Страница:
В блестящих доспехах, на рослом коне, с длинным боевым копьем император Иоанн Цимисхий первым выехал из ворот Адрианополя.
Тридцатитысячное отборное войско густыми колоннами двинулось к Гимейским горам, чтобы, преодолев их, обрушиться на Великий Преслав, столицу Болгарии. Следом неторопливо тронулись вспомогательные полки и обозы.
Великий поход начался.
Стремительный бросок через Гимейские горы подтвердил громкую славу полководца Цимисхия. Преодолев перевалы, ущелья и бешеные горные потоки, византийское войско благополучно вышло на северные склоны Гимеев. Впереди лежала Болгария.
Глава 8
Глава 9
Тридцатитысячное отборное войско густыми колоннами двинулось к Гимейским горам, чтобы, преодолев их, обрушиться на Великий Преслав, столицу Болгарии. Следом неторопливо тронулись вспомогательные полки и обозы.
Великий поход начался.
Стремительный бросок через Гимейские горы подтвердил громкую славу полководца Цимисхия. Преодолев перевалы, ущелья и бешеные горные потоки, византийское войско благополучно вышло на северные склоны Гимеев. Впереди лежала Болгария.
Глава 8
Площадка сторожевой башни была просторной и ровной. Старые каменные плиты отполированы до зеркального блеска. Несколько столетий сменялась на башне Преслава, древней столицы Болгарии, стража. Ходили по площадке римские легионеры в тяжелых сандалиях, подкованных медными гвоздями. Тогда у северных отрогов Балканских гор еще не было большого города, и сторожевая башня стояла одиноко и угрожающе, как символ чужой, подавляющей силы. Шаркали по вечным каменным плитам мягкие, без каблуков, сапоги скифов – жителей степей. Звенели шпорами наемники-варяги. А потом покой Преслава оберегала болгарская стража. Ныне же рядом с болгарскими воинами на башне стояли русские дружинники. Два славянских народа впервые объединились против общего врага – Византийской империи.
Раннее утро 12 апреля 971 года было тихим и прохладным. Над полями и виноградниками медленно поднималось солнце. Недалекие горы дышали влажным холодом. Из ущелий клубами белесого дыма выползали на равнину туманы.
Рассветная тишина неожиданно взорвалась ревом боевых труб, оглушительным медным звоном литавр и кимвалов. Из тумана выходили колонны византийского войска, разворачивались боевым строем на равнине, зеленевшей первыми весенними всходами. Косые лучи солнца праздничным блеском отразились в железе доспехов. Гордо развевалось бело-голубое знамя "бессмертных", выдавая присутствие в войске самого императора.
Дружинник на башне затрубил в рог.
По-разному откликнулись люди в Преславе на тревожный призыв турьего рога.
Воевода Сфенкел снял со стены боевой меч в простых кожаных ножнах, который брал с собой только в большие битвы. А в то, что битва будет, воевода не усомнился ни на мгновение, услышав сигнал тревоги. Не к лицу руссам отсиживаться в крепости. Сфенкел привык глядеть на войну глазами князя Святослава, а князь всегда говорил, что за крепостными стенами прячутся от врагов только трусы. Сильные и мужественные сами выходят в поле, навстречу опасности, ибо только решительное сражение может принести победу…
Царь Борис с семьей и придворными поспешно покинул дворец и укрылся в доме среди садов – решил подождать, чем закончится сражение. Втайне Борис надеялся, что царский титул защитит его жизнь при любом исходе…
Патриций Калокир, советник царя Бориса и воеводы Сфенкела, тихо шепнул доверенному слуге, чтобы тот собрал в ларец драгоценности и приготовил лучших коней. Калокир помышлял только о бегстве, считая город обреченным. У воеводы Сфенкела мало воинов, а император Цимисхий, конечно, пришел в Болгарию с огромным войском…
Русские и болгарские дружинники, составлявшие гарнизон Преслава, поспешно вооружались и бежали на площадь к царскому дворцу. Здесь воевода Сфенкел установил место общего сбора…
Зажиточные горожане зарывали в землю золотые солиды и серебряные слитки, прятали в тайники дорогие товары и утварь. Так поступали даже те, к кому прокрадывались по ночам византийские лазутчики. Обычаи византийцев были хорошо известны: сначала отнимут все добро, а потом начнут разбираться, кто им враг, а кто – скрытый друг…
Городские ополченцы толпились у амбаров, где хранилось в мирное время их оружие. Царь Борис мог нравиться или не нравиться, к воеводе Сфенкелу можно было относиться дружественно или подозрительно, но оборонять свои дома были готовы все. От византийцев жители Преслава не ждали ничего хорошего…
Разобравшись по десяткам и сотням, русские и болгарские дружинники пошли к городским воротам. Одинаковые кольчуги из светлого железа, остроконечные шлемы, красные щиты делали их неотличимыми друг от друга, как дружину кровных братьев, и невозможно было по внешнему виду определить, кто из них пришел с великой реки руссов Днепра, а кто влился в войско здесь, в Болгарии. Руссы и болгары шли на битву в одном строю.
С роковой минуты, когда рог дружинника возвестил тревогу, прошло немногим более часа. Медлительное византийское войско еще не успело приблизиться к стенам Преслава.
Когда император Цимисхий увидел выходивших из ворот руссов, он был удивлен и озадачен. Согласно всем правилам войны неприятель, оказавшийся в численном меньшинстве и к тому же застигнутый врасплох, должен отсиживаться в осаде, пока не подойдут подкрепления. Неужели его ввели в заблуждение и в Преславе оказалась не горстка дружинников, а главное войско Святослава? Если так, то начальник лазутчиков будет казнен…
Замешательство императора длилось недолго, но руссы успели построиться для сражения. Перед византийцами стоял сомкнутый строй тяжеловооруженной пехоты. Силу такого глубокого строя уже познал под Аркадиополем магистр Варда Склир. Однако руссов было не очень много, и Цимисхий успокоился. Имея под руками тридцатитысячное отборное войско, глупо опасаться полевого сражения. Руссы совершили ошибку, покинув крепость.
Полки пеших стратиотов, выставив вперед длинные копья, двинулись на русский строй. Стратиоты шли уверенно, неторопливо, время от времени останавливаясь, чтобы дать возможность лучникам и пращникам метнуть свои смертоносные снаряды и привести руссов в замешательство. Но руссы стояли непоколебимо.
По сигналу трубы стратиоты расступились, пропуская вперед катафрактов. Атаки тяжелой конницы следовали одна за другой, но руссы стояли.
Потом две фаланги пехотинцев, греки и руссы, сошлись вплотную.
Русский строй качнулся назад, изогнулся дугой, но тут же выпрямился, со страшной силой отбросив поредевшие ряды стратиотов.
Снова на равнину, усеянную телами павших, вынеслась катафракторная конница. Руссы стояли. Заканчивался второй час битвы.
"Сколько может длиться кровопролитие? – раздраженно думал Цимисхий. – Не для того я преодолевал опасные Гимеи, чтобы положить половину войска в первом же сражении!"
И император двинул вперед "бессмертных".
Две тысячи отборных всадников, закованных в броню, гордых доверием императора и жаждавших отличиться, неистовым напором смяли левое крыло руссов. Одновременно легкая конница доместика востока, привычная к стремительным рейдам в тыл неприятеля, отрезала руссам путь к отступлению.
Император ждал замешательства и беспорядочного бегства, обычных для окруженного войска, когда пехотинцы, преследуемые конницей, обречены на полное уничтожение. Однако руссы не позволили расстроить свои ряды.
Воодушевила ли их властная воля полководца, или они сами умели отходить, не нарушая строя, но ожидаемого бегства не получилось. Руссы отступали к городским стенам медленно, время от времени поворачиваясь лицом к преследователям и отбрасывая их короткими свирепыми ударами. Катафракты скорее провожали руссов как почетная стража, чем преследовали их.
Цепи легковооруженных всадников, пытавшихся отрезать руссов от города, были разорваны мгновенно. Руссы втянулись в Преслав и крепко заперли за собой ворота.
На подбежавших к стенам стратиотов посыпались стрелы и камни.
Дружинники и горожане-ополченцы выкрикивали обидные слова и угрожающе размахивали оружием. Сдаваться они явно не собирались.
– Варвары всегда хвастливы! – надменно бросил Иоанн Цимисхий, скрывая за подчеркнутым презрением к противнику свое разочарование исходом первой схватки. – Пусть орудия паракимомена Василия научат их вежливости!
Ночью воевода Сфенкел и другие предводители войска обходили городские стены. Воины были бодры и готовы защищать город. Никто из них не воспринял вчерашнее отступление под прикрытие крепостных стен как поражение. Потери оказались тяжелыми, но главного греки не достигли: боевой дух русского войска, собравшегося в Преславе, не был подорван. Вместе с болгарами дружинники были готовы оборонять город.
Среди знатных людей, сопровождавших воеводу Сфенкела в ночном обходе, не было патриция Калокира. Осторожный грек бежал из города, пока шла битва. Когда об его исчезновении сказали Сфенкелу, воевода только презрительно скривился. Он и раньше не доверял сладкоречивому советнику.
Но думать о Калокире сейчас было недосуг. Князь Святослав сам воздаст должное беглецу, когда тот объявится в Доростоле. Значительно больше волновало Сфенкела отсутствие некоторых боляр царя Бориса. В болярских руках были хорошо вооруженные отряды, и было неясно, на чьей стороне они выступят. Греки ведь воюют не только оружием, но и вероломством, подкупом, интригами. Что успел наобещать болярам император Цимисхий?..
Паракимомен Василий, начальник вспомогательного войска, превзошел самого себя в расторопности. Первые лучи восходящего солнца осветили длинные ряды метательных орудий. Василий поднял и резко опустил правую руку. С грохотом и скрипом взметнулись рычаги. Каменные глыбы и горшки с горючей смесью, медленно переворачиваясь на лету, обрушились на Преслав.
Опрокидывались и рассыпались щебнем каменные зубцы стены. Потоки горящей жидкости потекли по деревянным мосткам, на которых стояли у бойниц русские и болгарские лучники. Сразу во многих местах города вспыхнули пожары.
Клубы черного дыма закрыли солнце.
А камни продолжали падать на стены. Защитники болгарской столицы погибали, не испытав последней горькой радости воина – умирая, насмерть поразить врага.
Казалось, все было сметено с гребня стены этим каменным смерчем. Но город не сдавался. Дымящиеся стены извергали стрелы и дротики. Немало стратиотов нашли смерть у их подножия, а забравшихся наверх храбрецов встречали копья и мечи дружинников. Первый приступ был отбит. Опять метали камни и греческий огонь смертоносные орудия паракимомена Василия.
Стратиоты и спешенные катафракты добегали до стены, карабкались по штурмовым лестницам и снова откатывались, устрашенные потерями. Так продолжалось до темноты. Преслав выстоял.
Воевода Сфенкел собрал предводителей дружины и городского ополчения на совет. Невеселыми были речи собравшихся. От обстрела погибло больше воинов, чем вчера в полевом сражении. Еще несколько обстрелов, и город некому будет защищать. Но слабодушных не было. Следом за воеводой Сфенкелом они повторили, как клятву, слова князя Святослава, которые помнил каждый воин: "Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми.
Мертвые сраму не имут!"
И вот наступило 14 апреля, последний день обороны Преслава.
Снова заработали орудия паракимомена Василия. Стратиоты полезли на оголившиеся стены. И таким великим представился самим византийцам подвиг воина, первым поднявшегося на стену, что исторические сочинения сохранили его имя: Феодосий Месоникт, родом из восточных провинций империи. Авторы византийских исторических сочинений почему-то умалчивали, что схватка была выиграна не доблестью воинов императора Цимисхия, а метательными орудиями.
Каменные глыбы сломили живую человеческую плоть.
Стратиоты колоннами врывались в улицы, сметая немногочисленные заслоны руссов и болгар. За пехотой в конном строю спешили катафракты.
Воинов не нужно было больше подгонять, каждый спешил, ибо давно известно – львиная доля добычи достается тому, кто ворвется в дом первым.
Но сражение за Преслав еще не было окончено. Воевода Сфенкел с уцелевшими дружинниками укрылся в царском дворце, обнесенном невысокой, но достаточно прочной каменной стеной; во двор дворца вели единственные узкие ворота. Полторы сотни стратиотов дерзко ворвались туда, но были мгновенно перебиты руссами. Та же участь постигла и катафрактов, осмелившихся въехать в ворота в конном строю.
Византийские воины растерянно толпились на площади, залитой щедрым южным солнцем, а в полумраке воротного проема угрожающе шевелились длинные копья руссов.
Приехал со своими "бессмертными" император Цимисхий. Опытный полководец, он мгновенно оценил губительность боя в тесных лабиринтах дворца и приказал выкурить руссов огнем. В окна дворца полетели пылающие факелы, сосуды с греческим огнем, комки смрадно дымившегося войлока.
Вскоре пламя охватило дворцовые постройки. Стратиоты выровняли ряды и подняли копья, чтобы во всеоружии встретить спасающихся от огня руссов…
И они вышли на площадь, чтобы принять последний бой – руссы и болгары, последние защитники Преслава. Воевода Сфенкел с горсткой дружинников совершил невозможное: он прорвался через железное кольцо стратиотов и ушел из города. Византийцы преследовали его, но не сумели настигнуть. Сады и виноградники, которыми изобиловали окрестности болгарской столицы, укрыли беглецов. Ночью Сфенкел выбрался на доростольскую дорогу, еще не перекрытую византийскими заставами.
Раннее утро 12 апреля 971 года было тихим и прохладным. Над полями и виноградниками медленно поднималось солнце. Недалекие горы дышали влажным холодом. Из ущелий клубами белесого дыма выползали на равнину туманы.
Рассветная тишина неожиданно взорвалась ревом боевых труб, оглушительным медным звоном литавр и кимвалов. Из тумана выходили колонны византийского войска, разворачивались боевым строем на равнине, зеленевшей первыми весенними всходами. Косые лучи солнца праздничным блеском отразились в железе доспехов. Гордо развевалось бело-голубое знамя "бессмертных", выдавая присутствие в войске самого императора.
Дружинник на башне затрубил в рог.
По-разному откликнулись люди в Преславе на тревожный призыв турьего рога.
Воевода Сфенкел снял со стены боевой меч в простых кожаных ножнах, который брал с собой только в большие битвы. А в то, что битва будет, воевода не усомнился ни на мгновение, услышав сигнал тревоги. Не к лицу руссам отсиживаться в крепости. Сфенкел привык глядеть на войну глазами князя Святослава, а князь всегда говорил, что за крепостными стенами прячутся от врагов только трусы. Сильные и мужественные сами выходят в поле, навстречу опасности, ибо только решительное сражение может принести победу…
Царь Борис с семьей и придворными поспешно покинул дворец и укрылся в доме среди садов – решил подождать, чем закончится сражение. Втайне Борис надеялся, что царский титул защитит его жизнь при любом исходе…
Патриций Калокир, советник царя Бориса и воеводы Сфенкела, тихо шепнул доверенному слуге, чтобы тот собрал в ларец драгоценности и приготовил лучших коней. Калокир помышлял только о бегстве, считая город обреченным. У воеводы Сфенкела мало воинов, а император Цимисхий, конечно, пришел в Болгарию с огромным войском…
Русские и болгарские дружинники, составлявшие гарнизон Преслава, поспешно вооружались и бежали на площадь к царскому дворцу. Здесь воевода Сфенкел установил место общего сбора…
Зажиточные горожане зарывали в землю золотые солиды и серебряные слитки, прятали в тайники дорогие товары и утварь. Так поступали даже те, к кому прокрадывались по ночам византийские лазутчики. Обычаи византийцев были хорошо известны: сначала отнимут все добро, а потом начнут разбираться, кто им враг, а кто – скрытый друг…
Городские ополченцы толпились у амбаров, где хранилось в мирное время их оружие. Царь Борис мог нравиться или не нравиться, к воеводе Сфенкелу можно было относиться дружественно или подозрительно, но оборонять свои дома были готовы все. От византийцев жители Преслава не ждали ничего хорошего…
Разобравшись по десяткам и сотням, русские и болгарские дружинники пошли к городским воротам. Одинаковые кольчуги из светлого железа, остроконечные шлемы, красные щиты делали их неотличимыми друг от друга, как дружину кровных братьев, и невозможно было по внешнему виду определить, кто из них пришел с великой реки руссов Днепра, а кто влился в войско здесь, в Болгарии. Руссы и болгары шли на битву в одном строю.
С роковой минуты, когда рог дружинника возвестил тревогу, прошло немногим более часа. Медлительное византийское войско еще не успело приблизиться к стенам Преслава.
Когда император Цимисхий увидел выходивших из ворот руссов, он был удивлен и озадачен. Согласно всем правилам войны неприятель, оказавшийся в численном меньшинстве и к тому же застигнутый врасплох, должен отсиживаться в осаде, пока не подойдут подкрепления. Неужели его ввели в заблуждение и в Преславе оказалась не горстка дружинников, а главное войско Святослава? Если так, то начальник лазутчиков будет казнен…
Замешательство императора длилось недолго, но руссы успели построиться для сражения. Перед византийцами стоял сомкнутый строй тяжеловооруженной пехоты. Силу такого глубокого строя уже познал под Аркадиополем магистр Варда Склир. Однако руссов было не очень много, и Цимисхий успокоился. Имея под руками тридцатитысячное отборное войско, глупо опасаться полевого сражения. Руссы совершили ошибку, покинув крепость.
Полки пеших стратиотов, выставив вперед длинные копья, двинулись на русский строй. Стратиоты шли уверенно, неторопливо, время от времени останавливаясь, чтобы дать возможность лучникам и пращникам метнуть свои смертоносные снаряды и привести руссов в замешательство. Но руссы стояли непоколебимо.
По сигналу трубы стратиоты расступились, пропуская вперед катафрактов. Атаки тяжелой конницы следовали одна за другой, но руссы стояли.
Потом две фаланги пехотинцев, греки и руссы, сошлись вплотную.
Русский строй качнулся назад, изогнулся дугой, но тут же выпрямился, со страшной силой отбросив поредевшие ряды стратиотов.
Снова на равнину, усеянную телами павших, вынеслась катафракторная конница. Руссы стояли. Заканчивался второй час битвы.
"Сколько может длиться кровопролитие? – раздраженно думал Цимисхий. – Не для того я преодолевал опасные Гимеи, чтобы положить половину войска в первом же сражении!"
И император двинул вперед "бессмертных".
Две тысячи отборных всадников, закованных в броню, гордых доверием императора и жаждавших отличиться, неистовым напором смяли левое крыло руссов. Одновременно легкая конница доместика востока, привычная к стремительным рейдам в тыл неприятеля, отрезала руссам путь к отступлению.
Император ждал замешательства и беспорядочного бегства, обычных для окруженного войска, когда пехотинцы, преследуемые конницей, обречены на полное уничтожение. Однако руссы не позволили расстроить свои ряды.
Воодушевила ли их властная воля полководца, или они сами умели отходить, не нарушая строя, но ожидаемого бегства не получилось. Руссы отступали к городским стенам медленно, время от времени поворачиваясь лицом к преследователям и отбрасывая их короткими свирепыми ударами. Катафракты скорее провожали руссов как почетная стража, чем преследовали их.
Цепи легковооруженных всадников, пытавшихся отрезать руссов от города, были разорваны мгновенно. Руссы втянулись в Преслав и крепко заперли за собой ворота.
На подбежавших к стенам стратиотов посыпались стрелы и камни.
Дружинники и горожане-ополченцы выкрикивали обидные слова и угрожающе размахивали оружием. Сдаваться они явно не собирались.
– Варвары всегда хвастливы! – надменно бросил Иоанн Цимисхий, скрывая за подчеркнутым презрением к противнику свое разочарование исходом первой схватки. – Пусть орудия паракимомена Василия научат их вежливости!
Ночью воевода Сфенкел и другие предводители войска обходили городские стены. Воины были бодры и готовы защищать город. Никто из них не воспринял вчерашнее отступление под прикрытие крепостных стен как поражение. Потери оказались тяжелыми, но главного греки не достигли: боевой дух русского войска, собравшегося в Преславе, не был подорван. Вместе с болгарами дружинники были готовы оборонять город.
Среди знатных людей, сопровождавших воеводу Сфенкела в ночном обходе, не было патриция Калокира. Осторожный грек бежал из города, пока шла битва. Когда об его исчезновении сказали Сфенкелу, воевода только презрительно скривился. Он и раньше не доверял сладкоречивому советнику.
Но думать о Калокире сейчас было недосуг. Князь Святослав сам воздаст должное беглецу, когда тот объявится в Доростоле. Значительно больше волновало Сфенкела отсутствие некоторых боляр царя Бориса. В болярских руках были хорошо вооруженные отряды, и было неясно, на чьей стороне они выступят. Греки ведь воюют не только оружием, но и вероломством, подкупом, интригами. Что успел наобещать болярам император Цимисхий?..
Паракимомен Василий, начальник вспомогательного войска, превзошел самого себя в расторопности. Первые лучи восходящего солнца осветили длинные ряды метательных орудий. Василий поднял и резко опустил правую руку. С грохотом и скрипом взметнулись рычаги. Каменные глыбы и горшки с горючей смесью, медленно переворачиваясь на лету, обрушились на Преслав.
Опрокидывались и рассыпались щебнем каменные зубцы стены. Потоки горящей жидкости потекли по деревянным мосткам, на которых стояли у бойниц русские и болгарские лучники. Сразу во многих местах города вспыхнули пожары.
Клубы черного дыма закрыли солнце.
А камни продолжали падать на стены. Защитники болгарской столицы погибали, не испытав последней горькой радости воина – умирая, насмерть поразить врага.
Казалось, все было сметено с гребня стены этим каменным смерчем. Но город не сдавался. Дымящиеся стены извергали стрелы и дротики. Немало стратиотов нашли смерть у их подножия, а забравшихся наверх храбрецов встречали копья и мечи дружинников. Первый приступ был отбит. Опять метали камни и греческий огонь смертоносные орудия паракимомена Василия.
Стратиоты и спешенные катафракты добегали до стены, карабкались по штурмовым лестницам и снова откатывались, устрашенные потерями. Так продолжалось до темноты. Преслав выстоял.
Воевода Сфенкел собрал предводителей дружины и городского ополчения на совет. Невеселыми были речи собравшихся. От обстрела погибло больше воинов, чем вчера в полевом сражении. Еще несколько обстрелов, и город некому будет защищать. Но слабодушных не было. Следом за воеводой Сфенкелом они повторили, как клятву, слова князя Святослава, которые помнил каждый воин: "Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми.
Мертвые сраму не имут!"
И вот наступило 14 апреля, последний день обороны Преслава.
Снова заработали орудия паракимомена Василия. Стратиоты полезли на оголившиеся стены. И таким великим представился самим византийцам подвиг воина, первым поднявшегося на стену, что исторические сочинения сохранили его имя: Феодосий Месоникт, родом из восточных провинций империи. Авторы византийских исторических сочинений почему-то умалчивали, что схватка была выиграна не доблестью воинов императора Цимисхия, а метательными орудиями.
Каменные глыбы сломили живую человеческую плоть.
Стратиоты колоннами врывались в улицы, сметая немногочисленные заслоны руссов и болгар. За пехотой в конном строю спешили катафракты.
Воинов не нужно было больше подгонять, каждый спешил, ибо давно известно – львиная доля добычи достается тому, кто ворвется в дом первым.
Но сражение за Преслав еще не было окончено. Воевода Сфенкел с уцелевшими дружинниками укрылся в царском дворце, обнесенном невысокой, но достаточно прочной каменной стеной; во двор дворца вели единственные узкие ворота. Полторы сотни стратиотов дерзко ворвались туда, но были мгновенно перебиты руссами. Та же участь постигла и катафрактов, осмелившихся въехать в ворота в конном строю.
Византийские воины растерянно толпились на площади, залитой щедрым южным солнцем, а в полумраке воротного проема угрожающе шевелились длинные копья руссов.
Приехал со своими "бессмертными" император Цимисхий. Опытный полководец, он мгновенно оценил губительность боя в тесных лабиринтах дворца и приказал выкурить руссов огнем. В окна дворца полетели пылающие факелы, сосуды с греческим огнем, комки смрадно дымившегося войлока.
Вскоре пламя охватило дворцовые постройки. Стратиоты выровняли ряды и подняли копья, чтобы во всеоружии встретить спасающихся от огня руссов…
И они вышли на площадь, чтобы принять последний бой – руссы и болгары, последние защитники Преслава. Воевода Сфенкел с горсткой дружинников совершил невозможное: он прорвался через железное кольцо стратиотов и ушел из города. Византийцы преследовали его, но не сумели настигнуть. Сады и виноградники, которыми изобиловали окрестности болгарской столицы, укрыли беглецов. Ночью Сфенкел выбрался на доростольскую дорогу, еще не перекрытую византийскими заставами.
Глава 9
Облицованные мрамором стены были нарядны и холодны. Многоцветный мозаичный пол дышал леденящей стужей. Ветер с Дуная, проникая сквозь широкие, забранные причудливыми бронзовыми решетками окна, отдавал промозглой сыростью. С трудом верилось, что в этот самый час над Доростолом висит ослепительное южное солнце, что вокруг дворца цветут сады и горожане ходят в легких одеяниях. Сумраком, сыростью, зловещими тенями, тревожными шорохами, несмываемыми следами чужой непонятной жизни были переполнены покои древнего доростольского дворца, временного жилища князя Святослава.
Пересчитывая шагами скользкие каменные плиты, князь с грустью вспоминал о ласковом дереве киевских теремов. Камень будто клетка – давит, леденит, навевает недобрые мысли. Видно, права в чем-то была княгиня Ольга, предостерегая от расставания с отчиной. Душа человека требует домашнего тепла…
Вчера в этом мрачном и холодном зале перед Святославом сидел патриций Калокир, будто бы чудом вырвавшийся из осажденного Преслава. Святослав никак не мог уразуметь спокойствия и высокомерной уверенности грека.
Позорное бегство тот представлял если не как подвиг, то, уж во всяком случае, как великую услугу князю руссов!
Правда, известия, привезенные Калокиром, заслуживали внимания.
Патриций просидел два дня в тайном убежище неподалеку от Преслава, и верные люди успели рассказать ему все, что делалось в это время в захваченном греками городе.
Император Иоанн Цимисхий тщится предстать перед болгарами избавителем. Он разрешил болгарским пленным уйти кто куда пожелает и объявил, что вступает в их страну не для порабощения Болгарии, но лишь для войны с руссами, против которых единственно будет сражаться. Царю Борису император оставил регалии и царское одеяние, почтительно называл его на людях царем. Благодарный Борис по подсказке императора разослал грамоты своим подданным, чтобы они больше ни в чем не помогали князю Святославу.
Растерянные боляре мечутся, не зная, к кому примкнуть. Они еще не повернули оружие против бывших союзников, но и помощи от них ожидать нельзя…
Князь Святослав мог бы добавить, что не только болярские дружины покинули его. При первых же известиях о вторжении в Болгарию большого византийского войска ушли за Дунай печенеги. Святослав остался один на один с Цимисхием. Однако, даже зная много больше, чем патриций, князь Святослав не считал, подобно ему, войну проигранной. Кроме начала, война имеет еще и конец. Именно конец войны венчает лаврами победителя!
Поэтому Святослав равнодушно выслушивал советы патриция Калокира: временно отступить, заключить союз с германским императором Оттоном, который постоянно враждовал с Византией, снова нанять печенегов и, дождавшись из Руси нового войска, вернуться в Болгарию. Главная забота патриция – о собственной безопасности. Пусть спасается. Святослав его не будет удерживать. Бесполезен теперь Калокир. Пришло время мечей, а не хитроумных интриг, в которых лукавый грек чувствовал себя как рыба в воде.
Пусть Калокир отправляется к императору Оттону. За прошлые услуги Святослав даже поможет ему покинуть пылающую войной Болгарию.
Так и сказал Калокиру, пообещав лошадей и воинов для охраны.
Обрадованный патриций долго кланялся и благодарил. Едва за греком закрылась дверь, Святослав начисто вычеркнул его из памяти…
17 апреля император Цимисхий двинулся из Преслава к Доростолу, снова поручив заботы об обозе и осадных орудиях паракимомену Василию.
Города между Гимейскими горами и Дунаем были уже покинуты русскими гарнизонами. Без боя сдались Плиска, Диная и другие крепости. В них император Цимисхий оставил небольшие отряды стратиотов, а с остальным войском продолжал стремительный бег к Дунаю. Там должен был решиться исход войны.
Рано утром 23 апреля конные разъезды императора Цимисхия приблизились к Доростолу, где, как уже знали византийцы, стоял с войском князь Святослав.
Первая схватка закончилась трагически для византийцев. На малоазиатских всадников Феодора Мисфианина, опередивших полки катафрактов и пехотные колонны, напали из засады руссы. Может быть, при других обстоятельствах руссы и пропустили бы всадников, потому что в обязанности сторожевой заставы входило лишь оповещение о приближении неприятеля, но заставой командовал княжеский дружинник, вырвавшийся вместе с воеводой Сфенкелом из горящего Преслава. Ненависть к византийцам, безжалостно переколовшим копьями его товарищей на дворцовой площади, оказалась сильнее благоразумия. Послав гонцов к князю Святославу, он с остальными воинами напал на греков. Руссы вышибали их из седел длинными копьями, рубили мечами, добивали поверженных широкими охотничьими ножами. Почти никто из всадников Феодора Мисфианина не спасся. Зато и руссы, ослепленные яростью, были окружены подоспевшими катафрактами и перебиты.
Император Цимисхий долго стоял на поляне, усеянной телами греков и руссов. Он видел, как мрачнели лица проезжавших мимо катафрактов, как они придерживали коней и приглядывались к убитым воинам, будто пересчитывая их. Греков полегло больше – и не только застигнутых врасплох всадников Феодора Мисфианина, но и катафрактов, сражавшихся потом с окруженными руссами. Это наводило на грустные размышления. Война будет очень тяжелой…
Цимисхий подумал, что если бы князь Святослав согласился уйти за Дунай со своими страшными копьеносцами и не менее страшными всадниками в кольчугах, способными на равных сражаться с многоопытными катафрактами, то он бы сам предложил руссам мир, чтобы не испытывать больше военное счастье. Но, судя по первой сшибке, Святослав решил защищаться.
Цимисхий взмахнул плетью, поскакал к доростольской дороге. За ним поспешили "бессмертные". Колонны стратиотов расступались, пропуская императора.
Всадники вынеслись на небольшую возвышенность. Дальше, до самых стен Доростола, тянулась равнина. Издали каменные стены Доростола казались невысокими и совсем негрозными, но Цимисхий знал, что толщина их достигает двадцати локтей, а до зубчатого гребня способны дотянуться лишь самые длинные штурмовые лестницы. Двое ворот выводили в поле, а над ними возвышались массивные башни.
Но не каменные твердыни Доростола привлекли внимание императора.
Преграждая путь к крепости, на равнине стояла еще одна стена – живая.
Пешие руссы стояли своим обычным сомкнутым строем, сдвинув большие щиты.
Князь Святослав вывел войско в поле!
Император Цимисхий расставлял свои полки неторопливо, с тщательностью и искусством, достойным великих полководцев древности. Главную надежду он возлагал на катафрактов, которых сосредоточил на флангах.
Двенадцать раз бросались в атаки катафракты императора Цимисхия и двенадцать раз откатывались, устилая поле нарядными панцирями, расколотыми щитами и шлемами с разноцветными перьями. Только перед заходом солнца Цимисхий смял левое крыло утомленных непрерывным сражением руссов. Руссы отступили и заперлись в Доростоле.
Всю ночь вооруженные стратиоты стояли перед воротами Доростола, чтобы предупредить возможную вылазку руссов. А утром 24 апреля император приказал строить укрепленный лагерь. Вокруг возвышенности греки вырыли глубокий ров. Землю, извлеченную из рва, насыпали валом, а по гребню вала водрузили копья и повесили на них щиты. Была назначена дневная и ночная стража, потому что дерзость и предприимчивость руссов были хорошо известны, с ними приходилось соблюдать постоянную осторожность. Так предупреждал император Цимисхий, и военачальники согласились с ним. Руссы – опасные враги. Доблесть катафрактов и стойкость стратиотов полезно дополнить надежными укреплениями и зоркими сторожевыми заставами.
Весь день под Доростолом было спокойно. Греки копошились в своем лагере, ставили шатры для военачальников и знатных вельмож, шалаши для воинов. Руссы отдыхали за крепостными стенами после вчерашнего боя. Война будто замерла, подарив усталым ратникам короткую передышку.
25 апреля отряды катафрактов подъехали к стенам Доростола, вызывая руссов на бой. Лучники и пращники императора Цимисхия принялись метать стрелы и маленькие ядра из обожженной глины. Им отвечали защитники города.
Неравным оказалось противоборство: византийские стрелы ломались, ударяясь в каменные зубцы стены, глиняные ядра рассыпались красной пылью, а тяжелые дротики, выпущенные дальнобойными крепостными самострелами руссов, пронзали насквозь панцири катафрактов и щиты стратиотов. Убедившись в тщетности своих усилий, начальники катафрактов и стрелков увели своих людей в лагерь.
А вечером руссы в конном строю сами вышли из города. Катафракты атаковали их, но успеха не имели. После равного боя руссы возвратились в Доростол. Однако вечер этот все же принес императору Цимисхию удовлетворение. По Дунаю поднялся к Доростолу византийский флот.
Огненосные триеры цепью растянулись по реке на безопасном расстоянии от крепостных метательных орудий и встали на якоря. Так предписывали правила морской блокады, и друнгарий флота следовал им неукоснительно. Руссы забеспокоились, поспешно вытащили из воды свои легкие ладьи и унесли к стенам, под охрану лучников. Князь Святослав приказал крепко стеречь ладьи, потому что между берегом и цепью огненосных триер оставалась широкая полоса мелководья, по которому русские ладьи могли прорваться из окружения.
26 апреля произошел второй большой бой под Доростолом. Руссы снова вышли в пешем строю, и снова была равная битва, в которой военное искусство греков не смогло одолеть мужества и стойкости русских пехотинцев. Только неожиданная гибель воеводы Сфенкела, пронзенного копьем катафракта, внесла замешательство в ряды руссов, и они отступили, но недалеко. Катафракты, утомленные битвой и устрашенные большими потерями, не осмелились их преследовать. Руссы остались на равнине перед городом, зажгли костры и простояли на виду у византийского войска всю ночь и утро следующего дня.
Только к полудню, когда император Цимисхий послал в обход большое конное войско, воины князя Святослава свернули свой стан и неторопливо ушли в город. На месте русского стана греки нашли лишь остывающие костры да тела катафрактов, с которых руссы стянули панцири и закололи ножами.
Зрелище показалось византийцам столь ужасным, что они поспешно повернули коней прочь.
Руссы что-то кричали им вслед со стены, но из города больше не выходили.
28 апреля прибыли осадные орудия. Многочисленные баллисты и катапульты были поставлены пока возле византийского лагеря. Император торопил – ему не терпелось повторить преславскую бойню. Но с осадными орудиями пришлось провозиться до вечера. Деревянные рамы расшатались на ухабистых болгарских дорогах, веревки из сплетенных воловьих жил пересохли, рычаги и втулки колес требовали свежей смазки. Обстрел Доростола пришлось отложить на следующий день.
А на следующий день было уже поздно. Перед городом желтел свежими откосами глубокий и широкий ров, вырытый руссами всего за одну ночь.
Император Цимисхий был удивлен и раздосадован. Князь Святослав своим гибким умом варвара отыскал единственно возможное средство от осадных орудий, причем средство, никогда раньше не применявшееся полководцами.
Глубоким рвом он просто преградил путь осадным орудиям к стенам. А чтобы засыпать ров, требовалось сначала прогнать от него русских лучников, которые посылали свои смертоносные стрелы и не подпускали воинов вспомогательных отрядов.
В ленивой перестрелке прошел день 29 апреля, день очередного разочарования императора Иоанна Цимисхия…
Пересчитывая шагами скользкие каменные плиты, князь с грустью вспоминал о ласковом дереве киевских теремов. Камень будто клетка – давит, леденит, навевает недобрые мысли. Видно, права в чем-то была княгиня Ольга, предостерегая от расставания с отчиной. Душа человека требует домашнего тепла…
Вчера в этом мрачном и холодном зале перед Святославом сидел патриций Калокир, будто бы чудом вырвавшийся из осажденного Преслава. Святослав никак не мог уразуметь спокойствия и высокомерной уверенности грека.
Позорное бегство тот представлял если не как подвиг, то, уж во всяком случае, как великую услугу князю руссов!
Правда, известия, привезенные Калокиром, заслуживали внимания.
Патриций просидел два дня в тайном убежище неподалеку от Преслава, и верные люди успели рассказать ему все, что делалось в это время в захваченном греками городе.
Император Иоанн Цимисхий тщится предстать перед болгарами избавителем. Он разрешил болгарским пленным уйти кто куда пожелает и объявил, что вступает в их страну не для порабощения Болгарии, но лишь для войны с руссами, против которых единственно будет сражаться. Царю Борису император оставил регалии и царское одеяние, почтительно называл его на людях царем. Благодарный Борис по подсказке императора разослал грамоты своим подданным, чтобы они больше ни в чем не помогали князю Святославу.
Растерянные боляре мечутся, не зная, к кому примкнуть. Они еще не повернули оружие против бывших союзников, но и помощи от них ожидать нельзя…
Князь Святослав мог бы добавить, что не только болярские дружины покинули его. При первых же известиях о вторжении в Болгарию большого византийского войска ушли за Дунай печенеги. Святослав остался один на один с Цимисхием. Однако, даже зная много больше, чем патриций, князь Святослав не считал, подобно ему, войну проигранной. Кроме начала, война имеет еще и конец. Именно конец войны венчает лаврами победителя!
Поэтому Святослав равнодушно выслушивал советы патриция Калокира: временно отступить, заключить союз с германским императором Оттоном, который постоянно враждовал с Византией, снова нанять печенегов и, дождавшись из Руси нового войска, вернуться в Болгарию. Главная забота патриция – о собственной безопасности. Пусть спасается. Святослав его не будет удерживать. Бесполезен теперь Калокир. Пришло время мечей, а не хитроумных интриг, в которых лукавый грек чувствовал себя как рыба в воде.
Пусть Калокир отправляется к императору Оттону. За прошлые услуги Святослав даже поможет ему покинуть пылающую войной Болгарию.
Так и сказал Калокиру, пообещав лошадей и воинов для охраны.
Обрадованный патриций долго кланялся и благодарил. Едва за греком закрылась дверь, Святослав начисто вычеркнул его из памяти…
17 апреля император Цимисхий двинулся из Преслава к Доростолу, снова поручив заботы об обозе и осадных орудиях паракимомену Василию.
Города между Гимейскими горами и Дунаем были уже покинуты русскими гарнизонами. Без боя сдались Плиска, Диная и другие крепости. В них император Цимисхий оставил небольшие отряды стратиотов, а с остальным войском продолжал стремительный бег к Дунаю. Там должен был решиться исход войны.
Рано утром 23 апреля конные разъезды императора Цимисхия приблизились к Доростолу, где, как уже знали византийцы, стоял с войском князь Святослав.
Первая схватка закончилась трагически для византийцев. На малоазиатских всадников Феодора Мисфианина, опередивших полки катафрактов и пехотные колонны, напали из засады руссы. Может быть, при других обстоятельствах руссы и пропустили бы всадников, потому что в обязанности сторожевой заставы входило лишь оповещение о приближении неприятеля, но заставой командовал княжеский дружинник, вырвавшийся вместе с воеводой Сфенкелом из горящего Преслава. Ненависть к византийцам, безжалостно переколовшим копьями его товарищей на дворцовой площади, оказалась сильнее благоразумия. Послав гонцов к князю Святославу, он с остальными воинами напал на греков. Руссы вышибали их из седел длинными копьями, рубили мечами, добивали поверженных широкими охотничьими ножами. Почти никто из всадников Феодора Мисфианина не спасся. Зато и руссы, ослепленные яростью, были окружены подоспевшими катафрактами и перебиты.
Император Цимисхий долго стоял на поляне, усеянной телами греков и руссов. Он видел, как мрачнели лица проезжавших мимо катафрактов, как они придерживали коней и приглядывались к убитым воинам, будто пересчитывая их. Греков полегло больше – и не только застигнутых врасплох всадников Феодора Мисфианина, но и катафрактов, сражавшихся потом с окруженными руссами. Это наводило на грустные размышления. Война будет очень тяжелой…
Цимисхий подумал, что если бы князь Святослав согласился уйти за Дунай со своими страшными копьеносцами и не менее страшными всадниками в кольчугах, способными на равных сражаться с многоопытными катафрактами, то он бы сам предложил руссам мир, чтобы не испытывать больше военное счастье. Но, судя по первой сшибке, Святослав решил защищаться.
Цимисхий взмахнул плетью, поскакал к доростольской дороге. За ним поспешили "бессмертные". Колонны стратиотов расступались, пропуская императора.
Всадники вынеслись на небольшую возвышенность. Дальше, до самых стен Доростола, тянулась равнина. Издали каменные стены Доростола казались невысокими и совсем негрозными, но Цимисхий знал, что толщина их достигает двадцати локтей, а до зубчатого гребня способны дотянуться лишь самые длинные штурмовые лестницы. Двое ворот выводили в поле, а над ними возвышались массивные башни.
Но не каменные твердыни Доростола привлекли внимание императора.
Преграждая путь к крепости, на равнине стояла еще одна стена – живая.
Пешие руссы стояли своим обычным сомкнутым строем, сдвинув большие щиты.
Князь Святослав вывел войско в поле!
Император Цимисхий расставлял свои полки неторопливо, с тщательностью и искусством, достойным великих полководцев древности. Главную надежду он возлагал на катафрактов, которых сосредоточил на флангах.
Двенадцать раз бросались в атаки катафракты императора Цимисхия и двенадцать раз откатывались, устилая поле нарядными панцирями, расколотыми щитами и шлемами с разноцветными перьями. Только перед заходом солнца Цимисхий смял левое крыло утомленных непрерывным сражением руссов. Руссы отступили и заперлись в Доростоле.
Всю ночь вооруженные стратиоты стояли перед воротами Доростола, чтобы предупредить возможную вылазку руссов. А утром 24 апреля император приказал строить укрепленный лагерь. Вокруг возвышенности греки вырыли глубокий ров. Землю, извлеченную из рва, насыпали валом, а по гребню вала водрузили копья и повесили на них щиты. Была назначена дневная и ночная стража, потому что дерзость и предприимчивость руссов были хорошо известны, с ними приходилось соблюдать постоянную осторожность. Так предупреждал император Цимисхий, и военачальники согласились с ним. Руссы – опасные враги. Доблесть катафрактов и стойкость стратиотов полезно дополнить надежными укреплениями и зоркими сторожевыми заставами.
Весь день под Доростолом было спокойно. Греки копошились в своем лагере, ставили шатры для военачальников и знатных вельмож, шалаши для воинов. Руссы отдыхали за крепостными стенами после вчерашнего боя. Война будто замерла, подарив усталым ратникам короткую передышку.
25 апреля отряды катафрактов подъехали к стенам Доростола, вызывая руссов на бой. Лучники и пращники императора Цимисхия принялись метать стрелы и маленькие ядра из обожженной глины. Им отвечали защитники города.
Неравным оказалось противоборство: византийские стрелы ломались, ударяясь в каменные зубцы стены, глиняные ядра рассыпались красной пылью, а тяжелые дротики, выпущенные дальнобойными крепостными самострелами руссов, пронзали насквозь панцири катафрактов и щиты стратиотов. Убедившись в тщетности своих усилий, начальники катафрактов и стрелков увели своих людей в лагерь.
А вечером руссы в конном строю сами вышли из города. Катафракты атаковали их, но успеха не имели. После равного боя руссы возвратились в Доростол. Однако вечер этот все же принес императору Цимисхию удовлетворение. По Дунаю поднялся к Доростолу византийский флот.
Огненосные триеры цепью растянулись по реке на безопасном расстоянии от крепостных метательных орудий и встали на якоря. Так предписывали правила морской блокады, и друнгарий флота следовал им неукоснительно. Руссы забеспокоились, поспешно вытащили из воды свои легкие ладьи и унесли к стенам, под охрану лучников. Князь Святослав приказал крепко стеречь ладьи, потому что между берегом и цепью огненосных триер оставалась широкая полоса мелководья, по которому русские ладьи могли прорваться из окружения.
26 апреля произошел второй большой бой под Доростолом. Руссы снова вышли в пешем строю, и снова была равная битва, в которой военное искусство греков не смогло одолеть мужества и стойкости русских пехотинцев. Только неожиданная гибель воеводы Сфенкела, пронзенного копьем катафракта, внесла замешательство в ряды руссов, и они отступили, но недалеко. Катафракты, утомленные битвой и устрашенные большими потерями, не осмелились их преследовать. Руссы остались на равнине перед городом, зажгли костры и простояли на виду у византийского войска всю ночь и утро следующего дня.
Только к полудню, когда император Цимисхий послал в обход большое конное войско, воины князя Святослава свернули свой стан и неторопливо ушли в город. На месте русского стана греки нашли лишь остывающие костры да тела катафрактов, с которых руссы стянули панцири и закололи ножами.
Зрелище показалось византийцам столь ужасным, что они поспешно повернули коней прочь.
Руссы что-то кричали им вслед со стены, но из города больше не выходили.
28 апреля прибыли осадные орудия. Многочисленные баллисты и катапульты были поставлены пока возле византийского лагеря. Император торопил – ему не терпелось повторить преславскую бойню. Но с осадными орудиями пришлось провозиться до вечера. Деревянные рамы расшатались на ухабистых болгарских дорогах, веревки из сплетенных воловьих жил пересохли, рычаги и втулки колес требовали свежей смазки. Обстрел Доростола пришлось отложить на следующий день.
А на следующий день было уже поздно. Перед городом желтел свежими откосами глубокий и широкий ров, вырытый руссами всего за одну ночь.
Император Цимисхий был удивлен и раздосадован. Князь Святослав своим гибким умом варвара отыскал единственно возможное средство от осадных орудий, причем средство, никогда раньше не применявшееся полководцами.
Глубоким рвом он просто преградил путь осадным орудиям к стенам. А чтобы засыпать ров, требовалось сначала прогнать от него русских лучников, которые посылали свои смертоносные стрелы и не подпускали воинов вспомогательных отрядов.
В ленивой перестрелке прошел день 29 апреля, день очередного разочарования императора Иоанна Цимисхия…