек, – сказал старый еврей. – А здесь я потому, что душой болею за свой народ, и выходит, что я душевнобольной.
 
   Умеют же люди находить себе занятия по душе! Конечно! Не за своих же знакомых душой болеть!
 
   Он был в круглых очках, кипе, и иногда поглаживал свою почти седую бороду. На тумбочке лежал двойной свиток Торы с закладкой в виде металлической руки. Напротив сидел Иисус, а чуть в отдалении Скомарохов.
   – Я знаю, почему прошлым разом вы появились именно среди евреев. Потому что все народы со временем войдут в царство божие, и разумные народы, и те, что сейчас совсем ещё дикие, но последним будет еврейский народ.
   – Как? – от удивления проявил несдержанность Скомарохов. – Среди евреев так много талантливых, умных людей! Почему последним?
   – Я Мойша Рабинович, мне 77 лет. У меня есть свой дом, хороший дом. У меня есть жена, дети и внуки. Я не бедный человек, меня уважают, и я мог бы свои последние годы наслаждаться жизнью в своём доме. Почему я предпочитаю находиться здесь, а не в своей семье? Вы думаете, я сошёл с ума?
   Скомарохов пожал плечами.
   – Все пожимают плечами, а я сижу здесь и плачу за свой народ. Да, среди евреев талантливых и умных, возможно, больше, чем среди других народов. Всё дело в воспитании. Вот среди русских, например, умные люди появляются не благодаря воспитанию, а вопреки вашему воспитанию, Скомарохов.
   – Вопреки нашему воспитанию? – переспросил Скомарохов.
   – Можете не пожимать плечами, я не про вас говорю. Именно вопреки бездарному воспитанию становятся умными, пробиваются талантливые. У нас всё иначе. Правильно воспитанный еврей становится умным, хитрым и изворотливым. Иначе наш народ не смог бы выживать во враждебном окружении. Нас бы просто уничтожили.
   Старый еврей вздохнул и погладил рукой тору.
   – Евреи научились быть умными, чтобы выживать в агрессивной среде, но никто и никогда не учил евреев, как нужно жить в атмосфере любви. Всегда нужно было бороться за выживание. И вот я сейчас здесь, поскольку в моей семье тоже агрессивная среда, при всём внешнем благополучии.
   Мойша показал на Тору и сделал жест, который Скомарохов понял как «минимум».
   – Хоть сколько-нибудь она учит этому?! Тора здесь бесполезна. Мой народ не умеет жить в неагрессивной среде и сам создаёт агрессивную среду даже внутри семьи. Я здесь чувствую себя комфортнее, чем в собственной семье.
   Больше всего я ценил свой ум и интеллект, как и раввины две тысячи лет назад. Ваше учение казалось тогда невежественным, и только невежественные люди могли следовать за вами. Если бы еврейский народ последовал за вами, то как бы он смог существовать в агрессивной среде? И сейчас, когда на земле миллионы христиан, царство небесное не приблизилось и на йоту. Я понимаю, что не вы создавали христианскую церковь. Церкви создают политики для своих политических целей. А ничто, как известно, не выше сути своей.
   Но вы возвещали миру приближение царства небесного, а я знаю, что царство небесное должно прийти, иначе бессмысленно существование всех народов на земле. Но я попытался создать маленькое царство любви внутри своей отдельно взятой семьи, и что же? В итоге я скрываюсь здесь от своей горячо любимой семьи, где все друг друга страстно любят. Всю силу своего ума, все старания я направлял на то, чтобы расцвела любовь в моей семье, но намного проще мне было бы построить финансовую империю.
   – Конечно трудно, с вашим-то характером! – усмехнулся Скомарохов.
   – Что да, то да, – ответил Мойша, – характер у меня не из приятных, в противоположность вашему. Вы общительны, обаятельны, всеми любимы. Только вот жена ваша почему-то бежит от вас как от чумы.
   – Это другой вопрос, – сконфузился Скомарохов.
   – А я не жду другого ответа. Так вот, мой дед был деловым партнёром Соньки Золотой Ручки. Это была умнейшая женщина. Её сгубила любовь к ничтожнейшему человеку. Из-за любви Сонька потеряла свой разум и в конце концов погибла. Две тысячи лет назад еврейский народ потерял бы разум, если бы последовал за вами. Между разумом и любовью всегда есть противоречие, как его ни сглаживай. И весь христианский мир был бы давно уничтожен, если бы жил в любви, согласно вашему учению. Этого не происходит потому, что на самом деле никто за вами не следует. Все только стремятся или делают вид, что стремятся, но мало кто имеет веру хотя бы в один карат.
   Он опять скорбно вздохнул.
   – Я много думал. Я думаю всю жизнь. Чем сильнее разум, тем труднее отказаться от него и сгореть, как мотыльку, в царстве любви. Скажите мне, пожалуйста: почему существует противоречие между любовью и здравым смыслом? Ведь Бог должен был это как-то предусмотреть. И что теперь с этим прикажите делать?
   – Где вы видите царство любви? – спросил Иисус. – Только сумасшедшие могут говорить об этом, не видя, что происходит вокруг!
   – Как? Но вы же сами говорили, что приблизилось царство небесное!!! В книгах написано!
   – Не верьте тому, что написано. Я отказываюсь от всех своих слов!
   Тут прямо за окном, сверкнула молния, и одновременно прогремел сильнейший гром. И тьма на несколько мгновений опустилась вокруг.
   – Я разочарован в людях и не буду больше ни перед кем распинаться, что-то доказывая. Всё это, как вы видите, бесполезно. – Иисус встал, показывая, что беседа закончена.
   – Всё бесполезно и бессмысленно, – ошарашено пробормотал старый еврей, – и царство любви не наступит никогда, даже в моей семье.
   – Никогда, – подтвердил Иисус и направился к выходу. А Скомарохов поспешил выйти из палаты.
   – Что же мне делать? – спросил старый еврей.
   – Страдайте! – ответил Иисус, повернувшись снова к Мойше.
   – За весь еврейский народ?
   – За весь еврейский народ.
   – Спасибо! Это очень щедрое предложение! Буду продолжать страдать.
   – Вы не умеете страдать.
   – Как?! А чем же, по-вашему, я занимаюсь здесь всё это время?
   – Страдать нужно осознанно. Я рекомендую вам страдать натощак три раза в день перед едой по тридцать минут и вечером перед сном не менее полутора часов. И ни в коем случае не размышлять! В счёт идёт только Чистое Страдание!
   – Вы, конечно, шутите?!
   – Как бы я ни шутил и что бы я ни сказал, мои слова – это сама истина. Я не могу сказать ничего, кроме истины.

ОТВЕТ АДМИНИСТРАЦИИ

   В больнице отключили электричество, и это вызвало бурю эмоций. Был светлый летний вечер. Отключение электричества пока отразилось только на приготовлении ужина. Было объявлено, что ужин переносится на неопределённое время.
   В телевизионный холл стекался народ. Пронёсся слух, что сам Барабайс – главный электрик – страны прибыл в больницу, чтобы лично отключить электричество. Дмитрия это очень развеселило. Он заметил Станислава, стоящего у окна в коридоре, и подошёл к нему, чтобы поделиться новостью. В этот момент Станислав поспешно отпрянул от окна.
   – Кого вы там увидели? Случайно не Барабайса? – со смехом спросил Дмитрий.
   – Барабайса!
   – Ха-ха-ха! – рассмеялся Дмитрий. – Барабайсу, конечно, делать больше нечего!Хлебом не корми – дай отключить свет в психушке!
   Дмитрий сам посмотрел в окно. Во дворе стоял человек, которого довольно-таки часто можно было увидеть на экранах телевизоров. В этот раз Барабайс был одет в какие-то брезентовые штаны и рабочую куртку. Он деловито отдавал распоряжения рабочим, которые откапывали какой-то кабель. Увидев в окне Дмитрия, Барабайс, ехидно улыбаясь, помахал Дмитрию рукой.
   И в этот момент где-то рядом сверкнула молния и одновременно прогремел сильнейший гром. Барабайс от неожиданности сел на четвереньки и отполз на несколько шагов в сторону.
   Дмитрий повернулся к Станиславу, стоящему в стороне от окна.
   – Действительно, очень похож, прямо вылитый Барабайс!
   – Дима, он не просто похож на Барабайса – это и есть Барабайс.
   – Но, Станислав…
   – Я с ним знаком и неоднократно встречался – это он!
   Дмитрий снова посмотрел в окно. Барабайс в рабочей спецовке поспешно садился в правительственный автомобиль.
   – Уезжает, – сказал Дмитрий, и Станислав тоже взглянул в окно.
   – Если бы мне кто-то рассказал, то я бы не поверил. Хорошо, если он меня не узнал.
   – Это ему нужно бояться, чтобы его не узнали!
   И оба отправились в телевизионный холл, где начинался стихийный митинг. Пророк Дядя Ваня терпеливо ждал, когда все рассядутся на свои места и наступит тишина.
   – Братья мои… И сёстры, – добавил он, заметив Эллочку, – сегодня наш воин Самурай нанёс поражение самому Дьяволу! Он ударил в самое сердце Дьявола – убил мерзкую муху и тем самым уничтожил Долговязого! – Торжественным жестом Дядя Ваня указал на Самурая: Великий воин – Самурай!
   Раздался грохот аплодисментов и выкрики:
   – Ура Самураю!
   – Слава Самураю!
   – Мочить их всех, гадов!
   – Да здравствует Самурай!
   Самурай, не привыкший к такому вниманию, слегка покраснел. Он встал и с достоинством поклонился, видимо, так, как это делали древние самураи, и сел на место. Со всех сторон к нему тянулись с рукопожатиями.
   – Это переломный момент в подлинной истории России, – продолжал Дядя Ваня, – и маглы об этом, конечно, ничего не знают. Но дебилы ещё сильны! Они продолжают свои дебильные игры с отключением электричества, с выборами и с собственностью! Почему они отключили нам электричество?
   Мимо неудачно проходил Владимир Карлович, он решил, что этот вопрос относится к нему и счёл своим долгом ответить:
   – Что касается отключения электричества! Администрация больницы занимается этим вопросом и лично главврач. Это недоразумение, больница исправно оплачивает все счета, и скоро всё разъяснится. Просьба сохранять спокойствие!
   – А где же Долговязый? – выкрикнул кто-то из больных.
   – Больной, которого вы называете Долговязым, сегодня сбежал из больницы в состоянии острого кризиса. Он случайно забрёл в одно из правительственных учреждений, с ним там случился сердечный приступ, и он умер. Скоро его привезут в наш морг. Так что сохраняйте спокойствие! – И Владимир Карлович удалился, изображая деловую походку.
   Врачи считали неприемлемым для себя присутствие на выступлениях Пророка Дяди Вани, но в обязательном порядке и с большим удовольствием слушали пересказы этих выступлений от младшего персонала, воспринимали их как анекдоты и цитировали на пятиминутках. Владимир Карлович на этот раз поспешил удалиться ещё и для того, чтобы избежать скользких вопросов, на которые он сам не знал ответов.
   Было непонятно, как сбежал Долговязый. Почему из тщательно охраняемого правительственного учреждения, где он каким-то образом оказался, сразу же позвонили в больницу и попросили не поднимать излишнего шума. Откуда они знают жалкого дебила, который двух слов не мог связать? И ведь документов при нём никаких не было! И почему в больницу приехал такой высокопоставленный чиновник, чтобы лично отключить электричество?
   «Опять я общаюсь с людьми как дебил!» – огорчался Владимир Карлович.
   А Дядя Ваня тем временем продолжал:
   – К сожалению, все маглы таковы. Они не хотят видеть реальность, они щадят свою психику, они боятся преступить грань нормального человека. Мы преступили эту грань и мыслим свободно! Только мы можем противостоять дебилам в стране! Возможно, поэтому к нам сюда и явился Иисус Христос! А где как не здесь он может быть понят?! Где как не здесь он может найти себе последователей и учеников?! Если бы маглы знали, что явится Иисус Христос, то они бы заранее написали для него речи, как будто они лучше его знают, что он должен сказать, что он должен сделать и как он должен поступать в каждом отдельном случае! Они бы расписали, что он должен делать по протоколу, как расписывают каждый шаг президента или папы Римского. Не выйдет!
   – Правильно!
   – Иисус с нами!
   – Мочить дебилов!
   – Какие маглы тупые!
   – Маглы принимают правила жизни, навязанные дебилами, – продолжал Дядя Ваня, – и живут по ним. Они считают, что такова жизнь! На самом деле это дебилы придумали такие правила жизни, по которым сама жизнь человека стала издевательством над его разумом!

ДВА ЕВРЕЯ

   – Ты здесь один, Моисей? – в палату зашёл Михаил Иосифович.
   – Не задавай идиотских вопросов. Что я тебе должен ответить, что здесь Феликс Дзержинский под кроватью?!
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Миша, ты представляешь, он отказался! От всех своих слов отказался!
   – Кто отказался?
   – Иисус Христос отказался от всех своих слов! Ты понимаешь? Христианства больше не существует! Это покруче развала Советского Союза!
   – Не мог он отказаться!
   – Как не мог?! Гром гремел, молния сверкала – отказался! Он-то как раз и смог. Это папа римский не смог бы ничего подобного себе позволить, но он не папа римский!
   – Но он и не утверждает, что он Иисус Христос.
   – И не отрицает этого! Ведёт себя как вор в законе перед телекамерой. Я сразу понял, что это он! И сразу пришёл поприветствовать его, как бывшего знаменитого соотечественника. В тот раз он был неучем и голодранцем, вечно прикалывался, ездил на осле, отца своего не признавал за отца, семью игнорировал. Откуда и пошло неуважение родителей. И сейчас прикалывается! Не то что родителей знать не хочет – от своей биографии отказывается! В психушке тусуется. Конечно, это он!
   – Какой же он национальности?
   – Ясно какой! Если он поедет в Израиль, то там все будут считать его русским. Можно не сомневаться: Иисус Христос – русский!
   – Опять он хочет всех нас подставить, как в прошлый раз. Почему он именно тебе сказал, что отказывается от всех своих слов? Если ты будешь говорить об этом, то потом все скажут: «Это Мойша Рабинович разрушил христианскую церковь!» Тебе это надо?
   – Я никому не скажу. Но как же так? Столько народу будет ходить в церкви, и всё напрасно?!
   – Это их проблемы! В конце концов, в церкви-то они ходят. Так они уже получают своё!
   – Постой! А вдруг и наш Бог отказался от своих слов, и Тору теперь читать бесполезно? Иисус сказал не верить всему тому, что написано.
   – Тора – это документ. А ты сам знаешь, как трудно изменить в документе хотя бы одно слово!
   – Да, ты прав. Везде бюрократы!

ТАНЕЦ ДУХА И УЖИН ПРИ СВЕЧАХ

   – Что вы поняли обо мне? – спросил Иисус.
   Это был последний вечер пребывания Иисуса в больнице. На следующий день было запланировано подписание договора между Иисусом и Станиславом и представление Иисуса в финансовой компании Станислава. Завтра же Станислав должен будет снова вернуться в больницу на семь банковских дней.
   Света в больнице по-прежнему не было. Все больные, за исключением лежащих в «элитке», уже поужинали и готовились ко сну. В элитной столовой ужин начался значительно позже – ждали, когда привезут свечи на высоких подсвечниках. В полумраке столовой свечи горели ровно, слегка потрескивая и создавая на стенах причудливые тени. Эллочка чиркнула спичкой и зажгла высокую массивную свечу в центре стола.
 
   – Я хочу сказать, – начал Скомарохов, – я так переполнен впечатлениями, что их хватило бы на несколько моих жизней! Я не понимаю, как такое количество смысла помещается на таком незначительном отрезке времени. Когда я смотрю на вас, я понимаю истинность каждого слова, чувствую таинственную разумность каждого жеста, и мне начинает казаться, что я понимаю сокровенный смысл непостижимого. Но, когда я сам начинаю думать, рассуждать, анализировать, – всё смешивается, и возникают противоречия, которые я не могу разрешить.
   Одним людям вы говорите одно, другим нечто противоположное по смыслу, но я чувствую истинность и того и другого! Но мой ум тонет в противоречиях, и я, пока что, ничего с этим не могу поделать. Вначале меня поражала ваша мудрость, потом она стала мне казаться естественной, как воздух. И тут я был поражён ничтожным разумом обычных людей. Это страшное убожество! И это самое сильное впечатление во всей моей жизни! Почему люди сами хотят жить ничтожной и безумной жизнью?! Для меня это неразрешимая загадка. Вы беседуете с ними и легко разрешаете все противоречия, все их смешные проблемы тут же исчезают. Они счастливы, но я с ужасом понимаю, что они сами тут же начинают создавать себе новые проблемы. Люди хотят быть убогими!
   – Почему вы говорите обо всех людях? Скажите же что-нибудь о себе.
   – Я увидел свет подлинного разума. Я записывал всё в свой блокнот. Этот свет разума я буду нести людям!
   – Свет разума вещь очень тонкая, и если я вам не смог его передать, то что же вы будете передавать людям? А слова можно понимать по-разному. Каждому слову есть своё место и время. Пересказанные слова – мёртвые слова. Не лучше ли самому стать вначале подлинно разумным?!
   – Я буду к этому стремиться всеми силами и всей душой! – заверил Скомарохов.
 
   Потом заговорил Станислав.
   – Раньше я видел вокруг себя только мерзкий мир, – Станислав вздохнул и поправил очки, – в котором никому нельзя доверять. Сожрут тут же! А доверяют другим только безнадёжные глупцы, которые поплатятся за своё доверие.