Калугин Алексей. Все под контролем

   Сейт не стал даже пытаться отвечать ни на один из заданных генеральным инспектором вопросов. Какой в этом был смысл? Он чувствовал себя раздавленным и смятым, словно ненужный обрывок бумаги, который оставалось разве что только швырнуть в мусорную корзину.
   — Ты так ничего и не понял, Сейт? — тихо спросил Барцис.
   Удивлённый неожиданной переменой в настроении генерального инспектора, Сейт поднял взгляд.
   — Ну? — с надеждой посмотрел на него Барцис. — У тебя ведь было достаточно времени на то, чтобы все как следует обдумать.
   — Я виноват в том, что из-за меня были сняты с задания агенты, — неуверенно начал Сейт.
   — Пустое, — поморщившись, махнул рукой Барцис. — Такое случалось и прежде. То, что тебе за это причитается, ты получишь сполна. Что ещё?
   — Вы полагаете, что мне следовало оставаться в XX веке и ждать, когда меня отыщут?
   — Неплохая мысль, — одобрительно кивнул генеральный инспектор. И с разочарованием щёлкнул пальцами. — Но я не это имел в виду! — Барцис опёрся руками о край стола и тяжело откинулся на спинку кресла. — Ты разочаровал меня, Сейт. Разочаровал даже сильнее, чем я думал до встречи с тобой. Для таких людей, как ты, в Департаменте существует только одно место. Догадываешься какое?
   — Склад невостребованных вещей, — угрюмо произнёс Сейт.
   — Точно, — улыбнулся Барцис.
   В улыбке его было столько яда, что хватило бы на дюжину гремучих змей.
   Склад невостребованных вещей, куда поступали предметы, попавшие в XXII век из других эпох, которые после завершения того или иного дела оказывались никому не нужными, выполнял в Департаменте функцию первого круга Ада. Попавший туда одномоментно выпадал из жизни Департамента, хотя и продолжал формально числиться его сотрудником. О них все забывали, как о вещах, за которыми им приходилось присматривать. Если кто-то из инспекторов и спускался вдруг на склад невостребованных вещей, чтобы просмотреть материалы, оставшиеся после того или иного дела, то, не взглянув на бирку, пришпиленную к карману смотрителя склада, он обычно даже имени его не мог вспомнить. Каждый практикант в Департаменте знал, что, попав однажды на склад невостребованных вещей, можно забыть о всех своих былых надеждах и стремлениях.
   Сейт с удивившей даже его самого стойкостью перенёс известие об этом назначении. Сглотнув вставший в горле комок, он только спросил:
   — Когда мне приступать?
   — Да хоть прямо сейчас, — по-прежнему с улыбкой ответил генеральный инспектор. — Зачем откладывать?
   Сейт коротко кивнул, развернулся на месте и на негнущихся ногах сделал шаг к выходу из кабинета. Но уже возле двери он остановился и обернулся. Он был уверен, что в первый и последний раз оказался в кабинете генерального инспектора Отдела искусств, а потому полагал, что терять ему по большому счёту нечего.
   — Простите, господин генеральный инспектор, но я хотел бы знать, в чём все же состояла главная моя ошибка?
   Прежде чем дать ответ, Тимур Барцис усмехнулся:
   — В том, Сейт, что ты решил арестовать Марина.
   Сейт ожидал чего угодно, но только не этого. Группа, в которую он входил, вела наблюдение за Мариным в течение двух недель, и все давно уже говорили о том, что пора бы его взять. Да, решив арестовать Марина, Сейт действовал без приказа. Но каждый инспектор Департамента контроля за временем, работающий в прошлом, имел право принять самостоятельное решение.
   Барцис как будто угадал его мысли.
   — Ты принял неверное решение, Сейт. Марин не простой контрабандист, а подлинный мастер, я бы даже сказал, виртуоз своего дела. Он никогда бы не отправился в прошлое для того, чтобы просто встать на площади с мешком контрабандного товара. А если уж он так поступил, значит, затевалось поистине нечто грандиозное. Пока мы вели Марина, у нас была возможность понять, что именно он задумал. Однако после твоей дурацкой выходки мы его потеряли. Теперь мы, скорее всего, уже никогда не узнаем, чем именно собирался заняться Марин во Франции XVII века, — генеральный инспектор Отдела искусств скорбно развёл руками. — Если бы ты только мог понять, Сейт, насколько сильно это меня огорчает.

Глава 14

   Двое мужчин, одетых в темно-коричневые рясы доминиканцев, не спеша прогуливались по саду. Зима была уже не за горами, и листва на деревьях приобретала все более заметный золотистый оттенок. Но дни все ещё стояли тёплые, а холодные осенние дожди лишь изредка окропляли землю. А поскольку сады в окрестностях Версаля пользовались заслуженной славой одного из наиболее красивых мест королевства, немало людей покинули в этот тёплый осенний день свои дома для того, чтобы прогуляться по ветвящимся тропинкам под сенью деревьев, пока ещё не сбросивших листву.
   Но двое монахов-доминиканцев, казалось, никого вокруг себя не замечали. Они смотрели только себе под ноги, как, впрочем, и подобает истинным слугам Всевышнего. Пальцы их сноровисто, словно белка, расправляющаяся с шишкой, полной спелых семян, перебирали шарики на деревянных чётках, которые они держали в руках.
   — Время представляет собой одно из удивительнейших проявлений материи, — негромко говорил невысокий монах, обращаясь к своему значительно более юному спутнику. — Прикоснувшись ко времени, ты можешь только предполагать, но никогда не знаешь заранее, к чему приведут твои действия.
   — Но ведь существуют законы временной спирали, — заметил молодой монах.
   — Законы? — усмехнулся его невысокий спутник. — Я говорю не о законах, а о непосредственном взаимодействии связки человек — время. Этот феномен пока ещё никто не сумел объяснить. Мы даже не знаем в точности, кто в этой паре на кого оказывает решающее воздействие. С одной стороны, время обладает удивительной стабильностью. Для того чтобы хотя бы немного изменить прошлое, приходится прикладывать неимоверные усилия. И в то же самое время вполне заурядный человек, случайно свернувший не на ту тропинку, способен, сам того не подозревая, в корне изменить ход мировой истории.
   В этот момент монахи как раз остановились в том месте, где тропинка разделялась надвое. Молодой монах посмотрел сначала налево, а затем направо, как будто желая сделать правильный выбор, основанный не на случайности, а на точном, выверенном до последнего вздоха, расчёте.
   — И на какую же тропинку ты решил свернуть? — с немного лукавой улыбкой посмотрел на своего молодого спутника невысокий монах.
   — Туда, — уверенно указал молодой монах налево.
   — Почему именно туда? — поинтересовался второй.
   — Я чувствую… Я уверен, что нам следует идти именно в этом направлении… А вы сами как считаете?
   — Я полагаю, что нам следует оставаться на месте, — по-прежнему с улыбкой ответил невысокий монах. — Тем более что та, кого мы ждём, уже сама направляется в нашу сторону.
   Молодой монах хотел было обернуться, чтобы посмотреть в ту же сторону, куда был устремлён взгляд его спутника, но второй монах быстро схватил его за руку.
   — Нет, — негромко произнёс он. — Не забывай, что нам не следует проявлять нетерпения.
   Молодой монах виновато склонил голову и вновь с энтузиазмом защёлкал шариками на чётках.
   Минуту спустя к ним подошла высокая, стройная женщина, одетая в дорогое платье из темно-синего бархата, расшитое серебряной нитью и украшенное всего одной нитью жемчуга. Но зато все жемчужины на этой нити были как на подбор, — крупные, округлой формы, с изумительным перламутровым блеском. Женщина старательно прикрывала лицо атласным лазоревым веером, так что видны были только её маленькие, близко посаженные глаза, словно мышки, быстро бегающие по сторонам.
   — Ты Марин, торговец? — обратилась женщина к невысокому монаху.
   Голос у неё был низкий и чуть приглушённый. Звучал он настолько властно, что не возникало сомнений в том, что эта женщина привыкла повелевать.
   — Да, госпожа, — низко склонил голову монах. — Я именно тот, кто вам нужен.
   — Ты принёс? — спросила женщина.
   — Да, госпожа, — ещё ниже склонился пред ней Марин.
   — Давай! — протянув руку, женщина нетерпеливо дёрнула кончиками тонких пальцев.
   — Простите меня, госпожа, но я хотел бы вначале удостовериться в том, что вы тоже принесли мне то, что обещали.
   — Ты наглец, Марин! — возмущённо воскликнула женщина.
   — Да, госпожа, — покорно согласился с таким определением переодетый монахом контрабандист.
   Женщина быстро выдернула из-за широкого пояса платья небольшой кожаный кошель и нервно кинула его Марину.
   Марин не спеша раскрыл кошель, чтобы заглянуть в него. Затем он так же неторопливо достал из сумки, висевшей у него на плече, объёмистый свёрток, упакованный в белый льняной платок.
   — Здесь все, о чём вы просили, — сказал он, протягивая свёрток женщине.
   Та быстро схватила свёрток, взмахнув широким подолом платья, развернулась на месте и убежала прочь, не сказав даже слова.
   — Женщина способна на все ради набора хорошей косметики, — глядя ей вслед, глубокомысленно изрёк Марин.
   — Позвольте вас спросить, — обратился к Марину его спутник. — Что передала вам эта женщина?
   Марин протянул юноше кошель, полученный от незнакомки.
   — Рубиновые подвески? — удивлённо и немного разочарованно произнёс тот, заглянув в кошелёк. — Для чего они вам?
   — Тебе кажется, что подвески не стоят того, чтобы отправляться за ними в XVII век? — лукаво улыбнувшись, спросил Марин.
   Его спутник, ничего не ответив, пожал плечами.
   — Дело в том, что это подвески французской королевы Анны Австрийской, подаренные ей год назад её мужем Людовиком XIII, — Марин сделал паузу, после чего снова спросил своего молодого спутника: — Тебе это ни о чём не говорит?
   Тот вновь вместо ответа пожал плечами.
   — Ты не читал «Трех мушкетёров»? — с недоумением посмотрел на него Марин.
   — Читал, конечно, — обиделся молодой монах. — Но… Ведь Дюма выдумал историю с подвесками.
   — Совершенно верно, — согласился с ним Марин. — А мы попытаемся воплотить её в жизнь.
   — Вы полагаете, это возможно?
   — Все, в том числе и время, в руках Всевышнего, сын мой, — одетый монахом контрабандист благочестиво воздел руки к небесам. — Но, если ему совсем немного помочь, известная нам история может стать куда более интересной и занимательной. Ты так не считаешь?

ДЕЛО О КАРТИНЕ НЕИЗВЕСТНОГО АВТОРА

Глава 1

   Название бара — «Время от времени» — звучало многозначительно и символично, особенно если принять во внимание то, что находился он всего в двух шагах от главного управления Департамента контроля за временем. К тому же владельцем бара являлся не кто иной, как Федор Николаевич Векслер, бывший инспектор вышеназванного Департамента, без малого полвека проработавший в Отделе искусств.
   Наверное, не было в Департаменте человека, который, услышав имя Векслера, непонимающе посмотрел бы на того, кто это имя произнёс. Начав службу простым стажёром, Векслер закончил её в должности старшего инспектора, курирующего всю оперативную работу в прошлом. Проведённые им операции преподносились новичкам как образцы для подражания. Молодые инспекторы, которым не довелось лично поработать с Векслером, произносили его имя с благоговением. Те же, кто успел застать Векслера во время его службы в Департаменте, только усмехались загадочно, когда их спрашивали о том, в чём секрет успеха, неизменно сопутствовавшего Векслеру, и удачи, помогавшей ему выходить сухим из воды в таких ситуациях, когда, казалось, все козыри находились на руках у противника. Генеральный же инспектор Отдела искусств Тимур Барцис, когда при нем упоминалось имя Векслера, неизменно клал ладонь на свой массивный, гладко выбритый затылок и издавал звук, подобный тому, что во время оно использовал тираннозавр рыке, чтобы прогнать вторгшегося на его территорию соперника.
   Короче, Федор Николаевич Векслер был живой легендой Отдела искусств. О нем первом слышал любой стажёр, переступавший высокий порог Департамента контроля за временем.
   Отсюда становится понятно, почему бар «Время от времени», который Векслер открыл после того, как, отслужив положенный срок, ушёл на заслуженный отдых, пользовался неизменной популярностью среди работников Департамента. Помимо того, что большая часть инспекторов, не говоря уж о стажёрах, обедали в баре у Векслера, а кто-то, задержавшийся на работе сверх урочного времени, забегал ещё и поужинать, а то и позавтракать перед тем, как идти на ковёр к начальству с докладом. В баре отмечали все сколько-нибудь заметные события в жизни Департамента: успешно проведённую операцию, повышение по службе, награждение, дни рождения сотрудников, свадьбы, равно как разводы, а также уход со службы, который далеко не всегда происходил в соответствии с собственным желанием «героя» застолья в сей знаменательный день. Но тут уж ничего не попишешь — такова специфика службы инспектора Департамента контроля за временем. Время — настолько деликатная форма материи, что невозможно даже прикоснуться к нему так, чтобы волны возмущений не пошли вверх по временной спирали. У инспектора же, работающего в прошлом, далеко не всегда в момент принятия решения находится это самое время на то, чтобы оценить все возможные последствия собственных действий. Нередко ему приходится действовать, руководствуясь не точным расчётом, а интуицией. Ну а если интуиция подводит, то отвечать за все приходится самому инспектору. Недаром в Департаменте говорят, что инспектор так же, как сапёр, ошибается только один раз.
   Всех служащих Департамента, включая и новичков, которых ветераны непременно приводили в бар знакомиться с хозяином, Векслер знал в лицо. За годы службы в Департаменте он приобрёл неплохие навыки физиогномиста, поэтому, когда в баре у него появлялся посетитель, Векслер точно знал, как его следует обслужить. Одному требовались хорошая выпивка и солёная шуточка, другому необходимо было просто посидеть в одиночестве со стаканом пива, с третьим нужно было сесть за стол и выслушать исповедь, которая могла затянуться не на один час. Если же инспектор появлялся в баре в неурочное время, когда добросовестному служащему следовало бы сосредоточить все внимание на вопросах пресечения контрабанды произведений искусства из прошлого, да к тому же ещё и требовал самый крепкий напиток, какой только имелся в запасе, тут уж было ясно без лишних слов — стряслась беда. И если кто и мог помочь бедолаге, так только Федор Николаевич Векслер, который ради такого случая всегда был готов, не задумываясь, покинуть свой пост за начищенной до зеркального блеска никелированной стойкой.
   Поэтому, когда тринадцатого апреля, в пятницу, ровно в десять сорок две, когда в баре «Время от времени» находилось всего двое случайных посетителей, над входной дверью мелодично звякнул серебряный китайский колокольчик и лёгкое дуновение залетевшего с улицы ветерка едва заметно шевельнуло красные ленты с выписанными золотом иероглифами, чьё сочетание допускало самое разнообразное толкование, но в отдельности соответствовало понятиям «время», «удача» и «достаток», Федору Николаевичу оказалось достаточно бросить взгляд на вошедшего, чтобы понять, что без его личного участия дело добром не разрешится. Наполнив два высоких стакана своим фирменным коктейлем, именуемым «Особая необходимость», Векслер знаком велел помощнику занять место за стойкой.

Глава 2

   Игорь Егоршин занимал должность инспектора в подотделе, работающем с первой половиной XX века.
   Векслеру в своё время тоже довелось поработать на этом витке временной спирали, и он с полным на то основанием мог сказать, что это один из наиболее сложных и ответственных участков работы Отдела искусств. Две мировых войны, последовавшие одна за другой и повлекшие за собой, помимо прочих бед, ещё и проблемы со значительными объёмами как перемещённых, так и пропавших без вести произведений искусства, создавали самую благоприятную атмосферу для мошенников и аферистов всех мастей и любых специализаций. Одна только история с поисками Янтарной комнаты чего стоила! Расскажи кому — не поверит!..
   Впрочем, это уже было делом прошлого, не имеющим никакого отношения к нынешним проблемам инспектора Егоршина, которые, судя по выражению его лица, были вроде тех, что в своё время господь, смеха ради, вывалил на голову старого маразматика Иова. И решать их Егоршин, похоже, собирался в том же ключе, что и культовый библейский персонаж, — пытаясь воспринимать все как должное. Вот только, в отличие от Иова, инспектору для этого нужно было как следует выпить.
   — Что нового в Департаменте? — как ни в чём не бывало поинтересовался Векслер, ставя высокие стаканы с «Особой необходимостью» на задвинутый в самый дальний угол зала столик, за которым притулился инспектор.
   Егоршин даже не взглянул на хозяина бара, только рукой махнул. Из чего Векслер сделал вывод, что дела, по всей видимости, и в самом деле хуже некуда.
   Присев на свободный стул, Векслер пододвинул один из стаканов Егоршину.
   — Что случилось, Игорь? — спросил он негромко, искусно наполняя голос обертонами, которые у опытного психотерапевта вырабатываются не раньше, чем после семи лет неустанной практики. — Ты ведь знаешь, старику Векслеру можно рассказать все.
   Егоршин взял предложенный ему стакан и одним махом ополовинил его. Это был смелый поступок. Стакан «Особой необходимости» мог запросто свалить с ног и самого умелого выпивоху. Но, к удивлению Векслера, на Егоршина порция фирменного коктейля не оказала почти никакого воздействия. Оставалось надеяться, что выпивка хотя бы поможет инспектору немного сбросить нервное напряжение, которое скручивало его, словно судорога.
   Сделав небольшой глоток из своего стакана, Векслер выжидающе посмотрел на Егоршина.
   Инспектор упёрся взглядом в поверхность стола, синтетическое покрытие которого вполне правдоподобно имитировало карельскую берёзу, и сквозь стиснутые зубы зло процедил лишь одно слово:
   — Стажёр…
   Сделав большой глоток «Особой необходимости», он счёл возможным прибавить к этому:
   — Зараза.
   — Само собой, — ничуть не удивился Векслер. После сорока восьми лет службы в Департаменте контроля за временем его вообще трудно было чем-либо удивить. — Большинство бед в этом мире происходит от стажёров, — продолжил он глубокомысленно. — По разрушительной силе сравниться с ними могут только женщины. К счастью, энергия представительниц слабого пола направлена в иное русло. Вот, если нужно перебить посуду в доме…
   — Точно, — Егоршин поднял голову, а затем резко уронил её на грудь. — Именно посудой он и занялся.
   — Кто? — не понял Векслер.
   — Стажёр.
   Егоршин сделал ещё один глоток коктейля, после чего принятая им доза волшебного напитка перевалила за критическую отметку. Теперь уже не требовалось никаких усилий для того, чтобы выжать из инспектора признание. Это было всё равно что вращать мельничный жёрнов — трудно только с места сдвинуть.
   — Два дня назад посадили мне на шею стажёра. В жизни такого растяпы не видывал. Вроде бы и парень неплохой, старательный, а за что бы ни взялся — все сделает не так. И глаза, будто у побитой собаки, — посмотришь и ругаться не хочется. Я уж посадил его за стол в углу, у окошка, велел каталогами заняться. Думал, так от него вреда меньше будет. А он дотошный такой, все время с вопросами разными лезет… Ну а сегодня с утра принесли мне коробку конфискованной контрабанды. Всего-то и работы было, что оприходовать все предметы и распределить, что куда следует вернуть. Ну вот и подсунул я эту коробку стажёру. Дело неспешное, пусть, думаю, ковыряется потихонечку, а я потом за полчаса все проверю. В коробке этой и ценного-то ничего не было, кроме керамического блюда с изображением четырех танцоров. Пикассо. Он в своё время такой кухонной утвари много наделал, а нынче каждое блюдце, по которому он кистью поводил, состоит на учёте в Каталоге всемирного наследия.
   Инспектор тяжело вздохнул и ещё разок приложился к стакану.
   Заметив, что стакан Егоршина опустел, Векслер сделал знак отдыхавшему за стойкой помощнику. В общих чертах он уже представлял себе, о чём пойдёт речь, а потому сделал вывод, что инспектору нужен не ещё один стакан «Особой необходимости», а большая чашка чёрного кофе.
   — Когда дело дошло до блюда, то стажёр мой занервничал, заволновался, на месте заёрзал, на меня взгляды искоса бросать начал. Я сижу и делаю вид, что ничего не замечаю. Пусть, думаю, сам разбирается, что к чему. Не знаю, что уж ему взбрело в голову, но вместо того, чтобы просто заглянуть в Каталог всемирного наследия, который всегда под рукой, полез он на верхнюю полку стеллажа, где стоял пенал с мемори-чипами авторских каталогов…
   Егоршин медленно провёл рукой по коротко остриженным светло-русым волосам и беззвучно, одними губами выругался.
   — Короче, слезая со стула, этот недотёпа оступился, потерял равновесие и опустился своим тощим задом точнёхонько на блюдо с танцорами!
   Инспектор в сердцах хватил кулаком по столу.
   — Ну-ну, — поспешил успокоить его Векслер. — И не такое случается.
   — Да? — с обидой глянул на Векслера инспектор. — Тарелка разлетелась на восемь частей! Восемь! — при этом Егоршин взмахнул руками, но почему-то показал не восемь пальцев, а две растопыренные пятерни. — И это не считая мелких осколочков! Что мне теперь прикажете делать? Когда дело дойдёт до Барциса, он не станет разбираться, чей зад придал блюду столь непрезентабельный вид! Он с меня голову снимет!
   — Ну, может быть, все не так уж и плохо, как кажется, — Векслер пододвинул инспектору большую чашку дымящегося кофе, которую принёс помощник.
   Егоршин безнадёжно махнул рукой и принялся за кофе.
   — Ты, Игорек, кому-нибудь уже рассказал о своей беде? — как бы между прочим поинтересовался Векслер.
   Егоршин отрицательно мотнул головой. Векслер с пониманием кивнул, — естественно, инспектор пытался до последнего оттянуть момент неизбежной экзекуции.
   — А стажёр сейчас где?
   — Я его в кабинете запер, — ответил Егоршин. — Велел все осколки до последнего собрать. Чтобы блюдо можно было склеить, и поаккуратней, понезаметней.
   — Это правильно, — одобрительно наклонил голову Векслер.
   — А что толку, — Егоршин запрокинул голову назад, словно хотел получше рассмотреть нарисованных на потолке китайских драконов. Но вместо этого закрыл глаза и пару раз как следует тряхнул головой. — Все равно разбитое блюдо целым не сделаешь.
   — Ну, отчего же, — загадочно улыбнулся Векслер. — Если все осколки на месте…
   Егоршин недоверчиво, но одновременно с затаённой, почти безумной надеждой, похожей на ожидание кажущегося невозможным чуда, посмотрел на своего многомудрого собеседника.
   Векслер поставил локоть на стол и, чуть подавшись вперёд, прищурившись, посмотрел на инспектора. Он как будто хотел оценить, сможет ли инспектор выдержать груз той истины, которую он собирался перед ним открыть.
   — Ты хочешь сказать, что у тебя в кабинете нет дубликатора? — едва слышно произнёс он.
   Егоршин, словно испугавшись чего-то, откинулся на спинку стула и ошарашенно уставился на Векслера, сидевшего напротив него с видом невозмутимо-спокойным, точно Будда.
   — Вы имеете в виду?..
   Инспектор умолк, не закончив начатую фразу. Суть, заключённая в вопросе, так и оставшемся незаданным, представлялась ему настолько святотатственной, что, будучи облечённой в словесную форму, она, быть может, способна была обрушить стены и потолок с изображением парящих между облаками драконов.
   На лице Векслера не дрогнул ни единый мускул.
   — Именно это я и имел в виду, — взгляд его, однажды поймав, уже не отпускал от себя взгляда инспектора Егоршина. — Собери все до единого осколки разбитого блюда, аккуратно склей их молекулярным клеем и сунь в камеру дубликатора, предварительно введя в программу дополнительное задание на устранение всех дефектов и следов клея. В результате ты получишь блюдо точно таким, каким оно было до того, как на него сел твой стажёр, — дабы особо подчеркнуть этот момент, Векслер сделал секундную паузу. — Оригинал после этого уничтожь.
   Егоршин судорожно сглотнул. От внезапно открывшейся перспективы в горле у него пересохло. Вспомнив о чашке, в которой ещё оставалось немного остывшего кофе, инспектор схватил её и одним глотком осушил до дна.
   — Но ведь это подлог, — сдавленным полушёпотом произнёс он.
   — Разве? — изображая недоумение, Векслер картинно поднял левую бровь, изогнув её при этом дугой. — У тебя на руках останется блюдо, до последнего атома идентичное тому, которого когда-то коснулся своей кистью Пикассо. К тому же существующее в единственном числе.
   — Но ведь это будет ненастоящее блюдо, — ещё тише произнёс Егоршин.
   — А кто об этом будет знать? — Векслер быстро глянул по сторонам, как будто хотел убедиться в. том, что их никто не подслушивает. — Твой стажёр будет молчать об этом случае, поскольку именно он в нём повинен. А ему ведь ещё нужно закончить стажировку. Тебе, как я полагаю, тоже нет никакого резона рассказывать о случившемся каждому встречному. Ну, а я, — Векслер улыбнулся и, приподняв лежавшие на столе ладони, — узкие, с длинными, словно у скрипача, пальцами, — чуть развёл их в стороны. — Можешь мне довериться, Игорек. Я и сам в своё время проделывал подобные фокусы.