Страница:
Тесная связь между абсолютизмом и просвещением в данную эпоху доказывается, между прочим, теми отношениями, какие существовали тогда между монархами и философами, и теми надеждами, которые последними возлагались на первых. Насколько были искренни отношения между теми и другими, это вопрос особый, но факт все-таки тот, что государи и министры второй половины XVIII в. разделяли многие воззрения философов, сообщали им свои предположения, искали у них сочувствия и популярности, оказывали им поддержку, приглашали их к себе на службу и вступали с ними в дружескую переписку. Около 1765 г. Дидро не без основания писал, что в это время в Европе не было ни одного монарха, который вместе с тем не был бы
философом. Со своей стороны "просветители" ХУШ столетия возлагали большие надежды на абсолютную монархическую власть, как на политическую силу, которая одна только, по их мнению, могла дать победу в жизни новым идеям. В этом союзе монархов и философов совершалось сближение между государственностью, нашедшею свое воплощение в абсолютизме, и рационализмом, бывшим самою характерною чертою "философии" XVIII века: государство должно было следовать указаниям разума, но власть в государстве должна была находиться в руках абсолютных монархов. И теоретики, и практические деятели просвещенного абсолютизма относились с величайшим недоверием к общественным силам, так что их девизом могло бы быть изречение: "все для народа и ничего посредством народа". Системе этой пришлось действовать в наиболее отсталых странах, где правительства шли впереди общества, продолжавшего жить конфессионально-сословными традициями, и если абсолютизм встречал здесь какую-либо оппозицию, то главным образом со стороны консервативных элементов, которые были недовольны преобразованиями, затрагивавшими их кровные интересы. Реформа шла сверху, от государственной власти, на стороне которой была сила и которая считала себя вправе действовать посредством силы во имя общего блага. Все делалось путем власти, ничего не оставлялось на долю общественной самодеятельности. Впрочем, последняя, выражавшаяся раньше в феодальных, муниципальных и сословно-представительных формах, давно находилась в упадке, так сказать, совершенно почти иссякла, в то время как государство, наоборот, сделавшись первейшею силою, в сознании именно этой силы считало себя вправе рассматривать самое общество как чисто пассивный материал, подлежащий лишь воздействию сверху. Притом всякое участие общественных сил в делах правления, принимая характер ограничения власти, не только казалось не соответствующим тем правам, которые должны были только ей принадлежать, но и вредным, поскольку со стороны консервативно настроенных общественных сил можно было только ожидать не содействия, а противодействия преобразовательным
начинаниям: действительно, там, где сохранялись еще "чины", они проявляли оппозиционное отношение по многим мероприятиям, которых требовала новая государственная политика. В просвещенном абсолютизме государственное начало и философский рационализм сходились между собою именно в том, что оба вели борьбу против всякого права исторического, во имя естественного права. Просвещенный абсолютизм был противником исторических прав сословий и областей, вступив в борьбу с привилегиями духовенства и дворянства и с провинциальным сепаратизмом, опиравшимися на старые привилегии, противопоставив им естественное право, на котором основывалась и сама государственная власть в тогдашней политической теории. Неблагоприятная исторически сложившемуся социальному строю идея естественного права была, наоборот, весьма благоприятна для личной свободы. Просвещенный абсолютизм относился однако весьма двойственно к этой последней: поскольку он сам был лишь применением к жизни государственной идеи Гоббса, а главное - был только видоизменением "полицейского государства", постольку он не давал свободы проявлению индивидуальных сил, но это касалось преимущественно тех сфер, в которых само государство считало себя заинтересованным. В других отношениях, где права личности подвергались ограничению не в интересах государства, а в силу традиционных культурных и социальных отношений, просвещенный абсолютизм содействовал эманципации личности, установляя веротерпимость и вообще вводя в известной мере принцип свободы в духовную жизнь общества, содействуя его эманципации от клерикальной опеки, стремясь к отмене крепостного права или вообще к ослаблению и ограничению помещичьей власти и т. п. Эта двойственность, впрочем, должна считаться лишь одним из проявлений тех противоречий, которыми вообще отличается весь просвещенный абсолютизм XVIII в. Будучи одновременно продолжением старой королевской политики и применением новой государственной идеи в духе светского абсолютизма, система эта не всегда жила в ладу не только со старыми историческими силами, но и с новыми
требованиями самого просвещения, поскольку последнее защищало права личности и общества во имя их достоинства и свободы против всего, что наносило им ущерб.
Рассматривая реформы просвещенного абсолютизма, мы не можем, однако, не отметить того общего факта, что в них все-таки на первом плане стояло укрепление государства, как некоторого единого целого, отстаивающего себя в международной борьбе, а не общее благо в смысле большего подъема и более равномерного распределения народного благосостояния. Внутри вся деятельность правительств была направлена на улучшение администрации и финансов. Но от административных и финансовых реформ, равно как от реформ в областях судопроизводства, школы, печати и т. п., как ни были они несовершенны, имея преимущественно значение лишь благих начинаний, все-таки вытекали или ожидались важные последствия и для самих подданных, материальное благосостояние и духовное развитие которых стало признаваться за важное государственное дело. В католических странах эта политика шла рука об руку с освобождением государства и общества от тягостных последствий религиозной реакции, господствовавшей в общем около двух веков, и весьма знаменательно то, что почти одновременно католические государи Португалии, Франции, Испании, Неаполя и Пармы изгоняют из своих стран иезуитов и добиваются у папы уничтожения самого ордена, и все это в промежуток каких-нибудь четырнадцати лет (1759-1773). Во многих отношениях католические правительства эпохи стремятся, не изменяя ни догмы, ни культа, ни церковной организации, добиться для себя и для светского общества того, что протестантским странам дала реформация. Эпоха просвещенного абсолютизма в католических странах является временем давно небывалых столкновений государства с церковью, и мы присутствуем здесь при том, как ограничивалась власть папы, уменьшалось число духовенства и монастырей, отменялись привилегии клира, его инквизиционная власть и книжная цензура, секуляризировалась церковная собственность, отнималось у духовенства исключительное заведование народным образованием и пр. и пр. В эпоху
просвещенного абсолютизма государство впервые начинает также ограничивать социальные привилегии феодальной аристократии, так как и интерес государства, получавшего главную массу налогов с крестьян, и новые идеи права и политики впервые заставили теперь королевскую власть более деятельным образом вмешаться в ту сторону социального феодализма, которою определялся весь крестьянский быт. Впрочем, результаты этой деятельности государства до конца эпохи оставались крайне ничтожными, и значительно двинула вперед дело освобождения крестьян от крепостной зависимости на Западе лишь французская революция.
Общеевропейское значение французской революции
Еще живы были некоторые государи эпохи просвещенного абсолютизма, когда во Франции началось страшное политическое потрясение, отразившееся на всей Западной Европе и сделавшееся исходным пунктом всей новейшей истории. Французскую революцию 1789 г. можно рассматривать и по ее значению для истории самой Франции, и по ее значению вообще в европейской истории, как начала целого ряда коренных перемен в жизни разных стран, испытавших на себе ее непосредственное или косвенное влияние. Подобно тому, напр., как немецкая реформация в XVI в., объясняясь из местных причин и, в свою очередь, объясняя дальнейшую историю Германии, вместе с тем находилась в тесной связи с более общими условиями всей западноевропейской истории и потому оказала сильное влияние на другие страны, - так и французская революция, имея свое особое отношение к месту своего происхождения, получает и более общий смысл с точки зрения всей западноевропейской истории. Вот два главных исторических явления, к которым она имеет отношение: разрушение феодализма, поскольку последний господствовал в социальной сфере и даже окрашивал отношения политические, с одной стороны, и внесение в государственную и общественную жизнь начала свободы
политической и индивидуальной. Постепенное разрушение феодализма - один из основных фактов западноевропейской истории, другой не менее важный факт - рост личного и общественного самосознания, соединенный с стремлением к самоопределению в сферах индивидуальной и национальной жизни. То, что вытекало во Франции из условий, общих для нее и для других стран Западной Европы, и что по местным причинам совершилось в ней ранее, чем в этих других странах (хоть и позднее, чем в Англии), должно было - в иных только формах - произойти везде, где историческая жизнь развивалась из таких же основ. Но в истории действует еще и пример: распространение французских идей среди разных народов подготовило почву для того, чтобы и пример приложения этих идей к жизни, поданный Францией, мог найти подражание. Таким образом, общие условия быта и общие политические идеи сами по себе были условиями для перехода движения, начавшегося во Франции, в другие страны, подобно тому, как, повторяем, это было с переходом реформации из Германии к разным народам католической Европы. В данном случае на сцену выступил и еще один фактор, война. В 1792 г. между революционной Францией и монархической Европой, как известно, началась война, беспрерывно почти продолжавшаяся около четверти века. В этой борьбе победа была долгое время на стороне Франции, которая не только отстояла свои новые учреждения, но и произвела целый переполох в самой Европе, принудив даже ее монархические правительства вступать в сделки с правительством, вышедшим из недр революции. В этот период не только была переделана политическая карта Европы, но и во внутренней жизни разных государств под прямым или косвенным влиянием Франции совершались крупные изменения. Вся новейшая западноевропейская история развивается в направлении, которое ей дал толчок, вышедший из Франции. Французская революция, можно сказать поэтому, разрушала не только старую Францию, но и вообще старую Европу.
Во Франции в эпоху просвещенного абсолютизма государственная власть продолжала держаться в общем старой
реакционной политики придворно-клерикального абсолютизма. Между тем, ни одно государство в такой мере не страдало внутренними противоречиями, как тогдашняя Франция, и нигде не было такой глубокой пропасти между общественным сознанием и общественными порядками, как опять-таки в этой стране. Королевская власть, выступив здесь на путь социальных реформ в духе культурных идей, нашла бы, несомненно, поддержку со стороны интеллигенции и буржуазии, но Бурбоны этого не сделали, и в середине XVIII в. общественное движение стало принимать характер, более или менее враждебный королевскому абсолютизму. И старые привилегированные сословия, и либеральная буржуазия одинаково начали видеть в этой власти узурпацию прав нации, и чем больше уходило времени, и вместе с этим все менее и менее было надежды на возможность реформы сверху, тем сильнее французское общество проникалось мыслью о необходимости полного политического преобразования. Перед глазами французов была английская конституция, теорию которой дал Монтескье в "Духе законов", а потом в качестве примера, которому они стали подражать, представилось им зрелище американской нации, учредившей у себя свободное государство. Английское и американское движения и были, действительно, антецедентами французской революции.
Собственно говоря, в трех странах западноевропейской культуры одержал победу в три разных периода новой истории политический протестантизм и воплотился в соответственные государственные формы политической свободы: раньше всего это произошло в Нидерландах, отложившихся от испанской монархии для образования самостоятельной. республики еще в конце XVI века; в конце следующего столетия то же начало взяло верх и в государственной жизни Англии, благодаря второй ее революции; менее чем сто лет спустя, и английские колонии в Америке, куда переселенцы принесли свободные учреждения родины и развили их далее на основах идей передового пуританизма XVII в., отложились от своей метрополии, нарушавшей их законные права, и образовали новую республику Соединенных
Штатов*. В XVIII в. для французов Англия и Америка сделались странами свободы, к которой они стали стремиться и у себя на родине. Известно, что английские философские и политические идеи повлияли на французскую литературу ХУШ в., и к этому нужно еще прибавить, что и сами французы тогдашнего времени любили ездить в Англию и прославляли ее внутреннюю свободу: только после американской войны за независимость, в которой Франция тоже принимала участие, они перенесли свои политические симпатии и на новую свободную нацию за Атлантическим океаном. В середине XVIII века Монтескье изобразил английскую конституцию как идеал устройства, наилучшим образом, по его мнению, обеспечивающего законную свободу, и хотя его политическое построение не вполне соответствовало действительным отношениям, существующим между английскими государственными властями, тем не менее, его теория о том, что свобода гражданина более всего обеспечивается разделением властей законодательной, исполнительной и судебной между тремя самостоятельными органами, сделалась своего рода политическим догматом. Еще большее впечатление произвела на французов американская революция. Колонисты, восставшие против метрополии, которая их притесняла, обратились ко всему цивилизованному миру с торжественной декларацией прав, основывая свое отложение от Англии на популярных в то время идеях философии естественного права, и французы поняли дело так, будто новое государство было обязано своим возникновением исключительно применению к жизни отвлеченных принципов.
Ее антецеденты и ее принципы и следствия
Понятно, что здесь мы не можем останавливаться на самом ходе событий в эту важную эпоху западноевропейской истории, но нам в этом очерке происхождения современного государства и общества на Западе и не это, конечно, нужно:
* Об этом подробнее в следующем очерке.
главное дело в том, чтобы выяснить то значение, которое французские события конца XVIII в. имеют для остальной Западной Европы в XIX в. Понятие старого порядка, о котором шла у нас речь выше, сложилось для обозначения политического и сословного строя, уничтоженного во Франции революцией. Задачею своею последняя поставила себе полную замену этого строя другим, основанным на принципах рационалистического естественного права, на идеях свободы и равенства. В 1789 г. французы хотели, чтобы прежний абсолютизм был заменен самоуправлением нации, а сословные привилегии уступили место бессословному гражданству. Таковы были основные стремления переворота 1789 года, но то же самое можно сказать и о других политических движениях того же самого характера с конца XVIII в. Эти принципы были запечатлены в целом ряде разного рода деклараций и конституций, изданием которых сопровождались обыкновенно эти политические движения. В данном отношении особенно интересно сравнить между собою французскую декларацию прав человека и гражданина, выработанную в 1879-91 гг., с соответственною частью германской конституции 1849 г. Это сравнение покажет нам, что и в начале, и в конце периода чисто политических революций мы имеем дело с одними и теми же принципами политической свободы и гражданского равенства. На протяжении 60 лет между 1789 и 1849 гг. совершился на Западе Европы целый ряд политических переворотов, но все они имеют один и тот же характер. Французская декларация прав человека и гражданина исходит из того общего положения, что "единственными причинами общественных бедствий и порчи правительств" являются "незнание, забвение или презрение прав человека", прав, которые декларация называет "естественными, не отчуждаемыми и священными". Выводы, какие могут быть сделаны из этих прав, декларация провозглашает простыми и бесспорными. "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах". Таков первый и основной принцип всей декларации. Права эти заключаются в "свободе, собственности, безопасности и сопротивлении угнетению", причем свобода определяется, как
"возможность делать все, что не вредит другому". Таким образом, поясняет декларация, "пользование каждого человека его естественными правами не имеет границ кроме тех, которые обеспечивают за другими членами общества пользование теми же правами". Несколькими специальными статьями устанавливаются разные виды индивидуальной свободы, т. е. личная неприкосновенность, свобода совести, свобода мысли, свобода слова и свобода печати. Собственность так же объявляется ненарушимым и священным правом, в силу чего никто не может быть ее лишаем, кроме случаев, когда того требует общественная надобность, да и то лишь под условием законного вознаграждения. Свободные личности должны пользоваться полным равенством перед законом: декларация допускает существование лишь таких общественных различий, которые основаны на общей пользе. "Закон должен быть равный для всех, имеет ли он целью защиту или наказание. Так как все граждане перед ним равны, то они должны быть одинаково допускаемы ко всем званиям, местам и общественным должностям по своим способностям и без иных различий, кроме существующих в их добродетели и талантах". Равным образом декларация говорила и о равномерном распределении налогов между гражданами сообразно с их средствами. Совокупности свободных граждан декларация отдавала, далее, верховную власть в государстве. "Принцип всей верховной власти находится существенным образом в нации. Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право лично или через представителей участвовать в издании законов", а также "право лично или чрез своих представителей определять необходимость общественных налогов, свободно на них соглашаться, следить за их употреблением, устанавливать их размер, основание раскладки. способ взимания и срок". Поэтому декларация объявляла, что "никакое учреждение, никакое лицо не может осуществлять власти, не происходящей прямо от нации", и что "общество имеет право требовать отчета у каждого публичного агента своей администрации".
Приблизительно те же самые принципы мы находим формулированными в том отделе германской конституции
1849 г., который носит заголовок "основные права немецкого народа". Подобно тому как декларация прав человека и гражданина объявляла свои принципы стоящими выше конституции, так и здесь провозглашалось, что упомянутые основные права должны "служить нормою для конституций отдельных немецких государств". В нескольких статьях конституция 1849 г. говорит, как и декларация 1791 г., о личной неприкосновенности и о разных видах индивидуальной свободы; в некоторых отношениях германская конституция только обстоятельнее своего прототипа, прибавляя, напр., особый параграф о праве народных собраний. Очень подробно говорится в конституции и о гражданском равенстве. "Перед законом нет различия сословий. Дворянство, как сословие, отменяется. Сословные привилегии уничтожаются. Немцы равны перед законом. Все титулы, поскольку они не соединены с какою-либо должностью, отменяются и не должны быть восстановляемы. Общественные должности одинаково доступны для всех, способных их занимать" и т. п. И в Германии конституция основывала государство на народном представительстве. "Каждое немецкое государство, гласит одна статья этого законодательного памятника, должно иметь конституцию с народным представительством. Министры ответственны перед народным представительством. Народное представительство имеет решающий голос в вопросах законодательства, налогов и государственного бюджета".
Мы видим, таким образом, почти полное совпадение между политическими принципами двух революций, отделенных одна от другой более, чем полувеком. В обоих случаях исходный пункт один и тот же - идея свободной личности, равноправной с другими личностями и подчиняющейся лишь закону как выражению общей воли. Раз каждая отдельная личность свободна, то и народ, как совокупность подобных личностей, должен управляться сам собою. Следовательно, вся рассматриваемая нами политическая программа может быть выражена в трех принципах: личная свобода, бессословное гражданство, народное самоуправление. Это самоуправление осуществляется
посредством представительных учреждений, которые делаются на Западе главною целью политической борьбы со стороны защитников индивидуальной свободы и гражданского равенства. Представительные учреждения не были новостью в истории западноевропейского государства, потому что возникли еще в средние века, но между старыми и новыми учреждениями этого характера есть большая разница: средневековое представительство было сословным, в соответствии с сословным строем общества, тогда как представительство новое является, по крайней мере, в теории представительством национальным, общенародным. В истории французской революции можно отметить весьма определенно момент, когда произошла замена одного политического принципа другим. Именно 17 июня 1789 года сословные генеральные штаты превратились в бессословное национальное собрание, и это превращение в истории представительных учреждений было концом одного периода и началом другого, хотя уже раньше английский парламент утратил следы своего сословного происхождения, а начало сословности продолжало еще жить и позднее в немецких представительных учреждениях XIX в. Сословное представительство возможно только в обществе, расчлененном на сословия, но дело именно в том и заключается, что французская революция положила конец сословным привилегиям во имя идеи гражданского равенства. И в этом последнем отношении мы можем указать на дату, когда сразу рухнул весь социальный феодализм, и на его развалинах основано было бессословное гражданство. Как известно, это произошло в знаменитом ночном заседании четвертого августа 1789 г. Решения, принятые в этом заседании представителями французского народа, для социальных отношений имели тот же смысл, какой в политической области получило постановление 17 июня. Впоследствии эти решения вошли в состав конституции 1791 г., которая на первых же строках своих объявляла "бесповоротно уничтоженными все учреждения, оскорблявшие свободу и равенство прав": "нет больше, читаем мы в этой конституции, ни дворянства, ни пэрства, ни наследственных отличий, ни сословного разделения, ни феодаль
ного режима, ни патримониальной юстиции, ни каких-либо титулов, званий и прерогатив, из всего этого возникающих, ни каких-либо рыцарских орденов, корпораций и украшений, для которых требовались бы доказательства дворянства или которые предполагали бы неравенство рождения". Поэтому далее прямо заявлялось., что впредь во Франции будет существовать только одно состояние граждан (1'etatdes citoyens). Мы видели, что аналогичное постановление было включено и в германское уложение 1849 г. Естественными правами всех граждан декларация 1791 г. признавала одинаковое для всех право занимать разные государственные и общественные должности, равномерность распределения между гражданами налогов и общую подсудность одним и тем же уголовным законам.
В это состояние граждан вследствие этого пересмотра вступили во Франции и те общественные классы, которые ранее вообще не считались полноправными гражданами государства и даже были лишены самых элементарных прав свободных людей. В таком положении находилась в дореволюционной Франции почти вся масса сельского населения. Правда, число крепостных здесь было сравнительно с некоторыми другими континентальными странами очень небольшое, но и свободная часть крестьянства все еще продолжала находиться под властью привилегированных землевладельцев духовного и светского звания. Поземельная собственность, находившаяся в руках непривилегированных сословий, тоже не была свободна, так как и на нее распространялись известные права привилегированных землевладельцев. Мало того: неравенство, существовавшее между лицами, переносилось и на самые земли, тоже делившиеся на благородные и подлые. Освобождая личность крестьянина, новый закон вместе с этим освобождал его собственность; установляя равенство между людьми, он установлял равенство и между землями. Вообще нужно сказать, что и другие политические движения с конца прошлого века в большинстве случаев были связаны с историей крестьянского вопроса там, где продолжали существовать феодальные порядки и крепостничество. Окончательная ликвидация
философом. Со своей стороны "просветители" ХУШ столетия возлагали большие надежды на абсолютную монархическую власть, как на политическую силу, которая одна только, по их мнению, могла дать победу в жизни новым идеям. В этом союзе монархов и философов совершалось сближение между государственностью, нашедшею свое воплощение в абсолютизме, и рационализмом, бывшим самою характерною чертою "философии" XVIII века: государство должно было следовать указаниям разума, но власть в государстве должна была находиться в руках абсолютных монархов. И теоретики, и практические деятели просвещенного абсолютизма относились с величайшим недоверием к общественным силам, так что их девизом могло бы быть изречение: "все для народа и ничего посредством народа". Системе этой пришлось действовать в наиболее отсталых странах, где правительства шли впереди общества, продолжавшего жить конфессионально-сословными традициями, и если абсолютизм встречал здесь какую-либо оппозицию, то главным образом со стороны консервативных элементов, которые были недовольны преобразованиями, затрагивавшими их кровные интересы. Реформа шла сверху, от государственной власти, на стороне которой была сила и которая считала себя вправе действовать посредством силы во имя общего блага. Все делалось путем власти, ничего не оставлялось на долю общественной самодеятельности. Впрочем, последняя, выражавшаяся раньше в феодальных, муниципальных и сословно-представительных формах, давно находилась в упадке, так сказать, совершенно почти иссякла, в то время как государство, наоборот, сделавшись первейшею силою, в сознании именно этой силы считало себя вправе рассматривать самое общество как чисто пассивный материал, подлежащий лишь воздействию сверху. Притом всякое участие общественных сил в делах правления, принимая характер ограничения власти, не только казалось не соответствующим тем правам, которые должны были только ей принадлежать, но и вредным, поскольку со стороны консервативно настроенных общественных сил можно было только ожидать не содействия, а противодействия преобразовательным
начинаниям: действительно, там, где сохранялись еще "чины", они проявляли оппозиционное отношение по многим мероприятиям, которых требовала новая государственная политика. В просвещенном абсолютизме государственное начало и философский рационализм сходились между собою именно в том, что оба вели борьбу против всякого права исторического, во имя естественного права. Просвещенный абсолютизм был противником исторических прав сословий и областей, вступив в борьбу с привилегиями духовенства и дворянства и с провинциальным сепаратизмом, опиравшимися на старые привилегии, противопоставив им естественное право, на котором основывалась и сама государственная власть в тогдашней политической теории. Неблагоприятная исторически сложившемуся социальному строю идея естественного права была, наоборот, весьма благоприятна для личной свободы. Просвещенный абсолютизм относился однако весьма двойственно к этой последней: поскольку он сам был лишь применением к жизни государственной идеи Гоббса, а главное - был только видоизменением "полицейского государства", постольку он не давал свободы проявлению индивидуальных сил, но это касалось преимущественно тех сфер, в которых само государство считало себя заинтересованным. В других отношениях, где права личности подвергались ограничению не в интересах государства, а в силу традиционных культурных и социальных отношений, просвещенный абсолютизм содействовал эманципации личности, установляя веротерпимость и вообще вводя в известной мере принцип свободы в духовную жизнь общества, содействуя его эманципации от клерикальной опеки, стремясь к отмене крепостного права или вообще к ослаблению и ограничению помещичьей власти и т. п. Эта двойственность, впрочем, должна считаться лишь одним из проявлений тех противоречий, которыми вообще отличается весь просвещенный абсолютизм XVIII в. Будучи одновременно продолжением старой королевской политики и применением новой государственной идеи в духе светского абсолютизма, система эта не всегда жила в ладу не только со старыми историческими силами, но и с новыми
требованиями самого просвещения, поскольку последнее защищало права личности и общества во имя их достоинства и свободы против всего, что наносило им ущерб.
Рассматривая реформы просвещенного абсолютизма, мы не можем, однако, не отметить того общего факта, что в них все-таки на первом плане стояло укрепление государства, как некоторого единого целого, отстаивающего себя в международной борьбе, а не общее благо в смысле большего подъема и более равномерного распределения народного благосостояния. Внутри вся деятельность правительств была направлена на улучшение администрации и финансов. Но от административных и финансовых реформ, равно как от реформ в областях судопроизводства, школы, печати и т. п., как ни были они несовершенны, имея преимущественно значение лишь благих начинаний, все-таки вытекали или ожидались важные последствия и для самих подданных, материальное благосостояние и духовное развитие которых стало признаваться за важное государственное дело. В католических странах эта политика шла рука об руку с освобождением государства и общества от тягостных последствий религиозной реакции, господствовавшей в общем около двух веков, и весьма знаменательно то, что почти одновременно католические государи Португалии, Франции, Испании, Неаполя и Пармы изгоняют из своих стран иезуитов и добиваются у папы уничтожения самого ордена, и все это в промежуток каких-нибудь четырнадцати лет (1759-1773). Во многих отношениях католические правительства эпохи стремятся, не изменяя ни догмы, ни культа, ни церковной организации, добиться для себя и для светского общества того, что протестантским странам дала реформация. Эпоха просвещенного абсолютизма в католических странах является временем давно небывалых столкновений государства с церковью, и мы присутствуем здесь при том, как ограничивалась власть папы, уменьшалось число духовенства и монастырей, отменялись привилегии клира, его инквизиционная власть и книжная цензура, секуляризировалась церковная собственность, отнималось у духовенства исключительное заведование народным образованием и пр. и пр. В эпоху
просвещенного абсолютизма государство впервые начинает также ограничивать социальные привилегии феодальной аристократии, так как и интерес государства, получавшего главную массу налогов с крестьян, и новые идеи права и политики впервые заставили теперь королевскую власть более деятельным образом вмешаться в ту сторону социального феодализма, которою определялся весь крестьянский быт. Впрочем, результаты этой деятельности государства до конца эпохи оставались крайне ничтожными, и значительно двинула вперед дело освобождения крестьян от крепостной зависимости на Западе лишь французская революция.
Общеевропейское значение французской революции
Еще живы были некоторые государи эпохи просвещенного абсолютизма, когда во Франции началось страшное политическое потрясение, отразившееся на всей Западной Европе и сделавшееся исходным пунктом всей новейшей истории. Французскую революцию 1789 г. можно рассматривать и по ее значению для истории самой Франции, и по ее значению вообще в европейской истории, как начала целого ряда коренных перемен в жизни разных стран, испытавших на себе ее непосредственное или косвенное влияние. Подобно тому, напр., как немецкая реформация в XVI в., объясняясь из местных причин и, в свою очередь, объясняя дальнейшую историю Германии, вместе с тем находилась в тесной связи с более общими условиями всей западноевропейской истории и потому оказала сильное влияние на другие страны, - так и французская революция, имея свое особое отношение к месту своего происхождения, получает и более общий смысл с точки зрения всей западноевропейской истории. Вот два главных исторических явления, к которым она имеет отношение: разрушение феодализма, поскольку последний господствовал в социальной сфере и даже окрашивал отношения политические, с одной стороны, и внесение в государственную и общественную жизнь начала свободы
политической и индивидуальной. Постепенное разрушение феодализма - один из основных фактов западноевропейской истории, другой не менее важный факт - рост личного и общественного самосознания, соединенный с стремлением к самоопределению в сферах индивидуальной и национальной жизни. То, что вытекало во Франции из условий, общих для нее и для других стран Западной Европы, и что по местным причинам совершилось в ней ранее, чем в этих других странах (хоть и позднее, чем в Англии), должно было - в иных только формах - произойти везде, где историческая жизнь развивалась из таких же основ. Но в истории действует еще и пример: распространение французских идей среди разных народов подготовило почву для того, чтобы и пример приложения этих идей к жизни, поданный Францией, мог найти подражание. Таким образом, общие условия быта и общие политические идеи сами по себе были условиями для перехода движения, начавшегося во Франции, в другие страны, подобно тому, как, повторяем, это было с переходом реформации из Германии к разным народам католической Европы. В данном случае на сцену выступил и еще один фактор, война. В 1792 г. между революционной Францией и монархической Европой, как известно, началась война, беспрерывно почти продолжавшаяся около четверти века. В этой борьбе победа была долгое время на стороне Франции, которая не только отстояла свои новые учреждения, но и произвела целый переполох в самой Европе, принудив даже ее монархические правительства вступать в сделки с правительством, вышедшим из недр революции. В этот период не только была переделана политическая карта Европы, но и во внутренней жизни разных государств под прямым или косвенным влиянием Франции совершались крупные изменения. Вся новейшая западноевропейская история развивается в направлении, которое ей дал толчок, вышедший из Франции. Французская революция, можно сказать поэтому, разрушала не только старую Францию, но и вообще старую Европу.
Во Франции в эпоху просвещенного абсолютизма государственная власть продолжала держаться в общем старой
реакционной политики придворно-клерикального абсолютизма. Между тем, ни одно государство в такой мере не страдало внутренними противоречиями, как тогдашняя Франция, и нигде не было такой глубокой пропасти между общественным сознанием и общественными порядками, как опять-таки в этой стране. Королевская власть, выступив здесь на путь социальных реформ в духе культурных идей, нашла бы, несомненно, поддержку со стороны интеллигенции и буржуазии, но Бурбоны этого не сделали, и в середине XVIII в. общественное движение стало принимать характер, более или менее враждебный королевскому абсолютизму. И старые привилегированные сословия, и либеральная буржуазия одинаково начали видеть в этой власти узурпацию прав нации, и чем больше уходило времени, и вместе с этим все менее и менее было надежды на возможность реформы сверху, тем сильнее французское общество проникалось мыслью о необходимости полного политического преобразования. Перед глазами французов была английская конституция, теорию которой дал Монтескье в "Духе законов", а потом в качестве примера, которому они стали подражать, представилось им зрелище американской нации, учредившей у себя свободное государство. Английское и американское движения и были, действительно, антецедентами французской революции.
Собственно говоря, в трех странах западноевропейской культуры одержал победу в три разных периода новой истории политический протестантизм и воплотился в соответственные государственные формы политической свободы: раньше всего это произошло в Нидерландах, отложившихся от испанской монархии для образования самостоятельной. республики еще в конце XVI века; в конце следующего столетия то же начало взяло верх и в государственной жизни Англии, благодаря второй ее революции; менее чем сто лет спустя, и английские колонии в Америке, куда переселенцы принесли свободные учреждения родины и развили их далее на основах идей передового пуританизма XVII в., отложились от своей метрополии, нарушавшей их законные права, и образовали новую республику Соединенных
Штатов*. В XVIII в. для французов Англия и Америка сделались странами свободы, к которой они стали стремиться и у себя на родине. Известно, что английские философские и политические идеи повлияли на французскую литературу ХУШ в., и к этому нужно еще прибавить, что и сами французы тогдашнего времени любили ездить в Англию и прославляли ее внутреннюю свободу: только после американской войны за независимость, в которой Франция тоже принимала участие, они перенесли свои политические симпатии и на новую свободную нацию за Атлантическим океаном. В середине XVIII века Монтескье изобразил английскую конституцию как идеал устройства, наилучшим образом, по его мнению, обеспечивающего законную свободу, и хотя его политическое построение не вполне соответствовало действительным отношениям, существующим между английскими государственными властями, тем не менее, его теория о том, что свобода гражданина более всего обеспечивается разделением властей законодательной, исполнительной и судебной между тремя самостоятельными органами, сделалась своего рода политическим догматом. Еще большее впечатление произвела на французов американская революция. Колонисты, восставшие против метрополии, которая их притесняла, обратились ко всему цивилизованному миру с торжественной декларацией прав, основывая свое отложение от Англии на популярных в то время идеях философии естественного права, и французы поняли дело так, будто новое государство было обязано своим возникновением исключительно применению к жизни отвлеченных принципов.
Ее антецеденты и ее принципы и следствия
Понятно, что здесь мы не можем останавливаться на самом ходе событий в эту важную эпоху западноевропейской истории, но нам в этом очерке происхождения современного государства и общества на Западе и не это, конечно, нужно:
* Об этом подробнее в следующем очерке.
главное дело в том, чтобы выяснить то значение, которое французские события конца XVIII в. имеют для остальной Западной Европы в XIX в. Понятие старого порядка, о котором шла у нас речь выше, сложилось для обозначения политического и сословного строя, уничтоженного во Франции революцией. Задачею своею последняя поставила себе полную замену этого строя другим, основанным на принципах рационалистического естественного права, на идеях свободы и равенства. В 1789 г. французы хотели, чтобы прежний абсолютизм был заменен самоуправлением нации, а сословные привилегии уступили место бессословному гражданству. Таковы были основные стремления переворота 1789 года, но то же самое можно сказать и о других политических движениях того же самого характера с конца XVIII в. Эти принципы были запечатлены в целом ряде разного рода деклараций и конституций, изданием которых сопровождались обыкновенно эти политические движения. В данном отношении особенно интересно сравнить между собою французскую декларацию прав человека и гражданина, выработанную в 1879-91 гг., с соответственною частью германской конституции 1849 г. Это сравнение покажет нам, что и в начале, и в конце периода чисто политических революций мы имеем дело с одними и теми же принципами политической свободы и гражданского равенства. На протяжении 60 лет между 1789 и 1849 гг. совершился на Западе Европы целый ряд политических переворотов, но все они имеют один и тот же характер. Французская декларация прав человека и гражданина исходит из того общего положения, что "единственными причинами общественных бедствий и порчи правительств" являются "незнание, забвение или презрение прав человека", прав, которые декларация называет "естественными, не отчуждаемыми и священными". Выводы, какие могут быть сделаны из этих прав, декларация провозглашает простыми и бесспорными. "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах". Таков первый и основной принцип всей декларации. Права эти заключаются в "свободе, собственности, безопасности и сопротивлении угнетению", причем свобода определяется, как
"возможность делать все, что не вредит другому". Таким образом, поясняет декларация, "пользование каждого человека его естественными правами не имеет границ кроме тех, которые обеспечивают за другими членами общества пользование теми же правами". Несколькими специальными статьями устанавливаются разные виды индивидуальной свободы, т. е. личная неприкосновенность, свобода совести, свобода мысли, свобода слова и свобода печати. Собственность так же объявляется ненарушимым и священным правом, в силу чего никто не может быть ее лишаем, кроме случаев, когда того требует общественная надобность, да и то лишь под условием законного вознаграждения. Свободные личности должны пользоваться полным равенством перед законом: декларация допускает существование лишь таких общественных различий, которые основаны на общей пользе. "Закон должен быть равный для всех, имеет ли он целью защиту или наказание. Так как все граждане перед ним равны, то они должны быть одинаково допускаемы ко всем званиям, местам и общественным должностям по своим способностям и без иных различий, кроме существующих в их добродетели и талантах". Равным образом декларация говорила и о равномерном распределении налогов между гражданами сообразно с их средствами. Совокупности свободных граждан декларация отдавала, далее, верховную власть в государстве. "Принцип всей верховной власти находится существенным образом в нации. Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право лично или через представителей участвовать в издании законов", а также "право лично или чрез своих представителей определять необходимость общественных налогов, свободно на них соглашаться, следить за их употреблением, устанавливать их размер, основание раскладки. способ взимания и срок". Поэтому декларация объявляла, что "никакое учреждение, никакое лицо не может осуществлять власти, не происходящей прямо от нации", и что "общество имеет право требовать отчета у каждого публичного агента своей администрации".
Приблизительно те же самые принципы мы находим формулированными в том отделе германской конституции
1849 г., который носит заголовок "основные права немецкого народа". Подобно тому как декларация прав человека и гражданина объявляла свои принципы стоящими выше конституции, так и здесь провозглашалось, что упомянутые основные права должны "служить нормою для конституций отдельных немецких государств". В нескольких статьях конституция 1849 г. говорит, как и декларация 1791 г., о личной неприкосновенности и о разных видах индивидуальной свободы; в некоторых отношениях германская конституция только обстоятельнее своего прототипа, прибавляя, напр., особый параграф о праве народных собраний. Очень подробно говорится в конституции и о гражданском равенстве. "Перед законом нет различия сословий. Дворянство, как сословие, отменяется. Сословные привилегии уничтожаются. Немцы равны перед законом. Все титулы, поскольку они не соединены с какою-либо должностью, отменяются и не должны быть восстановляемы. Общественные должности одинаково доступны для всех, способных их занимать" и т. п. И в Германии конституция основывала государство на народном представительстве. "Каждое немецкое государство, гласит одна статья этого законодательного памятника, должно иметь конституцию с народным представительством. Министры ответственны перед народным представительством. Народное представительство имеет решающий голос в вопросах законодательства, налогов и государственного бюджета".
Мы видим, таким образом, почти полное совпадение между политическими принципами двух революций, отделенных одна от другой более, чем полувеком. В обоих случаях исходный пункт один и тот же - идея свободной личности, равноправной с другими личностями и подчиняющейся лишь закону как выражению общей воли. Раз каждая отдельная личность свободна, то и народ, как совокупность подобных личностей, должен управляться сам собою. Следовательно, вся рассматриваемая нами политическая программа может быть выражена в трех принципах: личная свобода, бессословное гражданство, народное самоуправление. Это самоуправление осуществляется
посредством представительных учреждений, которые делаются на Западе главною целью политической борьбы со стороны защитников индивидуальной свободы и гражданского равенства. Представительные учреждения не были новостью в истории западноевропейского государства, потому что возникли еще в средние века, но между старыми и новыми учреждениями этого характера есть большая разница: средневековое представительство было сословным, в соответствии с сословным строем общества, тогда как представительство новое является, по крайней мере, в теории представительством национальным, общенародным. В истории французской революции можно отметить весьма определенно момент, когда произошла замена одного политического принципа другим. Именно 17 июня 1789 года сословные генеральные штаты превратились в бессословное национальное собрание, и это превращение в истории представительных учреждений было концом одного периода и началом другого, хотя уже раньше английский парламент утратил следы своего сословного происхождения, а начало сословности продолжало еще жить и позднее в немецких представительных учреждениях XIX в. Сословное представительство возможно только в обществе, расчлененном на сословия, но дело именно в том и заключается, что французская революция положила конец сословным привилегиям во имя идеи гражданского равенства. И в этом последнем отношении мы можем указать на дату, когда сразу рухнул весь социальный феодализм, и на его развалинах основано было бессословное гражданство. Как известно, это произошло в знаменитом ночном заседании четвертого августа 1789 г. Решения, принятые в этом заседании представителями французского народа, для социальных отношений имели тот же смысл, какой в политической области получило постановление 17 июня. Впоследствии эти решения вошли в состав конституции 1791 г., которая на первых же строках своих объявляла "бесповоротно уничтоженными все учреждения, оскорблявшие свободу и равенство прав": "нет больше, читаем мы в этой конституции, ни дворянства, ни пэрства, ни наследственных отличий, ни сословного разделения, ни феодаль
ного режима, ни патримониальной юстиции, ни каких-либо титулов, званий и прерогатив, из всего этого возникающих, ни каких-либо рыцарских орденов, корпораций и украшений, для которых требовались бы доказательства дворянства или которые предполагали бы неравенство рождения". Поэтому далее прямо заявлялось., что впредь во Франции будет существовать только одно состояние граждан (1'etatdes citoyens). Мы видели, что аналогичное постановление было включено и в германское уложение 1849 г. Естественными правами всех граждан декларация 1791 г. признавала одинаковое для всех право занимать разные государственные и общественные должности, равномерность распределения между гражданами налогов и общую подсудность одним и тем же уголовным законам.
В это состояние граждан вследствие этого пересмотра вступили во Франции и те общественные классы, которые ранее вообще не считались полноправными гражданами государства и даже были лишены самых элементарных прав свободных людей. В таком положении находилась в дореволюционной Франции почти вся масса сельского населения. Правда, число крепостных здесь было сравнительно с некоторыми другими континентальными странами очень небольшое, но и свободная часть крестьянства все еще продолжала находиться под властью привилегированных землевладельцев духовного и светского звания. Поземельная собственность, находившаяся в руках непривилегированных сословий, тоже не была свободна, так как и на нее распространялись известные права привилегированных землевладельцев. Мало того: неравенство, существовавшее между лицами, переносилось и на самые земли, тоже делившиеся на благородные и подлые. Освобождая личность крестьянина, новый закон вместе с этим освобождал его собственность; установляя равенство между людьми, он установлял равенство и между землями. Вообще нужно сказать, что и другие политические движения с конца прошлого века в большинстве случаев были связаны с историей крестьянского вопроса там, где продолжали существовать феодальные порядки и крепостничество. Окончательная ликвидация