"О содержимом этого пакета известно отцу Ансольдо из Собора Богоматери в Мончике, в присутствии которого он и был запечатан… "Сара помнила отца Ансольдо. Фабрина сказала, что он умер.
«… а также сеньорите Мелине Монтес, моей личной служанке, которую я обязываю передать его в полное и безраздельное владение моей дочери Саре Брантон».Документ подписала мать, заверили отец Ансольдо и Мелина, расписавшаяся по-девичьи. Ниже был еще абзац, который мать добавила, видимо, когда свидетели ушли:
«Сара, доченька моя, если это письмо попадет тебе в руки, поставь за меня свечу и помолись за спасение моей души и искупление многочисленных грехов».Сара так растрогалась, что тотчас упала на колени, преклонила голову и стала молиться за мать, хотя и сама не вела праведную жизнь. Не скоро нашла она силы вернуться за столик к двум оставшимся сверткам. Тем временем взошла луна, в придорожных каштанах запел свежий ветер. Сара сидела в спальне и так же, как когда-то мать, смотрела на умытый лунным светом мир за окном. Мать любила эту виллу и обязательно возвращалась сюда после скитаний… пожить без затей и, как теперь понимала дочь, попытаться обрести покой и надежду — ей всегда их очень не хватало.
Сара медленно сняла полотно с длинного свертка. Обнажился узкий сафьяновый футляр. Она открыла его, и у нее зарябило в глазах — так засверкало его содержимое в мягком свете настольной лампы. Казалось, на волю вырвалась сама красота, столь долго томившаяся под крышкой футляра. Сара сразу узнала пояс матери, тот, с портрета на лестнице, хотя наяву видела его впервые.
Она вынула пояс из футляра, разложила на руках. Он состоял из крупных прямоугольных расписанных эмалью золотых звеньев, усыпанных алмазами и изумрудами. Пряжку, окаймленную мелкими сапфирами, с каждой стороны поддерживал пухлый купидон, а сама она представляла собой большой овальный медальон с изображением поднимавшейся из моря Венеры. По нижней кромке шли слова, написанные по-латыни: «Победит добродетель». Несколько минут Сара сидела как зачарованная, глаз не могла оторвать от пояса, чувствуя, как его вес оттягивает пальцы, поворачивала то одно звено, то другое, наслаждаясь игрой света на камнях. И наполняла ее великая радость — не только от созерцания красоты, но и от сознания, что такой пояс стоит много денег.
Наконец Сара заметила белую карточку на дне футляра. Отложив пояс, взяла ее. Вновь почерк матери, те же выцветшие чернила, что и в письме.
«Это пояс Венеры, — прочла Сара. — Его подарил мне лорд Беллмастер много-много лет назад. В нем меня и написал художник Август Джон. Мне самой он казался немного вульгарным и я редко его надевала. Он усыпан алмазами, изумрудами и сапфирами. Его приписывают французскому ювелиру семнадцатого века по имени Жиль Легаре, но знатоки, к которым я обращалась, в один голос заявляли: если бы его в самом деле выполнил Легаре, он обязательно украсил бы центры каждого звена характерным цветочным орнаментом. В 1948 году, за два года до твоего рождения, он стоил тридцать тысяч фунтов».Во втором свертке лежала толстая, но гибкая книга в мягком, теперь выцветшем переплете из синей замши, открыть которую мешала маленькая золотая застежка. Когда Сара ее откинула, на стол выпал листок бумаги. Сара, снова узнав почерк матери, улыбнулась. Мать имела обыкновение оставлять повсюду записки слугам и друзьям, а еще памятки себе, например, положить под французские часы на каминной полке листок со словами: «Отвезти на ремонт в Лиссабон»; или — у телефона — «Если позвонит Огюст, не забыть пересказать ему бесценное замечание Мелины!» А в этой записке значилось: "Это, Сара, мой личный дневник. Я вела его от случая к случаю многие годы. Распоряжайся им, как сочтешь нужным. Дж. Б. "
Листки дневника были очень тонкие, нелинованные, на первом стояло число: 16 июня 1946 г. Аккуратный, но значительно мельче обычного, почерк матери покрывал страницы ровными строками, оставлявшими лишь крошечные поля, на которых, как заметила Сара, листая дневник, мать тончайшим пером рисовала людей, зверей и птиц, дома и церкви, ландшафты и все прочее, что, по-видимому, имело отношение к написанному рядом. Впрочем, Саре было не до дневника. Слишком уж большой груз свалился у нее с плеч. Она вложила записку обратно и замкнула застежку, решив заняться дневником позже.
Вновь подняла она золотой пояс Венеры, посмотрела, как переливается на камнях и эмали свет настольной лампы. И словно вторя ее радостному облегчению, за окном в зарослях клубничного дерева позади бассейна, чьи спокойные воды полированным серебром лежали в свете народившейся луны, завел уже знакомую песню соловей.
Глава четвертая
Окна кабинета Куинта на втором этаже выходили в маленький скверик, вымощенный красным кирпичом, который вымыли дожди и выщербили морозы. Посреди двора рос древний платан. Читая составленное Кэслейком донесение, Куинт сопел, поигрывая округлой рукоятью алебастрового пресс-папье. Стоя по другую сторону стола, — Куинт приглашал подчиненных сесть, только если разговор намечался длинный, — Кэслейк глядел на двух голубей, ворковавших на нижней ветке дерева. Самец распинался перед невзрачной самочкой. В Барнстапле его отец, ныне покойный, держал когда-то голубей — почтовых, в основном голубых турманов, и экзотических. Они вились часами над городом, забирались столь высоко, что почти исчезали из виду. Однажды ночью — Кэслейку тогда было шестнадцать — кто-то, обуреваемый завистью, забрался в голубятню к экзотическим птицам и свернул им шею. Горе отца так потрясло сына, что он дал себе слово найти и засудить разорителя. И сдержал… То был первый шаг Кэслейка на поприще сыска. Первый шаг к этому кабинету.
Куинт хрипло вздохнул, поднял глаза на Кэслейка и так долго глядел на него ни слова не говоря, что молодому человеку стало неловко, хотя он уже привык к этой причуде начальника. Когда Куинт вперивался в него взглядом, он чувствовал себя беззащитным.
Внезапно Куинт улыбнулся и опять же внезапно спросил:
— Вам говорит что-нибудь имя лорд Беллмастер Конарейский?
— Нет, сэр.
— Пришла пора познакомиться с ним. Когда-то, много лет назад, он сидел на моем месте. Давно это было. Впрочем, он по-прежнему работает на нас. Вам полезно будет с ним встретиться. Доложить о происходящем. Если он о чем-нибудь попросит, соглашайтесь, но прежде чем выполнять, посоветуйтесь со мной. Об этом, — он постучал пальцем по донесению, — расскажете ему все. — Куинт сунул папку в стол. — Я сообщу, где и когда вам с ним встретиться. Кстати, мне понравилось добытое вами в Министерстве обороны и из других источников. Так вот, с Беллмастером держите ухо востро. Будьте с ним любезны, но не дайте себя облапошить. Между нами говоря, он первосортный Иуда.
В тот же день, без пяти три пополудни Кэслейк вышел из такси неподалеку от Алберт-гейт в лондонском районе Кингсбридж, прошел несколько метров и остановился у роскошного многоквартирного дома. Протянул швейцару визитную карточку и спросил лорда Беллмастера. Швейцар позвонил куда-то из стеклянной будки, вернулся к Кэслейку, одобрительно кивнул и сказал: «Сюда, сэр».
Они поднялись на лифте, а когда двери кабины распахнулись, швейцар указал направо и пояснил: «Квартира 36-б. Третья дверь».
Кэслейк двинулся по коридору. Не услышав шума лифта, он не удивился, понял: швейцар не уедет, пока не убедится, что посетитель вошел именно туда, куда направлялся. В Лондоне полным-полно таких крепостей, как эта, где за всеми незнакомцами ненавязчиво следят.
Слуга впустил Кэслейка в приемную, взял у него котелок и зонтик, провел по узкому коридору, распахнул дверь и отступил со словами: «Входите, сэр. Его высочество ждет вас».
Едва слышно зашипев, дверь за Кэслейком закрылась, вспыхнула потолочная лампа. Впереди оказалась еще одна дверь без ручки. Он толкнул ее и вошел, сообразив, что попадает в звуконепроницаемую комнату.
Она оказалась просторным, светлым, удобным кабинетом с огромным окном в парк. Над камином висела картина кисти Мунингса — сцена охоты. Вдоль стены протянулся низкий книжный шкаф, частично скрытый длинным диваном. Не выказывая любопытства, Кэслейк внимательно осмотрел и запомнил эту удобную комнату, обставленную и украшенную на вкус хозяина — или, может быть, так, чтобы вселять в него чувство неуязвимости? На стенах висели натюрморты с дичью, подлинник Рассела Флинта с обнаженными и полуобнаженными испанками у мраморной купальни, лисья голова над дверью, ведшей, очевидно, в столовую и спальню, на хрустальном блюде — малоприятное на вид чучело горбуши.
Лорд Беллмастер стоял у окна. Перед тем как он повернулся навстречу, Кэслейк успел разглядеть, что сквозь его темные посеребренные сединой волосы просвечивает веснушчатая кожа. А когда повернулся, крупное лицо, широкие плечи, узкие бедра и длинные ноги создали впечатление готовой к бою силы. «И если бы он этой силой не обладал и не пользовался, — решил Кэслейк, — то давно бы обрюзг и размяк».
— Кэслейк?
— Да, милорд.
— Присаживайтесь, — большая рука с единственным кольцом указала на диван, — и обращайтесь ко мне «сэр». Этого вполне достаточно.
— Благодарю вас, сэр. — Кэслейк сел, чувствуя: с минуты на минуту должно решиться, полюбит он или возненавидит аристократа. Середины быть не могло.
Лорд Беллмастер остановился у камина и сказал: «Куинт вас хвалит».
— Спасибо, сэр.
Толстые губы на крупном лице растянулись в подобие улыбки:
— А похвала Куинта все равно что снег в июне. Кем вы были в Барнстапле?
— Сержантом уголовного розыска, сэр.
— Не жалеете, что покинули родные пенаты?
— Нет, сэр.
— Итак, с чем пожаловали?
— С последним донесением из Лиссабона, сэр. Вчера Фарли возил мисс Сару Брантон в Эсториль. Она ненадолго заходила в тамошнюю гостиницу и вернулась с коричневым свертком, то есть со свертком из коричневой бумаги. Гостиница называется «Глобо», владельцы — муж и жена Карло и Мелина Спуджи. В архивах Лиссабона они не значатся.
— Там всегда работали спустя рукава.
— Они установили только «легкий контакт», сэр.
— Поразительное усердие, — улыбнулся Беллмастер, — и не надо так часто называть меня «сэр».
— Хорошо, милорд.
— Что удалось узнать о Ричарде Фарли?
— Лиссабон здесь не поможет. Пока там работают на легком контакте, они не станут им заниматься. Поэтому мы кое-что выяснили о нем здесь.
— Кто это «мы»? Кстати, курите если хотите, — Беллмастер кивнул в сторону серебряного ящичка на низком столике у дивана.
— Спасибо, не курю. Мы — это я и Куинт. Большинство сведений я отыскал в Министерстве обороны, а остальное узнал из досье колониального отдела. Оказалось, что Фарли служил в Кении. Его отец, офицер ВМФ, вышел после войны в отставку в чине капитана второго ранга и вместе с женой уехал в Кению. Тогда я связался с отделом кадров ВМФ. Один из его ветеранов хорошо помнит старшего Фарли — знал его лично, переписывался некоторое время. Дело в том, что он служил под его командованием на линкоре. Он сообщил, что после войны супруги Фарли обзавелись фермой в Кении, а их единственный сын учился здесь, в интернате в Кенте. Все это есть и в послужном списке младшего Фарли.
— Вы трудолюбивы как крот, — улыбнулся Беллмастер. — Неужели вам удалось столько узнать всего за полдня?
— Так сведения лежали под носом, — пожал плечами Кэслейк.
— Его отец умер. А мать?
— Я как раз собирался сказать, что они умерли оба. Их убили туземцы во время беспорядков.
— Вот мерзавцы! Ну а что же сын, Ричард?
— Друг отца довольно хорошо знал и его. Начальную школу Ричард закончил в Кении, а когда учился в Кенте, заезжал, бывало, к нему на каникулах. Впрочем, я на друга его отца пока не наседаю, считаю — рано. Военные всегда нам помогают, но стоит на них надавить, как они зарываются в песок — начинают требовать официальные разрешения. А у меня таких нет. Но я намекнул, что интересуюсь Фарли не из праздного любопытства, а в связи с делами и судьбами крупных людей.
— О сегодняшней жизни Фарли что-нибудь выяснили?
— Лишь крохи, сэр. После гибели родителей он уехал из Кении, работал в ЮАР. Больше друг отца о нем не знает ничего. У меня все, сэр.
Беллмастер в раздумье провел рукой по подбородку. «Пожаловаться не могу. Вы поработали отлично», — произнес он и повернулся к окну.
Кэслейк молча ждал. «Дорого бы я дал, — думал он, — чтобы узнать, какие мысли его сейчас одолевают». Когда-то лорд Беллмастер был в Клетке большой шишкой. Да и сейчас, наверно, не утратил влияния, ведь с этим ведомством запросто не расстанешься. Кэслейк чувствовал, Ричард Фарли не слишком его занимает, но не хотел до поры до времени давать волю воображению — это вредило здравому смыслу. И еще: в Клетке могли обругать как за лень, так и за чрезмерное усердие — стань он подробно расспрашивать бывшего друга Фарли-старшего, и дело, возможно, не выиграло бы, а пострадало.
Не отворачиваясь от окна, Беллмастер как бы невзначай спросил: «Какая у вас оценка по сыскному делу?»
— Пять с минусом, сэр.
— Какими языками владеете?
— Только английским.
По— прежнему не оборачиваясь, Беллмастер усмехнулся и добавил: «С легким девонширским акцентом. А по юриспруденции?»
— Пять с плюсом, сэр.
— В Португалии бывали?
— Нет, сэр.
— А вообще за границей?
— Во Франции, Германии и на Маджорке.
— Хотите поиграть в стряпчего?
— Сэр?
— Теперь, когда я выслушал вас, скажу: надо уладить с Сарой один юридический вопрос. Очень простой — вы справитесь в два счета. Перед вашим отъездом в Португалию я объясню его суть с юридической и с человеческой точки зрения. А пока сделайте мне одолжение — не говорите Куинту об этой поездке. В свое время я обо всем позабочусь сам. Поймите, я требую от вас отнюдь не предательства, прошу лишь не торопить события. Согласны?
— Да, милорд.
— Хорошо. Ну вот и все. Я провожу вас.
Через пятнадцать минут после ухода Кэслейка Беллмастер позвонил Гедди в Челтнем, сообщил, что завтра придет к нему, и предложил отобедать вместе. Договорившись, связался с домом полковника Брантона. Хозяин был в отъезде, трубку сняла жена. Лорд Беллмастер попросил передать супругу, что завтра он будет неподалеку от Сайренсестера и хотел бы встретиться с полковником в четыре часа. Если тот не сможет принять его в это время, пусть позвонит. Трубку Беллмастер положил, ничуть не сомневаясь, что Брантон его примет — он воспользовался условной фразой: «По вопросу, от решения которого зависит благополучие мистера Брантона».
В это же время Кэслейк заканчивал пересказывать Куинту содержание беседы с лордом Беллмастером. «Может быть, — решил он по дороге в Клетку, — я еще не поднаторел в этой игре, но знаю, с какой стороны бутерброд намазан. Я человек Куинта, а не Беллмастера».
Когда он закончил, Куинт кивнул на кожаное кресло, произнес: «Садитесь».
Кэслейк сел, догадываясь, что эта любезность предвещает похвалу, а не разнос. Куинт поднялся, молча подошел к буфету, вынул бутылку виски и две рюмки. Наполнил их, не спрашивая Кэслейка, хочет ли тот спиртного, протянул ему одну со словами: «Пить, вообще-то, еще рановато. Но ваша честность того заслуживает. Или вы каким-то чудом знаете, что мы втихаря от Беллмастера подслушиваем разговоры в его кабинете?»
— Нет, сэр.
— Можете не называть меня так, пока не кончится виски. Вот какой я сейчас добрый. Итак, Беллмастер, возможно, заставит вас поехать в Португалию повидать мисс Брантон. Сегодня вечером придут записи его телефонных разговоров. Послушаем, куда он звонил, когда вы ушли.
Чувствуя, что минута подходящая, Кэслейк осведомился: «Почему он попросил меня пока не говорить вам о поездке в Португалию? Разве она так важна?»
— Хороший вопрос. И прикажи я вам поразмыслить над ним минут пятнадцать, вы нашли бы ответ сами. Но я избавлю вас от этого труда. Хотя Беллмастер в Клетке больше не командует, он все еще вправе обратиться к нам за помощью. А он тщеславен. Любит власть, обожает держать людей в узде. Вот и вас он решил приручить. И приручил бы, не дай вы мне полного отчета о беседе с ним. Заполучил бы из-за мелочи, пустяка, если не считать возможной поездки за границу. Ничего лучшего у Беллмастера под рукой пока не оказалось. Но в следующий раз ему, возможно, удалось бы заставить вас утаить что-нибудь важное. А откажись вы, он бы сообщил сюда о вашей первой оплошности, заявив, что проверял вашу преданность нам. И вас бы выгнали. Но вы держались молодцом, я рад за вас. А теперь официальное указание. Подыграйте ему. И если он попросит вас что-нибудь скрыть, не церемоньтесь, смело говорите: «Да, милорд. Конечно, ваша светлость». О чем бы он ни попросил — соглашайтесь. Но прежде чем выполнять просьбу, посоветуйтесь с нами, — Куинт расплылся в улыбке, пригубил виски и усмехнулся. — Он большой, сильный человек — и в прямом, и в переносном смысле. И намерений не скрывает. Метит в послы или на другую должность, не менее важную. А ее не дадут тому, у кого, как говорится, есть скелет в шкафу. Кому есть, что скрывать. Ведь шкаф могут открыть конкуренты. Значит, надо уничтожить скелет — растолочь кости и развеять их по ветру. Попасться можно, лишь если кто-нибудь увидит, как вы разбираете кости, прежде чем их толочь. Запутанно? Пожалуй, да. Ну ничего. Лезьте ему в руки, лишь только он подставит их. У нас на него самого руки найдутся. — Он допил виски, и Кэслейк, поняв намек, осушил и свою рюмку, встал.
— Спасибо за угощение, сэр.
— Вы его заслужили. Мы давно хотели отдать Беллмастеру кого-нибудь из наших. До поры до времени он будет держаться с вами официально, а потом попросит о личном одолжении. Взамен пообещает повышение по службе — скажем, место начальника отдела. Вы, конечно, стать им не прочь. И, наверно, станете, но не благодаря ему. — Куинт закурил, закашлялся после первой же затяжки. Хрипло спросил: — Это вам не Барнстапл, а?
— Да, сэр.
— Но мир везде одинаков. Везде грязь, жадность и похоть. Как вы думаете, где микрофон?
На миг обескураженный, Кэслейк тупо взглянул на Куинта, но быстро опомнился. Куинт любил шарады.
— Думаю, не в лисьей голове. Слишком очевидное место. Значит, и не в чучеле горбуши. Наверное, в раме одной из картин.
— Верно. В той, что со знойными грудастыми испанками, каких — это всем известно — Беллмастер обожает. Ладно. Идите. Вы молодец.
— Благодарю вас, сэр.
Кэслейк ушел, сознавая, что отношения с Куинтом продвинулись в выгодную для него сторону. «Начальник отдела». Обычным порядком ему в это кресло раньше, чем через десять лет, не сесть. Что ж… время покажет. Притворив дверь, он двинулся по коридору, тоненько насвистывая сквозь зубы.
Весь день Фарли не покидало чувство, что Сара возбуждена и избегает его именно поэтому. Утром он слышал, как она напевала у себя в комнате. Спустившись в столовую, она объявила, что надолго уходит гулять — хочет многое обдумать и, если он не против, предпочла бы побыть одна. Он ответил, что не против и все утро провел с Марио — они шкурили, а потом красили кованые узорчатые ворота; Марио немало порассказал о временах, когда хозяйкой виллы была леди Джин. Веселые деньки, сплошные гости. Марио вспоминал о них с удовольствием. А миссис Ринджел Фейнз на сестру не похожа. На вилле бывает редко, а если и бывает, то в гости почти никого не зовет. Марио считал ее доброй женщиной честных правил — в отличие от сестры (прямо он не заявил, но намекнул откровенно). За обедом Сара без умолку восхищалась своей прогулкой, но ни слова не сказала о свертке из Эсториля, а поев, немедля ушла к себе.
И вот теперь Фарли, улыбаясь мыслям, сидел на веранде, ждал, когда Сара спустится выпить рюмочку перед ужином. Несколько минут назад Фабрина поставила на стеклянный столик шампанское в ведерке со льдом и Ричард сообразил: содержимое свертка оказалось для Сары настолько желанным и волнующим, что даже немного отвлекло от реальной жизни, и без труда догадался — Сара готовит ему сюрприз. Что ж, он не ребенок, его не так-то легко удивить. Угадав настрой Сары, Ричард за обедом о свертке и словом не обмолвился — не хотел испортить ей удовольствие. А шампанское… С того самого дня, когда Ричард впервые отправлялся в интернат в Кенте, отец начал провожать и встречать его шампанским… сидел на веранде, заперев в конюшне лошадей, смотрел на юг, где уходила под облака вершина Килиманджаро… смеялась мать — звонко, весело — и хлопала пробка! Ричард сжал зубы и отогнал эту картину, чтобы ее не успела затмить другая, трагическая.
Через четверть часа в коридоре послышались шаги Сары. Фарли сидел, подавшись вперед, положил руки на колени, читал книгу, делал вид, будто ничего не замечает, понимал: к этому мгновению Сара готовилась весь день, его нельзя испортить. Услышал, как девушка замерла на пороге, почувствовал легкий запах духов.
Помолчав немного, она позвала: "Ричард… "
Фарли повернулся и медленно поднялся с кресла. Сара улыбалась, ждала, что он скажет. Она уложила волосы по-мальчишески, надела длинный белый халат без рукавов с достаточно низким вырезом. Он знал: на вилле осталось немало материнской одежды, и догадался — Сара перешивала халат все утро, ведь однажды она сказала, что мать была выше ее. На талию она надела пояс, с которым Август Джон написал портрет ее матери. Фарли не успел еще найти подходящие слова, как к горлу подкатил комок. Даже с короткими волосами она была сама прелесть, сама женственность, и его раздосадовала мысль, что восемь лет жизни эта девушка провела…
— Сара! — воскликнул он, бросился к ней, взял за обнаженные руки и поцеловал в щеку.
— Как я выгляжу? — спросила она и отступила, потупилась в смущении.
— Как королева. Хотя, — Ричард лукаво улыбнулся, чтобы она перестала смущаться, — и коротко подстриженная. Когда ваши волосы отрастут, мне придется поберечь глаза. Вы смотритесь просто чудесно, и я дам по носу каждому, не согласному с этим. Но ради чего?… — прервав самого себя, он кивнул на ведерко с шампанским и сказал: — Выкладывайте скорее, я не люблю тайн.
Она засмеялась и подошла к столу: «А вы не догадываетесь?»
— Нет. Не хочу гадать и не буду. Рассказывайте сами.
— Ради вот этого. — Сара положила руки на золотой пояс.
— Все равно не понял. Знаю только, что он есть на портрете вашей матери. Немного театральный, верно?
— Театральный?! О, Ричард! Это не бутафория, красивая, но дешевая. Он настоящий! — Она повысила голос: — Он и был в свертке. Его и оставила мне мать, он из чистого золота и очень старый. Посмотрите! — Она расстегнула пояс и протянула его Ричарду. — Это настоящие бриллианты, изумруды и сапфиры. И он ваш. Целиком и полностью. Примите его, пожалуйста. Пожалуйста. Давным-давно маме оценили его в тридцать тысяч. А сейчас… сейчас он стоит целое состояние. И я дарю его вам.
Ричард взял пояс в руки, сразу оценил его тяжесть и смутился. Она просто помешалась на желании отблагодарить его… он подыграл ей, свозил в Эсториль. Но это… Ричард провел большими пальцами по купидонам у пряжки, не сводя глаз с Венеры, выходящей с развевающимися волосами из морской пены, и вдруг заметил в ней отдаленное сходство с Сарой. Его латыни хватило, чтобы перевести: «Победит добродетель». А когда пояс качнулся в руках, лучи вечернего солнца высекли из драгоценных камней искры. Сара сошла с ума, если считает, что он примет такой подарок. Ведь она должна ему лишь спасибо сказать. В крайнем случае еще медаль за спасение утопающих выхлопотать. Улыбаясь этой мысли, он вернул пояс и тихо сказал: «Наденьте его. Там ему и место — на вашей талии, тонкой и красивой. Надевайте, надевайте и не смотрите так упрямо».
— Это не упрямство, — сказала она с силой, какой Ричард в ней раньше не замечал. — Это гнев. Знаете, Ричард, если вы не возьмете его, я… я сяду в лодку и выброшу его в море!
Он рассмеялся и потянулся к шампанскому со словами: «По-моему, нам обоим полезно выпить. Мысль о шампанском принадлежит вам, значит, отказываться вы не вправе. А потом мы сядем и все обсудим. Только, ради Бога, — он на миг посуровел, — не считайте меня чересчур щепетильным или глупым. Есть вещи, которые просто не делают».
На мгновение ему показалось, что Сара сейчас горячо заспорит. И впервые он осознал: если она чего-то захочет, у нее хватит воли добиться своего. И вдруг, когда она вот-вот должна была заговорить громко и решительно, силы оставили ее.
— Да, — тихо проговорила Сара, — вы, наверно, правы, Ричард. Надо обсудить это дело тихо и спокойно. Разыграв весь этот спектакль, я сглупила. Но мне казалось, так лучше… хотелось превратить радостную весть в праздник. О, Ричард, поймите, надо же как-то отблагодарить вас!
— Еще бы, — рассмеялся он, — конечно. Так начните с того, что посидите со мной как прекрасная принцесса — выпьем шампанского, а за ужином поговорим как разумные люди. — Он начал раскручивать проволоку на пробке и подмигнул Саре. — Договорились?
— Если позволите высказать одну мысль.
— Валяйте.
— Милее вас я никого в жизни не встречала.
Ричард пожал плечами, улыбнулся и наполнил бокалы. Выпили за здоровье друг друга. Потом Сара сказала: «Последний раз я пила шампанское здесь же, на именинах матери».
Куинт хрипло вздохнул, поднял глаза на Кэслейка и так долго глядел на него ни слова не говоря, что молодому человеку стало неловко, хотя он уже привык к этой причуде начальника. Когда Куинт вперивался в него взглядом, он чувствовал себя беззащитным.
Внезапно Куинт улыбнулся и опять же внезапно спросил:
— Вам говорит что-нибудь имя лорд Беллмастер Конарейский?
— Нет, сэр.
— Пришла пора познакомиться с ним. Когда-то, много лет назад, он сидел на моем месте. Давно это было. Впрочем, он по-прежнему работает на нас. Вам полезно будет с ним встретиться. Доложить о происходящем. Если он о чем-нибудь попросит, соглашайтесь, но прежде чем выполнять, посоветуйтесь со мной. Об этом, — он постучал пальцем по донесению, — расскажете ему все. — Куинт сунул папку в стол. — Я сообщу, где и когда вам с ним встретиться. Кстати, мне понравилось добытое вами в Министерстве обороны и из других источников. Так вот, с Беллмастером держите ухо востро. Будьте с ним любезны, но не дайте себя облапошить. Между нами говоря, он первосортный Иуда.
В тот же день, без пяти три пополудни Кэслейк вышел из такси неподалеку от Алберт-гейт в лондонском районе Кингсбридж, прошел несколько метров и остановился у роскошного многоквартирного дома. Протянул швейцару визитную карточку и спросил лорда Беллмастера. Швейцар позвонил куда-то из стеклянной будки, вернулся к Кэслейку, одобрительно кивнул и сказал: «Сюда, сэр».
Они поднялись на лифте, а когда двери кабины распахнулись, швейцар указал направо и пояснил: «Квартира 36-б. Третья дверь».
Кэслейк двинулся по коридору. Не услышав шума лифта, он не удивился, понял: швейцар не уедет, пока не убедится, что посетитель вошел именно туда, куда направлялся. В Лондоне полным-полно таких крепостей, как эта, где за всеми незнакомцами ненавязчиво следят.
Слуга впустил Кэслейка в приемную, взял у него котелок и зонтик, провел по узкому коридору, распахнул дверь и отступил со словами: «Входите, сэр. Его высочество ждет вас».
Едва слышно зашипев, дверь за Кэслейком закрылась, вспыхнула потолочная лампа. Впереди оказалась еще одна дверь без ручки. Он толкнул ее и вошел, сообразив, что попадает в звуконепроницаемую комнату.
Она оказалась просторным, светлым, удобным кабинетом с огромным окном в парк. Над камином висела картина кисти Мунингса — сцена охоты. Вдоль стены протянулся низкий книжный шкаф, частично скрытый длинным диваном. Не выказывая любопытства, Кэслейк внимательно осмотрел и запомнил эту удобную комнату, обставленную и украшенную на вкус хозяина — или, может быть, так, чтобы вселять в него чувство неуязвимости? На стенах висели натюрморты с дичью, подлинник Рассела Флинта с обнаженными и полуобнаженными испанками у мраморной купальни, лисья голова над дверью, ведшей, очевидно, в столовую и спальню, на хрустальном блюде — малоприятное на вид чучело горбуши.
Лорд Беллмастер стоял у окна. Перед тем как он повернулся навстречу, Кэслейк успел разглядеть, что сквозь его темные посеребренные сединой волосы просвечивает веснушчатая кожа. А когда повернулся, крупное лицо, широкие плечи, узкие бедра и длинные ноги создали впечатление готовой к бою силы. «И если бы он этой силой не обладал и не пользовался, — решил Кэслейк, — то давно бы обрюзг и размяк».
— Кэслейк?
— Да, милорд.
— Присаживайтесь, — большая рука с единственным кольцом указала на диван, — и обращайтесь ко мне «сэр». Этого вполне достаточно.
— Благодарю вас, сэр. — Кэслейк сел, чувствуя: с минуты на минуту должно решиться, полюбит он или возненавидит аристократа. Середины быть не могло.
Лорд Беллмастер остановился у камина и сказал: «Куинт вас хвалит».
— Спасибо, сэр.
Толстые губы на крупном лице растянулись в подобие улыбки:
— А похвала Куинта все равно что снег в июне. Кем вы были в Барнстапле?
— Сержантом уголовного розыска, сэр.
— Не жалеете, что покинули родные пенаты?
— Нет, сэр.
— Итак, с чем пожаловали?
— С последним донесением из Лиссабона, сэр. Вчера Фарли возил мисс Сару Брантон в Эсториль. Она ненадолго заходила в тамошнюю гостиницу и вернулась с коричневым свертком, то есть со свертком из коричневой бумаги. Гостиница называется «Глобо», владельцы — муж и жена Карло и Мелина Спуджи. В архивах Лиссабона они не значатся.
— Там всегда работали спустя рукава.
— Они установили только «легкий контакт», сэр.
— Поразительное усердие, — улыбнулся Беллмастер, — и не надо так часто называть меня «сэр».
— Хорошо, милорд.
— Что удалось узнать о Ричарде Фарли?
— Лиссабон здесь не поможет. Пока там работают на легком контакте, они не станут им заниматься. Поэтому мы кое-что выяснили о нем здесь.
— Кто это «мы»? Кстати, курите если хотите, — Беллмастер кивнул в сторону серебряного ящичка на низком столике у дивана.
— Спасибо, не курю. Мы — это я и Куинт. Большинство сведений я отыскал в Министерстве обороны, а остальное узнал из досье колониального отдела. Оказалось, что Фарли служил в Кении. Его отец, офицер ВМФ, вышел после войны в отставку в чине капитана второго ранга и вместе с женой уехал в Кению. Тогда я связался с отделом кадров ВМФ. Один из его ветеранов хорошо помнит старшего Фарли — знал его лично, переписывался некоторое время. Дело в том, что он служил под его командованием на линкоре. Он сообщил, что после войны супруги Фарли обзавелись фермой в Кении, а их единственный сын учился здесь, в интернате в Кенте. Все это есть и в послужном списке младшего Фарли.
— Вы трудолюбивы как крот, — улыбнулся Беллмастер. — Неужели вам удалось столько узнать всего за полдня?
— Так сведения лежали под носом, — пожал плечами Кэслейк.
— Его отец умер. А мать?
— Я как раз собирался сказать, что они умерли оба. Их убили туземцы во время беспорядков.
— Вот мерзавцы! Ну а что же сын, Ричард?
— Друг отца довольно хорошо знал и его. Начальную школу Ричард закончил в Кении, а когда учился в Кенте, заезжал, бывало, к нему на каникулах. Впрочем, я на друга его отца пока не наседаю, считаю — рано. Военные всегда нам помогают, но стоит на них надавить, как они зарываются в песок — начинают требовать официальные разрешения. А у меня таких нет. Но я намекнул, что интересуюсь Фарли не из праздного любопытства, а в связи с делами и судьбами крупных людей.
— О сегодняшней жизни Фарли что-нибудь выяснили?
— Лишь крохи, сэр. После гибели родителей он уехал из Кении, работал в ЮАР. Больше друг отца о нем не знает ничего. У меня все, сэр.
Беллмастер в раздумье провел рукой по подбородку. «Пожаловаться не могу. Вы поработали отлично», — произнес он и повернулся к окну.
Кэслейк молча ждал. «Дорого бы я дал, — думал он, — чтобы узнать, какие мысли его сейчас одолевают». Когда-то лорд Беллмастер был в Клетке большой шишкой. Да и сейчас, наверно, не утратил влияния, ведь с этим ведомством запросто не расстанешься. Кэслейк чувствовал, Ричард Фарли не слишком его занимает, но не хотел до поры до времени давать волю воображению — это вредило здравому смыслу. И еще: в Клетке могли обругать как за лень, так и за чрезмерное усердие — стань он подробно расспрашивать бывшего друга Фарли-старшего, и дело, возможно, не выиграло бы, а пострадало.
Не отворачиваясь от окна, Беллмастер как бы невзначай спросил: «Какая у вас оценка по сыскному делу?»
— Пять с минусом, сэр.
— Какими языками владеете?
— Только английским.
По— прежнему не оборачиваясь, Беллмастер усмехнулся и добавил: «С легким девонширским акцентом. А по юриспруденции?»
— Пять с плюсом, сэр.
— В Португалии бывали?
— Нет, сэр.
— А вообще за границей?
— Во Франции, Германии и на Маджорке.
— Хотите поиграть в стряпчего?
— Сэр?
— Теперь, когда я выслушал вас, скажу: надо уладить с Сарой один юридический вопрос. Очень простой — вы справитесь в два счета. Перед вашим отъездом в Португалию я объясню его суть с юридической и с человеческой точки зрения. А пока сделайте мне одолжение — не говорите Куинту об этой поездке. В свое время я обо всем позабочусь сам. Поймите, я требую от вас отнюдь не предательства, прошу лишь не торопить события. Согласны?
— Да, милорд.
— Хорошо. Ну вот и все. Я провожу вас.
Через пятнадцать минут после ухода Кэслейка Беллмастер позвонил Гедди в Челтнем, сообщил, что завтра придет к нему, и предложил отобедать вместе. Договорившись, связался с домом полковника Брантона. Хозяин был в отъезде, трубку сняла жена. Лорд Беллмастер попросил передать супругу, что завтра он будет неподалеку от Сайренсестера и хотел бы встретиться с полковником в четыре часа. Если тот не сможет принять его в это время, пусть позвонит. Трубку Беллмастер положил, ничуть не сомневаясь, что Брантон его примет — он воспользовался условной фразой: «По вопросу, от решения которого зависит благополучие мистера Брантона».
В это же время Кэслейк заканчивал пересказывать Куинту содержание беседы с лордом Беллмастером. «Может быть, — решил он по дороге в Клетку, — я еще не поднаторел в этой игре, но знаю, с какой стороны бутерброд намазан. Я человек Куинта, а не Беллмастера».
Когда он закончил, Куинт кивнул на кожаное кресло, произнес: «Садитесь».
Кэслейк сел, догадываясь, что эта любезность предвещает похвалу, а не разнос. Куинт поднялся, молча подошел к буфету, вынул бутылку виски и две рюмки. Наполнил их, не спрашивая Кэслейка, хочет ли тот спиртного, протянул ему одну со словами: «Пить, вообще-то, еще рановато. Но ваша честность того заслуживает. Или вы каким-то чудом знаете, что мы втихаря от Беллмастера подслушиваем разговоры в его кабинете?»
— Нет, сэр.
— Можете не называть меня так, пока не кончится виски. Вот какой я сейчас добрый. Итак, Беллмастер, возможно, заставит вас поехать в Португалию повидать мисс Брантон. Сегодня вечером придут записи его телефонных разговоров. Послушаем, куда он звонил, когда вы ушли.
Чувствуя, что минута подходящая, Кэслейк осведомился: «Почему он попросил меня пока не говорить вам о поездке в Португалию? Разве она так важна?»
— Хороший вопрос. И прикажи я вам поразмыслить над ним минут пятнадцать, вы нашли бы ответ сами. Но я избавлю вас от этого труда. Хотя Беллмастер в Клетке больше не командует, он все еще вправе обратиться к нам за помощью. А он тщеславен. Любит власть, обожает держать людей в узде. Вот и вас он решил приручить. И приручил бы, не дай вы мне полного отчета о беседе с ним. Заполучил бы из-за мелочи, пустяка, если не считать возможной поездки за границу. Ничего лучшего у Беллмастера под рукой пока не оказалось. Но в следующий раз ему, возможно, удалось бы заставить вас утаить что-нибудь важное. А откажись вы, он бы сообщил сюда о вашей первой оплошности, заявив, что проверял вашу преданность нам. И вас бы выгнали. Но вы держались молодцом, я рад за вас. А теперь официальное указание. Подыграйте ему. И если он попросит вас что-нибудь скрыть, не церемоньтесь, смело говорите: «Да, милорд. Конечно, ваша светлость». О чем бы он ни попросил — соглашайтесь. Но прежде чем выполнять просьбу, посоветуйтесь с нами, — Куинт расплылся в улыбке, пригубил виски и усмехнулся. — Он большой, сильный человек — и в прямом, и в переносном смысле. И намерений не скрывает. Метит в послы или на другую должность, не менее важную. А ее не дадут тому, у кого, как говорится, есть скелет в шкафу. Кому есть, что скрывать. Ведь шкаф могут открыть конкуренты. Значит, надо уничтожить скелет — растолочь кости и развеять их по ветру. Попасться можно, лишь если кто-нибудь увидит, как вы разбираете кости, прежде чем их толочь. Запутанно? Пожалуй, да. Ну ничего. Лезьте ему в руки, лишь только он подставит их. У нас на него самого руки найдутся. — Он допил виски, и Кэслейк, поняв намек, осушил и свою рюмку, встал.
— Спасибо за угощение, сэр.
— Вы его заслужили. Мы давно хотели отдать Беллмастеру кого-нибудь из наших. До поры до времени он будет держаться с вами официально, а потом попросит о личном одолжении. Взамен пообещает повышение по службе — скажем, место начальника отдела. Вы, конечно, стать им не прочь. И, наверно, станете, но не благодаря ему. — Куинт закурил, закашлялся после первой же затяжки. Хрипло спросил: — Это вам не Барнстапл, а?
— Да, сэр.
— Но мир везде одинаков. Везде грязь, жадность и похоть. Как вы думаете, где микрофон?
На миг обескураженный, Кэслейк тупо взглянул на Куинта, но быстро опомнился. Куинт любил шарады.
— Думаю, не в лисьей голове. Слишком очевидное место. Значит, и не в чучеле горбуши. Наверное, в раме одной из картин.
— Верно. В той, что со знойными грудастыми испанками, каких — это всем известно — Беллмастер обожает. Ладно. Идите. Вы молодец.
— Благодарю вас, сэр.
Кэслейк ушел, сознавая, что отношения с Куинтом продвинулись в выгодную для него сторону. «Начальник отдела». Обычным порядком ему в это кресло раньше, чем через десять лет, не сесть. Что ж… время покажет. Притворив дверь, он двинулся по коридору, тоненько насвистывая сквозь зубы.
Весь день Фарли не покидало чувство, что Сара возбуждена и избегает его именно поэтому. Утром он слышал, как она напевала у себя в комнате. Спустившись в столовую, она объявила, что надолго уходит гулять — хочет многое обдумать и, если он не против, предпочла бы побыть одна. Он ответил, что не против и все утро провел с Марио — они шкурили, а потом красили кованые узорчатые ворота; Марио немало порассказал о временах, когда хозяйкой виллы была леди Джин. Веселые деньки, сплошные гости. Марио вспоминал о них с удовольствием. А миссис Ринджел Фейнз на сестру не похожа. На вилле бывает редко, а если и бывает, то в гости почти никого не зовет. Марио считал ее доброй женщиной честных правил — в отличие от сестры (прямо он не заявил, но намекнул откровенно). За обедом Сара без умолку восхищалась своей прогулкой, но ни слова не сказала о свертке из Эсториля, а поев, немедля ушла к себе.
И вот теперь Фарли, улыбаясь мыслям, сидел на веранде, ждал, когда Сара спустится выпить рюмочку перед ужином. Несколько минут назад Фабрина поставила на стеклянный столик шампанское в ведерке со льдом и Ричард сообразил: содержимое свертка оказалось для Сары настолько желанным и волнующим, что даже немного отвлекло от реальной жизни, и без труда догадался — Сара готовит ему сюрприз. Что ж, он не ребенок, его не так-то легко удивить. Угадав настрой Сары, Ричард за обедом о свертке и словом не обмолвился — не хотел испортить ей удовольствие. А шампанское… С того самого дня, когда Ричард впервые отправлялся в интернат в Кенте, отец начал провожать и встречать его шампанским… сидел на веранде, заперев в конюшне лошадей, смотрел на юг, где уходила под облака вершина Килиманджаро… смеялась мать — звонко, весело — и хлопала пробка! Ричард сжал зубы и отогнал эту картину, чтобы ее не успела затмить другая, трагическая.
Через четверть часа в коридоре послышались шаги Сары. Фарли сидел, подавшись вперед, положил руки на колени, читал книгу, делал вид, будто ничего не замечает, понимал: к этому мгновению Сара готовилась весь день, его нельзя испортить. Услышал, как девушка замерла на пороге, почувствовал легкий запах духов.
Помолчав немного, она позвала: "Ричард… "
Фарли повернулся и медленно поднялся с кресла. Сара улыбалась, ждала, что он скажет. Она уложила волосы по-мальчишески, надела длинный белый халат без рукавов с достаточно низким вырезом. Он знал: на вилле осталось немало материнской одежды, и догадался — Сара перешивала халат все утро, ведь однажды она сказала, что мать была выше ее. На талию она надела пояс, с которым Август Джон написал портрет ее матери. Фарли не успел еще найти подходящие слова, как к горлу подкатил комок. Даже с короткими волосами она была сама прелесть, сама женственность, и его раздосадовала мысль, что восемь лет жизни эта девушка провела…
— Сара! — воскликнул он, бросился к ней, взял за обнаженные руки и поцеловал в щеку.
— Как я выгляжу? — спросила она и отступила, потупилась в смущении.
— Как королева. Хотя, — Ричард лукаво улыбнулся, чтобы она перестала смущаться, — и коротко подстриженная. Когда ваши волосы отрастут, мне придется поберечь глаза. Вы смотритесь просто чудесно, и я дам по носу каждому, не согласному с этим. Но ради чего?… — прервав самого себя, он кивнул на ведерко с шампанским и сказал: — Выкладывайте скорее, я не люблю тайн.
Она засмеялась и подошла к столу: «А вы не догадываетесь?»
— Нет. Не хочу гадать и не буду. Рассказывайте сами.
— Ради вот этого. — Сара положила руки на золотой пояс.
— Все равно не понял. Знаю только, что он есть на портрете вашей матери. Немного театральный, верно?
— Театральный?! О, Ричард! Это не бутафория, красивая, но дешевая. Он настоящий! — Она повысила голос: — Он и был в свертке. Его и оставила мне мать, он из чистого золота и очень старый. Посмотрите! — Она расстегнула пояс и протянула его Ричарду. — Это настоящие бриллианты, изумруды и сапфиры. И он ваш. Целиком и полностью. Примите его, пожалуйста. Пожалуйста. Давным-давно маме оценили его в тридцать тысяч. А сейчас… сейчас он стоит целое состояние. И я дарю его вам.
Ричард взял пояс в руки, сразу оценил его тяжесть и смутился. Она просто помешалась на желании отблагодарить его… он подыграл ей, свозил в Эсториль. Но это… Ричард провел большими пальцами по купидонам у пряжки, не сводя глаз с Венеры, выходящей с развевающимися волосами из морской пены, и вдруг заметил в ней отдаленное сходство с Сарой. Его латыни хватило, чтобы перевести: «Победит добродетель». А когда пояс качнулся в руках, лучи вечернего солнца высекли из драгоценных камней искры. Сара сошла с ума, если считает, что он примет такой подарок. Ведь она должна ему лишь спасибо сказать. В крайнем случае еще медаль за спасение утопающих выхлопотать. Улыбаясь этой мысли, он вернул пояс и тихо сказал: «Наденьте его. Там ему и место — на вашей талии, тонкой и красивой. Надевайте, надевайте и не смотрите так упрямо».
— Это не упрямство, — сказала она с силой, какой Ричард в ней раньше не замечал. — Это гнев. Знаете, Ричард, если вы не возьмете его, я… я сяду в лодку и выброшу его в море!
Он рассмеялся и потянулся к шампанскому со словами: «По-моему, нам обоим полезно выпить. Мысль о шампанском принадлежит вам, значит, отказываться вы не вправе. А потом мы сядем и все обсудим. Только, ради Бога, — он на миг посуровел, — не считайте меня чересчур щепетильным или глупым. Есть вещи, которые просто не делают».
На мгновение ему показалось, что Сара сейчас горячо заспорит. И впервые он осознал: если она чего-то захочет, у нее хватит воли добиться своего. И вдруг, когда она вот-вот должна была заговорить громко и решительно, силы оставили ее.
— Да, — тихо проговорила Сара, — вы, наверно, правы, Ричард. Надо обсудить это дело тихо и спокойно. Разыграв весь этот спектакль, я сглупила. Но мне казалось, так лучше… хотелось превратить радостную весть в праздник. О, Ричард, поймите, надо же как-то отблагодарить вас!
— Еще бы, — рассмеялся он, — конечно. Так начните с того, что посидите со мной как прекрасная принцесса — выпьем шампанского, а за ужином поговорим как разумные люди. — Он начал раскручивать проволоку на пробке и подмигнул Саре. — Договорились?
— Если позволите высказать одну мысль.
— Валяйте.
— Милее вас я никого в жизни не встречала.
Ричард пожал плечами, улыбнулся и наполнил бокалы. Выпили за здоровье друг друга. Потом Сара сказала: «Последний раз я пила шампанское здесь же, на именинах матери».