— Не может быть, чтобы у нее не было ни друзей, ни родственников.
— Отец живет в Англии, но собственную дочь и знать не хочет. Все дело в старой семейной ссоре. Подробности Сара не объяснила. Мать умерла, но осталась тетка, живет здесь на вилле в горах. — Он взболтал вино в стакане и выпил. — Сара хочет, чтобы я отвез ее туда.
— Так отвези и с глаз долой.
— Не так все просто. Пока я размышлял, как поступить, Сара убежала в спальню Холдернов и позвонила тетке. Та, услышав ее голос, пришла в восторг. Очевидно, она знала о бегстве племянницы из монастыря. И — вот где собака зарыта — Сара сказала ей, что я скоро останусь без крыши над головой, и старуха (впрочем, я не знаю, старуха она или нет, не спрашивал) настояла, чтобы я пожил у нее некоторое время. Отказать Саре я не мог. Доводы были неотразимы — «вы столько для меня сделали» и прочее. Главное, она так радовалась, что сможет наконец отблагодарить меня… В общем, я согласился. К тому же, — Фарли упрямо выпятил подбородок, — это на время решит мои неурядицы. Поживу там немного для приличия и уеду.
— Куда?
— Куда? — Фарли развел руками. — Можно вернуться в Кению. Я подумываю об Англии, Америке… Не знаю. С каждым годом здешние места все больше напоминают Блэкпул или Канны. Та же уйма народу. — Он взял кувшин, наполнил стаканы и, озабоченно, задумчиво глядя на Германа, с горечью продолжил: — Ведь мне, черт возьми, почти сорок. А я еще ничего в жизни не добился. Ничего, Герман. И не добьюсь, если не займусь делом. У меня, кроме нескольких тысяч эскудо, машины, одежды и удочек ничего нет. Даже книги хорошей. Я все вложил в ресторан и, когда дела стали плохи… Я подумал, может, уехать? Может, этого хочет Бог? — Он улыбнулся, воспрянул духом. — Такова печальная повесть Ричарда Фарли, неисправимого, но не слишком предприимчивого оптимиста. Ладно, начну все сначала. И выбьюсь из грязи в князи. Только, Боже, зачем все это?
Гедди вышел из лифта на третьем этаже отеля «Савой» и направился по коридору в поисках номера лорда Беллмастера. Раздражение по поводу того, что его спешно вызвали в Лондон, уже прошло. Тем более, что он устроил себе небольшое развлечение в награду за скучный час, который придется провести с его светлостью. «Стоит им однажды воспользоваться тобой, — размышлял Гедди, криво усмехаясь, — как они решают, что ты у них на крючке и побежишь бегом, едва они поманят тебя пальцем». Впрочем, последние десять лет они беспокоили его не часто и не сильно. Беллмастер, как и сам Гедди, с ними почти не сотрудничал, но в сетях у них оставался. Только смерть могла освободить от гнета Клетки.
Повернув за угол, он натолкнулся на арабчонка — тот с улюлюканьем катил пылесос (без сомнения, выпрошенный у горничной), преследовал девочку — она со смехом бежала впереди, катила игрушечную тележку. Едва Гедди дал детям дорогу, как из ближнего номера выбежала женщина, одетая по-арабски, и закричала на них. «Призраки имперского прошлого, — подумал Гедди, — верно, уже перестали бродить по здешним коридорам: их глаза туманят слезы по крушению великого государства». Слабо уловимый пикантный запах кускуса витал в воздухе. Впервые Гедди отведал это африканское блюдо, приготовляемое из крупы на пару мясного бульона, в Тунисе — он был тогда молодым и довольным жизнью капитаном артиллерии: война позволила ему вырваться из нотариальной конторы отца. В тот самый день Беллмастер — пока еще не лично — и вошел в его жизнь — Гедди перевели в разведотдел. Арнолд познакомился с аристократом после войны, когда понадобилось уладить дело с брачным контрактом Брантона. Его выбрали явно не случайно. Сор нельзя было выносить из избы.
На двери нужного ему номера висела табличка: «Не беспокоить». Гедди постучал, открыл Беллмастер, приветствовал его крепким рукопожатием, изумленным взглядом и словами: «Мой дорогой Гедди, как я рад вас видеть». Дверь захлопнулась, табличка так и осталась висеть на ручке.
Если судить по гостиной, куда попал Арнолд, могло показаться, будто в номере вообще никто не живет, не говоря уж о таком аристократе, как Беллмастер. Однако на буфете стоял поднос с виски, рюмками и — Гедди не удивился, вспомнив, что у старика отличная память, — двумя бутылками его любимой минеральной воды «Перрье». В Клетке вас всегда стремились очаровать, сыграть на маленьких слабостях, однако не кичились этим.
Беллмастер наполнил две рюмки и сел напротив Гедди, по другую сторону низкого стола. Он был крупный мужчина, хорошо сохранившийся для своих шестидесяти с лишним лет, в однобортном костюме с платиновой часовой цепочкой, белая рубашка девственным снегом сияла на его груди. Годы посеребрили волосы, но реже их не сделали — словом, перед Гедди сидел человек значительный, с большими притязаниями, исполнить которые были призваны острый ум и обширные знания. Раньше Гедди понимал, чего хочет Беллмастер. Теперь же только догадывался.
Они выпили, и аристократ заговорил: «Хорошо, что вы заглянули. Я получил вашу записку и решил, нам стоит побеседовать. — Он улыбнулся, как хороший актер на сцене. — Ради прошлого. Не вашего, а моего и других заинтересованных людей. Милая леди Джин — даже из могилы она заставляет нас плясать под ее дудку. А теперь расскажите о Саре».
Гедди скрупулезно, не давая волю воображению, сообщил все, что знал. Он был достаточно осведомлен о личной и деловой (особенно деловой) связи ее матери с Беллмастером, иначе его не пригласили бы оформить брачный контракт Брантона.
Выслушав Арнолда, Беллмастер спросил: «И никто не знает, где она сейчас?»
— Нет. Думаю, Сара все еще в Португалии.
— А как насчет ребенка? Что об этом думаете вы?
— Только то, что сказано в ее письме.
— Забеременеть в монастыре?! Как она умудрилась? Похоже на роман из жизни средневековья. Впрочем, дочери леди Джин по плечу и это.
— Но вас, по-моему, беспокоит другое.
— За что вы мне всегда нравились, — Беллмастер вновь улыбнулся, — так это за способность надавить на собеседника. Да, меня беспокоит другое. У Сары в Португалии есть тетка, верно? Не ей ли принадлежит вилла Лобита?
— Ей.
— Боже, а ведь у меня немало связано с этой виллой — и плохого, и хорошего… словом, всякого. Однако имя тетки я забыл.
— Она вышла замуж за американца, но вскоре овдовела. Ее зовут миссис Ринджел Фейнз. Богата. Много путешествует. К ее делам я никакого отношения не имею. Знаю только, что вилла завещана Саре матерью. А Сара, уходя в монастырь, отказалась от нее, как и от остального имущества.
— Если она хоть немного похожа на мать, то начнет требовать ее обратно, — с улыбкой заметил Беллмастер. — Как вы считаете, не поехала ли она туда?
— Не знаю.
— Я не спрашиваю, что вы знаете и что — нет, — нахмурился Беллмастер. — Я интересуюсь, как вы считаете.
В этих словах, в интонации заключалась угроза. Гедди распознал ее и пожал плечами:
— За Сарой кто-то присматривает. Она ясно сказала об этом в письме. А считаю я вот что: она пойдет дорожкой матери. Научится, как кошка, падать только на лапы. Да, я думаю, за неимением лучшего Сара поедет к тетке.
Лорд Беллмастер не спеша погладил ладонью подбородок и улыбнулся с почти ребяческим восторгом. «Да, да, Гедди, — вздохнул он, — знайте, все осталось по-прежнему. Вы, я вижу, ждете, когда я в этом признаюсь, но прямо спросить не решаетесь. Ведь брачный контракт обсуждался при вас, вы слышали, что сказала леди Джин».
— Прекрасно помню. Она была в полном смятении. Забеременев от вас, она, естественно или самонадеянно, считала, что вы на ней женитесь и сделаете ее леди Беллмастер. И капитан Брантон показался довольно дешевой заменой.
— Вы рассказали не все.
— Не хотел вас смущать.
Лорд Беллмастер расхохотался, налил виски только себе, чему Арнолд не удивился — он бы все равно отказался, о чем его светлость знал, а потому не стал тратить время на пустые церемонии.
— Продолжайте, — сказал Беллмастер, — давайте проверим вашу память. Вернее, посмотрим, такая же она цепкая, как раньше, или нет. Сами вы этого не сделаете. Вы же человек маленький, скромный.
Гедди улыбнулся, услышав перефразированное высказывание своего любимого Льюиса Кэрролла, и, прекрасно понимая, что хочет услышать Беллмастер, ответил: "Леди Джин закатила одну из своих знаменитых сцен. Живописать, как взыграла ее ирландская кровь, сложно да и не стоит, милорд. Короче говоря, леди Джин заявила, что выйдет за Брантона на условиях брачного контракта, но вы… но вы по-прежнему можете располагать ею как в профессиональных, так и в личных целях… "
— И выражения не выбирала. Спасибо, что вы их смягчили.
— … однако при первом удобном случае, -продолжил Гедди, — она уничтожит вас и внесет сумятицу… — он помолчал, по старой привычке подбирая обтекаемые слова, хотя знал — разговор не подслушивается -… внесет сумятицу там, где это наиболее опасно, в частности, в дела, связанные с внешней политикой. Но я уверен, милорд, вы послали за мной совсем не для того, чтобы освежить вашу память и заодно проверить мою.
Лорд Беллмастер молчал, помешивая виски в рюмке кончиком длинного смуглого указательного пальца. Он посмотрел на возрожденные пузырьки газа от минеральной воды, вынул из кармана плоский золотой портсигар, задумчиво постучал им по подбородку, наконец достал сигарету и закурил. Гедди терпеливо ждал. Через окно невнятно донесся звон мусорных бачков, приглушенные голоса мусорщиков-кокни. Внезапно Беллмастер произнес: «Она не блефовала никогда. А случай шантажировать, сказать по правде, предоставил я ей. Через много-много лет. Но не будем об этом. Она умерла скоропостижно, вскоре после нашего разрыва. Естественно, в Клетке кое-что предприняли, дабы обезопасить себя. Все ее вещи перетрясли. Она тогда жила — если это можно назвать жизнью — в Португалии. Помните, вы еще любезно позволили нам ознакомиться с ее завещанием и личными бумагами?»
— Я поступился профессиональной этикой, что было сделано, говоря вашими словами, в государственных интересах.
— А как еще я мог сказать? — неожиданно Беллмастер заговорил жестко, сварливо. «Что за бес в нем проснулся? — подумал Гедди, — Забияка и драчун, вечно скрывавшийся под напускным равнодушием? Нет, скорее всего заговорило опасение за собственную репутацию и безграничное самолюбие».
— Леди Джин была дьявольски хитра, — продолжал Беллмастер. — Она прекрасно понимала, что мы перероем все ее бумаги. Во всяком случае сразу после ее смерти. Как вы думаете, кто сильнее всего толкал — именно толкал — Сару в религию?
Гедди притворился, что размышляет над вопросом, хотя ответ знал прекрасно. На самом деле он анализировал все оттенки беседы с аристократом. Хотя с тайным миром Беллмастера Арнолд был почти не связан, он не мог не признать, что восхищался им, и потому давно научился заглядывать «под» и даже «за» всякого вопроса, чтобы понять, какой подспудный смысл придает ему собеседник — ведь стряпчий знал: если люди Клетки вдруг начинают интересоваться очевидным — это ловушка.
— По-моему, — ответил он наконец, — Сару толкали с двух сторон. Брантон не хотел тратить на нее время, и, когда разошелся с леди Джин, она оставалась или у матери, или с теткой. Леди Джин, видимо, все-таки любила по-своему дочь, — но тоже возиться с ней не хотела. В краткие каникулы она баловала Сару как могла, была ей истинным другом. Думаю, леди Джин — без всякой задней мысли, что выплыла бы после ее смерти, безвременной или, наоборот, долгожданной, — повлияла на дочь. Ведь она обладала романтическим характером. Возможно, ей хотелось, чтобы дочь — назло вам, милорд, — жила праведной жизнью.
— К черту «назло», Гедди. Вы же понимаете, куда я клоню. Девчонка сбежала. А я так и слышу, как Джин говорит ей: "Если поймешь, что тебе там невыносимо, не отчаивайся. Уходи оттуда. И о тебе позаботятся. Стоит только… " Что же именно?
— Понятия не имею, милорд.
— А у вас самих ничего для Сары нет? Скажем, ключа от ячейки в банке или документов? Возможно, вам передали что-нибудь для нее уже после смерти Джин?
— Ничего. И, сказать по правде, я даже леди Джин не считаю хитрой и предусмотрительной настолько, чтобы припрятать нечто для дочери на случай, если та решит покинуть монастырь, и предупредить об этом еще до того, как ту постригли в монахини.
— Пожалуй, вы правы. По крайней мере, хочется верить. А как насчет полковника Брантона?
— Если у него и есть нечто такое, разве он может вам помешать?
— Ни в коем случае. Убрать его труда не составляет.
— Вот именно, милорд. И учтите — последнюю фразу я не слышал.
— Отлично. — Беллмастер встал. — Мы со своей стороны сделаем все, чтобы разыскать девчонку. Но если и вы что-нибудь о ней услышите — дайте мне знать. Да, вот еще что. Я не хотел тащить вас сюда через полстраны, но, надеюсь, вы успеете хорошенько развлечься на Кадоган-сквер до отхода вашего поезда?
Не высказав удивления, — а Гедди все-таки не ожидал, что Клетка до сих пор следит за ним, — он парировал: «Мои визиты в Лондон всегда заканчиваются приятно, милорд».
Гедди ушел, а лорд Беллмастер Конарейский в раздумье опустился в кресло и не спеша допил виски. Немного поразмышлял о Гедди. Когда он, Беллмастер, был связан с Клеткой теснее, он пользовался молодым Гедди вовсю. Одному Богу известно, кто первым разглядел его ограниченные, но полезные способности, а всего через несколько месяцев Арнолда подчинили Клетке полностью, прибегнув к старому как мир способу. Из него сделали мишень, привлекли внимание противников, и те приставили к нему ту женщину — Беллмастер даже имя ее не забыл — Франчину Пави. Завязался короткий военный роман, один из уик-эндов люди Клетки заставили Гедди провести в Почитано, где он в ночь с субботы на воскресенье должен был опоить Франчину снотворным якобы для того, чтобы выписать из ее записной книжки все адреса и телефоны, хотя в Клетке их давно уже знали. Ведомство решило, что чрезмерно церемониться с Франчиной не стоит, ее нужно без обиняков убрать — она служила двум господам. Если бы это не сделала Клетка, мисс Пави рано или поздно уничтожила бы другая сторона. Словом, усилиями ничего не подозревавшего Гедди она умерла во сне — в снотворное был добавлен яд, — и через четверть часа после все объяснившего телефонного звонка Арнолда на горной дороге в Амальфи подобрал автомобиль. Тогда Беллмастер находился в Лондоне и еще не знал его лично. В донесении на Гедди говорилось: «Реакция девять десятых». Это означало, что Гедди выказал лишь верхушку айсберга своих чувств. В его личном деле значилось: «Для полевых условий неприемлем. Предложение: работа в Лондоне, а потом переквалификация». Что в переводе с тарабарского означало: «Дайте ему дело, более подходящее его способностям и уровню мышления». Итак, Гедди отозвали в Лондон, познакомили с Беллмастером и заняли серьезной работой. Словом, в том, что впоследствии для заключения брачного контракта Брантона Беллмастер воспользовался услугами именно Гедди, не было ничего удивительного. К тому же он понравился и Джин, вызвал у нее доверие с первого взгляда.
«Милая Джин, — подумал Беллмастер и горестно улыбнулся, — ведь ты способна на все». Только слабоумный сбросил бы ее со счетов сейчас, когда Беллмастера собирались назначить или послом в США, или вице-президентом комиссии Европейского Экономического Сообщества, а значит, со временем он стал бы ее президентом просто по ротации. Ведь самолюбие толкало Беллмастера именно к власти, к высокому чину. Денег у него хватало всегда.
Он позвонил привратнику — оказалось, такси уже ждет — и спустился в вестибюль. Отпустив машину у Мэлла, он пересек Сент-Джеймс-парк; замедлив шаг на мосту, посмотрел, как парочка бакланов ловила рыбу, как взлетела кряква, и на мгновение перенесся на родину в Конари, в юность. Больше всего на свете тогда ему хотелось, чтобы поскорее умер пьяница отец и оставил ему титул и поместье, а еще — затащить в постель восемнадцатилетнюю Шейлу, дочь Ангуса. Первое случилось через три месяца после его шестнадцатилетия, второе — через девять. Вспоминать и о том, и о другом было приятно.
Покинув парк, он попал в переулок Клетки. И немного не доходя до казарм Веллингтона, вошел в один из домов с окнами на парк.
В тот же вечер Кэслейк, сидя за столом в кабинете на верхнем этаже того самого дома, куда заходил Беллмастер, читал памятную записку, которую только что принесла его секретарша Джоун. Там значилось:
Между тем Гедди сидел в вагоне первого класса в поезде на Челтнем, почесывал кончик носа большим пальцем правой руки и улыбался легкому запаху духов, оставшемуся на теле. «Арпеж» французской фирмы «Ланвен», — определил он. — Итак, в Клетке о моей любовнице знают… Ну и пусть". Беллмастер почти не изменился, разве что начал слишком явно высказывать свои намерения. Забавно, если леди Джин встанет из могилы и с дьявольской хитростью, присущей ей при жизни, начнет преследовать Беллмастера и мстить ему.
— Отец живет в Англии, но собственную дочь и знать не хочет. Все дело в старой семейной ссоре. Подробности Сара не объяснила. Мать умерла, но осталась тетка, живет здесь на вилле в горах. — Он взболтал вино в стакане и выпил. — Сара хочет, чтобы я отвез ее туда.
— Так отвези и с глаз долой.
— Не так все просто. Пока я размышлял, как поступить, Сара убежала в спальню Холдернов и позвонила тетке. Та, услышав ее голос, пришла в восторг. Очевидно, она знала о бегстве племянницы из монастыря. И — вот где собака зарыта — Сара сказала ей, что я скоро останусь без крыши над головой, и старуха (впрочем, я не знаю, старуха она или нет, не спрашивал) настояла, чтобы я пожил у нее некоторое время. Отказать Саре я не мог. Доводы были неотразимы — «вы столько для меня сделали» и прочее. Главное, она так радовалась, что сможет наконец отблагодарить меня… В общем, я согласился. К тому же, — Фарли упрямо выпятил подбородок, — это на время решит мои неурядицы. Поживу там немного для приличия и уеду.
— Куда?
— Куда? — Фарли развел руками. — Можно вернуться в Кению. Я подумываю об Англии, Америке… Не знаю. С каждым годом здешние места все больше напоминают Блэкпул или Канны. Та же уйма народу. — Он взял кувшин, наполнил стаканы и, озабоченно, задумчиво глядя на Германа, с горечью продолжил: — Ведь мне, черт возьми, почти сорок. А я еще ничего в жизни не добился. Ничего, Герман. И не добьюсь, если не займусь делом. У меня, кроме нескольких тысяч эскудо, машины, одежды и удочек ничего нет. Даже книги хорошей. Я все вложил в ресторан и, когда дела стали плохи… Я подумал, может, уехать? Может, этого хочет Бог? — Он улыбнулся, воспрянул духом. — Такова печальная повесть Ричарда Фарли, неисправимого, но не слишком предприимчивого оптимиста. Ладно, начну все сначала. И выбьюсь из грязи в князи. Только, Боже, зачем все это?
Гедди вышел из лифта на третьем этаже отеля «Савой» и направился по коридору в поисках номера лорда Беллмастера. Раздражение по поводу того, что его спешно вызвали в Лондон, уже прошло. Тем более, что он устроил себе небольшое развлечение в награду за скучный час, который придется провести с его светлостью. «Стоит им однажды воспользоваться тобой, — размышлял Гедди, криво усмехаясь, — как они решают, что ты у них на крючке и побежишь бегом, едва они поманят тебя пальцем». Впрочем, последние десять лет они беспокоили его не часто и не сильно. Беллмастер, как и сам Гедди, с ними почти не сотрудничал, но в сетях у них оставался. Только смерть могла освободить от гнета Клетки.
Повернув за угол, он натолкнулся на арабчонка — тот с улюлюканьем катил пылесос (без сомнения, выпрошенный у горничной), преследовал девочку — она со смехом бежала впереди, катила игрушечную тележку. Едва Гедди дал детям дорогу, как из ближнего номера выбежала женщина, одетая по-арабски, и закричала на них. «Призраки имперского прошлого, — подумал Гедди, — верно, уже перестали бродить по здешним коридорам: их глаза туманят слезы по крушению великого государства». Слабо уловимый пикантный запах кускуса витал в воздухе. Впервые Гедди отведал это африканское блюдо, приготовляемое из крупы на пару мясного бульона, в Тунисе — он был тогда молодым и довольным жизнью капитаном артиллерии: война позволила ему вырваться из нотариальной конторы отца. В тот самый день Беллмастер — пока еще не лично — и вошел в его жизнь — Гедди перевели в разведотдел. Арнолд познакомился с аристократом после войны, когда понадобилось уладить дело с брачным контрактом Брантона. Его выбрали явно не случайно. Сор нельзя было выносить из избы.
На двери нужного ему номера висела табличка: «Не беспокоить». Гедди постучал, открыл Беллмастер, приветствовал его крепким рукопожатием, изумленным взглядом и словами: «Мой дорогой Гедди, как я рад вас видеть». Дверь захлопнулась, табличка так и осталась висеть на ручке.
Если судить по гостиной, куда попал Арнолд, могло показаться, будто в номере вообще никто не живет, не говоря уж о таком аристократе, как Беллмастер. Однако на буфете стоял поднос с виски, рюмками и — Гедди не удивился, вспомнив, что у старика отличная память, — двумя бутылками его любимой минеральной воды «Перрье». В Клетке вас всегда стремились очаровать, сыграть на маленьких слабостях, однако не кичились этим.
Беллмастер наполнил две рюмки и сел напротив Гедди, по другую сторону низкого стола. Он был крупный мужчина, хорошо сохранившийся для своих шестидесяти с лишним лет, в однобортном костюме с платиновой часовой цепочкой, белая рубашка девственным снегом сияла на его груди. Годы посеребрили волосы, но реже их не сделали — словом, перед Гедди сидел человек значительный, с большими притязаниями, исполнить которые были призваны острый ум и обширные знания. Раньше Гедди понимал, чего хочет Беллмастер. Теперь же только догадывался.
Они выпили, и аристократ заговорил: «Хорошо, что вы заглянули. Я получил вашу записку и решил, нам стоит побеседовать. — Он улыбнулся, как хороший актер на сцене. — Ради прошлого. Не вашего, а моего и других заинтересованных людей. Милая леди Джин — даже из могилы она заставляет нас плясать под ее дудку. А теперь расскажите о Саре».
Гедди скрупулезно, не давая волю воображению, сообщил все, что знал. Он был достаточно осведомлен о личной и деловой (особенно деловой) связи ее матери с Беллмастером, иначе его не пригласили бы оформить брачный контракт Брантона.
Выслушав Арнолда, Беллмастер спросил: «И никто не знает, где она сейчас?»
— Нет. Думаю, Сара все еще в Португалии.
— А как насчет ребенка? Что об этом думаете вы?
— Только то, что сказано в ее письме.
— Забеременеть в монастыре?! Как она умудрилась? Похоже на роман из жизни средневековья. Впрочем, дочери леди Джин по плечу и это.
— Но вас, по-моему, беспокоит другое.
— За что вы мне всегда нравились, — Беллмастер вновь улыбнулся, — так это за способность надавить на собеседника. Да, меня беспокоит другое. У Сары в Португалии есть тетка, верно? Не ей ли принадлежит вилла Лобита?
— Ей.
— Боже, а ведь у меня немало связано с этой виллой — и плохого, и хорошего… словом, всякого. Однако имя тетки я забыл.
— Она вышла замуж за американца, но вскоре овдовела. Ее зовут миссис Ринджел Фейнз. Богата. Много путешествует. К ее делам я никакого отношения не имею. Знаю только, что вилла завещана Саре матерью. А Сара, уходя в монастырь, отказалась от нее, как и от остального имущества.
— Если она хоть немного похожа на мать, то начнет требовать ее обратно, — с улыбкой заметил Беллмастер. — Как вы считаете, не поехала ли она туда?
— Не знаю.
— Я не спрашиваю, что вы знаете и что — нет, — нахмурился Беллмастер. — Я интересуюсь, как вы считаете.
В этих словах, в интонации заключалась угроза. Гедди распознал ее и пожал плечами:
— За Сарой кто-то присматривает. Она ясно сказала об этом в письме. А считаю я вот что: она пойдет дорожкой матери. Научится, как кошка, падать только на лапы. Да, я думаю, за неимением лучшего Сара поедет к тетке.
Лорд Беллмастер не спеша погладил ладонью подбородок и улыбнулся с почти ребяческим восторгом. «Да, да, Гедди, — вздохнул он, — знайте, все осталось по-прежнему. Вы, я вижу, ждете, когда я в этом признаюсь, но прямо спросить не решаетесь. Ведь брачный контракт обсуждался при вас, вы слышали, что сказала леди Джин».
— Прекрасно помню. Она была в полном смятении. Забеременев от вас, она, естественно или самонадеянно, считала, что вы на ней женитесь и сделаете ее леди Беллмастер. И капитан Брантон показался довольно дешевой заменой.
— Вы рассказали не все.
— Не хотел вас смущать.
Лорд Беллмастер расхохотался, налил виски только себе, чему Арнолд не удивился — он бы все равно отказался, о чем его светлость знал, а потому не стал тратить время на пустые церемонии.
— Продолжайте, — сказал Беллмастер, — давайте проверим вашу память. Вернее, посмотрим, такая же она цепкая, как раньше, или нет. Сами вы этого не сделаете. Вы же человек маленький, скромный.
Гедди улыбнулся, услышав перефразированное высказывание своего любимого Льюиса Кэрролла, и, прекрасно понимая, что хочет услышать Беллмастер, ответил: "Леди Джин закатила одну из своих знаменитых сцен. Живописать, как взыграла ее ирландская кровь, сложно да и не стоит, милорд. Короче говоря, леди Джин заявила, что выйдет за Брантона на условиях брачного контракта, но вы… но вы по-прежнему можете располагать ею как в профессиональных, так и в личных целях… "
— И выражения не выбирала. Спасибо, что вы их смягчили.
— … однако при первом удобном случае, -продолжил Гедди, — она уничтожит вас и внесет сумятицу… — он помолчал, по старой привычке подбирая обтекаемые слова, хотя знал — разговор не подслушивается -… внесет сумятицу там, где это наиболее опасно, в частности, в дела, связанные с внешней политикой. Но я уверен, милорд, вы послали за мной совсем не для того, чтобы освежить вашу память и заодно проверить мою.
Лорд Беллмастер молчал, помешивая виски в рюмке кончиком длинного смуглого указательного пальца. Он посмотрел на возрожденные пузырьки газа от минеральной воды, вынул из кармана плоский золотой портсигар, задумчиво постучал им по подбородку, наконец достал сигарету и закурил. Гедди терпеливо ждал. Через окно невнятно донесся звон мусорных бачков, приглушенные голоса мусорщиков-кокни. Внезапно Беллмастер произнес: «Она не блефовала никогда. А случай шантажировать, сказать по правде, предоставил я ей. Через много-много лет. Но не будем об этом. Она умерла скоропостижно, вскоре после нашего разрыва. Естественно, в Клетке кое-что предприняли, дабы обезопасить себя. Все ее вещи перетрясли. Она тогда жила — если это можно назвать жизнью — в Португалии. Помните, вы еще любезно позволили нам ознакомиться с ее завещанием и личными бумагами?»
— Я поступился профессиональной этикой, что было сделано, говоря вашими словами, в государственных интересах.
— А как еще я мог сказать? — неожиданно Беллмастер заговорил жестко, сварливо. «Что за бес в нем проснулся? — подумал Гедди, — Забияка и драчун, вечно скрывавшийся под напускным равнодушием? Нет, скорее всего заговорило опасение за собственную репутацию и безграничное самолюбие».
— Леди Джин была дьявольски хитра, — продолжал Беллмастер. — Она прекрасно понимала, что мы перероем все ее бумаги. Во всяком случае сразу после ее смерти. Как вы думаете, кто сильнее всего толкал — именно толкал — Сару в религию?
Гедди притворился, что размышляет над вопросом, хотя ответ знал прекрасно. На самом деле он анализировал все оттенки беседы с аристократом. Хотя с тайным миром Беллмастера Арнолд был почти не связан, он не мог не признать, что восхищался им, и потому давно научился заглядывать «под» и даже «за» всякого вопроса, чтобы понять, какой подспудный смысл придает ему собеседник — ведь стряпчий знал: если люди Клетки вдруг начинают интересоваться очевидным — это ловушка.
— По-моему, — ответил он наконец, — Сару толкали с двух сторон. Брантон не хотел тратить на нее время, и, когда разошелся с леди Джин, она оставалась или у матери, или с теткой. Леди Джин, видимо, все-таки любила по-своему дочь, — но тоже возиться с ней не хотела. В краткие каникулы она баловала Сару как могла, была ей истинным другом. Думаю, леди Джин — без всякой задней мысли, что выплыла бы после ее смерти, безвременной или, наоборот, долгожданной, — повлияла на дочь. Ведь она обладала романтическим характером. Возможно, ей хотелось, чтобы дочь — назло вам, милорд, — жила праведной жизнью.
— К черту «назло», Гедди. Вы же понимаете, куда я клоню. Девчонка сбежала. А я так и слышу, как Джин говорит ей: "Если поймешь, что тебе там невыносимо, не отчаивайся. Уходи оттуда. И о тебе позаботятся. Стоит только… " Что же именно?
— Понятия не имею, милорд.
— А у вас самих ничего для Сары нет? Скажем, ключа от ячейки в банке или документов? Возможно, вам передали что-нибудь для нее уже после смерти Джин?
— Ничего. И, сказать по правде, я даже леди Джин не считаю хитрой и предусмотрительной настолько, чтобы припрятать нечто для дочери на случай, если та решит покинуть монастырь, и предупредить об этом еще до того, как ту постригли в монахини.
— Пожалуй, вы правы. По крайней мере, хочется верить. А как насчет полковника Брантона?
— Если у него и есть нечто такое, разве он может вам помешать?
— Ни в коем случае. Убрать его труда не составляет.
— Вот именно, милорд. И учтите — последнюю фразу я не слышал.
— Отлично. — Беллмастер встал. — Мы со своей стороны сделаем все, чтобы разыскать девчонку. Но если и вы что-нибудь о ней услышите — дайте мне знать. Да, вот еще что. Я не хотел тащить вас сюда через полстраны, но, надеюсь, вы успеете хорошенько развлечься на Кадоган-сквер до отхода вашего поезда?
Не высказав удивления, — а Гедди все-таки не ожидал, что Клетка до сих пор следит за ним, — он парировал: «Мои визиты в Лондон всегда заканчиваются приятно, милорд».
Гедди ушел, а лорд Беллмастер Конарейский в раздумье опустился в кресло и не спеша допил виски. Немного поразмышлял о Гедди. Когда он, Беллмастер, был связан с Клеткой теснее, он пользовался молодым Гедди вовсю. Одному Богу известно, кто первым разглядел его ограниченные, но полезные способности, а всего через несколько месяцев Арнолда подчинили Клетке полностью, прибегнув к старому как мир способу. Из него сделали мишень, привлекли внимание противников, и те приставили к нему ту женщину — Беллмастер даже имя ее не забыл — Франчину Пави. Завязался короткий военный роман, один из уик-эндов люди Клетки заставили Гедди провести в Почитано, где он в ночь с субботы на воскресенье должен был опоить Франчину снотворным якобы для того, чтобы выписать из ее записной книжки все адреса и телефоны, хотя в Клетке их давно уже знали. Ведомство решило, что чрезмерно церемониться с Франчиной не стоит, ее нужно без обиняков убрать — она служила двум господам. Если бы это не сделала Клетка, мисс Пави рано или поздно уничтожила бы другая сторона. Словом, усилиями ничего не подозревавшего Гедди она умерла во сне — в снотворное был добавлен яд, — и через четверть часа после все объяснившего телефонного звонка Арнолда на горной дороге в Амальфи подобрал автомобиль. Тогда Беллмастер находился в Лондоне и еще не знал его лично. В донесении на Гедди говорилось: «Реакция девять десятых». Это означало, что Гедди выказал лишь верхушку айсберга своих чувств. В его личном деле значилось: «Для полевых условий неприемлем. Предложение: работа в Лондоне, а потом переквалификация». Что в переводе с тарабарского означало: «Дайте ему дело, более подходящее его способностям и уровню мышления». Итак, Гедди отозвали в Лондон, познакомили с Беллмастером и заняли серьезной работой. Словом, в том, что впоследствии для заключения брачного контракта Брантона Беллмастер воспользовался услугами именно Гедди, не было ничего удивительного. К тому же он понравился и Джин, вызвал у нее доверие с первого взгляда.
«Милая Джин, — подумал Беллмастер и горестно улыбнулся, — ведь ты способна на все». Только слабоумный сбросил бы ее со счетов сейчас, когда Беллмастера собирались назначить или послом в США, или вице-президентом комиссии Европейского Экономического Сообщества, а значит, со временем он стал бы ее президентом просто по ротации. Ведь самолюбие толкало Беллмастера именно к власти, к высокому чину. Денег у него хватало всегда.
Он позвонил привратнику — оказалось, такси уже ждет — и спустился в вестибюль. Отпустив машину у Мэлла, он пересек Сент-Джеймс-парк; замедлив шаг на мосту, посмотрел, как парочка бакланов ловила рыбу, как взлетела кряква, и на мгновение перенесся на родину в Конари, в юность. Больше всего на свете тогда ему хотелось, чтобы поскорее умер пьяница отец и оставил ему титул и поместье, а еще — затащить в постель восемнадцатилетнюю Шейлу, дочь Ангуса. Первое случилось через три месяца после его шестнадцатилетия, второе — через девять. Вспоминать и о том, и о другом было приятно.
Покинув парк, он попал в переулок Клетки. И немного не доходя до казарм Веллингтона, вошел в один из домов с окнами на парк.
В тот же вечер Кэслейк, сидя за столом в кабинете на верхнем этаже того самого дома, куда заходил Беллмастер, читал памятную записку, которую только что принесла его секретарша Джоун. Там значилось:
«Сара Брантон, дочь леди Джин Брантон (в девичестве Орестон) и полковника Джона Брантона. Возраст — 28 лет. Последние восемь лет была монахиней монастыря Святого Сердца в Кальвире, провинция Альгавре, Португалия. Покинула монастырь, считая себя беременной, четвертого апреля нынешнего года. Связывалась с монастырем. Место ее нахождения в настоящее время неизвестно. Имеет тетку — миссис Ринджел Фейнз, вдову, живущую на вилле Лобита, неподалеку от Мончикских холмов. Запросите лиссабонский отдел о розыске мисс Брантон. С ней самой в контакт не вступайте. С португальскими властями не связывайтесь».Кэслейк перечитал записку дважды. В Клетке он работал сравнительно недавно, поэтому имена в записке ему ни о чем не говорили. Если эти люди значатся в архивах и Кэслейку полагалось бы знать их прошлое, ему представили бы список досье, к которым следовало бы обратиться. Кэслейк был терпеливым, умным молодым человеком, знал свое место и при первой возможности (а такая ему рано или поздно подвернется) намеревался быстро продвинуться по служебной лестнице. Он отпер ящик стола, вынул шифровальный блокнот для лиссабонского отдела и начал кодировать телеграмму в Португалию.
Между тем Гедди сидел в вагоне первого класса в поезде на Челтнем, почесывал кончик носа большим пальцем правой руки и улыбался легкому запаху духов, оставшемуся на теле. «Арпеж» французской фирмы «Ланвен», — определил он. — Итак, в Клетке о моей любовнице знают… Ну и пусть". Беллмастер почти не изменился, разве что начал слишком явно высказывать свои намерения. Забавно, если леди Джин встанет из могилы и с дьявольской хитростью, присущей ей при жизни, начнет преследовать Беллмастера и мстить ему.
Глава третья
В широком прохладном коридоре висел написанный маслом портрет леди Джин Брантон. На картине она стояла на верхней ступеньке короткой лестницы. Сбоку из каменной вазы ниспадала герань, сквозь трещины в каменных ступенях пробивался очиток — его золотистые цветочки подчеркивали красоту волос леди Джин — по прихоти художника они развевались под воображаемым бризом. Он же подхватил и легкое перламутровое платье, оно облегло руки и бока женщины, проявило ее гибкое стройное тело. И хотя открытыми оставались только кисти и лицо леди Джин, она застыла в столь чувственной позе, что казалась более обнаженной, чем если бы позировала нагишом. Ее талию охватывал золотой ремень, вернее, пояс чудесной работы, усыпанный драгоценными камнями, с большой пряжкой в виде двух купидонов, протянувших друг другу пухлые ручонки. От пояса глаз нельзя было оторвать, хотя чувствовалось в нем нечто определенно вульгарное, пошлое. Сходство с дочерью ощущалось, но слабое. Леди Джин своей красотой словно вызов бросала. Ее улыбка искушала, коралловые губки соблазняли, голубые глаза недобро усмехались, тело просто источало высокомерие. "Очаровательная ведьма, — мелькнуло в мыслях у Фарли.
— Перед такой никому не устоять".
Он отвернулся от картины, прошел на веранду — отсюда открывался вид на склон, спускавшийся к далекому морю за деревьями. Хотя вилла Лобита была невелика, строили ее, с расходами не считаясь: снабдили открытым подогреваемым бассейном, фигурным парком на юге, а на западе — дорогой, обсаженной рожковыми деревьями и инжиром. У истока дороги стояла небольшая сторожка — в ней круглый год жили шофер-садовник и его жена, домоправительница. По стилю вилла напоминала марокканские строения: все спальни и две ванные — на втором этаже, каждая спальня со своим балконом. На первом этаже юго-восточного крыла — длинная лоджия, где можно было насладиться утренним солнцем и спрятаться от солнца дневного. А еще там находились кабинет-библиотека, кухня и комнаты личной служанки хозяйки. Сейчас они были свободны.
Размышляя обо всем этом, Ричард побрел к бассейну. Когда два дня назад они подъехали к вилле, Фарли остался в машине, а Сара пошла поздороваться с тетей. Из приоткрытой входной двери доносился разговор — но не с тетей, а, как оказалось, с домоправительницей. Вскоре Сара вместе с ней показалась на дорожке и по-английски известила, что тетя неожиданно уехала в Америку и они могут жить на вилле сколько захотят. Теперь он улыбнулся воспоминаниям: Сара тогда явно солгала и даже не попыталась сделать обман убедительным, приписав «неожиданный» отъезд, например, визиту к больному или умиравшему родственнику или хотя бы спешным денежным делам. Ричард потихоньку начинал понимать ее. Стоило ей вообразить что-нибудь, как это становилось для нее реальностью. Она во что бы то ни стало хотела взять Ричарда с собой на виллу, знала — тетки не будет, а потому сочинила ее присутствие, дабы он не мог отказаться. Возможно, сквозь годы ее монашества пробились отголоски аристократического воспитания, которое требовало покровительствовать Ричарду некоторое время, собрать его в путь и вежливо распрощаться. Это его не обижало — он и сам считал себя перелетной птицей. Сара сорвала его с места, и он не спешил расстаться с кочевой жизнью. Вилла Лобита — лишь временное пристанище, долго он здесь не задержится.
Ричард подошел к бассейну как раз тогда, когда Сара выходила из воды. Она замерла на парапете, улыбнулась, помахала рукой и стала вытирать полотенцем голову — волосы уже немного отросли и теперь делали ее похожей на мальчишку. Со дня приезда Сара по утрам и вечерам купалась в бассейне, и Фарли спрашивал себя, не хотела ли она этим убить в себе остатки страха или неприятных воспоминаний о проведенных в воде часах. Из купальных костюмов она выбрала самый непритязательный — цельный, голубого цвета. Глядя на нее, Фарли решил, что она все-таки похожа на мать — такая же полногрудая, узкобедрая, только на лице не было материнского насмешливого задорного сознания собственной красоты. Увидев, что Фарли разглядывает ее, она, как обычно, отвернулась, накинула халат.
На столике под зонтиком от солнца домоправительница поставила им несколько бутылок, банок, рюмки и стаканы. Сара села и спросила: «Что будете пить, Ричард?»
Впервые она назвала его так по дороге на виллу.
— Пиво, пожалуй. Спасибо… Сара. — Самому Ричарду не очень хотелось обращаться к ней по имени. «Почему? — спрашивал он себя. — Потому, что близко знакомиться с „ведьмой“ нельзя… а лучше ее имя не произносить вообще?»
Он сел, отхлебнул пива и решил высказать все, что беспокоило его с самого утра. Готовясь набить трубку, он начал: «Я бы хотел поговорить с вами… начистоту о наших отношениях».
Сара натянуто рассмеялась: «Удивительно, но и я хотела поговорить с вами откровенно. Мне не нравится… в общем, я не могу, когда мы что-то скрываем друг от друга».
— Так кто же начнет? — усмехнулся Фарли. — Может, бросим жребий?
— У вас очень серьезные соображения?
— Нет. Но высказать их необходимо.
— А у меня — серьезные. И я хочу снять этот груз с души.
— Тогда вы и начинайте.
— Спасибо. — Она взяла две коктейльные соломинки и стала рассеянно заплетать их в колечко. — Речь пойдет о нашей поездке сюда. Я обманула вас. Но обман был крошечный, поэтому сначала показался неважным. А потом, как ни странно, я поняла: вы так много для меня значите, сделали столько хорошего, что я вам лгать не могу — даже по мелочам, даже во спасение. Я и впрямь говорила с тетей по телефону из виллы Холдернов, и она в самом деле согласилась нас принять с радостью. Но так случилось, что в тот самый день она улетела в Америку — через Лиссабон и Лондон. Словом, она заявила: раз я покинула монастырь, она больше не считает виллу своей. Ведь раньше она принадлежала мне. Разве я не говорила вам?
— Нет.
— Я отписала ее тете, когда уходила в монастырь.
Фарли раскурил трубку и задул спичку: «Отчего вы не признались сразу? Что бы это изменило?»
— Я боялась, вы не поедете. Понимаете, мы только вдвоем на этой вилле…
Он расхохотался: «Вы отстали от времени на восемь лет, по крайней мере… И разве я похож на ловеласа, который запросто прыгает в чужую постель?»
— Ничего подобного. Напротив, это я побоялась показаться вам… навязчивой. Видите ли, я очень многим обязана вам и, конечно, хочу вернуть долг. И верну. Должна вернуть!
— По-моему, такие рассуждения завели вас слишком далеко, — улыбаясь, заметил Фарли. — Допустим, я спас вам жизнь и вы чувствовали себя обязанной. Вам не хотелось терять меня из виду, не отблагодарив. Однако вам казалось, что здесь вдвоем без тети мы разрушим равновесие, начнем создавать отношения, которые заведут нас… в постель?
Когда Сара вскинула на Ричарда глаза, он угадал в них слезы. Сказанное показалось ему глупым. Противоречивым… исполненным бессмысленной женской логики. Словно прочитав его мысли, она всхлипнула и сказала: «Не знаю, что я подумала. Все перепуталось. С вами я чувствовала себя такой счастливой и благодарной, что очень боялась чем-нибудь все испортить. Да и не хотелось мне с вами расставаться».
Минуту-другую Фарли молчал. Пытался выбраться из лабиринта мыслей… потом, вспомнив пережитое Сарой, взял девушку за руку, тихонько сжал и произнес: «Забудем об этом. Да, вы немного сплутовали. Но это пустяки».
— Перед такой никому не устоять".
Он отвернулся от картины, прошел на веранду — отсюда открывался вид на склон, спускавшийся к далекому морю за деревьями. Хотя вилла Лобита была невелика, строили ее, с расходами не считаясь: снабдили открытым подогреваемым бассейном, фигурным парком на юге, а на западе — дорогой, обсаженной рожковыми деревьями и инжиром. У истока дороги стояла небольшая сторожка — в ней круглый год жили шофер-садовник и его жена, домоправительница. По стилю вилла напоминала марокканские строения: все спальни и две ванные — на втором этаже, каждая спальня со своим балконом. На первом этаже юго-восточного крыла — длинная лоджия, где можно было насладиться утренним солнцем и спрятаться от солнца дневного. А еще там находились кабинет-библиотека, кухня и комнаты личной служанки хозяйки. Сейчас они были свободны.
Размышляя обо всем этом, Ричард побрел к бассейну. Когда два дня назад они подъехали к вилле, Фарли остался в машине, а Сара пошла поздороваться с тетей. Из приоткрытой входной двери доносился разговор — но не с тетей, а, как оказалось, с домоправительницей. Вскоре Сара вместе с ней показалась на дорожке и по-английски известила, что тетя неожиданно уехала в Америку и они могут жить на вилле сколько захотят. Теперь он улыбнулся воспоминаниям: Сара тогда явно солгала и даже не попыталась сделать обман убедительным, приписав «неожиданный» отъезд, например, визиту к больному или умиравшему родственнику или хотя бы спешным денежным делам. Ричард потихоньку начинал понимать ее. Стоило ей вообразить что-нибудь, как это становилось для нее реальностью. Она во что бы то ни стало хотела взять Ричарда с собой на виллу, знала — тетки не будет, а потому сочинила ее присутствие, дабы он не мог отказаться. Возможно, сквозь годы ее монашества пробились отголоски аристократического воспитания, которое требовало покровительствовать Ричарду некоторое время, собрать его в путь и вежливо распрощаться. Это его не обижало — он и сам считал себя перелетной птицей. Сара сорвала его с места, и он не спешил расстаться с кочевой жизнью. Вилла Лобита — лишь временное пристанище, долго он здесь не задержится.
Ричард подошел к бассейну как раз тогда, когда Сара выходила из воды. Она замерла на парапете, улыбнулась, помахала рукой и стала вытирать полотенцем голову — волосы уже немного отросли и теперь делали ее похожей на мальчишку. Со дня приезда Сара по утрам и вечерам купалась в бассейне, и Фарли спрашивал себя, не хотела ли она этим убить в себе остатки страха или неприятных воспоминаний о проведенных в воде часах. Из купальных костюмов она выбрала самый непритязательный — цельный, голубого цвета. Глядя на нее, Фарли решил, что она все-таки похожа на мать — такая же полногрудая, узкобедрая, только на лице не было материнского насмешливого задорного сознания собственной красоты. Увидев, что Фарли разглядывает ее, она, как обычно, отвернулась, накинула халат.
На столике под зонтиком от солнца домоправительница поставила им несколько бутылок, банок, рюмки и стаканы. Сара села и спросила: «Что будете пить, Ричард?»
Впервые она назвала его так по дороге на виллу.
— Пиво, пожалуй. Спасибо… Сара. — Самому Ричарду не очень хотелось обращаться к ней по имени. «Почему? — спрашивал он себя. — Потому, что близко знакомиться с „ведьмой“ нельзя… а лучше ее имя не произносить вообще?»
Он сел, отхлебнул пива и решил высказать все, что беспокоило его с самого утра. Готовясь набить трубку, он начал: «Я бы хотел поговорить с вами… начистоту о наших отношениях».
Сара натянуто рассмеялась: «Удивительно, но и я хотела поговорить с вами откровенно. Мне не нравится… в общем, я не могу, когда мы что-то скрываем друг от друга».
— Так кто же начнет? — усмехнулся Фарли. — Может, бросим жребий?
— У вас очень серьезные соображения?
— Нет. Но высказать их необходимо.
— А у меня — серьезные. И я хочу снять этот груз с души.
— Тогда вы и начинайте.
— Спасибо. — Она взяла две коктейльные соломинки и стала рассеянно заплетать их в колечко. — Речь пойдет о нашей поездке сюда. Я обманула вас. Но обман был крошечный, поэтому сначала показался неважным. А потом, как ни странно, я поняла: вы так много для меня значите, сделали столько хорошего, что я вам лгать не могу — даже по мелочам, даже во спасение. Я и впрямь говорила с тетей по телефону из виллы Холдернов, и она в самом деле согласилась нас принять с радостью. Но так случилось, что в тот самый день она улетела в Америку — через Лиссабон и Лондон. Словом, она заявила: раз я покинула монастырь, она больше не считает виллу своей. Ведь раньше она принадлежала мне. Разве я не говорила вам?
— Нет.
— Я отписала ее тете, когда уходила в монастырь.
Фарли раскурил трубку и задул спичку: «Отчего вы не признались сразу? Что бы это изменило?»
— Я боялась, вы не поедете. Понимаете, мы только вдвоем на этой вилле…
Он расхохотался: «Вы отстали от времени на восемь лет, по крайней мере… И разве я похож на ловеласа, который запросто прыгает в чужую постель?»
— Ничего подобного. Напротив, это я побоялась показаться вам… навязчивой. Видите ли, я очень многим обязана вам и, конечно, хочу вернуть долг. И верну. Должна вернуть!
— По-моему, такие рассуждения завели вас слишком далеко, — улыбаясь, заметил Фарли. — Допустим, я спас вам жизнь и вы чувствовали себя обязанной. Вам не хотелось терять меня из виду, не отблагодарив. Однако вам казалось, что здесь вдвоем без тети мы разрушим равновесие, начнем создавать отношения, которые заведут нас… в постель?
Когда Сара вскинула на Ричарда глаза, он угадал в них слезы. Сказанное показалось ему глупым. Противоречивым… исполненным бессмысленной женской логики. Словно прочитав его мысли, она всхлипнула и сказала: «Не знаю, что я подумала. Все перепуталось. С вами я чувствовала себя такой счастливой и благодарной, что очень боялась чем-нибудь все испортить. Да и не хотелось мне с вами расставаться».
Минуту-другую Фарли молчал. Пытался выбраться из лабиринта мыслей… потом, вспомнив пережитое Сарой, взял девушку за руку, тихонько сжал и произнес: «Забудем об этом. Да, вы немного сплутовали. Но это пустяки».