Страница:
— Итак, я буду ждать вашего решения, мисс Рейнберд. А пока, если это вас успокоит, могу сообщить, что в ближайшие несколько ночей ваши дурные сны не повторятся.
Стараясь не показать, насколько она изумлена мисс Рейнберд произнесла:
— Странные вещи вы говорите.
— Это не я говорю, мисс Рейнберд. Я только передаю вам слова Генри. Он незримо присутствовал в комнате в течении нескольких последних минут и сказал мне об этом. То есть, безусловно, кто-то попросил его передать такое сообщение.
Когда Бланш ушла, мисс Рейнберд налила себе рюмочку сухого хереса и села в свое любимое кресло у окна — маленькая опрятная женщина, когда-то миловидная, но теперь лицо ее покрыли морщины, щеки запали, черты заострились, волосы побелели. У нее были большие темные глаза, она чем-то напоминала эльфа — состарившаяся малышка из сказки. Она привыкла все делать по-своему и не любила, чтобы ей перечили. А сейчас Бланш поставила ее в тупик. Действительно, она права: Ида Кук-сон, дура, каких свет не видывал, уговорила ее пригласить мадам Бланш. Вообще-то мисс Рейнберд всегда потешалась над Идой, верившей в спиритизм. Только когда ее стали мучить дурные сны, она сама начала задумываться о таких вещах, хотя и не всерьез. Оглядываясь назад, мисс Рейнберд затруднялась вспомнить, в какой момент и почему она решилась попробовать. Вообще сны — дело обычное, и она давала им абсолютно рационалистическое объяснение. Расстраивали и беспокоили ее только сны о Гарриет. Но рано или поздно они уйдут, а если нет, то можно и с ними жить. Мисс Рейнберд не могла понять, почему она в конце концов пригласила мадам Бланш. У этой женщины хорошая речь и только что-то неуловимое выдает ее социальную принадлежность. Да, занятная особа и не коверкает английский язык. Но слишком очевидно, кто она такая и откуда. Ида немного рассказывала о прошлом мадам Бланш. Хотя не всему тут можно верить. Но мисс Рейнберд не проведешь. Мадам Бланш, конечно, вела себя с ней так, как обычно с людьми ее круга. Мадам Бланш умна, сообразительна и умеет быстро приспосабливаться к обстановке. Но как она узнала о снах? О них не знал никто, кроме самой мисс Рейнберд. Эту информацию мадам Бланш ни от кого получить не могла.
Мисс Рейнберд сидела наедине со своими мыслями и рюмочкой сухого хереса, рассеяно наблюдая, как садовник рыхлит клумбу в розарии. Гарриет, конечно, всю жизнь была дурой. И она и Шолто — оба уже умерли. Если это правда, что можно общаться с загробным миром, то ответить должен был Шолто. Только этого от него не дождешься. Шолто никогда не менял своих решений и мнений Упрямый осел. И все-таки — она улыбнулась сама себе — может быть, стоит попытаться. Поскольку Гарриет «отошла в мир иной», она, возможно, чему-нибудь научилась. Вот было бы забавно, если бы она говорила, а Шолто, находясь рядом, не смог бы ее остановить… Да нет, все это чепуха. Но как же мадам Бланш догадалась о снах? Каждую ночь Гарриет жалобно выла, ломая руки, и говорила, что надо «восстановить в семье справедливость». И это Гарриет, чья бесхарактерность как раз-то и послужила всему причиной! Конечно, мисс Рейнберд любила сестру, очень любила. Но нельзя не признать, Гарриет всегда была совершенно никчемным созданием. Бесхребетная, слабая… То и дело ее большие голубые глаза наполнялись слезами. Почему этот болван садовник рыхлит клумбу, не обрезав кусты? Мисс Рейнберд протянула руку к колокольчику и позвонила, вызывая Сайтона, дворецкого.
Бланш вела машину в Стокбридж, она ехала за Джорджем. Бланш была очень довольна собой. Мисс Рейнберд позовет ее. Самый верный способ заарканить эту старушку — задеть ее самолюбие. Бланш дала ей понять, что она просто неспособна воспринять нечто новое, непривычное. При ее самоуверенности и строптивости, мисс Рейнберд с этим ни за что не согласится. Джордж хорошо поработал. Во всяком случае, для начала. Самым плодотворным оказалось посещение кладбища и разговор со сторожем. Джордж нашел несколько надгробий Рейнбердов. Самыми поздними были надгробия Гарриет Рейнберд и Шолто Гарольда Рейнберда. Шолто — единственный брат, неженатый, умер два года назад в возрасте семидесяти шести лет. Гарриет Рейнберд умерла на два года раньше в возрасте шестидесяти пяти лет. Здесь же были похоронены их родители. Трое детей появились на свет, как говорится, с серебряной ложкой во рту. Рид-Корт, большой особняк в георгианском стиле, принадлежал роду Рейнбердов с незапамятных времен. Когда-то Рейнберды владели обширными землями. Теперь им принадлежало только десять акров вокруг Рид-Корта, но беднее они не стали. Все внутри и вокруг особняка свидетельствовало о богатстве. Ухоженный сад, все постройки в отличном состоянии, дворецкий, две горничные, садовник с помощником, шофер, «Роллс-Ройс» и еще один автомобиль в гараже. Джордж свое дело знает. Что и говорить, смекалистый парень…, иногда даже слишком — если старается для себя. Только ленивый, вечно надо его подталкивать. Но он славный. Славный, добрый Джордж. Если бы его немножко переделать, она вышла бы за него замуж. А так — нет, спасибо. У нее другие планы… Которые могут осуществиться благодаря старушке Рейнберд. Обладательница огромного состояния, она была средним ребенком в семье. Вероятно, этот Шолто с ней не ладил (в пивной кое-что о нем порассказали), а когда деспотичный холостяк умер, хозяйкой всего этого стала она. Мисс Рейнберд теперь абсолютно независима, размышляла Бланш. Она щедро отблагодарит, если оказать ей настоящую услугу, помочь ей решить жизненно важный для нее вопрос.
Вот что сказал ей Генри, когда она лежала в постели, отправив Джорджа в Чилболтон. Генри заполнил собой комнату, она открыла ему свой ум и душу и услышала его голос. Так же, как совсем недавно, в гостиной Рид-Корта — с этими снами. Бланш была неглупа. Генри не всегда облегчал ей работу. Но иногда его голос звучал совершенно отчетливо внутри нее самой. У старушки Рейнберд были темные круги под глазами — она явно плохо спала, а в остальном была в отличной форме. Со здоровьем у нее все было в порядке, неприятностей — никаких (а ведь скуповата, могла бы угостить рюмочкой хереса, учитывая, что близится полдень), наверняка она плохо спит, ее мучают дурные сны. Тут Бланш отчетливо услышала голос Генри:
«Точно, девочка. Дурные сны. Скажи ей, что несколько спокойных ночей я ей гарантирую». Иногда Генри разговаривал совсем как Джордж. Шутник этот Генри. Он специально ее поддразнивал. Прежде чем отойти в иной мир, Генри был высококвалифицированным инженером-железнодорожником — еще в девятнадцатом веке. Он работал вместе с человеком по имени Брунел. Об этом Брунеле Бланш прочла в какой-то книжке, и там же было несколько строк о его помощнике — Генри Рисе Мортоне. Ее Генри.
Услышав о снах, старушка Рейнберд постаралась скрыть свое удивление. Бланш частенько приходилось наблюдать, как люди стараются не подать вида, что их поражают ее слова. Особенно такие люди, как мисс Рейнберд. Мол, меня не проведешь, мадам Бланш, все это вы разнюхали у сплетников. Ну и что? Не станет же Генри подсказывать ей то, что и так у нее под носом. Генри и другие помогают, только когда в этом действительно есть необходимость. Дурные сны? Что же такое может сниться этой мисс Рейнберд? Она старая дева, и Гарриет тоже была старой девой. Может, они считали, что каждый мужчина покушается на их наследство? А старина Шолто? Тоже не обзавелся семьей. Но к женщинам был неравнодушен. Наверное, рассудил, что можно и так получать от жизни все, не утруждая себя женитьбой. Что же ей снилось? Генри, конечно, знает. Но он ничего не скажет, пока не убедится, что мисс Рейнберд этого хочет. Он же безупречный джентльмен. Таким он, видимо, был в этом мире, и его возвышенный характер перешел вместе с ним в мир иной.
Как бы то ни было, ясно одно: Генри дал понять, что богатство мисс Рейнберд поможет ей построить храм Астродель — великолепие, настоящее святилище. Видит Бог, не такое, как жалкие закутки, где ей доводилось бывать — ютящиеся между пивной и общественной уборной и похожие на гостиную в дешевом борделе. Ничего удивительного, что там не получают результатов и прибегают к жульничеству. Кого из отошедших в сияющий величием потусторонний мир потянет возвращаться в подобный притон? Огненный пурпур и белизна, сияние золота и щедрые пожертвования — вот каким будет храм Астродель. А не подсчеты грошовых сборов дрожащей рукой после ухода клиентов.
Джордж ждал ее, сидя за столиком перед кружкой пива в баре гостиницы «Гросвенор» в Стокбридже. Он встретил ее своей обычной широкой улыбкой, обнял одной рукой и крепко прижал к себе. Славный большой нежный Джордж.
Он принес ей кружку темного пива, она сняла шляпу и встряхнула рыжими волосами. Для мисс Рейнберд она оделась строго. Вообще Бланш любила яркие цвета, но сейчас на ней было скромное коричневое платье и коричневая куртка, приглушавшие ослепительное великолепие ее обильного тела. Рубенс торопливо бросился бы раздевать ее со слезами радости на глазах.
— Ну как? — спросил Джордж.
— В целом — неплохо.
— Рыбка на крючке? — Джордж подмигнул.
— Ты же знаешь, я не люблю, когда ты так говоришь.
— Ух, какие мы серьезные! Профессиональная этика, понимаю. Но меня-то чего дурачить. Дело идет — или скоро пойдет. Вот и прекрасно! Ты должна признать, что я неплохо поработал.
Запрокинув голову, Бланш с наслаждением залпом допила пиво — ее белоснежное горло несколько раз конвульсивно дрогнуло. Она поставила кружку и сказала:
— Это пока не вся работа, Джордж, миленький. Возьми мне еще кружечку, и я расскажу тебе, что ты будешь делать дальше.
— Видит Бог, нет, — простонал Джордж.
— Видит Бог, да. И пожалуйста, не кощунствуй.
В кабинете их было трое. Уже стемнело, шторы были задернуты. За окном неистовствовал северо-западный ветер, изредка с грохотом швыряя о стекло потоки дождя. Ветер метался по Гайд-парку и Грин-парку, трепал голые деревья, кружил по Сент-Джеймсскому парку, мешая птицам устраиваться на ночлег, и с завыванием проносился мимо стоящего сплошной стеной здания парламента на набережной. Грандисон с удовольствием прислушивался к шуму ветра и дождя. Он то и дело замолкал — не для того, чтобы подобрать слова, а просто чтобы насладиться воем ветра. У него была власть, неограниченная власть. Он мог опрокидывать океанские лайнеры. Грандисон любил власть. И не стыдился этого, но и не демонстрировал, пока не вынуждали обстоятельства. И никогда не показывал надменности, которая была в его характере. Говоря, он прохаживался по кабинету, обставленному скупо, как монастырская келья. На смокинге у него позвякивали ордена и медали. Отсюда Грандисон отправлялся на банкет, который Министерство иностранных дел давало в честь главы одного африканского государства, бывшего выпускника Оксфорда; его папа в свое время устраивал человеческие жертвоприношения в интересах племени и своих личных. Многие действия, которые координировались в кабинете Грандисона, имели ту же цель. Невелика разница…
Сэнгвилл и Буш смотрели на Грандисона и слушали. — Наши умозаключения, — это было великодушие по отношению к Бушу, — рассмотрены, изучены, обсуждены и тому подобное. Вертели и так и сяк — и признали небезосновательными. Были выслушаны все мнения, потом сказал свое слово Сам. Третьего похищения допустить нельзя, потому что если оно произойдет, придется принять любые условия преступников ради…, ну, в общем, и так все ясно. Одним словом — и это относится к вам, Буш, потому что это я поручаю вам — Коммерсанта необходимо обезвредить. Найти его и сообщников и разобраться с ними, — он улыбнулся и пригладил бороду, — очень тихо, неофициально и — раз и навсегда. Кстати, я думаю, в ваш прогноз вкралась небольшая ошибка. Навряд ли у вас в распоряжении будет шесть месяцев. Скорее всего, никак не больше трех. Коммерсант не станет тянуть резину. Ему нужно время только на то, чтобы сориентироваться. Чем меньше времени будет отделять третий удар от предыдущих, тем ему выгоднее, и тем сильнее будет его стремление сохранить все в полной секретности. Вы согласны?
— Да. — Мысль Буша уже уносилась вперед. Все складывалось именно так, как он хотел.
— Сэнгвилл обеспечит вам все необходимое. Учтите две вещи. Первое: факты, которые сначала кажутся не стоящими внимания, через несколько месяцев могут оказаться более чем относящимися к делу. Второе: когда о каком-либо событии размышляешь в спокойной обстановке, нередко выявляются мелкие подробности и ошибки памяти, которые поначалу остались незамеченными. Человеческая память ненадежна и часто отвергает или утаивает многие детали, отдавая предпочтение крупным и, на первый взгляд более значительным фактам. Уверен, вам это известно, но как педант, не могу не напомнить об этом.
Буш улыбнулся. Последнее замечание было типичной для Грандисона формой извинения на случай, если он упомянул об очевидных вещах.
Позднее у себя в кабинете Буш рассудил, что первый пункт он упустил из виду, хотя, возможно, подумал бы о нем позднее. Он снял телефонную трубку, позвонил Сэнгвиллу и попросил, чтобы ему завтра устроили еще одну встречу с бывшими жертвами двух похищений. Он уже разговаривал с ними порознь, а теперь хотел поговорить с обоими вместе.
Буш посмотрел на часы. Было семь вечера. Он позвонил дежурному и попросил, чтобы принесли кофе и бутерброды, а потом повернулся к столу, где были сложены в стопку шесть папок, содержащих полную запись результатов исследования, проводимого полицией и ведомством Грандисона по двум похищениям.
К полуночи он тщательно просмотрел все папки и составил список пунктов, которые требовали дальнейшего выяснения. Он надиктовал пленку с их перечислением, выделив три для проработки в Скотленд-Ярде. Остальные он брал на себя.
Три пункта для Скотленд-Ярда были таковы:
1. Проверить списки членов гольф-клубов в Кроуборо-Биконе и Тивертоне за последние три года и выписать имена всех мужчин и женщин, которые являются или являлись членами одновременно обоих этих клубов.
2. Проверить также книги посетителей этих клубов и выписать все имена, фигурирующие в обеих книгах.
3. Распространить фотографии маски, которая была на Коммерсанте, среди производителей подобных товаров по стране для возможного опознания. В случае опознания подготовить список магазинов, куда поступали маски (в стране и за границей).
Пункты, которые Буш наметил для себя:
1. Шорох и звон колокольчика.
2. Радиус досягаемости при передвижении поездом или на машине из Ньюбери и Рединга после телефонного звонка: в первом случае — за час, во втором — за два часа.
3. Вода.
По ночным улицам Буш пешком дошел до дома, принял ванну и лег спать. Наутро он вынул из почтового ящика письмо от жены. Она писала, что не собирается возвращаться. Что готова — в любой приемлемой для него форме (поскольку это не может повлиять на его карьеру) — дать ему основание для развода и предоставляет ему право самому сделать то же. Буш равнодушно сунул письмо в карман. Потом надо будет это обдумать и написать ей, но сейчас его мысли заняты другим.
Вот уже вторую ночь подряд мисс Рейнберд спала без сновидений. Проснувшись утром свежей и бодрой, она рассудила, что очень глупо волноваться из-за каких-то снов. Каждому человеку иногда снятся неприятные сны. Просто не надо обращать на них внимание. И зачем только она послушала Иду Куксон и пригласила эту толстую мадам Бланш?
Прислуга принесла утренний чай и отдернула шторы, за окном сияло солнечное утро. Мисс Рейнберд решила, что прикажет шоферу подготовить «Роллс-Ройс» к половине десятого. Она поедет в Лондон. Надо на часок-другой заглянуть в универсальный магазин «Харродз». Какое удовольствие вернуться в конце дня домой, зная что тебя не ждет раздраженный допрос Шолто: куда ездила, сколько денег и на что потратила. В последние годы жизни Шолто стал совсем невыносим. Это просто счастье, что он, пьяный, скатился с лестницы и погиб…
В то утро Джордж ехал в Чилболтон, он был недоволен хорошей погодой. Когда стоишь на пороге под проливным дождем и пронизывающим ветром, тебя обязательно пригласят зайти в дом и предложат чашечку чая, а это верный повод поболтать о том, о сем. Он всегда удивлялся, до чего люди любят поговорить. Наверное, это от одиночества. Полчасика беседы — и ты уже многое выяснил. Заявляешься с блокнотом, вид важный — дескать, готовлю обзор для крупного лондонского рекламно-консультационного бюро. Обычно люди не знают, о чем речь. Какие газеты вы читаете? А журналы? За сегодняшнее утро вы второй человек, мадам, кто читает это издание. Очень авторитетная газета. А что читают ваши домашние? У вас большая семья? И человек все выкладывает. А чем занимается ваш муж? Этот вопрос обычно неплохо срабатывает. Узнаешь, что делал и чего не делал муж, и что ему следовало бы сделать, и про все его недуги, и про все семейство.
— И вот, Альберт, — сказал Джордж, протягивая руку и почесывая пса за ухом, походишь-походишь, да и налетишь на какую-нибудь старую щуку, работавшую когда-то в Рид-Корте, хранительницу грязных сплетен, или на замшелого любителя пива, который может и, главное, жаждет выдать тебе полный набор слухов о каждом жителе городка. И не думай, Альберт, что раз у меня получается, значит, мне это по душе. Попадаются просто отвратительные личности. Счастливы копаться в дерьме. И еще, Альберт, надо держать ухо востро с некоторыми дамочками. Ведь я мужчина видный. Чтобы никаких глупостей. Ну, знаешь, как с той заведующей школьным хозяйством. Как же, черт возьми, ее авали? И надо же было именно мне попасться, а ведь я, по общим отзывам, был четвертым в очереди. Эхе-хе, дождика бы сейчас да ветра. Хоть бы эта чертова погода испортилась.
Джордж принялся насвистывать. Беззаботный малый. Да и какие у него заботы? Живи себе в свое удовольствие.
К вечеру того же дня два человека — те, что подверглись похищению — пришли по приглашению Буша в приемную офиса. Хотя оба они были членами парламента, они понятия не имели, чем на самом деле занимается ведомство Грандисона. Для них это было просто секретное отделение Министерства внутренних дел, которое взаимодействует с полицией и в котором не принято задавать лишние вопросы. Все, что говорилось в комнате, открыто записывалось на пленку.
Ричард Пейкфилд, выпускник Итонского колледжа, принадлежал к правому крылу лейбористской партии. Ему было лет под сорок. Подвижный, легко возбудимый, нетерпеливый, вечно обуреваемый неосуществимыми идеями, этот высокий мужчина с широко открытыми, словно от удивления, глазами был похож на школьника-переростка, несмотря на то, что не выпускал изо рта трубку, В роковой вечер похищения Пейкфилд выступал на собрании в Саутгемптоне и решил вернуться в гостиницу пешком. Когда он проходил через темный двор перед гостиницей, кто-то окликнул его из стоящей неподалеку машины. Пейкфилд подошел и увидел сидящую за рулем женщину, стекло было приспущено. Он запомнил только, что она была в темном пальто с высоко поднятым воротником, скрывавшим лицо. Волосы — короткие, светлые (она сидела в непокрытой головой). Когда Пейкфилд наклонился, чтобы спросить, чего она хочет, кто-то — видимо, мужчина, — подошел к нему сзади. Пейкфилд почувствовал острую боль в левом предплечье и, прежде чем успел выпрямиться, потерял сознание. Машина — угнанный «Ровер-2000», седан — была найдена на следующее утро брошенной на обочине дороги Саутгемптон-Уинчестер милях в трех к северу от Саутгсмптона. Она принадлежала остановившемуся в гостинице коммивояжеру. Когда похитители завладели машиной, он крепко спал и поэтому о пропаже заявил только наутро. Пейкфилд пришел в себя в помещении, где ему предстояло пробыть вплоть до освобождения.
Со второй жертвой похитителей, Джеймсом Арчером, все произошло примерно так же. Арчер был одним из старейшин лейбористской партии — умный, грубоватый, открытый человек лет шестидесяти пяти, профсоюзный деятель, сын йоркширского шахтера, ныне член кабинета министров, энергичный и толковый. Арчера похитили, когда он проводил уик-энд у своих друзей за городом недалеко от Хай-Уикома. Он часто бывал у них и любил перед сном пройтись минут пять по аллее — подышать свежим воздухом. Когда он поравнялся с машиной, стоявшей у дороги в тени деревьев, боковое стекло приспустили, и женщина, сидящая за рулем, сделала ему знак рукой. Он повел себя осмотрительнее, чем Пейкфилд — остался стоять на месте и спросил, что ей нужно. Прежде, чем женщина ответила, Арчер услышал сзади шаги и хотел было повернуться, но кто-то схватил его сзади, перед ним мелькнуло лицо в маске, потом он почувствовал укол в плечо и тут же потерял сознание. Арчер был уверен, что на него напал мужчина. При своем невысоком росте Арчер был сильным человеком, но его схватили и держали с явно мужской силой. Что касается женщины в машине, она была с непокрытой головой, и Арчер мог бы поручится, что она точно не блондинка. Волосы у нее были либо темно-каштановые, либо черные. Машину — «Вольво», седан — обнаружили на другой день на заброшенной дороге, идущей через лес неподалеку от Мейденхеда. Она была угнана со служебной стоянки больницы в Хай-Уикоме и принадлежала молодому врачу, который всю ночь был занят на дежурстве и потому об исчезновении машины заявил только утром. Снятие отпечатков пальцев с обеих машин результатов не дало. Угонщики, конечно, были в перчатках, действовали они наверняка — знали, что полицию никто не вызовет. Очевидно, в обоих случаях они затем пересаживались вместе со своей жертвой в собственную машину.
Арчер пришел в себя в том же помещении, что и до него — Пейкфилд. Оба одинаково описывали это помещение и режим. Две комнаты без окон. В первой, побольше — деревянный стол, стул и кожаное кресло. В задней — поменьше — раскладушка, застеленная дешевым бельем. За занавеской в нише уборная, на стене — умывальник с горячей и холодной водой. Над ним — небольшое зеркало и розетка для электрической бритвы. Тут же на полочке — бритва «Филипс». В каждой комнате на потолке — лампа, включать и выключать свет пленник мог сам. Под потолком — вентиляционные отверстия, внизу — электрообогреватели «Димплекс», которые можно было включать и выключать. В первой комнате на стене висел репродуктор с ручкой для регулировки громкости. Большую часть дня передавали легкую музыку — классическую и эстрадную. Над этим репродуктором был другой, который не регулировался. Перед тем, как пленнику приносили пищу, он должен был перейти в спальню и закрыть за собой дверь. И Пейкфилд, и Арчер обнаружили, что в таких случаях дверь изнутри не открывается, хотя никакого запора на ней нет. Пейкфилд обследовал дверь, когда она была открыта, и обнаружил на косяке на уровне ручки три заглубленных штыря, которые, видимо, выдвигались при помощи дистанционного управления и входили в три цилиндрические полости на кромке самой двери. Кто-то немало потрудился — Буш давно это знал, — чтобы обеспечить надежную охрану и застраховать себя От случайностей. Голос, передававший указания по репродуктору, был мужской, он всегда звучал на фоне каких-то помех, так что иногда даже трудно было разобрать слова.
Дверь, отделявшая эти две комнаты от внешнего мира, была из какого-то прочного дерева, без ручки с внутренней стороны. В верхней половине двери было вмонтировано квадратное зеркало два на два фута. Оба пленника вскоре поняли, что это окно с односторонней видимостью, через которое за ними наблюдали снаружи. Пейкфилд пытался разбить зеркало стулом, но только сломал стул, который ему без всяких комментариев был заменен. Кормили сносно. В распоряжении пленника были журналы, правда, все время одни и те же.
Никаких газет не давали, не предоставляли никакой информации, касающейся похищения, но и Пейкфилд, и Арчер догадывались, что их держат, чтобы получить выкуп. Они пребывали в счастливом неведении относительно смертного приговора, который навис над ними и был бы приведен в исполнение в случае невыплаты выкупа в срок.
Освобождение происходило для обоих одинаково. Ночью по репродуктору пленнику объявили, что его освобождают, но если он хоть как-то нарушит указания, которые сейчас получит, освобождение будет отменено. Малейшая попытка проявить геройство только продлит пребывание в неволе. Конечно, оба они выполнили все указания. Им велели снять с кровати темное одеяло и обмотать им голову, затем встать посреди комнаты. Оба так и сделали. Насколько можно было судить, в комнату вошел только один человек. Он взял пленника за правую руку, затем последовали подкожное впрыскивание и потеря сознания. И Пейкфилд, и Арчер, когда их подобрал вертолет, явно находились под воздействием сильного наркотика. Анализ крови у Арчера (Пейкфилду анализ не производили) показал, что использовалась хитрая смесь, тиопентал-натрий и пропазин, которые в аптеке не купишь. Пейкфилда вертолет подобрал в Девоне в районе первой дорожки Тивертонского гольф-клуба. Рядом проходило открытое шоссе. Арчера подобрали на двенадцатой дорожке гольф-клуба в Кроуборе-Биконе в Суссексе, неподалеку от шоссе, окаймленного деревьями. И Пейкфилда, и Арчера — со слизанными руками — обнаружили в пятнадцати ярдах от места посадки вертолета. И в первый раз — Женщина, и во второй — мужчина указали местонахождение освобождаемого, а потом, держа его под прицелом пистолета, отступили в темноту, предоставив пилоту самому поднимать свой груз на борт. Участие похитителей в этой процедуре длилось несколько секунд. Во второй раз пилот был проинструктирован подождать несколько минут и послушать, не раздастся ли шум отъезжающей машины, а потом уже подобрать своего пассажира и установить его личность. Но пилот ничего не слышал. Преступник просто растворился в ночи. (Это не было неожиданностью для Буша или Грандисона. Преступник действовал крайне осмотрительно и, конечно, постарался сразу удалиться на максимально возможное расстояние от вертолета).
Стараясь не показать, насколько она изумлена мисс Рейнберд произнесла:
— Странные вещи вы говорите.
— Это не я говорю, мисс Рейнберд. Я только передаю вам слова Генри. Он незримо присутствовал в комнате в течении нескольких последних минут и сказал мне об этом. То есть, безусловно, кто-то попросил его передать такое сообщение.
Когда Бланш ушла, мисс Рейнберд налила себе рюмочку сухого хереса и села в свое любимое кресло у окна — маленькая опрятная женщина, когда-то миловидная, но теперь лицо ее покрыли морщины, щеки запали, черты заострились, волосы побелели. У нее были большие темные глаза, она чем-то напоминала эльфа — состарившаяся малышка из сказки. Она привыкла все делать по-своему и не любила, чтобы ей перечили. А сейчас Бланш поставила ее в тупик. Действительно, она права: Ида Кук-сон, дура, каких свет не видывал, уговорила ее пригласить мадам Бланш. Вообще-то мисс Рейнберд всегда потешалась над Идой, верившей в спиритизм. Только когда ее стали мучить дурные сны, она сама начала задумываться о таких вещах, хотя и не всерьез. Оглядываясь назад, мисс Рейнберд затруднялась вспомнить, в какой момент и почему она решилась попробовать. Вообще сны — дело обычное, и она давала им абсолютно рационалистическое объяснение. Расстраивали и беспокоили ее только сны о Гарриет. Но рано или поздно они уйдут, а если нет, то можно и с ними жить. Мисс Рейнберд не могла понять, почему она в конце концов пригласила мадам Бланш. У этой женщины хорошая речь и только что-то неуловимое выдает ее социальную принадлежность. Да, занятная особа и не коверкает английский язык. Но слишком очевидно, кто она такая и откуда. Ида немного рассказывала о прошлом мадам Бланш. Хотя не всему тут можно верить. Но мисс Рейнберд не проведешь. Мадам Бланш, конечно, вела себя с ней так, как обычно с людьми ее круга. Мадам Бланш умна, сообразительна и умеет быстро приспосабливаться к обстановке. Но как она узнала о снах? О них не знал никто, кроме самой мисс Рейнберд. Эту информацию мадам Бланш ни от кого получить не могла.
Мисс Рейнберд сидела наедине со своими мыслями и рюмочкой сухого хереса, рассеяно наблюдая, как садовник рыхлит клумбу в розарии. Гарриет, конечно, всю жизнь была дурой. И она и Шолто — оба уже умерли. Если это правда, что можно общаться с загробным миром, то ответить должен был Шолто. Только этого от него не дождешься. Шолто никогда не менял своих решений и мнений Упрямый осел. И все-таки — она улыбнулась сама себе — может быть, стоит попытаться. Поскольку Гарриет «отошла в мир иной», она, возможно, чему-нибудь научилась. Вот было бы забавно, если бы она говорила, а Шолто, находясь рядом, не смог бы ее остановить… Да нет, все это чепуха. Но как же мадам Бланш догадалась о снах? Каждую ночь Гарриет жалобно выла, ломая руки, и говорила, что надо «восстановить в семье справедливость». И это Гарриет, чья бесхарактерность как раз-то и послужила всему причиной! Конечно, мисс Рейнберд любила сестру, очень любила. Но нельзя не признать, Гарриет всегда была совершенно никчемным созданием. Бесхребетная, слабая… То и дело ее большие голубые глаза наполнялись слезами. Почему этот болван садовник рыхлит клумбу, не обрезав кусты? Мисс Рейнберд протянула руку к колокольчику и позвонила, вызывая Сайтона, дворецкого.
***
Бланш вела машину в Стокбридж, она ехала за Джорджем. Бланш была очень довольна собой. Мисс Рейнберд позовет ее. Самый верный способ заарканить эту старушку — задеть ее самолюбие. Бланш дала ей понять, что она просто неспособна воспринять нечто новое, непривычное. При ее самоуверенности и строптивости, мисс Рейнберд с этим ни за что не согласится. Джордж хорошо поработал. Во всяком случае, для начала. Самым плодотворным оказалось посещение кладбища и разговор со сторожем. Джордж нашел несколько надгробий Рейнбердов. Самыми поздними были надгробия Гарриет Рейнберд и Шолто Гарольда Рейнберда. Шолто — единственный брат, неженатый, умер два года назад в возрасте семидесяти шести лет. Гарриет Рейнберд умерла на два года раньше в возрасте шестидесяти пяти лет. Здесь же были похоронены их родители. Трое детей появились на свет, как говорится, с серебряной ложкой во рту. Рид-Корт, большой особняк в георгианском стиле, принадлежал роду Рейнбердов с незапамятных времен. Когда-то Рейнберды владели обширными землями. Теперь им принадлежало только десять акров вокруг Рид-Корта, но беднее они не стали. Все внутри и вокруг особняка свидетельствовало о богатстве. Ухоженный сад, все постройки в отличном состоянии, дворецкий, две горничные, садовник с помощником, шофер, «Роллс-Ройс» и еще один автомобиль в гараже. Джордж свое дело знает. Что и говорить, смекалистый парень…, иногда даже слишком — если старается для себя. Только ленивый, вечно надо его подталкивать. Но он славный. Славный, добрый Джордж. Если бы его немножко переделать, она вышла бы за него замуж. А так — нет, спасибо. У нее другие планы… Которые могут осуществиться благодаря старушке Рейнберд. Обладательница огромного состояния, она была средним ребенком в семье. Вероятно, этот Шолто с ней не ладил (в пивной кое-что о нем порассказали), а когда деспотичный холостяк умер, хозяйкой всего этого стала она. Мисс Рейнберд теперь абсолютно независима, размышляла Бланш. Она щедро отблагодарит, если оказать ей настоящую услугу, помочь ей решить жизненно важный для нее вопрос.
Вот что сказал ей Генри, когда она лежала в постели, отправив Джорджа в Чилболтон. Генри заполнил собой комнату, она открыла ему свой ум и душу и услышала его голос. Так же, как совсем недавно, в гостиной Рид-Корта — с этими снами. Бланш была неглупа. Генри не всегда облегчал ей работу. Но иногда его голос звучал совершенно отчетливо внутри нее самой. У старушки Рейнберд были темные круги под глазами — она явно плохо спала, а в остальном была в отличной форме. Со здоровьем у нее все было в порядке, неприятностей — никаких (а ведь скуповата, могла бы угостить рюмочкой хереса, учитывая, что близится полдень), наверняка она плохо спит, ее мучают дурные сны. Тут Бланш отчетливо услышала голос Генри:
«Точно, девочка. Дурные сны. Скажи ей, что несколько спокойных ночей я ей гарантирую». Иногда Генри разговаривал совсем как Джордж. Шутник этот Генри. Он специально ее поддразнивал. Прежде чем отойти в иной мир, Генри был высококвалифицированным инженером-железнодорожником — еще в девятнадцатом веке. Он работал вместе с человеком по имени Брунел. Об этом Брунеле Бланш прочла в какой-то книжке, и там же было несколько строк о его помощнике — Генри Рисе Мортоне. Ее Генри.
Услышав о снах, старушка Рейнберд постаралась скрыть свое удивление. Бланш частенько приходилось наблюдать, как люди стараются не подать вида, что их поражают ее слова. Особенно такие люди, как мисс Рейнберд. Мол, меня не проведешь, мадам Бланш, все это вы разнюхали у сплетников. Ну и что? Не станет же Генри подсказывать ей то, что и так у нее под носом. Генри и другие помогают, только когда в этом действительно есть необходимость. Дурные сны? Что же такое может сниться этой мисс Рейнберд? Она старая дева, и Гарриет тоже была старой девой. Может, они считали, что каждый мужчина покушается на их наследство? А старина Шолто? Тоже не обзавелся семьей. Но к женщинам был неравнодушен. Наверное, рассудил, что можно и так получать от жизни все, не утруждая себя женитьбой. Что же ей снилось? Генри, конечно, знает. Но он ничего не скажет, пока не убедится, что мисс Рейнберд этого хочет. Он же безупречный джентльмен. Таким он, видимо, был в этом мире, и его возвышенный характер перешел вместе с ним в мир иной.
Как бы то ни было, ясно одно: Генри дал понять, что богатство мисс Рейнберд поможет ей построить храм Астродель — великолепие, настоящее святилище. Видит Бог, не такое, как жалкие закутки, где ей доводилось бывать — ютящиеся между пивной и общественной уборной и похожие на гостиную в дешевом борделе. Ничего удивительного, что там не получают результатов и прибегают к жульничеству. Кого из отошедших в сияющий величием потусторонний мир потянет возвращаться в подобный притон? Огненный пурпур и белизна, сияние золота и щедрые пожертвования — вот каким будет храм Астродель. А не подсчеты грошовых сборов дрожащей рукой после ухода клиентов.
Джордж ждал ее, сидя за столиком перед кружкой пива в баре гостиницы «Гросвенор» в Стокбридже. Он встретил ее своей обычной широкой улыбкой, обнял одной рукой и крепко прижал к себе. Славный большой нежный Джордж.
Он принес ей кружку темного пива, она сняла шляпу и встряхнула рыжими волосами. Для мисс Рейнберд она оделась строго. Вообще Бланш любила яркие цвета, но сейчас на ней было скромное коричневое платье и коричневая куртка, приглушавшие ослепительное великолепие ее обильного тела. Рубенс торопливо бросился бы раздевать ее со слезами радости на глазах.
— Ну как? — спросил Джордж.
— В целом — неплохо.
— Рыбка на крючке? — Джордж подмигнул.
— Ты же знаешь, я не люблю, когда ты так говоришь.
— Ух, какие мы серьезные! Профессиональная этика, понимаю. Но меня-то чего дурачить. Дело идет — или скоро пойдет. Вот и прекрасно! Ты должна признать, что я неплохо поработал.
Запрокинув голову, Бланш с наслаждением залпом допила пиво — ее белоснежное горло несколько раз конвульсивно дрогнуло. Она поставила кружку и сказала:
— Это пока не вся работа, Джордж, миленький. Возьми мне еще кружечку, и я расскажу тебе, что ты будешь делать дальше.
— Видит Бог, нет, — простонал Джордж.
— Видит Бог, да. И пожалуйста, не кощунствуй.
***
В кабинете их было трое. Уже стемнело, шторы были задернуты. За окном неистовствовал северо-западный ветер, изредка с грохотом швыряя о стекло потоки дождя. Ветер метался по Гайд-парку и Грин-парку, трепал голые деревья, кружил по Сент-Джеймсскому парку, мешая птицам устраиваться на ночлег, и с завыванием проносился мимо стоящего сплошной стеной здания парламента на набережной. Грандисон с удовольствием прислушивался к шуму ветра и дождя. Он то и дело замолкал — не для того, чтобы подобрать слова, а просто чтобы насладиться воем ветра. У него была власть, неограниченная власть. Он мог опрокидывать океанские лайнеры. Грандисон любил власть. И не стыдился этого, но и не демонстрировал, пока не вынуждали обстоятельства. И никогда не показывал надменности, которая была в его характере. Говоря, он прохаживался по кабинету, обставленному скупо, как монастырская келья. На смокинге у него позвякивали ордена и медали. Отсюда Грандисон отправлялся на банкет, который Министерство иностранных дел давало в честь главы одного африканского государства, бывшего выпускника Оксфорда; его папа в свое время устраивал человеческие жертвоприношения в интересах племени и своих личных. Многие действия, которые координировались в кабинете Грандисона, имели ту же цель. Невелика разница…
Сэнгвилл и Буш смотрели на Грандисона и слушали. — Наши умозаключения, — это было великодушие по отношению к Бушу, — рассмотрены, изучены, обсуждены и тому подобное. Вертели и так и сяк — и признали небезосновательными. Были выслушаны все мнения, потом сказал свое слово Сам. Третьего похищения допустить нельзя, потому что если оно произойдет, придется принять любые условия преступников ради…, ну, в общем, и так все ясно. Одним словом — и это относится к вам, Буш, потому что это я поручаю вам — Коммерсанта необходимо обезвредить. Найти его и сообщников и разобраться с ними, — он улыбнулся и пригладил бороду, — очень тихо, неофициально и — раз и навсегда. Кстати, я думаю, в ваш прогноз вкралась небольшая ошибка. Навряд ли у вас в распоряжении будет шесть месяцев. Скорее всего, никак не больше трех. Коммерсант не станет тянуть резину. Ему нужно время только на то, чтобы сориентироваться. Чем меньше времени будет отделять третий удар от предыдущих, тем ему выгоднее, и тем сильнее будет его стремление сохранить все в полной секретности. Вы согласны?
— Да. — Мысль Буша уже уносилась вперед. Все складывалось именно так, как он хотел.
— Сэнгвилл обеспечит вам все необходимое. Учтите две вещи. Первое: факты, которые сначала кажутся не стоящими внимания, через несколько месяцев могут оказаться более чем относящимися к делу. Второе: когда о каком-либо событии размышляешь в спокойной обстановке, нередко выявляются мелкие подробности и ошибки памяти, которые поначалу остались незамеченными. Человеческая память ненадежна и часто отвергает или утаивает многие детали, отдавая предпочтение крупным и, на первый взгляд более значительным фактам. Уверен, вам это известно, но как педант, не могу не напомнить об этом.
Буш улыбнулся. Последнее замечание было типичной для Грандисона формой извинения на случай, если он упомянул об очевидных вещах.
Позднее у себя в кабинете Буш рассудил, что первый пункт он упустил из виду, хотя, возможно, подумал бы о нем позднее. Он снял телефонную трубку, позвонил Сэнгвиллу и попросил, чтобы ему завтра устроили еще одну встречу с бывшими жертвами двух похищений. Он уже разговаривал с ними порознь, а теперь хотел поговорить с обоими вместе.
Буш посмотрел на часы. Было семь вечера. Он позвонил дежурному и попросил, чтобы принесли кофе и бутерброды, а потом повернулся к столу, где были сложены в стопку шесть папок, содержащих полную запись результатов исследования, проводимого полицией и ведомством Грандисона по двум похищениям.
К полуночи он тщательно просмотрел все папки и составил список пунктов, которые требовали дальнейшего выяснения. Он надиктовал пленку с их перечислением, выделив три для проработки в Скотленд-Ярде. Остальные он брал на себя.
Три пункта для Скотленд-Ярда были таковы:
1. Проверить списки членов гольф-клубов в Кроуборо-Биконе и Тивертоне за последние три года и выписать имена всех мужчин и женщин, которые являются или являлись членами одновременно обоих этих клубов.
2. Проверить также книги посетителей этих клубов и выписать все имена, фигурирующие в обеих книгах.
3. Распространить фотографии маски, которая была на Коммерсанте, среди производителей подобных товаров по стране для возможного опознания. В случае опознания подготовить список магазинов, куда поступали маски (в стране и за границей).
Пункты, которые Буш наметил для себя:
1. Шорох и звон колокольчика.
2. Радиус досягаемости при передвижении поездом или на машине из Ньюбери и Рединга после телефонного звонка: в первом случае — за час, во втором — за два часа.
3. Вода.
По ночным улицам Буш пешком дошел до дома, принял ванну и лег спать. Наутро он вынул из почтового ящика письмо от жены. Она писала, что не собирается возвращаться. Что готова — в любой приемлемой для него форме (поскольку это не может повлиять на его карьеру) — дать ему основание для развода и предоставляет ему право самому сделать то же. Буш равнодушно сунул письмо в карман. Потом надо будет это обдумать и написать ей, но сейчас его мысли заняты другим.
***
Вот уже вторую ночь подряд мисс Рейнберд спала без сновидений. Проснувшись утром свежей и бодрой, она рассудила, что очень глупо волноваться из-за каких-то снов. Каждому человеку иногда снятся неприятные сны. Просто не надо обращать на них внимание. И зачем только она послушала Иду Куксон и пригласила эту толстую мадам Бланш?
Прислуга принесла утренний чай и отдернула шторы, за окном сияло солнечное утро. Мисс Рейнберд решила, что прикажет шоферу подготовить «Роллс-Ройс» к половине десятого. Она поедет в Лондон. Надо на часок-другой заглянуть в универсальный магазин «Харродз». Какое удовольствие вернуться в конце дня домой, зная что тебя не ждет раздраженный допрос Шолто: куда ездила, сколько денег и на что потратила. В последние годы жизни Шолто стал совсем невыносим. Это просто счастье, что он, пьяный, скатился с лестницы и погиб…
***
В то утро Джордж ехал в Чилболтон, он был недоволен хорошей погодой. Когда стоишь на пороге под проливным дождем и пронизывающим ветром, тебя обязательно пригласят зайти в дом и предложат чашечку чая, а это верный повод поболтать о том, о сем. Он всегда удивлялся, до чего люди любят поговорить. Наверное, это от одиночества. Полчасика беседы — и ты уже многое выяснил. Заявляешься с блокнотом, вид важный — дескать, готовлю обзор для крупного лондонского рекламно-консультационного бюро. Обычно люди не знают, о чем речь. Какие газеты вы читаете? А журналы? За сегодняшнее утро вы второй человек, мадам, кто читает это издание. Очень авторитетная газета. А что читают ваши домашние? У вас большая семья? И человек все выкладывает. А чем занимается ваш муж? Этот вопрос обычно неплохо срабатывает. Узнаешь, что делал и чего не делал муж, и что ему следовало бы сделать, и про все его недуги, и про все семейство.
— И вот, Альберт, — сказал Джордж, протягивая руку и почесывая пса за ухом, походишь-походишь, да и налетишь на какую-нибудь старую щуку, работавшую когда-то в Рид-Корте, хранительницу грязных сплетен, или на замшелого любителя пива, который может и, главное, жаждет выдать тебе полный набор слухов о каждом жителе городка. И не думай, Альберт, что раз у меня получается, значит, мне это по душе. Попадаются просто отвратительные личности. Счастливы копаться в дерьме. И еще, Альберт, надо держать ухо востро с некоторыми дамочками. Ведь я мужчина видный. Чтобы никаких глупостей. Ну, знаешь, как с той заведующей школьным хозяйством. Как же, черт возьми, ее авали? И надо же было именно мне попасться, а ведь я, по общим отзывам, был четвертым в очереди. Эхе-хе, дождика бы сейчас да ветра. Хоть бы эта чертова погода испортилась.
Джордж принялся насвистывать. Беззаботный малый. Да и какие у него заботы? Живи себе в свое удовольствие.
***
К вечеру того же дня два человека — те, что подверглись похищению — пришли по приглашению Буша в приемную офиса. Хотя оба они были членами парламента, они понятия не имели, чем на самом деле занимается ведомство Грандисона. Для них это было просто секретное отделение Министерства внутренних дел, которое взаимодействует с полицией и в котором не принято задавать лишние вопросы. Все, что говорилось в комнате, открыто записывалось на пленку.
Ричард Пейкфилд, выпускник Итонского колледжа, принадлежал к правому крылу лейбористской партии. Ему было лет под сорок. Подвижный, легко возбудимый, нетерпеливый, вечно обуреваемый неосуществимыми идеями, этот высокий мужчина с широко открытыми, словно от удивления, глазами был похож на школьника-переростка, несмотря на то, что не выпускал изо рта трубку, В роковой вечер похищения Пейкфилд выступал на собрании в Саутгемптоне и решил вернуться в гостиницу пешком. Когда он проходил через темный двор перед гостиницей, кто-то окликнул его из стоящей неподалеку машины. Пейкфилд подошел и увидел сидящую за рулем женщину, стекло было приспущено. Он запомнил только, что она была в темном пальто с высоко поднятым воротником, скрывавшим лицо. Волосы — короткие, светлые (она сидела в непокрытой головой). Когда Пейкфилд наклонился, чтобы спросить, чего она хочет, кто-то — видимо, мужчина, — подошел к нему сзади. Пейкфилд почувствовал острую боль в левом предплечье и, прежде чем успел выпрямиться, потерял сознание. Машина — угнанный «Ровер-2000», седан — была найдена на следующее утро брошенной на обочине дороги Саутгемптон-Уинчестер милях в трех к северу от Саутгсмптона. Она принадлежала остановившемуся в гостинице коммивояжеру. Когда похитители завладели машиной, он крепко спал и поэтому о пропаже заявил только наутро. Пейкфилд пришел в себя в помещении, где ему предстояло пробыть вплоть до освобождения.
Со второй жертвой похитителей, Джеймсом Арчером, все произошло примерно так же. Арчер был одним из старейшин лейбористской партии — умный, грубоватый, открытый человек лет шестидесяти пяти, профсоюзный деятель, сын йоркширского шахтера, ныне член кабинета министров, энергичный и толковый. Арчера похитили, когда он проводил уик-энд у своих друзей за городом недалеко от Хай-Уикома. Он часто бывал у них и любил перед сном пройтись минут пять по аллее — подышать свежим воздухом. Когда он поравнялся с машиной, стоявшей у дороги в тени деревьев, боковое стекло приспустили, и женщина, сидящая за рулем, сделала ему знак рукой. Он повел себя осмотрительнее, чем Пейкфилд — остался стоять на месте и спросил, что ей нужно. Прежде, чем женщина ответила, Арчер услышал сзади шаги и хотел было повернуться, но кто-то схватил его сзади, перед ним мелькнуло лицо в маске, потом он почувствовал укол в плечо и тут же потерял сознание. Арчер был уверен, что на него напал мужчина. При своем невысоком росте Арчер был сильным человеком, но его схватили и держали с явно мужской силой. Что касается женщины в машине, она была с непокрытой головой, и Арчер мог бы поручится, что она точно не блондинка. Волосы у нее были либо темно-каштановые, либо черные. Машину — «Вольво», седан — обнаружили на другой день на заброшенной дороге, идущей через лес неподалеку от Мейденхеда. Она была угнана со служебной стоянки больницы в Хай-Уикоме и принадлежала молодому врачу, который всю ночь был занят на дежурстве и потому об исчезновении машины заявил только утром. Снятие отпечатков пальцев с обеих машин результатов не дало. Угонщики, конечно, были в перчатках, действовали они наверняка — знали, что полицию никто не вызовет. Очевидно, в обоих случаях они затем пересаживались вместе со своей жертвой в собственную машину.
Арчер пришел в себя в том же помещении, что и до него — Пейкфилд. Оба одинаково описывали это помещение и режим. Две комнаты без окон. В первой, побольше — деревянный стол, стул и кожаное кресло. В задней — поменьше — раскладушка, застеленная дешевым бельем. За занавеской в нише уборная, на стене — умывальник с горячей и холодной водой. Над ним — небольшое зеркало и розетка для электрической бритвы. Тут же на полочке — бритва «Филипс». В каждой комнате на потолке — лампа, включать и выключать свет пленник мог сам. Под потолком — вентиляционные отверстия, внизу — электрообогреватели «Димплекс», которые можно было включать и выключать. В первой комнате на стене висел репродуктор с ручкой для регулировки громкости. Большую часть дня передавали легкую музыку — классическую и эстрадную. Над этим репродуктором был другой, который не регулировался. Перед тем, как пленнику приносили пищу, он должен был перейти в спальню и закрыть за собой дверь. И Пейкфилд, и Арчер обнаружили, что в таких случаях дверь изнутри не открывается, хотя никакого запора на ней нет. Пейкфилд обследовал дверь, когда она была открыта, и обнаружил на косяке на уровне ручки три заглубленных штыря, которые, видимо, выдвигались при помощи дистанционного управления и входили в три цилиндрические полости на кромке самой двери. Кто-то немало потрудился — Буш давно это знал, — чтобы обеспечить надежную охрану и застраховать себя От случайностей. Голос, передававший указания по репродуктору, был мужской, он всегда звучал на фоне каких-то помех, так что иногда даже трудно было разобрать слова.
Дверь, отделявшая эти две комнаты от внешнего мира, была из какого-то прочного дерева, без ручки с внутренней стороны. В верхней половине двери было вмонтировано квадратное зеркало два на два фута. Оба пленника вскоре поняли, что это окно с односторонней видимостью, через которое за ними наблюдали снаружи. Пейкфилд пытался разбить зеркало стулом, но только сломал стул, который ему без всяких комментариев был заменен. Кормили сносно. В распоряжении пленника были журналы, правда, все время одни и те же.
Никаких газет не давали, не предоставляли никакой информации, касающейся похищения, но и Пейкфилд, и Арчер догадывались, что их держат, чтобы получить выкуп. Они пребывали в счастливом неведении относительно смертного приговора, который навис над ними и был бы приведен в исполнение в случае невыплаты выкупа в срок.
Освобождение происходило для обоих одинаково. Ночью по репродуктору пленнику объявили, что его освобождают, но если он хоть как-то нарушит указания, которые сейчас получит, освобождение будет отменено. Малейшая попытка проявить геройство только продлит пребывание в неволе. Конечно, оба они выполнили все указания. Им велели снять с кровати темное одеяло и обмотать им голову, затем встать посреди комнаты. Оба так и сделали. Насколько можно было судить, в комнату вошел только один человек. Он взял пленника за правую руку, затем последовали подкожное впрыскивание и потеря сознания. И Пейкфилд, и Арчер, когда их подобрал вертолет, явно находились под воздействием сильного наркотика. Анализ крови у Арчера (Пейкфилду анализ не производили) показал, что использовалась хитрая смесь, тиопентал-натрий и пропазин, которые в аптеке не купишь. Пейкфилда вертолет подобрал в Девоне в районе первой дорожки Тивертонского гольф-клуба. Рядом проходило открытое шоссе. Арчера подобрали на двенадцатой дорожке гольф-клуба в Кроуборе-Биконе в Суссексе, неподалеку от шоссе, окаймленного деревьями. И Пейкфилда, и Арчера — со слизанными руками — обнаружили в пятнадцати ярдах от места посадки вертолета. И в первый раз — Женщина, и во второй — мужчина указали местонахождение освобождаемого, а потом, держа его под прицелом пистолета, отступили в темноту, предоставив пилоту самому поднимать свой груз на борт. Участие похитителей в этой процедуре длилось несколько секунд. Во второй раз пилот был проинструктирован подождать несколько минут и послушать, не раздастся ли шум отъезжающей машины, а потом уже подобрать своего пассажира и установить его личность. Но пилот ничего не слышал. Преступник просто растворился в ночи. (Это не было неожиданностью для Буша или Грандисона. Преступник действовал крайне осмотрительно и, конечно, постарался сразу удалиться на максимально возможное расстояние от вертолета).