Страница:
Он вдруг решил, что радом с ним Мустафа. Но потом понял, что это Микки забрал в кулак рубашку на спине, повыше правой лопатки, и трясет его, чтобы разбудить.
— Мы прибыли, сэр, на восточный берег. Максимально близко к тому месту, где произошла трагедия.
— Где это?
— В десяти минутах ходьбы, сэр. Мы пойдем с вами.
— В этом нет необходимости.
— Еще как есть, сэр.
— Was fehlt dir? [86] — спросил Абрахам, заглядывая через плечо Микки.
— Nichts. Ничего. Я в порядке. Вы оба очень добры.
— Выпейте еще воды, сэр, — Микки протянул ему полный стакан.
Внушительной колонной они двинулись на скалистый берег, который в незапамятные времена стал колыбелью человечества. «Не ожидал встретить здесь столь цивилизованное общество», — говорит он Тессе, и она заливисто смеется. Первой, разумеется, идет Глория. По-другому и быть не могло. Широким шагом, размахивая руками, как заправский солдат. Пеллегрин, конечно, ворчит, но это обычное дело. Его жена, Селли, жалуется на жару, но что тут нового? Рози Коулридж сидит на плечах отца и поет в честь Тессы… как они все могли разместиться в одной лодке?
Микки остановился, коснулся рукой предплечья Джастина. Абрахам чуть не ткнулся в его спину.
— Вот место, где ваша жена ушла из этого мира, сэр, — Микки тяжело вздохнул.
Он мог бы не говорить, Джастин сам понял, что они пришли… пусть и не знал, как Микки догадался о том, что он — ее муж, но, возможно, он сказал ему об этом во сне. Он видел это место на фотографиях, в сумраке спальни для гостей в доме Вудроу, во сне. Вот русло пересохшей речушки. Вот маленькая каменная пирамида, воздвигнутая Гитой и ее подругами. Вокруг, со всех сторон, увы, мусор, который в наши дни всегда оставляют за собой люди: пластмассовые и бумажные коробочки от фотопленок, смятые пачки из-под сигарет, пластиковые бутылки, бумажные тарелки. Выше, в тридцати или сорока ярдах, над белым каменным склоном, пыльная дорога, где большой вездеход для сафари поравнялся с джипом Тессы и кто-то из сидящих в вездеходе прострелил колесо джипа, после чего последний стащило с дороги вниз по склону, а убийцы Тессы, вооруженные до зубов, побежали следом. Скрюченным пальцем Микки показывал следы синей краски на белом камне: принадлежащий «Оазису» джип пятнал склон при падении. Склон этот белым пятном выделяется среди окружающих его черных вулканических скал. А эти бурые пятна, возможно, кровь, как предположил Микки. Но, пристально присмотревшись, Джастин пришел к выводу, что это мох. В остальном же окрестности не представляли особого интереса для садовника. Пробивающиеся меж камней пучки ситовника желтоватого, пальмы дум, как всегда растущие рядком, словно их сажал городской департамент озеленения. Несколько кустов молочая, естественно, он всегда растет там, где базальт. Джастин выбрал подходящий валун, сел. У него чуть кружилась голова, но в остальном он прекрасно себя чувствовал. Микки протянул ему бутылку с водой, он выпил прямо из горлышка, завернул крышку, поставил бутылку между ног.
— Я бы хотел побыть один, Микки. Почему бы вам с Абрахамом не половить рыбу? Я крикну вас с берега, и вы вернетесь за мной.
— Мы бы предпочли подождать вас на берегу, сэр, у лодки.
— Почему не половить рыбу?
— Мы предпочли бы остаться с вами. У вас лихорадка.
— Она пройдет. Через час-другой. — Джастин посмотрел на часы. Четыре пополудни. — Когда смеркается?
— В семь часов.
— Отлично. Заберете меня, когда начнет темнеть. Если мне что-нибудь понадобится, я вас позову, — и тверже: — Я хочу побыть один, Микки. Для этого я и приехал сюда.
— Да, сэр.
Он не слышал, как Микки и Абрахам ушли. Какое-то время он вообще ничего не слышал, кроме плещущихся волн. Потом до него донесся вой шакала, оживленная беседа семейства стервятников, рассевшихся на пальме дум. И тут же Тесса сказала ему, что сделала бы все снова, будь у нее вторая жизнь, что именно так она и хотела умереть, в Африке: умереть в борьбе с несправедливостью. Он выпил воды, встал, потянулся, направился к следам краски на камне, чтобы быть к ней ближе. Много времени дорога не заняла. Положив руки на следы, он оказывался в восемнадцати дюймах от нее, учитывая толщину автомобильной дверцы. Или расстояние между ними было в два раза большим, если у этой дверцы сидел Арнольд. Он даже хохотнул, вспомнив, сколько ему приходилось тратить усилий, чтобы заставить ее пристегнуться ремнем безопасности. На изобилующих колдобинами африканских дорогах, спорила она из свойственного ей упрямства, лучше обходиться без ремня: тогда тебя не будет подбрасывать, как мешок с картошкой, на каждой паршивой выбоине. От следов краски он спустился вниз, на дно пересохшей речушки, и, сунув руки в карманы, встал рядом с тем местом, где замер сброшенный с дороги джип, представил себе, как бедного Арнольда выволокли из кабины, вышибли из него дух и увезли туда, где его ждала медленная и мучительная смерть.
Затем, человек педантичный, он вернулся к валуну, который использовал вместо стула по прибытии на место, вновь сел и сосредоточился на маленьком синем цветке, очень похожем на флокс, который он посадил в палисаднике своего дома в Найроби. Проблема заключалась в том, что он не мог с уверенностью сказать, рос ли цветок там, где он его видел, или он мысленно перенес его из Найроби, а может, при здравом размышлении, даже с лужайки перед отелем в Швейцарии. Но его интерес к флоре в значительной мере угас. Он более не хотел, чтобы его воспринимали как очень милого человека, который превыше всего ставит флоксы, астры, фризии и гортензии. Джастин как раз размышлял о переменах в его внутреннем мире, когда со стороны берега донесся шум работающего мотора. Сначала что-то грохнуло, словно раздался небольшой взрыв, потом мотор ровно заурчал и урчание начало медленно затухать. «Должно быть, — решил он, — Микки все-таки решил порыбачить. Как истинный рыбак, он прекрасно знал, что на закате самый лучший клев, и не смог устоять перед искушением». Джастин вспомнил свои попытки уговорить Тессу отправиться с ним на рыбалку. Только в результате они не ловили рыбу, а занимались любовью, возможно, поэтому он ее и уговаривал. Джастин еще улыбался, думая о том, что дно маленькой лодки — не самое подходящее место для любовных утех, когда в голову пришла новая идея, связанная с внезапным отъездом Микки. И идея эта не имела никакого отношения к предзакатному клеву.
Микки не из тех, кто меняет свое решение, потакает своим прихотям.
Микки совсем не такой.
Он сразу понял, едва увидев Микки, да и Тесса подтвердила правильность его вывода: верность господину у Микки в крови, вот почему, собственно, он в какой-то момент и спутал его с Мустафой.
Поэтому Микки не мог отправиться на рыбалку.
Но он уплыл. Взял он с собой Абрахама или нет, Джастин сказать не мог. Но Микки уплыл, вместе с лодкой. Уплыл далеко, на другую сторону озера… шум мотора давно уже сошел на нет.
Так почему он уплыл? Кто предложил ему уплыть? Заплатил за то, чтобы он уплыл? Приказал уплыть? Пригрозил, что иначе ему будет худо? Что за сообщение получил Микки, по радио или от кого-то лично, подошедшего к нему человека, может, другого рыбака, если, несмотря на верность, читаемую на его открытом лице, снялся с якоря и уплыл, не получив деньги за сделанную работу? Или Марк Лорбир, этот импульсивный Иуда, чтобы подстраховаться, вновь решил обратиться к своим друзьям? Джастину вроде бы показалось, что он слышит шум еще одного двигателя, на этот раз со стороны дороги. Сумерки быстро сгущались, день переходил в ночь, в такой час водитель проезжающего автомобиля обязательно включил хотя бы подфарники, но этот экономил ресурс лампочек.
У Джастина возникла мысль, возможно, потому, что двигался автомобиль с черепашьей скоростью, что за рулем сидит Хэм, который, как всегда, едет на пять миль медленнее, чем разрешали установленные на дороге знаки. А прибыл он с тем, чтобы сообщить, что все письма, отправленные тетушке-драконше в Милан, благополучно получены и величайшая несправедливость, раскрытая Тессой, будет в самое ближайшее время исправлена, причем по установленным ею правилам: Систему заставят принять необходимые меры. Тут же в голову пришла новая мысль: «Это не автомобиль. Я ошибся. Это маленький самолет». Шум исчез совсем, и Джастин практически убедил себя в том, что сам шум — иллюзия: он слышит шум двигателя джипа Тессы, который вот-вот появится на дороге, Тесса сбежит вниз в сапожках «Мефисто», чтобы поблагодарить его за то, что он продолжил и довел до конца начатое ею дело. Но джип, который он увидел, не принадлежал ни Тессе, ни кому-то из его знакомых. На дороге над ним остановился скорее не джип, а вездеход, но небольшой вездеход для сафари, темно-синий или темно-зеленый, в быстро меркнувшем свете разглядеть цвет не удавалось. И остановился вездеход именно в том месте, где он видел Тессу. И хотя Джастин ждал чего-то подобного после приезда в Найроби и где-то в душе даже хотел, чтобы так оно и вышло, а потому расценил предупреждение Донохью как излишнее, появление вездехода вызвало у него безмерную радость, ощущение завершенности. Он встретился со всеми, кто предал ее: Пеллегрином, Вудроу, Лорбиром. Он переписал заново ее меморандум, пусть и не смог свести воедино отдельные его части, но по-другому не получилось. А теперь ему предстояло разделить с Тессой последний из ее секретов.
Второй вездеход остановился в затылок первому. Он услышал легкие шаги, увидел быстро движущиеся тени. Услышал, как кто-то свистнул на дороге, как сзади послышался ответный свист. Ему показалось, а может, так оно и было, что он уловил запах сигаретного дыма: кто-то курил сигареты «Спортсмен». Темнота вдруг сгустилась, потому что вокруг вспыхнули фонари и самый яркий выхватил его из темноты.
Он услышал шаги, приближающиеся к нему по белому склону.
— Мы прибыли, сэр, на восточный берег. Максимально близко к тому месту, где произошла трагедия.
— Где это?
— В десяти минутах ходьбы, сэр. Мы пойдем с вами.
— В этом нет необходимости.
— Еще как есть, сэр.
— Was fehlt dir? [86] — спросил Абрахам, заглядывая через плечо Микки.
— Nichts. Ничего. Я в порядке. Вы оба очень добры.
— Выпейте еще воды, сэр, — Микки протянул ему полный стакан.
Внушительной колонной они двинулись на скалистый берег, который в незапамятные времена стал колыбелью человечества. «Не ожидал встретить здесь столь цивилизованное общество», — говорит он Тессе, и она заливисто смеется. Первой, разумеется, идет Глория. По-другому и быть не могло. Широким шагом, размахивая руками, как заправский солдат. Пеллегрин, конечно, ворчит, но это обычное дело. Его жена, Селли, жалуется на жару, но что тут нового? Рози Коулридж сидит на плечах отца и поет в честь Тессы… как они все могли разместиться в одной лодке?
Микки остановился, коснулся рукой предплечья Джастина. Абрахам чуть не ткнулся в его спину.
— Вот место, где ваша жена ушла из этого мира, сэр, — Микки тяжело вздохнул.
Он мог бы не говорить, Джастин сам понял, что они пришли… пусть и не знал, как Микки догадался о том, что он — ее муж, но, возможно, он сказал ему об этом во сне. Он видел это место на фотографиях, в сумраке спальни для гостей в доме Вудроу, во сне. Вот русло пересохшей речушки. Вот маленькая каменная пирамида, воздвигнутая Гитой и ее подругами. Вокруг, со всех сторон, увы, мусор, который в наши дни всегда оставляют за собой люди: пластмассовые и бумажные коробочки от фотопленок, смятые пачки из-под сигарет, пластиковые бутылки, бумажные тарелки. Выше, в тридцати или сорока ярдах, над белым каменным склоном, пыльная дорога, где большой вездеход для сафари поравнялся с джипом Тессы и кто-то из сидящих в вездеходе прострелил колесо джипа, после чего последний стащило с дороги вниз по склону, а убийцы Тессы, вооруженные до зубов, побежали следом. Скрюченным пальцем Микки показывал следы синей краски на белом камне: принадлежащий «Оазису» джип пятнал склон при падении. Склон этот белым пятном выделяется среди окружающих его черных вулканических скал. А эти бурые пятна, возможно, кровь, как предположил Микки. Но, пристально присмотревшись, Джастин пришел к выводу, что это мох. В остальном же окрестности не представляли особого интереса для садовника. Пробивающиеся меж камней пучки ситовника желтоватого, пальмы дум, как всегда растущие рядком, словно их сажал городской департамент озеленения. Несколько кустов молочая, естественно, он всегда растет там, где базальт. Джастин выбрал подходящий валун, сел. У него чуть кружилась голова, но в остальном он прекрасно себя чувствовал. Микки протянул ему бутылку с водой, он выпил прямо из горлышка, завернул крышку, поставил бутылку между ног.
— Я бы хотел побыть один, Микки. Почему бы вам с Абрахамом не половить рыбу? Я крикну вас с берега, и вы вернетесь за мной.
— Мы бы предпочли подождать вас на берегу, сэр, у лодки.
— Почему не половить рыбу?
— Мы предпочли бы остаться с вами. У вас лихорадка.
— Она пройдет. Через час-другой. — Джастин посмотрел на часы. Четыре пополудни. — Когда смеркается?
— В семь часов.
— Отлично. Заберете меня, когда начнет темнеть. Если мне что-нибудь понадобится, я вас позову, — и тверже: — Я хочу побыть один, Микки. Для этого я и приехал сюда.
— Да, сэр.
Он не слышал, как Микки и Абрахам ушли. Какое-то время он вообще ничего не слышал, кроме плещущихся волн. Потом до него донесся вой шакала, оживленная беседа семейства стервятников, рассевшихся на пальме дум. И тут же Тесса сказала ему, что сделала бы все снова, будь у нее вторая жизнь, что именно так она и хотела умереть, в Африке: умереть в борьбе с несправедливостью. Он выпил воды, встал, потянулся, направился к следам краски на камне, чтобы быть к ней ближе. Много времени дорога не заняла. Положив руки на следы, он оказывался в восемнадцати дюймах от нее, учитывая толщину автомобильной дверцы. Или расстояние между ними было в два раза большим, если у этой дверцы сидел Арнольд. Он даже хохотнул, вспомнив, сколько ему приходилось тратить усилий, чтобы заставить ее пристегнуться ремнем безопасности. На изобилующих колдобинами африканских дорогах, спорила она из свойственного ей упрямства, лучше обходиться без ремня: тогда тебя не будет подбрасывать, как мешок с картошкой, на каждой паршивой выбоине. От следов краски он спустился вниз, на дно пересохшей речушки, и, сунув руки в карманы, встал рядом с тем местом, где замер сброшенный с дороги джип, представил себе, как бедного Арнольда выволокли из кабины, вышибли из него дух и увезли туда, где его ждала медленная и мучительная смерть.
Затем, человек педантичный, он вернулся к валуну, который использовал вместо стула по прибытии на место, вновь сел и сосредоточился на маленьком синем цветке, очень похожем на флокс, который он посадил в палисаднике своего дома в Найроби. Проблема заключалась в том, что он не мог с уверенностью сказать, рос ли цветок там, где он его видел, или он мысленно перенес его из Найроби, а может, при здравом размышлении, даже с лужайки перед отелем в Швейцарии. Но его интерес к флоре в значительной мере угас. Он более не хотел, чтобы его воспринимали как очень милого человека, который превыше всего ставит флоксы, астры, фризии и гортензии. Джастин как раз размышлял о переменах в его внутреннем мире, когда со стороны берега донесся шум работающего мотора. Сначала что-то грохнуло, словно раздался небольшой взрыв, потом мотор ровно заурчал и урчание начало медленно затухать. «Должно быть, — решил он, — Микки все-таки решил порыбачить. Как истинный рыбак, он прекрасно знал, что на закате самый лучший клев, и не смог устоять перед искушением». Джастин вспомнил свои попытки уговорить Тессу отправиться с ним на рыбалку. Только в результате они не ловили рыбу, а занимались любовью, возможно, поэтому он ее и уговаривал. Джастин еще улыбался, думая о том, что дно маленькой лодки — не самое подходящее место для любовных утех, когда в голову пришла новая идея, связанная с внезапным отъездом Микки. И идея эта не имела никакого отношения к предзакатному клеву.
Микки не из тех, кто меняет свое решение, потакает своим прихотям.
Микки совсем не такой.
Он сразу понял, едва увидев Микки, да и Тесса подтвердила правильность его вывода: верность господину у Микки в крови, вот почему, собственно, он в какой-то момент и спутал его с Мустафой.
Поэтому Микки не мог отправиться на рыбалку.
Но он уплыл. Взял он с собой Абрахама или нет, Джастин сказать не мог. Но Микки уплыл, вместе с лодкой. Уплыл далеко, на другую сторону озера… шум мотора давно уже сошел на нет.
Так почему он уплыл? Кто предложил ему уплыть? Заплатил за то, чтобы он уплыл? Приказал уплыть? Пригрозил, что иначе ему будет худо? Что за сообщение получил Микки, по радио или от кого-то лично, подошедшего к нему человека, может, другого рыбака, если, несмотря на верность, читаемую на его открытом лице, снялся с якоря и уплыл, не получив деньги за сделанную работу? Или Марк Лорбир, этот импульсивный Иуда, чтобы подстраховаться, вновь решил обратиться к своим друзьям? Джастину вроде бы показалось, что он слышит шум еще одного двигателя, на этот раз со стороны дороги. Сумерки быстро сгущались, день переходил в ночь, в такой час водитель проезжающего автомобиля обязательно включил хотя бы подфарники, но этот экономил ресурс лампочек.
У Джастина возникла мысль, возможно, потому, что двигался автомобиль с черепашьей скоростью, что за рулем сидит Хэм, который, как всегда, едет на пять миль медленнее, чем разрешали установленные на дороге знаки. А прибыл он с тем, чтобы сообщить, что все письма, отправленные тетушке-драконше в Милан, благополучно получены и величайшая несправедливость, раскрытая Тессой, будет в самое ближайшее время исправлена, причем по установленным ею правилам: Систему заставят принять необходимые меры. Тут же в голову пришла новая мысль: «Это не автомобиль. Я ошибся. Это маленький самолет». Шум исчез совсем, и Джастин практически убедил себя в том, что сам шум — иллюзия: он слышит шум двигателя джипа Тессы, который вот-вот появится на дороге, Тесса сбежит вниз в сапожках «Мефисто», чтобы поблагодарить его за то, что он продолжил и довел до конца начатое ею дело. Но джип, который он увидел, не принадлежал ни Тессе, ни кому-то из его знакомых. На дороге над ним остановился скорее не джип, а вездеход, но небольшой вездеход для сафари, темно-синий или темно-зеленый, в быстро меркнувшем свете разглядеть цвет не удавалось. И остановился вездеход именно в том месте, где он видел Тессу. И хотя Джастин ждал чего-то подобного после приезда в Найроби и где-то в душе даже хотел, чтобы так оно и вышло, а потому расценил предупреждение Донохью как излишнее, появление вездехода вызвало у него безмерную радость, ощущение завершенности. Он встретился со всеми, кто предал ее: Пеллегрином, Вудроу, Лорбиром. Он переписал заново ее меморандум, пусть и не смог свести воедино отдельные его части, но по-другому не получилось. А теперь ему предстояло разделить с Тессой последний из ее секретов.
Второй вездеход остановился в затылок первому. Он услышал легкие шаги, увидел быстро движущиеся тени. Услышал, как кто-то свистнул на дороге, как сзади послышался ответный свист. Ему показалось, а может, так оно и было, что он уловил запах сигаретного дыма: кто-то курил сигареты «Спортсмен». Темнота вдруг сгустилась, потому что вокруг вспыхнули фонари и самый яркий выхватил его из темноты.
Он услышал шаги, приближающиеся к нему по белому склону.
Авторское послесловие
Первым делом позвольте мне выступить в защиту посольства Англии в Найроби. Это совсем не то место, которое я описал в книге, я там вообще никогда не был. И люди, которых я описал, там не работают, потому что я с ними никогда не встречался и не разговаривал. Пару лет тому назад я виделся с послом, мы выпили имбирного эля на веранде отеля «Норфолк», но ничего больше. Он ничем не напоминает, внешне или внутренне, моего Портера Коулриджа. Что же касается бедного Сэнди Вудроу… что ж, если в английском посольстве в Найроби вообще есть глава «канцелярии», вы можете быть уверены, что ему или ей и в мыслях не придет возжелать жену (или мужа) ближнего своего или уничтожить важные документы. Но такой должности нет. Главы «канцелярии» как в Найроби, так и во многих других посольствах Англии, канули в Лету.
В наши скверные времена, когда адвокаты правят миром, я должен специально на это указать, хотя все вышесказанное — чистая правда. За единственным исключением: ни один персонаж, ни одно учреждение или корпорация, слава богу, упомянутые в романе, не «списаны» с реальных людей или организаций, что бы мы ни думали о Вудроу, Пеллегрине, Лендсбюри, Крике, Куртиссе и его смертоносном холдинге «Три Биз» или концерне «Карел Вита Хадсон», также упоминаемом как «КВХ». Исключение — великий и неповторимый Вольфганг, владелец «Оазиса», личность, навсегда остающаяся в памяти тех, кто хоть раз встречался с ним, поэтому нелепо и пытаться создавать его вымышленный эквивалент. В своей царственной доброте Вольфганг не стал возражать против появления на страницах моего романа.
Нет никакой «Дипраксы», никогда не было и не будет. Мне неизвестен излечивающий туберкулез чудо-препарат, недавно опробованный в Африке или каком-то другом месте, так что при удаче я не проведу остаток жизни в судах или за решеткой, хотя в наши дни случиться может всякое. Но я могу сказать следующее: в результате моих странствий по фармакологическим джунглям я пришел к выводу, что в сравнении с реальной жизнью рассказанная мною история беззлобна, как рождественская сказка.
Переходя от грустного к радостному, позвольте мне тепло поблагодарить тех, кто помогал мне и согласился на упоминание их фамилий, а также тех, кто помогал ничуть не меньше, но имеет веские причины не «светиться».
Тед Юни, много лет изучающий Африку, первым обратил мое внимание на фармакологию, а потом избавил мой текст от нескольких ляпсусов.
Доктор Дэвид Миллер, врач, работавший как в африканских, так и других странах «третьего мира», первым упомянул туберкулез и раскрыл мне глаза на дорогостоящую и изощренную кампанию соблазнения врачей, которую ведут фармакологические корпорации.
Доктор Питер Годфри-Фоссетт, старший преподаватель лондонской Школы гигиены и тропической медицины, помог мне дельными советами, как на начальном этапе, так и при подготовке рукописи.
Артур, человек разносторонний и сын моего американского издателя Джека Джордакгэна, рассказал мне вселяющие ужас истории о том, что ему довелось повидать, работая представителем фармакорпораций в Москве и Восточной Европе. Не пропали втуне и комментарии Джека.
Даниэль Берман, работающий в Женеве в центральном аппарате негосударственной организации «Врачи без границ», обеспечил меня материалами, которые мне пришлось бы собирать полжизни.
«BUKO Pharma-Kampagne» в Билефельде, Германия, — не путать с «Гиппо» в моем романе, — независимая организация, в которой работают здравомыслящие квалифицированные специалисты, ставит целью выявление противоправных действий фармакологической промышленности, особенно на территории стран «третьего мира». Если вы считаете, что они делают полезное дело, пожалуйста, перечислите на их счет какие-то деньги, чтобы они могли продолжить свою деятельность. Поскольку фарма-гиганты продолжают соблазнять и подкупать врачей, выживание «BUKO» приобретает все большее значение. В «BUKO» мне не только помогли. Они настоятельно просили меня подчеркивать достоинства ответственных фармакологических корпораций. Я старался, в меру сил, но мой роман не об этом.
Доктор Пол Хейкок, ветеран транснациональной фармакологической промышленности, и Тони Аллен, много лет проработавший и в Африке, и консультантом фар-макомпаний, весьма помогли мне своими советами, знаниями и юмором, хотя сфере человеческой деятельности, которой они отдали большую часть своей жизни, от меня сильно досталось. То же самое я могу сказать и о гостеприимном Питере, который предпочел остаться в тени.
Я получил неоценимую помощь от нескольких первоклассных специалистов, работавших в ООН. Никто из них не знал, с чем связаны мои вопросы. Тем не менее полагаю, что упоминать их фамилии как минимум бестактно.
Как это ни прискорбно, но я решил не упоминать и людей, которые помогали мне в Кении. Когда я писал книгу, пришло известие о смерти Джона Кайзера, американского священника из Миннесоты, который проработал в Кении тридцать шесть лет. Его тело нашли около озера Найваша, в пятидесяти милях к северо-западу от Найроби. С пулевой раной головы. Неподалеку обнаружили и ружье. Мистер Кайзер много лет критиковал политику кенийского правительства в вопросах соблюдения прав человека, вернее, за отсутствие этих прав. Подобные инциденты могут случиться и в будущем.
В описании злоключений Лары в главе восемнадцатой я опирался на несколько случаев, имевших место быть, в особенности в Северной Америке, когда высококвалифицированные врачи-исследователи позволяли себе выразить несогласие со спонсорами — фармакологическими компаниями и в результате подвергались преследованиям. Вопрос не в том, корректными были их выводы или нет. Речь идет о конфликте совести индивидуума с жадностью корпорации. Об элементарном праве врача на независимое медицинское суждение, об их долге сообщить пациентам, какому они подвергаются риску, проходя прописанный им курс лечения.
И, наконец, если вы вдруг попадете на остров Эльба, пожалуйста, не сочтите за труд посетить прекрасное старое поместье, во владельцы которого я определил Тессу и ее итальянских предков. Называется оно «Ла Кьюза ди Магадзини» и принадлежит семье Форизи. Из винограда, который собирают на виноградниках Форизи, делают красное, розовое и белое вино и ликеры. Из оливок, которые дает их оливковый сад, — масло. На территории поместья есть несколько коттеджей, сдающихся в аренду. Есть там и масляная комната, где можно уединиться в поисках ответов на загадки, которые каждый день задает нам жизнь…
В наши скверные времена, когда адвокаты правят миром, я должен специально на это указать, хотя все вышесказанное — чистая правда. За единственным исключением: ни один персонаж, ни одно учреждение или корпорация, слава богу, упомянутые в романе, не «списаны» с реальных людей или организаций, что бы мы ни думали о Вудроу, Пеллегрине, Лендсбюри, Крике, Куртиссе и его смертоносном холдинге «Три Биз» или концерне «Карел Вита Хадсон», также упоминаемом как «КВХ». Исключение — великий и неповторимый Вольфганг, владелец «Оазиса», личность, навсегда остающаяся в памяти тех, кто хоть раз встречался с ним, поэтому нелепо и пытаться создавать его вымышленный эквивалент. В своей царственной доброте Вольфганг не стал возражать против появления на страницах моего романа.
Нет никакой «Дипраксы», никогда не было и не будет. Мне неизвестен излечивающий туберкулез чудо-препарат, недавно опробованный в Африке или каком-то другом месте, так что при удаче я не проведу остаток жизни в судах или за решеткой, хотя в наши дни случиться может всякое. Но я могу сказать следующее: в результате моих странствий по фармакологическим джунглям я пришел к выводу, что в сравнении с реальной жизнью рассказанная мною история беззлобна, как рождественская сказка.
Переходя от грустного к радостному, позвольте мне тепло поблагодарить тех, кто помогал мне и согласился на упоминание их фамилий, а также тех, кто помогал ничуть не меньше, но имеет веские причины не «светиться».
Тед Юни, много лет изучающий Африку, первым обратил мое внимание на фармакологию, а потом избавил мой текст от нескольких ляпсусов.
Доктор Дэвид Миллер, врач, работавший как в африканских, так и других странах «третьего мира», первым упомянул туберкулез и раскрыл мне глаза на дорогостоящую и изощренную кампанию соблазнения врачей, которую ведут фармакологические корпорации.
Доктор Питер Годфри-Фоссетт, старший преподаватель лондонской Школы гигиены и тропической медицины, помог мне дельными советами, как на начальном этапе, так и при подготовке рукописи.
Артур, человек разносторонний и сын моего американского издателя Джека Джордакгэна, рассказал мне вселяющие ужас истории о том, что ему довелось повидать, работая представителем фармакорпораций в Москве и Восточной Европе. Не пропали втуне и комментарии Джека.
Даниэль Берман, работающий в Женеве в центральном аппарате негосударственной организации «Врачи без границ», обеспечил меня материалами, которые мне пришлось бы собирать полжизни.
«BUKO Pharma-Kampagne» в Билефельде, Германия, — не путать с «Гиппо» в моем романе, — независимая организация, в которой работают здравомыслящие квалифицированные специалисты, ставит целью выявление противоправных действий фармакологической промышленности, особенно на территории стран «третьего мира». Если вы считаете, что они делают полезное дело, пожалуйста, перечислите на их счет какие-то деньги, чтобы они могли продолжить свою деятельность. Поскольку фарма-гиганты продолжают соблазнять и подкупать врачей, выживание «BUKO» приобретает все большее значение. В «BUKO» мне не только помогли. Они настоятельно просили меня подчеркивать достоинства ответственных фармакологических корпораций. Я старался, в меру сил, но мой роман не об этом.
Доктор Пол Хейкок, ветеран транснациональной фармакологической промышленности, и Тони Аллен, много лет проработавший и в Африке, и консультантом фар-макомпаний, весьма помогли мне своими советами, знаниями и юмором, хотя сфере человеческой деятельности, которой они отдали большую часть своей жизни, от меня сильно досталось. То же самое я могу сказать и о гостеприимном Питере, который предпочел остаться в тени.
Я получил неоценимую помощь от нескольких первоклассных специалистов, работавших в ООН. Никто из них не знал, с чем связаны мои вопросы. Тем не менее полагаю, что упоминать их фамилии как минимум бестактно.
Как это ни прискорбно, но я решил не упоминать и людей, которые помогали мне в Кении. Когда я писал книгу, пришло известие о смерти Джона Кайзера, американского священника из Миннесоты, который проработал в Кении тридцать шесть лет. Его тело нашли около озера Найваша, в пятидесяти милях к северо-западу от Найроби. С пулевой раной головы. Неподалеку обнаружили и ружье. Мистер Кайзер много лет критиковал политику кенийского правительства в вопросах соблюдения прав человека, вернее, за отсутствие этих прав. Подобные инциденты могут случиться и в будущем.
В описании злоключений Лары в главе восемнадцатой я опирался на несколько случаев, имевших место быть, в особенности в Северной Америке, когда высококвалифицированные врачи-исследователи позволяли себе выразить несогласие со спонсорами — фармакологическими компаниями и в результате подвергались преследованиям. Вопрос не в том, корректными были их выводы или нет. Речь идет о конфликте совести индивидуума с жадностью корпорации. Об элементарном праве врача на независимое медицинское суждение, об их долге сообщить пациентам, какому они подвергаются риску, проходя прописанный им курс лечения.
И, наконец, если вы вдруг попадете на остров Эльба, пожалуйста, не сочтите за труд посетить прекрасное старое поместье, во владельцы которого я определил Тессу и ее итальянских предков. Называется оно «Ла Кьюза ди Магадзини» и принадлежит семье Форизи. Из винограда, который собирают на виноградниках Форизи, делают красное, розовое и белое вино и ликеры. Из оливок, которые дает их оливковый сад, — масло. На территории поместья есть несколько коттеджей, сдающихся в аренду. Есть там и масляная комната, где можно уединиться в поисках ответов на загадки, которые каждый день задает нам жизнь…