Страница:
Русская зима казалась Калокиру бесконечной. Вьюги сменялись ясными морозными днями, когда солнце ослепительно блестело и снег зло поскрипывал под сапогами. Потом снова начинались снегопады, обрушивавшие на город огромное количество снега. Сугробы поднялись до половины частокола, плоские кровли жилищ стонали под тяжестью снежных шапок. Посольские чиновники, переводчики и слуги отяжелели от безделья и обильной пищи, двигались раздражающе медлительно, вперевалку, выставив вперед тугие животы. Из Константинополя не приходило никаких вестей. То ли император Никифор Фока забыл о своем посольстве, то ли гонцы не могли преодолеть трудности зимнего пути. От столицы империи до устья Борисфена[28] 3800 стадий бурного моря, а дальше почти столько же сухопутной дороги по печенежским степям, не менее опасной.
Как-то неожиданно, сразу после мартовских снегопадов, пришла дружная весна. За окнами повисли сосульки. Звонко застучали по крышам капели. С глухим гулом и шорохом тронулся лед на Днепре. С первыми ладьями, приставшими к Подолу, пришла долгожданная весть: князь Святослав возвращается в Киев.
Наконец-то!
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Как-то неожиданно, сразу после мартовских снегопадов, пришла дружная весна. За окнами повисли сосульки. Звонко застучали по крышам капели. С глухим гулом и шорохом тронулся лед на Днепре. С первыми ладьями, приставшими к Подолу, пришла долгожданная весть: князь Святослав возвращается в Киев.
Наконец-то!
Глава 2
Немногие знали, что последнее полюдье князя Святослава было необычным. Объезжая погосты и собирая дани, князь одновременно производил смотры воинов, которые весной отправятся в поход.
Опытные мужи, уже побывавшие на войне, и полные молодого задора отроки выстраивались перед князем, и он придирчиво осматривал оружие, кольчуги, щиты. Если у кого-нибудь не оказывалось доспехов, князь строго выговаривал старейшинам. Сородичи обязаны полностью снарядить воина. Воины должны думать не о снаряжении, а о ратном учении, потому что ратник, даже вооруженный лучшим образом, бессилен против опытного противника, если не умеет искусно владеть оружием и сражаться в строю.
С новонабранными воинами оставались на погостах княжие мужи и дружинники – учить ратному делу. Никогда еще не бывало, чтобы воины расставались с семьями и привычными занятиями задолго до похода и жили в особых избах, будто дружинники, а этой зимой было так. Старейшинам было велено приносить воинам все необходимое – хлеб, мясо, мед и уксус – и не занимать их работой.
Тяжким бременем легли военные расходы на родовые общины, но возражать никто не осмеливался: князь Святослав был суров и непреклонен.
Небывалое, великое дело было задумано Святославом: создать общерусское войско. Не ополчение смердов и горожан, грозное разве что своей многочисленностью, а именно войско, хорошо и единообразно вооруженное, обученное сражаться строем, объединенное единой волей полководца и послушное, как меч в опытных руках.
Калокир глубоко ошибался, что делится с руссами совершенно неизвестными им военными тайнами. Русские воеводы и без него уже знали многое о византийском войске и флоте от купцов, ежегодно ездивших в Царьград и подолгу живших там, от варягов-наемников, служивших в императорской гвардии, от своих соплеменников, проданных печенегами или хазарами в рабство греческим судовладельцам и бежавших из плена. Еще живы были старые дружинники князя Игоря, когда-то сражавшиеся с всадниками-катафрактами среди зеленых холмов Фракии. Соединенные вместе и осмысленные, эти знания позволили найти оружие против опасной византийской конницы.
Сомкнутый строй тяжелой пехоты, прикрытой длинными щитами! Глубокий строй, о который, как о каменную стену, разобьются волны катафрактов!
Отдельные звенья будущего железного строя выковывались мужами князя Святослава в древлянских лесах, на промерзших до дна болотах на землях кривичей, среди поселков уличей и тиверцев, на льду новгородских озер.
Выковывались, невидимые для чужого любопытного взгляда, чтобы весной соединиться в единую рать, которой не одолеть византийским мечам.
Но пока об этом знали немногие доверенные мужи, а истинный размах приготовлений представлял только сам Святослав. Даже всевидящий Калокир, зимовавший в столице руссов, не догадывался, что подготовка к походу уже завершается, что князь давно принял решение, которое посол ожидает с нетерпеньем и тревогой…
Князь Святослав знал, что византийские полководцы предпочитают фланговые удары, хитроумные обходы, неожиданные нападения из засад, и искал противоядие. Было решено, что вместе с пешими ратями на Дунай пойдет многочисленная конница, способная оградить войско от внезапных нападений, обрубить железные клинья катафракторных полков, нацеленные в спину пехотному строю. Конницы потребуется много, очень много. Опытные в переговорах со степняками воеводы отправились к печенегам и венграм, чтобы звать их на помощь. А когда посольства возвратились в Киев с обнадеживающими вестями, князь Святослав приказал позвать Калокира.
Искусство кланяться – одно из наиважнейших достоинств придворного. Но князь руссов не оценил изящества Калокира. Он угрюмо и нетерпеливо смотрел, как мечется по избе византийский посол, приседая и притопывая красными сапожками, потом хлопнул ладонью по скамье рядом с собой:
"Садись!"
Калокир осторожно присел. Святослав в упор разглядывал грека немигающими синими глазами. Видно, ему что-то не понравилось в облике Калокира, и он недовольно сдвинул брови, криво усмехнулся. Проговорил негромко, холодно:
– Бояре поведали мне, зачем ты приехал. Повторять посольских речей не будем. Слова, как вода, протекают между пальцами. Союз скрепляется не словами, а железом и кровью. Золота ты привез мало. На твое золото не соберешь и четырех тысяч добрых воинов[29], а потребуются десятки тысяч.
Остальное золото мы возьмем сами. Царю Никифору нет дела до дунайских земель! Если согласен, посылай гонца в Царьград. Передашь царю: "Русь идет!"
Калокир склонился в глубоком поклоне. А когда поднял голову, князя рядом не было. Неслышно ступая мягкими, без каблуков, сапогами, Святослав шел к двери. Обернулся, поманил пальцем, приглашая посла следовать за собой.
– Погляди войско, чтоб знал, с чем иду на Дунай…
Заревели трубы. Между шатров и шалашей замелькали одетые в кольчуги воины. Немыслимо быстро поперек поляны вытянулся строгий железный строй.
Прикрываясь длинными щитами, руссы стояли стеной, и лишь по шевеленью длинных копий можно было догадаться, насколько глубок этот строй. В клубах пыли на фланги выезжали конные дружины. Еще раз заревели трубы, и войско замерло, готовое ринуться в сечу.
…В Киев патриций Калокир вернулся поздно вечером, но еще долго в его окнах горел свет: он сочинял верноподданное послание своему императору. Пробегал глазами написанное, рвал испорченные листы и расшвыривал по ковру, снова писал. Тайная тревога не должна просочиться в послание ни словом, ни намеком. Император Никифор Фока должен торжествовать: хитроумный план столкнуть Русь и Болгарию удался…
Подготовку к большому походу невозможно долго сохранять в тайне.
Венгры, ободренные союзом с князем Святославом, в марте 968 года напали на византийские владения, разгромили под Фессалоникой доместика запада и взяли много пленных. В Болгарии это нападение расценили как начало войны, и в июне в Константинополь приехало посольство царя Петра – просить защиты от венгров и печенегов, опасно придвинувшихся к Дунаю, и от руссов, которые, по слухам, вышли из своих лесов.
Император Никифор Фока принял послов благосклонно, почтил торжественным пиром, на котором болгары сидели выше, чем епископ Лиутпранд, посол германского императора. Если бы болгарские послы знали, что почти одновременно в гавань Константинополя приплыли русские корабли и тоже были встречены как друзья и союзники…
Но византийцы умели хранить свои тайны. Ни послы о русских кораблях, ни руссы о болгарском посольстве так ничего и не узнали. Никифор Фока был удовлетворен: оба уверенные в благорасположении Византии, царь Петр и князь Святослав не станут уклоняться от войны.
Войско князя Святослава двинулось к Дунаю на ладьях и на конях, повторяя маршрут второго похода Игоря Старого. В причерноморских степях к русским дружинам присоединились печенеги.
Царь Петр действительно не стал уклоняться от войны. Он начал собирать войско, чтобы преградить дорогу руссам и печенегам.
А император Никифор Фока, будто бы в неведении о надвигавшихся военных событиях, отправился с катафрактами в Малую Азию, где защитники Антиохии продолжали отбивать приступы византийского осадного войска и дерзко нападали отрядами легкой конницы на обозы.
Фигуры были расставлены на доске. Каждый из правителей считал, что именно он будет диктовать правила игры.
Опытные мужи, уже побывавшие на войне, и полные молодого задора отроки выстраивались перед князем, и он придирчиво осматривал оружие, кольчуги, щиты. Если у кого-нибудь не оказывалось доспехов, князь строго выговаривал старейшинам. Сородичи обязаны полностью снарядить воина. Воины должны думать не о снаряжении, а о ратном учении, потому что ратник, даже вооруженный лучшим образом, бессилен против опытного противника, если не умеет искусно владеть оружием и сражаться в строю.
С новонабранными воинами оставались на погостах княжие мужи и дружинники – учить ратному делу. Никогда еще не бывало, чтобы воины расставались с семьями и привычными занятиями задолго до похода и жили в особых избах, будто дружинники, а этой зимой было так. Старейшинам было велено приносить воинам все необходимое – хлеб, мясо, мед и уксус – и не занимать их работой.
Тяжким бременем легли военные расходы на родовые общины, но возражать никто не осмеливался: князь Святослав был суров и непреклонен.
Небывалое, великое дело было задумано Святославом: создать общерусское войско. Не ополчение смердов и горожан, грозное разве что своей многочисленностью, а именно войско, хорошо и единообразно вооруженное, обученное сражаться строем, объединенное единой волей полководца и послушное, как меч в опытных руках.
Калокир глубоко ошибался, что делится с руссами совершенно неизвестными им военными тайнами. Русские воеводы и без него уже знали многое о византийском войске и флоте от купцов, ежегодно ездивших в Царьград и подолгу живших там, от варягов-наемников, служивших в императорской гвардии, от своих соплеменников, проданных печенегами или хазарами в рабство греческим судовладельцам и бежавших из плена. Еще живы были старые дружинники князя Игоря, когда-то сражавшиеся с всадниками-катафрактами среди зеленых холмов Фракии. Соединенные вместе и осмысленные, эти знания позволили найти оружие против опасной византийской конницы.
Сомкнутый строй тяжелой пехоты, прикрытой длинными щитами! Глубокий строй, о который, как о каменную стену, разобьются волны катафрактов!
Отдельные звенья будущего железного строя выковывались мужами князя Святослава в древлянских лесах, на промерзших до дна болотах на землях кривичей, среди поселков уличей и тиверцев, на льду новгородских озер.
Выковывались, невидимые для чужого любопытного взгляда, чтобы весной соединиться в единую рать, которой не одолеть византийским мечам.
Но пока об этом знали немногие доверенные мужи, а истинный размах приготовлений представлял только сам Святослав. Даже всевидящий Калокир, зимовавший в столице руссов, не догадывался, что подготовка к походу уже завершается, что князь давно принял решение, которое посол ожидает с нетерпеньем и тревогой…
Князь Святослав знал, что византийские полководцы предпочитают фланговые удары, хитроумные обходы, неожиданные нападения из засад, и искал противоядие. Было решено, что вместе с пешими ратями на Дунай пойдет многочисленная конница, способная оградить войско от внезапных нападений, обрубить железные клинья катафракторных полков, нацеленные в спину пехотному строю. Конницы потребуется много, очень много. Опытные в переговорах со степняками воеводы отправились к печенегам и венграм, чтобы звать их на помощь. А когда посольства возвратились в Киев с обнадеживающими вестями, князь Святослав приказал позвать Калокира.
Искусство кланяться – одно из наиважнейших достоинств придворного. Но князь руссов не оценил изящества Калокира. Он угрюмо и нетерпеливо смотрел, как мечется по избе византийский посол, приседая и притопывая красными сапожками, потом хлопнул ладонью по скамье рядом с собой:
"Садись!"
Калокир осторожно присел. Святослав в упор разглядывал грека немигающими синими глазами. Видно, ему что-то не понравилось в облике Калокира, и он недовольно сдвинул брови, криво усмехнулся. Проговорил негромко, холодно:
– Бояре поведали мне, зачем ты приехал. Повторять посольских речей не будем. Слова, как вода, протекают между пальцами. Союз скрепляется не словами, а железом и кровью. Золота ты привез мало. На твое золото не соберешь и четырех тысяч добрых воинов[29], а потребуются десятки тысяч.
Остальное золото мы возьмем сами. Царю Никифору нет дела до дунайских земель! Если согласен, посылай гонца в Царьград. Передашь царю: "Русь идет!"
Калокир склонился в глубоком поклоне. А когда поднял голову, князя рядом не было. Неслышно ступая мягкими, без каблуков, сапогами, Святослав шел к двери. Обернулся, поманил пальцем, приглашая посла следовать за собой.
– Погляди войско, чтоб знал, с чем иду на Дунай…
Заревели трубы. Между шатров и шалашей замелькали одетые в кольчуги воины. Немыслимо быстро поперек поляны вытянулся строгий железный строй.
Прикрываясь длинными щитами, руссы стояли стеной, и лишь по шевеленью длинных копий можно было догадаться, насколько глубок этот строй. В клубах пыли на фланги выезжали конные дружины. Еще раз заревели трубы, и войско замерло, готовое ринуться в сечу.
…В Киев патриций Калокир вернулся поздно вечером, но еще долго в его окнах горел свет: он сочинял верноподданное послание своему императору. Пробегал глазами написанное, рвал испорченные листы и расшвыривал по ковру, снова писал. Тайная тревога не должна просочиться в послание ни словом, ни намеком. Император Никифор Фока должен торжествовать: хитроумный план столкнуть Русь и Болгарию удался…
Подготовку к большому походу невозможно долго сохранять в тайне.
Венгры, ободренные союзом с князем Святославом, в марте 968 года напали на византийские владения, разгромили под Фессалоникой доместика запада и взяли много пленных. В Болгарии это нападение расценили как начало войны, и в июне в Константинополь приехало посольство царя Петра – просить защиты от венгров и печенегов, опасно придвинувшихся к Дунаю, и от руссов, которые, по слухам, вышли из своих лесов.
Император Никифор Фока принял послов благосклонно, почтил торжественным пиром, на котором болгары сидели выше, чем епископ Лиутпранд, посол германского императора. Если бы болгарские послы знали, что почти одновременно в гавань Константинополя приплыли русские корабли и тоже были встречены как друзья и союзники…
Но византийцы умели хранить свои тайны. Ни послы о русских кораблях, ни руссы о болгарском посольстве так ничего и не узнали. Никифор Фока был удовлетворен: оба уверенные в благорасположении Византии, царь Петр и князь Святослав не станут уклоняться от войны.
Войско князя Святослава двинулось к Дунаю на ладьях и на конях, повторяя маршрут второго похода Игоря Старого. В причерноморских степях к русским дружинам присоединились печенеги.
Царь Петр действительно не стал уклоняться от войны. Он начал собирать войско, чтобы преградить дорогу руссам и печенегам.
А император Никифор Фока, будто бы в неведении о надвигавшихся военных событиях, отправился с катафрактами в Малую Азию, где защитники Антиохии продолжали отбивать приступы византийского осадного войска и дерзко нападали отрядами легкой конницы на обозы.
Фигуры были расставлены на доске. Каждый из правителей считал, что именно он будет диктовать правила игры.
Глава 3
У императора Никифора Фоки, автора известного трактата "О сшибках с неприятелями", не было читателя более внимательного и благодарного, чем болгарский царь Петр. Петр искренне уверовал, что византийцы достигли наивысшего совершенства в искусстве войны и что нужно лишь перенять это искусство, чтобы стать непобедимым.
Законы войны были изложены императором Никифором в словах значительных и уверенных, как поступь панцирных византийских полков, и потому казались незыблемыми.
Вторжению неприятельского войска всегда должны предшествовать действия легких отрядов конницы, которые занимают дороги и броды, выставляют стражу на вершинах холмов и в иных возвышенных местах, чтобы держать страну под неослабным наблюдением и собирать сведения, необходимые для полководца. Решительные действия можно начинать, когда о неприятеле известно все до конца и когда условия явно благоприятнее, чем были вчера и чем будут завтра. Поэтому достаточно вовремя поставить у границы значительное войско, чтобы неприятель устрашился или, самое малое, – отложил вторжение. Разве допустимо, чтобы полководец бросился очертя голову в незнакомую страну, не представляя даже, какое войско ему противостоит?!
Царь Петр, успевший собрать под своими знаменами почти тридцать тысяч воинов, без особой тревоги выслушивал донесения стражи о движении по Дунаю ладей руссов. Еще меньше беспокойства вызывали у него печенежские кочевья, медленно ползущие в клубах пыли по другому берегу реки.
Неподалеку от Переяславца, богатого торгового города на острове Балта в дельте Дуная, царь Петр вывел свое воинство на берег реки, опередив русские ладьи, которые неторопливо поднимались вверх по течению. На просторном лугу, полого спускавшемся к воде, встали дружины кметей, болярские конные отряды, пешие рати придунайских городов. Воинов было много, но царь Петр приказал намеренно растянуть строй и перед каждой дружиной поднять не по одному, а по несколько стягов, чтобы войско показалось руссам еще более многочисленным. Царь не хотел сражения. Пусть руссы, увидев многолюдность войска и его готовность к битве, уйдут сами.
Он не будет преследовать их или чем-нибудь вредить князю Святославу. В народе нет ненависти к руссам, а с некоторыми из племен руссов, например с уличами и тиверцами, болгары были дружны. Да! Да! Пусть руссы свободно уходят!
Русские ладьи, выплывавшие из-за островов, словно в нерешительности сгрудились посередине реки. Гребцы едва шевелили веслами, только чтобы суда не сносило течением.
Царь Петр, одетый, как для торжественного приема, в пышную мантию, пурпурную царскую шапку, вышитую золотом и осыпанную жемчугом, и красные сандалии, снисходительно бросил Георгию Сурсувулу:
– Теперь руссы повернут обратно или сойдут на другой берег. Ни один благоразумный полководец не решится высаживаться на виду у неприятельского войска!
Седобородый Сурсувул важно кивнул, соглашаясь. Сказанное царем было очевидно. Высаживаться на берег перед лицом грозного войска неблагоразумно, ни один великий полководец древности так не поступал.
Поэтому сейчас руссы отступят, а потом долгие недели будут посылать через Дунай переодетых лазутчиков и отряды легкой конницы, чтобы найти уязвимое место в обороне царя Петра. Первую сшибку царь Петр выиграл по всем правилам военного искусства!
Но предугадать неожиданности войны можно лишь тогда, когда оба противника руководствуются одинаковыми правилами. Князь Святослав был достаточно осведомлен о византийской тактике, но он хорошо запомнил мудрые слова, когда-то сказанные его матерью Ольгой: "Удивить – значит победить!"
Если по византийским правилам войны, которым, как говорили верные люди, царь Петр верит неукоснительно, судовой рати руссов следовало бы отступить, значит, нужно сделать наоборот!
И князь Святослав приказал высаживаться на берег. Недоумение знатока правил византийской тактики Калокира только укрепило уверенность Святослава в правильности решения.
Ладьи врезались острыми носами в песчаный берег. Руссы выбегали на луг и тотчас выстраивались рядами, составляя из щитов неодолимую стену.
Под ее прикрытием, в безопасности от стрел и дротиков, вставали другие воины. Русский строй увеличивался на глазах, становился глубоким и плотным, как македонская фаланга.
Когда опомнившийся Петр двинул вперед болярскую конницу, всадники даже не доскакали до линии красных русских щитов и принялись заворачивать коней. Тогда вперед пошли сами руссы – тяжелым мерным шагом, от которого, казалось, вздрагивает земля. Не то стон, не то горестный тысячеголосый вздох пронесся над полем битвы: руссы сошлись с пехотой царя Петра и начали теснить ее. А через Дунай спешили к месту битвы большие плоты с конницей. Царь Петр с ужасом понял, что если всадники князя Святослава успеют окружить войско, то это будет не просто поражение, это будет конец – погибнут все, кого он так опрометчиво привел на дунайский берег…
Царь Петр приказал трубачам подать сигнал к отступлению.
Но они опоздали, эти багроволицые, надменные царские трубачи в нарядных кафтанах, с серебряными трубами. Бегство началось раньше, чем они поднесли трубы к губам.
Нахлестывая коней, уносились прочь болярские дружины. Врассыпную бежали ополченцы, бросая в траву копья. Царские телохранители посадили своего повелителя в крытую повозку, запряженную четверкой сильных коней, и быстро повезли через толпу обезумевших, отчаянно вопящих людей к доростольской дороге.
Бегущих преследовали печенеги на лохматых низкорослых лошадках. А руссы, вложив мечи в ножны, вернулись к своим ладьям.
Князь Святослав медленно пошел по лугу, время от времени поднимая руку в железной рукавице – отвечал на приветствия дружинников. Постоял с непокрытой головой возле павших, что лежали рядком возле самой воды, закрытые до подбородков плащами.
Не было после ни тризны, ни почестного пира – князь приказал садиться в ладьи. Отпущенные болгарские пленники, боязливо оглядываясь на свирепых печенегов, толпой побежали к лесу. Они уносили с собой не только удивление перед неодолимой силой руссов, но и обнадеживающие слова князя Святослава:
"Расскажите всем, что воюю не с болгарами, которые суть тоже славянского корня, но с царем Петром и его советниками!"
Слова эти многое объясняют.
Восемьдесят крепостей построил когда-то римский император Юстиниан, чтобы обезопасить свою дунайскую провинцию Мизию. Стояли эти крепости вдоль всей реки и в отдалении от нее, на перекрестках больших дорог.
Простояли они почти половину тысячелетия, устрашая врагов.
Все восемьдесят крепостей на Дунае и в задунайских землях взял князь Святослав за лето и осень 968 года, поражая врагов и союзников стремительностью переходов, яростью скоротечных приступов. И… неожиданным милосердием!
Победное шествие князя Святослава по болгарской земле не сопровождалось убийствами, грабежами и разрушением городов. Обосновавшись в Переяславце, князь Святослав был готов принять вассальные обязательства болгарских кметей и боляр, оставить в неприкосновенности внутренние порядки страны, чтобы продолжать совместную войну со злейшим врагом русских и болгар – с Византийской империей.
Однако именно такой оборот дела меньше всего устраивал Никифора Фоку.
Император не без оснований полагал, что теперь главное – удалить князя Святослава из Болгарии. Царь Петр был бы рад помочь в этом, но оказался бессилен. От него отшатнулись собственные подданные. Приходилось думать о безопасности границ империи, и Никифор Фока набирал новые отряды стратиотов, увеличил численность конных полков, приказал расставить метательные орудия на стенах Константинополя. Через Босфор на столбах была протянута тяжелая железная цепь, один конец которой был прикреплен к башне, называемой "Кентинариос"[30], а другой – к башне Галатской крепости на противоположном берегу пролива. Подобных оборонительных мероприятий не помнили в византийской столице.
Старый паракимомен евнух Василий, в свое время немало способствовавший воцарению полководца Никифора Фоки, еще раз доказал свою полезность и верность. Люди паракимомена Василия пробрались в степи между Доном и Днепром и уговорили тамошних печенежских вождей напасть на Киев.
Сколько золота и драгоценных тканей они передали вождям в уплату за поход, знал только евнух Василий, принявший на себя посольские расходы. Он мог это сделать, потому что богатства, полученные от нескольких императоров, все равно невозможно было растратить за одну жизнь, так они были велики.
Весной 969 года печенежские орды двинулись на Киев.
Так был зажжен пожар за спиной князя Святослава, вынудивший воинственного князя приостановить победоносное шествие к византийским границам и поспешить на выручку собственной столицы.
Законы войны были изложены императором Никифором в словах значительных и уверенных, как поступь панцирных византийских полков, и потому казались незыблемыми.
Вторжению неприятельского войска всегда должны предшествовать действия легких отрядов конницы, которые занимают дороги и броды, выставляют стражу на вершинах холмов и в иных возвышенных местах, чтобы держать страну под неослабным наблюдением и собирать сведения, необходимые для полководца. Решительные действия можно начинать, когда о неприятеле известно все до конца и когда условия явно благоприятнее, чем были вчера и чем будут завтра. Поэтому достаточно вовремя поставить у границы значительное войско, чтобы неприятель устрашился или, самое малое, – отложил вторжение. Разве допустимо, чтобы полководец бросился очертя голову в незнакомую страну, не представляя даже, какое войско ему противостоит?!
Царь Петр, успевший собрать под своими знаменами почти тридцать тысяч воинов, без особой тревоги выслушивал донесения стражи о движении по Дунаю ладей руссов. Еще меньше беспокойства вызывали у него печенежские кочевья, медленно ползущие в клубах пыли по другому берегу реки.
Неподалеку от Переяславца, богатого торгового города на острове Балта в дельте Дуная, царь Петр вывел свое воинство на берег реки, опередив русские ладьи, которые неторопливо поднимались вверх по течению. На просторном лугу, полого спускавшемся к воде, встали дружины кметей, болярские конные отряды, пешие рати придунайских городов. Воинов было много, но царь Петр приказал намеренно растянуть строй и перед каждой дружиной поднять не по одному, а по несколько стягов, чтобы войско показалось руссам еще более многочисленным. Царь не хотел сражения. Пусть руссы, увидев многолюдность войска и его готовность к битве, уйдут сами.
Он не будет преследовать их или чем-нибудь вредить князю Святославу. В народе нет ненависти к руссам, а с некоторыми из племен руссов, например с уличами и тиверцами, болгары были дружны. Да! Да! Пусть руссы свободно уходят!
Русские ладьи, выплывавшие из-за островов, словно в нерешительности сгрудились посередине реки. Гребцы едва шевелили веслами, только чтобы суда не сносило течением.
Царь Петр, одетый, как для торжественного приема, в пышную мантию, пурпурную царскую шапку, вышитую золотом и осыпанную жемчугом, и красные сандалии, снисходительно бросил Георгию Сурсувулу:
– Теперь руссы повернут обратно или сойдут на другой берег. Ни один благоразумный полководец не решится высаживаться на виду у неприятельского войска!
Седобородый Сурсувул важно кивнул, соглашаясь. Сказанное царем было очевидно. Высаживаться на берег перед лицом грозного войска неблагоразумно, ни один великий полководец древности так не поступал.
Поэтому сейчас руссы отступят, а потом долгие недели будут посылать через Дунай переодетых лазутчиков и отряды легкой конницы, чтобы найти уязвимое место в обороне царя Петра. Первую сшибку царь Петр выиграл по всем правилам военного искусства!
Но предугадать неожиданности войны можно лишь тогда, когда оба противника руководствуются одинаковыми правилами. Князь Святослав был достаточно осведомлен о византийской тактике, но он хорошо запомнил мудрые слова, когда-то сказанные его матерью Ольгой: "Удивить – значит победить!"
Если по византийским правилам войны, которым, как говорили верные люди, царь Петр верит неукоснительно, судовой рати руссов следовало бы отступить, значит, нужно сделать наоборот!
И князь Святослав приказал высаживаться на берег. Недоумение знатока правил византийской тактики Калокира только укрепило уверенность Святослава в правильности решения.
Ладьи врезались острыми носами в песчаный берег. Руссы выбегали на луг и тотчас выстраивались рядами, составляя из щитов неодолимую стену.
Под ее прикрытием, в безопасности от стрел и дротиков, вставали другие воины. Русский строй увеличивался на глазах, становился глубоким и плотным, как македонская фаланга.
Когда опомнившийся Петр двинул вперед болярскую конницу, всадники даже не доскакали до линии красных русских щитов и принялись заворачивать коней. Тогда вперед пошли сами руссы – тяжелым мерным шагом, от которого, казалось, вздрагивает земля. Не то стон, не то горестный тысячеголосый вздох пронесся над полем битвы: руссы сошлись с пехотой царя Петра и начали теснить ее. А через Дунай спешили к месту битвы большие плоты с конницей. Царь Петр с ужасом понял, что если всадники князя Святослава успеют окружить войско, то это будет не просто поражение, это будет конец – погибнут все, кого он так опрометчиво привел на дунайский берег…
Царь Петр приказал трубачам подать сигнал к отступлению.
Но они опоздали, эти багроволицые, надменные царские трубачи в нарядных кафтанах, с серебряными трубами. Бегство началось раньше, чем они поднесли трубы к губам.
Нахлестывая коней, уносились прочь болярские дружины. Врассыпную бежали ополченцы, бросая в траву копья. Царские телохранители посадили своего повелителя в крытую повозку, запряженную четверкой сильных коней, и быстро повезли через толпу обезумевших, отчаянно вопящих людей к доростольской дороге.
Бегущих преследовали печенеги на лохматых низкорослых лошадках. А руссы, вложив мечи в ножны, вернулись к своим ладьям.
Князь Святослав медленно пошел по лугу, время от времени поднимая руку в железной рукавице – отвечал на приветствия дружинников. Постоял с непокрытой головой возле павших, что лежали рядком возле самой воды, закрытые до подбородков плащами.
Не было после ни тризны, ни почестного пира – князь приказал садиться в ладьи. Отпущенные болгарские пленники, боязливо оглядываясь на свирепых печенегов, толпой побежали к лесу. Они уносили с собой не только удивление перед неодолимой силой руссов, но и обнадеживающие слова князя Святослава:
"Расскажите всем, что воюю не с болгарами, которые суть тоже славянского корня, но с царем Петром и его советниками!"
Слова эти многое объясняют.
Восемьдесят крепостей построил когда-то римский император Юстиниан, чтобы обезопасить свою дунайскую провинцию Мизию. Стояли эти крепости вдоль всей реки и в отдалении от нее, на перекрестках больших дорог.
Простояли они почти половину тысячелетия, устрашая врагов.
Все восемьдесят крепостей на Дунае и в задунайских землях взял князь Святослав за лето и осень 968 года, поражая врагов и союзников стремительностью переходов, яростью скоротечных приступов. И… неожиданным милосердием!
Победное шествие князя Святослава по болгарской земле не сопровождалось убийствами, грабежами и разрушением городов. Обосновавшись в Переяславце, князь Святослав был готов принять вассальные обязательства болгарских кметей и боляр, оставить в неприкосновенности внутренние порядки страны, чтобы продолжать совместную войну со злейшим врагом русских и болгар – с Византийской империей.
Однако именно такой оборот дела меньше всего устраивал Никифора Фоку.
Император не без оснований полагал, что теперь главное – удалить князя Святослава из Болгарии. Царь Петр был бы рад помочь в этом, но оказался бессилен. От него отшатнулись собственные подданные. Приходилось думать о безопасности границ империи, и Никифор Фока набирал новые отряды стратиотов, увеличил численность конных полков, приказал расставить метательные орудия на стенах Константинополя. Через Босфор на столбах была протянута тяжелая железная цепь, один конец которой был прикреплен к башне, называемой "Кентинариос"[30], а другой – к башне Галатской крепости на противоположном берегу пролива. Подобных оборонительных мероприятий не помнили в византийской столице.
Старый паракимомен евнух Василий, в свое время немало способствовавший воцарению полководца Никифора Фоки, еще раз доказал свою полезность и верность. Люди паракимомена Василия пробрались в степи между Доном и Днепром и уговорили тамошних печенежских вождей напасть на Киев.
Сколько золота и драгоценных тканей они передали вождям в уплату за поход, знал только евнух Василий, принявший на себя посольские расходы. Он мог это сделать, потому что богатства, полученные от нескольких императоров, все равно невозможно было растратить за одну жизнь, так они были велики.
Весной 969 года печенежские орды двинулись на Киев.
Так был зажжен пожар за спиной князя Святослава, вынудивший воинственного князя приостановить победоносное шествие к византийским границам и поспешить на выручку собственной столицы.
Глава 4
Над степью летели стяги – багряные и голубые, туго вытянутые встречным ветром. Сотня за сотней, как полноводная река, катилась дружинная конница по теплой и влажной земле, легко и неслышно. Вои в остроконечных шлемах вели в поводу запасных коней. Размашистой рысью бежали вьючные лошади, и трудно было разобрать, где кончается дружинный строй, а где начинаются обозы – и там и тут одинаково быстрыми были всадники и кони, только впереди на одного всадника приходилось два коня, а во вьючном обозе – десять.
Уже сам по себе этот стремительный бросок через степи был подвигом, на который способно лишь закаленное в дальних походах войско. В один дневной переход князя Святослава легко укладывалось по три обычных перехода[31], но князь продолжал торопить воевод. Его подгоняли тревожные и укоризненные слова киевских вечников: «Ты, княже, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою землю покинул. А нас чуть не взяли печенеги. Если не придешь и не защитишь, то возьмут нас. Неужели тебе не жаль отчины, старой матери, детей своих?»
Правда, как понял Святослав из рассказа гонца, непосредственная угроза Киеву почти миновала.
Город, в котором заперлась княгиня Ольга со своими внуками Ярополком, Олегом и Владимиром, печенеги осаждали великой силой. Горожане изнемогали от голода и жажды. Нельзя было даже послать гонца за помощью к воеводе Претичу, который стоял с ладьями на другом берегу Днепра и не знал, что город вот-вот падет. На торговой площади собрались отчаявшиеся киевляне.
"Нет ли кого, кто мог бы перебраться на ту сторону Днепра и позвать помощь?" – взывали к народу старцы градские. Ответом было безнадежное молчание. Слишком плотно обложили Киев печенеги, и казалось невозможным пробраться через их станы. Тогда один отрок, мало кому известный в Киеве, сказал: "Я проберусь!" И ответили ему старцы градские, не надеясь на успех, но и не желая отказываться даже от призрачной надежды: "Иди…"
Отрок незаметно выбрался из города и с уздечкой в руках пошел через стоянку печенегов, спрашивая встречных, не видел ли кто его коня. Он говорил по-печенежски, и печенеги принимали его за своего и даже смеялись вслед, потому что потерять коня – позор для воина. На берегу Днепра отрок быстро скинул одежды и бросился в воду. Печенеги опомнились и стреляли ему вслед из луков, но не попали, и отрок переплыл на другой берег, передал воеводе Претичу наказ киевлян: "Если не пойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам!"
Нелегко было Претичу решиться на битву, потому что печенегов было много больше, чем у него воинов, но и бездействовать воевода не осмелился.
Надо было хотя бы спасти от плена княгиню Ольгу и княжичей. "Если не сделаем этого, погубит нас князь Святослав!" – объяснил Претич своим мужам.
На следующее утро, близко к рассвету, когда туман пополз по воде, воины Претича сели в ладьи и поплыли к Киеву. Громко затрубили трубы на ладьях, а киевляне радостно закричали со стены, приветствуя своих освободителей. Печенеги подумали, что пришел сам князь Святослав, потому что в тумане они не могли сосчитать ладьи, а трубы ревели громко и устрашающе. И они побежали от Киева. Княгиня Ольга и княжичи беспрепятственно сели в ладью, и их увезли в безопасное место. А к воеводе Претичу пришел печенежский князь, безоружный, как посол, и заговорил с ним:
– Кто вы?
– Люди с той стороны Днепра, – ответил Претич.
– А не князь ли ты? – снова спросил печенег, введенный в заблуждение богатыми доспехами и величавой осанкой воеводы.
– Я муж его, пришел с передовой дружиной, а князь с войском за мной идет, ведет воинов бесчисленное множество!
И тогда печенег, чтобы избежать сражения с великой ратью Святослава, предложил воеводе: "Будь мне другом!" Они подали друг другу руки и обменялись подарками. И увел печенежский князь своих черных всадников от города, но недалеко. Печенежские разъезды шныряли возле самой Лыбеди.
Тогда-то и послали киевляне князю Святославу слова, полные горькой укоризны: "Не жаль тебе твоей отчины…"
Святослав понимал, что слова эти быстро разойдутся по всей Руси, и только громкая победа над печенегами заставит людей позабыть о них.
Превыше всего для княжеской славы любовь к родной земле, которую князю надлежит защищать от врагов, и никакие подвиги в дальних странах не могут стать ему оправданием, если своя земля отдана на разорение! Возмездие вероломным печенегам должно быть немедленным и неотвратимым! Мертвая тишина должна царить в печенежских степях, пока он воюет на Дунае!
Печенеги обычно мало опасались нападений. Их хранили от врагов немереные просторы степей и быстрота бега неутомимых, привычных к дальним переходам коней. У печенегов не было городов, а становища из легких войлочных юрт и повозок в случае опасности рассеивались по степи, растворялись в балках и оврагах, в камышовых зарослях и дубравах в долинах рек. Но эта война не была похожа на прошлые походы русских дружин в степи.
Конница Святослава шла облавой, загоняя печенежские кочевья в излучины рек, а на воде их поджидали ладьи с пешими воинами. Печенеги метались в железном кольце русских дружин, но спасения не было – везде их встречали копья и мечи. Долго потом в колючей траве белели кости печенегов, и некому было насыпать над ними курганы, потому что уцелевшие даже близко страшились подойти к полям поражений; многочисленные табуны коней и стада, главное богатство печенегов, медленно потекли к берегам Днепра. Вожди дальних орд посылали к князю Святославу гонцов с униженными просьбами о мире, клялись больше не нападать на русские земли. Казалось, война была окончена, но Святослав долго еще рыскал с конной дружиной по степям, отыскивая недобитые печенежские кочевья.
В Киев он возвратился в середине лета, овеянный славой избавителя от печенежской грозы и непобедимого полководца. Вечники, недавно укорявшие его в забвении родной земли, восторженно приветствовали князя Святослава.
Но в сердце у Святослава не было радости. Печенеги побеждены, но эта победа отсрочила другие, более важные победы – над византийскими полководцами. Тесными и душными казались Святославу гридницы княжеского дворца в Киеве, да и сам город, зажатый кольцом потемневших от времени и непогоды деревянных стен, стал как будто меньше и беднее. Может, под этим впечатлением Святослав и решился сказать матери:
– Не любо мне в Киеве, хочу сидеть в Переяславце на Дунае. Там середина земли, туда стекаются все блага: из греческой земли – золото, паволоки, вина, различные фрукты, из Чехии и Венгрии – серебро и кони, из Руси – меха, воск, мед…
Княгиня Ольга, осунувшаяся, постаревшая, шел ей уже шестой десяток лет, укоризненно качала головой, не понимая, как можно променять привычный покой киевского дворца, доверие и почтительное восхищение близких людей на поиски призрачного счастья в неведомых землях. Сходить в Царьград за добычей – это понятно, это необходимо воинственным мужам. Но поселиться вдали от родной земли? Это было выше ее понимания. Как рачительную хозяйку большого двора, которую мало заботит все, что происходит за его пределами, по ту сторону высокого частокола, княгиню Ольгу внешние дела интересовали лишь в той степени, в какой они могли эхом откликнуться на Руси. Оборонять рубежи – это понятно. Угрозой войны потребовать от соседних государей должного уважения – тоже понятно. Но то, что задумал сын…
Уже сам по себе этот стремительный бросок через степи был подвигом, на который способно лишь закаленное в дальних походах войско. В один дневной переход князя Святослава легко укладывалось по три обычных перехода[31], но князь продолжал торопить воевод. Его подгоняли тревожные и укоризненные слова киевских вечников: «Ты, княже, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою землю покинул. А нас чуть не взяли печенеги. Если не придешь и не защитишь, то возьмут нас. Неужели тебе не жаль отчины, старой матери, детей своих?»
Правда, как понял Святослав из рассказа гонца, непосредственная угроза Киеву почти миновала.
Город, в котором заперлась княгиня Ольга со своими внуками Ярополком, Олегом и Владимиром, печенеги осаждали великой силой. Горожане изнемогали от голода и жажды. Нельзя было даже послать гонца за помощью к воеводе Претичу, который стоял с ладьями на другом берегу Днепра и не знал, что город вот-вот падет. На торговой площади собрались отчаявшиеся киевляне.
"Нет ли кого, кто мог бы перебраться на ту сторону Днепра и позвать помощь?" – взывали к народу старцы градские. Ответом было безнадежное молчание. Слишком плотно обложили Киев печенеги, и казалось невозможным пробраться через их станы. Тогда один отрок, мало кому известный в Киеве, сказал: "Я проберусь!" И ответили ему старцы градские, не надеясь на успех, но и не желая отказываться даже от призрачной надежды: "Иди…"
Отрок незаметно выбрался из города и с уздечкой в руках пошел через стоянку печенегов, спрашивая встречных, не видел ли кто его коня. Он говорил по-печенежски, и печенеги принимали его за своего и даже смеялись вслед, потому что потерять коня – позор для воина. На берегу Днепра отрок быстро скинул одежды и бросился в воду. Печенеги опомнились и стреляли ему вслед из луков, но не попали, и отрок переплыл на другой берег, передал воеводе Претичу наказ киевлян: "Если не пойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам!"
Нелегко было Претичу решиться на битву, потому что печенегов было много больше, чем у него воинов, но и бездействовать воевода не осмелился.
Надо было хотя бы спасти от плена княгиню Ольгу и княжичей. "Если не сделаем этого, погубит нас князь Святослав!" – объяснил Претич своим мужам.
На следующее утро, близко к рассвету, когда туман пополз по воде, воины Претича сели в ладьи и поплыли к Киеву. Громко затрубили трубы на ладьях, а киевляне радостно закричали со стены, приветствуя своих освободителей. Печенеги подумали, что пришел сам князь Святослав, потому что в тумане они не могли сосчитать ладьи, а трубы ревели громко и устрашающе. И они побежали от Киева. Княгиня Ольга и княжичи беспрепятственно сели в ладью, и их увезли в безопасное место. А к воеводе Претичу пришел печенежский князь, безоружный, как посол, и заговорил с ним:
– Кто вы?
– Люди с той стороны Днепра, – ответил Претич.
– А не князь ли ты? – снова спросил печенег, введенный в заблуждение богатыми доспехами и величавой осанкой воеводы.
– Я муж его, пришел с передовой дружиной, а князь с войском за мной идет, ведет воинов бесчисленное множество!
И тогда печенег, чтобы избежать сражения с великой ратью Святослава, предложил воеводе: "Будь мне другом!" Они подали друг другу руки и обменялись подарками. И увел печенежский князь своих черных всадников от города, но недалеко. Печенежские разъезды шныряли возле самой Лыбеди.
Тогда-то и послали киевляне князю Святославу слова, полные горькой укоризны: "Не жаль тебе твоей отчины…"
Святослав понимал, что слова эти быстро разойдутся по всей Руси, и только громкая победа над печенегами заставит людей позабыть о них.
Превыше всего для княжеской славы любовь к родной земле, которую князю надлежит защищать от врагов, и никакие подвиги в дальних странах не могут стать ему оправданием, если своя земля отдана на разорение! Возмездие вероломным печенегам должно быть немедленным и неотвратимым! Мертвая тишина должна царить в печенежских степях, пока он воюет на Дунае!
Печенеги обычно мало опасались нападений. Их хранили от врагов немереные просторы степей и быстрота бега неутомимых, привычных к дальним переходам коней. У печенегов не было городов, а становища из легких войлочных юрт и повозок в случае опасности рассеивались по степи, растворялись в балках и оврагах, в камышовых зарослях и дубравах в долинах рек. Но эта война не была похожа на прошлые походы русских дружин в степи.
Конница Святослава шла облавой, загоняя печенежские кочевья в излучины рек, а на воде их поджидали ладьи с пешими воинами. Печенеги метались в железном кольце русских дружин, но спасения не было – везде их встречали копья и мечи. Долго потом в колючей траве белели кости печенегов, и некому было насыпать над ними курганы, потому что уцелевшие даже близко страшились подойти к полям поражений; многочисленные табуны коней и стада, главное богатство печенегов, медленно потекли к берегам Днепра. Вожди дальних орд посылали к князю Святославу гонцов с униженными просьбами о мире, клялись больше не нападать на русские земли. Казалось, война была окончена, но Святослав долго еще рыскал с конной дружиной по степям, отыскивая недобитые печенежские кочевья.
В Киев он возвратился в середине лета, овеянный славой избавителя от печенежской грозы и непобедимого полководца. Вечники, недавно укорявшие его в забвении родной земли, восторженно приветствовали князя Святослава.
Но в сердце у Святослава не было радости. Печенеги побеждены, но эта победа отсрочила другие, более важные победы – над византийскими полководцами. Тесными и душными казались Святославу гридницы княжеского дворца в Киеве, да и сам город, зажатый кольцом потемневших от времени и непогоды деревянных стен, стал как будто меньше и беднее. Может, под этим впечатлением Святослав и решился сказать матери:
– Не любо мне в Киеве, хочу сидеть в Переяславце на Дунае. Там середина земли, туда стекаются все блага: из греческой земли – золото, паволоки, вина, различные фрукты, из Чехии и Венгрии – серебро и кони, из Руси – меха, воск, мед…
Княгиня Ольга, осунувшаяся, постаревшая, шел ей уже шестой десяток лет, укоризненно качала головой, не понимая, как можно променять привычный покой киевского дворца, доверие и почтительное восхищение близких людей на поиски призрачного счастья в неведомых землях. Сходить в Царьград за добычей – это понятно, это необходимо воинственным мужам. Но поселиться вдали от родной земли? Это было выше ее понимания. Как рачительную хозяйку большого двора, которую мало заботит все, что происходит за его пределами, по ту сторону высокого частокола, княгиню Ольгу внешние дела интересовали лишь в той степени, в какой они могли эхом откликнуться на Руси. Оборонять рубежи – это понятно. Угрозой войны потребовать от соседних государей должного уважения – тоже понятно. Но то, что задумал сын…