Страница:
Эфрит в ужасе вцепилась в руку киммерийца. Оба напрягали зрение, силясь рассмотреть, что же такое таилось по ту сторону, за невысокой кучкой мусора, оставшейся на полу. Потом Конан почувствовал, как от страха и отвращения подвело живот: он явственно различил десятки силуэтов у самого края отверстия, и силуэты эти были чудовищны.
И все они смотрели прямо на него!
...Конан заглядывал в блестящие глаза крупной гиены, чья полусгнившая голова невозможным образом покоилась на широких плечах человеческого мужчины. За спиной монстра посвечивали две горящие искры, вправленные в глазницы почти оголенного черепа, увенчанного самоцветной короной. Еще дальше стояло нечто в пыльном жреческом одеянии, и из-под складок древнего капюшона смотрела покрытая облезлыми остатками перьев голова священного ибиса. Эта голова проворно поворачивалась туда и сюда, разглядывая Конана то одним глазом, то другим.
И так далее, и тому подобное, – насколько мог проникнуть глаз в темную глубину тоннеля, из которого они появились! Одни создания пригибались к полу, другие, наоборот, взбирались на кучи мусора, чтобы лучше видеть. Одни были облачены в золоченые латы, другие – в лохмотья истлевших повязок. Все были в разной степени человекообразны, иные – настолько чудовищны, что разум просто не позволял взгляду задерживаться на них надолго. Конан сообразил, что по крайней мере часть из них явилась из разоренных могил, накопившихся со времен седой древности Абеддраха. Воспрянув к жизни по зову своего пророка, они готовы были хлынуть наружу, в живой мир.
– Перед тобой мой народ будущего, мои Дети Ночи! – торжественно объявил Хораспес.
Эфрит задыхалась от ужаса, уткнувшись лицом Конану в спину, и пророк обратился к ней:
– Умоляю, царевна, не обращай внимания на частично животную природу некоторых из этих бедняжек. Я понимаю, они, конечно, самым прискорбным образом отстали от моды. Во времена их жизни здесь, в долине Стикса, бальзамировщики очень часто сшивали воедино части животных и человеческих тел, ибо, по их неразвитой вере, это было угодно Богам. Нижайше прошу тебя, царевна, взгляни на них с подобающей добротой, ибо они суть также твои подданные! Причем до того послушные и исполнительные, что лучших и пожелать невозможно! Должен только предупредить, что все они питают некую благодарность и ко мне, вновь раздувшему искру жизни внутри их истлевавших костей...
Слушая вполуха хвастливую болтовню пророка, Конан заставил себя попристальнее приглядеться к ожившим мертвецам. Некоторые выглядели исключительно крепкими и полными сил. Их кожа так и блестела, – наверное, от бальзамического масла, о котором толковал Хораспес. Видимо, кожа, обработанная таким образом, действительно могла пережить одежды, клочками свисавшие с плеч. Зато другие были почти бесплотны и состояли из одних скелетов и сухожилий. Их тела горбились и сгибались – результат несовершенного бальзамирования. Кое у кого не хватало руки или ноги. Или иных, не столь жизненно важных частей тела.
Конан внутренне корчился от отвращения, но продолжал смотреть. И видел, что могильные выходцы отнюдь не сидели без дела. У многих были при себе кайла, зубила и иные инструменты, пригодные для работы по мягкому здешнему камню. Так вот, значит, откуда позвякивание, предупреждавшее о появлении неведомых тоннельщиков. Все инструменты были сильно трачены беспрестанной работой, да и сами «рабочие» были, если можно так выразиться, изрядно потрепаны и поношены. Немало пальцев, сжимавших стальные орудия, было стерто до самой кости.
– Видишь теперь, северянин, что в своих примитивных грабительских замыслах ты проглядел истинное сокровище древних гробниц – самих мертвецов! – Хораспес воодушевился, точно на проповеди. – Я начал всего-то с нескольких сотен мертвых душ, которые я вывез из Стигии: то были выжившие – странно звучит это слово в применении к мертвецам, но все же! – выжившие в моем столкновении с узколобым тамошним священством и войском, ему подчиненным. Так вот, с ними я покорил и подчинил себе все могильники Абеддраха!
Совершив это, я завладел не только сокровищами и оружием, хранившимися в усыпальницах, но и самими обитателями могил – богатыми и бедными, мужчинами, женщинами и детьми! Никакая могила не может противостоять их неустанным трудам. И даже сей Чертог, строившийся в расчете на Вечность. В этот самый момент мои послушные слуги освобождают последних из числа своих братьев, покоящихся в самых поздних, самых отдаленных могилах! Могу себе представить, как ожившие пленники могил извиваются внутри и царапают стенки гробов, стремясь скорее вырваться на свободу! Ибо к тому побуждают их мои заклинания, которые я простер надо всем городом мертвых!
Знай, северянин, что численный перевес уже на моей стороне. У меня опытные войска, не нуждающиеся в свете и к тому же один раз уже претерпевшие маленькое неудобство, именуемое смертью. Я мог бы ударить прямо теперь и в два счета взять ничего не подозревающий городишко. Но сперва я хочу распространить свое учение – и тайные сборища своих подземных сторонников – по всем городам Шема. И когда наконец я решу, что время настало, у меня будет империя, достаточная, чтобы потрясти Стигию и заставить жидко обделаться ее жирных жрецов, исполненных ложного сознания собственной правоты!
В конце концов, куда мне торопиться? Ведь каждая новая могила лишь обогащает и усиливает меня, делая еще более неотвратимым мой конечный триумф. Взять хоть эту усыпальницу, например! Сколько войск погребено здесь вместе с царем! Сколько живых людей заперто, какие запасы продовольствия!.. Они утолят голод моего войска... Ибо вам следует знать, что мертвецы чувствуют голод. Правда, они переносят его терпеливей и дольше живых...
Тут Хораспес сделал паузу, поглядывая на царевну, которая давно уже зажала пальцами уши, пытаясь не слушать, и прятала лицо у Конана на плече.
– Ах, бедненькая Эфрит! – пожалел ее пророк. – Я вижу, мои слова тебя огорчают? Уверяю, дитя, ты превратно истолковала их смысл. Я вовсе не собираюсь скармливать тебя моим алчущим подданным. Девушка царских кровей, пусть даже упрямая и волевая, для этого слишком ценна. Лучше уж я сберегу тебя в целости и сохранности, чтобы посадить на трон Абеддраха, когда горожане взвоют от Нитокар. Да и я, таким образом, буду в их глазах выглядеть не захватчиком, а освободителем!
Не бойся же, Эфрит. Мумификация, совершаемая руками мастера, безболезненна и быстра, да и смерть от удушения личика твоего не испортит. Ты будешь выглядеть почти так же, как теперь, только станешь гораздо крепче. А заодно излечишься от множества девических сомнений и недостатков, присущих тебе ныне, и смиришься с простыми и жестокими законами земного существования. Вот спроси хоть Нефрена. Это был самый первый мой опыт. Конан, я думаю, также пригодится мне в качестве телохранителя, после того как я подвергну его упомянутому преображению. Такого, как он, тоже слишком расточительно было бы использовать просто на корм...
В этот момент голос Хораспеса пресекся, он пошатнулся. Расписывая во всех подробностях незавидную судьбу Конана и царевны, он прохаживался туда и сюда. И сам не заметил, как оказался возле Арамаса. И тот, прикованный, беспомощный, из последних сил вцепился в него сзади.
Пророк обернулся, и его лицо исказила гримаса ярости. Нагнувшись, он приложил обе ладони к телу Арамаса. Таким образом, его внимание было на краткий миг отвлечено. Мертвых, толпившихся за его спиной, заметно взволновало неожиданное происшествие, но в комнату они так и не хлынули.
Зато Конан, мигом понявший, что счастливый шанс наконец-то ему подвернулся, уже несся вперед. Таща за собой царевну, он налетел на Нефрена. Тот все так же загораживал ему выход наружу. Стигиец стоял с поднятым мечом наготове, но косил глазом в сторону, на своего господина. Меч Конана, воткнувшийся ему в живот, вновь встретил отчетливое сопротивление. На сей раз киммериец даже услышал скрип песка по клинку. Одновременно Конан ударил Нефрена ногой и отшвырнул стигийца к обломкам стены.
Конан уже мчался по короткому коридору, по-прежнему таща за собою Эфрит. Царевна вдруг начала отчаянно упираться, и он услышал ее душераздирающий крик:
– Конан!.. Там же Арамас!.. Он был верен мне!.. Я не могу его бросить...
Ему пришлось остановиться и оглянуться, хотя делать этого очень не хотелось.
– Что я, по-твоему, могу один против Хораспеса и его мертвяков? О!.. Смотри!..
Оглянувшись, они увидели, как выпрямился Хораспес. Несчастный капитан неподвижно лежал на полу. Там, где его груди коснулись ладони пророка, зияли две дымящиеся дыры.
Потом Хораспес повернулся вслед беглецам, и его лицо было лицом демона. Но неожиданно между ними возник силуэт гиганта Нефрена. С поднятым мечом он ворвался за ними в проход; из прорехи в одежде вместо крови струился песок. Конан отшвырнул Эфрит себе за спину и начал медленно пятиться. А потом вдруг проворно скакнул в сторону, замахнулся и разнес мечом вмурованный в стену глиняный сосуд. Одновременно он оттолкнул Эфрит еще дальше. На пол хлынул песок пополам с черепками. Нефрен приостановился и задрал голову, пытаясь отыскать источник внезапно поднявшегося шума и скрежета. Внезапно позади него с потолка обрушились два тяжелых камня, обтесанных в форме трапеции. За ними последовали еще два. Потом еще четыре. Проход оказался намертво перекрыт. Мумия отреагировала почти как человек: Нефрен прыгнул вперед. Но напоролся на взмах Конанова меча, который угодил ему по руке и отбросил его в сторону. И вот тут-то с оглушительным треском пошла вниз остальная часть тщательно пригнанного Затвора. Лавина дохнула песком на отскочившего Конана. А Нефрена похоронила под чудовищной тяжестью камня.
Эфрит, упавшая на четвереньки, смогла только выдохнуть:
– Это... устройство для запечатывания?..
– Ага, оно самое, – подходя к ней, кивнул Конан. – Его сработал один умный парень по имени Мардак. Боюсь, его больше нет на свете. Вот только вряд ли оно надолго отгородило нас от Хораспеса... Вставай, девочка! Ноги в руки – и бегом во всю прыть!..
Глава семнадцатаяДень, который...
И все они смотрели прямо на него!
...Конан заглядывал в блестящие глаза крупной гиены, чья полусгнившая голова невозможным образом покоилась на широких плечах человеческого мужчины. За спиной монстра посвечивали две горящие искры, вправленные в глазницы почти оголенного черепа, увенчанного самоцветной короной. Еще дальше стояло нечто в пыльном жреческом одеянии, и из-под складок древнего капюшона смотрела покрытая облезлыми остатками перьев голова священного ибиса. Эта голова проворно поворачивалась туда и сюда, разглядывая Конана то одним глазом, то другим.
И так далее, и тому подобное, – насколько мог проникнуть глаз в темную глубину тоннеля, из которого они появились! Одни создания пригибались к полу, другие, наоборот, взбирались на кучи мусора, чтобы лучше видеть. Одни были облачены в золоченые латы, другие – в лохмотья истлевших повязок. Все были в разной степени человекообразны, иные – настолько чудовищны, что разум просто не позволял взгляду задерживаться на них надолго. Конан сообразил, что по крайней мере часть из них явилась из разоренных могил, накопившихся со времен седой древности Абеддраха. Воспрянув к жизни по зову своего пророка, они готовы были хлынуть наружу, в живой мир.
– Перед тобой мой народ будущего, мои Дети Ночи! – торжественно объявил Хораспес.
Эфрит задыхалась от ужаса, уткнувшись лицом Конану в спину, и пророк обратился к ней:
– Умоляю, царевна, не обращай внимания на частично животную природу некоторых из этих бедняжек. Я понимаю, они, конечно, самым прискорбным образом отстали от моды. Во времена их жизни здесь, в долине Стикса, бальзамировщики очень часто сшивали воедино части животных и человеческих тел, ибо, по их неразвитой вере, это было угодно Богам. Нижайше прошу тебя, царевна, взгляни на них с подобающей добротой, ибо они суть также твои подданные! Причем до того послушные и исполнительные, что лучших и пожелать невозможно! Должен только предупредить, что все они питают некую благодарность и ко мне, вновь раздувшему искру жизни внутри их истлевавших костей...
Слушая вполуха хвастливую болтовню пророка, Конан заставил себя попристальнее приглядеться к ожившим мертвецам. Некоторые выглядели исключительно крепкими и полными сил. Их кожа так и блестела, – наверное, от бальзамического масла, о котором толковал Хораспес. Видимо, кожа, обработанная таким образом, действительно могла пережить одежды, клочками свисавшие с плеч. Зато другие были почти бесплотны и состояли из одних скелетов и сухожилий. Их тела горбились и сгибались – результат несовершенного бальзамирования. Кое у кого не хватало руки или ноги. Или иных, не столь жизненно важных частей тела.
Конан внутренне корчился от отвращения, но продолжал смотреть. И видел, что могильные выходцы отнюдь не сидели без дела. У многих были при себе кайла, зубила и иные инструменты, пригодные для работы по мягкому здешнему камню. Так вот, значит, откуда позвякивание, предупреждавшее о появлении неведомых тоннельщиков. Все инструменты были сильно трачены беспрестанной работой, да и сами «рабочие» были, если можно так выразиться, изрядно потрепаны и поношены. Немало пальцев, сжимавших стальные орудия, было стерто до самой кости.
– Видишь теперь, северянин, что в своих примитивных грабительских замыслах ты проглядел истинное сокровище древних гробниц – самих мертвецов! – Хораспес воодушевился, точно на проповеди. – Я начал всего-то с нескольких сотен мертвых душ, которые я вывез из Стигии: то были выжившие – странно звучит это слово в применении к мертвецам, но все же! – выжившие в моем столкновении с узколобым тамошним священством и войском, ему подчиненным. Так вот, с ними я покорил и подчинил себе все могильники Абеддраха!
Совершив это, я завладел не только сокровищами и оружием, хранившимися в усыпальницах, но и самими обитателями могил – богатыми и бедными, мужчинами, женщинами и детьми! Никакая могила не может противостоять их неустанным трудам. И даже сей Чертог, строившийся в расчете на Вечность. В этот самый момент мои послушные слуги освобождают последних из числа своих братьев, покоящихся в самых поздних, самых отдаленных могилах! Могу себе представить, как ожившие пленники могил извиваются внутри и царапают стенки гробов, стремясь скорее вырваться на свободу! Ибо к тому побуждают их мои заклинания, которые я простер надо всем городом мертвых!
Знай, северянин, что численный перевес уже на моей стороне. У меня опытные войска, не нуждающиеся в свете и к тому же один раз уже претерпевшие маленькое неудобство, именуемое смертью. Я мог бы ударить прямо теперь и в два счета взять ничего не подозревающий городишко. Но сперва я хочу распространить свое учение – и тайные сборища своих подземных сторонников – по всем городам Шема. И когда наконец я решу, что время настало, у меня будет империя, достаточная, чтобы потрясти Стигию и заставить жидко обделаться ее жирных жрецов, исполненных ложного сознания собственной правоты!
В конце концов, куда мне торопиться? Ведь каждая новая могила лишь обогащает и усиливает меня, делая еще более неотвратимым мой конечный триумф. Взять хоть эту усыпальницу, например! Сколько войск погребено здесь вместе с царем! Сколько живых людей заперто, какие запасы продовольствия!.. Они утолят голод моего войска... Ибо вам следует знать, что мертвецы чувствуют голод. Правда, они переносят его терпеливей и дольше живых...
Тут Хораспес сделал паузу, поглядывая на царевну, которая давно уже зажала пальцами уши, пытаясь не слушать, и прятала лицо у Конана на плече.
– Ах, бедненькая Эфрит! – пожалел ее пророк. – Я вижу, мои слова тебя огорчают? Уверяю, дитя, ты превратно истолковала их смысл. Я вовсе не собираюсь скармливать тебя моим алчущим подданным. Девушка царских кровей, пусть даже упрямая и волевая, для этого слишком ценна. Лучше уж я сберегу тебя в целости и сохранности, чтобы посадить на трон Абеддраха, когда горожане взвоют от Нитокар. Да и я, таким образом, буду в их глазах выглядеть не захватчиком, а освободителем!
Не бойся же, Эфрит. Мумификация, совершаемая руками мастера, безболезненна и быстра, да и смерть от удушения личика твоего не испортит. Ты будешь выглядеть почти так же, как теперь, только станешь гораздо крепче. А заодно излечишься от множества девических сомнений и недостатков, присущих тебе ныне, и смиришься с простыми и жестокими законами земного существования. Вот спроси хоть Нефрена. Это был самый первый мой опыт. Конан, я думаю, также пригодится мне в качестве телохранителя, после того как я подвергну его упомянутому преображению. Такого, как он, тоже слишком расточительно было бы использовать просто на корм...
В этот момент голос Хораспеса пресекся, он пошатнулся. Расписывая во всех подробностях незавидную судьбу Конана и царевны, он прохаживался туда и сюда. И сам не заметил, как оказался возле Арамаса. И тот, прикованный, беспомощный, из последних сил вцепился в него сзади.
Пророк обернулся, и его лицо исказила гримаса ярости. Нагнувшись, он приложил обе ладони к телу Арамаса. Таким образом, его внимание было на краткий миг отвлечено. Мертвых, толпившихся за его спиной, заметно взволновало неожиданное происшествие, но в комнату они так и не хлынули.
Зато Конан, мигом понявший, что счастливый шанс наконец-то ему подвернулся, уже несся вперед. Таща за собой царевну, он налетел на Нефрена. Тот все так же загораживал ему выход наружу. Стигиец стоял с поднятым мечом наготове, но косил глазом в сторону, на своего господина. Меч Конана, воткнувшийся ему в живот, вновь встретил отчетливое сопротивление. На сей раз киммериец даже услышал скрип песка по клинку. Одновременно Конан ударил Нефрена ногой и отшвырнул стигийца к обломкам стены.
Конан уже мчался по короткому коридору, по-прежнему таща за собою Эфрит. Царевна вдруг начала отчаянно упираться, и он услышал ее душераздирающий крик:
– Конан!.. Там же Арамас!.. Он был верен мне!.. Я не могу его бросить...
Ему пришлось остановиться и оглянуться, хотя делать этого очень не хотелось.
– Что я, по-твоему, могу один против Хораспеса и его мертвяков? О!.. Смотри!..
Оглянувшись, они увидели, как выпрямился Хораспес. Несчастный капитан неподвижно лежал на полу. Там, где его груди коснулись ладони пророка, зияли две дымящиеся дыры.
Потом Хораспес повернулся вслед беглецам, и его лицо было лицом демона. Но неожиданно между ними возник силуэт гиганта Нефрена. С поднятым мечом он ворвался за ними в проход; из прорехи в одежде вместо крови струился песок. Конан отшвырнул Эфрит себе за спину и начал медленно пятиться. А потом вдруг проворно скакнул в сторону, замахнулся и разнес мечом вмурованный в стену глиняный сосуд. Одновременно он оттолкнул Эфрит еще дальше. На пол хлынул песок пополам с черепками. Нефрен приостановился и задрал голову, пытаясь отыскать источник внезапно поднявшегося шума и скрежета. Внезапно позади него с потолка обрушились два тяжелых камня, обтесанных в форме трапеции. За ними последовали еще два. Потом еще четыре. Проход оказался намертво перекрыт. Мумия отреагировала почти как человек: Нефрен прыгнул вперед. Но напоролся на взмах Конанова меча, который угодил ему по руке и отбросил его в сторону. И вот тут-то с оглушительным треском пошла вниз остальная часть тщательно пригнанного Затвора. Лавина дохнула песком на отскочившего Конана. А Нефрена похоронила под чудовищной тяжестью камня.
Эфрит, упавшая на четвереньки, смогла только выдохнуть:
– Это... устройство для запечатывания?..
– Ага, оно самое, – подходя к ней, кивнул Конан. – Его сработал один умный парень по имени Мардак. Боюсь, его больше нет на свете. Вот только вряд ли оно надолго отгородило нас от Хораспеса... Вставай, девочка! Ноги в руки – и бегом во всю прыть!..
Глава семнадцатаяДень, который...
Конан и Эфрит сломя голову мчались вверх по наклонному центральному коридору. Там было пусто, лишь лампы тускло горели в своих скобах. Царевна, не отягощенная даже обувью, оказалась превосходной бегуньей. Конан остановился только один раз, чтобы содрать с ее запястий золотые браслеты кандалов и помочь осушить слезы по Арамасу. После чего она даже обогнала киммерийца, – только сверкали из-под летящего плаща стремительные стройные ножки. Но спустя некоторое время Эфрит умерила бег, чтобы испуганно обратиться к Конану:
– А что, если Врата уже затворились?.. Есть ли еще выход отсюда?..
– Пока Хораспесовы жмурики повсюду гуляют – другого выхода нет, – тяжело отдуваясь, ответил воин. – Сколько хоть времени он занимает, этот Ритуал Замыкания?..
– Толком не знаю... – Эфрит побежала с ним рядом. Ее силы, похоже, были на исходе. – Трудно судить о времени в здешних тоннелях...
– Давай-ка мы все же здесь остановимся, – добравшись до очередного перекрестка, сказал Конан. – Обожди. Если увидишь или услышишь погоню – сразу кричи!
Эфрит прижалась к стене, а Конан трусцой скрылся в боковом коридоре.
– Осгар! Исайаб!.. Здесь вы или удрали? – раскатился гулким эхом по высокому, узкому проходу его крик. – Осторожнее в подземельях! Там такая чертовщина разгуливает!..
– Конан! Где тебя нелегкая столько времени носила? – Исайаб вывернулся из-за угла, ухмыляясь и придерживая на плече пухлый мешок. – Ну и добычливое здесь место! Надо будет вернуться сюда еще дюжину раз!.. – Тут он присмотрелся к своему товарищу, и улыбка начала меркнуть. – А ты что, ничего не прихватил?.. Царевну-то свою хоть вызволил?..
– К чертям добычу!
Конан шагнул мимо него, за угол. Остальные пятеро членов шайки деловито трудились, раскладывая сверкающие сокровища по коробкам и сумкам.
– Бросай безделушки – и все за мной! – не допускающим возражений тоном обратился к ним киммериец. – Уходим через главную дверь, и быстро!
Осгар поднял на него глаза. Он еще не осознал всей серьезности происходившего.
– Что с тобой, парень? – спросил ванир. – Тебе что, моча в голову ударила? Если мы туда сунемся, нас толпа на части порвет!
И он вернулся к прерванному занятию: опустился на колени рядом с Зефрити и принялся что-то перекладывать из одного грязного мешка в другой. Разноцветное сияние, исходившее из мешков, бросало отсветы на их лица.
– Я не шучу, ванир!
Конан выдернул меч из ножен и звонко грянул рукоятью о каменную стену. Неожиданный звук заставил всех обернуться к нему.
– Я говорю о единственном способе уйти живыми из ловушки! Бросай, говорю, это дерьмо – и живо за мной!
Осгар вскочил на ноги и тоже выхватил меч:
– Да чтоб ты сдох, киммериец! Что еще за штучки? Во что ты решил нас втравить? О какой ловушке ты мелешь? Нас и видеть-то никто не увидел, кроме царицы, которую, кстати, ты собирался убить! А теперь ты прибегаешь, как настеганный, и требуешь, чтобы мы все бросили и куда-то там у бе...
Неожиданный шум, поднявшийся в глубине коридора, заставил его замолчать буквально на полуслове. Железный перестук инструментов, грохот падающих камней, а потом, несколько мгновений спустя, – шуршание множества ног!
– Во имя бездн Нифльхейма, какого...
Осгар схватил ближайший светильник и высоко поднял его над головой. Пламя осветило тучу пыли, медленно выкатывавшуюся из тоннеля, и двигавшиеся в ней неясные силуэты.
– Вот они!.. Жмурики, которых оживил Хораспес!.. – И Конан, не тратя времени попусту, пихнул Исайаба по коридору вперед. – Живо за мной!..
Уже на бегу он услышал, как остальные поспешно бросают награбленное и устремляются следом за ним. Выскочив из узкого прохода в главный коридор, он направил Исайаба в нужную сторону, ухватил за руку Эфрит и со всей возможной скоростью потащил ее вперед.
– Дети Ночи пробились в боковой коридор, – сообщил он ей, скачками летя вперед. – Ребята, которых я привел, это мои друзья. Вот только, если Врата уже замкнуты, у нас рук не хватит со всеми справиться...
Мимо мелькали двери многочисленных сокровищниц, запечатанных всего-то восковыми печатями да шнурками с особыми узлами, которые умеют вязать только жрецы. Скоро беглецы очутились в столь памятном для них главном зале. Здесь больше не было никаких следов мастерской. Взамен верстаков и куч всяческих материалов повсюду теперь красовались воинские припасы: кувшины, тюки, свернутые шатры, колесницы и даже загородки для лошадей, в которых ржали ничего не понимающие кони.
– Срамотища! Такое место испоганили, – взбираясь по пандусу, сказал Конан царевне. – Если бы не мертвяки, здесь несколько лет прожить было бы можно!..
Остальные члены шайки, возглавляемые Исайабом и чуть приотставшим от него Осгаром, лезли следом за ними. Они добрались почти до самого верха, когда внизу показались преследователи. Тощие мумии были вооружены кто чем – от секир и мечей до рабочих лопат. Плохо гнущиеся ноги несли их с такой же безжалостной быстротой, что и не к ночи будь помянутого Нефрена. При виде них лошади в ужасе завизжали, но сами Дети Ночи бежали в зловещем молчании. Они не кричали и, кажется, даже не переводили дыхания на бегу.
Выскочив наверх, Конан стал озираться в поисках хоть какого-нибудь способа если не остановить их, то задержать. Но огромных светильников больше не было на прежнем месте. А устье тоннеля оказалось слишком широким для обороны. Делать нечего, киммериец побежал дальше. Бедная Эфрит совсем выдохлась, и он тащил ее за руку.
Спустя некоторое время сзади раздался жалобный вопль. Дети Ночи настигли и сбили с ног одного из новых парней Осгара, который пытался унести с собой хоть полмешка добычи. Жадность погубила молодого шемита. Его поймали на самом верху пандуса. Сплошной клубок мумий не дал беглецам увидеть его конец, но конец этот, вероятно, был страшен. И особой отсрочки осквернителям праха он не дал. Пока одни мертвецы расправлялись с несчастным грабителем, другие обегали их и с прежней быстротой мчались по следу.
– Молись, чтобы Врата были еще открыты!.. – крикнул Конан Осгару, тяжело бежавшему бок о бок с Зефрити. – Если нет – придется вставать насмерть в конце этого коридора!..
Тут ему подвернулась боковая дверь, выглядевшая капитальней других. Она была вырезана из камня и заперта, в отличие от остальных, здоровенным металлическим брусом. Конан мог поклясться, что из-за нее доносились возбужденные голоса. Выругавшись, он остановился и стал сдирать жреческие талисманы, свисавшие с запора. Пока мимо бежали подельщики, Конан поднял брус и, используя его как рычаг, настежь отворил дверь.
Внутри сидели избранные телохранители Ибнизаба, составлявшие его могильную свиту. Их оружие валялось в одном углу помещения; воины кричали и ссорились, проводя последние часы своей жизни за игрой в кости. Было очевидно, что всех их опоили каким-то дурманом.
Они изумленно обернулись на звук открывшейся двери.
– Если вам так уж надо драться, собаки, так деритесь с этими адовыми отродьями, что залезли в вашу могилу!.. – во всю мощь легких заорал Конан им в лицо.
Воины завозились, медленно осознавая – что-то не так, но киммериец уже исчез. Дети Ночи висели у него почти на плечах. Однако спустя всего несколько мгновений погоня приотстала, а из коридора позади Конана послышался бешеный лязг оружия.
Киммериец не стал оборачиваться. Он гигантскими прыжками мчался по коридору, желая первым встретить любую опасность, могущую поджидать их наверху. Постепенно он обогнал всех. Сперва Азрафеля и Осгара, помогавших Зефрити, – обычно проворная танцовщица почему-то двигалась тяжело и неловко. Потом он миновал царевну Эфрит, которая бежала одна и явно была на пределе сил. Впереди уже зияло выходное отверстие тоннеля, когда Конан поравнялся с Исайабом и с уцелевшим новым наемником Осгара. И вот тут-то душа в нем возликовала: силуэты устало пошатывавшихся воров четко обозначились на фоне солнечного дневного света!
Вот только щель, пропускавшая этот свет, при ближайшем рассмотрении оказалась весьма узкой и к тому же сокращалась на глазах. Вырвавшись из коридора в пустынный входной чертог, Конан обнаружил, что гигантские двери были уже наполовину закрыты. Под высокими сводами отдавался скрежет противовесов, которым предстояло спустя считанные мгновения окончательно затворить Врата – причем без какого-либо людского вмешательства. Запущенный механизм работал сам по себе. Ослепленные ярким светом глаза киммерийца с трудом различали сквозь узкую вертикальную щель плотно сдвинувшуюся, замершую в ожидании толпу. Ближе всех ко Вратам стояли коленопреклоненные жрецы Эллаэля, наблюдавшие за окончанием Ритуала Замыкания. Если они и видели воров, бегущих из темного тоннеля, по их лицам этого нельзя было сказать.
Конан понятия не имел, как работает дверной механизм, и времени на разгадывание загадок у него не было. Особенно если учесть, что Дети Ночи должны были вот-вот смять злополучных стражников и вновь устремиться в погоню. Исайаб и остальные мужчины, запыхавшиеся от долгого бега, из последних сил навалились на одну из чудовищных створок, пытаясь ее удержать. Но их сандалии беспомощно скользили по каменному полу: они не могли не то что остановить бронзовую громаду, хотя бы просто задержать ее безжалостное движение.
Дверь нечем было даже заклинить. Конан заметил это, бросаясь вперед. Да никакой клин и не удержался бы на полированном каменном полу. Однако сквозь щель еще мог проскочить человек, и Исайаб первым сделал выбор. Оказаться лицом к лицу с толпой снаружи было, по его мнению, все-таки лучше, чем носом к носу – с ожившими мертвецами. Тщедушный грабитель уже приготовился нырнуть в спасительный проем, и один из подельщиков собирался последовать его примеру...
Обоих снесло в сторону, точно ветром. Конан отбросил их и метнулся вперед. Но наружу выскакивать не стал. Он остановился как раз между готовыми сомкнуться створками. И уперся предплечьями в толстые бронзовые торцы. Могучие мышцы вздулись в предельном напряжении на его спине и плечах...
Он мигом понял, что не совладает: у него были очень сильные руки, но тут требовалось нечто большее. Он не справился бы, даже не будь он измотан погоней. Быстро переменив положение, варвар уперся в одну надвигающуюся дверь спиной, а в другую – подошвами обутых в сандалии ног. Когда двери сошлись еще немного, Конан дотянулся и уперся ладонями.
Его неожиданное появление вызвало удивленные и испуганные восклицания. Вздох огромной толпы отдался в стенах входного чертога. Однако никто из жрецов не двинулся с места. У них не вызывало сомнения, что двери спустя считанные мгновения сомнут нахального святотатца, точно букашку, попавшую под сапог.
Они стояли и смотрели, как бронзовая кожа Конана постепенно багровеет от страшного напряжения. Узловатые канаты мышц на его торсе и бедрах готовы были прорвать кожу. Сухожилия чуть только не лопались. Ему уже пришлось согнуть руки и ноги, миновав самую выгодную позицию. Он теперь не смог бы выскочить, даже если бы и захотел. Он сражался с машиной насмерть, так же, как сражался бы с двуногим убийцей, – до последнего вздоха, до последней искры разума, до последнего напряжения воли...
Те, кто находился внутри пирамиды, первыми ощутили – что-то случилось! Для них все было облечено в звук: вот замедлился скрип блоков, вот утратил первоначальную частоту перестук храповиков... А потом и вовсе произошло чудо. Наступила тишина, и луч света, рассекавший пыльный полумрак, перестал суживаться.
К тому времени, когда толпа снаружи отозвалась на это чудо приглушенным гулом, к двери подоспели последние отставшие члены воровской шайки. За их спинами в тоннеле слышался приближающийся шум: это изрядно поредевшая стража отступала перед ненасытной толпой живых мертвецов. Беглецы в нерешительности остановились перед Вратами...
– Наружу... вашу мать!.. – прохрипел Конан сквозь стиснутые зубы. – Меня сейчас раздавит!..
Исайаб первым выскочил в щель – прополз на четвереньках под застывшим, как статуя, киммерийцем и оказался перед лицом изумленной толпы. За ним выбрался другой вор. Запыхавшийся Осгар протянул Зефрити волосатую руку. Та еще помедлила, охорашивая прическу и платье и пряча с глаз долой сокровища, которые утаила на себе. И только потом грациозно нырнула в дверь следом за своим нанимателем. За нею без дальнейших проволочек выкатился Азрафель.
Царевна Эфрит оказалась последней. Она и не пыталась протолкаться вперед, пользуясь задержкой, чтобы по возможности прикрыть наготу остатками рубашки, разорванной Нитокар, и стражницким плащом. Результат, пожалуй, только подчеркивал ее девичью прелесть. Она еще поправила сбившуюся набок драгоценную диадему: царевна должна была появиться перед народом в подобающем виде.
– Во имя Иштар, девочка, поторопись!.. – простонал Конан. Его лицо было сплошь залито потом, он уже видел, скосившись, смутные тени, выбегавшие из тоннеля. – Если нас не прихлопнет чертова дверь, значит, придушат вон те высохшие придурки...
– Потерпи, Конан, – отозвалась царевна. – Может статься, от того, как я буду выглядеть, зависит не меньше, чем от всей твоей мощи!
Проскользнув между замершими створками, она выпрямилась на глазах у громадной толпы и пошла вперед, к своим подданным, с безмятежным достоинством, ну никак не подходившим ни к ее лохмотьям, ни к общему положению дел. Люди тотчас узнали ее, и взволнованные разговоры сменились перешептыванием.
Убедившись, что царевне уже ничто не грозило, Конан совершил последнее усилие и все-таки вывернулся из щели. Прыжком отлетев прочь, он сразу вскочил, хотя, правду сказать, ноги у него ощутимо подламывались в коленках. Он пошел следом за Эфрит, очень стараясь не пошатнуться, несмотря на слабость и судороги, сводившие все тело. Когда за его спиной возобновился медленный рокот механизма дверей, он оглянулся посмотреть вместе со всеми. Он очень надеялся, что его дурнота не слишком бросалась в глаза.
В суживавшейся щели произошло еще какое-то движение. Наружу выпросталась рука, сжимавшая обломанный меч. Потом голова и туловище в серой рубашке. Это был офицер «посмертной» стражи, вынужденной отступать перед Детьми Ночи. Он вывалился наружу, шатаясь, ослепленный ярким солнечным светом. За офицером, скрежеща латами по бронзе, протиснулся в невозможно узкую щель один из воинов. Он тоже пошатывался, его одежда была пропитана кровью, он зажимал ладонью рану в плече. Конан различал еще движение в узкой щели, но наружу больше никто не совался, потому что створки сдвинулись почти вплотную...
...И наконец сомкнулись. Они сошлись с громоподобным, оглушительным звуком, и камни дрогнули у зрителей под ногами. Эхо долетело до городской стены и вернулось обратно.
Чудовищный звон, казалось, пробудил завороженно молчавших людей. Никто, впрочем, не кинулся вперед, ибо только передние ряды видели, что, собственно, стряслось, а жрецы и предводители покамест не отдали никаких распоряжений относительно беглецов. Когда отзвучал бронзовый лязг, множество голосов затянуло древнюю шемитскую погребальную песнь. Мощный хор звучал над широкой площадью, точно океанский прибой.
– А что, если Врата уже затворились?.. Есть ли еще выход отсюда?..
– Пока Хораспесовы жмурики повсюду гуляют – другого выхода нет, – тяжело отдуваясь, ответил воин. – Сколько хоть времени он занимает, этот Ритуал Замыкания?..
– Толком не знаю... – Эфрит побежала с ним рядом. Ее силы, похоже, были на исходе. – Трудно судить о времени в здешних тоннелях...
– Давай-ка мы все же здесь остановимся, – добравшись до очередного перекрестка, сказал Конан. – Обожди. Если увидишь или услышишь погоню – сразу кричи!
Эфрит прижалась к стене, а Конан трусцой скрылся в боковом коридоре.
– Осгар! Исайаб!.. Здесь вы или удрали? – раскатился гулким эхом по высокому, узкому проходу его крик. – Осторожнее в подземельях! Там такая чертовщина разгуливает!..
– Конан! Где тебя нелегкая столько времени носила? – Исайаб вывернулся из-за угла, ухмыляясь и придерживая на плече пухлый мешок. – Ну и добычливое здесь место! Надо будет вернуться сюда еще дюжину раз!.. – Тут он присмотрелся к своему товарищу, и улыбка начала меркнуть. – А ты что, ничего не прихватил?.. Царевну-то свою хоть вызволил?..
– К чертям добычу!
Конан шагнул мимо него, за угол. Остальные пятеро членов шайки деловито трудились, раскладывая сверкающие сокровища по коробкам и сумкам.
– Бросай безделушки – и все за мной! – не допускающим возражений тоном обратился к ним киммериец. – Уходим через главную дверь, и быстро!
Осгар поднял на него глаза. Он еще не осознал всей серьезности происходившего.
– Что с тобой, парень? – спросил ванир. – Тебе что, моча в голову ударила? Если мы туда сунемся, нас толпа на части порвет!
И он вернулся к прерванному занятию: опустился на колени рядом с Зефрити и принялся что-то перекладывать из одного грязного мешка в другой. Разноцветное сияние, исходившее из мешков, бросало отсветы на их лица.
– Я не шучу, ванир!
Конан выдернул меч из ножен и звонко грянул рукоятью о каменную стену. Неожиданный звук заставил всех обернуться к нему.
– Я говорю о единственном способе уйти живыми из ловушки! Бросай, говорю, это дерьмо – и живо за мной!
Осгар вскочил на ноги и тоже выхватил меч:
– Да чтоб ты сдох, киммериец! Что еще за штучки? Во что ты решил нас втравить? О какой ловушке ты мелешь? Нас и видеть-то никто не увидел, кроме царицы, которую, кстати, ты собирался убить! А теперь ты прибегаешь, как настеганный, и требуешь, чтобы мы все бросили и куда-то там у бе...
Неожиданный шум, поднявшийся в глубине коридора, заставил его замолчать буквально на полуслове. Железный перестук инструментов, грохот падающих камней, а потом, несколько мгновений спустя, – шуршание множества ног!
– Во имя бездн Нифльхейма, какого...
Осгар схватил ближайший светильник и высоко поднял его над головой. Пламя осветило тучу пыли, медленно выкатывавшуюся из тоннеля, и двигавшиеся в ней неясные силуэты.
– Вот они!.. Жмурики, которых оживил Хораспес!.. – И Конан, не тратя времени попусту, пихнул Исайаба по коридору вперед. – Живо за мной!..
Уже на бегу он услышал, как остальные поспешно бросают награбленное и устремляются следом за ним. Выскочив из узкого прохода в главный коридор, он направил Исайаба в нужную сторону, ухватил за руку Эфрит и со всей возможной скоростью потащил ее вперед.
– Дети Ночи пробились в боковой коридор, – сообщил он ей, скачками летя вперед. – Ребята, которых я привел, это мои друзья. Вот только, если Врата уже замкнуты, у нас рук не хватит со всеми справиться...
Мимо мелькали двери многочисленных сокровищниц, запечатанных всего-то восковыми печатями да шнурками с особыми узлами, которые умеют вязать только жрецы. Скоро беглецы очутились в столь памятном для них главном зале. Здесь больше не было никаких следов мастерской. Взамен верстаков и куч всяческих материалов повсюду теперь красовались воинские припасы: кувшины, тюки, свернутые шатры, колесницы и даже загородки для лошадей, в которых ржали ничего не понимающие кони.
– Срамотища! Такое место испоганили, – взбираясь по пандусу, сказал Конан царевне. – Если бы не мертвяки, здесь несколько лет прожить было бы можно!..
Остальные члены шайки, возглавляемые Исайабом и чуть приотставшим от него Осгаром, лезли следом за ними. Они добрались почти до самого верха, когда внизу показались преследователи. Тощие мумии были вооружены кто чем – от секир и мечей до рабочих лопат. Плохо гнущиеся ноги несли их с такой же безжалостной быстротой, что и не к ночи будь помянутого Нефрена. При виде них лошади в ужасе завизжали, но сами Дети Ночи бежали в зловещем молчании. Они не кричали и, кажется, даже не переводили дыхания на бегу.
Выскочив наверх, Конан стал озираться в поисках хоть какого-нибудь способа если не остановить их, то задержать. Но огромных светильников больше не было на прежнем месте. А устье тоннеля оказалось слишком широким для обороны. Делать нечего, киммериец побежал дальше. Бедная Эфрит совсем выдохлась, и он тащил ее за руку.
Спустя некоторое время сзади раздался жалобный вопль. Дети Ночи настигли и сбили с ног одного из новых парней Осгара, который пытался унести с собой хоть полмешка добычи. Жадность погубила молодого шемита. Его поймали на самом верху пандуса. Сплошной клубок мумий не дал беглецам увидеть его конец, но конец этот, вероятно, был страшен. И особой отсрочки осквернителям праха он не дал. Пока одни мертвецы расправлялись с несчастным грабителем, другие обегали их и с прежней быстротой мчались по следу.
– Молись, чтобы Врата были еще открыты!.. – крикнул Конан Осгару, тяжело бежавшему бок о бок с Зефрити. – Если нет – придется вставать насмерть в конце этого коридора!..
Тут ему подвернулась боковая дверь, выглядевшая капитальней других. Она была вырезана из камня и заперта, в отличие от остальных, здоровенным металлическим брусом. Конан мог поклясться, что из-за нее доносились возбужденные голоса. Выругавшись, он остановился и стал сдирать жреческие талисманы, свисавшие с запора. Пока мимо бежали подельщики, Конан поднял брус и, используя его как рычаг, настежь отворил дверь.
Внутри сидели избранные телохранители Ибнизаба, составлявшие его могильную свиту. Их оружие валялось в одном углу помещения; воины кричали и ссорились, проводя последние часы своей жизни за игрой в кости. Было очевидно, что всех их опоили каким-то дурманом.
Они изумленно обернулись на звук открывшейся двери.
– Если вам так уж надо драться, собаки, так деритесь с этими адовыми отродьями, что залезли в вашу могилу!.. – во всю мощь легких заорал Конан им в лицо.
Воины завозились, медленно осознавая – что-то не так, но киммериец уже исчез. Дети Ночи висели у него почти на плечах. Однако спустя всего несколько мгновений погоня приотстала, а из коридора позади Конана послышался бешеный лязг оружия.
Киммериец не стал оборачиваться. Он гигантскими прыжками мчался по коридору, желая первым встретить любую опасность, могущую поджидать их наверху. Постепенно он обогнал всех. Сперва Азрафеля и Осгара, помогавших Зефрити, – обычно проворная танцовщица почему-то двигалась тяжело и неловко. Потом он миновал царевну Эфрит, которая бежала одна и явно была на пределе сил. Впереди уже зияло выходное отверстие тоннеля, когда Конан поравнялся с Исайабом и с уцелевшим новым наемником Осгара. И вот тут-то душа в нем возликовала: силуэты устало пошатывавшихся воров четко обозначились на фоне солнечного дневного света!
Вот только щель, пропускавшая этот свет, при ближайшем рассмотрении оказалась весьма узкой и к тому же сокращалась на глазах. Вырвавшись из коридора в пустынный входной чертог, Конан обнаружил, что гигантские двери были уже наполовину закрыты. Под высокими сводами отдавался скрежет противовесов, которым предстояло спустя считанные мгновения окончательно затворить Врата – причем без какого-либо людского вмешательства. Запущенный механизм работал сам по себе. Ослепленные ярким светом глаза киммерийца с трудом различали сквозь узкую вертикальную щель плотно сдвинувшуюся, замершую в ожидании толпу. Ближе всех ко Вратам стояли коленопреклоненные жрецы Эллаэля, наблюдавшие за окончанием Ритуала Замыкания. Если они и видели воров, бегущих из темного тоннеля, по их лицам этого нельзя было сказать.
Конан понятия не имел, как работает дверной механизм, и времени на разгадывание загадок у него не было. Особенно если учесть, что Дети Ночи должны были вот-вот смять злополучных стражников и вновь устремиться в погоню. Исайаб и остальные мужчины, запыхавшиеся от долгого бега, из последних сил навалились на одну из чудовищных створок, пытаясь ее удержать. Но их сандалии беспомощно скользили по каменному полу: они не могли не то что остановить бронзовую громаду, хотя бы просто задержать ее безжалостное движение.
Дверь нечем было даже заклинить. Конан заметил это, бросаясь вперед. Да никакой клин и не удержался бы на полированном каменном полу. Однако сквозь щель еще мог проскочить человек, и Исайаб первым сделал выбор. Оказаться лицом к лицу с толпой снаружи было, по его мнению, все-таки лучше, чем носом к носу – с ожившими мертвецами. Тщедушный грабитель уже приготовился нырнуть в спасительный проем, и один из подельщиков собирался последовать его примеру...
Обоих снесло в сторону, точно ветром. Конан отбросил их и метнулся вперед. Но наружу выскакивать не стал. Он остановился как раз между готовыми сомкнуться створками. И уперся предплечьями в толстые бронзовые торцы. Могучие мышцы вздулись в предельном напряжении на его спине и плечах...
Он мигом понял, что не совладает: у него были очень сильные руки, но тут требовалось нечто большее. Он не справился бы, даже не будь он измотан погоней. Быстро переменив положение, варвар уперся в одну надвигающуюся дверь спиной, а в другую – подошвами обутых в сандалии ног. Когда двери сошлись еще немного, Конан дотянулся и уперся ладонями.
Его неожиданное появление вызвало удивленные и испуганные восклицания. Вздох огромной толпы отдался в стенах входного чертога. Однако никто из жрецов не двинулся с места. У них не вызывало сомнения, что двери спустя считанные мгновения сомнут нахального святотатца, точно букашку, попавшую под сапог.
Они стояли и смотрели, как бронзовая кожа Конана постепенно багровеет от страшного напряжения. Узловатые канаты мышц на его торсе и бедрах готовы были прорвать кожу. Сухожилия чуть только не лопались. Ему уже пришлось согнуть руки и ноги, миновав самую выгодную позицию. Он теперь не смог бы выскочить, даже если бы и захотел. Он сражался с машиной насмерть, так же, как сражался бы с двуногим убийцей, – до последнего вздоха, до последней искры разума, до последнего напряжения воли...
Те, кто находился внутри пирамиды, первыми ощутили – что-то случилось! Для них все было облечено в звук: вот замедлился скрип блоков, вот утратил первоначальную частоту перестук храповиков... А потом и вовсе произошло чудо. Наступила тишина, и луч света, рассекавший пыльный полумрак, перестал суживаться.
К тому времени, когда толпа снаружи отозвалась на это чудо приглушенным гулом, к двери подоспели последние отставшие члены воровской шайки. За их спинами в тоннеле слышался приближающийся шум: это изрядно поредевшая стража отступала перед ненасытной толпой живых мертвецов. Беглецы в нерешительности остановились перед Вратами...
– Наружу... вашу мать!.. – прохрипел Конан сквозь стиснутые зубы. – Меня сейчас раздавит!..
Исайаб первым выскочил в щель – прополз на четвереньках под застывшим, как статуя, киммерийцем и оказался перед лицом изумленной толпы. За ним выбрался другой вор. Запыхавшийся Осгар протянул Зефрити волосатую руку. Та еще помедлила, охорашивая прическу и платье и пряча с глаз долой сокровища, которые утаила на себе. И только потом грациозно нырнула в дверь следом за своим нанимателем. За нею без дальнейших проволочек выкатился Азрафель.
Царевна Эфрит оказалась последней. Она и не пыталась протолкаться вперед, пользуясь задержкой, чтобы по возможности прикрыть наготу остатками рубашки, разорванной Нитокар, и стражницким плащом. Результат, пожалуй, только подчеркивал ее девичью прелесть. Она еще поправила сбившуюся набок драгоценную диадему: царевна должна была появиться перед народом в подобающем виде.
– Во имя Иштар, девочка, поторопись!.. – простонал Конан. Его лицо было сплошь залито потом, он уже видел, скосившись, смутные тени, выбегавшие из тоннеля. – Если нас не прихлопнет чертова дверь, значит, придушат вон те высохшие придурки...
– Потерпи, Конан, – отозвалась царевна. – Может статься, от того, как я буду выглядеть, зависит не меньше, чем от всей твоей мощи!
Проскользнув между замершими створками, она выпрямилась на глазах у громадной толпы и пошла вперед, к своим подданным, с безмятежным достоинством, ну никак не подходившим ни к ее лохмотьям, ни к общему положению дел. Люди тотчас узнали ее, и взволнованные разговоры сменились перешептыванием.
Убедившись, что царевне уже ничто не грозило, Конан совершил последнее усилие и все-таки вывернулся из щели. Прыжком отлетев прочь, он сразу вскочил, хотя, правду сказать, ноги у него ощутимо подламывались в коленках. Он пошел следом за Эфрит, очень стараясь не пошатнуться, несмотря на слабость и судороги, сводившие все тело. Когда за его спиной возобновился медленный рокот механизма дверей, он оглянулся посмотреть вместе со всеми. Он очень надеялся, что его дурнота не слишком бросалась в глаза.
В суживавшейся щели произошло еще какое-то движение. Наружу выпросталась рука, сжимавшая обломанный меч. Потом голова и туловище в серой рубашке. Это был офицер «посмертной» стражи, вынужденной отступать перед Детьми Ночи. Он вывалился наружу, шатаясь, ослепленный ярким солнечным светом. За офицером, скрежеща латами по бронзе, протиснулся в невозможно узкую щель один из воинов. Он тоже пошатывался, его одежда была пропитана кровью, он зажимал ладонью рану в плече. Конан различал еще движение в узкой щели, но наружу больше никто не совался, потому что створки сдвинулись почти вплотную...
...И наконец сомкнулись. Они сошлись с громоподобным, оглушительным звуком, и камни дрогнули у зрителей под ногами. Эхо долетело до городской стены и вернулось обратно.
Чудовищный звон, казалось, пробудил завороженно молчавших людей. Никто, впрочем, не кинулся вперед, ибо только передние ряды видели, что, собственно, стряслось, а жрецы и предводители покамест не отдали никаких распоряжений относительно беглецов. Когда отзвучал бронзовый лязг, множество голосов затянуло древнюю шемитскую погребальную песнь. Мощный хор звучал над широкой площадью, точно океанский прибой.