Страница:
— На попечение, — повторила она. — Ты что преступник?
— Это он преступник, — с горечью сказал мальчик.
— А в чем его преступление?
Какое-то мгновение он молчал, словно решая, стоит ли отвечать на этот вопрос. Но потом все же ответил. Ему было стыдно за преступление своего отца.
— Прелюбодеяние, — тихо сказал он, отведя глаза в сторону. Слово повисло в воздухе. Мальчик снова посмотрел на Анамари. Его лицо слегка покраснело.
«Какая прозрачная кожа у европейцев,— подумала она.— Сквозь нее проступают все их эмоции». Услышав это слово, она поняла, как все произошло. Любимая мать обманута и теперь он должен провести лето с тем, кто ее обманул.
— Это и есть преступление?
Он пожал плечами.
— Для католиков это, может, и не преступление.
— Ты протестант?
Он отрицательно покачал головой.
— Мормон. Но я еретик.
Она рассмеялась:
— Значит, ты еретик, а твой отец прелюбодей.
Ему явно не понравилось, что она смеется.
— А ты девственница, — сказал он. Казалось, он рассчитывал своими словами сделать ей больно.
Прекратив стирать простыню, она выпрямилась и посмотрела на свои руки.
— Это тоже преступление? — пробормотала она.
— Вчера ночью мне снился сон, — сказал он, — в этом сне тебя звали Анна Мари, но когда я попытался назвать тебя этим именем, у меня ничего не получилось. И я назвал тебя другим.
— И каким же? — спросила она.
— Какая разница? Это ведь только сон, — он над ней насмехался, пользуясь тем, что она верит в сновидения.
— Ты видел меня во сне и во сне меня звали Анамари?
— Да, верно, а что? Ведь это твое имя, не так ли?
Он не успел задать еще один вопрос: «Ты ведь девственница, верно?».
Подняв из воды простыню, она выкрутила ее и бросила ему. Он поймал ее, но грязная, вонючая вода брызнула ему прямо в лицо, которое исказила гримаса отвращения. Она вылила воду из таза прямо на землю, в результате этого все его брюки оказались выпачканы грязью. Но он даже не сдвинулся с места. Тогда она взяла пустой таз и подошла к резервуару, чтобы набрать чистой воды.
— Теперь пора всполоснуть, — сказала она.
— Тебе снилась взлетно-посадочная полоса, — сказал он. — А мне снилась ты.
— В своих снах тебе лучше не совать нос в чужие дела, — сказала она.
— Знаешь, я не наводил никаких справок,— сказал он, — а только полетел в эту самую деревню, что видел во сне, и вот оказалось, что ты тоже веришь сновидениям.
— Это еще не значит, что я собираюсь раздвигать перед тобой ноги, можешь выбросить это из головы, — сказала она.
Он с ужасом посмотрел на нее.
— Да ты свихнулась! О чем ты говоришь! Это же блуд! Да и вообще ты мне в матери годишься!
— Мне сорок два года, — сказала она, — если тебя это так волнует.
— Ты старше моей матери,— сказал он.— У меня и в мыслях не было вступать с тобой в половую связь. Я сожалею, если у тебя сложилось обо мне такое впечатление.
Она усмехнулась.
— А ты забавный мальчишка, янки. Сначала ты говоришь, что я девственница...
— То было во сне, — сказал он.
— А потом ты говоришь мне, что я старше твоей матери и слишком безобразна, чтобы даже мысленно вступить со мной в половую связь.
Он даже побелел от стыда.
— Извини, но я лишь хотел убедиться в том, что ты понимаешь, что я никогда бы...
— Ты хотел объяснить мне, что ты примерный мальчик.
— Да, — подтвердил он.
Она снова усмехнулась:
— И ты, наверное, даже сам себя ни разу не ублажил, — сказала она.
Его лицо покраснело. Он мучительно пытался сообразить, что сказать ей в ответ. Потом швырнул в нее еще мокрую простыню и резко повернувшись, пошел прочь. Она умирала от смеха. Ей очень понравился этот паренек.
На следующее утро он снова пришел и весь день помогал ей в клинике. Паренька звали Сэм Монсон, и он стал для нее первым европейцем, который видел вещие сны. Раньше она думала, что на это способны только индейцы. Она не знала, какое именно божество посылает ей эти сны, но, наверное, это было то же самое божество, которое посылало сны Сэму. Возможно, что именно оно свело их вместе здесь в джунглях. Не исключено, что оно направит бур в сторону нефти и отцу Сэма придется надолго остаться здесь вместе с сыном, чтобы выполнить все замыслы этого божества.
Она испытывала чувство досады, вызванное тем, что божество упомянуло о ее девственности. Кроме нее, это никого больше не касалось.
Жизнь в джунглях оказалась лучше, чем Сэм ожидал. В Юте, когда мать впервые сказала, что ему придется вместе с этим старым ублюдком отправиться в Амазонию, он с ужасом приготовился к самому худшему. Он представлял себе, что ему придется с мачете в руках прорубаться сквозь заросли ползучих растений, плыть в облепленных паразитами каноэ по рекам, которые кишат пираньями, обливаться потом, страдать от укусов москитов и вдыхать густой, насыщенный влагой воздух. Вместо этого он обнаружил, что американские нефтяники живут в довольно приличном лагере, оснащенном генератором, который вырабатывает электричество для освещения помещений. Но все же здесь все время шли дожди, а когда их не было, становилось так жарко, что поневоле хотелось, чтобы снова пошел дождь. Ему так и не пришлось столкнуться ни с одной из тех жутких, подстерегающих на каждом шагу опасностей, которые так его пугали, и ни разу не пришлось прорубаться сквозь джунгли. Здесь были тропы, которые порой больше походили на дороги, а густая и яркая зелень джунглей оказалась даже прекраснее, чем он себе представлял. Он никогда не думал, что американский Запад по сравнению с этими джунглями не более чем пустыня. Даже Калифорния, где жил этот старый ублюдок в промежутках между выездами на бурение скважин, даже эти покрытые лесами холмы и горы выглядели довольно блекло по сравнению с яркой зеленью джунглей.
Маленькие, тихие индейцы вовсе не были охотниками за скальпами. Вместо того чтобы их избегать, как это делали взрослые американцы, Сэм, обнаружив, что может легко с ними общаться, стал приходить к ним и даже оказывать им помощь, работая вместе с Анамари. Старый ублюдок мог целыми часами сидеть и лакать свое пиво вместе с приятелями. Прелюбодеяние и пиво — как будто одного презренного плотского греха ему было недостаточно. Что касается Сэма, то он действительно творил здесь добрые дела. Сэм брался за любое дело, которое могло бы доказать, что он представляет собой полную противоположность отцу. А поскольку его отец был слабым, чувственным и приземленным человеком, лишенным самоконтроля, то Сэм должен был стать сильным, духовным и разумным человеком, который не позволяет плотским страстям управлять собой. Видя, как его отец поддается алкоголю, и вспоминая, как он в отсутствие матери не мог и месяца прожить, чтобы не затащить в свою постель какую-нибудь шлюху, Сэм гордился тем, что обладает внутренней дисциплиной. Он управлял своим телом, не позволяя ему выходить из-под контроля.
Он также гордился тем, что в первый же день выдержал испытание, которому его подвергла Анамари. Не побоится ли он прикоснуться к человеческим экскрементам? Он не побоялся дышать горячим смрадом страданий и не побоялся нечистот невинной плоти искалеченного дитя. Разве Иисус не прикасался к прокаженным? Нечистоты плоти не вызывали в нем отвращения. Лишь нечистоты души были для него невыносимы.
Вот почему его так беспокоили сны, в которых он видел Анамари. Не прошло и дня, как они стали друзьями. Они беседовали на самые серьезные темы. Она рассказывала ему об индейцах Амазонии и о том, как получила педагогическое образование в Сан-Паулу. Она внимательно слушала, когда он рассказывал ей об истории, религии и эволюции и о всех теориях и идеях, которые перемешались у него в голове. Даже мать, которая всегда была занята младшими детьми и без конца что-то делала для церкви, никогда не уделяла ему столько внимания. Анамари так внимательно его слушала, как будто высказываемые им идеи имели для нее какое-то значение.
Однако ночью он увидел во сне нечто совсем из ряда вон выходящее. В этом сновидении он увидел ее голой и услышал, как некий голос называет ее «Девственной Америкой». Он понятия не имел, какое отношение имеет ее девственность к Америке. Впрочем, даже вещие сны порой были лишены всякого смысла. Но одно он знал точно: всякий раз, когда он видел Анамари голой, она тянулась к нему, и он испытывал такое страстное влечение, что несколько раз просыпался, содрогаясь от воображаемого удовольствия, словно библейский Онан, сын Иуды, который источал свое семя на землю и был за это предан смерти.
Всякий раз после того, как это случалось, Сэм еще долго лежал с открытыми глазами, содрогаясь от страха. И не потому, что он боялся кары Господней. Ведь Господь не поразил насмерть отца за прелюбодеяние, поэтому Сэму за его эротический сон уж тем более не грозила такая опасность. Его пугало то, что в этих снах он увидел, как сам становится таким же похотливым и порочным, как его отец. Он не желал испытывать никакого сексуального влечения к Анамари. Она была старой, тощей и грубой. Он просто боялся ее, но более всего он не хотел ее потому, что он не был похож на своего отца. Он никогда не вступил бы в половые сношения с женщиной, которая не была бы его женой.
Однако когда он пришел в деревню Агуалинда, он почувствовал огромное желание снова ее увидеть. И когда он нашел ее (деревушка была маленькой, и он сделал это довольно быстро), то не смог выбросить из головы красочные картины того, как она выглядела в этих снах, как она тянулась к нему, и как покачивались ее груди, и как прижимались к нему ее худые бедра. Он был готов ущипнуть себя до боли, чтобы забыть об этом влечении.
Это происходило потому, что он жил с отцом. Распутство этого старого ублюдка передавалось и ему, вот в чем дело. Поэтому он проводил вместе с отцом как можно меньше времени, возвращаясь домой только для того, чтобы переночевать.
Чем усерднее он работал, выполняя задания, которые ему давала Анамари, тем проще ему было заставить себя забыть сон, в котором она стояла над ним на четвереньках, слегка касаясь его тела своим. Пропалывай грядки, так, чтобы твоя спина горела от жгучей боли! Промой рану индейцу-охотнику и перебинтуй ее! Стерилизуй инструменты спиртом! Помимо всего прочего, не смей даже случайно касаться ее тела. Отодвинься от нее, когда она окажется рядом, отвернись, чтобы не чувствовать ее горячего дыхания, когда она прислоняется к твоему плечу. Немедленно начинай что-нибудь бодро рассказывать, как только наступит тишина, заполненная лишь жужжанием насекомых, и ты увидишь, как струйки пота медленно скатываются с ее шеи вниз, чтобы исчезнуть в ложбинке между ее грудей, там, где она завязала рубашку узлом, вместо того, чтобы ее застегнуть.
Как она могла быть девственницей, если так вела себя в его снах?
— Как ты думаешь, откуда приходят сны? — спросила она.
Он покраснел, хотя и знал, что она не умеет читать его мысли. А может, умеет?
— Я говорю о снах, — повторила она. — Как ты думаешь, почему мы видим сны, которые становятся явью?
Уже почти стемнело.
— Мне надо идти домой, — сказал он. Она не отпускала его руку. Когда она успела взять его за руку, и зачем ей это понадобилось?
— Мне снится один очень странный сон, — сказала она. — Я вижу во сне какую-то огромную змею, покрытую яркими зелеными и красными перьями.
— Не все сны становятся явью,— сказал он.
— Надеюсь, что это так, — сказала она, — потому что эта змея вышла из... в общем, я родила эту змею.
— Кетцаль, — сказал он.
— Что это значит?
— Божественный пернатый змей ацтеков. А может быть, майя. В общем мексиканцев. Мне надо идти домой.
— Но что это означает?
— Уже почти стемнело,— сказал он.
— Останься и поговори со мной! — потребовала она. — У меня есть комната, ты можешь в ней переночевать.
Но Сэм должен был возвращаться. Именно потому, что он терпеть не мог оставаться наедине с отцом, он осмелился отказаться от ее предложения. Он возбудился уже от того, что она пригласила его остаться на ночь. Он не мог позволить себе провести ночь в том же доме, что и она. В этом случае ему обязательно приснился бы такой сон, которого он бы уже не выдержал. Поэтому он простился с ней и пошел по лесной тропинке, которая вела домой. Всю дорогу он думал об Анамари. Казалось, что даже растения каким-то образом передают ее образ, поэтому теперь его желание стало даже сильнее, чем тогда, когда он стоял рядом с ней.
В густеющей темноте листья деревьев превращались из зеленых в черные. Удушливая тьма ночных джунглей не пугала его, казалось, она приглашает его сойти с тропы и нырнуть в тень, где насыщенные влагой лесные дебри могли бы помочь ему забыться и снять напряжение. Но он не сошел с тропы, а только ускорил шаг.
С чувством облегчения он, наконец, вошел в городок нефтяников. Громко работал генератор, но насекомые, роем кружившие в огромном световом пятне, заглушали его шум. Они отбрасывали тени, метавшиеся в какой-то демонической пляске. Он и его отец жили в большом однокомнатном доме, стоявшем на краю поселка. Домики, построенные нефтяной компанией, выглядели намного привлекательнее, чем хибары индейцев, построенные бразильским правительством.
Несколько человек окликнули его, приветствуя. Не замедляя шага, он помахал им рукой, а одному или двум из них даже что-то ответил. В паху он чувствовал напряжение, вызванное желанием, и лишь благодаря тому, что он находился в тени и шел очень быстро, никто ничего не заметил. Это было настоящее безумие: чем больше он прилагал усилий, чтобы успокоиться, тем чаще перед его внутренним взором возникали образы Анамари. Это уже походило на какую-то галлюцинацию. Его тело не желало расслабляться. Он буквально вбежал в дом.
Отец мыл свою тарелку. Когда он поднял глаза, Сэм уже проскочил мимо него.
— Я подогрею тебе ужин.
Сэм упал на кровать.
— Я не голоден.
— Почему ты пришел так поздно? — спросил отец.
— Мы заговорились.
— Ночью в джунглях небезопасно. Ты считаешь, что они никому не угрожают потому, что днем здесь ничего плохого не происходит. Но на самом деле здесь очень опасно.
— Да, конечно, папа. Я знаю, — Сэм встал и повернулся к отцу спиной, чтобы снять брюки. Это было настоящее безумие — он по-прежнему находился в возбужденном состоянии. Сэму не хотелось, чтобы отец это увидел.
Но безошибочное чутье дотошного родителя не подвело старого ублюдка, и он, должно быть, почувствовал, что Сэм что-то прячет. Когда Сэм оказался в чем мать родила, отец, словно никогда и не слышал о правилах хорошего тона, зашел спереди и посмотрел.
Сэм покраснел от стыда. Глаза отца превратились в узкие щелочки и смотрели на Сэма с холодной жестокостью. «Я надеюсь, что у меня никогда не будет такого взгляда,— подумал Сэм.— Я надеюсь, что на моем лице никогда не появится это мерзкое, подозрительное выражение. Я лучше умру, чем стану таким, как он».
— Ладно, надень пижаму, — сказал отец. — Что, я так и буду на это смотреть?
Сэм натянул трусы.
— Что там у вас происходит? — спросил отец.
— Ничего,— ответил Сэм.
— Должно быть, ты чем-тозанимался весь день.
— Я же сказал тебе, что я ей помогал. Она работает в клинике и следит за огородом. У нее нет электричества, и поэтому приходится много работать.
— В свое время я много работал, Сэм, но в такомвот виде я никогда не приходил домой.
— Ну да, ты всегда по пути где-нибудь останавливался, чтобы расслабиться с какой-нибудь шлюхой.
Старый ублюдок, взмахнув рукой, ударил Сэма по лицу. Его обожгло жгучей болью. Все произошло настолько неожиданно, что Сэм не успел заставить себя не плакать, и слезы покатились по его щекам.
— Никогда в жизни я не спал со шлюхой,— заявил старый ублюдок.
— Только одна женщина из тех, с которыми ты спал, не была шлюхой, — сказал Сэм.
Отец снова ударил его, но на этот раз Сэм был готов к удару и стоически выдержал его, почти не вздрогнув.
— Была у меня одна связь, — сказал отец.
— Ты просто один раз попался,— сказал Сэм.— У тебя были десятки женщин.
Отец саркастически рассмеялся:
— Ты что, нанимал частного детектива? У меня была только одна связь.
Но Сэм знал, что он лукавит. Он несколько лет видел во сне всех этих женщин. Ему еще не было и двенадцати, когда он знал о сексе столько, что уже разбирался, что к чему. К тому времени он уже давно знал, что сны, которые он видит более одного раза, являются вещими. Поэтому когда он увидел во сне своего отца с одной из этих развеселых женщин, он проснулся и сохранил этот сон в памяти. Он мысленно прокручивал его от начала и до конца, вспоминая каждую мелочь, какую только мог припомнить. Название мотеля. Номер комнаты. Была полночь, но отец находился в Калифорнии, значит, все произошло на час раньше. Сэм встал с кровати, тихо прошел на кухню и набрал номер справочной службы. Такой мотель на самом деле существовал. Он записал телефонный номер. Затем на кухню вошла мать и поинтересовалась, что он делает.
— Это номер телефона мотеля «Сивью Мотор Инн», — ответил он.
— Набери его и попроси соединить с номером двадцать один двенадцать, а потом позови к телефону папу.
Мать посмотрела на него так, словно сейчас начнет кричать или рыдать или ударит его или отругает.
— Твой отец сейчас в «Хилтоне»,— сказала она.
Но он выдержал ее взгляд и сказал:
— Неважно кто возьмет трубку, попроси к телефону папу.
Так она и сделала. Трубку взяла какая-то женщина, и мама попросила папу, назвав его по имени. И он оказался в этом номере.
— Хотела бы я знать, каким образом мы можем позволить себе оплачивать ночлег сразу в двух номерах, — холодно сказала мама.— Или вы с другом платите пополам? — потом она бросила трубку и разрыдалась.
Так она и проплакала всю ночь, укладывая все, что принадлежало старому ублюдку. К тому времени, когда спустя два дня папа вернулся домой, все его вещи уже лежали в кладовке. Приняв решение, мама действовала энергично. Папа вдруг обнаружил, что он разведен и отлучен от церкви, причем все это было сделано меньше чем за два месяца.
Мать никогда не спрашивала Сэма, как он узнал, где той ночью находился папа. Она даже не намекала, что хочет это узнать. Папа тоже никогда не спрашивал его, как маме удалось выяснить номер телефона. Иногда Сэма приводило в изумление то, что они не проявляют к этому никакого интереса. Наверное, они приняли это за удар судьбы. В течение какого-то времени все это оставалось тайной, но потом все раскрылось и какое имеет значение, почему? Но в одном Сэм был абсолютно уверен — женщина из мотеля «Сивью Мотор Инн» была вовсе не первой женщиной, с которой отец совершил прелюбодеяние, а этот мотель не был первым местом, где он предавался блуду. Папа уже много лет прелюбодействовал, и с его стороны было просто смешно это отрицать.
Но спорить с ним было бессмысленно, особенно когда он находился в таком состоянии, что ударил Сэма.
— Мне не нравится то, что ты проводишь так много времени с женщиной, которая намного старше тебя, — сказал отец.
— Она хоть как-то лечит этих людей, и ей нужна моя помощь. Я и дальше буду ей в этом помогать, — сказал Сэм.
— Не разговаривай со мной в таком тоне, малыш.
— Ты ничего в этом не понимаешь, так не суй нос не в свое дело.
Последовала еще одна пощечина.
— Тебе это надоест раньше, чем мне, Сэмми.
— Я обожаю, когда ты меня бьешь, папа. Это лишь подтверждает мое моральное превосходство.
Последовал еще один удар, но на этот раз такой сильный, что Сэм покачнулся и почувствовал во рту вкус крови.
— Какой силы будет следующий удар, папа? — спросил он.— Ты хочешь сбить меня с ног? Слегка попинать меня ногами? Показать мне, кто в доме хозяин?
— С тех пор как мы приехали сюда, ты все время напрашиваешься на то, чтобы получить трепку.
— Я напрашиваюсь на то, чтобы меня оставили в покое.
— Я знаю женщин, Сэм. У тебя не может быть ничего общего с женщиной в годах.
— Я помогаю ей мыть маленькую девочку, которая ходит под себя, отец. Я выношу нечистоты ведрами. Я стираю одежду и помогаю латать прохудившиеся крыши лачуг. Когда я делаю все это, мы разговариваем. Просто разговариваем и ничего больше. Не думаю, папа, что у тебя большой опыт в таких делах. Ты, наверное, вообще не разговариваешь с женщинами, которых знаешь, во всяком случае, после того, как стоимость услуг уже установлена.
Должен был последовать сильнейший удар, который сбил бы его с ног и в кровь разбил бы ему лицо. От этого удара у него должно было потемнеть в глазах. Но на этот раз старый ублюдок сдержался. Он не ударил Сэма. Он только стоял и смотрел на него, тяжело дыша. Его лицо побагровело, а глаза, превратившиеся в маленькие щелочки, смотрели с холодной жестокостью.
— Ты не такой праведник, как тебе кажется, — перешел на шепот старый ублюдок. — Ты испытываешь все те желания, за которые так презираешь меня.
— Я не презираю тебя за желания, — сказал Сэм.
— Ребята из бригады уже болтают о тебе и этой индейской стерве, Сэмми. Нравится тебе это или нет, но я твой отец, и мой долг тебя предостеречь. Эти индианки легкодоступны и могут наградить какой-нибудь заразой.
— Ребята из бригады,— повторил Сэм.— А что они знают об индейских женщинах? Все они либо простые работяги, либо идиоты.
— Надеюсь, Сэм, что ты когда-нибудь скажешь это в их присутствии. И еще я надеюсь, что меня там не будет и мне не придется вмешиваться в то, что они после этого начнут с тобой делать.
— Я бы никогда и близко не подошел к таким людям, как эти, если бы суд не предоставил тебе право на совместное опекунство. Развод по взаимному согласию сторон. Смех да и только.
Эти слова уязвили старого ублюдка больше, чем все остальное. Они настолько точно попали в цель, что он даже заткнулся. Отец вышел из дома и вернулся, уже когда Сэм давно заснул.
Он спал, и ему снился сон.
Анамари знала, что сейчас творится в голове у Сэма и, к собственному удивлению, обнаружила, что в глубине души она этому рада. Она никогда не испытывала той застенчивой любви, которая так свойственна подросткам. В его возрасте она была единственной девочкой-индианкой, которая училась в школах Сан-Паулу. К тому времени индейцы стали такой редкостью в европеизированных частях Бразилии, что она, наверное, казалась всем окружающим чем-то экзотическим. Но в те времена она еще всего боялась. Город был стерильно-чистым и весь состоял из бетона и раздражающе яркого света. Здесь не было и намека на мягкую красоту лугов и лесов национального парка «Зингу». Ее племя, куикуру было в гораздо большей степени европеизировано, нежели индейцы, жившие в джунглях, — она каждый день видела автомобили и научилась говорить по-португальски еще до того, как пошла в школу. Но город заставил ее тосковать по земле, а от ходьбы по булыжной мостовой у нее болели ноги. Она боялась всех этих упрямых, соперничающих друг с другом детей. Но хуже всего было то, что в городе она перестала видеть вещие сны. Лишенная возможности видеть эти сны, она уже с трудом понимала, что происходит вокруг и не могла разобраться в самой себе. Поэтому когда какой-нибудь мальчик испытывал к ней влечение, она этого даже не понимала и не задумываясь давала ему отпор. Но потом все это прошло. И вот теперь она снова вспомнила те далекие времена.
— Прошлой ночью мне снилась большая птица, которая летела на запад, удаляясь от материка. Ее правое крыло было в два раза больше левого. На краях ее крыльев я видела кровоточащие раны. Правое крыло пострадало гораздо больше, оно гноилось прямо в воздухе, а перья осыпались.
— Очень милый сон, — сказал Сэм. Потом, ради практики, перевел это на португальский. — Que sonho Undo.
— Но что это означает?
— А что случилось потом?
— Я летела на этой птице. Я была очень маленькой и держала в руках маленькую змею...
— Пернатого змея.
— Да. Я его отпустила, и он улетел и пожрал все то, что уже разложилось, и птица очистилась от скверны. Вот и все. У тебя пузырек воздуха в этом шприце. Вся штука в том, что нужно ввести внутрь дозу лекарства, а не воздуха. Так что означает этот сон?
— Ты думаешь, что я Иосиф? Или, быть может, Даниил?
— А что об этом скажет Сэм?
— На самом деле смысл твоего сна очень прост. Кусочек торта.
— Что?
— Кусочек торта. Маленький, как пирожок. Или как обсыпная булочка. Не хлебом единым будет жить человек. Я не могу думать ни о чем, кроме кондитерских изделий. Должно быть, я голоден.
— Объясни мне этот сон, или я воткну эту иглу тебе в глаз.
— Вот что мне нравится в индейцах, так это то, что даже мысленно вы всегда кого-нибудь истязаете.
Ударив его ногой, она сбила его с табуретки, на которой он сидел, прямо на утоптанный грязный пол. Перед его глазами мелькнул какой-то жук, испуганно уносившийся прочь. Сэм поднял руку, в которой сжимал оставшийся неповрежденным шприц. Он поднялся на ноги и отложил шприц в сторону.
— Птица, — сказал он, — это Северная и Южная Америка, которые похожи на крылья. Она летит на запад. Но правое крыло — больше.
Пальцем ноги он набросал на полу грубую карту.
— Они имели похожие очертания,— сказала она.— Очень даже может быть.
— А разложившиеся участки... Покажи-ка мне, где они были.
Пальцем ноги она ткнула карту в нескольких местах.
— Все ясно, — сказал он.
— Да, — согласилась она. — Как только представишь себе, что это карта. Все разложившиеся участки находятся на европеизированных землях. А непострадавшие участки находятся там, где еще живут индейцы.
— Это он преступник, — с горечью сказал мальчик.
— А в чем его преступление?
Какое-то мгновение он молчал, словно решая, стоит ли отвечать на этот вопрос. Но потом все же ответил. Ему было стыдно за преступление своего отца.
— Прелюбодеяние, — тихо сказал он, отведя глаза в сторону. Слово повисло в воздухе. Мальчик снова посмотрел на Анамари. Его лицо слегка покраснело.
«Какая прозрачная кожа у европейцев,— подумала она.— Сквозь нее проступают все их эмоции». Услышав это слово, она поняла, как все произошло. Любимая мать обманута и теперь он должен провести лето с тем, кто ее обманул.
— Это и есть преступление?
Он пожал плечами.
— Для католиков это, может, и не преступление.
— Ты протестант?
Он отрицательно покачал головой.
— Мормон. Но я еретик.
Она рассмеялась:
— Значит, ты еретик, а твой отец прелюбодей.
Ему явно не понравилось, что она смеется.
— А ты девственница, — сказал он. Казалось, он рассчитывал своими словами сделать ей больно.
Прекратив стирать простыню, она выпрямилась и посмотрела на свои руки.
— Это тоже преступление? — пробормотала она.
— Вчера ночью мне снился сон, — сказал он, — в этом сне тебя звали Анна Мари, но когда я попытался назвать тебя этим именем, у меня ничего не получилось. И я назвал тебя другим.
— И каким же? — спросила она.
— Какая разница? Это ведь только сон, — он над ней насмехался, пользуясь тем, что она верит в сновидения.
— Ты видел меня во сне и во сне меня звали Анамари?
— Да, верно, а что? Ведь это твое имя, не так ли?
Он не успел задать еще один вопрос: «Ты ведь девственница, верно?».
Подняв из воды простыню, она выкрутила ее и бросила ему. Он поймал ее, но грязная, вонючая вода брызнула ему прямо в лицо, которое исказила гримаса отвращения. Она вылила воду из таза прямо на землю, в результате этого все его брюки оказались выпачканы грязью. Но он даже не сдвинулся с места. Тогда она взяла пустой таз и подошла к резервуару, чтобы набрать чистой воды.
— Теперь пора всполоснуть, — сказала она.
— Тебе снилась взлетно-посадочная полоса, — сказал он. — А мне снилась ты.
— В своих снах тебе лучше не совать нос в чужие дела, — сказала она.
— Знаешь, я не наводил никаких справок,— сказал он, — а только полетел в эту самую деревню, что видел во сне, и вот оказалось, что ты тоже веришь сновидениям.
— Это еще не значит, что я собираюсь раздвигать перед тобой ноги, можешь выбросить это из головы, — сказала она.
Он с ужасом посмотрел на нее.
— Да ты свихнулась! О чем ты говоришь! Это же блуд! Да и вообще ты мне в матери годишься!
— Мне сорок два года, — сказала она, — если тебя это так волнует.
— Ты старше моей матери,— сказал он.— У меня и в мыслях не было вступать с тобой в половую связь. Я сожалею, если у тебя сложилось обо мне такое впечатление.
Она усмехнулась.
— А ты забавный мальчишка, янки. Сначала ты говоришь, что я девственница...
— То было во сне, — сказал он.
— А потом ты говоришь мне, что я старше твоей матери и слишком безобразна, чтобы даже мысленно вступить со мной в половую связь.
Он даже побелел от стыда.
— Извини, но я лишь хотел убедиться в том, что ты понимаешь, что я никогда бы...
— Ты хотел объяснить мне, что ты примерный мальчик.
— Да, — подтвердил он.
Она снова усмехнулась:
— И ты, наверное, даже сам себя ни разу не ублажил, — сказала она.
Его лицо покраснело. Он мучительно пытался сообразить, что сказать ей в ответ. Потом швырнул в нее еще мокрую простыню и резко повернувшись, пошел прочь. Она умирала от смеха. Ей очень понравился этот паренек.
На следующее утро он снова пришел и весь день помогал ей в клинике. Паренька звали Сэм Монсон, и он стал для нее первым европейцем, который видел вещие сны. Раньше она думала, что на это способны только индейцы. Она не знала, какое именно божество посылает ей эти сны, но, наверное, это было то же самое божество, которое посылало сны Сэму. Возможно, что именно оно свело их вместе здесь в джунглях. Не исключено, что оно направит бур в сторону нефти и отцу Сэма придется надолго остаться здесь вместе с сыном, чтобы выполнить все замыслы этого божества.
Она испытывала чувство досады, вызванное тем, что божество упомянуло о ее девственности. Кроме нее, это никого больше не касалось.
Жизнь в джунглях оказалась лучше, чем Сэм ожидал. В Юте, когда мать впервые сказала, что ему придется вместе с этим старым ублюдком отправиться в Амазонию, он с ужасом приготовился к самому худшему. Он представлял себе, что ему придется с мачете в руках прорубаться сквозь заросли ползучих растений, плыть в облепленных паразитами каноэ по рекам, которые кишат пираньями, обливаться потом, страдать от укусов москитов и вдыхать густой, насыщенный влагой воздух. Вместо этого он обнаружил, что американские нефтяники живут в довольно приличном лагере, оснащенном генератором, который вырабатывает электричество для освещения помещений. Но все же здесь все время шли дожди, а когда их не было, становилось так жарко, что поневоле хотелось, чтобы снова пошел дождь. Ему так и не пришлось столкнуться ни с одной из тех жутких, подстерегающих на каждом шагу опасностей, которые так его пугали, и ни разу не пришлось прорубаться сквозь джунгли. Здесь были тропы, которые порой больше походили на дороги, а густая и яркая зелень джунглей оказалась даже прекраснее, чем он себе представлял. Он никогда не думал, что американский Запад по сравнению с этими джунглями не более чем пустыня. Даже Калифорния, где жил этот старый ублюдок в промежутках между выездами на бурение скважин, даже эти покрытые лесами холмы и горы выглядели довольно блекло по сравнению с яркой зеленью джунглей.
Маленькие, тихие индейцы вовсе не были охотниками за скальпами. Вместо того чтобы их избегать, как это делали взрослые американцы, Сэм, обнаружив, что может легко с ними общаться, стал приходить к ним и даже оказывать им помощь, работая вместе с Анамари. Старый ублюдок мог целыми часами сидеть и лакать свое пиво вместе с приятелями. Прелюбодеяние и пиво — как будто одного презренного плотского греха ему было недостаточно. Что касается Сэма, то он действительно творил здесь добрые дела. Сэм брался за любое дело, которое могло бы доказать, что он представляет собой полную противоположность отцу. А поскольку его отец был слабым, чувственным и приземленным человеком, лишенным самоконтроля, то Сэм должен был стать сильным, духовным и разумным человеком, который не позволяет плотским страстям управлять собой. Видя, как его отец поддается алкоголю, и вспоминая, как он в отсутствие матери не мог и месяца прожить, чтобы не затащить в свою постель какую-нибудь шлюху, Сэм гордился тем, что обладает внутренней дисциплиной. Он управлял своим телом, не позволяя ему выходить из-под контроля.
Он также гордился тем, что в первый же день выдержал испытание, которому его подвергла Анамари. Не побоится ли он прикоснуться к человеческим экскрементам? Он не побоялся дышать горячим смрадом страданий и не побоялся нечистот невинной плоти искалеченного дитя. Разве Иисус не прикасался к прокаженным? Нечистоты плоти не вызывали в нем отвращения. Лишь нечистоты души были для него невыносимы.
Вот почему его так беспокоили сны, в которых он видел Анамари. Не прошло и дня, как они стали друзьями. Они беседовали на самые серьезные темы. Она рассказывала ему об индейцах Амазонии и о том, как получила педагогическое образование в Сан-Паулу. Она внимательно слушала, когда он рассказывал ей об истории, религии и эволюции и о всех теориях и идеях, которые перемешались у него в голове. Даже мать, которая всегда была занята младшими детьми и без конца что-то делала для церкви, никогда не уделяла ему столько внимания. Анамари так внимательно его слушала, как будто высказываемые им идеи имели для нее какое-то значение.
Однако ночью он увидел во сне нечто совсем из ряда вон выходящее. В этом сновидении он увидел ее голой и услышал, как некий голос называет ее «Девственной Америкой». Он понятия не имел, какое отношение имеет ее девственность к Америке. Впрочем, даже вещие сны порой были лишены всякого смысла. Но одно он знал точно: всякий раз, когда он видел Анамари голой, она тянулась к нему, и он испытывал такое страстное влечение, что несколько раз просыпался, содрогаясь от воображаемого удовольствия, словно библейский Онан, сын Иуды, который источал свое семя на землю и был за это предан смерти.
Всякий раз после того, как это случалось, Сэм еще долго лежал с открытыми глазами, содрогаясь от страха. И не потому, что он боялся кары Господней. Ведь Господь не поразил насмерть отца за прелюбодеяние, поэтому Сэму за его эротический сон уж тем более не грозила такая опасность. Его пугало то, что в этих снах он увидел, как сам становится таким же похотливым и порочным, как его отец. Он не желал испытывать никакого сексуального влечения к Анамари. Она была старой, тощей и грубой. Он просто боялся ее, но более всего он не хотел ее потому, что он не был похож на своего отца. Он никогда не вступил бы в половые сношения с женщиной, которая не была бы его женой.
Однако когда он пришел в деревню Агуалинда, он почувствовал огромное желание снова ее увидеть. И когда он нашел ее (деревушка была маленькой, и он сделал это довольно быстро), то не смог выбросить из головы красочные картины того, как она выглядела в этих снах, как она тянулась к нему, и как покачивались ее груди, и как прижимались к нему ее худые бедра. Он был готов ущипнуть себя до боли, чтобы забыть об этом влечении.
Это происходило потому, что он жил с отцом. Распутство этого старого ублюдка передавалось и ему, вот в чем дело. Поэтому он проводил вместе с отцом как можно меньше времени, возвращаясь домой только для того, чтобы переночевать.
Чем усерднее он работал, выполняя задания, которые ему давала Анамари, тем проще ему было заставить себя забыть сон, в котором она стояла над ним на четвереньках, слегка касаясь его тела своим. Пропалывай грядки, так, чтобы твоя спина горела от жгучей боли! Промой рану индейцу-охотнику и перебинтуй ее! Стерилизуй инструменты спиртом! Помимо всего прочего, не смей даже случайно касаться ее тела. Отодвинься от нее, когда она окажется рядом, отвернись, чтобы не чувствовать ее горячего дыхания, когда она прислоняется к твоему плечу. Немедленно начинай что-нибудь бодро рассказывать, как только наступит тишина, заполненная лишь жужжанием насекомых, и ты увидишь, как струйки пота медленно скатываются с ее шеи вниз, чтобы исчезнуть в ложбинке между ее грудей, там, где она завязала рубашку узлом, вместо того, чтобы ее застегнуть.
Как она могла быть девственницей, если так вела себя в его снах?
— Как ты думаешь, откуда приходят сны? — спросила она.
Он покраснел, хотя и знал, что она не умеет читать его мысли. А может, умеет?
— Я говорю о снах, — повторила она. — Как ты думаешь, почему мы видим сны, которые становятся явью?
Уже почти стемнело.
— Мне надо идти домой, — сказал он. Она не отпускала его руку. Когда она успела взять его за руку, и зачем ей это понадобилось?
— Мне снится один очень странный сон, — сказала она. — Я вижу во сне какую-то огромную змею, покрытую яркими зелеными и красными перьями.
— Не все сны становятся явью,— сказал он.
— Надеюсь, что это так, — сказала она, — потому что эта змея вышла из... в общем, я родила эту змею.
— Кетцаль, — сказал он.
— Что это значит?
— Божественный пернатый змей ацтеков. А может быть, майя. В общем мексиканцев. Мне надо идти домой.
— Но что это означает?
— Уже почти стемнело,— сказал он.
— Останься и поговори со мной! — потребовала она. — У меня есть комната, ты можешь в ней переночевать.
Но Сэм должен был возвращаться. Именно потому, что он терпеть не мог оставаться наедине с отцом, он осмелился отказаться от ее предложения. Он возбудился уже от того, что она пригласила его остаться на ночь. Он не мог позволить себе провести ночь в том же доме, что и она. В этом случае ему обязательно приснился бы такой сон, которого он бы уже не выдержал. Поэтому он простился с ней и пошел по лесной тропинке, которая вела домой. Всю дорогу он думал об Анамари. Казалось, что даже растения каким-то образом передают ее образ, поэтому теперь его желание стало даже сильнее, чем тогда, когда он стоял рядом с ней.
В густеющей темноте листья деревьев превращались из зеленых в черные. Удушливая тьма ночных джунглей не пугала его, казалось, она приглашает его сойти с тропы и нырнуть в тень, где насыщенные влагой лесные дебри могли бы помочь ему забыться и снять напряжение. Но он не сошел с тропы, а только ускорил шаг.
С чувством облегчения он, наконец, вошел в городок нефтяников. Громко работал генератор, но насекомые, роем кружившие в огромном световом пятне, заглушали его шум. Они отбрасывали тени, метавшиеся в какой-то демонической пляске. Он и его отец жили в большом однокомнатном доме, стоявшем на краю поселка. Домики, построенные нефтяной компанией, выглядели намного привлекательнее, чем хибары индейцев, построенные бразильским правительством.
Несколько человек окликнули его, приветствуя. Не замедляя шага, он помахал им рукой, а одному или двум из них даже что-то ответил. В паху он чувствовал напряжение, вызванное желанием, и лишь благодаря тому, что он находился в тени и шел очень быстро, никто ничего не заметил. Это было настоящее безумие: чем больше он прилагал усилий, чтобы успокоиться, тем чаще перед его внутренним взором возникали образы Анамари. Это уже походило на какую-то галлюцинацию. Его тело не желало расслабляться. Он буквально вбежал в дом.
Отец мыл свою тарелку. Когда он поднял глаза, Сэм уже проскочил мимо него.
— Я подогрею тебе ужин.
Сэм упал на кровать.
— Я не голоден.
— Почему ты пришел так поздно? — спросил отец.
— Мы заговорились.
— Ночью в джунглях небезопасно. Ты считаешь, что они никому не угрожают потому, что днем здесь ничего плохого не происходит. Но на самом деле здесь очень опасно.
— Да, конечно, папа. Я знаю, — Сэм встал и повернулся к отцу спиной, чтобы снять брюки. Это было настоящее безумие — он по-прежнему находился в возбужденном состоянии. Сэму не хотелось, чтобы отец это увидел.
Но безошибочное чутье дотошного родителя не подвело старого ублюдка, и он, должно быть, почувствовал, что Сэм что-то прячет. Когда Сэм оказался в чем мать родила, отец, словно никогда и не слышал о правилах хорошего тона, зашел спереди и посмотрел.
Сэм покраснел от стыда. Глаза отца превратились в узкие щелочки и смотрели на Сэма с холодной жестокостью. «Я надеюсь, что у меня никогда не будет такого взгляда,— подумал Сэм.— Я надеюсь, что на моем лице никогда не появится это мерзкое, подозрительное выражение. Я лучше умру, чем стану таким, как он».
— Ладно, надень пижаму, — сказал отец. — Что, я так и буду на это смотреть?
Сэм натянул трусы.
— Что там у вас происходит? — спросил отец.
— Ничего,— ответил Сэм.
— Должно быть, ты чем-тозанимался весь день.
— Я же сказал тебе, что я ей помогал. Она работает в клинике и следит за огородом. У нее нет электричества, и поэтому приходится много работать.
— В свое время я много работал, Сэм, но в такомвот виде я никогда не приходил домой.
— Ну да, ты всегда по пути где-нибудь останавливался, чтобы расслабиться с какой-нибудь шлюхой.
Старый ублюдок, взмахнув рукой, ударил Сэма по лицу. Его обожгло жгучей болью. Все произошло настолько неожиданно, что Сэм не успел заставить себя не плакать, и слезы покатились по его щекам.
— Никогда в жизни я не спал со шлюхой,— заявил старый ублюдок.
— Только одна женщина из тех, с которыми ты спал, не была шлюхой, — сказал Сэм.
Отец снова ударил его, но на этот раз Сэм был готов к удару и стоически выдержал его, почти не вздрогнув.
— Была у меня одна связь, — сказал отец.
— Ты просто один раз попался,— сказал Сэм.— У тебя были десятки женщин.
Отец саркастически рассмеялся:
— Ты что, нанимал частного детектива? У меня была только одна связь.
Но Сэм знал, что он лукавит. Он несколько лет видел во сне всех этих женщин. Ему еще не было и двенадцати, когда он знал о сексе столько, что уже разбирался, что к чему. К тому времени он уже давно знал, что сны, которые он видит более одного раза, являются вещими. Поэтому когда он увидел во сне своего отца с одной из этих развеселых женщин, он проснулся и сохранил этот сон в памяти. Он мысленно прокручивал его от начала и до конца, вспоминая каждую мелочь, какую только мог припомнить. Название мотеля. Номер комнаты. Была полночь, но отец находился в Калифорнии, значит, все произошло на час раньше. Сэм встал с кровати, тихо прошел на кухню и набрал номер справочной службы. Такой мотель на самом деле существовал. Он записал телефонный номер. Затем на кухню вошла мать и поинтересовалась, что он делает.
— Это номер телефона мотеля «Сивью Мотор Инн», — ответил он.
— Набери его и попроси соединить с номером двадцать один двенадцать, а потом позови к телефону папу.
Мать посмотрела на него так, словно сейчас начнет кричать или рыдать или ударит его или отругает.
— Твой отец сейчас в «Хилтоне»,— сказала она.
Но он выдержал ее взгляд и сказал:
— Неважно кто возьмет трубку, попроси к телефону папу.
Так она и сделала. Трубку взяла какая-то женщина, и мама попросила папу, назвав его по имени. И он оказался в этом номере.
— Хотела бы я знать, каким образом мы можем позволить себе оплачивать ночлег сразу в двух номерах, — холодно сказала мама.— Или вы с другом платите пополам? — потом она бросила трубку и разрыдалась.
Так она и проплакала всю ночь, укладывая все, что принадлежало старому ублюдку. К тому времени, когда спустя два дня папа вернулся домой, все его вещи уже лежали в кладовке. Приняв решение, мама действовала энергично. Папа вдруг обнаружил, что он разведен и отлучен от церкви, причем все это было сделано меньше чем за два месяца.
Мать никогда не спрашивала Сэма, как он узнал, где той ночью находился папа. Она даже не намекала, что хочет это узнать. Папа тоже никогда не спрашивал его, как маме удалось выяснить номер телефона. Иногда Сэма приводило в изумление то, что они не проявляют к этому никакого интереса. Наверное, они приняли это за удар судьбы. В течение какого-то времени все это оставалось тайной, но потом все раскрылось и какое имеет значение, почему? Но в одном Сэм был абсолютно уверен — женщина из мотеля «Сивью Мотор Инн» была вовсе не первой женщиной, с которой отец совершил прелюбодеяние, а этот мотель не был первым местом, где он предавался блуду. Папа уже много лет прелюбодействовал, и с его стороны было просто смешно это отрицать.
Но спорить с ним было бессмысленно, особенно когда он находился в таком состоянии, что ударил Сэма.
— Мне не нравится то, что ты проводишь так много времени с женщиной, которая намного старше тебя, — сказал отец.
— Она хоть как-то лечит этих людей, и ей нужна моя помощь. Я и дальше буду ей в этом помогать, — сказал Сэм.
— Не разговаривай со мной в таком тоне, малыш.
— Ты ничего в этом не понимаешь, так не суй нос не в свое дело.
Последовала еще одна пощечина.
— Тебе это надоест раньше, чем мне, Сэмми.
— Я обожаю, когда ты меня бьешь, папа. Это лишь подтверждает мое моральное превосходство.
Последовал еще один удар, но на этот раз такой сильный, что Сэм покачнулся и почувствовал во рту вкус крови.
— Какой силы будет следующий удар, папа? — спросил он.— Ты хочешь сбить меня с ног? Слегка попинать меня ногами? Показать мне, кто в доме хозяин?
— С тех пор как мы приехали сюда, ты все время напрашиваешься на то, чтобы получить трепку.
— Я напрашиваюсь на то, чтобы меня оставили в покое.
— Я знаю женщин, Сэм. У тебя не может быть ничего общего с женщиной в годах.
— Я помогаю ей мыть маленькую девочку, которая ходит под себя, отец. Я выношу нечистоты ведрами. Я стираю одежду и помогаю латать прохудившиеся крыши лачуг. Когда я делаю все это, мы разговариваем. Просто разговариваем и ничего больше. Не думаю, папа, что у тебя большой опыт в таких делах. Ты, наверное, вообще не разговариваешь с женщинами, которых знаешь, во всяком случае, после того, как стоимость услуг уже установлена.
Должен был последовать сильнейший удар, который сбил бы его с ног и в кровь разбил бы ему лицо. От этого удара у него должно было потемнеть в глазах. Но на этот раз старый ублюдок сдержался. Он не ударил Сэма. Он только стоял и смотрел на него, тяжело дыша. Его лицо побагровело, а глаза, превратившиеся в маленькие щелочки, смотрели с холодной жестокостью.
— Ты не такой праведник, как тебе кажется, — перешел на шепот старый ублюдок. — Ты испытываешь все те желания, за которые так презираешь меня.
— Я не презираю тебя за желания, — сказал Сэм.
— Ребята из бригады уже болтают о тебе и этой индейской стерве, Сэмми. Нравится тебе это или нет, но я твой отец, и мой долг тебя предостеречь. Эти индианки легкодоступны и могут наградить какой-нибудь заразой.
— Ребята из бригады,— повторил Сэм.— А что они знают об индейских женщинах? Все они либо простые работяги, либо идиоты.
— Надеюсь, Сэм, что ты когда-нибудь скажешь это в их присутствии. И еще я надеюсь, что меня там не будет и мне не придется вмешиваться в то, что они после этого начнут с тобой делать.
— Я бы никогда и близко не подошел к таким людям, как эти, если бы суд не предоставил тебе право на совместное опекунство. Развод по взаимному согласию сторон. Смех да и только.
Эти слова уязвили старого ублюдка больше, чем все остальное. Они настолько точно попали в цель, что он даже заткнулся. Отец вышел из дома и вернулся, уже когда Сэм давно заснул.
Он спал, и ему снился сон.
Анамари знала, что сейчас творится в голове у Сэма и, к собственному удивлению, обнаружила, что в глубине души она этому рада. Она никогда не испытывала той застенчивой любви, которая так свойственна подросткам. В его возрасте она была единственной девочкой-индианкой, которая училась в школах Сан-Паулу. К тому времени индейцы стали такой редкостью в европеизированных частях Бразилии, что она, наверное, казалась всем окружающим чем-то экзотическим. Но в те времена она еще всего боялась. Город был стерильно-чистым и весь состоял из бетона и раздражающе яркого света. Здесь не было и намека на мягкую красоту лугов и лесов национального парка «Зингу». Ее племя, куикуру было в гораздо большей степени европеизировано, нежели индейцы, жившие в джунглях, — она каждый день видела автомобили и научилась говорить по-португальски еще до того, как пошла в школу. Но город заставил ее тосковать по земле, а от ходьбы по булыжной мостовой у нее болели ноги. Она боялась всех этих упрямых, соперничающих друг с другом детей. Но хуже всего было то, что в городе она перестала видеть вещие сны. Лишенная возможности видеть эти сны, она уже с трудом понимала, что происходит вокруг и не могла разобраться в самой себе. Поэтому когда какой-нибудь мальчик испытывал к ней влечение, она этого даже не понимала и не задумываясь давала ему отпор. Но потом все это прошло. И вот теперь она снова вспомнила те далекие времена.
— Прошлой ночью мне снилась большая птица, которая летела на запад, удаляясь от материка. Ее правое крыло было в два раза больше левого. На краях ее крыльев я видела кровоточащие раны. Правое крыло пострадало гораздо больше, оно гноилось прямо в воздухе, а перья осыпались.
— Очень милый сон, — сказал Сэм. Потом, ради практики, перевел это на португальский. — Que sonho Undo.
— Но что это означает?
— А что случилось потом?
— Я летела на этой птице. Я была очень маленькой и держала в руках маленькую змею...
— Пернатого змея.
— Да. Я его отпустила, и он улетел и пожрал все то, что уже разложилось, и птица очистилась от скверны. Вот и все. У тебя пузырек воздуха в этом шприце. Вся штука в том, что нужно ввести внутрь дозу лекарства, а не воздуха. Так что означает этот сон?
— Ты думаешь, что я Иосиф? Или, быть может, Даниил?
— А что об этом скажет Сэм?
— На самом деле смысл твоего сна очень прост. Кусочек торта.
— Что?
— Кусочек торта. Маленький, как пирожок. Или как обсыпная булочка. Не хлебом единым будет жить человек. Я не могу думать ни о чем, кроме кондитерских изделий. Должно быть, я голоден.
— Объясни мне этот сон, или я воткну эту иглу тебе в глаз.
— Вот что мне нравится в индейцах, так это то, что даже мысленно вы всегда кого-нибудь истязаете.
Ударив его ногой, она сбила его с табуретки, на которой он сидел, прямо на утоптанный грязный пол. Перед его глазами мелькнул какой-то жук, испуганно уносившийся прочь. Сэм поднял руку, в которой сжимал оставшийся неповрежденным шприц. Он поднялся на ноги и отложил шприц в сторону.
— Птица, — сказал он, — это Северная и Южная Америка, которые похожи на крылья. Она летит на запад. Но правое крыло — больше.
Пальцем ноги он набросал на полу грубую карту.
— Они имели похожие очертания,— сказала она.— Очень даже может быть.
— А разложившиеся участки... Покажи-ка мне, где они были.
Пальцем ноги она ткнула карту в нескольких местах.
— Все ясно, — сказал он.
— Да, — согласилась она. — Как только представишь себе, что это карта. Все разложившиеся участки находятся на европеизированных землях. А непострадавшие участки находятся там, где еще живут индейцы.