Камалудин Гаджиев
Кавказский узел в геополитических приоритетах России
Предисловие
Россия и Кавказ. С учетом известных истории фактов и реалий современного мира можно ли представить их друг без друга? При всех исторических и современных пертурбациях нельзя не признать, что на ход событий жизни российского народа Кавказ оказал определенное влияние, а Россия в свою очередь оставила след в бытийных, социокультурных и инфраструктурных основаниях Кавказа.
Положение Кавказа в современной геополитической структуре определено тем, что этот регион, изначально входивший в состав Российской империи, а затем Советского Союза, после распада последнего оказался разделенным государственными границами на две части – Северный Кавказ как интегральная часть Российской Федерации и три новых независимых государства.
Перед вновь образовавшимися южнокавказскими государствами, так же как и перед другими постсоветскими странами, возникла острая проблема – поиск или разработка новых путей социально-экономического и общественно-политического развития. Специфические условия развития региона обусловили исключительную степень этнонациональной и конфессиональной мозаичности и многообразия. Трудноразрешимые социально-экономические, национально-территориальные, конфессиональные, геополитические и иные проблемы переплелись в сложнейший узел. Более того, Кавказский регион вместе с прилегающим к нему бассейном Каспийского моря играет ключевую роль в сохранении границ и территориальной целостности Российской Федерации и обеспечении национальной безопасности на ее южных рубежах. Кавказско-Прикаспийский регион в целом и Кавказ в частности стали ареной столкновения политических интересов как великих держав, так и соседних государств.
Создавшаяся ситуация нуждается в полном пересмотре традиционных понятий гегемонии, безопасности, сфер влияния, жизненных интересов и т. д. Многие проблемы международных отношений в регионе весьма трудно поддаются стандартным решениям, основанным на реалистической, идеалистической, институциональной или иной модели, применимой к конкретной ситуации. Нужны новые критерии при формировании политической стратегии России в отношении как всего мирового сообщества, так и того геополитического пространства, частью которого она является. Особо актуальным в связи с происшедшими изменениями становится всесторонний анализ динамически развивающихся социальных, политических и этнонациональных процессов в регионе, имеющих ключевое значение для единства и целостности российского государства.
В настоящей книге предпринята попытка найти ответы на ряд наиболее значимых, как представляется автору, вопросов, стоящих перед Россией в соответствии с реалиями сегодняшнего дня.
Положение Кавказа в современной геополитической структуре определено тем, что этот регион, изначально входивший в состав Российской империи, а затем Советского Союза, после распада последнего оказался разделенным государственными границами на две части – Северный Кавказ как интегральная часть Российской Федерации и три новых независимых государства.
Перед вновь образовавшимися южнокавказскими государствами, так же как и перед другими постсоветскими странами, возникла острая проблема – поиск или разработка новых путей социально-экономического и общественно-политического развития. Специфические условия развития региона обусловили исключительную степень этнонациональной и конфессиональной мозаичности и многообразия. Трудноразрешимые социально-экономические, национально-территориальные, конфессиональные, геополитические и иные проблемы переплелись в сложнейший узел. Более того, Кавказский регион вместе с прилегающим к нему бассейном Каспийского моря играет ключевую роль в сохранении границ и территориальной целостности Российской Федерации и обеспечении национальной безопасности на ее южных рубежах. Кавказско-Прикаспийский регион в целом и Кавказ в частности стали ареной столкновения политических интересов как великих держав, так и соседних государств.
Создавшаяся ситуация нуждается в полном пересмотре традиционных понятий гегемонии, безопасности, сфер влияния, жизненных интересов и т. д. Многие проблемы международных отношений в регионе весьма трудно поддаются стандартным решениям, основанным на реалистической, идеалистической, институциональной или иной модели, применимой к конкретной ситуации. Нужны новые критерии при формировании политической стратегии России в отношении как всего мирового сообщества, так и того геополитического пространства, частью которого она является. Особо актуальным в связи с происшедшими изменениями становится всесторонний анализ динамически развивающихся социальных, политических и этнонациональных процессов в регионе, имеющих ключевое значение для единства и целостности российского государства.
В настоящей книге предпринята попытка найти ответы на ряд наиболее значимых, как представляется автору, вопросов, стоящих перед Россией в соответствии с реалиями сегодняшнего дня.
Глава 1
Геополитическая идентичность России в реалиях полицентрического миропорядка[1]
Распад СССР ознаменовал начало новой эры взаимоотношений между государствами. Он положил конец политической и военной биполярности, холодной войне, а также марионеточным войнам и ядерной конфронтации двух сверхдержав – Запада и Востока. В то же время дезинтеграция СССР подорвала европейскую политическую структуру, установленную союзниками в Ялте и Потсдаме в 1945 г. Проявлением разрушения этой системы стало воссоединение Германии. Далее произошел распад Чехословакии и Югославии – стран, образовавшихся по решению Версальского мирного договора после Первой мировой войны. Эти перемены, а также последовавшие за ними этнические и территориальные конфликты породили новые вызовы не только европейской безопасности, но и глобальной системе безопасности, созданной в рамках Организации Объединенных Наций.
События эти по времени совпали с началом качественных изменений не только в геостратегической структуре, сложившейся в послевоенные десятилетия, но и в общественно-политической жизни большинства стран мира. Здесь мы не станем затрагивать вопросы о том, какие силы и факторы сыграли решающую роль в этих процессах или же какая из сторон оказалась победительницей, а какая побежденной? Отметим лишь, что распад СССР, советского блока и так называемого социалистического содружества окончательно разделил современное международное сообщество на два противостоящих друг другу военно-политических блока. Потеряли смысл сами идеолого-политические понятия «запад» и «восток». Япония и другие новые индустриальные страны Азиатско-Тихоокеанского региона «вернулись» в Азию и стали азиатскими странами, способными строить свои отношения со всеми странами и регионами вне зависимости от тех или иных идеологических принципов и установок. Отпала также необходимость разделения мирового сообщества по идеолого-политическим или системным критериям на три отдельных мира, потеряло смысл само понятие «третий мир».
События эти по времени совпали с началом качественных изменений не только в геостратегической структуре, сложившейся в послевоенные десятилетия, но и в общественно-политической жизни большинства стран мира. Здесь мы не станем затрагивать вопросы о том, какие силы и факторы сыграли решающую роль в этих процессах или же какая из сторон оказалась победительницей, а какая побежденной? Отметим лишь, что распад СССР, советского блока и так называемого социалистического содружества окончательно разделил современное международное сообщество на два противостоящих друг другу военно-политических блока. Потеряли смысл сами идеолого-политические понятия «запад» и «восток». Япония и другие новые индустриальные страны Азиатско-Тихоокеанского региона «вернулись» в Азию и стали азиатскими странами, способными строить свои отношения со всеми странами и регионами вне зависимости от тех или иных идеологических принципов и установок. Отпала также необходимость разделения мирового сообщества по идеолого-политическим или системным критериям на три отдельных мира, потеряло смысл само понятие «третий мир».
1.1. К полицентрическому миропорядку
Вопрос о возникновении однополярного мира, на вершине которого в гордом одиночестве восседает дядя Сэм, сейчас, особенно в свете событий 11 сентября 2001 г., фактического провала американо-британской агрессии против Ирака и беспрецедентного роста антиамериканизма во всем мире, потерял свою актуальность. Пресловутой концепции о завершении истории тоже пришел конец.
По своим структурным, организационным и функциональным параметрам мировое сообщество можно рассматривать как самоорганизующуюся сверхсистему – систему, состоящую из множества взаимосвязанных, взаимозависимых, сотрудничающих и в то же время конкурирующих и конфликтующих между собой подсистем (национальных государств, разного рода международных, межгосударственных и негосударственных организаций, многонациональных корпораций и т. д.). Естественно, этот фактор имеет ключевое значение для конфигурации и жизнедеятельности современного миропорядка, который представляет собой открытую, неравновесную и в силу этого незавершенную систему, характеризующуюся высокой степенью динамичности, неустойчивостью и неопределенностью. Как и любая другая система, она подчиняется законам синергетики – теории самоорганизации систем.[2]
Разрушение многовековых социально-экономических, политических, духовных и иных основополагающих структур, любые кардинальные сдвиги, подрывающие сами основы существующей системы, приводят к широкомасштабным пертурбациям, результатом которых является либо исчезновение с исторической арены соответствующего сообщества или системы, либо данная система, получая импульсы извне и мобилизуя внутренние ресурсы, обретает новые возможности для выбора оптимальных ответов на внешние вызовы, возможности самоорганизации на новых основаниях. Причем для международной политики, как и для большинства открытых систем, характерно сочетание таких дополняющих друг друга противоположностей, как статика и динамика, устойчивость и неустойчивость, определенность и неопределенность, единообразие и разнообразие, симметрия и асимметрия, линейность и нелинейность, предсказуемость и непредсказуемость и т. д. При таком понимании миропорядок нельзя считать раз и навсегда установившейся, завершенной системой, поскольку динамика здесь преобладает над статикой. В значительной степени это определяется тем, что каждый из субъектов международно-политических отношений, будь то национальное государство, региональное интеграционное объединение, транснациональная корпорация, террористическая организация и так далее, действует на свой страх и риск в соответствии со своими возможностями, целями и интересами, с пониманием своего места в сообществе других акторов.
Действия каждого из акторов международной политики ограничивают или стимулируют способность остальных оказывать влияние на общие условия функционирования мирового сообщества. Любое действие, направленное на ограничение возможностей других отстаивать свои законные интересы, вызывает противодействие. При прочих равных шансах успеха достигает более умелый, предприимчивый, целеустремленный и т. д. Поэтому со значительной долей уверенности можно утверждать, что международно-политическая система и, соответственно, миропорядок не являются результатом всецело или преимущественно сознательных, планомерных действий какого-либо одного государства или даже группы государств. Здесь нет и не может быть органа, который был бы вправе указать тому или иному субъекту, какие у него должны быть интересы, цели, стратегия и т. д. В этом контексте можно согласиться с Р. Гилпином, который характеризовал сущность международной политики как постоянную борьбу между независимыми акторами, находящимися в состоянии анархии.[3]
Общие векторы мирового развития формируются и реализуются в неких условных узлах пересечения, точках взаимной нейтрализации и приведения к общему знаменателю действий множества акторов. Любые попытки какого-либо агента навязать свою волю всей системе обречены на неудачу, если в должной мере не будут учтены закономерности и принципы ее самоорганизации, функционирования и эволюции. Формировать и поддерживать мировой порядок искусственно, только организационно-управленческими средствами не под силу ни одному из его отдельно взятых акторов, какими бы мощными материальными ресурсами он ни обладал. К тому же отличительное свойство современного миропорядка как анархической, открытой, неравновесной системы в том и состоит, что интернационализация, транснационализация, глобализация, увеличение темпов трансформации мировых процессов способствуют беспрецедентному его усложнению.
Для точного определения основных факторов и тенденций формирования нового миропорядка важное значение приобретает вопрос о статусе, месте и роли в современном мире великих и малых стран, особенно сверхдержав. Очевидно, что по ключевым критериям экономической и военной мощи Соединенные Штаты Америки (на данном конкретном историческом отрезке) действительно могут претендовать на статус единственной сверхдержавы, способной вмешаться в события и процессы, происходящие в любом уголке земного шара. Можно утверждать даже, что они обладают такой совокупной мощью, какой не было ни у одного государства в течение всей истории человечества. Именно на этом строятся аргументы для обоснования концепций об однополярном миропорядке, определяемом и ведомом Соединенными Штатами.
При оценке этой реальности необходимо учитывать кардинальные изменения, происшедшие в мире с появлением ядерного оружия и усилилившиеся с глобализацией, информационно-телекоммуникационной революцией, распадом двухполюсного миропорядка и другими событиями и процессами. Прогресс в области военных технологий способствует размыванию прямой пропорциональной корреляции между материальным богатством, или уровнем экономического развития, с одной стороны, и возможностями отдельно взятого государства продвигать свои национальные цели и интересы на мировой арене, соответствующим образом реагировать на новые реалии и вызовы – с другой. Это в определенной степени объясняется появлением у государств со слабой экономикой возможностей для асимметричного ответа на те или иные угрозы со стороны держав, обладающих внушительными экономическими и военно-техническими ресурсами.
Уникальность ситуации состоит в том, что реальная сила государства, дающая искомый статус в мировом сообществе, по важнейшим параметрам не всегда поддается оценке с помощью традиционных критериев и категорий. Особенно важно то, что в современном мире на первый план выдвигаются экономическая, научная, технологическая, информационная и иные составляющие национальной мощи, т. е. «мягкая сила» в противоположность жесткой, военной мощи. Иначе говоря, речь идет о широком круге ресурсов, которые государство может использовать для достижения своих целей на международной арене, даже не прибегая к вооруженным силам. Если «жесткая» сила имеет своей целью наказать и запугать противника, то «мягкая» призвана привлечь его на свою сторону или, во всяком случае, нейтрализовать его мирными средствами. В основе «мягкой силы» – культура и ценности, идеи и информация, способность создавать имиджи (как свои собственные, так и друзей и врагов), возможность их эффективной «продажи» внутри страны и за рубежом, обеспечение легитимности внешней политики государства в глазах своих граждан и мирового сообщества и т. д.[4]
Считается, что при асимметричных войнах победитель известен заранее: победа предрешена в пользу сильнейшего. С этой, казалось бы, истиной в создавшихся условиях можно согласиться с существенными оговорками. Афганистан и Ирак, по сути, продемонстрировали наличие серьезных недостатков у военно-технической мощи самой могущественной державы современного мира. Так, в Афганистане следствием сильнейших ударов высокоточного оружия оказался лишь призрачный мир; символ его – созданное по лекалам американцев правительство, которое обладает реальной властью в пределах Кабула. Что касается Ирака, то здесь, одержав молниеносную победу над иракской армией и свергнув одиозного диктатора С. Хусейна, американцы оказались весьма далеки от решения главных из поставленных ими стратегических задач. Более того, они продемонстрировали неспособность владеть ситуацией, спровоцировав разгул терроризма. Агрессия вывела на поверхность разгоравшиеся в течение десятилетий конфликты, а также породила множество новых трудноразрешимых проблем, в совокупности угрожающих целостности Ирака и подрывающих стабильность во всем Ближневосточном регионе.
Иными словами, ситуация парадоксальна: единственная сверхдержава, претендующая на роль гаранта порядка во всем мире, не способна установить порядок в весьма слабой во всех отношениях стране.
В столь неустойчивом мире трудно строить адекватные прогнозы относительно того, какой из векторов мирового развития возобладает, а также относительно самой возможности достижения той или иной державой, какой бы мощной она ни была, доминирующего положения на любом из этих направлений. Перед каждым претендентом на имперское господство встает задача постоянного подтверждения своего статуса, поиска все новых и новых форм, средств и путей демонстрации своей мощи и воли к сохранению собственного имперского предназначения. Империя, так сказать, нуждается в каждодневном референдуме по вопросу легитимации своего имперского статуса как среди собственных подданных, так и в окружающем мире.
Проблема Америки, как представляется, состоит в том, что подобный «референдум» она пытается проводить главным образом с помощью «жесткой» силы. Парадоксальным образом небывалая военная мощь, особенно новейшее высокоточное оружие, становится для США серьезным препятствием на пути поиска новых способов отвечать на вызовы современности. В этом плане, возможно, общенациональный комплекс Рембо, «рэмбоизация» внешнеполитического менталитета оказали Америке медвежью услугу. Оказалось, что сокрушительное поражение на поле брани (в джунглях Юго-Восточной Азии) невозможно компенсировать грандиозными победами на теле– и киноэкранах виртуальных героев-одиночек так же, как невозможно отобрать пресловутых «трехсот спартанцев» (американских коммандос), которые сокрушили бы целую тьму иракцев, афганцев, иранцев и др.
Уже в 70 – 80-е гг. обнаружилось, что принципы державности и сверхдержавности с точки зрения реальных возможностей одних государств навязывать свою волю другим постепенно претерпевают существенные изменения. Говоря словами Дж. Розенау, стало очевидным, что сверхдержавы не столь сверхдержавны, а малые государства не столь малы и слабы, как это было когда-то. Обладание энергоресурсами, степень их доступности и ряд других трансформационных процессов существенно изменили баланс между сильными государствами и такими, которые принято считать малыми или слабыми. Как показывает опыт противостояния Ирана, Венесуэлы и Северной Кореи Соединенным Штатам, а Грузии и Эстонии – России, вызов малых и слабых государств великим державам становится привычным явлением. Все больший вес приобретают и анонимные акторы в лице международного терроризма, организованной преступности, наркомафии и так далее, не признающие принципов международного права, общепринятых норм и правил игры.
Очевидно, что в реалиях последних десятилетий преобладающую экономическую и военную мощь не всегда и не обязательно можно конвертировать в военно-политический контроль над тем или иным регионом или страной. Значительные размеры не всегда и не обязательно гарантируют эффективность, успех или победу. Абсолютная мощь порой оборачивается неэффективностью и недееспособностью. Гигант на ногах из ядерного или сверхточного оружия оказывается не более дееспособным, нежели гигант на ногах из глины. Об этом свидетельствует опыт США во Вьетнаме и Ираке, всего Запада и СССР в Афганистане и т. д.
В данной связи уместно напомнить, что Советский Союз, считавшийся могущественной и несокрушимой империей, пал без единого выстрела. Он проиграл Западу холодную войну во многом в силу того, что в руках западных стран оказалось более мощное информационно-идеологическое оружие. Значительную роль в распаде социалистического лагеря в целом и советской системы в частности сыграло постепенное размывание железного занавеса и проникновение западных идей, ценностей, установок, стилей жизни. Это принимало все более возрастающие масштабы по мере приближения во второй половине 70-х гг. информационно-телекоммуникационной революции, сделавшей неэффективными, несостоятельными и даже контрпродуктивными традиционные методы и средства пропаганды и контрпропаганды.
Ныне мировое информационно-идеологическое пространство превращается в поле битвы за влияние, власть, престиж, в арену глобальной войны идей, различных моделей общественного устройства и образов жизни, доктрин, имиджей и авторитетов за передел мировых рынков, мировое лидерство, трон грядущей планетарной власти. Сегодня американской идее бросает вызов переживающая второе рождение европейская идея, а также японская, китайская, индийская модели и модели новых индустриальных стран.
Существуют и другие конкурирующие модели, влияющие на характер взаимоотношений между различными региональными центрами экономической, социокультурной и политической мощи. Они оказывают сильное воздействие как на перспективы развития человечества, так и на судьбу отдельно взятого человека, его место и роль в общественно-исторических процессах. При непрестанном усложнении мировой экономики как единой системы все труднее становится определить, какие из этих моделей в должной мере соответствуют социокультурной и политико-культурной матрице каждого отдельно взятого народа.
Несмотря на то что американская культура продолжает свою экспансию на всем пространстве ойкумены, Соединенным Штатам убеждать остальные народы в превосходстве своих духовных и морально-этических ценностей и принципов становится все труднее.
Можно утверждать, что с распадом СССР и двухполюсного миропорядка радикально изменилась сама инфраструктура последнего. Произошел парадигмальный прорыв всемирного масштаба. Особый колорит этим процессам и явлениям придают новейшие тенденции трансформации современного мира. Это прежде всего глобализация, интернационализация важнейших сфер общественной жизни, ускорение времени, сжатие и закрытие ойкуменического пространства и т. д. Все вместе они усиливают неустойчивость и неравновесность в масштабах всего мирового сообщества. Такой процесс Дж. Розенау назвал турбулентным состоянием.[5]
Происходит расшатывание единой оси мирового сообщества, равновеликое значение для мировых процессов приобретают разные центры силы, в чем-то самостоятельные и взаимно соперничающие, а в чем-то взаимозависимые. Появление наднациональных субъектов в лице влиятельных международных объединений и организаций, например транснациональных корпораций, уничтожает былое различение социальных, политических и экономических процессов по сугубо географическим или территориально-пространственным параметрам, переводя их в некое «вне-географическое» измерение.
Имеет место наложение на традиционные структуры новых институтов и отношений, новых форм сотрудничества и конкуренции, партнерства и взаимного противодействия, консенсуса и конфликта и т. д. Можно говорить о некоем раздвоении мира, при котором мировая политика осуществляется на двух аренах.
С одной стороны, мы имеем систему взаимоотношений государств, которая функционирует, соблюдая принципы межгосударственных отношений в соответствии с установками традиционной дипломатии и защиты национальных интересов. С другой стороны, речь идет о транснациональном глобальном мире, где отдельно взятые государства теряют свой вес и влияние, их прерогативы и функции переходят к транснациональным и субнациональным акторам.
В наши дни многие из важнейших участников мирового сообщества – это негосударственные акторы. Таковы крупные экономические организации, транснациональные банки и промышленные корпорации, не признающие суверенитета, действующие одновременно во многих странах и приобретающие там огромную экономическую власть.
Широкомасштабные политические движения, такие как исламские фундаменталисты, террористские группы или сецессионистские движения внутри отдельных стран, становятся важными участниками мировой политики и иногда вовлекаются в крупные межгосударственные конфликты. Новый актор мировой политики – так называемое антиглобалистское движение, число участников которого с каждым годом растет. Разворачиваются также процессы раздвоения и гибридизации других сфер общественной жизни. С одной стороны, наблюдается тенденция к нивелировке этнонациональных, религиозных, культурных границ, с другой – требования большей автономии национальными, религиозными, культурными и иными меньшинствами. С одной стороны, сохраняются национальные культуры, продолжающие развиваться в соответствии с изменяющимися реалиями, с другой – распространение западной, в значительной степени американизированной поп-культуры постепенно приводит к утрате национальными культурами своей национально-этнической идентичности.
Следует учесть и такие характерные для современного мира феномены, как многокультурность, полиэтничность, многосоставность обществ, стран, наций, ставшие определяющими факторами жизни многих стран и регионов, а также наложение друг на друга и взаимное пересечение международного, транснационального, регионального и глобального начал.
Разными субъектами мирового сообщества принимается бесчисленное множество порой противоречащих друг другу решений, каждое из которых приобретает ту или иную степень значимости. В совокупности они могут привести и часто приводят к непредвиденным результатам. Поэтому в своих попытках прогнозировать основные тенденции будущего мы должны быть крайне осторожными. К примеру, принимая решение о нападении на Ирак весной 2003 г., американская администрация вряд ли предполагала, что оккупационные войска вызовут такую ненависть со стороны большинства иракского народа вкупе с беспрецедентным всплеском антиамериканизма в мусульманском мире, да и не только в нем. К тому же война, развязанная против мирового терроризма, объявленная как вынужденная и неизбежная мера в защиту национальных интересов США, в значительной степени поставила под вопрос эти самые интересы.
Как известно, факты свидетельствуют о неуклонном сокращении удельного веса экономической мощи США при одновременном восхождении других экономических держав. Отметим, что тенденции мирового развития все сильнее ограничивают возможности США, да и любой великой державы стать единоличным и непререкаемым лидером современного общества, их могущество все чаще ставится под сомнение. Постепенно обнаруживается, что ошеломительная победа в геополитической сфере, достигнутая в непримиримой битве гигантов, теряет свой блеск и великолепие. Прежде всего встает под сомнение миф об однополярности, который идет вразрез с реалиями формирующегося нового миропорядка. В этом новом мировом порядке Америке не суждено жить, отгородившись от остального мира, как это было вплоть до начала XX в., и господствовать в нем. Следует согласиться с П.Ф. Друкером, который задолго до сегодняшнего дня писал: «Несомненно одно: Россия – как коммунистическая, так и посткоммунистическая – больше не будет “сверхдержавой”. Но то же самое произойдет и с Америкой. По существу, “сверхдержав” больше вообще не будет. И не будет больше никакого “центра” мировой политики».[6]
В системе международных отношений действует так называемый закон силы, согласно которому по мере достижения государством экономической и военной мощи, равновеликой мощи других ведущих держав, оно неизбежно начинает требовать либо уравнивания себя с ними по статусу в рамках существующего миропорядка, либо изменения самого этого порядка. В данной связи интерес представляет любопытное рассуждение О. Шпенглера о том, что господство Древнего Рима над значительной частью ойкумены основывалось не только на избытке силы, но и на слабости сопротивления у побежденных народов, отказывающихся от самоопределения. Применительно к современному состоянию мирового сообщества было бы сущей фантазией предполагать, что, например, Россия, Китай, Индия, Япония просто откажутся от самоопределения и позволят кому бы то ни было решать жизненно важные для себя вопросы. Оборотной стороной гегемонии является неизбежное противодействие ей.
По своим структурным, организационным и функциональным параметрам мировое сообщество можно рассматривать как самоорганизующуюся сверхсистему – систему, состоящую из множества взаимосвязанных, взаимозависимых, сотрудничающих и в то же время конкурирующих и конфликтующих между собой подсистем (национальных государств, разного рода международных, межгосударственных и негосударственных организаций, многонациональных корпораций и т. д.). Естественно, этот фактор имеет ключевое значение для конфигурации и жизнедеятельности современного миропорядка, который представляет собой открытую, неравновесную и в силу этого незавершенную систему, характеризующуюся высокой степенью динамичности, неустойчивостью и неопределенностью. Как и любая другая система, она подчиняется законам синергетики – теории самоорганизации систем.[2]
Разрушение многовековых социально-экономических, политических, духовных и иных основополагающих структур, любые кардинальные сдвиги, подрывающие сами основы существующей системы, приводят к широкомасштабным пертурбациям, результатом которых является либо исчезновение с исторической арены соответствующего сообщества или системы, либо данная система, получая импульсы извне и мобилизуя внутренние ресурсы, обретает новые возможности для выбора оптимальных ответов на внешние вызовы, возможности самоорганизации на новых основаниях. Причем для международной политики, как и для большинства открытых систем, характерно сочетание таких дополняющих друг друга противоположностей, как статика и динамика, устойчивость и неустойчивость, определенность и неопределенность, единообразие и разнообразие, симметрия и асимметрия, линейность и нелинейность, предсказуемость и непредсказуемость и т. д. При таком понимании миропорядок нельзя считать раз и навсегда установившейся, завершенной системой, поскольку динамика здесь преобладает над статикой. В значительной степени это определяется тем, что каждый из субъектов международно-политических отношений, будь то национальное государство, региональное интеграционное объединение, транснациональная корпорация, террористическая организация и так далее, действует на свой страх и риск в соответствии со своими возможностями, целями и интересами, с пониманием своего места в сообществе других акторов.
Действия каждого из акторов международной политики ограничивают или стимулируют способность остальных оказывать влияние на общие условия функционирования мирового сообщества. Любое действие, направленное на ограничение возможностей других отстаивать свои законные интересы, вызывает противодействие. При прочих равных шансах успеха достигает более умелый, предприимчивый, целеустремленный и т. д. Поэтому со значительной долей уверенности можно утверждать, что международно-политическая система и, соответственно, миропорядок не являются результатом всецело или преимущественно сознательных, планомерных действий какого-либо одного государства или даже группы государств. Здесь нет и не может быть органа, который был бы вправе указать тому или иному субъекту, какие у него должны быть интересы, цели, стратегия и т. д. В этом контексте можно согласиться с Р. Гилпином, который характеризовал сущность международной политики как постоянную борьбу между независимыми акторами, находящимися в состоянии анархии.[3]
Общие векторы мирового развития формируются и реализуются в неких условных узлах пересечения, точках взаимной нейтрализации и приведения к общему знаменателю действий множества акторов. Любые попытки какого-либо агента навязать свою волю всей системе обречены на неудачу, если в должной мере не будут учтены закономерности и принципы ее самоорганизации, функционирования и эволюции. Формировать и поддерживать мировой порядок искусственно, только организационно-управленческими средствами не под силу ни одному из его отдельно взятых акторов, какими бы мощными материальными ресурсами он ни обладал. К тому же отличительное свойство современного миропорядка как анархической, открытой, неравновесной системы в том и состоит, что интернационализация, транснационализация, глобализация, увеличение темпов трансформации мировых процессов способствуют беспрецедентному его усложнению.
Для точного определения основных факторов и тенденций формирования нового миропорядка важное значение приобретает вопрос о статусе, месте и роли в современном мире великих и малых стран, особенно сверхдержав. Очевидно, что по ключевым критериям экономической и военной мощи Соединенные Штаты Америки (на данном конкретном историческом отрезке) действительно могут претендовать на статус единственной сверхдержавы, способной вмешаться в события и процессы, происходящие в любом уголке земного шара. Можно утверждать даже, что они обладают такой совокупной мощью, какой не было ни у одного государства в течение всей истории человечества. Именно на этом строятся аргументы для обоснования концепций об однополярном миропорядке, определяемом и ведомом Соединенными Штатами.
При оценке этой реальности необходимо учитывать кардинальные изменения, происшедшие в мире с появлением ядерного оружия и усилилившиеся с глобализацией, информационно-телекоммуникационной революцией, распадом двухполюсного миропорядка и другими событиями и процессами. Прогресс в области военных технологий способствует размыванию прямой пропорциональной корреляции между материальным богатством, или уровнем экономического развития, с одной стороны, и возможностями отдельно взятого государства продвигать свои национальные цели и интересы на мировой арене, соответствующим образом реагировать на новые реалии и вызовы – с другой. Это в определенной степени объясняется появлением у государств со слабой экономикой возможностей для асимметричного ответа на те или иные угрозы со стороны держав, обладающих внушительными экономическими и военно-техническими ресурсами.
Уникальность ситуации состоит в том, что реальная сила государства, дающая искомый статус в мировом сообществе, по важнейшим параметрам не всегда поддается оценке с помощью традиционных критериев и категорий. Особенно важно то, что в современном мире на первый план выдвигаются экономическая, научная, технологическая, информационная и иные составляющие национальной мощи, т. е. «мягкая сила» в противоположность жесткой, военной мощи. Иначе говоря, речь идет о широком круге ресурсов, которые государство может использовать для достижения своих целей на международной арене, даже не прибегая к вооруженным силам. Если «жесткая» сила имеет своей целью наказать и запугать противника, то «мягкая» призвана привлечь его на свою сторону или, во всяком случае, нейтрализовать его мирными средствами. В основе «мягкой силы» – культура и ценности, идеи и информация, способность создавать имиджи (как свои собственные, так и друзей и врагов), возможность их эффективной «продажи» внутри страны и за рубежом, обеспечение легитимности внешней политики государства в глазах своих граждан и мирового сообщества и т. д.[4]
Считается, что при асимметричных войнах победитель известен заранее: победа предрешена в пользу сильнейшего. С этой, казалось бы, истиной в создавшихся условиях можно согласиться с существенными оговорками. Афганистан и Ирак, по сути, продемонстрировали наличие серьезных недостатков у военно-технической мощи самой могущественной державы современного мира. Так, в Афганистане следствием сильнейших ударов высокоточного оружия оказался лишь призрачный мир; символ его – созданное по лекалам американцев правительство, которое обладает реальной властью в пределах Кабула. Что касается Ирака, то здесь, одержав молниеносную победу над иракской армией и свергнув одиозного диктатора С. Хусейна, американцы оказались весьма далеки от решения главных из поставленных ими стратегических задач. Более того, они продемонстрировали неспособность владеть ситуацией, спровоцировав разгул терроризма. Агрессия вывела на поверхность разгоравшиеся в течение десятилетий конфликты, а также породила множество новых трудноразрешимых проблем, в совокупности угрожающих целостности Ирака и подрывающих стабильность во всем Ближневосточном регионе.
Иными словами, ситуация парадоксальна: единственная сверхдержава, претендующая на роль гаранта порядка во всем мире, не способна установить порядок в весьма слабой во всех отношениях стране.
В столь неустойчивом мире трудно строить адекватные прогнозы относительно того, какой из векторов мирового развития возобладает, а также относительно самой возможности достижения той или иной державой, какой бы мощной она ни была, доминирующего положения на любом из этих направлений. Перед каждым претендентом на имперское господство встает задача постоянного подтверждения своего статуса, поиска все новых и новых форм, средств и путей демонстрации своей мощи и воли к сохранению собственного имперского предназначения. Империя, так сказать, нуждается в каждодневном референдуме по вопросу легитимации своего имперского статуса как среди собственных подданных, так и в окружающем мире.
Проблема Америки, как представляется, состоит в том, что подобный «референдум» она пытается проводить главным образом с помощью «жесткой» силы. Парадоксальным образом небывалая военная мощь, особенно новейшее высокоточное оружие, становится для США серьезным препятствием на пути поиска новых способов отвечать на вызовы современности. В этом плане, возможно, общенациональный комплекс Рембо, «рэмбоизация» внешнеполитического менталитета оказали Америке медвежью услугу. Оказалось, что сокрушительное поражение на поле брани (в джунглях Юго-Восточной Азии) невозможно компенсировать грандиозными победами на теле– и киноэкранах виртуальных героев-одиночек так же, как невозможно отобрать пресловутых «трехсот спартанцев» (американских коммандос), которые сокрушили бы целую тьму иракцев, афганцев, иранцев и др.
Уже в 70 – 80-е гг. обнаружилось, что принципы державности и сверхдержавности с точки зрения реальных возможностей одних государств навязывать свою волю другим постепенно претерпевают существенные изменения. Говоря словами Дж. Розенау, стало очевидным, что сверхдержавы не столь сверхдержавны, а малые государства не столь малы и слабы, как это было когда-то. Обладание энергоресурсами, степень их доступности и ряд других трансформационных процессов существенно изменили баланс между сильными государствами и такими, которые принято считать малыми или слабыми. Как показывает опыт противостояния Ирана, Венесуэлы и Северной Кореи Соединенным Штатам, а Грузии и Эстонии – России, вызов малых и слабых государств великим державам становится привычным явлением. Все больший вес приобретают и анонимные акторы в лице международного терроризма, организованной преступности, наркомафии и так далее, не признающие принципов международного права, общепринятых норм и правил игры.
Очевидно, что в реалиях последних десятилетий преобладающую экономическую и военную мощь не всегда и не обязательно можно конвертировать в военно-политический контроль над тем или иным регионом или страной. Значительные размеры не всегда и не обязательно гарантируют эффективность, успех или победу. Абсолютная мощь порой оборачивается неэффективностью и недееспособностью. Гигант на ногах из ядерного или сверхточного оружия оказывается не более дееспособным, нежели гигант на ногах из глины. Об этом свидетельствует опыт США во Вьетнаме и Ираке, всего Запада и СССР в Афганистане и т. д.
В данной связи уместно напомнить, что Советский Союз, считавшийся могущественной и несокрушимой империей, пал без единого выстрела. Он проиграл Западу холодную войну во многом в силу того, что в руках западных стран оказалось более мощное информационно-идеологическое оружие. Значительную роль в распаде социалистического лагеря в целом и советской системы в частности сыграло постепенное размывание железного занавеса и проникновение западных идей, ценностей, установок, стилей жизни. Это принимало все более возрастающие масштабы по мере приближения во второй половине 70-х гг. информационно-телекоммуникационной революции, сделавшей неэффективными, несостоятельными и даже контрпродуктивными традиционные методы и средства пропаганды и контрпропаганды.
Ныне мировое информационно-идеологическое пространство превращается в поле битвы за влияние, власть, престиж, в арену глобальной войны идей, различных моделей общественного устройства и образов жизни, доктрин, имиджей и авторитетов за передел мировых рынков, мировое лидерство, трон грядущей планетарной власти. Сегодня американской идее бросает вызов переживающая второе рождение европейская идея, а также японская, китайская, индийская модели и модели новых индустриальных стран.
Существуют и другие конкурирующие модели, влияющие на характер взаимоотношений между различными региональными центрами экономической, социокультурной и политической мощи. Они оказывают сильное воздействие как на перспективы развития человечества, так и на судьбу отдельно взятого человека, его место и роль в общественно-исторических процессах. При непрестанном усложнении мировой экономики как единой системы все труднее становится определить, какие из этих моделей в должной мере соответствуют социокультурной и политико-культурной матрице каждого отдельно взятого народа.
Несмотря на то что американская культура продолжает свою экспансию на всем пространстве ойкумены, Соединенным Штатам убеждать остальные народы в превосходстве своих духовных и морально-этических ценностей и принципов становится все труднее.
Можно утверждать, что с распадом СССР и двухполюсного миропорядка радикально изменилась сама инфраструктура последнего. Произошел парадигмальный прорыв всемирного масштаба. Особый колорит этим процессам и явлениям придают новейшие тенденции трансформации современного мира. Это прежде всего глобализация, интернационализация важнейших сфер общественной жизни, ускорение времени, сжатие и закрытие ойкуменического пространства и т. д. Все вместе они усиливают неустойчивость и неравновесность в масштабах всего мирового сообщества. Такой процесс Дж. Розенау назвал турбулентным состоянием.[5]
Происходит расшатывание единой оси мирового сообщества, равновеликое значение для мировых процессов приобретают разные центры силы, в чем-то самостоятельные и взаимно соперничающие, а в чем-то взаимозависимые. Появление наднациональных субъектов в лице влиятельных международных объединений и организаций, например транснациональных корпораций, уничтожает былое различение социальных, политических и экономических процессов по сугубо географическим или территориально-пространственным параметрам, переводя их в некое «вне-географическое» измерение.
Имеет место наложение на традиционные структуры новых институтов и отношений, новых форм сотрудничества и конкуренции, партнерства и взаимного противодействия, консенсуса и конфликта и т. д. Можно говорить о некоем раздвоении мира, при котором мировая политика осуществляется на двух аренах.
С одной стороны, мы имеем систему взаимоотношений государств, которая функционирует, соблюдая принципы межгосударственных отношений в соответствии с установками традиционной дипломатии и защиты национальных интересов. С другой стороны, речь идет о транснациональном глобальном мире, где отдельно взятые государства теряют свой вес и влияние, их прерогативы и функции переходят к транснациональным и субнациональным акторам.
В наши дни многие из важнейших участников мирового сообщества – это негосударственные акторы. Таковы крупные экономические организации, транснациональные банки и промышленные корпорации, не признающие суверенитета, действующие одновременно во многих странах и приобретающие там огромную экономическую власть.
Широкомасштабные политические движения, такие как исламские фундаменталисты, террористские группы или сецессионистские движения внутри отдельных стран, становятся важными участниками мировой политики и иногда вовлекаются в крупные межгосударственные конфликты. Новый актор мировой политики – так называемое антиглобалистское движение, число участников которого с каждым годом растет. Разворачиваются также процессы раздвоения и гибридизации других сфер общественной жизни. С одной стороны, наблюдается тенденция к нивелировке этнонациональных, религиозных, культурных границ, с другой – требования большей автономии национальными, религиозными, культурными и иными меньшинствами. С одной стороны, сохраняются национальные культуры, продолжающие развиваться в соответствии с изменяющимися реалиями, с другой – распространение западной, в значительной степени американизированной поп-культуры постепенно приводит к утрате национальными культурами своей национально-этнической идентичности.
Следует учесть и такие характерные для современного мира феномены, как многокультурность, полиэтничность, многосоставность обществ, стран, наций, ставшие определяющими факторами жизни многих стран и регионов, а также наложение друг на друга и взаимное пересечение международного, транснационального, регионального и глобального начал.
Разными субъектами мирового сообщества принимается бесчисленное множество порой противоречащих друг другу решений, каждое из которых приобретает ту или иную степень значимости. В совокупности они могут привести и часто приводят к непредвиденным результатам. Поэтому в своих попытках прогнозировать основные тенденции будущего мы должны быть крайне осторожными. К примеру, принимая решение о нападении на Ирак весной 2003 г., американская администрация вряд ли предполагала, что оккупационные войска вызовут такую ненависть со стороны большинства иракского народа вкупе с беспрецедентным всплеском антиамериканизма в мусульманском мире, да и не только в нем. К тому же война, развязанная против мирового терроризма, объявленная как вынужденная и неизбежная мера в защиту национальных интересов США, в значительной степени поставила под вопрос эти самые интересы.
Как известно, факты свидетельствуют о неуклонном сокращении удельного веса экономической мощи США при одновременном восхождении других экономических держав. Отметим, что тенденции мирового развития все сильнее ограничивают возможности США, да и любой великой державы стать единоличным и непререкаемым лидером современного общества, их могущество все чаще ставится под сомнение. Постепенно обнаруживается, что ошеломительная победа в геополитической сфере, достигнутая в непримиримой битве гигантов, теряет свой блеск и великолепие. Прежде всего встает под сомнение миф об однополярности, который идет вразрез с реалиями формирующегося нового миропорядка. В этом новом мировом порядке Америке не суждено жить, отгородившись от остального мира, как это было вплоть до начала XX в., и господствовать в нем. Следует согласиться с П.Ф. Друкером, который задолго до сегодняшнего дня писал: «Несомненно одно: Россия – как коммунистическая, так и посткоммунистическая – больше не будет “сверхдержавой”. Но то же самое произойдет и с Америкой. По существу, “сверхдержав” больше вообще не будет. И не будет больше никакого “центра” мировой политики».[6]
В системе международных отношений действует так называемый закон силы, согласно которому по мере достижения государством экономической и военной мощи, равновеликой мощи других ведущих держав, оно неизбежно начинает требовать либо уравнивания себя с ними по статусу в рамках существующего миропорядка, либо изменения самого этого порядка. В данной связи интерес представляет любопытное рассуждение О. Шпенглера о том, что господство Древнего Рима над значительной частью ойкумены основывалось не только на избытке силы, но и на слабости сопротивления у побежденных народов, отказывающихся от самоопределения. Применительно к современному состоянию мирового сообщества было бы сущей фантазией предполагать, что, например, Россия, Китай, Индия, Япония просто откажутся от самоопределения и позволят кому бы то ни было решать жизненно важные для себя вопросы. Оборотной стороной гегемонии является неизбежное противодействие ей.