Страница:
Удар.
Ещё.
Очки отлетают, сверкнув на солнце.
Чужим сдавленным голосом: «Очки… осторожно!..»
Судьба Севы Петрова внешне складывалась благополучно. Школа с серебряной медалью, избавление от армии по зрению, университет. Но наряду с этой парадной стороной жизни, рядом с ней проходила другая, более сложная и глубокая, полная тревог и разочарований, беспокойная личная жизнь.
Ещё в детском саду Петрушку очень интересовало, как выглядит то, что находится под трусиками у окружающих его девочек и женщин. Увидеть не представлялось возможности, а подглядывать не позволяло воспитание. Сведения, почерпнутые из разговоров со сверстниками, были столь туманны, что свидетельствовали, скорее всего, об их некомпетентности. Любопытство было удовлетворено самым неожиданным образом. Одна девочка, которую он, кстати, считал довольно строгой, сказала ему в умывальнике: «Давай глупости показывать». С этого дня они изредка уединялись и, спустив трусики, внимательно разглядывали друг друга, хотя у девочки особенно разглядывать было нечего. Недоумение Петрушки с каждым разом возрастало, а пределом мечтаний девочки было потрогать… Но это было слишком, она стеснялась.
В конце концов их застукала воспитательница. Старая дева от увиденного пришла в ужас и случившееся предала шумной огласке. Последовало разбирательство с вызовом родителей, которые так и не поняли, из-за чего шум.
Так или иначе, но разрыв был неминуем, а у партнёров на всю жизнь сохранился подавленный страх к любовным отношениям. К тому же, открылась измена: на допросе девочка призналась, что у неё был ещё один мальчик, с которым она тоже один раз уединялась в умывальнике.
Только в школе Петрушка начал снова интересоваться противоположным полом. В седьмом классе он увидел первый в своей жизни порнографический журнал. Ребята разглядывали его в туалете на переменке. Это было настоящее потрясение. На цветных иллюстрациях великолепного качества располагались не просто голые женщины, но был показан половой акт во всех его проявлениях и даже по несколько человек сразу.
Петрушка был сражён наповал. Теперь секс больше не выходил у него из головы. Он мысленно раздевал одноклассниц и взрослых женщин, изящных кинозвёзд и толстозадых учительниц — всех, кого видел, — и вступал с ними в сказочный мир сексуальных отношений. Он уже знал, что такое оргазм, но настоящая связь с женщиной ещё долго была для него тайной за семью печатями.
Его самая первая и на долгое время единственная партнёрша появилась только на третьем курсе университета. Как нетрудно догадаться, этой партнёршей была его будущая жена Зинаида.
Сева никогда не был суперменом, девчонки на него не западали. Но, главное, он сам их боялся. Точнее, боялся близости. Несколько раз, оставшись наедине с потенциальной партнёршей, он начинал так волноваться, что в самый решающий момент пасовал, чувствуя себя абсолютно не готовым… Партнёрши в подобных ситуациях думали преимущественно о себе — о том, как они поведут себя в ходе воображаемого ими сценария. Чаще всего они ожидали настойчивой атаки, в результате которой они, может быть, уступят… Отступление или даже бегство кавалера в решающий момент они считали позором и впоследствии не скрывали к нему своего презрения. Разумеется, Сева это мучительно переживал и считал себя самым несчастным человеком.
В университете он встретил Зинаиду. Она была опытна, глупа и по-женски хитра. Проучившись с Петрушкой меньше курса, она его раскусила. Случайные связи её не удовлетворяли, она хотела мужа или постоянного любовника, удобного во всех отношениях, над которым она бы имела власть. Петрушка был отличник (сама Зинаида числилась неуспевающей), не бабник, ленинградец с пропиской. И ещё ей очень хотелось принять когда-нибудь скромную фамилию Петрова вместо чудовищной Каценеленбоген.
Однажды, во время летней сессии, она в коридоре подъехала к Петрушке с просьбой списать тему из конспекта. Экзамен по предмету был уже завтра, поэтому Сева мягко, но решительно отказал. Тогда Зинаида предложила вместе писать шпаргалки. «Где?» — спросил Сева, которого пронзила радостная догадка. «Можно у меня на даче, в Озерках», — как ни в чём не бывало ответила Зинаида.
Это было конкретно. Волна радости и тревоги захлестнула нашего героя.
На этой даче произошло наконец то, о чём Петрушка мечтал, можно сказать, с детского сада. Физически это оказалось даже приятней, чем он ожидал, а вот на эмоциональном уровне — почти ничего кроме волнения. Но для первого раза и этого хватило с избытком — Сева был горд и счастлив. Зинаида действовала умело и тактично, сложностей не возникло. Психологический барьер был снят, путь к большому сексу был усыпан цветами.
Подготовка к другому экзамену, в университете, тоже не прошла даром: Зинаида получила свою первую за время учёбы пятёрку, Сева — первую в жизни тройку.
Свадьба состоялась на третьем курсе, не по-студенчески пышно — так, как хотела тёща Эльвира Станиславовна, женщина деспотичная и привыкшая жить на широкую ногу.
В семейной жизни Зинаида оказалась балованной и ленивой. Вполне вероятно, что она изменяла, когда Сева, уже работая в НИИ, отъезжал в командировки. Однако, по возвращению Зинаида так ревниво его допрашивала, что подозрения, если они и были, то сразу рассеивались.
Зато сам Петрушка был безоговорочно верен. Не потому, что он любил Зинаиду или не хотел, а просто не было случая. И вообще, он постепенно начал понимать, что далеко не вся радость жизни заключена в Зинаиде и Эльвире Станиславовне. В тайне Петрушка начал мечтать о разводе.
Но время шло, и ничего не менялось. Та же работа, те же командировки, те же жена и тёща. И никаких надежд на перемены в будущем. Для того, чтобы разорвать этот круг, должно было случиться чудо — такое, например, как встреча с волшебником или гуманоидом.
Зинаида нервно курила на заднем сидении такси.
Мужа она заставила сесть рядом с водителем, чтобы всё время был на виду. Левое ухо Петрушки просвечивало красным, а на одном из стёкол очков появилась трещина. Петрушка сидел молча и смирно.
Первые удары Зинаида нанесла за самовольную отлучку, пьянку и котовское враньё по телефону. Это было не больно, не обидно и даже принесло какое-то специальное удовлетворение.
Но вот Зинаида увидела на щеке мужа следы губной помады (Вера чмокнула на прощание), и замерла в оцепенении. Это было что-то новое. Придя в себя, она, со зловещим шёпотом «ах ты сволочь…», стала избивать Петрушку как попало и чем попало.
Несчастный вырвался в коридор и, под выразительным взглядом соседки, позорно закрылся в туалете.
Некоторое время Зинаида колотила в дверь и кричала, потом заплакала и ушла в комнату. Потом из коридора стал доноситься её разговор по телефону с Эльвирой Станиславовной — со всхлипываниями и внезапными переходами на повышенные тона.
Некоторое время она курила в комнате, затем подошла к туалету и твёрдым голосом сказала:
— Едем к маме, она ждёт.
Дальше всё происходило молча.
Машина свернула на Садовую. Летний сад, Кировский мост… Осталось немного, по прямой. На перекрёстке у метро «Горьковская» такси остановилось у светофора. В это мгновение Сева уже что-то решил про себя. Загорелся жёлтый и, перед тем как машина тронулась, Петрушка внезапно открыл дверцу, выскочил, захлопнул и перебежал через дорогу.
В это время поток транспорта двинулся и с той и с другой стороны. Зинаида, выйдя из машины, что-то кричала и потрясала кулаками. Водитель такси что-то кричал ей самой. Машины сзади сигналили.
У входа в метро Сева перешёл на шаг, дрожащей рукой потыкался пятаком в щель, просунул и спокойно поехал вниз по эскалатору.
Даже не сняв ботинок, я повалился на кровать и уставился в полоску серого неба между оконной рамой и крышей противоположного дома. Пейзаж невесёлый, и на душе муторно. Я никак не мог понять, что следует делать в сложившейся ситуации. А что понимать, если с похмелья я не мог даже пошевелиться. В голове, которую уже затуманивал сон, шевелились кое-какие мысли. Где гарантия, что я не сошёл с ума? Где гарантия, что таблетка не содержит яд? Что останется от меня здесь, если я перенесусь в прошлое? Можно ли вернуться назад? Разве возможно всунуться в прошлое, если последующее уже существует?…
Вопросы нагромождались в моей и без того тяжёлой голове не очень долго — не прошло и минуты, как я заснул. Последнее, что я подумал отчётливо и что, по правде говоря, вообще не выходило у меня из головы ни на мгновение, были слова Веры Дансевой: «Если это произойдёт, я выйду за тебя замуж».
В седьмом классе нас начинали принимать в комсомол, и после уроков проходили обсуждения первых кандидатов — отличников учёбы и общественников. После выдвижения очередной ябеды, классная прицепилась к Вере, почему та не голосует. Сам я читал под партой книгу и послушно поднимал руку вместе со всеми. Фамилия Дансевой заставила меня поднять голову. Она была умна и красива. Наверное, я уже тогда был в неё влюблён.
Вера, которую из-за собрания не отпустили на тренировку, ответила, что она как раз за. Потому что всем аллочкам-стучалочкам место именно в комсомоле.
Буквально все перетрусили, в классе сделалось тихо.
«Повтори, что ты сказала»… — чуть не сорвалось у классной, но она вовремя сообразила, что Вера повторит и ещё что-нибудь прибавит.
— Выйди вон из класса.
Вера молча встала и вышла.
— Кто ещё хочет отправиться за ней следом? — сказала классная всё тем же страшным голосом, рассчитывая закрепить свою власть над учениками.
И тогда, повинуясь внезапному порыву, я сунул книгу в портфель, поднялся и шагнул к выходу. Одновременно из разных концов класса к дверям направились ещё два мальчика. Это были Котов и Петрушка, тогда мне ещё почти совершенно не знакомые.
Догонять Веру в коридоре при них я постеснялся. А она сама обернулась и приветливо нам помахала.
Из нескольких реплик, которыми мы обменялись, выяснилось, что поступки моих «соперников» никак не были связаны с амурными делами. В частности, Петрушка готовился к математической олимпиаде, а Котову просто надоело, и он воспользовался случаем.
В гардеробе мы всё-таки столкнулись с Верой, пошутили и на улице разошлись в разные стороны.
Вскоре у неё был день рождения — 14 лет, и мать велела ей пригласить нескольких хороших девочек из класса. Вера пригласила, и, к маминому ужасу, явились три мальчика.
Так, благодаря одной из многочисленных возможностей выбора, которые предоставляются человеку на каждом шагу и позволяют нащупывать свой неповторимый путь в лабиринте жизни, каждый из нас обрёл друзей. И пусть Котов был почти начисто лишён положительных качеств, а Петрушка, круглый отличник, как казалось, не мог иметь с нами ничего общего, пусть Вера была красавицей, а я страдал от комплекса неполноценности, все мы отлично ладили друг с другом, искали встреч и находили их.
— Извини, я тут похозяйничал. Моё хобби отнимает так много энергии…
Иванов был одет в потёртую форму железнодорожника, в ухе у него болталась массивная серьга с то и дело внезапно вспыхивающим камешком. Поймав мой взгляд, он быстро снял серьгу и спрятал в карман. Мне показалось, что на лбу у него размазанное и высохшее пятно крови.
— Черти полосатые… Махнул к тебе прямо со шхуны «Белый орёл», от флибустьеров. Такую заваруху замутили с купчишкой, что едва не забыл про ваши таблетки… Готов к труду и обороне?
Я сел на кровати и протёр глаза. Проспав более восьми часов, я совершенно очухался. Ужасно хотелось пить. Если бы гуманоид не сидел сейчас за моим столом, всё случившееся накануне я расценил бы не иначе как сон. Но меня радовало, что это был не сон.
— Не желаешь подкрепиться? — предложил гуманоид, громоздя себе пятиэтажный бутерброд из булки, масла, сыра, кильки и хлеба.
Я взял со стола холодный чайник, напился прямо через носик, машинально сунул в рот корочку чёрного хлеба и стал жевать, бессмысленно глядя на Иванова.
— Слушай внимательно, — заговорил он, просунув в пасть значительную часть своего сооружения. — Ровно в полночь, с боем часов, ты проглотишь таблетку. В это мгновение начнёт своё существование другой, параллельный мир, который ответвится от этого, основного ствола. До сих пор понятно?
— Приблизительно, — пробормотал я.
— В этой боковой ветке, ну, то есть, в параллельной вселенной, вы и окажетесь. Там всё от вас зависит, потому что знаете наперёд… о-о…
Опустившись на четвереньки, гуманоид полез в холодильник. Время близилось к полуночи, и я поспешил с вопросами.
— Мы имеем право вмешиваться в ход истории?
— Разумеется, зачем мне это кино по второму разу? Надеюсь, что вы как можно быстрее наделаете глупостей. Каждый ваш шаг, каждый вдох и выдох с геометрической прогрессией изменит последующий ход событий в мировом… нет, во вселенском масштабе! Ведь это потрясающе интересно!
Я подумал, не много ли берёт на себя этот тип…
— Думай как хочешь, но для каждого из вас это хороший шанс. Я ведь и сам для кого-то всего лишь пешка в игре. Не говоря уже о маленьком бонусе — второй, бесплатной, дополнительной жизни.
— Простите?…
— Ну… вы ведь умрёте там когда-нибудь, так или иначе?
— И что?
— В момент своей физической смерти каждый из вас вернётся к исходному положению — ночь с третьего на четвёртое сентября 1988 года. Нет, не так… Надо выручать девушку. Вы вернётесь второго числа днём, пока не успели наделать глупостей. Дарю вам эти дополнительные сутки и память о них.
— В любой момент можно умереть и вернуться?
— Да, можете пустить себе пулю в лоб, отравиться или удавиться — это на ваш вкус.
— А как же…
— Бог? Его там нет. Это же что-то вроде компьютерной игры. Каждый из вас сам себе бог. Я — разработчик программы. Большая игра. И она называется… «Моя судьба». Или «Мой рок». Вот, это лучше, круто получилось. «Мой рок». Рок!..
Я посмотрел на гуманоида внимательно. Он выпивал одно за другим сырые яйца; кажется, это последнее, что было в холодильнике. Пора выставить его за дверь и снова лечь спать. Кого только не притащишь к себе в дом по пьянке. Но я почему-то этого не сделал и вместо этого продолжал задавать идиотские вопросы.
— Что же останется здесь, вместо меня, если я проглочу вашу таблетку?
— Глупейший вопрос.
— Мёртвое тело?
— Зачем так мрачно! Без вас тут не пройдёт одной секунды, без вас, что называется, не начнут. Даже наоборот: я ведь обещал вернуть вас во вчерашний день. Вы забыли? Это мой маленький бонус.
— Скажите… вот это всё… что вы говорите — это известно моим товарищам?
— Они слышат всё, о чём мы говорим.
— И они это сделают?
— Не знаю.
Стрелки часов приближались к двенадцати, нужно было решаться. Я опять верил всему, что говорит Иванов.
— В таблетке яд?
— Нет.
— Что нас ожидает?
— Не знаю, честное слово.
— Почему таблетка?
— Таблетка ни при чём.
Высосав последнее яйцо, Иванов уполз в холодильник, сунул в рот закатившуюся в угол сморщенную сливу, убедился, что больше ничего нет, поднялся, отряхнул форму железнодорожника и сказал:
— Ну, мне пора.
Я запаниковал: в эти секунды решалось слишком многое.
— Погодите, но как вы это сделаете?!
— Объяснять не имеет смысла. Считай, что всё происходит на уровне ощущений.
— Но тогда так же…
Иванов сделал ободряющий жест и шагнул в запертую дверь. Часы показывали без двух минут полночь.
Таблетка лежала на столе, отдельно от скорлупы, очистков и огрызков, оставленных гуманоидом. Похоже, что на записку не остаётся времени. Почему-то я схватил тряпку и смахнул мусор со стола в кусок газеты. Свернул, скомкал, направился к двери, развернулся, шагнул к окну, бросил в форточку. Опомнился, включил радио.
«…сокращения поставок зерновых в СССР и Китай. В Португалии продолжаются переговоры…»
Оставалось меньше минуты. Я налил в чашку воды и взял со стола таблетку. Она была большая и тяжёлая. Как же её проглотить? С боем часов нужно успеть разгрызть и запить.
«И о погоде. В центрально-чернозёмных областях…»
Я приготовился. Интересно, какого она вкуса?
«…С началом шестого сигнала…»
С первым сигналом я сунул таблетку в рот и сделал резкое движение челюстями. Таблетка послушно рассыпалась и сразу растаяла во рту, оставив лёгкий кисловатый привкус. С шестым сигналом я выпил из чашки воду. Мне стало легко и приятно. Я полетел в ту самую пресловутую трубу, в конце которой умирающие будто бы видят яркий свет. Но полёт затормозился, и я, словно на тонкой резинке, полетел обратно. Мной овладело разочарование, даже испуг, но сразу захотелось спать, сознание затуманилось, глаза закрылись.
Она вынула из сумки пакет и разложила на столе всё необходимое. Сначала обычные пять кубиков внутривенно, немного погодя — ещё двадцать, выпаренных до десяти, — внутримышечно. Когда все двадцать пять попадут в кровь, она умрёт. Сначала она отключится, поэтому всё будет легко и не больно.
Надо оставить записку, хотя бы бабушке. На родителей наплевать — так же как им на неё.
Вера села за стол и набросала несколько строк.
«Бабуля, прости меня. Умираю здесь, потому что другого дома у меня нет. Не переживай, это легче, чем ты думаешь. Это лучшее, что можно теперь сделать, Бог простит. До встречи, твоя Вера».
Достав из шкафа чистый халат и чистое полотенце, она отправилась в ванную. Потом легла на кровать и стала смотреть на часы. В кулаке она сжимала таблетку — как утопающий соломинку…
Внезапно загорелся экран телевизора. Чёрно-белый «Рекорд» засветился отчётливыми красками, и Вера увидела гуманоида, жующего гигантский бутерброд и одновременно говорившего.
Так же внезапно её окатила радость: она не умрёт. Она вернётся в прошлое и начнёт жизнь сначала. Как глупо! Вера поднесла таблетку к губам и поцеловала.
«…Слушай внимательно, — в телевизоре появился звук. — Ровно в полночь, с боем часов…»
Вера жадно внимала происходящему, её сердце радостно билось в груди. Иванов на экране постоянно что-то жрал, а у Карлова был такой глупый вид, что Вера радостно расхохоталась. Потом она с неприязнью оглядела разложенные на столе предметы и подумала, что будет лучше, если наркотиков здесь после неё не останется. Она положила шприц в аптечку рядом с пипетками и прочим барахлом, а раствор упаковала в бумагу, перетянула резинкой и сунула в самую глубину коробки. Если таблетка не сработает, она сделает то, что собиралась.
Решая эти маленькие проблемы, Вера внимательно слушала телевизор, поглядывая на экран.
«…вернуть во вчерашний день. Вы забыли? Это мой маленький бонус».
Порадовал, нечего сказать. Вера затушила сигарету, села на кровать и приготовила таблетку.
Действие близилось к концу. Иванов вышел через дверь, Карлов приготовил воду и застыл, слушая радио.
Вера тоже налила себе воды, поднесла таблетку ко рту и положила на язык.
Котов завёл будильник на без четверти двенадцать, разделся и лёг спать. Ему начал сниться сон.
…Бьют часы, и он принимает таблетку. В ту же минуту у его окна зависает переливающаяся разноцветными огнями летающая тарелка. Вернее, огромная летающая таблетка.
Но та таблетка, которую он проглотил, оказалась снотворным, и Котов, которому интересно, борясь со сном, щурит глаза, подглядывает.
Под руководством Иванова, одетого в космический серебристый комбинезон и круглый прозрачный шлем, маленькие зелёные инопланетяне с вытянутыми мордочками и антеннами вместо ушей, берут за четыре угла простыню, на которой лежит Котов, и выносят его через окно по трапу в распахнутую светящуюся пасть таблетки.
Внутри светло, как в операционной. По периметру мигает и пульсирует один сплошной пульт с бесчисленным множеством кнопок, рычажков и индикаторов. Перед пультом стоят кресла, похожие на зубоврачебные. В креслах сидят несколько зелёных инопланетян. Обернувшись, они равнодушно смотрят на Котова.
В центре стоят четыре стеклянных саркофага, соединённые толстым гофрированным шлангом для прокачки воздуха. В трёх уже спят его товарищи, их лица выражают блаженный покой. Иванов нажимает кнопку, и крышка четвёртого саркофага бесшумно поднимается. Котова кладут на удобное пластиковое ложе, пристёгивают ремнями и закрывают.
Внутри тепло, уютно, хочется спать, но подглядывать через прикрытые ресницы ещё интересней, со сном можно повременить.
Зелёные гуманоиды рассаживаются в кресла по периметру, свободных мест больше нет. Иванов отдаёт команды, в которых Котов слышит абракадабру из терминов знакомой ему научной фантастики: «антигравитация, квазар, парсеки, фотонный излучатель…» Тарелка вздрагивает и устремляется в небо, Котова приплющивает к эластичной лежанке.
Постепенно становится легче, они отрываются от Земли, попадая в зону невесомости. В иллюминаторах появляются звёзды, которые, словно огни фейерверка, сыплются навстречу из чёрного космоса. Это красиво и бесподобно, но Котов не может больше бороться со сном и отключается. Наступает покой. Ему снятся бескрайние просторы Вселенной, удивительные планеты и неведомые цивилизации.
Но вот, так не вовремя, его начинают беспокоить выпитые утром пять стаканов воды. Первое время хочется надеяться, что это пройдёт как-нибудь само. Как бы не так. Котов просыпается окончательно, он не на шутку встревожен.
И тут вдруг космический корабль взрывается тревожной сиреной. Иванов выхватывает мегафон и кричит: «Атас! Тревога! Метеоритный поток, всем кранты-ы!!!»
Все вскакивают и начинают бегать в панике. Через иллюминаторы видны летящие навстречу кораблю каменные глыбы. Удар, ещё удар! Всё рассыпается, но сирена продолжает оглушительно звенеть в чёрной безжизненной бездне космоса…
Сидя на полу, Котов трясёт головой. Хлопает рукой по кнопе будильника, но звон не прекращается. Это звонит телефон.
Дима лёг на кровать и снял трубку.
— Привет, Дима! Ты, главное, не волнуйся, это Иванов. Пора уже. Но ты не беспокойся, можешь не вставать даже. Просто послушай, о чём мы тут беседуем, ладно?
Послышался протяжный гудок, затем громкий короткий писк, в самое ухо. Котов резко отвёл трубку и сердито на неё посмотрел. Из трубки громко и отчётливо, в полном диапазоне частот, полился диалог Карлова и гуманоида. При этом один голос раздавался из динамика, а другой — из микрофона. Посуда на столе звякала где-то посередине — полный стереоэффект!
Пока Дима слушал, ему в голову пришла дельная мысль. Он открыл замок входной двери и поставил его на защёлку. Теперь, по крайней мере, в квартиру можно будет зайти в его отсутствие. Голова была тяжёлая, из объяснений Иванова он мало чего понимал. Когда начали пикать часы, он сунул таблетку как можно дальше в рот и тренированным движением отправил её целиком в пищевод. С последним, протяжным сигналом сделал глоток воды из дежурной бутылки и полетел в чёрный коридор…
Если допустить необъяснимое, то первый вариант предусматривал возврат в прошлое. Он оказывался в 1982 году, на третьем курсе университета, уже состоя в связи с Зинаидой, но ещё не скованный с ней узами брака.
«Это, пожалуй, плюс, — думал он, бродя по улицам и глядя себе под ноги. — Я смогу порвать с ней, не доводя дело до брака. Но был ли смысл в таком разрыве? Зинка, хотя и стерва, но всегда рядом. Дача в получасе езды, все удовольствия…»
Потом Сева вспомнил, сколько сил он вложил в учёбу на последних курсах. Сессии, зачёты, экзамены, бессонные ночи, курсовые, рефераты… Ленинградское распределение благодаря связям Эльвиры Станиславовны…
Тогда, на третьем курсе, получение диплома и гражданские свободы нормального, трудящегося человека казалось чем-то далёким, светлым и несбыточным. Нет, снова попасть на третий курс, да ещё в самом начале учебного года, с трудовой повинностью на мокрых полях совхоза — это, конечно, минус и очень длинный.
Второй вариант предусматривал возможность того, что, проглотив таблетку, он просто умрёт. Конца этому минусу не было видно, и второй вариант Петрушка отметал как абсолютно несостоятельный.
Ещё.
Очки отлетают, сверкнув на солнце.
Чужим сдавленным голосом: «Очки… осторожно!..»
Судьба Севы Петрова внешне складывалась благополучно. Школа с серебряной медалью, избавление от армии по зрению, университет. Но наряду с этой парадной стороной жизни, рядом с ней проходила другая, более сложная и глубокая, полная тревог и разочарований, беспокойная личная жизнь.
Ещё в детском саду Петрушку очень интересовало, как выглядит то, что находится под трусиками у окружающих его девочек и женщин. Увидеть не представлялось возможности, а подглядывать не позволяло воспитание. Сведения, почерпнутые из разговоров со сверстниками, были столь туманны, что свидетельствовали, скорее всего, об их некомпетентности. Любопытство было удовлетворено самым неожиданным образом. Одна девочка, которую он, кстати, считал довольно строгой, сказала ему в умывальнике: «Давай глупости показывать». С этого дня они изредка уединялись и, спустив трусики, внимательно разглядывали друг друга, хотя у девочки особенно разглядывать было нечего. Недоумение Петрушки с каждым разом возрастало, а пределом мечтаний девочки было потрогать… Но это было слишком, она стеснялась.
В конце концов их застукала воспитательница. Старая дева от увиденного пришла в ужас и случившееся предала шумной огласке. Последовало разбирательство с вызовом родителей, которые так и не поняли, из-за чего шум.
Так или иначе, но разрыв был неминуем, а у партнёров на всю жизнь сохранился подавленный страх к любовным отношениям. К тому же, открылась измена: на допросе девочка призналась, что у неё был ещё один мальчик, с которым она тоже один раз уединялась в умывальнике.
Только в школе Петрушка начал снова интересоваться противоположным полом. В седьмом классе он увидел первый в своей жизни порнографический журнал. Ребята разглядывали его в туалете на переменке. Это было настоящее потрясение. На цветных иллюстрациях великолепного качества располагались не просто голые женщины, но был показан половой акт во всех его проявлениях и даже по несколько человек сразу.
Петрушка был сражён наповал. Теперь секс больше не выходил у него из головы. Он мысленно раздевал одноклассниц и взрослых женщин, изящных кинозвёзд и толстозадых учительниц — всех, кого видел, — и вступал с ними в сказочный мир сексуальных отношений. Он уже знал, что такое оргазм, но настоящая связь с женщиной ещё долго была для него тайной за семью печатями.
Его самая первая и на долгое время единственная партнёрша появилась только на третьем курсе университета. Как нетрудно догадаться, этой партнёршей была его будущая жена Зинаида.
Сева никогда не был суперменом, девчонки на него не западали. Но, главное, он сам их боялся. Точнее, боялся близости. Несколько раз, оставшись наедине с потенциальной партнёршей, он начинал так волноваться, что в самый решающий момент пасовал, чувствуя себя абсолютно не готовым… Партнёрши в подобных ситуациях думали преимущественно о себе — о том, как они поведут себя в ходе воображаемого ими сценария. Чаще всего они ожидали настойчивой атаки, в результате которой они, может быть, уступят… Отступление или даже бегство кавалера в решающий момент они считали позором и впоследствии не скрывали к нему своего презрения. Разумеется, Сева это мучительно переживал и считал себя самым несчастным человеком.
В университете он встретил Зинаиду. Она была опытна, глупа и по-женски хитра. Проучившись с Петрушкой меньше курса, она его раскусила. Случайные связи её не удовлетворяли, она хотела мужа или постоянного любовника, удобного во всех отношениях, над которым она бы имела власть. Петрушка был отличник (сама Зинаида числилась неуспевающей), не бабник, ленинградец с пропиской. И ещё ей очень хотелось принять когда-нибудь скромную фамилию Петрова вместо чудовищной Каценеленбоген.
Однажды, во время летней сессии, она в коридоре подъехала к Петрушке с просьбой списать тему из конспекта. Экзамен по предмету был уже завтра, поэтому Сева мягко, но решительно отказал. Тогда Зинаида предложила вместе писать шпаргалки. «Где?» — спросил Сева, которого пронзила радостная догадка. «Можно у меня на даче, в Озерках», — как ни в чём не бывало ответила Зинаида.
Это было конкретно. Волна радости и тревоги захлестнула нашего героя.
На этой даче произошло наконец то, о чём Петрушка мечтал, можно сказать, с детского сада. Физически это оказалось даже приятней, чем он ожидал, а вот на эмоциональном уровне — почти ничего кроме волнения. Но для первого раза и этого хватило с избытком — Сева был горд и счастлив. Зинаида действовала умело и тактично, сложностей не возникло. Психологический барьер был снят, путь к большому сексу был усыпан цветами.
Подготовка к другому экзамену, в университете, тоже не прошла даром: Зинаида получила свою первую за время учёбы пятёрку, Сева — первую в жизни тройку.
Свадьба состоялась на третьем курсе, не по-студенчески пышно — так, как хотела тёща Эльвира Станиславовна, женщина деспотичная и привыкшая жить на широкую ногу.
В семейной жизни Зинаида оказалась балованной и ленивой. Вполне вероятно, что она изменяла, когда Сева, уже работая в НИИ, отъезжал в командировки. Однако, по возвращению Зинаида так ревниво его допрашивала, что подозрения, если они и были, то сразу рассеивались.
Зато сам Петрушка был безоговорочно верен. Не потому, что он любил Зинаиду или не хотел, а просто не было случая. И вообще, он постепенно начал понимать, что далеко не вся радость жизни заключена в Зинаиде и Эльвире Станиславовне. В тайне Петрушка начал мечтать о разводе.
Но время шло, и ничего не менялось. Та же работа, те же командировки, те же жена и тёща. И никаких надежд на перемены в будущем. Для того, чтобы разорвать этот круг, должно было случиться чудо — такое, например, как встреча с волшебником или гуманоидом.
Зинаида нервно курила на заднем сидении такси.
Мужа она заставила сесть рядом с водителем, чтобы всё время был на виду. Левое ухо Петрушки просвечивало красным, а на одном из стёкол очков появилась трещина. Петрушка сидел молча и смирно.
Первые удары Зинаида нанесла за самовольную отлучку, пьянку и котовское враньё по телефону. Это было не больно, не обидно и даже принесло какое-то специальное удовлетворение.
Но вот Зинаида увидела на щеке мужа следы губной помады (Вера чмокнула на прощание), и замерла в оцепенении. Это было что-то новое. Придя в себя, она, со зловещим шёпотом «ах ты сволочь…», стала избивать Петрушку как попало и чем попало.
Несчастный вырвался в коридор и, под выразительным взглядом соседки, позорно закрылся в туалете.
Некоторое время Зинаида колотила в дверь и кричала, потом заплакала и ушла в комнату. Потом из коридора стал доноситься её разговор по телефону с Эльвирой Станиславовной — со всхлипываниями и внезапными переходами на повышенные тона.
Некоторое время она курила в комнате, затем подошла к туалету и твёрдым голосом сказала:
— Едем к маме, она ждёт.
Дальше всё происходило молча.
Машина свернула на Садовую. Летний сад, Кировский мост… Осталось немного, по прямой. На перекрёстке у метро «Горьковская» такси остановилось у светофора. В это мгновение Сева уже что-то решил про себя. Загорелся жёлтый и, перед тем как машина тронулась, Петрушка внезапно открыл дверцу, выскочил, захлопнул и перебежал через дорогу.
В это время поток транспорта двинулся и с той и с другой стороны. Зинаида, выйдя из машины, что-то кричала и потрясала кулаками. Водитель такси что-то кричал ей самой. Машины сзади сигналили.
У входа в метро Сева перешёл на шаг, дрожащей рукой потыкался пятаком в щель, просунул и спокойно поехал вниз по эскалатору.
Ещё немного
Когда я добрался до дома, часы показывали два часа дня. Было третье сентября 1988 года, и сегодня в полночь мне предстояло перенестись на шесть лет назад, в прошлое. Реальность происходящего не вызывала у меня сомнений с момента появления Иванова, и я был уверен, что до наступления полуночи он ещё даст о себе знать.Даже не сняв ботинок, я повалился на кровать и уставился в полоску серого неба между оконной рамой и крышей противоположного дома. Пейзаж невесёлый, и на душе муторно. Я никак не мог понять, что следует делать в сложившейся ситуации. А что понимать, если с похмелья я не мог даже пошевелиться. В голове, которую уже затуманивал сон, шевелились кое-какие мысли. Где гарантия, что я не сошёл с ума? Где гарантия, что таблетка не содержит яд? Что останется от меня здесь, если я перенесусь в прошлое? Можно ли вернуться назад? Разве возможно всунуться в прошлое, если последующее уже существует?…
Вопросы нагромождались в моей и без того тяжёлой голове не очень долго — не прошло и минуты, как я заснул. Последнее, что я подумал отчётливо и что, по правде говоря, вообще не выходило у меня из головы ни на мгновение, были слова Веры Дансевой: «Если это произойдёт, я выйду за тебя замуж».
В седьмом классе нас начинали принимать в комсомол, и после уроков проходили обсуждения первых кандидатов — отличников учёбы и общественников. После выдвижения очередной ябеды, классная прицепилась к Вере, почему та не голосует. Сам я читал под партой книгу и послушно поднимал руку вместе со всеми. Фамилия Дансевой заставила меня поднять голову. Она была умна и красива. Наверное, я уже тогда был в неё влюблён.
Вера, которую из-за собрания не отпустили на тренировку, ответила, что она как раз за. Потому что всем аллочкам-стучалочкам место именно в комсомоле.
Буквально все перетрусили, в классе сделалось тихо.
«Повтори, что ты сказала»… — чуть не сорвалось у классной, но она вовремя сообразила, что Вера повторит и ещё что-нибудь прибавит.
— Выйди вон из класса.
Вера молча встала и вышла.
— Кто ещё хочет отправиться за ней следом? — сказала классная всё тем же страшным голосом, рассчитывая закрепить свою власть над учениками.
И тогда, повинуясь внезапному порыву, я сунул книгу в портфель, поднялся и шагнул к выходу. Одновременно из разных концов класса к дверям направились ещё два мальчика. Это были Котов и Петрушка, тогда мне ещё почти совершенно не знакомые.
Догонять Веру в коридоре при них я постеснялся. А она сама обернулась и приветливо нам помахала.
Из нескольких реплик, которыми мы обменялись, выяснилось, что поступки моих «соперников» никак не были связаны с амурными делами. В частности, Петрушка готовился к математической олимпиаде, а Котову просто надоело, и он воспользовался случаем.
В гардеробе мы всё-таки столкнулись с Верой, пошутили и на улице разошлись в разные стороны.
Вскоре у неё был день рождения — 14 лет, и мать велела ей пригласить нескольких хороших девочек из класса. Вера пригласила, и, к маминому ужасу, явились три мальчика.
Так, благодаря одной из многочисленных возможностей выбора, которые предоставляются человеку на каждом шагу и позволяют нащупывать свой неповторимый путь в лабиринте жизни, каждый из нас обрёл друзей. И пусть Котов был почти начисто лишён положительных качеств, а Петрушка, круглый отличник, как казалось, не мог иметь с нами ничего общего, пусть Вера была красавицей, а я страдал от комплекса неполноценности, все мы отлично ладили друг с другом, искали встреч и находили их.
Появление гуманоида
Я открыл глаза и увидел Иванова. Он сидел за столом и жадно ел. Было уже темно, в окнах напротив горел свет, на часах половина двенадцатого. Включённый телевизор тревожно шипел на пустом канале.— Извини, я тут похозяйничал. Моё хобби отнимает так много энергии…
Иванов был одет в потёртую форму железнодорожника, в ухе у него болталась массивная серьга с то и дело внезапно вспыхивающим камешком. Поймав мой взгляд, он быстро снял серьгу и спрятал в карман. Мне показалось, что на лбу у него размазанное и высохшее пятно крови.
— Черти полосатые… Махнул к тебе прямо со шхуны «Белый орёл», от флибустьеров. Такую заваруху замутили с купчишкой, что едва не забыл про ваши таблетки… Готов к труду и обороне?
Я сел на кровати и протёр глаза. Проспав более восьми часов, я совершенно очухался. Ужасно хотелось пить. Если бы гуманоид не сидел сейчас за моим столом, всё случившееся накануне я расценил бы не иначе как сон. Но меня радовало, что это был не сон.
— Не желаешь подкрепиться? — предложил гуманоид, громоздя себе пятиэтажный бутерброд из булки, масла, сыра, кильки и хлеба.
Я взял со стола холодный чайник, напился прямо через носик, машинально сунул в рот корочку чёрного хлеба и стал жевать, бессмысленно глядя на Иванова.
— Слушай внимательно, — заговорил он, просунув в пасть значительную часть своего сооружения. — Ровно в полночь, с боем часов, ты проглотишь таблетку. В это мгновение начнёт своё существование другой, параллельный мир, который ответвится от этого, основного ствола. До сих пор понятно?
— Приблизительно, — пробормотал я.
— В этой боковой ветке, ну, то есть, в параллельной вселенной, вы и окажетесь. Там всё от вас зависит, потому что знаете наперёд… о-о…
Опустившись на четвереньки, гуманоид полез в холодильник. Время близилось к полуночи, и я поспешил с вопросами.
— Мы имеем право вмешиваться в ход истории?
— Разумеется, зачем мне это кино по второму разу? Надеюсь, что вы как можно быстрее наделаете глупостей. Каждый ваш шаг, каждый вдох и выдох с геометрической прогрессией изменит последующий ход событий в мировом… нет, во вселенском масштабе! Ведь это потрясающе интересно!
Я подумал, не много ли берёт на себя этот тип…
— Думай как хочешь, но для каждого из вас это хороший шанс. Я ведь и сам для кого-то всего лишь пешка в игре. Не говоря уже о маленьком бонусе — второй, бесплатной, дополнительной жизни.
— Простите?…
— Ну… вы ведь умрёте там когда-нибудь, так или иначе?
— И что?
— В момент своей физической смерти каждый из вас вернётся к исходному положению — ночь с третьего на четвёртое сентября 1988 года. Нет, не так… Надо выручать девушку. Вы вернётесь второго числа днём, пока не успели наделать глупостей. Дарю вам эти дополнительные сутки и память о них.
— В любой момент можно умереть и вернуться?
— Да, можете пустить себе пулю в лоб, отравиться или удавиться — это на ваш вкус.
— А как же…
— Бог? Его там нет. Это же что-то вроде компьютерной игры. Каждый из вас сам себе бог. Я — разработчик программы. Большая игра. И она называется… «Моя судьба». Или «Мой рок». Вот, это лучше, круто получилось. «Мой рок». Рок!..
Я посмотрел на гуманоида внимательно. Он выпивал одно за другим сырые яйца; кажется, это последнее, что было в холодильнике. Пора выставить его за дверь и снова лечь спать. Кого только не притащишь к себе в дом по пьянке. Но я почему-то этого не сделал и вместо этого продолжал задавать идиотские вопросы.
— Что же останется здесь, вместо меня, если я проглочу вашу таблетку?
— Глупейший вопрос.
— Мёртвое тело?
— Зачем так мрачно! Без вас тут не пройдёт одной секунды, без вас, что называется, не начнут. Даже наоборот: я ведь обещал вернуть вас во вчерашний день. Вы забыли? Это мой маленький бонус.
— Скажите… вот это всё… что вы говорите — это известно моим товарищам?
— Они слышат всё, о чём мы говорим.
— И они это сделают?
— Не знаю.
Стрелки часов приближались к двенадцати, нужно было решаться. Я опять верил всему, что говорит Иванов.
— В таблетке яд?
— Нет.
— Что нас ожидает?
— Не знаю, честное слово.
— Почему таблетка?
— Таблетка ни при чём.
Высосав последнее яйцо, Иванов уполз в холодильник, сунул в рот закатившуюся в угол сморщенную сливу, убедился, что больше ничего нет, поднялся, отряхнул форму железнодорожника и сказал:
— Ну, мне пора.
Я запаниковал: в эти секунды решалось слишком многое.
— Погодите, но как вы это сделаете?!
— Объяснять не имеет смысла. Считай, что всё происходит на уровне ощущений.
— Но тогда так же…
Иванов сделал ободряющий жест и шагнул в запертую дверь. Часы показывали без двух минут полночь.
Таблетка лежала на столе, отдельно от скорлупы, очистков и огрызков, оставленных гуманоидом. Похоже, что на записку не остаётся времени. Почему-то я схватил тряпку и смахнул мусор со стола в кусок газеты. Свернул, скомкал, направился к двери, развернулся, шагнул к окну, бросил в форточку. Опомнился, включил радио.
«…сокращения поставок зерновых в СССР и Китай. В Португалии продолжаются переговоры…»
Оставалось меньше минуты. Я налил в чашку воды и взял со стола таблетку. Она была большая и тяжёлая. Как же её проглотить? С боем часов нужно успеть разгрызть и запить.
«И о погоде. В центрально-чернозёмных областях…»
Я приготовился. Интересно, какого она вкуса?
«…С началом шестого сигнала…»
С первым сигналом я сунул таблетку в рот и сделал резкое движение челюстями. Таблетка послушно рассыпалась и сразу растаяла во рту, оставив лёгкий кисловатый привкус. С шестым сигналом я выпил из чашки воду. Мне стало легко и приятно. Я полетел в ту самую пресловутую трубу, в конце которой умирающие будто бы видят яркий свет. Но полёт затормозился, и я, словно на тонкой резинке, полетел обратно. Мной овладело разочарование, даже испуг, но сразу захотелось спать, сознание затуманилось, глаза закрылись.
Вера
Наплакавшись вволю, Вера подумала, что надо всё хорошенько подготовить, а потом, пожалуй, принять ванну. Её беспокоило даже то, как будет выглядеть покойница.Она вынула из сумки пакет и разложила на столе всё необходимое. Сначала обычные пять кубиков внутривенно, немного погодя — ещё двадцать, выпаренных до десяти, — внутримышечно. Когда все двадцать пять попадут в кровь, она умрёт. Сначала она отключится, поэтому всё будет легко и не больно.
Надо оставить записку, хотя бы бабушке. На родителей наплевать — так же как им на неё.
Вера села за стол и набросала несколько строк.
«Бабуля, прости меня. Умираю здесь, потому что другого дома у меня нет. Не переживай, это легче, чем ты думаешь. Это лучшее, что можно теперь сделать, Бог простит. До встречи, твоя Вера».
Достав из шкафа чистый халат и чистое полотенце, она отправилась в ванную. Потом легла на кровать и стала смотреть на часы. В кулаке она сжимала таблетку — как утопающий соломинку…
Внезапно загорелся экран телевизора. Чёрно-белый «Рекорд» засветился отчётливыми красками, и Вера увидела гуманоида, жующего гигантский бутерброд и одновременно говорившего.
Так же внезапно её окатила радость: она не умрёт. Она вернётся в прошлое и начнёт жизнь сначала. Как глупо! Вера поднесла таблетку к губам и поцеловала.
«…Слушай внимательно, — в телевизоре появился звук. — Ровно в полночь, с боем часов…»
Вера жадно внимала происходящему, её сердце радостно билось в груди. Иванов на экране постоянно что-то жрал, а у Карлова был такой глупый вид, что Вера радостно расхохоталась. Потом она с неприязнью оглядела разложенные на столе предметы и подумала, что будет лучше, если наркотиков здесь после неё не останется. Она положила шприц в аптечку рядом с пипетками и прочим барахлом, а раствор упаковала в бумагу, перетянула резинкой и сунула в самую глубину коробки. Если таблетка не сработает, она сделает то, что собиралась.
Решая эти маленькие проблемы, Вера внимательно слушала телевизор, поглядывая на экран.
«…вернуть во вчерашний день. Вы забыли? Это мой маленький бонус».
Порадовал, нечего сказать. Вера затушила сигарету, села на кровать и приготовила таблетку.
Действие близилось к концу. Иванов вышел через дверь, Карлов приготовил воду и застыл, слушая радио.
Вера тоже налила себе воды, поднесла таблетку ко рту и положила на язык.
Котов
…Дима отключил телефон и снова повалился на кровать. Его мутило, глаза слипались. Обдумывание возможностей, которые сулило возвращение в прошлое, укрепило его в решении проглотить таблетку.Котов завёл будильник на без четверти двенадцать, разделся и лёг спать. Ему начал сниться сон.
…Бьют часы, и он принимает таблетку. В ту же минуту у его окна зависает переливающаяся разноцветными огнями летающая тарелка. Вернее, огромная летающая таблетка.
Но та таблетка, которую он проглотил, оказалась снотворным, и Котов, которому интересно, борясь со сном, щурит глаза, подглядывает.
Под руководством Иванова, одетого в космический серебристый комбинезон и круглый прозрачный шлем, маленькие зелёные инопланетяне с вытянутыми мордочками и антеннами вместо ушей, берут за четыре угла простыню, на которой лежит Котов, и выносят его через окно по трапу в распахнутую светящуюся пасть таблетки.
Внутри светло, как в операционной. По периметру мигает и пульсирует один сплошной пульт с бесчисленным множеством кнопок, рычажков и индикаторов. Перед пультом стоят кресла, похожие на зубоврачебные. В креслах сидят несколько зелёных инопланетян. Обернувшись, они равнодушно смотрят на Котова.
В центре стоят четыре стеклянных саркофага, соединённые толстым гофрированным шлангом для прокачки воздуха. В трёх уже спят его товарищи, их лица выражают блаженный покой. Иванов нажимает кнопку, и крышка четвёртого саркофага бесшумно поднимается. Котова кладут на удобное пластиковое ложе, пристёгивают ремнями и закрывают.
Внутри тепло, уютно, хочется спать, но подглядывать через прикрытые ресницы ещё интересней, со сном можно повременить.
Зелёные гуманоиды рассаживаются в кресла по периметру, свободных мест больше нет. Иванов отдаёт команды, в которых Котов слышит абракадабру из терминов знакомой ему научной фантастики: «антигравитация, квазар, парсеки, фотонный излучатель…» Тарелка вздрагивает и устремляется в небо, Котова приплющивает к эластичной лежанке.
Постепенно становится легче, они отрываются от Земли, попадая в зону невесомости. В иллюминаторах появляются звёзды, которые, словно огни фейерверка, сыплются навстречу из чёрного космоса. Это красиво и бесподобно, но Котов не может больше бороться со сном и отключается. Наступает покой. Ему снятся бескрайние просторы Вселенной, удивительные планеты и неведомые цивилизации.
Но вот, так не вовремя, его начинают беспокоить выпитые утром пять стаканов воды. Первое время хочется надеяться, что это пройдёт как-нибудь само. Как бы не так. Котов просыпается окончательно, он не на шутку встревожен.
И тут вдруг космический корабль взрывается тревожной сиреной. Иванов выхватывает мегафон и кричит: «Атас! Тревога! Метеоритный поток, всем кранты-ы!!!»
Все вскакивают и начинают бегать в панике. Через иллюминаторы видны летящие навстречу кораблю каменные глыбы. Удар, ещё удар! Всё рассыпается, но сирена продолжает оглушительно звенеть в чёрной безжизненной бездне космоса…
Сидя на полу, Котов трясёт головой. Хлопает рукой по кнопе будильника, но звон не прекращается. Это звонит телефон.
Дима лёг на кровать и снял трубку.
— Привет, Дима! Ты, главное, не волнуйся, это Иванов. Пора уже. Но ты не беспокойся, можешь не вставать даже. Просто послушай, о чём мы тут беседуем, ладно?
Послышался протяжный гудок, затем громкий короткий писк, в самое ухо. Котов резко отвёл трубку и сердито на неё посмотрел. Из трубки громко и отчётливо, в полном диапазоне частот, полился диалог Карлова и гуманоида. При этом один голос раздавался из динамика, а другой — из микрофона. Посуда на столе звякала где-то посередине — полный стереоэффект!
Пока Дима слушал, ему в голову пришла дельная мысль. Он открыл замок входной двери и поставил его на защёлку. Теперь, по крайней мере, в квартиру можно будет зайти в его отсутствие. Голова была тяжёлая, из объяснений Иванова он мало чего понимал. Когда начали пикать часы, он сунул таблетку как можно дальше в рот и тренированным движением отправил её целиком в пищевод. С последним, протяжным сигналом сделал глоток воды из дежурной бутылки и полетел в чёрный коридор…
Петрушка
До самого вечера Сева бессмысленно бродил по городу, сидел на скамейках в Михайловском саду, смотрел в «Колизее» какое-то кино, тщетно пытаясь прийти к однозначному решению. Он уже не раз внимательно разглядывал таблетку, нюхал и даже трогал языком, но это ничего ему не прибавляло. Являясь человеком науки, Петрушка старался чётко проанализировать свои возможности, каковых было, по его разумению, четыре.Если допустить необъяснимое, то первый вариант предусматривал возврат в прошлое. Он оказывался в 1982 году, на третьем курсе университета, уже состоя в связи с Зинаидой, но ещё не скованный с ней узами брака.
«Это, пожалуй, плюс, — думал он, бродя по улицам и глядя себе под ноги. — Я смогу порвать с ней, не доводя дело до брака. Но был ли смысл в таком разрыве? Зинка, хотя и стерва, но всегда рядом. Дача в получасе езды, все удовольствия…»
Потом Сева вспомнил, сколько сил он вложил в учёбу на последних курсах. Сессии, зачёты, экзамены, бессонные ночи, курсовые, рефераты… Ленинградское распределение благодаря связям Эльвиры Станиславовны…
Тогда, на третьем курсе, получение диплома и гражданские свободы нормального, трудящегося человека казалось чем-то далёким, светлым и несбыточным. Нет, снова попасть на третий курс, да ещё в самом начале учебного года, с трудовой повинностью на мокрых полях совхоза — это, конечно, минус и очень длинный.
Второй вариант предусматривал возможность того, что, проглотив таблетку, он просто умрёт. Конца этому минусу не было видно, и второй вариант Петрушка отметал как абсолютно несостоятельный.