Леонард Карпентер
Конан и осквернители праха
Глава перваяЯдовитое море
Огненно-голубое небо горело над головой... Под его жгучим куполом расстилалась пустыня восточного Шема, – безлюдный, необозримый край песков и прокаленных солнцем сухих гор, похожих на голые черепа давно умерших великанов. Между горами лежала равнина, белая и спекшаяся, словно под печи. По этой равнине, точно насекомое по раскаленной сковороде, тащилась лошадь со всадником.
Белая кобыла трусила вперед, изнемогая от немилосердной жары. Всадник неподвижно сидел в седле. Он был весь закутан в длинный бурнус. Если бы не толстое шерстяное одеяние, солнце давно выжгло бы из кожи последнюю капельку влаги, а мозг в черепе превратился бы в крошащееся печенье.
Бесформенный бурнус позволял только рассмотреть, что человек был рослым и широкоплечим: ткань скрывала и лицо, и тело, лишь синие глаза блестели в узкой щели. Глаза обшаривали безжизненную равнину внимательным и зорким взглядом охотника. А однажды, повернувшись в седле, всадник оглядел пустыню у себя за спиной с опасливой осторожностью беглеца.
Когда он поворачивался, кобыла сбилась с шага, и наездник ругнулся:
– Кром!.. Не шали, девочка! У меня, чтоб ты знала, нет никакой охоты плестись пешком по этим хреновым пескам!.. – Из складок бурнуса появилась широкая, бронзовая от загара рука и ободряюще погладила шею животного. Всадник наклонился и проговорил на ухо лошади: – Ты умница, девочка. Все хорошо, ты только знай себе шагай. Если наши преследователи еще не совсем сбрендили на этой жаре, они давно уже посчитали нас мертвыми и вернулись домой. А если ты сделаешь доброе дело и догонишь перегруженную клячу Ювиуса, так и камушек наш будет...
Перед его глазами в раскаленном воздухе на миг так и повис призрак золотого кольца, увенчанного великим сапфиром – Звездой Хоралы. Человек раздраженно сморгнул, отгоняя видение. Еще не хватало начать бредить наяву!.. Его взгляд вновь впился в горизонт, колебавшийся и плывший в потоках зноя.
– Вот бы знать, – пробурчал он, – куда, во имя хитроумия Сэта, эта скотина Ювиус намерен нас завести?..
Вообще говоря, в глубине души Конан-киммериец отлично знал куда, и ему это очень не нравилось. Отпечатки копыт, по которым он следовал, вот уже два дня как свернули в сторону от цепочки белых костей, помечавших обычный путь караванов. На горизонте плавали в жарком мареве горы. Может, до них было несколько дней пути, а может – несколько недель. Но в любом случае они оставались вне досягаемости одинокого всадника с весьма скудными съестными припасами. К тому же здесь не было ни холмика, ни высотки, чтобы осмотреть окрестности. И ни клочка тени, чтобы дать отдых усталым, опаленным солнцем глазам. Словом, Конан знал со всей определенностью, кудавел его Ювиус.
На верную смерть.
И удивляться тут было особенно нечему. Сумел же вкрадчивый мерзавец без мыла влезть ему в душу в Увадре – местечке на краю пустыни. А потом, едва познакомившись, – до бесчувствия напоить коварным местным вином, которое приготовляли из дынь. Тогда-то он и стащил у киммерийца Звезду. Да не просто стащил, но и подбросил на место бесценного перстня дешевые побрякушки, краденые к тому же. А потом – вот это было уже воистину дьявольски хитро! – с потрохами сдал Конана стражникам визиря. С тем чтобы его без проволочек приговорили к удушению на рассвете. И за что? За кражу какой-то дребедени, об которую он и пачкаться бы не стал...
Ювиус, конечно, был законченным негодяем. И притом интриганом, какого нечасто встретишь в занюханном пограничном городишке. Но ни мужества, ни воинского искусства в человечишке не было и в помине. Обычная уличная крыса, которая навряд ли выживет вдали от привычной помойки, посреди враждебной и беспощадной пустыни. Когда Ювиус обнаружил, что Конан удрал из-под стражи, увел лошадь и гонится за ним с явным намерением замочить подлеца, – воришка ударился в панику. И, думая только о том, как бы спастись от страшного киммерийца, галопом помчался безо всякой дороги.
А Конан, жаждавший вернуть Звезду и подгоняемый стражниками, дышавшими ему в затылок, без особых раздумий пустился следом. Тоже неплохо. И вот теперь вор, как явствовало из петлявшего следа, основательно заблудился. И час за часом продолжал бестолково углубляться в огненную духовку пустыни...
– Если жара не прикончит его, это сделаю я, – вслух подытожил киммериец. – Кромом клянусь, как есть поджарю мерзавца! Нечего было красть мое имущество!.. – Тут он призадумался, ибо вопрос о принадлежности Звезды решался отнюдь не так однозначно. Однако некоторое время спустя Конан все же заверил свою кобылу тоном оскорбленного собственника: – В конце концов, это я, а не он, снял Звезду с пальца проворовавшегося принца!..
Покачиваясь в седле, он щурил глаза, наблюдая за тем, как постепенно менялась местность вокруг. Спекшаяся, точно кирпич, земля уступала место пестрому лоскутному одеялу россыпей потрескавшегося камня. Местами трещины были такими глубокими, что в них вполне могла бы застрять лошадь. В других местах к небу вздымались причудливые башни кристаллической соли, похожие на обломанные клыки каких-то мертвых чудовищ. У подножия башен лежали мертвенно-синие тени. Конану пришлось пустить лошадь шагом.
– Осторожнее, девочка, – предупредил он животное. – Если твои прежние хозяева уж так твердо намерены нас поймать, это, скорее всего, произойдет именно здесь!
С этими словами он еще раз пристально оглядел пройденную пустыню. Никаких признаков погони, впрочем, не было видно.
Впереди волнами перекатывался знойный воздух. Эти колебания не только завораживали, но и не давали никакой возможности рассмотреть толком, что делалось позади. Однако едва заметные следы преследуемого упрямо тянулись в самую глубину жутковатого места, а белая кобыла артачилась, не желая даже шагом нести своего седока неведомо куда. Конан не стал ее заставлять: просто спрыгнул с седла и повел лошадь в поводу. Он осторожно переступал глубокие трещины, заваленные грязноватыми кристаллами соли.
И вдруг... Киммериец изумленно заморгал: перед ним был круглый пруд в глинистых берегах. Пруд переливался в солнечных лучах, как ртуть. Подойдя вплотную, Конан убедился, что это был не мираж. Он опустился на колено и зачерпнул рукой воду. Вода была теплой, и тяжелые капли усеяли его кожу, точно стеклянные бусы. Он поднес ладонь к лицу и, оттянув капюшон, попробовал воду кончиком языка. И тотчас яростно сплюнул: как и следовало ожидать, на вкус вода оказалась вроде скорпионьего яда. Поднявшись с колен, он повел лошадь дальше. Еще некоторое время он отплевывался, но во рту осталась такая горечь, что поневоле пришлось снять с седла полупустой бурдюк и отпить экономный глоток.
По сторонам между тем появлялись все новые пруды. Местами они сливались, местами их соединяли полосы грязи. Башенки соляных кристаллов были уже по пояс идущему человеку. Конан заметил впереди стеклянно-голубое сияние и пришел к выводу, что так блестеть могла только обширная водная поверхность. Без сомнения, такая же мертвая, как и пруды вокруг. И все же жизнь здесь когда-то была. Об этом свидетельствовали рыбьи кости и раковины моллюсков, еще заметные в глине под ногами. Иные из раковин были величиной с человеческий череп и сплошь в шипах, как боевые булавы.
Подняв голову от останков, Конан заметил впереди черную точку. Она выделялась на фоне водной голубизны и притом была темнее и шире, чем бледные призраки соляных столпов. Конан затенил глаза рукой и сосредоточил на ней взгляд. Чем ближе он подбирался, тем определеннее превращалась точка в силуэт коренастого человека, привалившегося к брюху мертвой лошади.
По всей видимости, Ювиус пытался уйти так далеко, как только мог унести его конь: он сидел на самом кончике плоского мыса, с трех сторон омываемого ленивыми волнами соленого озера. Блестящая водная гладь тянулась неведомо куда: слепящие миражи не давали рассмотреть ни противоположного берега, ни горизонта. Поверхность морщила едва заметная рябь, и было похоже, что даже очень далеко от берега Конану было бы примерно по пояс.
Спешившийся вор сидел на горке раковин и костей у края мертвого моря, повернувшись лицом к пустыне и к своему преследователю. Он сидел с непокрытой головой, устроившись между окостенело вытянутыми ногами павшего коня. Он сидел так неподвижно, что Конан начал себя спрашивать, жив ли еще Ювиус или уже умер. Но вот приподнялась рука и затенила от солнца глаза, и варвар понял, что видение было вполне реальным. Не какие-нибудь там шуточки песчаных демонов, всегда готовых смутить путешественника.
Конан с мрачной яростью взирал на беглеца, и тут ему бросилось в глаза, до чего странно тот выглядел. Жалкий, загнанный в угол воришка восседал подле раздувшегося лошадиного трупа, точно король на троне! Конан вздохнул, покачав головой отрешенно и... с жалостью. На несчастного глупца было трудно даже как следует сердиться.
Он остановился. Усталая кобыла ткнулась ему в спину и тоже остановилась, повесив голову. Подняв руки, Конан стащил бурнус и бросил его на седло. Теперь сторонний наблюдатель мог бы поподробнее рассмотреть его, облаченного в белую шелковую рубашку, нечто вроде бурой кожаной юбочки и сандалии.
Отвязав от переметных сум большой полупустой бурдюк, Конан взвалил его на плечо, ласково шепнул что-то лошади, потом откупорил бурдюк и полил себе в ладонь. Измученная жаждой кобыла немедленно подобрала воду губами. Конан повернулся и пошел к сидевшему вору.
Когда под сандалиями захрустели обросшие солью ракушки, он окликнул беглеца:
– Эй, Ювиус!.. Приехал, как я посмотрю? – Он помолчал, ожидая ответа, но ответа не последовало, и он продолжал: – Ну как, созрел поторговаться со мной насчет Звезды Хоралы?
– Поторговаться? О да, конечно!.. – долетел издали хриплый, слабый голос, и красный от солнца лысеющий череп закивал взад-вперед. – Ювиус всегда готов заключать сделки... Даже с кровожадными дикими варварами...
В квакающем голосе слышалась нотка безумия, и Конан решил, что долгое пребывание на жаре, видно, затронуло разум воришки.
– Ну добро!.. – крикнул он, шагая вперед. – То есть надо бы, конечно, порезать тебя на колбаски, посолить и высушить на солнышке за измену. Но, сказать по правде, работа это тяжелая, а я что-то притомился. Так что давай лучше договоримся!
– Да, да, договоримся!.. – Рот Ювиуса был темным провалом посреди обтрепанной бороды. – Давай свои условия!..
– Мне нужно только то, что ты у меня спер, – приближаясь, продолжал Конан. – Мое колечко. Со Звездой Хоралы, знаешь ли. А я взамен дам тебе напиться водички!
Он поднял бурдюк и встряхнул его так, чтобы слышно было бульканье.
– Вода, вода!.. Конечно!.. Хорошая сделка! Драгоценные камни – за воду!.. Кольцо!.. Оно у меня где-то здесь... – Голос сделался неразборчив.
Когда Конан приблизился, Ювиус рылся в куче хлама, вытряхнутой наземь из переметных сум. Его лицо и лысина были жестоко обожжены солнцем, пересохшие, беловатые губы растрескались.
– Я дам тебе напиться воды, сколько поместится в брюхо, – сказал ему киммериец. – А потом, если будешь в состоянии... в чем я, вообще говоря, сомневаюсь... можешь держаться за хвост моей лошади, когда я поеду отсюда...
Больше ничего ему сказать не довелось. Совершенно неожиданно Ювиус вытащил из сумки небольшой заряженный арбалет и выстрелил в Конана. Киммериец ощутил рвущий удар в среднюю часть тела, и по внешней стороне бедра побежали горячие струйки. Он осознал, что ранен в бок. Но он был еще жив!
Почему-то он почти не чувствовал боли: может, стрела прошла вскользь?.. Не медля ни мгновения, он устремился вперед, перепрыгивая через прибрежный мусор и держа наготове кинжал. Бурдюк тяжело хлопал его по боку. Его еще отделяло от Ювиуса довольно солидное расстояние. Но бежать, чтобы оказаться вне досягаемости арбалета, было дольше.
– Какой выстрел!.. – ликовал между тем Ювиус, пытаясь как можно скорее перезарядить оружие. – Попал ведь, а?.. Теперь надо прикончить!.. Варвар хочет назад свой перстень!.. Воду мне предлагает!.. Ну и дурак!..
Прижав пухлыми ручками приклад к животу, он наконец со щелчком взвел тетиву. И потянулся за лежавшей рядом стрелой, не слишком беспокоясь о том, что его преследователь приближался с каждым прыжком.
– Неужели глупый варвар не видит, – продолжал посмеиваться Ювиус, – что воды у меня полным-полно? Целое озеро, только руку протянуть! На что мне нужен еще и его бурдюк?..
И, поблескивая безумными глазами, он снова поднял арбалет.
Конану еще оставалось пробежать несколько шагов. Он не успевал дотянуться до Ювиуса. Вместо этого он каким-то образом умудрился остановиться на бегу, вложив весь свой разгон в бросок тяжелого кинжала. Сверкнув в воздухе, кинжал попал Ювиусу в грудь и с глухим звуком воткнулся по рукоять. Багроволицый вор ахнул и откинулся навзничь, на труп своей лошади. Арбалет вывалился из руки и выстрелил. Болт воткнулся в песок, подбросив фонтанчик сухих ракушек.
Вот так и умер Ювиус: не сделав более ни движения, не издав ни звука.
У Конана пульсировало в боку, кожу щипало: солнце уже подсушивало кровь. Осмотрев рану, он убедился, что болт в самом деле лишь оцарапал его. Убийственную силу предательского выстрела принял на себя бурдюк, располосованный во всю ширину. Теперь в нем оставались считанные глотки воды. Остальное растряслось на бегу... А он-то решил, что это кровь!
Ругаясь на чем свет стоит, Конан перетянул бурдюк, чтобы сберечь последние остатки бесценной жидкости. Потом подошел к телу Ювиуса. Было ясно, что он недооценил подонка. За что и поплатился. Ювиус, похоже, все эти дни постепенно сходил с ума. Сначала – от беспощадного, казнящего солнца. А потом (может, даже в большей степени) – оттого, что нахлебался воды умирающего моря.
Борода Ювиуса склеилась и поседела от высохшей соли: видно, вор пил морскую воду, не обращая внимания на ее вкус. Когда Конан нагнулся над трупом и вытащил свое оружие, оно вышло из груди мертвеца с жутковатым сухим скрежетом. На лезвии не было крови – только все та же соль, от соприкосновения с которой блестящая сталь уже начала местами чернеть.
...Но самый жестокий сюрприз поджидал Конана, когда он стал обыскивать мертвого вора в поисках похищенного перстня. Звезды Хоралы нигде не было видно!
Конан перерыл все еще раз. Перетряхнул каждую сумку, каждый кошель и карман. Прощупал каждый шов, каждую складку... Никакого толку! Задыхаясь от напряжения – ибо на солнцепеке каждое движение требовало невероятных усилий, – он перевернул оба тела, человеческое и конское, чтобы исследовать усыпанный мусором берег под ними. Ничего!
Он постоял над трупом Ювиуса, держа руку на рукояти кинжала и с сомнением разглядывая пухлое брюхо вора... Нет, решил он наконец. Кольцо со знаменитым сапфиром было великовато даже для этой прожорливой глотки. Без толку рыться у него в кишках.
Конан осмотрелся... Узкая, беловатая прибрежная полоса, пруды, причудливые соляные башенки... и с трех сторон – поблескивающая, чуть тронутая рябью водная гладь в туманном мареве миражей. Еще можно было бы обыскать небольшой участок суши на тот случай, если Ювиус, движимый хитростью или сумасшествием, куда-нибудь закинул кольцо. Огромный сапфир вряд ли затерялся бы даже среди этих трещин и кристаллов сверкающей соли. Но что делать с водой?.. Дюйм за дюймом прочесывать дно ядовитого моря?..
Вода была мелкой и прозрачной, словно стекло, а на дне виднелся слой светло-бурого пушистого ила. Конан попробовал ее на вкус, и его едва не стошнило. Та же мерзость, что и в прудах. Он извлек из поясного кошеля мелкую монетку, бросил ее в воду и стал смотреть, как она ляжет на дно. Попав в ил, монетка бесследно исчезла.
– Кром!.. – сказал Конан. Он говорил еще долго, но остальная часть его речи ни в коем случае не может быть воспроизведена на этих страницах. В самом деле, – притащиться в ад вроде здешнего, и ради чего?.. Чтобы упустить сокровище, а в довершение всех бед остаться еще и без воды?..
Потом он краем глаза отметил некое движение поблизости. Оказывается, высыхающее море было отнюдь не безжизненно. Какая-то извивающаяся тварь с широко разинутой пастью и змеистым хвостом – нечто вроде ската – с плеском вырвалась из воды и пролетела низко над поверхностью, словно камень, запущенный «блинчиками». Потом рыбина гулко плюхнулась обратно и ушла в глубину. К берегу побежали мелкие волны.
Конан последний раз цветисто помянул Крома, потом повернулся и пошел прочь...
Белая кобыла трусила вперед, изнемогая от немилосердной жары. Всадник неподвижно сидел в седле. Он был весь закутан в длинный бурнус. Если бы не толстое шерстяное одеяние, солнце давно выжгло бы из кожи последнюю капельку влаги, а мозг в черепе превратился бы в крошащееся печенье.
Бесформенный бурнус позволял только рассмотреть, что человек был рослым и широкоплечим: ткань скрывала и лицо, и тело, лишь синие глаза блестели в узкой щели. Глаза обшаривали безжизненную равнину внимательным и зорким взглядом охотника. А однажды, повернувшись в седле, всадник оглядел пустыню у себя за спиной с опасливой осторожностью беглеца.
Когда он поворачивался, кобыла сбилась с шага, и наездник ругнулся:
– Кром!.. Не шали, девочка! У меня, чтоб ты знала, нет никакой охоты плестись пешком по этим хреновым пескам!.. – Из складок бурнуса появилась широкая, бронзовая от загара рука и ободряюще погладила шею животного. Всадник наклонился и проговорил на ухо лошади: – Ты умница, девочка. Все хорошо, ты только знай себе шагай. Если наши преследователи еще не совсем сбрендили на этой жаре, они давно уже посчитали нас мертвыми и вернулись домой. А если ты сделаешь доброе дело и догонишь перегруженную клячу Ювиуса, так и камушек наш будет...
Перед его глазами в раскаленном воздухе на миг так и повис призрак золотого кольца, увенчанного великим сапфиром – Звездой Хоралы. Человек раздраженно сморгнул, отгоняя видение. Еще не хватало начать бредить наяву!.. Его взгляд вновь впился в горизонт, колебавшийся и плывший в потоках зноя.
– Вот бы знать, – пробурчал он, – куда, во имя хитроумия Сэта, эта скотина Ювиус намерен нас завести?..
Вообще говоря, в глубине души Конан-киммериец отлично знал куда, и ему это очень не нравилось. Отпечатки копыт, по которым он следовал, вот уже два дня как свернули в сторону от цепочки белых костей, помечавших обычный путь караванов. На горизонте плавали в жарком мареве горы. Может, до них было несколько дней пути, а может – несколько недель. Но в любом случае они оставались вне досягаемости одинокого всадника с весьма скудными съестными припасами. К тому же здесь не было ни холмика, ни высотки, чтобы осмотреть окрестности. И ни клочка тени, чтобы дать отдых усталым, опаленным солнцем глазам. Словом, Конан знал со всей определенностью, кудавел его Ювиус.
На верную смерть.
И удивляться тут было особенно нечему. Сумел же вкрадчивый мерзавец без мыла влезть ему в душу в Увадре – местечке на краю пустыни. А потом, едва познакомившись, – до бесчувствия напоить коварным местным вином, которое приготовляли из дынь. Тогда-то он и стащил у киммерийца Звезду. Да не просто стащил, но и подбросил на место бесценного перстня дешевые побрякушки, краденые к тому же. А потом – вот это было уже воистину дьявольски хитро! – с потрохами сдал Конана стражникам визиря. С тем чтобы его без проволочек приговорили к удушению на рассвете. И за что? За кражу какой-то дребедени, об которую он и пачкаться бы не стал...
Ювиус, конечно, был законченным негодяем. И притом интриганом, какого нечасто встретишь в занюханном пограничном городишке. Но ни мужества, ни воинского искусства в человечишке не было и в помине. Обычная уличная крыса, которая навряд ли выживет вдали от привычной помойки, посреди враждебной и беспощадной пустыни. Когда Ювиус обнаружил, что Конан удрал из-под стражи, увел лошадь и гонится за ним с явным намерением замочить подлеца, – воришка ударился в панику. И, думая только о том, как бы спастись от страшного киммерийца, галопом помчался безо всякой дороги.
А Конан, жаждавший вернуть Звезду и подгоняемый стражниками, дышавшими ему в затылок, без особых раздумий пустился следом. Тоже неплохо. И вот теперь вор, как явствовало из петлявшего следа, основательно заблудился. И час за часом продолжал бестолково углубляться в огненную духовку пустыни...
– Если жара не прикончит его, это сделаю я, – вслух подытожил киммериец. – Кромом клянусь, как есть поджарю мерзавца! Нечего было красть мое имущество!.. – Тут он призадумался, ибо вопрос о принадлежности Звезды решался отнюдь не так однозначно. Однако некоторое время спустя Конан все же заверил свою кобылу тоном оскорбленного собственника: – В конце концов, это я, а не он, снял Звезду с пальца проворовавшегося принца!..
Покачиваясь в седле, он щурил глаза, наблюдая за тем, как постепенно менялась местность вокруг. Спекшаяся, точно кирпич, земля уступала место пестрому лоскутному одеялу россыпей потрескавшегося камня. Местами трещины были такими глубокими, что в них вполне могла бы застрять лошадь. В других местах к небу вздымались причудливые башни кристаллической соли, похожие на обломанные клыки каких-то мертвых чудовищ. У подножия башен лежали мертвенно-синие тени. Конану пришлось пустить лошадь шагом.
– Осторожнее, девочка, – предупредил он животное. – Если твои прежние хозяева уж так твердо намерены нас поймать, это, скорее всего, произойдет именно здесь!
С этими словами он еще раз пристально оглядел пройденную пустыню. Никаких признаков погони, впрочем, не было видно.
Впереди волнами перекатывался знойный воздух. Эти колебания не только завораживали, но и не давали никакой возможности рассмотреть толком, что делалось позади. Однако едва заметные следы преследуемого упрямо тянулись в самую глубину жутковатого места, а белая кобыла артачилась, не желая даже шагом нести своего седока неведомо куда. Конан не стал ее заставлять: просто спрыгнул с седла и повел лошадь в поводу. Он осторожно переступал глубокие трещины, заваленные грязноватыми кристаллами соли.
И вдруг... Киммериец изумленно заморгал: перед ним был круглый пруд в глинистых берегах. Пруд переливался в солнечных лучах, как ртуть. Подойдя вплотную, Конан убедился, что это был не мираж. Он опустился на колено и зачерпнул рукой воду. Вода была теплой, и тяжелые капли усеяли его кожу, точно стеклянные бусы. Он поднес ладонь к лицу и, оттянув капюшон, попробовал воду кончиком языка. И тотчас яростно сплюнул: как и следовало ожидать, на вкус вода оказалась вроде скорпионьего яда. Поднявшись с колен, он повел лошадь дальше. Еще некоторое время он отплевывался, но во рту осталась такая горечь, что поневоле пришлось снять с седла полупустой бурдюк и отпить экономный глоток.
По сторонам между тем появлялись все новые пруды. Местами они сливались, местами их соединяли полосы грязи. Башенки соляных кристаллов были уже по пояс идущему человеку. Конан заметил впереди стеклянно-голубое сияние и пришел к выводу, что так блестеть могла только обширная водная поверхность. Без сомнения, такая же мертвая, как и пруды вокруг. И все же жизнь здесь когда-то была. Об этом свидетельствовали рыбьи кости и раковины моллюсков, еще заметные в глине под ногами. Иные из раковин были величиной с человеческий череп и сплошь в шипах, как боевые булавы.
Подняв голову от останков, Конан заметил впереди черную точку. Она выделялась на фоне водной голубизны и притом была темнее и шире, чем бледные призраки соляных столпов. Конан затенил глаза рукой и сосредоточил на ней взгляд. Чем ближе он подбирался, тем определеннее превращалась точка в силуэт коренастого человека, привалившегося к брюху мертвой лошади.
По всей видимости, Ювиус пытался уйти так далеко, как только мог унести его конь: он сидел на самом кончике плоского мыса, с трех сторон омываемого ленивыми волнами соленого озера. Блестящая водная гладь тянулась неведомо куда: слепящие миражи не давали рассмотреть ни противоположного берега, ни горизонта. Поверхность морщила едва заметная рябь, и было похоже, что даже очень далеко от берега Конану было бы примерно по пояс.
Спешившийся вор сидел на горке раковин и костей у края мертвого моря, повернувшись лицом к пустыне и к своему преследователю. Он сидел с непокрытой головой, устроившись между окостенело вытянутыми ногами павшего коня. Он сидел так неподвижно, что Конан начал себя спрашивать, жив ли еще Ювиус или уже умер. Но вот приподнялась рука и затенила от солнца глаза, и варвар понял, что видение было вполне реальным. Не какие-нибудь там шуточки песчаных демонов, всегда готовых смутить путешественника.
Конан с мрачной яростью взирал на беглеца, и тут ему бросилось в глаза, до чего странно тот выглядел. Жалкий, загнанный в угол воришка восседал подле раздувшегося лошадиного трупа, точно король на троне! Конан вздохнул, покачав головой отрешенно и... с жалостью. На несчастного глупца было трудно даже как следует сердиться.
Он остановился. Усталая кобыла ткнулась ему в спину и тоже остановилась, повесив голову. Подняв руки, Конан стащил бурнус и бросил его на седло. Теперь сторонний наблюдатель мог бы поподробнее рассмотреть его, облаченного в белую шелковую рубашку, нечто вроде бурой кожаной юбочки и сандалии.
Отвязав от переметных сум большой полупустой бурдюк, Конан взвалил его на плечо, ласково шепнул что-то лошади, потом откупорил бурдюк и полил себе в ладонь. Измученная жаждой кобыла немедленно подобрала воду губами. Конан повернулся и пошел к сидевшему вору.
Когда под сандалиями захрустели обросшие солью ракушки, он окликнул беглеца:
– Эй, Ювиус!.. Приехал, как я посмотрю? – Он помолчал, ожидая ответа, но ответа не последовало, и он продолжал: – Ну как, созрел поторговаться со мной насчет Звезды Хоралы?
– Поторговаться? О да, конечно!.. – долетел издали хриплый, слабый голос, и красный от солнца лысеющий череп закивал взад-вперед. – Ювиус всегда готов заключать сделки... Даже с кровожадными дикими варварами...
В квакающем голосе слышалась нотка безумия, и Конан решил, что долгое пребывание на жаре, видно, затронуло разум воришки.
– Ну добро!.. – крикнул он, шагая вперед. – То есть надо бы, конечно, порезать тебя на колбаски, посолить и высушить на солнышке за измену. Но, сказать по правде, работа это тяжелая, а я что-то притомился. Так что давай лучше договоримся!
– Да, да, договоримся!.. – Рот Ювиуса был темным провалом посреди обтрепанной бороды. – Давай свои условия!..
– Мне нужно только то, что ты у меня спер, – приближаясь, продолжал Конан. – Мое колечко. Со Звездой Хоралы, знаешь ли. А я взамен дам тебе напиться водички!
Он поднял бурдюк и встряхнул его так, чтобы слышно было бульканье.
– Вода, вода!.. Конечно!.. Хорошая сделка! Драгоценные камни – за воду!.. Кольцо!.. Оно у меня где-то здесь... – Голос сделался неразборчив.
Когда Конан приблизился, Ювиус рылся в куче хлама, вытряхнутой наземь из переметных сум. Его лицо и лысина были жестоко обожжены солнцем, пересохшие, беловатые губы растрескались.
– Я дам тебе напиться воды, сколько поместится в брюхо, – сказал ему киммериец. – А потом, если будешь в состоянии... в чем я, вообще говоря, сомневаюсь... можешь держаться за хвост моей лошади, когда я поеду отсюда...
Больше ничего ему сказать не довелось. Совершенно неожиданно Ювиус вытащил из сумки небольшой заряженный арбалет и выстрелил в Конана. Киммериец ощутил рвущий удар в среднюю часть тела, и по внешней стороне бедра побежали горячие струйки. Он осознал, что ранен в бок. Но он был еще жив!
Почему-то он почти не чувствовал боли: может, стрела прошла вскользь?.. Не медля ни мгновения, он устремился вперед, перепрыгивая через прибрежный мусор и держа наготове кинжал. Бурдюк тяжело хлопал его по боку. Его еще отделяло от Ювиуса довольно солидное расстояние. Но бежать, чтобы оказаться вне досягаемости арбалета, было дольше.
– Какой выстрел!.. – ликовал между тем Ювиус, пытаясь как можно скорее перезарядить оружие. – Попал ведь, а?.. Теперь надо прикончить!.. Варвар хочет назад свой перстень!.. Воду мне предлагает!.. Ну и дурак!..
Прижав пухлыми ручками приклад к животу, он наконец со щелчком взвел тетиву. И потянулся за лежавшей рядом стрелой, не слишком беспокоясь о том, что его преследователь приближался с каждым прыжком.
– Неужели глупый варвар не видит, – продолжал посмеиваться Ювиус, – что воды у меня полным-полно? Целое озеро, только руку протянуть! На что мне нужен еще и его бурдюк?..
И, поблескивая безумными глазами, он снова поднял арбалет.
Конану еще оставалось пробежать несколько шагов. Он не успевал дотянуться до Ювиуса. Вместо этого он каким-то образом умудрился остановиться на бегу, вложив весь свой разгон в бросок тяжелого кинжала. Сверкнув в воздухе, кинжал попал Ювиусу в грудь и с глухим звуком воткнулся по рукоять. Багроволицый вор ахнул и откинулся навзничь, на труп своей лошади. Арбалет вывалился из руки и выстрелил. Болт воткнулся в песок, подбросив фонтанчик сухих ракушек.
Вот так и умер Ювиус: не сделав более ни движения, не издав ни звука.
У Конана пульсировало в боку, кожу щипало: солнце уже подсушивало кровь. Осмотрев рану, он убедился, что болт в самом деле лишь оцарапал его. Убийственную силу предательского выстрела принял на себя бурдюк, располосованный во всю ширину. Теперь в нем оставались считанные глотки воды. Остальное растряслось на бегу... А он-то решил, что это кровь!
Ругаясь на чем свет стоит, Конан перетянул бурдюк, чтобы сберечь последние остатки бесценной жидкости. Потом подошел к телу Ювиуса. Было ясно, что он недооценил подонка. За что и поплатился. Ювиус, похоже, все эти дни постепенно сходил с ума. Сначала – от беспощадного, казнящего солнца. А потом (может, даже в большей степени) – оттого, что нахлебался воды умирающего моря.
Борода Ювиуса склеилась и поседела от высохшей соли: видно, вор пил морскую воду, не обращая внимания на ее вкус. Когда Конан нагнулся над трупом и вытащил свое оружие, оно вышло из груди мертвеца с жутковатым сухим скрежетом. На лезвии не было крови – только все та же соль, от соприкосновения с которой блестящая сталь уже начала местами чернеть.
...Но самый жестокий сюрприз поджидал Конана, когда он стал обыскивать мертвого вора в поисках похищенного перстня. Звезды Хоралы нигде не было видно!
Конан перерыл все еще раз. Перетряхнул каждую сумку, каждый кошель и карман. Прощупал каждый шов, каждую складку... Никакого толку! Задыхаясь от напряжения – ибо на солнцепеке каждое движение требовало невероятных усилий, – он перевернул оба тела, человеческое и конское, чтобы исследовать усыпанный мусором берег под ними. Ничего!
Он постоял над трупом Ювиуса, держа руку на рукояти кинжала и с сомнением разглядывая пухлое брюхо вора... Нет, решил он наконец. Кольцо со знаменитым сапфиром было великовато даже для этой прожорливой глотки. Без толку рыться у него в кишках.
Конан осмотрелся... Узкая, беловатая прибрежная полоса, пруды, причудливые соляные башенки... и с трех сторон – поблескивающая, чуть тронутая рябью водная гладь в туманном мареве миражей. Еще можно было бы обыскать небольшой участок суши на тот случай, если Ювиус, движимый хитростью или сумасшествием, куда-нибудь закинул кольцо. Огромный сапфир вряд ли затерялся бы даже среди этих трещин и кристаллов сверкающей соли. Но что делать с водой?.. Дюйм за дюймом прочесывать дно ядовитого моря?..
Вода была мелкой и прозрачной, словно стекло, а на дне виднелся слой светло-бурого пушистого ила. Конан попробовал ее на вкус, и его едва не стошнило. Та же мерзость, что и в прудах. Он извлек из поясного кошеля мелкую монетку, бросил ее в воду и стал смотреть, как она ляжет на дно. Попав в ил, монетка бесследно исчезла.
– Кром!.. – сказал Конан. Он говорил еще долго, но остальная часть его речи ни в коем случае не может быть воспроизведена на этих страницах. В самом деле, – притащиться в ад вроде здешнего, и ради чего?.. Чтобы упустить сокровище, а в довершение всех бед остаться еще и без воды?..
Потом он краем глаза отметил некое движение поблизости. Оказывается, высыхающее море было отнюдь не безжизненно. Какая-то извивающаяся тварь с широко разинутой пастью и змеистым хвостом – нечто вроде ската – с плеском вырвалась из воды и пролетела низко над поверхностью, словно камень, запущенный «блинчиками». Потом рыбина гулко плюхнулась обратно и ушла в глубину. К берегу побежали мелкие волны.
Конан последний раз цветисто помянул Крома, потом повернулся и пошел прочь...
Глава втораяМогильные воры
Ветер пустыни бесцельно нахлестывал землю, словно возчик, направляющий к дому усталую, ко всему безразличную лошадь. Там, где вздымающийся склон рассекали сразу два глубоких оврага, несомый ветром песок изваял в обнаженных скалах целые ряды тонких шпилей, похожих на причудливые минареты. Когда между ними пролетал заблудившийся ветерок, слышались вздохи и перешептывания.
Из расщелины между двумя шпилями высунулась тупоносая голова ящерицы с медленно моргающими глазами. За головой последовало тело, приземистое, толстое, как у раскормленной домашней курицы. Под слоем солончаковой пыли блестела яркая радужная чешуя. Извиваясь, ящерица сбежала по каменистому склону на самое дно ущелья, где сквозь слой песка торчали бурые скелетики кустов.
Едва ли не из последних сил Конан-киммериец заполз в ущелье, по которому только что пробежала ящерица. Он был весь в пыли и очень ослабел от жажды. На нем еще болтались остатки бурнуса, обрезанного по колено, чтобы не мешал при ходьбе. С плеча свисал сморщенный бурдюк. Когда Конану случилось пить в последний раз, это была густеющая кровь его павшей кобылы. Не удивительно, что он проводил скальную ящерицу алчным взглядом охотника...
Он скатился следом за чешуйчатой тварью, уже не памятуя ни о какой осторожности. Попытавшись схватить ящерицу, он всем телом рухнул на нее сверху, ударился о песок и больно ободрался о длинные, как ножи, колючки куста. Сунув под себя руки, Конан нашарил чешуйчатое бьющееся тельце, сцапал его и вытащил добычу на свет Божий.
В руках у него был лишь сужавшийся к концу хвост. Хвост еще слабо подергивался. Конан поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как все остальное удирало под кучу камней в нескольких шагах от него.
От жажды в голове стоял шум. Конан присмотрелся к оторванному хвосту. Он показался ему сухим и ороговевшим, но какую-то капельку жидкости из него все же можно было выжать. Он приложил хвост к губам и стиснул его в кулаке...
И тут совсем рядом с ним раздался голос!
– Как по-вашему, это человек или нет? – густым насмешливым басом спрашивал мужчина, восседавший на мохнатом горбу верблюда. «Корабль пустыни» неподвижно стоял возле каменной стены каньона. – Может, это песчаный троглодит, порождение бесплодных пустынь?..
Всадник, закутанный в дорожный плащ, был коренастым, белокожим и светловолосым. Несомненно, северянин, хотя сладкозвучная шемитская речь без запинки лилась из его уст.
– А я, Осгар, слыхал еще и другое... – Из-за поворота появился другой верблюд, поменьше, и на спине у него тоже сидел всадник. – Говорят, дикие горные обезьяны иногда похищают человеческую одежду и напяливают ее на себя, особенно когда у них мех выпадает от парши или чесотки...
– Воды!.. – прохрипел Конан, вложив в одно короткое слово всю гамму чувств. Кое-как он поднялся на ноги и прохромал к ближайшему верблюду, не сводя глаз с замызганного бурдюка, висевшего у северянина при седле.
– Эй, погоди-ка! – воскликнул Осгар и дернул поводья, так что его пустынный скакун попятился прочь. – Вода, если ты заметил, в здешних местах изрядная редкость! – И он нахмурился, с напускной суровостью глядя на киммерийца с высоты седла. – Мы по роду своих занятий торговцы, а это значит, что просто так мы своего имущества не отдаем. Что ты можешь предложить нам взамен?
К Осгару подъезжали все новые всадники. Их было около дюжины. Одни верблюды терпеливо пережевывали жвачку, другие тянулись мордами к пересохшим колючкам. Большинство всадников были курчавые черноволосые шемиты, моложе северянина и его козлобородого спутника. Некоторые посмеивались над жалкой наружностью Конана; их забавляло, как дразнил его Осгар. Другие смотрели на него с мрачным видом, стремясь, как все юнцы, выглядеть опасными и крутыми парнями.
– Ты, как я посмотрю, малый не из богатых, – продолжал предводитель. – Возможно, однако, что за право хорошенько напиться ты заплатишь нам тем, что сообщишь интересные сведения. Так сказать, поможешь честным торговцам, которые заблудились и никак не найдут верной дороги... – Осгар хлопнул ладонью по пухлому бурдюку, чтобы был слышен заманчивый плеск. – Не видел ли ты, странствуя по окрестностям, каких-нибудь древних руин или, скажем, могильников? Они могли бы послужить нам... э-э...неплохими ориентирами!
Конан сделал еще шаг вперед. Северянин заставил своего верблюда снова попятиться, втискиваясь между другими. Теперь он смотрел на киммерийца уже по-настоящему зло, и рука его лежала на рукояти изогнутой, как полумесяц, сабли, висевшей на поясе. Остальная банда, следуя примеру вожака, тоже забренчала оружием...
Конан сунул руку под изодранный бурнус, ища кинжал, и... не обнаружил его. Оглянувшись через плечо, он заметил клинок на песке, там же, где валялся брошенный хвост ящерицы. Впрочем, в глазах у него все плыло.
– Стойте! А я ведь знаю этого человека!.. – вдруг подал голос один из шемитов. Говорил тот бородатый, что первым подъехал к Осгару и вместе с ним насмехался над оголодалым, измученным жаждой странником. Теперь он слез с верблюда и пошел прямо к Конану, на ходу вытаскивая затычку из горлышка фляги.
– Держи, старый друг! Наконец-то я узнал тебя, Конан из Киммерии!.. – сказал он, протягивая плещущий бурдючок. Конан, у которого перед глазами стояла пелена, смотрел на него недоверчиво. – Пей! – продолжал шемит. – Это справедливая плата за спасение моей жизни – или, во всяком случае, моей доброй правой руки, – от аренджунских охотников за ворами!
Он вложил горлышко бурдючка в рот полумертвого киммерийца и стал понемногу надавливать. Варвар упал на колени, обеими руками вцепился в бурдючок и жадно присосался к нему, глотая живительную влагу.
– Что это значит, Исайаб?.. – Осгар сердито смотрел на своего подручного с высоты верблюжьей спины. – Я еще далеко не обо всем расспросил проходимца!
– Расспрашивать его без толку, – ответствовал Исайаб. – Он бы все равно ничего тебе не сказал. Этим киммерийцам хоть кол на голове теши, я-то уж знаю. Почти такие же упрямцы, как и вы, ваниры, – ненавязчиво добавил шемит, не без труда отбирая у Конана бурдючок. – Хватит пока, парень! Пускай сначала впитается, – дружески посоветовал он варвару. – Через некоторое время еще дам.
– Ну так оставь ему весь бурдюк, да и поехали своей дорогой, – нетерпеливо вмешался Осгар. – Надо разведать, что там дальше к востоку.
Исайаб прямо смотрел на своего предводителя.
– Невеликое благодеяние бросить его здесь, посреди раскаленной пустыни, – сказал он. – Бурдюк с водой только оттянет смерть. Послушай, надо взять его с нами! Такой спутник, как Конан, в дороге не помешает! – И он хлопнул варвара по плечу.
Тот, оживленный несколькими глотками воды, выпрямлялся на глазах.
– И правда, возьмем его с нами, Осгар, – прозвучал другой голос, женственный, томный. Он принадлежал закутанной всаднице, восседавшей чуть позади ванира. – Мне кажется, такой здоровяк будет небесполезен в качестве... э-э-э...грузчика!..
Тонкая ручка откинула пропыленное покрывало, открыв оливково-смуглое личико черноволосой красавицы.
Предводитель недовольно хмурился еще какое-то время, потом передернул плечами. И вдруг обезоруживающе улыбнулся двоим, стоявшим перед ним на песке. Его лицо заросло светлой бородой, и в бороде блеснул золотой зуб.
– Ну и отлично, – сказал он. – Добро пожаловать, Конан, в нашу компанию!
– Спасибо... тебе, Исайаб, – прокаркал Киммериец. – Я не узнал тебя издали... – Он взял шемита за плечо, и дружеский жест был предназначен наполовину для того, чтобы устоять на ногах. На Осгара и других он смотрел безо всякого выражения. – Что касается ответа на твой вопрос, ванир... нет, никаких руин или могил я здесь поблизости не видал.
Выпустив плечо Исайаба, он зашаркал по песку прочь, чтобы подобрать свой кинжал.
Тем временем путешественники стали располагаться на отдых. Верблюды аккуратно подбирали под себя ноги, укладываясь на землю, и всадники покидали их спины. Исайаб дал Конану напиться еще и угостил сладкими финиками – пожевать, когда почувствует себя лучше. Шемит поинтересовался, как так вышло, что Конан брел по пустыне один и пешком. Киммериец поведал ему свою историю. Медленно, то и дело останавливаясь передохнуть, рассказывал он о своей погоне за похищенной Звездой Хоралы. При этом Конан старался, чтобы его скорбную повесть не услыхал никто посторонний. Исайаб слушал с величайшим вниманием, глубоко сопереживая его горестной утрате.
Когда странники отдохнули и даже немного поспали, Конану выделили золотисто-бурого верблюда с наспех сооруженным седлом. Осгар, державшийся теперь с киммерийцем вполне дружески, велел взять этого верблюда из вереницы вьючных животных, за которыми присматривал одноглазый пожилой зуагир.
Из расщелины между двумя шпилями высунулась тупоносая голова ящерицы с медленно моргающими глазами. За головой последовало тело, приземистое, толстое, как у раскормленной домашней курицы. Под слоем солончаковой пыли блестела яркая радужная чешуя. Извиваясь, ящерица сбежала по каменистому склону на самое дно ущелья, где сквозь слой песка торчали бурые скелетики кустов.
Едва ли не из последних сил Конан-киммериец заполз в ущелье, по которому только что пробежала ящерица. Он был весь в пыли и очень ослабел от жажды. На нем еще болтались остатки бурнуса, обрезанного по колено, чтобы не мешал при ходьбе. С плеча свисал сморщенный бурдюк. Когда Конану случилось пить в последний раз, это была густеющая кровь его павшей кобылы. Не удивительно, что он проводил скальную ящерицу алчным взглядом охотника...
Он скатился следом за чешуйчатой тварью, уже не памятуя ни о какой осторожности. Попытавшись схватить ящерицу, он всем телом рухнул на нее сверху, ударился о песок и больно ободрался о длинные, как ножи, колючки куста. Сунув под себя руки, Конан нашарил чешуйчатое бьющееся тельце, сцапал его и вытащил добычу на свет Божий.
В руках у него был лишь сужавшийся к концу хвост. Хвост еще слабо подергивался. Конан поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как все остальное удирало под кучу камней в нескольких шагах от него.
От жажды в голове стоял шум. Конан присмотрелся к оторванному хвосту. Он показался ему сухим и ороговевшим, но какую-то капельку жидкости из него все же можно было выжать. Он приложил хвост к губам и стиснул его в кулаке...
И тут совсем рядом с ним раздался голос!
– Как по-вашему, это человек или нет? – густым насмешливым басом спрашивал мужчина, восседавший на мохнатом горбу верблюда. «Корабль пустыни» неподвижно стоял возле каменной стены каньона. – Может, это песчаный троглодит, порождение бесплодных пустынь?..
Всадник, закутанный в дорожный плащ, был коренастым, белокожим и светловолосым. Несомненно, северянин, хотя сладкозвучная шемитская речь без запинки лилась из его уст.
– А я, Осгар, слыхал еще и другое... – Из-за поворота появился другой верблюд, поменьше, и на спине у него тоже сидел всадник. – Говорят, дикие горные обезьяны иногда похищают человеческую одежду и напяливают ее на себя, особенно когда у них мех выпадает от парши или чесотки...
– Воды!.. – прохрипел Конан, вложив в одно короткое слово всю гамму чувств. Кое-как он поднялся на ноги и прохромал к ближайшему верблюду, не сводя глаз с замызганного бурдюка, висевшего у северянина при седле.
– Эй, погоди-ка! – воскликнул Осгар и дернул поводья, так что его пустынный скакун попятился прочь. – Вода, если ты заметил, в здешних местах изрядная редкость! – И он нахмурился, с напускной суровостью глядя на киммерийца с высоты седла. – Мы по роду своих занятий торговцы, а это значит, что просто так мы своего имущества не отдаем. Что ты можешь предложить нам взамен?
К Осгару подъезжали все новые всадники. Их было около дюжины. Одни верблюды терпеливо пережевывали жвачку, другие тянулись мордами к пересохшим колючкам. Большинство всадников были курчавые черноволосые шемиты, моложе северянина и его козлобородого спутника. Некоторые посмеивались над жалкой наружностью Конана; их забавляло, как дразнил его Осгар. Другие смотрели на него с мрачным видом, стремясь, как все юнцы, выглядеть опасными и крутыми парнями.
– Ты, как я посмотрю, малый не из богатых, – продолжал предводитель. – Возможно, однако, что за право хорошенько напиться ты заплатишь нам тем, что сообщишь интересные сведения. Так сказать, поможешь честным торговцам, которые заблудились и никак не найдут верной дороги... – Осгар хлопнул ладонью по пухлому бурдюку, чтобы был слышен заманчивый плеск. – Не видел ли ты, странствуя по окрестностям, каких-нибудь древних руин или, скажем, могильников? Они могли бы послужить нам... э-э...неплохими ориентирами!
Конан сделал еще шаг вперед. Северянин заставил своего верблюда снова попятиться, втискиваясь между другими. Теперь он смотрел на киммерийца уже по-настоящему зло, и рука его лежала на рукояти изогнутой, как полумесяц, сабли, висевшей на поясе. Остальная банда, следуя примеру вожака, тоже забренчала оружием...
Конан сунул руку под изодранный бурнус, ища кинжал, и... не обнаружил его. Оглянувшись через плечо, он заметил клинок на песке, там же, где валялся брошенный хвост ящерицы. Впрочем, в глазах у него все плыло.
– Стойте! А я ведь знаю этого человека!.. – вдруг подал голос один из шемитов. Говорил тот бородатый, что первым подъехал к Осгару и вместе с ним насмехался над оголодалым, измученным жаждой странником. Теперь он слез с верблюда и пошел прямо к Конану, на ходу вытаскивая затычку из горлышка фляги.
– Держи, старый друг! Наконец-то я узнал тебя, Конан из Киммерии!.. – сказал он, протягивая плещущий бурдючок. Конан, у которого перед глазами стояла пелена, смотрел на него недоверчиво. – Пей! – продолжал шемит. – Это справедливая плата за спасение моей жизни – или, во всяком случае, моей доброй правой руки, – от аренджунских охотников за ворами!
Он вложил горлышко бурдючка в рот полумертвого киммерийца и стал понемногу надавливать. Варвар упал на колени, обеими руками вцепился в бурдючок и жадно присосался к нему, глотая живительную влагу.
– Что это значит, Исайаб?.. – Осгар сердито смотрел на своего подручного с высоты верблюжьей спины. – Я еще далеко не обо всем расспросил проходимца!
– Расспрашивать его без толку, – ответствовал Исайаб. – Он бы все равно ничего тебе не сказал. Этим киммерийцам хоть кол на голове теши, я-то уж знаю. Почти такие же упрямцы, как и вы, ваниры, – ненавязчиво добавил шемит, не без труда отбирая у Конана бурдючок. – Хватит пока, парень! Пускай сначала впитается, – дружески посоветовал он варвару. – Через некоторое время еще дам.
– Ну так оставь ему весь бурдюк, да и поехали своей дорогой, – нетерпеливо вмешался Осгар. – Надо разведать, что там дальше к востоку.
Исайаб прямо смотрел на своего предводителя.
– Невеликое благодеяние бросить его здесь, посреди раскаленной пустыни, – сказал он. – Бурдюк с водой только оттянет смерть. Послушай, надо взять его с нами! Такой спутник, как Конан, в дороге не помешает! – И он хлопнул варвара по плечу.
Тот, оживленный несколькими глотками воды, выпрямлялся на глазах.
– И правда, возьмем его с нами, Осгар, – прозвучал другой голос, женственный, томный. Он принадлежал закутанной всаднице, восседавшей чуть позади ванира. – Мне кажется, такой здоровяк будет небесполезен в качестве... э-э-э...грузчика!..
Тонкая ручка откинула пропыленное покрывало, открыв оливково-смуглое личико черноволосой красавицы.
Предводитель недовольно хмурился еще какое-то время, потом передернул плечами. И вдруг обезоруживающе улыбнулся двоим, стоявшим перед ним на песке. Его лицо заросло светлой бородой, и в бороде блеснул золотой зуб.
– Ну и отлично, – сказал он. – Добро пожаловать, Конан, в нашу компанию!
– Спасибо... тебе, Исайаб, – прокаркал Киммериец. – Я не узнал тебя издали... – Он взял шемита за плечо, и дружеский жест был предназначен наполовину для того, чтобы устоять на ногах. На Осгара и других он смотрел безо всякого выражения. – Что касается ответа на твой вопрос, ванир... нет, никаких руин или могил я здесь поблизости не видал.
Выпустив плечо Исайаба, он зашаркал по песку прочь, чтобы подобрать свой кинжал.
Тем временем путешественники стали располагаться на отдых. Верблюды аккуратно подбирали под себя ноги, укладываясь на землю, и всадники покидали их спины. Исайаб дал Конану напиться еще и угостил сладкими финиками – пожевать, когда почувствует себя лучше. Шемит поинтересовался, как так вышло, что Конан брел по пустыне один и пешком. Киммериец поведал ему свою историю. Медленно, то и дело останавливаясь передохнуть, рассказывал он о своей погоне за похищенной Звездой Хоралы. При этом Конан старался, чтобы его скорбную повесть не услыхал никто посторонний. Исайаб слушал с величайшим вниманием, глубоко сопереживая его горестной утрате.
Когда странники отдохнули и даже немного поспали, Конану выделили золотисто-бурого верблюда с наспех сооруженным седлом. Осгар, державшийся теперь с киммерийцем вполне дружески, велел взять этого верблюда из вереницы вьючных животных, за которыми присматривал одноглазый пожилой зуагир.