Страница:
Ему не пришлось тащить девушку силой. Решившись наконец войти в дом, Пег прямо взлетела по ступенькам крыльца. Как только Джеффри постучал, дверь мгновенно распахнулась.
– Сэр, сэр, соблаговолите войти.
Все свечи в резном позолоченном канделябре, стоящем в мраморном вестибюле, были зажжены. Мягкий свет падал на ионические колонны с витыми позолоченными капителями, на лестницу, обшитую черными и белыми панелями, на китайский комод у ее подножия.
Дверь им открыл Хьюз, тот самый мажордом. Но сейчас он чуть было не переломился пополам. Равно как и лакей в оранжево-голубой ливрее, который мгновенно появился из-за сводчатой двери комнаты слева. Как будто кто-то щелкнул бичом, как только что кучер на площади. Посреди вестибюля, устремив взгляд на дверь, стоял Брогден.
– Итак, юная леди вернулась, – сказал он. Вздох облегчения сорвался с его губ, и он нервно обернулся. – Вы хорошо поработали, мистер Уинн. Даже очень хорошо.
– Благодарю вас. Как сэр Мортимер?
– Почти так же. Доктор Хантер считает, что чуть лучше. Но все еще без сознания.
– Где миссис Крессвелл?
– Она ушла.
– Ушла?
– Та-та-та! Не навсегда, хотя хорошо бы, чтобы было именно так. Насколько я понимаю, она ушла на вечер, не более того. А у вас какие планы, мистер Уинн?
Чего они все так нервничают? Неужели присутствие смерти, близкой смерти, так на них подействовало?
Хьюз закрыл дверь, и легкий стук эхом отозвался в вестибюле. Пустота безмолвия заполнялась только тиканьем старых дедовских часов на лестничной площадке. Джеффри устремился к лестнице, бросив на ходу через плечо:
– Нужно кое-что выяснить в будуаре миссис Крессвелл. Пег, останьтесь с мистером Брогденом.
– Юная леди останется здесь, – ответил за нее Брогден. – А вы ничего больше не хотите мне сказать? Например, по поводу майора Скелли?
– Хочу. Он мертв. Я его застрелил.
Рука, поправляющая очки, слегка дрогнула. Прыгая через три ступеньки и более не оглядываясь, Джеффри устремился вверх по лестнице.
Наверху в коридоре с мраморными полами и сводчатым потолком, расписанным по штукатурке античными богами, как и прежде, горели свечи в укрепленных по стенам канделябрах. Джеффри взглянул на закрытую дверь комнаты сэра Мортимера, и ему показалось, что даже от двери исходит запах лекарств и дыхание смерти. Не останавливаясь, он проследовал к комнате с окнами на площадь, принадлежащей Лавинии Крессвелл.
В комнате не было никого. Два окна напротив двери были плотно закрыты ставнями; шторы из желтой парчи, такой же, как на балдахине огромной кровати в алькове слева от двери, тоже были задернуты. Тем не менее свечи в канделябре на столике справа от двери давали достаточно света.
К духоте, на которую Джеффри обратил внимание еще утром, теперь добавился запах рисовой пудры. Внешне комната напоминала ее хозяйку, такую же аккуратную; казалось, будто Лавиния Крессвелл незримо присутствует здесь.
Джеффри постоял в дверях, поглядывая на туалетный столик, на зеркало, задрапированное светло-голубым шелком, складки которого спадали до самого пола. Он так спешил сюда, а теперь вдруг едва ли не испугался, что его подозрения подтвердятся.
Каждый предмет мебели полированного дерева, изготовленный мистером Чиппендейлом, четко выделялся на фоне белой стены или савонского ковра. Джеффри подошел к туалетному столику и открыл ящик, замаскированный шелковой тканью. В ящике должны были находиться два документа на пергаменте; но он был пуст.
– Неважно! – Джеффри заметил, что он начал рассуждать вслух. – Должна быть запись в Коллегии юристов. Так что неважно!
Все же он выдвинул ящик почти до конца, дабы убедиться, что не ошибся. Но ящик действительно был пуст.
Пламя свечей дрогнуло. На улице началось какое-то движение; одновременно до Джеффри донесся зычный голос, который что-то выкрикивал время от времени. Но это был всего-навсего лакей, который подзывал кареты к подъезду дома мистера Питта. Издалека голос звучал глухо, и слов было совсем не разобрать; можно было подумать, что в этот полночный час кто-то призывает мертвецов покинуть их тесные жилища.
Собственные экипажи, или, иначе, фаэтоны, подкатывали к дому, потом начали разъезжаться. Джеффри отвернулся от окна и снова склонился над туалетным столиком.
Рядом со столиком, под прямым углом к нему, стоял табурет, на котором лежала примятая желтая подушка. Крышка туалетного столика была покрыта тонким слоем, видимо, просыпавшейся рисовой пудры.
Слой пудры привлек внимание Джеффри, и он начал пристально его рассматривать.
У самого зеркала стояли коробочки, баночки с мазями и лежала заячья лапка, служившая пуховкой. На просыпавшейся пудре имелся след, который мог быть оставлен каким-то прямоугольным предметом, например большой и тяжелой шкатулкой для драгоценностей. Были и другие следы, но смазанные – как будто кто-то пытался стереть их прямо рукой, сжатой в кулак.
– А этот смазанный след на краешке стола: там что, метла была прислонена? Или…
Джеффри снова начал рассуждать вслух. Он еще не осознал, он только смутно ощутил – каким-то безошибочным чутьем – пристальный взгляд чьих-то глаз, устремленный на него. Джеффри выпрямился и взглянул туда, куда падал свет свечей в канделябре. Это была всего лишь Пег, которая незамеченной проскользнула в комнату; но взгляд у нее был такой, что страх мгновенно сковал Джеффри.
– В чем дело, Пег? Что случилось?
– Ваше лицо!
– Мое – что?
– Ваша правая щека! Я раньше не заметила – было темно.
Страх мгновенно прошел, уступив место обыденности. Джеффри взглянул на свое отражение в зеркале.
– В моей внешности, сударыня, нет ничего замечательного или даже примечательного. Боюсь, что крупинки пороха, попавшие под кожу, – так бывает, когда порох на полке вспыхивает слишком близко от лица, – эту внешность не улучшают. Но чертовски больно! Все это так, хотя…
– О бедный Джеффри!
– Почему? Копоть смоется, порошинки сами выйдут из-под кожи. А если не выйдут – тоже не страшно. Глупо требовать изящества от вензеля, начертанного на глиняном заборе.
– Не смейте так говорить!
– К черту, сударыня! Стоит ли нам ссориться из-за моей физиономии?
– Вы – невоспитанный грубиян и не заслуживаете сочувствия. А грубите вы потому, что надеялись найти что-то против той женщины и не нашли. Вот вы и злитесь. А мне придется отправляться в Ньюгейт. Так ведь?
– Если вы снова пытаетесь читать мои мысли…
– Разве не так?
– Нет. Может быть, но лишь в самом худшем случае и совсем ненадолго. А кое-что против этой женщины все же есть.
– Джеффри, что вы ищете?
– Брачный контракт. Я говорил вам в «Таверне прусского короля», что после вашего бегства во Францию она и ее «брат» жили здесь. Я также сказал, что никакие они не брат и сестра, а муж и жена.
– Ну и что с того? Тогда же вы сказали, что с точки зрения закона это никакое не оружие против нее.
– Вы не поняли, Пег. Я говорю еще об одном брачном контракте. Если в то время, когда она, краснея, стояла под венцом с мистером Тонишем, у нее был муж – не покойный или несуществующий мистер Крессвелл, а реальный муж, – тогда понятно было бы, чего она так бесится. Ее ведь могут выслать из страны за двоемужие. И она, конечно, не остановится перед убийством человека, который, по ее мнению, имеет доказательства истины.
– Эта женщина? – вырвалось у Пег. Она высвободила руки из-под плаща и закрыла ими лицо. – Эта женщина! О, я прыгала бы от радости, если бы ее планы разрушились! Но я не верю: она слишком осмотрительна.
– Вы в этом уверены?
– Я… я уже ни в чем не уверена.
– Наша добрая Лавиния бывает чрезвычайно неосмотрительна, о чем свидетельствует один эпизод, произошедший здесь, в этой комнате. Но я не стану его пересказывать. В ней соединились осмотрительность и безрассудство, расточительность и скаредность, хитрость и глупость, что проявилось во многих ее поступках. Существуют и другие доказательства того, что у нее есть еще один муж, равно как и того, что на ней – не одно преступление.
Джеффри замолчал.
– Чуть не забыл, – произнес он неожиданно, – Конечно! Другие доказательства! Выше голову, Пег! Если судья Филдинг снова не вмешается, я вытащу вас из этого дела, не дожидаясь завтрашнего дня. Где Брогден?
– Внизу. Там, где я его оставила.
Но Брогден находился гораздо ближе. Джеффри обнаружил это, едва он открыл дверь и выглянул в коридор. Брогден стоял на верхней площадке, повернувшись к Джеффри правым боком: казалось, что он собирается спускаться вниз.
Джеффри окликнул его по имени, потом подбежал к нему. Брогден остановился, повернул голову; посмотрел на Джеффри сквозь очки.
– Диринг! – крикнул Джеффри.
– Простите?
– Диринг! Один из двух констеблей, которых прислали мне сегодня утром. Второй был Лампкин – предатель; он за взятку отпустил майора Скелли.
– Мне известно, кто такой Диринг. – В голосе Брогдена послышалось раздражение. – Зачем он вам нужен?
– Он уже вернулся на Боу-стрит? После того как мы с вами расстались в турецких банях, он обо мне спрашивал?
Джеффри протянул руку и едва удержался, чтобы не потрясти Брогдена за рукав. Маленький клерк взглянул на него с удивлением.
– Да. Диринг возвратился. Но он уже сменился с дежурства.
– Придется его вызвать. Я хорошо заплатил ему, чтобы он поработал на меня. И, надеюсь, не ошибся. Если этот чертов судья снова не влезет, Диринг сумеет нам многое прояснить.
– Минуточку, мистер Уинн, – произнес спокойный, уверенный, чуть резковатый голос за спиной Джеффри. – Вечно вы торопитесь. Давайте по порядку. Я думаю, прежде вы сами должны кое-что нам объяснить.
Дверь в комнату сэра Мортимера Ролстона была сейчас распахнута. Стоя на лестничной площадке, Джеффри мог видеть, что происходит в комнате наискосок от него.
Две высокие ширмы – одна из тисненой испанской кожи, другая – из французского гобелена – почти закрывали вход в альков, в котором стояла кровать. Рядом с ширмами находилось кресло, и в нем, высоко задрав подбородок, в величественной позе сидел судья Филдинг собственной персоной.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
– Сэр, сэр, соблаговолите войти.
Все свечи в резном позолоченном канделябре, стоящем в мраморном вестибюле, были зажжены. Мягкий свет падал на ионические колонны с витыми позолоченными капителями, на лестницу, обшитую черными и белыми панелями, на китайский комод у ее подножия.
Дверь им открыл Хьюз, тот самый мажордом. Но сейчас он чуть было не переломился пополам. Равно как и лакей в оранжево-голубой ливрее, который мгновенно появился из-за сводчатой двери комнаты слева. Как будто кто-то щелкнул бичом, как только что кучер на площади. Посреди вестибюля, устремив взгляд на дверь, стоял Брогден.
– Итак, юная леди вернулась, – сказал он. Вздох облегчения сорвался с его губ, и он нервно обернулся. – Вы хорошо поработали, мистер Уинн. Даже очень хорошо.
– Благодарю вас. Как сэр Мортимер?
– Почти так же. Доктор Хантер считает, что чуть лучше. Но все еще без сознания.
– Где миссис Крессвелл?
– Она ушла.
– Ушла?
– Та-та-та! Не навсегда, хотя хорошо бы, чтобы было именно так. Насколько я понимаю, она ушла на вечер, не более того. А у вас какие планы, мистер Уинн?
Чего они все так нервничают? Неужели присутствие смерти, близкой смерти, так на них подействовало?
Хьюз закрыл дверь, и легкий стук эхом отозвался в вестибюле. Пустота безмолвия заполнялась только тиканьем старых дедовских часов на лестничной площадке. Джеффри устремился к лестнице, бросив на ходу через плечо:
– Нужно кое-что выяснить в будуаре миссис Крессвелл. Пег, останьтесь с мистером Брогденом.
– Юная леди останется здесь, – ответил за нее Брогден. – А вы ничего больше не хотите мне сказать? Например, по поводу майора Скелли?
– Хочу. Он мертв. Я его застрелил.
Рука, поправляющая очки, слегка дрогнула. Прыгая через три ступеньки и более не оглядываясь, Джеффри устремился вверх по лестнице.
Наверху в коридоре с мраморными полами и сводчатым потолком, расписанным по штукатурке античными богами, как и прежде, горели свечи в укрепленных по стенам канделябрах. Джеффри взглянул на закрытую дверь комнаты сэра Мортимера, и ему показалось, что даже от двери исходит запах лекарств и дыхание смерти. Не останавливаясь, он проследовал к комнате с окнами на площадь, принадлежащей Лавинии Крессвелл.
В комнате не было никого. Два окна напротив двери были плотно закрыты ставнями; шторы из желтой парчи, такой же, как на балдахине огромной кровати в алькове слева от двери, тоже были задернуты. Тем не менее свечи в канделябре на столике справа от двери давали достаточно света.
К духоте, на которую Джеффри обратил внимание еще утром, теперь добавился запах рисовой пудры. Внешне комната напоминала ее хозяйку, такую же аккуратную; казалось, будто Лавиния Крессвелл незримо присутствует здесь.
Джеффри постоял в дверях, поглядывая на туалетный столик, на зеркало, задрапированное светло-голубым шелком, складки которого спадали до самого пола. Он так спешил сюда, а теперь вдруг едва ли не испугался, что его подозрения подтвердятся.
Каждый предмет мебели полированного дерева, изготовленный мистером Чиппендейлом, четко выделялся на фоне белой стены или савонского ковра. Джеффри подошел к туалетному столику и открыл ящик, замаскированный шелковой тканью. В ящике должны были находиться два документа на пергаменте; но он был пуст.
– Неважно! – Джеффри заметил, что он начал рассуждать вслух. – Должна быть запись в Коллегии юристов. Так что неважно!
Все же он выдвинул ящик почти до конца, дабы убедиться, что не ошибся. Но ящик действительно был пуст.
Пламя свечей дрогнуло. На улице началось какое-то движение; одновременно до Джеффри донесся зычный голос, который что-то выкрикивал время от времени. Но это был всего-навсего лакей, который подзывал кареты к подъезду дома мистера Питта. Издалека голос звучал глухо, и слов было совсем не разобрать; можно было подумать, что в этот полночный час кто-то призывает мертвецов покинуть их тесные жилища.
Собственные экипажи, или, иначе, фаэтоны, подкатывали к дому, потом начали разъезжаться. Джеффри отвернулся от окна и снова склонился над туалетным столиком.
Рядом со столиком, под прямым углом к нему, стоял табурет, на котором лежала примятая желтая подушка. Крышка туалетного столика была покрыта тонким слоем, видимо, просыпавшейся рисовой пудры.
Слой пудры привлек внимание Джеффри, и он начал пристально его рассматривать.
У самого зеркала стояли коробочки, баночки с мазями и лежала заячья лапка, служившая пуховкой. На просыпавшейся пудре имелся след, который мог быть оставлен каким-то прямоугольным предметом, например большой и тяжелой шкатулкой для драгоценностей. Были и другие следы, но смазанные – как будто кто-то пытался стереть их прямо рукой, сжатой в кулак.
– А этот смазанный след на краешке стола: там что, метла была прислонена? Или…
Джеффри снова начал рассуждать вслух. Он еще не осознал, он только смутно ощутил – каким-то безошибочным чутьем – пристальный взгляд чьих-то глаз, устремленный на него. Джеффри выпрямился и взглянул туда, куда падал свет свечей в канделябре. Это была всего лишь Пег, которая незамеченной проскользнула в комнату; но взгляд у нее был такой, что страх мгновенно сковал Джеффри.
– В чем дело, Пег? Что случилось?
– Ваше лицо!
– Мое – что?
– Ваша правая щека! Я раньше не заметила – было темно.
Страх мгновенно прошел, уступив место обыденности. Джеффри взглянул на свое отражение в зеркале.
– В моей внешности, сударыня, нет ничего замечательного или даже примечательного. Боюсь, что крупинки пороха, попавшие под кожу, – так бывает, когда порох на полке вспыхивает слишком близко от лица, – эту внешность не улучшают. Но чертовски больно! Все это так, хотя…
– О бедный Джеффри!
– Почему? Копоть смоется, порошинки сами выйдут из-под кожи. А если не выйдут – тоже не страшно. Глупо требовать изящества от вензеля, начертанного на глиняном заборе.
– Не смейте так говорить!
– К черту, сударыня! Стоит ли нам ссориться из-за моей физиономии?
– Вы – невоспитанный грубиян и не заслуживаете сочувствия. А грубите вы потому, что надеялись найти что-то против той женщины и не нашли. Вот вы и злитесь. А мне придется отправляться в Ньюгейт. Так ведь?
– Если вы снова пытаетесь читать мои мысли…
– Разве не так?
– Нет. Может быть, но лишь в самом худшем случае и совсем ненадолго. А кое-что против этой женщины все же есть.
– Джеффри, что вы ищете?
– Брачный контракт. Я говорил вам в «Таверне прусского короля», что после вашего бегства во Францию она и ее «брат» жили здесь. Я также сказал, что никакие они не брат и сестра, а муж и жена.
– Ну и что с того? Тогда же вы сказали, что с точки зрения закона это никакое не оружие против нее.
– Вы не поняли, Пег. Я говорю еще об одном брачном контракте. Если в то время, когда она, краснея, стояла под венцом с мистером Тонишем, у нее был муж – не покойный или несуществующий мистер Крессвелл, а реальный муж, – тогда понятно было бы, чего она так бесится. Ее ведь могут выслать из страны за двоемужие. И она, конечно, не остановится перед убийством человека, который, по ее мнению, имеет доказательства истины.
– Эта женщина? – вырвалось у Пег. Она высвободила руки из-под плаща и закрыла ими лицо. – Эта женщина! О, я прыгала бы от радости, если бы ее планы разрушились! Но я не верю: она слишком осмотрительна.
– Вы в этом уверены?
– Я… я уже ни в чем не уверена.
– Наша добрая Лавиния бывает чрезвычайно неосмотрительна, о чем свидетельствует один эпизод, произошедший здесь, в этой комнате. Но я не стану его пересказывать. В ней соединились осмотрительность и безрассудство, расточительность и скаредность, хитрость и глупость, что проявилось во многих ее поступках. Существуют и другие доказательства того, что у нее есть еще один муж, равно как и того, что на ней – не одно преступление.
Джеффри замолчал.
– Чуть не забыл, – произнес он неожиданно, – Конечно! Другие доказательства! Выше голову, Пег! Если судья Филдинг снова не вмешается, я вытащу вас из этого дела, не дожидаясь завтрашнего дня. Где Брогден?
– Внизу. Там, где я его оставила.
Но Брогден находился гораздо ближе. Джеффри обнаружил это, едва он открыл дверь и выглянул в коридор. Брогден стоял на верхней площадке, повернувшись к Джеффри правым боком: казалось, что он собирается спускаться вниз.
Джеффри окликнул его по имени, потом подбежал к нему. Брогден остановился, повернул голову; посмотрел на Джеффри сквозь очки.
– Диринг! – крикнул Джеффри.
– Простите?
– Диринг! Один из двух констеблей, которых прислали мне сегодня утром. Второй был Лампкин – предатель; он за взятку отпустил майора Скелли.
– Мне известно, кто такой Диринг. – В голосе Брогдена послышалось раздражение. – Зачем он вам нужен?
– Он уже вернулся на Боу-стрит? После того как мы с вами расстались в турецких банях, он обо мне спрашивал?
Джеффри протянул руку и едва удержался, чтобы не потрясти Брогдена за рукав. Маленький клерк взглянул на него с удивлением.
– Да. Диринг возвратился. Но он уже сменился с дежурства.
– Придется его вызвать. Я хорошо заплатил ему, чтобы он поработал на меня. И, надеюсь, не ошибся. Если этот чертов судья снова не влезет, Диринг сумеет нам многое прояснить.
– Минуточку, мистер Уинн, – произнес спокойный, уверенный, чуть резковатый голос за спиной Джеффри. – Вечно вы торопитесь. Давайте по порядку. Я думаю, прежде вы сами должны кое-что нам объяснить.
Дверь в комнату сэра Мортимера Ролстона была сейчас распахнута. Стоя на лестничной площадке, Джеффри мог видеть, что происходит в комнате наискосок от него.
Две высокие ширмы – одна из тисненой испанской кожи, другая – из французского гобелена – почти закрывали вход в альков, в котором стояла кровать. Рядом с ширмами находилось кресло, и в нем, высоко задрав подбородок, в величественной позе сидел судья Филдинг собственной персоной.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Боу-стрит принимает вызов
Совершенно очевидно, что мистер Филдинг уже некоторое время находился там. Очевидно также, что атмосфера комнаты, в которой лежал больной, действовала на него ничуть не более, чем все прочие малоприятные аспекты его службы. Не менее очевидно, что он собирался оставаться в комнате столько, сколько потребуется.
При нормальном освещении ширмы, стоящие в ногах кровати у входа в альков, являли богатейшее разнообразие красок. Сейчас они казались такими же темными и мрачными, как одежда главного судьи. Лишь его силуэт можно было разглядеть при свете единственной свечи, горевшей на комоде у стены слева. Итак, Джон Филдинг сидел в кресле, слегка помахивая перед собой хлыстиком. Он был без парика, в шляпе, глубоко надвинутой на лоб; лицо его с незрячими глазами пугало своим спокойствием.
Брогден мгновенно превратился из обычного человека. в послушную сторожевую собаку и поспешил занять место подле своего хозяина. Джеффри последовал за ним, поспешно ступая по обюссонскому ковру. Если Брогден ожидал бури, он не ошибся: штормовые сигналы поступили к нему сразу с двух сторон.
– Добрый вечер, Джеффри, – произнес магистрат.
– Добрый вечер, сэр.
– Вы, похоже, не очень удивлены тем, что я здесь.
– Нет, сэр, я наконец все понял. Вы и есть тот самый призрак. Это вы внесли тревогу в этот дом.
– Ну что ж, будем надеяться, – сказал не без удовлетворения судья Филдинг, – что и в злодеев мое присутствие также вселяет страх. Или вы не согласны?
– В принципе согласен, сэр, если вы говорите о настоящих злодеях, а не о людях, которые намеревались послужить вам, но не встретили никакой помощи с вашей стороны.
– Именно! – подтвердил судья Филдинг, рубанув по воздуху своим хлыстиком.
В коридоре прозвучали легкие шаги. Судья Филдинг прислушался. Шаги замерли, и в комнату вошла Пег.
Какой-то звук послышался из-за ширмы; кто-то пытался высечь огонь. Замерцала еще одна свеча. Сквозь узкую щель между двумя ширмами Джеффри видел только запахнутый полог в ногах кровати. Непонятно было, кто еще мог находиться там, кроме самого сэра Мортимера Ролстона, лежащего в постели. В то же время Джеффри явственно слышал, как кто-то движется между кроватью и стеной, ставит на стол подсвечник.
Пег тоже взглянула туда. Она сбросила плащ и держала его на согнутой руке. Грязь на светлом открытом платье еще более подчеркивалась белизной ее плеч; жемчуга, которыми была расшита оранжевая с голубым накидка, пообрывались. Весь вид девушки свидетельствовал об испуге, и когда мистер Филдинг повернулся в ее сторону, она в страхе отступила, как будто судья взглянул ей прямо в глаза.
– Он – там? – спросила Пег, указывая на альков. – Мой дядя? Могу я взглянуть на него?
– Он – там. Но никто из вас не должен говорить с ним прежде меня; и тогда – я тоже не уверен.
– Я… я хотела как лучше.
Прежде чем ответить, судья немного помедлил.
– Все мы хотели как лучше, – сказал он резко. Потом вновь погрузился в какие-то свои мысли. – Но это не оправдание.
– Для кого? – спросил Джеффри.
– Да уж не для вас, конечно. Я не стану все же торопиться с выводами, чтобы они снова не получились слишком поспешными.
– Вы говорите «снова», сэр?
– Да. Что это за история, которую Брогден якобы услышал от сей молодой дамы? Будто вы встретились с майором Скелли на мосту через канал в саду и застрелили его в перестрелке. Можете вы доказать, что это не было преднамеренное убийство?
– Могу, – ответил Джеффри, стараясь сдерживать себя. – Скажите им, Пег: вы были свидетельницей. Намеревался я убить его?
– Что вы! Все было совсем наоборот! – закричала Пег, обращаясь к судье. – Майор Скелли напал и угрожал Джеффри и обманул его: он сказал, что у него только один пистолет – тот, который он выбросил.
Так, тараторя, она пересказала всю историю, иногда путаясь в деталях, но в целом – достаточно точно. Несколько раз Брогден уже готов был вмешаться, но сдерживался.
– Кажется, не врет, – бросил судья Филдинг. – Вообще, все похоже на правду. Тем не менее эту юную леди вряд ли можно назвать лицом незаинтересованным. Неплохо, если бы нашелся какой-нибудь другой свидетель.
– Есть еще один свидетель, – сказал Джеффри.
– Вы сами?
– Нет. Отставной старший сержант Королевского нортумберлендского фузилерского полка Чарлз Пилбим. Вам знакомо это имя. Сегодня утром вы посылали меня к нему. У него отменная репутация. Если вы соблаговолите снять с него показания, он под присягой подтвердит все, что здесь говорилось.
– Ну что ж, это уже более надежно. – Судья Филдинг глубоко вздохнул, хлыстик в его руке задвигался медленнее. – Когда вы отправились в Рэнилег, было ли у вас намерение убить мистера Скелли?
– Нет, ни в коем случае. Но я опасался встретиться с ним там, и тогда мне пришлось бы принять его условия встречи.
– То есть, говоря попросту, могла возникнуть необходимость в смерти майора Скелли?
– В известном смысле да.
– Почему могла возникнуть такая необходимость?
– Поскольку вы считали, что Пег можно будет не сажать в тюрьму лишь в том случае, если нам удастся сцапать майора Скелли. Так ведь, сэр?
– Так.
– Но вы не пожелали принять совершенно явные свидетельства преступного умысла. Сегодня в Галерее миссис Сомон майор Скелли предпринял свою первую попытку убить меня, используя для этого любые доступные ему средства. По словам присутствующего здесь Брогдена, который, судя по всему, говорил от вашего имени, вам недостаточно было бы просто узнать, что майор Скелли проткнул меня сзади, если при этом не было бы никаких свидетелей, кроме меня самого. Какие еще доказательства нужны вам, сэр? Сколько вам нужно свидетелей? Доколе будете вы играть краплеными картами с людьми, которые находятся у вас же на службе? И наконец, достойный магистрат, что-то я не припомню тех времен, когда вы «говорили попросту».
– Прошу вас поверить, – сказал судья Филдинг, медленно поднимаясь на ноги, – что сейчас такое время настало.
Ширмы, закрывающие альков, слегка раздвинулись. Можно было видеть руки, раздвинувшие их, а затем в образовавшемся проеме показался худощавый человек, державшийся столь уверенно и одетый с таким безукоризненным изяществом, что относительно его профессии можно было лишь строить предположения.
На вид незнакомцу было лет сорок. Его пышные манжеты прятались в рукавах черного атласного камзола, отделанного серебряным шитьем; из-под камзола виднелся черный с белым жилет. Руки, раздвинувшие ширмы, поражали своей ослепительной белизной. Приятного тембра голос звучал уверенно и властно.
– Судья Филдинг, – произнес незнакомец.
– Да, доктор Хантер?
– Кризис миновал; во всяком случае, мы так полагаем, – сказал доктор Уильям Хантер, указав кивком на кровать у себя за спиной. – Сэр Мортимер будет жить.
Он раздвинул ширмы пошире. По-прежнему нельзя было разглядеть, что делается за плотно закрытым балдахином из узорчатой парчи, закрывающим кровать больного. Но теперь Джеффри имел возможность заглянуть в альков. У изголовья кровати, рядом со столиком, на котором горела свеча, стоял доктор Джордж Эйбил; его неопрятный вид бросался в глаза не менее, чем строгое изящество его коллеги. Он неподвижно стоял, держась рукой за подбородок, и глядел на своего пациента, который стонал и ворочался на постели.
Пег негромко вскрикнула. Доктор Хантер сделал ей знак замолчать и вновь обратился к судье Филдингу.
– Вы говорили, что вам срочно нужно получить показания или выслушать заявление этого больного.
– Это по-прежнему так, – мрачно подтвердил магистрат. Его непроницаемое лицо повернулось к Джеффри.
– Это будет возможно, если мы с доктором Эйбилом станем наблюдать его и дальше, на протяжении всей ночи. Однако заклинаю вас всем, что вам дорого, не превращать комнату больного в зал суда. Если вам угодно метать молнии в этого молодого человека, делайте это где-нибудь в другом месте.
– Будет исполнено. Однако, доктор, вы утверждаете, что этот джентльмен пошел на поправку. Можете вы дать нам какие-то гарантии?
– Дорогой сэр, я – не Всевышний. Но думаю, что он поправится. И поэтому…
Доктор Хантер замолчал.
В открытую дверь, выкликая Джона Филдинга по имени, влетел не кто иной, как Хьюз, мажордом, с подбитым железом жезлом. Он, конечно же, подслушивал за дверью; это было столь же очевидно, как и то, что его вдруг охватили чувства, которые сам он, видимо, принял за угрызения совести.
Хьюз весь согнулся от подобострастия, так что косичка его парика прямо летела вслед за ним по воздуху. Он несся головой вперед, и казалось, будто вот-вот боднет слепого судью. Брогден с возмущенным видом стал на пути мажордома и выставил вперед руку.
– В чем дело? – спросил клерк, явно подражая тону самого судьи Филдинга. – Что такое произошло, милейший, что заставило вас ворваться сюда?
– Прошу вас, сэр, – взмолился Хьюз, прижимая к груди своей жезл. – Не задерживайте меня! Вы не смеете меня задерживать! Я должен сообщить этому джентльмену нечто чрезвычайно важное. Ради справедливости, в интересах истины…
Но коротышка Брогден тем не менее не подпускал Хьюза к судье.
– Ваша честь, – сказал он. – Мне отвратительно видеть, как вас пытаются побеспокоить, но все же я просил бы вас обратить свой взор на этого человека.
– Его личность мне знакома, – сказал Джон Филдинг, который приходил в негодование от какого бы то ни было намека на его слепоту. – Ладно, пусть говорит. Любой должен иметь доступ ко мне; в противном случае я – ничто. – Он принял величественную позу; можно было поклясться, что судья смотрит прямо в глаза Хьюзу. – В чем дело, милейший?
– В интересах истины!..
– Перестаньте, – перебил судья, поворачиваясь к Джеффри и Пег. – Мисс Ролстон! Мистер Уинн! Там под нами, по-моему, находится гостиная. За вестибюлем, слева от входа. Ступайте туда, вы оба. А я вскоре присоединюсь к вам.
– Ступайте! – повторил он, как только Джеффри сделал протестующий жест. – Что-то мы все вдруг стали заботиться об истине и справедливости. Будем надеяться, мистер Уинн, что пример этого человека послужит для вашей пользы.
– И для вашей, сэр, – сказал Джеффри.
Он взял Пег за руку. В тишине, ощущая на себе груз незаданных вопросов, он вывел ее в коридор, откуда они спустились в мраморный вестибюль, в котором ярко горели свечи.
Как и в вестибюле, в гостиной был мраморный пол и высокий сводчатый потолок, поддерживаемый двойными ионическими колоннами в стиле Уильяма Кента[53]. Там тоже горели свечи; их свет падал на арфу и клавесин под двумя рядами портретов на стене. То, что новая мебель в китайском стиле плохо гармонирует с более старыми элементами убранства, видимо, порадовало Джеффри. Отметив это, он начал ходить взад и вперед по комнате.
– Дяде лучше, – обратилась к нему Пег. – Он поправится. Вы ведь слышали, что сказал доктор Хантер?
– Да.
– Тогда в чем же дело? О чем вы думаете?
– Пег, я не смею вам сказать.
– Господи Боже, но отчего? У вас такие плохие новости?
– Нет. Прежде всего потому, что я опасаюсь, что они окажутся хорошими.
– Я вас не понимаю.
– Сейчас, когда я сам ни в чем не уверен, это, возможно, и к лучшему. Но вы же слышали: все стали заботиться об истине и справедливости. К тому же на богоподобном лике мистера Филдинга отразились некоторые колебания. Ему совсем не нравится то, что он услышал здесь или о чем догадался сегодня.
– Что вы имеете в виду?
– Слушайте!
Нелегко разобрать, о чем говорят в доме, стены которого резонируют, словно духовой ящик органа. Хотя сверху до Джеффри и Пег доносились громкие голоса (особенно выделялся голос судьи Филдинга), эхо совершенно заглушало отдельные слова.
Затем наступило молчание. Джеффри постукивал костяшками пальцев по крышке клавесина. Неожиданно на лестнице, ведущей в вестибюль, послышались шаги. Спускались два человека: у одного из них походка была тяжелая и медленная, другой ступал легко, но старался попадать в такт первому.
В проеме сводчатой двери показался судья Филдинг; яркий свет падал на его лицо; шляпа была еще глубже надвинута на лоб. Судья, как всегда, помахивал перед собой хлыстиком, хотя сейчас его вел Брогден, который шел слева от судьи, держась так незаметно, что его присутствие просто не ощущалось.
– Они ждут вас, ваша честь, – шепнул клерк.
– Вы полагаете, я сам этого не знаю? Я что, не слышу, как они дышат? Отойдите!
– Как будет угодно вашей чести.
Брогден отступил назад. Магистрат, постояв мгновение с опущенной головой, поднял ее, и в этом движении ощущалось, что судья весьма гордится собой.
– Джеффри, – обратился он к молодому человеку, – надеетесь ли вы, а также эта девица, избежать наказания за все содеянное вами?
– Сэр, – ответил Джеффри, подавляя в себе искушение избрать несколько иной тон для ответа. – Сэр, мы очень на это надеемся.
– То-то же. Готовы ли вы откровенно признать все свои ошибки? Обещаете не юлить далее и не пытаться оправдать себя?
– Я постараюсь, сэр.
– Ради истины, как сказал бы Хьюз.
– Нет. Ради Пег.
– Ну что ж, уже кое-что. Не много, но кое-что. Когда сегодня утром вы ушли от меня, с тем чтобы днем отправиться на Лондонский мост, в этом было заранее обдуманное намерение ограбить Ребекку Брейсгердл, предпочитавшую имя Грейс Делайт.
Тут судья Филдинг протянул руку в направлении Джеффри.
– Да, – добавил он, предвидя возражения. – Теперь-то я знаю о завещании в пользу наследника или наследииков Тома Уинна. Я знаю об этом, поскольку мистер Джервас Финч, служащий у Хуксона, несколько поспешно предоставивший вам кредит в ожидании подтверждения завещания, явился ко мне сегодня вечером для того, чтобы кое о чем расспросить. Но я узнал обо всем только в восьмом часу, то есть уже после того, как направил к вам Брогдена с ультиматумом. В любом случае это не меняет этической стороны дела. Вы сами знали о завещании до того, как обнаружили его?
– Нет.
– Хотя вы знали – или, по крайней мере, подозревали – о существовании клада?
– Да, я подозревал об этом.
– Я тоже.
И судья Филдинг махнул своим хлыстиком.
– Многие, Джеффри, слышали историю о сумасшедшем Томе Уинне и его легендарной возлюбленной. Но лишь несколько человек – и не последним был среди них главный магистрат, который должен знать такие вещи по долгу службы, – знали, что женщина эта – Грейс Делайт. Сегодня утром, когда я допрашивал присутствующую здесь девицу Ролстон и она, как я вам и рассказывал, сообщила мне больше, чем думала сообщить, и больше, чем сама знала, мне стало ясно, что вы задумали ограбление.
– И вы, – вскричала Пег, – устроили эту ловушку? Из-за того, что я сказала?
– Именно. – Судья Филдинг снова повернулся к Джеффри. – Я дал вам возможность рассказать о драгоценностях мне; вы ею не воспользовались. Я предостерег вас; вы не вняли предостережению. Я даже отправил вас с небольшим поручением в Челси, надеясь, что у вас будет время и вы передумаете. Вам все было нипочем. Подумали вы о том, как все это выглядит?
– Как выглядит?
При нормальном освещении ширмы, стоящие в ногах кровати у входа в альков, являли богатейшее разнообразие красок. Сейчас они казались такими же темными и мрачными, как одежда главного судьи. Лишь его силуэт можно было разглядеть при свете единственной свечи, горевшей на комоде у стены слева. Итак, Джон Филдинг сидел в кресле, слегка помахивая перед собой хлыстиком. Он был без парика, в шляпе, глубоко надвинутой на лоб; лицо его с незрячими глазами пугало своим спокойствием.
Брогден мгновенно превратился из обычного человека. в послушную сторожевую собаку и поспешил занять место подле своего хозяина. Джеффри последовал за ним, поспешно ступая по обюссонскому ковру. Если Брогден ожидал бури, он не ошибся: штормовые сигналы поступили к нему сразу с двух сторон.
– Добрый вечер, Джеффри, – произнес магистрат.
– Добрый вечер, сэр.
– Вы, похоже, не очень удивлены тем, что я здесь.
– Нет, сэр, я наконец все понял. Вы и есть тот самый призрак. Это вы внесли тревогу в этот дом.
– Ну что ж, будем надеяться, – сказал не без удовлетворения судья Филдинг, – что и в злодеев мое присутствие также вселяет страх. Или вы не согласны?
– В принципе согласен, сэр, если вы говорите о настоящих злодеях, а не о людях, которые намеревались послужить вам, но не встретили никакой помощи с вашей стороны.
– Именно! – подтвердил судья Филдинг, рубанув по воздуху своим хлыстиком.
В коридоре прозвучали легкие шаги. Судья Филдинг прислушался. Шаги замерли, и в комнату вошла Пег.
Какой-то звук послышался из-за ширмы; кто-то пытался высечь огонь. Замерцала еще одна свеча. Сквозь узкую щель между двумя ширмами Джеффри видел только запахнутый полог в ногах кровати. Непонятно было, кто еще мог находиться там, кроме самого сэра Мортимера Ролстона, лежащего в постели. В то же время Джеффри явственно слышал, как кто-то движется между кроватью и стеной, ставит на стол подсвечник.
Пег тоже взглянула туда. Она сбросила плащ и держала его на согнутой руке. Грязь на светлом открытом платье еще более подчеркивалась белизной ее плеч; жемчуга, которыми была расшита оранжевая с голубым накидка, пообрывались. Весь вид девушки свидетельствовал об испуге, и когда мистер Филдинг повернулся в ее сторону, она в страхе отступила, как будто судья взглянул ей прямо в глаза.
– Он – там? – спросила Пег, указывая на альков. – Мой дядя? Могу я взглянуть на него?
– Он – там. Но никто из вас не должен говорить с ним прежде меня; и тогда – я тоже не уверен.
– Я… я хотела как лучше.
Прежде чем ответить, судья немного помедлил.
– Все мы хотели как лучше, – сказал он резко. Потом вновь погрузился в какие-то свои мысли. – Но это не оправдание.
– Для кого? – спросил Джеффри.
– Да уж не для вас, конечно. Я не стану все же торопиться с выводами, чтобы они снова не получились слишком поспешными.
– Вы говорите «снова», сэр?
– Да. Что это за история, которую Брогден якобы услышал от сей молодой дамы? Будто вы встретились с майором Скелли на мосту через канал в саду и застрелили его в перестрелке. Можете вы доказать, что это не было преднамеренное убийство?
– Могу, – ответил Джеффри, стараясь сдерживать себя. – Скажите им, Пег: вы были свидетельницей. Намеревался я убить его?
– Что вы! Все было совсем наоборот! – закричала Пег, обращаясь к судье. – Майор Скелли напал и угрожал Джеффри и обманул его: он сказал, что у него только один пистолет – тот, который он выбросил.
Так, тараторя, она пересказала всю историю, иногда путаясь в деталях, но в целом – достаточно точно. Несколько раз Брогден уже готов был вмешаться, но сдерживался.
– Кажется, не врет, – бросил судья Филдинг. – Вообще, все похоже на правду. Тем не менее эту юную леди вряд ли можно назвать лицом незаинтересованным. Неплохо, если бы нашелся какой-нибудь другой свидетель.
– Есть еще один свидетель, – сказал Джеффри.
– Вы сами?
– Нет. Отставной старший сержант Королевского нортумберлендского фузилерского полка Чарлз Пилбим. Вам знакомо это имя. Сегодня утром вы посылали меня к нему. У него отменная репутация. Если вы соблаговолите снять с него показания, он под присягой подтвердит все, что здесь говорилось.
– Ну что ж, это уже более надежно. – Судья Филдинг глубоко вздохнул, хлыстик в его руке задвигался медленнее. – Когда вы отправились в Рэнилег, было ли у вас намерение убить мистера Скелли?
– Нет, ни в коем случае. Но я опасался встретиться с ним там, и тогда мне пришлось бы принять его условия встречи.
– То есть, говоря попросту, могла возникнуть необходимость в смерти майора Скелли?
– В известном смысле да.
– Почему могла возникнуть такая необходимость?
– Поскольку вы считали, что Пег можно будет не сажать в тюрьму лишь в том случае, если нам удастся сцапать майора Скелли. Так ведь, сэр?
– Так.
– Но вы не пожелали принять совершенно явные свидетельства преступного умысла. Сегодня в Галерее миссис Сомон майор Скелли предпринял свою первую попытку убить меня, используя для этого любые доступные ему средства. По словам присутствующего здесь Брогдена, который, судя по всему, говорил от вашего имени, вам недостаточно было бы просто узнать, что майор Скелли проткнул меня сзади, если при этом не было бы никаких свидетелей, кроме меня самого. Какие еще доказательства нужны вам, сэр? Сколько вам нужно свидетелей? Доколе будете вы играть краплеными картами с людьми, которые находятся у вас же на службе? И наконец, достойный магистрат, что-то я не припомню тех времен, когда вы «говорили попросту».
– Прошу вас поверить, – сказал судья Филдинг, медленно поднимаясь на ноги, – что сейчас такое время настало.
Ширмы, закрывающие альков, слегка раздвинулись. Можно было видеть руки, раздвинувшие их, а затем в образовавшемся проеме показался худощавый человек, державшийся столь уверенно и одетый с таким безукоризненным изяществом, что относительно его профессии можно было лишь строить предположения.
На вид незнакомцу было лет сорок. Его пышные манжеты прятались в рукавах черного атласного камзола, отделанного серебряным шитьем; из-под камзола виднелся черный с белым жилет. Руки, раздвинувшие ширмы, поражали своей ослепительной белизной. Приятного тембра голос звучал уверенно и властно.
– Судья Филдинг, – произнес незнакомец.
– Да, доктор Хантер?
– Кризис миновал; во всяком случае, мы так полагаем, – сказал доктор Уильям Хантер, указав кивком на кровать у себя за спиной. – Сэр Мортимер будет жить.
Он раздвинул ширмы пошире. По-прежнему нельзя было разглядеть, что делается за плотно закрытым балдахином из узорчатой парчи, закрывающим кровать больного. Но теперь Джеффри имел возможность заглянуть в альков. У изголовья кровати, рядом со столиком, на котором горела свеча, стоял доктор Джордж Эйбил; его неопрятный вид бросался в глаза не менее, чем строгое изящество его коллеги. Он неподвижно стоял, держась рукой за подбородок, и глядел на своего пациента, который стонал и ворочался на постели.
Пег негромко вскрикнула. Доктор Хантер сделал ей знак замолчать и вновь обратился к судье Филдингу.
– Вы говорили, что вам срочно нужно получить показания или выслушать заявление этого больного.
– Это по-прежнему так, – мрачно подтвердил магистрат. Его непроницаемое лицо повернулось к Джеффри.
– Это будет возможно, если мы с доктором Эйбилом станем наблюдать его и дальше, на протяжении всей ночи. Однако заклинаю вас всем, что вам дорого, не превращать комнату больного в зал суда. Если вам угодно метать молнии в этого молодого человека, делайте это где-нибудь в другом месте.
– Будет исполнено. Однако, доктор, вы утверждаете, что этот джентльмен пошел на поправку. Можете вы дать нам какие-то гарантии?
– Дорогой сэр, я – не Всевышний. Но думаю, что он поправится. И поэтому…
Доктор Хантер замолчал.
В открытую дверь, выкликая Джона Филдинга по имени, влетел не кто иной, как Хьюз, мажордом, с подбитым железом жезлом. Он, конечно же, подслушивал за дверью; это было столь же очевидно, как и то, что его вдруг охватили чувства, которые сам он, видимо, принял за угрызения совести.
Хьюз весь согнулся от подобострастия, так что косичка его парика прямо летела вслед за ним по воздуху. Он несся головой вперед, и казалось, будто вот-вот боднет слепого судью. Брогден с возмущенным видом стал на пути мажордома и выставил вперед руку.
– В чем дело? – спросил клерк, явно подражая тону самого судьи Филдинга. – Что такое произошло, милейший, что заставило вас ворваться сюда?
– Прошу вас, сэр, – взмолился Хьюз, прижимая к груди своей жезл. – Не задерживайте меня! Вы не смеете меня задерживать! Я должен сообщить этому джентльмену нечто чрезвычайно важное. Ради справедливости, в интересах истины…
Но коротышка Брогден тем не менее не подпускал Хьюза к судье.
– Ваша честь, – сказал он. – Мне отвратительно видеть, как вас пытаются побеспокоить, но все же я просил бы вас обратить свой взор на этого человека.
– Его личность мне знакома, – сказал Джон Филдинг, который приходил в негодование от какого бы то ни было намека на его слепоту. – Ладно, пусть говорит. Любой должен иметь доступ ко мне; в противном случае я – ничто. – Он принял величественную позу; можно было поклясться, что судья смотрит прямо в глаза Хьюзу. – В чем дело, милейший?
– В интересах истины!..
– Перестаньте, – перебил судья, поворачиваясь к Джеффри и Пег. – Мисс Ролстон! Мистер Уинн! Там под нами, по-моему, находится гостиная. За вестибюлем, слева от входа. Ступайте туда, вы оба. А я вскоре присоединюсь к вам.
– Ступайте! – повторил он, как только Джеффри сделал протестующий жест. – Что-то мы все вдруг стали заботиться об истине и справедливости. Будем надеяться, мистер Уинн, что пример этого человека послужит для вашей пользы.
– И для вашей, сэр, – сказал Джеффри.
Он взял Пег за руку. В тишине, ощущая на себе груз незаданных вопросов, он вывел ее в коридор, откуда они спустились в мраморный вестибюль, в котором ярко горели свечи.
Как и в вестибюле, в гостиной был мраморный пол и высокий сводчатый потолок, поддерживаемый двойными ионическими колоннами в стиле Уильяма Кента[53]. Там тоже горели свечи; их свет падал на арфу и клавесин под двумя рядами портретов на стене. То, что новая мебель в китайском стиле плохо гармонирует с более старыми элементами убранства, видимо, порадовало Джеффри. Отметив это, он начал ходить взад и вперед по комнате.
– Дяде лучше, – обратилась к нему Пег. – Он поправится. Вы ведь слышали, что сказал доктор Хантер?
– Да.
– Тогда в чем же дело? О чем вы думаете?
– Пег, я не смею вам сказать.
– Господи Боже, но отчего? У вас такие плохие новости?
– Нет. Прежде всего потому, что я опасаюсь, что они окажутся хорошими.
– Я вас не понимаю.
– Сейчас, когда я сам ни в чем не уверен, это, возможно, и к лучшему. Но вы же слышали: все стали заботиться об истине и справедливости. К тому же на богоподобном лике мистера Филдинга отразились некоторые колебания. Ему совсем не нравится то, что он услышал здесь или о чем догадался сегодня.
– Что вы имеете в виду?
– Слушайте!
Нелегко разобрать, о чем говорят в доме, стены которого резонируют, словно духовой ящик органа. Хотя сверху до Джеффри и Пег доносились громкие голоса (особенно выделялся голос судьи Филдинга), эхо совершенно заглушало отдельные слова.
Затем наступило молчание. Джеффри постукивал костяшками пальцев по крышке клавесина. Неожиданно на лестнице, ведущей в вестибюль, послышались шаги. Спускались два человека: у одного из них походка была тяжелая и медленная, другой ступал легко, но старался попадать в такт первому.
В проеме сводчатой двери показался судья Филдинг; яркий свет падал на его лицо; шляпа была еще глубже надвинута на лоб. Судья, как всегда, помахивал перед собой хлыстиком, хотя сейчас его вел Брогден, который шел слева от судьи, держась так незаметно, что его присутствие просто не ощущалось.
– Они ждут вас, ваша честь, – шепнул клерк.
– Вы полагаете, я сам этого не знаю? Я что, не слышу, как они дышат? Отойдите!
– Как будет угодно вашей чести.
Брогден отступил назад. Магистрат, постояв мгновение с опущенной головой, поднял ее, и в этом движении ощущалось, что судья весьма гордится собой.
– Джеффри, – обратился он к молодому человеку, – надеетесь ли вы, а также эта девица, избежать наказания за все содеянное вами?
– Сэр, – ответил Джеффри, подавляя в себе искушение избрать несколько иной тон для ответа. – Сэр, мы очень на это надеемся.
– То-то же. Готовы ли вы откровенно признать все свои ошибки? Обещаете не юлить далее и не пытаться оправдать себя?
– Я постараюсь, сэр.
– Ради истины, как сказал бы Хьюз.
– Нет. Ради Пег.
– Ну что ж, уже кое-что. Не много, но кое-что. Когда сегодня утром вы ушли от меня, с тем чтобы днем отправиться на Лондонский мост, в этом было заранее обдуманное намерение ограбить Ребекку Брейсгердл, предпочитавшую имя Грейс Делайт.
Тут судья Филдинг протянул руку в направлении Джеффри.
– Да, – добавил он, предвидя возражения. – Теперь-то я знаю о завещании в пользу наследника или наследииков Тома Уинна. Я знаю об этом, поскольку мистер Джервас Финч, служащий у Хуксона, несколько поспешно предоставивший вам кредит в ожидании подтверждения завещания, явился ко мне сегодня вечером для того, чтобы кое о чем расспросить. Но я узнал обо всем только в восьмом часу, то есть уже после того, как направил к вам Брогдена с ультиматумом. В любом случае это не меняет этической стороны дела. Вы сами знали о завещании до того, как обнаружили его?
– Нет.
– Хотя вы знали – или, по крайней мере, подозревали – о существовании клада?
– Да, я подозревал об этом.
– Я тоже.
И судья Филдинг махнул своим хлыстиком.
– Многие, Джеффри, слышали историю о сумасшедшем Томе Уинне и его легендарной возлюбленной. Но лишь несколько человек – и не последним был среди них главный магистрат, который должен знать такие вещи по долгу службы, – знали, что женщина эта – Грейс Делайт. Сегодня утром, когда я допрашивал присутствующую здесь девицу Ролстон и она, как я вам и рассказывал, сообщила мне больше, чем думала сообщить, и больше, чем сама знала, мне стало ясно, что вы задумали ограбление.
– И вы, – вскричала Пег, – устроили эту ловушку? Из-за того, что я сказала?
– Именно. – Судья Филдинг снова повернулся к Джеффри. – Я дал вам возможность рассказать о драгоценностях мне; вы ею не воспользовались. Я предостерег вас; вы не вняли предостережению. Я даже отправил вас с небольшим поручением в Челси, надеясь, что у вас будет время и вы передумаете. Вам все было нипочем. Подумали вы о том, как все это выглядит?
– Как выглядит?