Карина Демина. Леди и война. Цветы из пепла

   Метка на крови…
   …его способности… будь он магом, скорее дочерью рискнул бы, чем своими способностями.
   Но Кайя это вряд ли понравится.
   Кайя, заложив руки за спину, расхаживал по комнате.
   Поорал бы, что ли. Сказал бы, что Урфин – идиот, которому мало было неприятностей в жизни, поэтому он ищет новых. Запретил бы даже думать о сделке с Хаотом, пусть и мнимой. Пригрозил бы выслать, запереть… Хоть как-то бы отмер.
   – Садись.
   Указал на кресло, а сам на ногах остался. Руки скрестил, точно защищается, смотрит сверху вниз и все еще не способен устоять на месте. Перекатывается с пятки на носок, пальцами по локтю тарабанит.
   – Это опасно. – Все же заговаривает.
   Нельзя ждать, что Кайя вернется за день. Или за неделю. За месяц. Год? Возможно, что и годы…
   – Посредник гарантирует, что метка будет именно та, о которой шла речь. – Урфин готовился к этому разговору.
   Кайя не торопит.
   – Для магов сила – это основа их жизни. Суть ее. Без силы маг… ничто. Он просто перестанет существовать. Хаот сожрет. Но я-то принадлежу этому миру и потеряю лишь то, чем никогда толком не обладал. Это настолько безопасно, насколько вообще возможно.
   – Я не хочу рисковать тобой. – Кайя разжал руки и присел.
   – А я не хочу рисковать своей семьей. И твоей тоже, хотя для меня она тоже своя, если, конечно, ты не настолько изменился, чтобы этого не видеть. – Урфин собирался сказать совсем другое, но опять прорвало. Хотелось схватить этого упрямого барана и тряхнуть хорошенько, чтобы очнулся.
   Чтобы стал, как раньше, занудным, дотошным, помешанным на правилах, но своим.
   – Они не отступят просто так. Если не я, то кто-то другой и близкий. Они умеют искать подход к людям. И я не желаю гадать, кто и когда ударит в спину.
   Кайя позволяет говорить, слушает и… он тоже понимает, что нет иного выхода.
   – Сейчас либо мы, либо они. Не веришь мне, свяжись с Ллойдом… системой… с Ушедшим, чтоб тебя, но они тебе скажут то же самое.
   Вот орать на него точно не следовало. Или все-таки…
   – Свяжусь. Ковен не ограничится одним направлением.
   Верно. И поэтому Урфин должен рискнуть.
   – Я не хочу, чтобы Хаот добрался до этого мира. Здесь живет моя дочь.
   – Ты ее любишь? – Кайя сам себе ответил: – Любишь. Я вижу. Вообще я сейчас больше вижу, чем раньше. Наверное, так надо, но… когда людей много, сложно себя контролировать. Вокруг как будто все орут. Это просто невыносимо! Я привыкну. Я уже привыкаю и… когда Иза рядом, то совсем нормально. Но смешно ходить повсюду с женой.
   Не смешно ничуть.
   – Ты понимаешь, а остальные решат, что я слаб. И я действительно слаб, потому что боюсь опять не справиться. Иза мне верит. В меня верит. А я…
   – А ты в себе сомневаешься.
   – Да. – Кайя вцепился обеими руками в волосы. – Я слышу ее. Я знаю, где она и что делает, но этого недостаточно. Я хочу держать ее в поле зрения. Контролировать каждую секунду ее жизни, каждый шаг, каждый вдох, потому что только так я буду уверен, что с ней все в порядке. Но я знаю, что так неправильно, что нельзя забирать чужую свободу. И ей будет больно. Что мне делать?
   – Для начала – приставить охрану.
   Он уже приставил. Да и охрана не спасла в прошлый раз, и Кайя это помнит.
   – И поговори с ней.
   Бессмысленный совет. Кайя боится собственного страха и в жизни не признается, что вообще имеет право страх испытывать.
 
   Посредник вернулся через три дня.
   И метка стала поверх клейма. Не было больно, скорее уж странно.
   – Я рад, что мы нашли общий язык. – Посредник был по-прежнему деловит. – Дальнейшие инструкции вам передадут.
   – Учтите, что скоро я уеду.
   – О, наниматель очень на это надеется. В Ласточкином гнезде есть выход на систему, верно?
   А у Урфина есть доступ к управляющим элементам.
   – Не переживайте. Наниматель заинтересован в том, чтобы вы остались живы.
   Это радовало. Урфину не хотелось умирать, не увидев дочь. И вообще умирать, если разобраться, не хотелось.

Глава 5
Мозаика

   Он любил сидеть на веранде фамильного склепа.

О странных привычках странных людей

   В городе было скучно.
   Кроваво, голодно и до отвращения скучно.
   Юго даже перестал получать удовольствие от работы, что и вовсе было непозволительно. В конце концов, он ведь профессионал, и не ему смотреть на ошибки любителей… режут друг друга – пусть себе режут. Отвлекают народ от насущных проблем топором и плахой, и средство-то действенное, как наркотик, только дозу успевай повышать. Благо после случившегося на Площади Возмездия городские тюрьмы вновь наполнились теми, кто слишком много знал. Или слишком громко разговаривал.
   Кликуши, бестолковое воронье, слетались на казнь, чтобы собственными глазами увидеть, как исполняется пророчество о близком конце света. Юго не мог бы сказать, где и когда это пророчество появилось, но пришлось оно весьма кстати.
   С пророчествами так всегда.
   – И наступят кровавые дни! – Очередной старик, ряженный в лохмотья, взобрался на опустевший помост, протянул руки над камнями. Его не слушали, люди знали, насколько опасно останавливаться, обращать на себя внимание. – И брат пойдет войной на брата! И реки станут красны, а земля бесплодна…
   И вот что странно: Юго видел множество миров, разительно отличных друг от друга, но везде кликуши выглядели одинаково. И говорили почти одними и теми же словами. Может, их разводят в каком-то безумном бродячем заповеднике? А потом подбрасывают в хаос для хаоса продолжения?
   Мысль показалась забавной.
   – И солнце исчезнет с небосвода… наступит великая тьма, которая будет длиться трижды и три дня.
   Говорили, что с дверей храма исчезла цепь, их запиравшая. Сама опала.
   – …если люди раскаются и очистят сердца от скверны…
   А в самом храме нашли девушку в белом платье с ножом в груди. И лежала она три дня, источая запах роз и мирры. И на рукояти ножа распустился диковинный цветок, чей аромат дурманил и освобождал от боли.
   – …но если же будут упорствовать в заблуждениях…
   Была ли эта девушка вовсе? А если и была, то кто она? Случайная жертва? Или первая? Одно другому не мешает. И нынешняя идея кому-то может показаться удачной. Юго подозревал, что очень скоро число Невест увеличится.
   Кровь зовет к крови. Страх к страху.
   – …то быть земле под властью тьмы…
   – …во веки веков, – раздался мягкий голос над ухом. – Всегда удивлялся тому, как быстро они заводятся.
   Посредник мало изменился с прошлой встречи, разве что теперь он был обряжен в алую суконную куртку с замусоленными обшлагами. И пуговицы не хватало.
   – Прям как вши на больной собаке, – добавил он, поправляя платок. – Премного рад тому, что ты жив… и работаешь все так же умело. Последняя сцена с ревнивым любовником и ножом весьма себе драматична.
   – Не моих рук дело.
   Юго не любил присваивать себе чужие заслуги. Хотя… нежные письма, которые привели любовника Верховного Судьи в такую ярость, писал он. И до последнего сомневался, верно ли уловил эмоции, все-таки чувства – не совсем его профиль.
   – Не скромничай. – Посредник раскланялся с патрулем. – Ты хорош, несмотря ни на что… и у меня есть предложение.
   – От кого?
   Ответ очевиден: Хаот. Не получилось поймать в капкан, так решили действовать иначе.
   – Маги? И что они могут мне предложить?
   Юго возвращается в нору, и посредник не отстает. Уверен в собственной безопасности. О да, посредников не принято трогать… но и не принято, чтобы посредники сдавали исполнителей.
   – Возвращение домой. Тебе же здесь неуютно. Жарко. И в принципе не твое… я слышал про родной твой мир. Там вечная зима. И вьюги. Красиво, должно быть…
   – Особенно когда жрать нечего и заносит.
   Переулок. И дверь, которая держится на одной петле. Пустая комната с проломом в стене. За ним – узкий коридор и лестница вниз. Юго идет первым, и посредник, окончательно убедившись, что ему доверяют – прежде Юго не оборачивался к нему спиной, – следует.
   – Ты когда-нибудь замерзал до полусмерти? – Юго вытаскивает из тайника свечу. Не для себя, он неплохо помнит окружающую обстановку, но для этого, что начал подозревать неладное.
   – Куда мы идем?
   – В гости. Ты же хочешь откровенной беседы…
   Он попытался все же уйти в тень, вот только Юго не позволил. На такого редкого гостя он рад был потратить последнюю иглу.
   – Это всего-навсего паралич, – сказал он, подхватывая тело. – Отойдет через часик-другой… как раз до места доберемся. Поговорим…
   Тело волок, пребывая в на редкость приподнятом состоянии духа. Все-таки не так город и плох… умеет преподносить сюрпризы. Жаль, что Сержанта нет, он бы оценил то, что Юго собирался сделать. Заодно и научился бы кое-чему…
   – …что тебя ждет? – Посредник говорил, превозмогая боль. Это ему только кажется, что боль почти невыносимая, Юго всего-то руки-ноги переломал – не хотелось, чтобы дорогой гость так быстро исчез. – Ты здесь чужак! И чужаком останешься! У тебя не будет ни дома, ни детей…
   – А они мне нужны?
   Нужны… Юго все-таки не хватало того мальчишки. Но он уже решил найти себе другого, простого, такого, которого Юго позволят оставить при себе.
   – Ты можешь выбрать сторону! Иметь в должниках Хаот…
   То же самое, что задницей пушку затыкать. Вроде и размер подходит, но все равно идея неудачная.
   – Ты понимаешь, что тебя отсюда не выпустят? Да они возьмут этот мирок и…
   Да, Юго подыщет себе мальчика. И будет его учить тому, что знает сам… с маленькими проще, чем со взрослыми. Сержант, конечно, талантливый, но… староват уже для по-настоящему тонкой работы.
   – …и ты сдохнешь вместе со всеми.
   – Рассказывай, – предложил Юго, подкрепляя предложение первым надрезом, пробным пока.
   – Я мало знаю! Я не помню! Ты же знаешь правила!
   – Что помнишь, то и рассказывай… начни с того, зачем ты меня сдал?
   Ножи… иглы… огонь… не так важно, каков инструмент, главное – с фантазией к делу подойти.
   – Это ведь ты на заказ навел?
   – Нет. Наниматель просил кого-то, кто справится с винтовкой. А Хаот потребовал, чтобы это был именно ты… ты им изрядно в свое время крови подпортил. Но они позволили тебе опыта набраться.
   Позволили, значит.
   Юго думал, что сбежал, а его просто-напросто выпустили, удлинив цепь. Дали шанс развить талант. Наблюдали издали. Следили. И когда Юго достиг потолка, решили, что хватит с него свободы. Опасная ведь игрушка.
   Посредник же продолжил говорить:
   – Они сильнее. Они подомнут этот мирок. Выкачают его досуха. И протекторам не выжить. Тебе не выжить.
   Это не знания – догадки, но тот, кто их делает, достаточно долго общается с Хаотом, чтобы догадкам его стоило уделить внимание. И Юго подумает над услышанным позже: будет время.
   И для мира. И для протекторов. И для самого Юго.
   И для ученика.
   Пожалуй, вон в том углу поместится кровать, если небольшая. А в противоположном – стол и стул. Он даже представил себе этот стул и ребенка, на нем сидящего, чистого, аккуратного – в дом нельзя носить грязь – и внимательного.
   – Не молчи. – Он погладил посредника по голове, прощупывая череп. Толстый. Пилить будет неудобно. – С кем ты здесь контракты заключал… я знаю, что ты не можешь сказать суть, но мне и не нужно. Имена.
   К счастью, посредник решил, что выдержит… он и вправду выдержал пару часов. А потом гораздо больше. Все-таки чудесный выдался день.
   Впрочем, кое-что из услышанного озадачило Юго. Информация, несомненно, была достоверной, но… не укладывалась в голове. Он даже испытал некоторое разочарование в собственных способностях: неужели до сих пор настолько ошибается в людях?
   И как быть?
   Смолчать и нарушить вассальную клятву? Или написать… кому? Выбор не так и велик, но Юго думал. Долго. Минут десять. Еще десять ушло на составление двух писем. Гораздо дольше пришлось искать связного, которому теперь Юго тоже не особо доверял.
   Но какой у него выбор?
   Оставалось надеяться, что письмо доберется до Кверро в обещанные пять дней. А пока следовало заняться делами насущными, например уборкой… все же имелись в его работе некоторые недостатки.
 
   Что сказать о свадьбе?
   Она была и похожа, и не похожа на предыдущую. Не было ни моря, ни баржи, ни толпы на берегу, ни щитов, заслонивших меня от людей. Белого платья, которое сгинуло в пламени революции очередной невинной жертвой, впрочем, куда менее значимой, чем жертвы иные.
   Но был огромный зал. Стяги. Знамена. И заунывный вой волынок. Плащ на плечах, уже не синий – серый, безымянный: Кайя достаточно принципиален, чтобы отказаться от протянутого Магнусом.
   Танцы. Акробаты и шуты. Бродячие циркачи и пара менестрелей данью столичной моде.
   Вместо короны – венок из дубовых листьев и тонких веток омелы. Золотую цепь заменила сплетенная из клевера, крупные багряные соцветия в ней – чем не драгоценные камни? Стол укрыт небеленым полотном. А единственными букетами – вязанки колючего остролиста, который высаживают у порога дома защитой от сглаза и дурной молвы. Сидеть приходится на мешках, туго набитых зерном и шерстью. А слепая старуха на ощупь сшивает наши рукава костяной иглой.
   …да не оборвется нить, соединяющая судьбы.
   Нить из лосиных жил, крепкая, такая точно не оборвется, и рукава, срезав, отдают огню. Никто не спешит смеяться над нелепостью наряда. А другая старуха, простоволосая и босая, подает чашу из зуба морского змея, морской же водой наполненную до краев.
   …слезы, которым нельзя дать пролиться.
   Кайя выпивает до дна, не пролив ни капли. Наверное, это хорошая примета.
   Третья старуха, в платье, измазанном сажей, щедрой рукой сыплет на волосы колючие шары репейника. А я вдруг некстати ловлю взгляд Магнуса, преисполненный такого отчаяния, что мне становится страшно. Ему дорого стоила эта война.
   Нам всем.
   Магнус отворачивается, я же выбираю колючки из жестких волос Кайя, стараясь не дергать, пусть бы и знаю, что ему не будет больно, но все равно мне хочется быть осторожной. И собрать все до одной. Мы не будем ссориться. Он же стоит, опустив голову, и улыбается.
   Впервые за все время он улыбается.
   Потом нас поздравляют, не стесняясь подходить. И каждый словно бы случайно высыпает под ноги горсть красного песка… сколько песчинок, столько лет для двоих.
   Бессчетно.
   Здесь вообще как-то быстро забывают о титулах, о правилах, манерах. Шумно. Весело. Безумно самую малость. Под столами рыскают собаки, выпрашивая подачку, и дети. А в открытых очагах жарят кабанов. Поварята с трудом поворачивают натертые до блеска ручки, скрипят цепи, и жир с туш стекает на решетки, на переложенных ароматными травами цыплят, перепелов, кроликов, фаршированных шпиком и копченым салом, розовую горную форель… в Кверро нет голода.
   И вино льется рекой.
   Я пила мало, Кайя не пил вовсе, и улыбка его исчезла, напротив, чем дальше, тем хуже ему становилось. Его страх передался мне. И когда настало время уходить, я с трудом удержалась, чтобы не вцепиться в край стола.
   …не бойся меня, пожалуйста.
   …не боюсь. Не тебя.
   А чего? Сама не знаю.
   На меня смотрят. Свистят. Топают ногами и отпускают хмельные, весьма сомнительного качества комплименты. Это же свадьба, и финал у нее соответствующий.
   В нашей комнате жарко. Камин натоплен, кровать застлана шкурой черного медведя. У резных ножек ее – пучки стрел и миски с зерном, символы, которые в толковании не нуждаются.
   И я жду… трясусь, как девчонка, хотя понимаю, что это глупо. За глупость и страх стыдно. Сколько эмоций одновременно способна испытывать женщина? Загадка. Много. Их хватает, чтобы несколько скрасить ожидание.
   О появлении Кайя возвещают все те же волынки, но, к счастью, волынщики остаются за дверью. Кричат что-то… за музыкой не слышно, а я, догадываясь о сути, все равно краснею.
   – Иза… – Он смотрит на меня с такой нежностью, что сердце замирает. – Ложись спать.
   Спать?
   Кайя присаживается на край кровати.
   – Ты очень красивая. Я забыл, насколько ты красивая…
   Поэтому спать?!
   …ты злишься?
   Конечно, я злюсь! Я женщина, и у меня свадьба. И муж, которого я черт знает сколько времени не видела. Рыжий, родной и вообще… раненое самолюбие требует сатисфакции.
   Я скучала по нему.
   По нам.
   …сердце мое, пожалуйста. Я не настолько хорошо себя контролирую, чтобы рисковать.
   Чем или кем?
   …последний раз, когда я был в постели с женщиной, я в деталях представлял, как ее убиваю. Мне пришлось принимать некоторые… химические препараты.
   Вместо души – пепелище. Черно-серое, застывшее. Как он выжил? Не знаю. И выжил ли?
   …они растормаживали физиологические процессы и разум должны были бы блокировать, но я все видел и понимал, что делаю.
   Выворачивал себя наизнанку и тогда, и потом, вспоминая раз за разом.
   Измена? Ревность?
   О нет, Кайя себя резал заживо. И эта память – не репейник, я не могу ее выбрать.
   …приходилось повышать дозу, но все равно я только и мог, что представлять, как ее убиваю.
   …и ты боишься, что убьешь меня?
   …да. Слишком много войны. Я нестабилен.
   Боится он не только этого.
   – Отдыхай, я посижу…
   Ну да, в кресле у огня, сражаясь с призраками и кошмарами. Так я его и оставлю наедине с собой.
   – Ложись в постель. Я сама погашу свечи.
   К счастью, Кайя не возражает. Я помогаю раздеться, говорю о чем-то неважном, глупом, кажется, об омеле и остролисте, песке, который попал в туфли. О том, что собаке нужен ошейник, а Йену – игрушки, те, что есть, красивы, но они чужие. Это же имеет значение, верно?
   Кайя молчит. Он забирается под одеяло, и ощущение такое, что готов накрыться с головой. От кого прячется, от меня или себя? Свечи гаснут одна за одной, и пламя в камине приседает, расползаясь по углям. Ковер скрадывает мои шаги, а медвежья шкура пробуждает память.
   Рыбы вот нет.
   …Кайя, что мне сделать, чтобы тебе стало легче?
   …просто будь рядом.
   Я уже рядом, настолько, насколько возможно. Устраиваюсь на его плече, кладу ладонь на грудь. Пусть кошмар уйдет, хотя бы на сегодня.
   Мое пожелание сбывается: темнота отступает. И не только на эту ночь.
 
   А спустя неделю нас с Йеном пытаются убить.
   …как мы оказались у той стены?
   Из-за Друга. Безалаберный черный щенок, который лаял на всех, но на своих чуть иначе. Он спал с Йеном в одной кровати и, если бы позволили, ел бы из одной тарелки. Вертелся под ногами, словно нарочно подставляя лапы и чересчур длинный хвост, чтобы завизжать трагически, рухнуть на спину и лежать, пока не будут принесены извинения, желательно съедобные.
   Простота собачьей хитрости.
   Друга выводили гулять в небольшой закрытый дворик. Три стены и арка, увитая плющом. Старый колодец, к счастью, слишком высокий, чтобы Йен забрался в него. Яблоня, на ветвях которой собирались скворцы, галдели, обсуждая нас, и Друг носился вокруг дерева, пытаясь спугнуть скворцов.
   Лаял.
   А Йен бегал уже за ним, повизгивая от восторга. Я присаживалась на край колодца, мне нравился этот дворик, его уединенность, тишина и само ощущение мира, которым я могла поделиться. Магнус устраивался у арки, заслоняя один проход и оставляя в поле зрения другой.
   Охрана держалась незаметно.
   Когда игра в догонялки надоедала, Магнус доставал разноцветные шарики и принимался жонглировать. Друг и Йен садились и смотрели. Два детеныша. И одна сволочь, которая решила, что будущее в очередной раз нуждается в корректировке.
   Меня там не должно было быть. Меня ждал чай в компании баронессы Гайяр и прочих весьма уважаемых и нужных в нынешних обстоятельствах дам. Как было отказаться? Я и не отказалась. Я просто решила немного опоздать.
   Дамы потерпят, а Йен… я поймала его, когда он пробегал мимо. Просто поймала. Не предчувствие, скорее душевный порыв, он засмеялся и попытался вывернуться из объятий.
   – Не отпущу…
   Помню, что Друг остановился у стены и зарычал.
   И Магнус дернулся на рык… а потом меня вдруг опрокинуло в колодец.
   Грохот. Камни, которые сыплются сверху. Отчетливый запах пороха.
   …Кайя!
   Второй взрыв был сильнее первого.
   Я только и успела, что увидеть, как трещина ползет по каменной стене и медленно, словно в застывшем времени, старая кладка отделяется от базальтовой подложки.
   Прижать Йена к себе, он пытался оттолкнуть меня, кричал от боли, но я сильнее.
   Прости, родной, так надо.
   Каменная лавина накрыла нас. Стало темно. Душно. И больно, к счастью, ненадолго.
   …изаизаиза…
   Стучит в висках. Зовут. Кто и когда? Зачем так громко? Не хочу. Пусть замолчат. Но зов бьется в голове, мешая возвратиться в тишину. Окончательно я очнулась от громкого детского плача. Надрывного. Долгого. До икоты.
   – Тише, Настюха…
   …Йен.
   Со мной Йен. Настя далеко. В безопасности. А Йен здесь, рядом и плачет. Значит, жив. И скоро нас вытащат… я помню взрыв. И падение. Темно. Снизу – камни впились в тело. Сверху давит и жарко, словно свинцовым одеялом накрыли. Значит, мы все еще в колодце, и… и все будет хорошо.
   …Иза…
   Это уже не крик – вой, в котором я с трудом узнаю собственное имя.
   – Все будет хорошо. – Язык не слушается, губы тоже. Голос что змеиное сипение.
   Тело болит, и даже не знаю, в какой его части сильнее.
   …Кайя…
   Тишина. Осторожная. Недоверчивая. Сколько он уже зовет? Долго, наверное… почему мы все еще здесь?
   …Иза, ты как?
   …мы в колодце… вытащи нас. Пожалуйста!
   Я сейчас сама разрыдаюсь.
   …знаю. Скоро. Сердце мое, только не шевелись. Все очень ненадежно. Умоляю, только не шевелись.
   …Йен плачет.
   Я пытаюсь левой рукой ощупать его. Голова цела. Шея. Плечи. Спина. А вот стоило прикоснуться к ноге, он завыл.
   …он, кажется, ногу сломал.
   …ничего. Нога – это пустяки. Главное, вы живы. Я вас вытащу, сердце мое. Я вытащу вас. А нога заживет. У нас хорошая регенерация. Ты говори со мной, пожалуйста. Не замолкай, ладно?
   Его страх горький. Но я буду говорить, потому что мне тоже страшно. Темно. Тесно. Больно. И я хочу выбраться.
   …нельзя. Потерпи.
   Понимаю. Терплю. Заставляю себя успокоиться. Повторяю вслух, для Йена, что все будет хорошо, что скоро за нами спустятся и…
   …Магнус? Остальные?
   …дядя жив. Взрыв был сильный, но он жив и выберется. А вот люди, к сожалению, погибли.
   …два взрыва. Кайя… они не Магнуса убить хотели. И не меня. Меня не должно было быть. Я пришла… просто пришла посмотреть.
   На то, как щенок и ребенок играют в догонялки. И сидят на траве, наблюдая за фокусами, в надежде, что однажды стеклянный шарик выскользнет из цепких пальцев Магнуса. Они бы его поделили.
   За что с ними так?
   …Иза, я теперь не связан рамками закона. И могу гораздо больше, чем прежде.
   …найди их.
   Я пытаюсь гладить рыдающего Йена, шепчу что-то нежное, бессмысленное, уговариваю потерпеть… уже недолго. Минутка и еще одна. Нас ведь вытащат. Его и меня.
   Вдвоем.
   Время тянется и тянется.
   Стены укрепляют раствором. И Йен затихает. Он устал плакать и только икает. Я же, чувствуя, как вздрагивает под рукой это крохотное тельце, молю всех богов, чтобы Йен остался жить.
   Помеха? Задача, требующая решения? Нет, это ребенок. Мой ребенок, которого я никому не позволю обидеть.
 
   Взяли их у самой границы. Зачем было идти именно к границе, Меррон не знала, но ей, говоря по правде, было все равно куда. Дар вот определенно имел цель, но упрямо молчал.
   Просто шел и шел.
   И явно хотел идти быстрее, но сдерживал себя из-за нее.
   Вероятно, граница как-то была связана с его приступами, которые случались все чаще, но и о них Дар говорить отказывался. А Меррон боялась спрашивать. Что бы с ним ни происходило прежде, это было страшно. Особенно в тот раз у реки, когда он лицом в воду упал и едва не захлебнулся.
   Тащить пришлось, а он тяжелый и бормотал, бормотал что-то… скулить начал.
   Пот катился градом.
   Глаза и вовсе желтыми сделались, звериными. Он смотрел, но не видел. Зрачки то расползались, заполняя все пространство радужки, то суживались, почти растворялись в желтизне. Сердцебиение ускорилось втрое против нормального, дыхание тоже. А потом из ушей, носа, горла кровь хлынула, темная, черная почти. И Меррон ничего не могла сделать. Сидеть рядом, уговаривать – он слышал ее и затихал ненадолго. Вытирать пот и кровь, которая все никак не останавливалась. Давать воду.
   Все закончилось вдруг и сразу. И Меррон от облегчения расплакалась, ну и еще потому, что Дар спокойный такой, как будто бы все нормально. А она женщина! У нее нервы!
   И вообще…
   Только злиться на него не получалось. Или слишком устала? Сейчас идти приходилось быстро, порой она задыхалась и думала, что еще немного и упадет. Он останавливался, позволяя передохнуть, и снова шел. Зачем? Так надо, чтобы успеть.
   Куда успеть?
   И для чего? Но нет же, ни слова, точно вновь разучился разговаривать. Невозможный человек! И упертый. Шел-шел. И Меррон за ним, на одном упрямстве. И ведь почти получилось добраться. Уже и река была видна – широкое полотнище воды, чернота леса на том берегу. Сизый дымок, поднимавшийся от камней. Лошади. Палатки. Люди.
   Дар приник к земле, втянул дымный воздух и отпрянул.
   – Назад, – приказал шепотом и потянул за собой к зарослям бересклета. А их словно ждали. Меррон не поняла, откуда появились всадники. Секунду назад еще не было, а вот уже рядом, летят, пластаясь на конских спинах, нахлестывают крутые бока. И собак спустили…