С.Г.Кара-Мурза «Советская цивилизация» (том II) ОТ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ ДО НАШИХ ДНЕЙ

    Павшим в Москве 3 и 4 октября 1993 г.

 

Часть I. Советское государство в послевоенный период (до перестройки 1985-1991 гг.)

   После победы в Великой Отечественной войне и капитуляции Японии 3 сентября 1945 г. начался совершенно новый период в жизни советского государства. Он оказался самым трудным и завершился уничтожением как СССР и его государственной системы, так и созданного этим государством жизнеустройства (этот процесс еще не вполне завершен). Но на первых порах советское государство было исключительно крепким: оно второй раз прошло «легитимацию кровью».
   Послевоенный период делится на четыре этапа, которые частично перекрываются во времени и имеют условные названия:
   – «реформы Хрущева» и «оттепель» (1953-1964 гг.);
   – «период застоя» (1965-1985 гг.);
   – «перестройка» (1985-1991 гг.).
   Все эти периоды отражают четыре крупные социально-философские доктрины, тесно связанные с мировыми процессами и с переменами в общественной мысли. Суть их выражается не в зигзагах, дефектах личностей или ошибочных решениях. Каждый этап имел свой вектор и был крупным, важным для мира и опасным для России экспериментом.

Глава 1. Восстановительный период

   Первый этап послевоенного периода был продолжением «мобилизационного социализма» 30-х годов, но на радостной ноте, с настроением победителей. Дискуссий о том, проводить ли восстановление форсированным темпом (а значит, сохраняя черты тоталитарного общества) или щадящим образом (с либерализацией), не было. По сути, не было и выбора, энергия войны была столь велика и имела такую инерцию, что ее можно было лишь «переключить» на мирное строительство. По напряженности оно было сходно с войной: в 1948 г. страна достигла и превзошла довоенный уровень промышленного производства, что по нормальным меркам немыслимо. А в 1952 г. объем промышленного производства в 2,5 раза превысил уровень 1940 г.
   Восполнить потери села было труднее: оно понесло главные потери в людях, было сожжено более 70 тыс. сел и деревень, угнано 17 млн. голов крупного рогатого скота (для сравнения: на 1 января 2001 г. в Российской федерации имелось 27,5 млн. голов). При этом страшная засуха на значительной территории европейской части СССР в 1946 г. привела к голоду c гибелью людей и как бы «продолжила войну». Такой засухи не было в нашей стране более 50 лет. Реально в общественном сознании переход «на мирные рельсы» произошел в конце 1947 г., с отменой карточек и денежной реформой. При этой реформе малые и средние вклады в сберкассах не пострадали. Они были автоматически увеличены в 10 раз, а крупные вклады – в 3 раза.
   Очень быстро после войны СССР восстановил благоприятную демографическую ситуацию, что является важным показателем состояния общества. Из приведенных ниже данных, кстати, видно, насколько несостоятельны часто упоминаемые в прессе прогнозы 1897 г., согласно которым в России к середине ХХ века население якобы должно было составить 540 млн. человек («если бы не советская власть»). Естественный прирост в дореволюционной России в самом благоприятном 1913 г., даже до начала массовой урбанизации, при которой резко снижается рождаемость, был ниже, чем в 1950-1960 гг.
 
 
   Война усилила т.н. «морально-политическое единство» советского общества ( тоталитаризм), символом которого продолжал быть культ личности В.И.Сталина. Поскольку речь идет именно о культе, то есть явлении иррациональном, объяснять его молодому поколению начала XXI века столь же бессмысленно, как объяснять истоки религиозной веры безбожнику. Однако это поколение обязано знать, что такое явление реально существовало полвека назад и оказывало огромное влияние на деятельность государства и бытие народа. К тому же похоже, что «количество культа» есть в каждом поколении величина постоянная (например, в 40-е годы никто не верил астрологам и не было «культа доллара»).
   В ответ на солидарность с государством, как бы в вознаграждение народу за перегрузки двух десятилетий, принципом государственной политики было сделано постоянное, хотя бы и скромное, улучшение благосостояния населения. Это выразилось, например, в крупных и регулярных снижениях цен (13 раз за 6 лет; с 1946 по 1950 г. хлеб подешевел втрое, а мясо в 2,5 раза). Именно тогда возникли закрепленные в государственной идеологии (и в то время укреплявшие государство) специфические стереотипы советского массового сознания: уверенность в завтрашнем днеи убеждение, что жизнь может только улучшаться.
   Условием для этого было усиление финансовой системы государства в тесной связи с планированием. Для сохранения этой системы СССР пошел на важный шаг: отказался вступить в МВФ и Международный банк реконструкции и развития, а 1 марта 1950 г. вообще вышел из долларовой зоны, переведя определение курса рубля на золотую основу. В СССР были созданы крупные золотые запасы, рубль был неконвертируемым, что позволяло поддерживать очень низкие внутренние цены и не допускать инфляции.
   Восстановление промышленности и городов, как и индустриализация 30-х годов (хотя в меньшей степени), проводилось за счет деревни, из которой до середины 50-х годов изымали ресурсы. Закупочные цены на сельхозпродукцию оставались на уровне довоенных, а цены на товары для села выросли многократно. Колхозы сдавали половину продукции по государственным поставкам. Война на треть убавила число трудоспособных крестьян, особенно с образованием. Для укрепления руководства в 1949-1950 гг. было проведено укрупнение колхозов.
   Вскоре после окончания войны, уже в 1946 г., возник внешний фактор, который предопределил главные критерии в работе государства, в правотворчестве и практике идеологических и репрессивных органов – холодная война. В общественном сознании и в советское, и в нынешнее время было создано неверное представление об этом новом явлении в мировой политике (в СССР – из-за стремления разрядить обстановку, сегодня – в надежде на сближение с Западом). Сейчас, когда в США опубликованы документы первого периода холодной войны, очевидно, что это была именно война, ставящая целью уничтожениеСССР и советского государства. Доктрина войны предписывала ведение двух параллельных программ: гонку вооружений с целью истощения советской экономики и идеологическую обработку верхушки партийно-государственной номенклатуры.
   У.Фостеp, министp в администрации пpи Тpумене и пpи Кеннеди, обосновывал удвоение военных pасходов США тем, что это «лишит pусский наpод тpети и так очень скудных товаров наpодного потpебления, котоpыми он pасполагает». Автор доктрины холодной войны Дж.Кеннан отмечал в 1965 г., что цели НАТО не могли быть достигнуты «без абсолютного военного поpажения Советского Союза или без фантастического, необъяснимого и невеpоятного пеpевоpота в политических установках его pуководителей». Первую программу СССР нейтрализовал, вторая оказалась удачной и привела Запад к победе. В советской государственности были найдены уязвимые точки.
   Оборона против первой программы холодной войны (гонки вооружений) потребовала уже в течение восстановительного периода перестроить тип работы государственных органов для решения двух противоречивых задач: 1) конверсии огромного военно-промышленного комплекса, который сложился в ходе войны, с целью быстрейшей модернизации хозяйства; 2) создания двух принципиально новых систем оружия, гарантирующих безопасность страны – ядерного оружия и неуязвимых средств его доставки (баллистических ракет). Работа большого числа ведомств стала объединяться в межотраслевые целевые программы. Это был качественно новый тип государственного управления, хотя изменялась не столько структура органов, сколько функции. Эти изменения меньше заметны, нежели структурные, но государство есть система, и процессв ней не менее важен, чем структура.
   Конверсия военной промышленности была проведена быстро, повысив технический уровень гражданских отраслей (и тем самым позволив затем перейти к созданию новых военных производств). Наркомат боеприпасов был перестроен в Наркомат сельскохозяйственного машиностроения. Наркомат минометного вооружения в Наркомат машиностроения и приборостроения, Наркомат танковой промышленности в Наркомат транспортного машиностроения и т.д. (в 1946 г. наркоматы стали именоваться министерствами). Для управления восстановительными работами на несколько лет были созданы специализированные министерства (в том числе путем выделения из НКВД с его строительными организациями): Наркомат по строительству предприятий тяжелой индустрии, Наркомат по строительству топливных предприятий и др. В 1950 г. был учрежден Госстрой СССР.
   В результате массовой эвакуации промышленности на восток и разрушения во время оккупации и боевых действий в европейской части 32 тыс. промышленных предприятий сильно изменилась экономическая география страны. Сразу после войны началась соответствующая реорганизация системы управления – в него наряду с отраслевым стали вводить территориальныйпринцип. Смысл был в приближении органов управления к предприятиям, ради чего происходило разукрупнение министерств: во время войны их было 25, а в 1947 г. стало 34. Например, угледобычей стали теперь управлять Наркомат угольной промышленности западных районов и Наркомат угольной промышленности восточных районов. Аналогично был разделен Наркомат нефтяной промышленности.
   В конце первого этапа произошел обратный процесс – укрупнения министерств (из 24 осталось 11). Становилась все более сложной проблема разделения народнохозяйственного комплекса на управляемые «отрасли», поскольку и продукция, и технология промышленности усложнялись и становились все более «межотраслевыми». Реорганизация 1953 г. не дала эффекта, и к началу 1954 г. министерства были вновь разукрупнены (в 1954 г. их стало 25).
   Некоторые изменения были связаны с новой международной обстановкой. Возникла мировая социалистическая система из 13 стран. В 1949 г. была создана межправительственная экономическая организация социалистических стран – Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ). Госаппарат СССР стал выполнять совершенно новую функцию – координировать работу международной системы как в гражданской, так и в военной области (в 1949 г. была создана НАТО, в 1955 г. – Организация Варшавского договора).
   Под большим влиянием изменения всей геополитической системы с образованием двух центров силы начался распад мировой колониальной системы. 1 октября 1949 г. образовалась КНР. Возникало все больше неприсоединившихся стран, многие из которых декларировали свою социалистическую ориентацию и шли на сотрудничество с СССР. Это резко расширило международную деятельность советского государства. Крупным органом стал Госкомитет по внешним экономическим связям, образованный в 1957 г.
   Выдержать гонку вооружений казалось немыслимым (на Западе СССР называли тогда «нацией вдов и инвалидов»), и важнейшей частью государственной идеологии стала в то время борьба за мир. Это нашло отражение и в праве. В 1951 г. был принят Закон «О защите мира», по которому пропаганда войны объявлялась тягчайшим преступлением, а виновные должны были предаваться суду и судиться как опасные уголовные преступники. В 1965 г. он был дополнен Указом «О наказании лиц, виновных в преступлениях против мира и человечности и военных преступлениях, независимо от времени совершения преступления».
   Опыт государственного строительства в 1945-1953 гг. показал сложность проблемы выхода из мобилизационной программы, из общества тоталитарного типа. В структуре органов власти и управления делались простые изменения – упразднялись созданные для войны звенья, убиралась классовая и революционная символика. Так, сразу после окончания войны был упразднен Госкомитет обороны и Ставка Верховного Главнокомандования. Из армии были демобилизованы 8,5 млн. человек, и ее численность составила 2,8 млн. человек. В 1946 г. Красная Армия была переименована в Советскую Армию.
   Создавались и специальныеорганы, решавшие полученные от войны проблемы. Так, было создано Управление уполномоченного СНК СССР по делам репатриации. За время войны на работу в Германию было насильственно вывезено 5,6 млн. советских граждан. 2,8 млн. из них там погибли, 2,6 млн. репатриированы. Одним из первых столкновений «холодной войны» было нарушение властями США, Англии и Франции договора о репатриации. Они задержали (не только пропагандой, но многих и силой) 451,5 тыс. человек «невозвращенцев», которые составили «вторую эмиграцию» из СССР.
   Но тип структуры и тип процесса в государственной системе внешне не менялся. Его преобразование под воздействием изменения обстановки и общей культуры шло быстро, но постепенно, без шумных эффектов. Крупных репрессий уже не было и не могло быть, но были рецидивы («ленинградское дело», «дело врачей» и др.). Осторожно начали расширять диапазон «инакомыслия». Важным моментом было появление работы И.В.Сталина «Вопросы языкознания». Главный ее смысл заключался в том, что учение академика Н.Я.Марра, который был главой «марксистского языкознания», не может обладать монополией на истину. Этот процесс протекал с конфликтами, в которые было втянуто и государство (разгром молекулярной генетики группой Т.Д.Лысенко, более слабые попытки подавить конкурентов в других науках).
   Судебные органы перестраивались на работу в мирных условиях, с обычным процессуальным порядком. В 1948-1949 гг. впервые прошли прямые выборы народных судей и заседателей. Но в уголовном праве в эти годы видны тенденции на ужесточение наказаний, связанные с ростом преступности в условиях послевоенной разрухи и трудностями адаптации к мирному труду. В 1947 г. в третий раз за советский период была отменена смертная казнь (заменена заключением в исправительно-трудовые лагеря сроком на 25 лет), однако, уже в 1950 г. она была восстановлена по отношению к изменникам родины, шпионам и диверсантам. Вышли законы «Об уголовной ответственности за изготовление и продажу самогона» (1948 г.), об усилении уголовной ответственности за изнасилование (1948 г.) и за умышленное убийство (1954 г.).
 
Государство и экономика.
 
   В этот период закладывались главные трудности в саму стратегию органов государства, определяющих социальный и экономический строй, а значит, во многом и политику – Совмин, Госплан и Госбанк. Была неясной политэкономическая основа их деятельности. Впервые после 1921 г. вновь встал вопрос: что такое советская система хозяйства(она называлась социализмом, но это – чисто условное понятие, не отвечающее на вопрос). До окончания войны жизнь ставила столь четкие и срочные задачи, что большой потребности в теории не было. Теперь надо было понять смысл плана, товара, денег и рынка в экономике СССР.
   Чувствуя, что вопрос сложен и готового ответа в марксизме нет, Сталин, сколько мог, оттягивал издание учебника по политэкономии социализма. Макет учебника обсуждался на больших совещаниях с участием Сталина в 1941 и 1951 гг. Сам он работал над этим макетом несколько лет. Главный смысл его поправок заключался в том, чтобы вывести советское хозяйство из-под диктата «закона стоимости». В 1952 г. он опубликовал важную работу «Экономические проблемы социализма в СССР», где осторожно, не вступая в полемику с марксизмом, дал понимание советской экономики как нерыночного хозяйства отличной от Запада («капитализма») цивилизации. После смерти Сталина, в 1954 г., учебник был, наконец, издан. Хозяйство СССР стало трактоваться в категориях марксизма, теория все больше расходилась с практикой, и для идеократического государства это было началом тяжелой болезни. Из «политэкономии социализма» через 30 лет выросли идеологи «рыночной реформы».
 
Лирическое отступление: конец войны
 
   В моих детских впечатлениях победный этап войны (с конца 1943 г.) и первые послевоенные годы – до конца 1947 г. – сливаются в один период. По настроению и по типу жизни. Уже возвращение домой из эвакуации было признаком перелома, а уж потом эти признаки нарастали. Отменили светомаскировку в Москве – не надо уже было вечером завешивать окна. Значит, не могли уже немецкие самолеты долететь до Москвы. Поначалу еще ходили под вечер по улицам девушки в гимнастерках, вели, держась за веревки, огромные аэростаты, которые на ночь поднимали в разных местах города, чтобы самолеты не могли летать. Мы за ними бегали гурьбой. Потом и это кончилось. Появилось много пленных немцев, стали они разбирать руины от бомбежек. А потом и строить на этом месте новые здания.
   Летом 1944 г. начались салюты в честь освобождения городов. Чуть ли не ежедневно, а порой и несколько салютов в день, так что приходилось их начинать засветло. Помню, однажды в четыре часа дня начали – и до ночи. Один кончится, другой начинается, в честь другого города. Какое счастье! С Белорусского вокзала проводили немецких пленных, иногда они шли часами, колонна во всю ширину улицы. Они ночевали на ипподроме. Однажды вели большую колонну одних офицеров, а впереди большой «отряд» из генералов. Красиво шагали, люди спокойно смотрели. Насколько я помню войну, никто не сомневался, что так и будет – и теперь не удивлялись, глядя на пленных немцев.
   Зимой жить было трудно, но не унывали. Отопления не было, спали в валенках. На кухне как осенью разлилась на полу вода, так всю зиму был лед, как каток. Дядя Митя (полотер, слесарь и вообще мастер по всем делам в доме) сложил нам печку, трубу вывел в форточку. Ходил дядя Митя по двору всегда чуть пьяный, с трубкой в зубах, а за ним бежал маленький мальчик, очень чисто и красиво одетый – он его усыновил, жили вдвоем. Дымила наша печка сильно – не было тяги. Взрослые уходили на работу рано, до ночи, а я сидел с маленькой двоюродной сестрой, она только стала ползать, и мы вместе ползали по полу, потому что в полуметре от пола уже был такой дым, что дышать было нельзя. Граница дыма была резкая.
   Я вырос, нужна была обувь, и мы поехали куда-то далеко, в темноте, заказывать мне чоботы. Их делал один человек, на окраине, у него была целая мастерская. Мы привезли ему ткани от старых пальто, ваты, и он мне сделал хорошие стеганые чоботы, на них добыли галоши, и я был очень доволен. Портнихи ходили шить по домам. Все люди перешивали вещи, детям из военной формы. Мне сделали хороший китель. Запасы обмундирования в семьях были такие большие, что из нее шили до середины 50-х годов. В университет я, например, пошел в прекрасных брюках из зеленого сукна – только голубые кантики выпороли. И куртку мне сшили составную, с молнией. Выделялись как раз те, кто ходил в костюме не из военной ткани.
   Работы у портних было много, они со всеми дружили и очень боялись «фина», всегда об этом говорили. Я тогда уже начал читать, да и по радио хорошие вещи передавали, я знал про фина в «Руслане и Людмиле» и немного удивлялся, что его боялись. Слово «фининспектор» тогда не употреблялось. К нам ходила портниха – татарка из Крыма. Фамилия Кара-Мурза там известна, мой дед по отцу был из Крыма, и она к моей матери была расположена, с доверием. Когда Крым освободили, она плакала, говорила очень взволнованно. Потом успокоилась, все повторяла: «Слава богу! Слава богу!». Я не очень-то понимал, о чем речь, потом только сопоставил и понял. Портниха боялась за родственников-татар. Думала, что их будут судить за сотрудничество с немцами, а это по законам военного времени была бы верная смерть. Когда стало известно, что лично судить никого не стали, а всех татар выселили из Крыма, она была счастлива. Когда пришло сообщение о гибели моего отца, эта портниха сильно плакала.
   Такие сообщения почему-то сразу становились известны во дворе, всем сверстникам. Даже не знаю, как. Сочувствие и поддержка двора оказывали очень сильное действие. Сверстников, которые составляли одну группу, было у нас человек двадцать, старших мы не касались, младших тоже мало, только если приходилось за ними присматривать. Трудно сказать, в чем заключалась поддержка то одному, то другому осиротевшему. Никаких видимых ее признаков или особых выражений я припомнить не могу, все эти признаки в отдельности были небольшими. Но точно помню, что это была большая сила. Жаль, научиться ей, видимо, нельзя, с возрастом пропадает.
   Когда погиб в Манчжурии отец (это было 22 августа 1945 г., война уже почти кончилась, и самолет, на котором он летел, видимо, сбила какая-то из разрозненных групп японцев), мы поехали к родителям отца. Бабушка сказала нам с сестрой: «Дети, ваш папа выпрыгнул с парашютом и сломал ногу. Сейчас он лежит в госпитале». Я слушал и думал: зачем она это говорит? Может быть, сама надеется? И пришлось весь вечер делать вид, что я в это верю.
   В последний год войны в Москве было совсем мало мужчин, а здоровых почти не было. Если на улице попадался мужчина в штатском без костылей, с руками и ногами, на него оглядывались с удивлением и недоверием. Такой человек воспринимался как что-то странное, ненормальное, я помню это ощущение. Через Москву пролегали пути многих военных – и в отпуск, и по службе, и, после войны, с фронта. И у нас дома всегда кто-то ночевал из родственников или их друзей. Как ни проснешься утром – кто-то спит на полу, рядом сапоги, на стуле портупеи. Больше офицеры, но иногда и солдаты – в углу винтовка, русский штык острием вниз. Подойду, потрогаю пальцем кончик штыка. Острый. Бывали и девушки-медсестры. В шинели, пилотке они были красавицами. На одной женился мой дядя Ваня.
   Другой дядя, Николай, летчик, много раз приезжал в Москву получать ордена, даже в Кремле – ордена Ленина. Родственники, кто мог, собирались, праздновали, орден подвешивали на нитку, окунали в водку. Однажды он позвал меня полететь с ним в кабине его самолета в Ленинград, потом вернуться. Он летел с каким-то срочным заданием. Но мать была на работе, и я не решился без спросу. Потом часто жалел.
   Летчиком дядя мой был классным, новатором, разработал особый способ выхода из штопора. Приехал он в Москву учиться на математика, поступил в вуз, но тут призыв добровольцев в авиацию, и он ушел, хотя математику очень любил. После войны окончил еще одну военную Академию и был назначен командиром полка стратегических бомбардировщиков в Пярну, в Эстонии. Я после 9 класса, в 1955 г., ездил к нему на мотоцикле, торчал у него на аэродроме, видел их жизнь. Дома он почти не бывал, все время в полку, да и сам летал. Вышел в запас в 42 года, с выслугой в 40 лет службы – за счет полетов. Мне казался в тот год глубоким стариком. Наконец смог пойти учиться на математический факультет и стал учителем математики. Умер он в начале перестройки. На похороны пришел взвод солдат, давать салют тремя залпами. Солдаты переговаривались, удивлялись, сколько у покойника орденов. Тогда как раз начали кампанию против «военной номенклатуры». Я стоял около тех солдат и думал, соображают ли они что-нибудь. Хоронили они типичного представителя советской военной номенклатуры. После смерти он не оставил никакого имущества. Даже старый летный шлем, что он мне дал в Москве зимой 1945 г., когда в комнатах была температура ниже нуля, и я в нем спал, а потом ходил в нем в школу, он у меня забрал, когда выходил в запас – пришлось вернуть.
   Жили мы на Ленинградском проспекте, около бывшего ресторана «Яр». В нем, кстати, после войны заседали представители держав-победительниц – Бевин, Бидо, Маршалл и Молотов. Тогда шутили: «Отгадай загадку: два Бе, два Ме, а вместе ни бе ни ме». К «Яру» подкатывали большие машины с флажками, мальчишки собрались посмотреть. Не знаю, какой черт меня дернул, но я нашел какой-то железный цилиндр типа небольшого школьного пенала, крутил его в руках и вдруг взял и кинул его катиться по мостовой, как раз где шли машины. Какой-то человек кинулся и схватил цилиндрик, а другой подскочил ко мне со злым лицом. Я и не думал убегать. Первый принес эту штучку, они ее посмотрели, и один погрозил мне пальцем. Тогда я даже не сообразил, как могла быть понята моя глупая выходка.
   Дом, где мы жили, был заложен в начале 30-х годов как первый в Москве кооперативный дом. Точнее, половина дома – «академическая». Другая половина называлась «генеральский дом». Дом был очень хороший, но строился медленно. Сдавали его в 1937 г. Отец и мать тогда не работали, отец был исключен из партии, мать тоже могла работать только месяца по два, пока не приходили документы из парторганизации по старому месту работы. Тогда ее просили по-хорошему уйти, не поднимая шума, что она и делала. Но в кооперативе они оставались, деньги были уже внесены раньше, когда отец работал в Академии наук (и еще профессором МГУ). И вдруг, накануне вселения, кооператив закрыли, дом передали в Моссовет, а пайщикам велели забирать деньги. Это была трагедия, потому что родители с моей сестрой и младшей сестрой матери скитались, снимая комнату. Они бросились к дому. Какие-то посторонние люди, заранее знавшие об этом решении, вселялись в квартиры без всяких документов. Дворник сказал отцу: вселяйся куда угодно, пока можно. Так мои родители захватили жилплощадь, но уже не свою, отдельную, квартиру, а две смежные комнаты. Захватили и стали там сидеть, боясь даже ехать за вещами. Другие три комнаты заняла семья украинцев – старики, их взрослая дочь и внучка. Я их узнал уже вернувшись из эвакуации в 1943 г., а остальное рассказываю со слов матери.
   Фамилия наших соседей была Шевченко, и большой портрет Шевченко у них висел в комнате. Старики были из кулаков, но «самораскулачились» – вовремя раздали имущество родственникам и приехали в Москву, где училась в вузе их дочь. Она стала доктором медицинских наук, влиятельным человеком. Мать моя говорила, что она спасла мне жизнь и была ей очень признательна. Зимой 1945 г. я заболел после кори менингитом, как-то сразу и тяжело. Голова просто раскалывалась. Наша соседка быстро, без формальностей и даже не вызывая врача, меня отправила в больницу на Соколиной горе. Помню, мы долго ехали на метро, потом мать везла меня на санках. Но быстрота помогла делу, я поправился (тем более, что брат отца передал для меня несколько таблеток трофейного сульфидина, который на не привыкших к нему микробов действовал безотказно).