Через несколько дней он нам объявил свое решение»:
С военной точки зрения, решение Гитлера было гениальным. Это был план нового Седана.
Личности, обновляющие методы войны, родятся редко. ОКВ поступили в этом случае как большинство Генеральных Штабов: оно мыслило по готовым образцам, главным образом, придерживаясь германской кампании 1914 г. Образцом послужил, быть может бессознательно, грандиозный фланговый маневр, который чуть было не доставил победу армии Вильгельма. Но теперь ситуация была совершенно иная. Наступление через Бельгию уже не могло быть неожиданностью. Французы сосредотачивали свое внимание не на востоке, а на севере. Лучшие англо-французские части были расположены между морем и крепостью Мобеж. Повторение маневра Шлиффена приводило к фронтальной битве, а не к окружению.
Наоборот, план Гитлера – внезапный прорыв фронта в центре при посредстве наступления через Люксембург – имел все шансы захватить врасплох Французский штаб, который был еще консервативнее, чем германский.
«Иодль и я, – говорит Кайтель, – были поражены и пленены оригинальностью и смелостью стратегического замысла фюрера».
Ни один из германских генералов, – ни в Нюрнберге, ни в другом случае, – не заявил о своем участии в составлении этого плана. Все признавали, что он целиком принадлежал одному Гитлеру.
«Фюрер, – сказал Геринг, – вел войну следующим образом: он давал общие директивы, а потом, когда он получал предложения от главнокомандующих, он их координировал, составлял общий план и комментировал его перед главными исполнителями.
«План кампании на Западе принадлежит исключительно ему. Он советовался с другими, но я должен сказать, что основная стратегическая идея была всецело его. Ему одному пришла в голову мысль прорыва в центре выигрыша всей кампании одной битвой. Он был очень одарен в стратегии.»
«Главный Штаб армии приготовил гораздо более посредственный план фронтальной битвы на Маасе.»
«Гитлеру также принадлежит идея применения парашютистов и воздушного десанта. – впервые в битве у Гента, потом у мостов на Маасе, у Мордрайка, Дортрехта и Роттердама. Он сам разработал операции внезапного захвата канала Альберта и форта Эбен Эмаель».
С самой юности он прилежно и даже страстно изучал великих классиков военного искусства: Мольтке, Шлиффена и, в особенности, Клаузевица. Он проштудировал все знаменитые кампании, в частности походы Фридриха II. Способность к схематизации и ориентации, которою он был наделен в высшей степени, помогла ему из множества деталей схватывать подлинный, простой и вечный смысл битв и кампаний. Он обладал интуицией, этим основным даром стратега. Он, единственный из германских военачальников, имел правильное представление о слабости противников и об упадке военной доктрины. И, наконец, его мощное воображение рисовало ему конкретно, живо и красочно возможности новейшей техники – танков и самолетов.
План Седана, – этот шедевр военного искусства, созданный штатским человеком, – явился зрелым плодом изучения, размышлений и дарования.
Кайтель, Иодль и Геринг дают несколько деталей того плана, который явился развитием идеи Гитлера. Главные силы германской армии были перемещены от Льежа по направлению к Седану. Единственная танковая дивизия, расположенная против Люксембурга, была усилена группой Гудериана и другими соединениями, что вместе составило три с половиной дивизии. Главный удар авиации был перемещен с севера Бельгии на равнину среднего течения Мааса. Несколько раз в течении зимы диспозиция была пересмотрена и переделана, но общий характер изменений был всегда один и от же: усиление центра, района Люксембурга и Седана.
«Мы достигли того, – говорит Иодль, – что к югу от линии Льеж-Намюр располагали в пять раз большими силами, чем к северу от нее». В мае девять танковых дивизий прорвались к Седану и только одна была в Голландии»
Гитлер сам установил конечную цель наступления: Аббевиль. Германские танки, сопровождаемые четырьмя единственными моторизованными пехотными дивизиями, должны были сделать этот пробег без остановки, не заботясь о тех частях, которые следовали за ними.
«Была, – говорит Иодль, – и возможность неудачи. Если б французская армия, не ввязываясь в бои в Бельгии, оставалась на месте и обернулась для контратаки к югу, то вся операция могла бы рухнуть». Гитлер пошел на риск, т.к. находил французскую армию неспособною к маневрам, необходимым для перемены фронта и выигрыша битвы.
Сверх того, он подготовил операцию, которая для своей эпохи явилась революционной. Седьмая дивизия, отборная часть, составленная из фанатиков гитлеровцев, должна была при начале наступления, быть высажена в качестве воздушного десанта у Гента, в центре расположения франко-англо-бельгийских войск. Она должна была овладеть городом, образовать там центр сопротивления и вызвать расстройство и дезорганизацию вражеских сил. До той поры парашютисты были использованы только в Польше и притом только малыми группами. Гитлер рассчитывал на неожиданный эффект, произведенный появлением целой дивизии, падающей с неба. Расчет был правилен. Французское командование никогда еще не стояло перед подобным явлением и в таких размерах.
Но план Гитлера устрашил в первую очередь германских генералов.
«Пришлось, – говорит Иодль, – в несколько приемов укреплять доверие участников». «Один за другим, – рассказывает Геринг, – генералы, вплоть до начальников дивизий, приходили ко мне и просили моего ходатайства перед фюрером об отмене этого плана. Они предсказывали катастрофу, считая французскую армию очень сильной, а генерала Гамелена очень искусным. Я не разделял этого взгляда. Я находил французскую армию чрезвычайно слабой».
Генералы были особенно устрашены быстротой передвижения, предписанной им при переходе равнины северной Франции. Идея пустить танковые дивизии вперед полной скоростью, без поддержки пехотой и артиллерией, казалась им безумной. Странная вещь: подобно своим французским противникам, они не извлекли уроков из Польской кампании, которую сами же выиграли. Их опасения привели к тем же заключениям, что и самонадеянность французского Генерального Штаба. «То, что удалось на востоке, – думали они, – не может повториться на Западе». Им уже представлялось, что они отрезаны от тыла, окружены и погибают.
Несмотря на все неблагоприятные прецеденты, Главный Штаб армии осмелился подать фюреру меморандум. Он просил, по крайней мере, остановку для наступающей армии после перехода ею Мааса, чтобы дать время пехоте присоединиться. Гитлер отверг меморандум.
Он был нетерпелив и нервничал. Он хотел начать наступление, как только армия закончит свои передвижения, чтобы завершить войну еще до Рождества. Великолепная сеть германских автострад позволяла переброску войск с Вислы на Рейн в невероятно короткое время. В начале ноября наступление на Францию должно было начаться, 5 ноября Гитлер подписал приказ, назначающий наступление на 12 ноября.
Этот приказ, так же как и те, о которых будет речь впереди, находится в архивах Нюрнберга. Весь механизм передачи приказа был, согласно требованию Гитлера, настолько гибким, что давал возможность верховному командованию отменять данный приказ и изменять его за несколько часов до вступления в силу.
Дело в том, что для проведения операции наступления Гитлеру нужна была, по крайней мере, неделя хорошей погоды.
«Ежедневно в полдень, – рассказывает Кайтель, – заведующий метеорологическими станциями являлся в кабинет фюрера для доклада. Гитлер принимал решение в зависимости от приносимых ему предсказаний».
Осенью 1939 г. была исключительно дождливой. 7 ноября потоки воды заливали Западную Европу. Приказ от 5 числа был изменен и наступление назначено на три дня раньше, на 9 ноября.
На следующий день предсказания были еще хуже. Приказ был снова отменен.
Наступление назначалось последовательно на 13, 16, 20, 27 и 29 ноября. Наступил декабрь, но погода не улучшалась. Приказы следуют далее: 4, 6, 12, 27 декабря, с примечаниями Иодля и Кайтеля: «Войскам оставаться в убежищах».
Метеорологи торжествовали над стратегией. До сих пор ничто не противилось проектам Гитлера. Теперь впервые он встретил противника: небо. И небо побеждало.
Эта осень 1939 г., казавшаяся нам такой спокойной, была полна нависшей неотвратимой угрозой, которую только дурная погода временно отвращала.
Однако, время это не было потеряно для Германии. Военные заводы спешно пополняли недостающее вооружение. Новые рекруты обучались. Новые дивизии создавались с такой быстротой, что французская разведка была совершенно сбита с толку.
Гитлер кипел от нетерпения и ярости. Он становился опасным даже для своего окружения. Ученый метеоролог входил в его кабинет на цыпочках, чувствуя себя виновным за поведение неба.
Наконец, 9 января, он появился с сияющим лицом: погода улучшалась.
Зима наступила сразу, морозная и суровая. Но холод не был врагом Гитлера. Наоборот: он разогнал туманы, сковал реки и укрепил мягкую землю. Сверх того, он запрятал французскую армию в ее хорошо натопленные зимние квартиры.
11 января ОКВ выпустило следующий приказ за подписью маршала Кайтеля:
«Фюрер и Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами, после совещания с главнокомандующими авиации и армии и с начальником Главного Штаба, отдал 10 января следующий приказ:
«День – А и час – Z.
«День А – среда 17 января 1940 г.
«Час Z – 15 минут после восхода солнца в Аахене, т.е. 8.16 утра.
«Пароль – „Рейн“ или „Эльба“ – будет дан, в зависимости от атмосферных условий, не позднее дня А. 1, в 23 часа».
Пароль «Рейн» означал наступление. Пароль «Эльба» означал отсрочку.
Итак Гитлер решил начать общее наступление на западном фронте 17 января 1940 г., в середине зимы. Мороз ликвидировал невыгоды дождя и грязи, но оставалась еще невыгода коротких дней. Самолеты «Штука» и танки, очевидно, не могли дать в эти дни того, на что они были способны в ясные утра и долгие вечера мая месяца. Но, с другой стороны, кто мог предсказать последствия нападения на армию, расположенную на зимних квартирах и бегства гражданского населения по обледеневшим дорогам?
Простой случай избавил Францию от этого испытания.
12 января германский разведывательный самолет произвел в Бельгии вынужденную посадку. На нем летел офицер, имевший при себе секретные документы и карты, на которых были нанесены будущие движения 6-ой армии и операции 7-й дивизии – воздушного десанта над Гентом. Слишком уверенный в своих моторах, Главный Штаб совершил безумную неосторожность, доверив случайностям полета над нейтральной страной документы, раскрывавшие все его замыслы.
Гнев Гитлера был неописуем. «Это была, – говорит Кайтель, – самая страшная гроза, какую я когда либо видел». С пеной у рта фюрер колотил кулаками по стенам, изрыгал ужасные проклятия бездарному и предательскому Главному Штабу. Надвинулась тень смертной казни.
Потом он собрал генералов и анализировал ситуацию.
«Мы не знали, – говорит Геринг, – имели ли летчики время уничтожить документы и карты. То есть мы не знали, известны ли бельгийцам, а следовательно и французам планы нашего наступления. Благоразумие требовало предполагать наихудшую версию и допустить, что планы стали известны. В этом случае два решения были возможны: наступать немедленно, раньше, чем неприятель успеет принять контрмеры, или отложить наступление с тем, чтобы переделать ту часть плана, которая могла попасть в руки неприятеля».
Поставленный в необходимость выбирать между риском и благоразумием, Гитлер колебался.
Он призвал снова своего ученого метеоролога и спросил его, может ли он ему гарантировать неделю хорошей погоды.
Этот бедняга, подавленный ответственностью, которая на него возлагалась, глотал слюну. «Мой фюрер, – сказал он, наконец, заикаясь, – в это время года я не могу Вам гарантировать абсолютную уверенность».
Этот ответ разрешил проблему.
«Господа, – сказал Гитлер, – мы подождем весны».
Добавим следующее:
Летчики, упавшие в Бельгии, не уничтожили документов. Они были захвачены бельгийцами, которые их отослали во французский штаб.
Штаб заподозрил ловушку.
Планы германского нападения, свалившиеся с неба, показались подозрительными. Дерзость замыслов, которую проявляли планы, была так необычна, что с трудом могла быть принята в серьез. Наконец, наступление в разгар зимы, когда камни трескались от мороза, было просто невероятно.
Цель немцев была ясна. Они пытались сбить французов с толку и спровоцировать: завлечь их в Бельгию, чтобы заставить первыми нарушить нейтралитет ее.
Мы, французы, сотни раз недооценивали маккиавелизм Гитлера. Но в этот раз мы приписали его фюреру напрасно.
Меры предосторожности были приняты, но без всякой уверенности в их необходимость. И когда день 17 января прошел так же тускло и незаметно, как и предыдущие 135 дней войны, скептики имели полное основание сказать:
Вот видите, это был только трюк!
VIII. Операция в Норвегии была «Войной Гитлера»
С военной точки зрения, решение Гитлера было гениальным. Это был план нового Седана.
Личности, обновляющие методы войны, родятся редко. ОКВ поступили в этом случае как большинство Генеральных Штабов: оно мыслило по готовым образцам, главным образом, придерживаясь германской кампании 1914 г. Образцом послужил, быть может бессознательно, грандиозный фланговый маневр, который чуть было не доставил победу армии Вильгельма. Но теперь ситуация была совершенно иная. Наступление через Бельгию уже не могло быть неожиданностью. Французы сосредотачивали свое внимание не на востоке, а на севере. Лучшие англо-французские части были расположены между морем и крепостью Мобеж. Повторение маневра Шлиффена приводило к фронтальной битве, а не к окружению.
Наоборот, план Гитлера – внезапный прорыв фронта в центре при посредстве наступления через Люксембург – имел все шансы захватить врасплох Французский штаб, который был еще консервативнее, чем германский.
«Иодль и я, – говорит Кайтель, – были поражены и пленены оригинальностью и смелостью стратегического замысла фюрера».
Ни один из германских генералов, – ни в Нюрнберге, ни в другом случае, – не заявил о своем участии в составлении этого плана. Все признавали, что он целиком принадлежал одному Гитлеру.
«Фюрер, – сказал Геринг, – вел войну следующим образом: он давал общие директивы, а потом, когда он получал предложения от главнокомандующих, он их координировал, составлял общий план и комментировал его перед главными исполнителями.
«План кампании на Западе принадлежит исключительно ему. Он советовался с другими, но я должен сказать, что основная стратегическая идея была всецело его. Ему одному пришла в голову мысль прорыва в центре выигрыша всей кампании одной битвой. Он был очень одарен в стратегии.»
«Главный Штаб армии приготовил гораздо более посредственный план фронтальной битвы на Маасе.»
«Гитлеру также принадлежит идея применения парашютистов и воздушного десанта. – впервые в битве у Гента, потом у мостов на Маасе, у Мордрайка, Дортрехта и Роттердама. Он сам разработал операции внезапного захвата канала Альберта и форта Эбен Эмаель».
С самой юности он прилежно и даже страстно изучал великих классиков военного искусства: Мольтке, Шлиффена и, в особенности, Клаузевица. Он проштудировал все знаменитые кампании, в частности походы Фридриха II. Способность к схематизации и ориентации, которою он был наделен в высшей степени, помогла ему из множества деталей схватывать подлинный, простой и вечный смысл битв и кампаний. Он обладал интуицией, этим основным даром стратега. Он, единственный из германских военачальников, имел правильное представление о слабости противников и об упадке военной доктрины. И, наконец, его мощное воображение рисовало ему конкретно, живо и красочно возможности новейшей техники – танков и самолетов.
План Седана, – этот шедевр военного искусства, созданный штатским человеком, – явился зрелым плодом изучения, размышлений и дарования.
Кайтель, Иодль и Геринг дают несколько деталей того плана, который явился развитием идеи Гитлера. Главные силы германской армии были перемещены от Льежа по направлению к Седану. Единственная танковая дивизия, расположенная против Люксембурга, была усилена группой Гудериана и другими соединениями, что вместе составило три с половиной дивизии. Главный удар авиации был перемещен с севера Бельгии на равнину среднего течения Мааса. Несколько раз в течении зимы диспозиция была пересмотрена и переделана, но общий характер изменений был всегда один и от же: усиление центра, района Люксембурга и Седана.
«Мы достигли того, – говорит Иодль, – что к югу от линии Льеж-Намюр располагали в пять раз большими силами, чем к северу от нее». В мае девять танковых дивизий прорвались к Седану и только одна была в Голландии»
Гитлер сам установил конечную цель наступления: Аббевиль. Германские танки, сопровождаемые четырьмя единственными моторизованными пехотными дивизиями, должны были сделать этот пробег без остановки, не заботясь о тех частях, которые следовали за ними.
«Была, – говорит Иодль, – и возможность неудачи. Если б французская армия, не ввязываясь в бои в Бельгии, оставалась на месте и обернулась для контратаки к югу, то вся операция могла бы рухнуть». Гитлер пошел на риск, т.к. находил французскую армию неспособною к маневрам, необходимым для перемены фронта и выигрыша битвы.
Сверх того, он подготовил операцию, которая для своей эпохи явилась революционной. Седьмая дивизия, отборная часть, составленная из фанатиков гитлеровцев, должна была при начале наступления, быть высажена в качестве воздушного десанта у Гента, в центре расположения франко-англо-бельгийских войск. Она должна была овладеть городом, образовать там центр сопротивления и вызвать расстройство и дезорганизацию вражеских сил. До той поры парашютисты были использованы только в Польше и притом только малыми группами. Гитлер рассчитывал на неожиданный эффект, произведенный появлением целой дивизии, падающей с неба. Расчет был правилен. Французское командование никогда еще не стояло перед подобным явлением и в таких размерах.
Но план Гитлера устрашил в первую очередь германских генералов.
«Пришлось, – говорит Иодль, – в несколько приемов укреплять доверие участников». «Один за другим, – рассказывает Геринг, – генералы, вплоть до начальников дивизий, приходили ко мне и просили моего ходатайства перед фюрером об отмене этого плана. Они предсказывали катастрофу, считая французскую армию очень сильной, а генерала Гамелена очень искусным. Я не разделял этого взгляда. Я находил французскую армию чрезвычайно слабой».
Генералы были особенно устрашены быстротой передвижения, предписанной им при переходе равнины северной Франции. Идея пустить танковые дивизии вперед полной скоростью, без поддержки пехотой и артиллерией, казалась им безумной. Странная вещь: подобно своим французским противникам, они не извлекли уроков из Польской кампании, которую сами же выиграли. Их опасения привели к тем же заключениям, что и самонадеянность французского Генерального Штаба. «То, что удалось на востоке, – думали они, – не может повториться на Западе». Им уже представлялось, что они отрезаны от тыла, окружены и погибают.
Несмотря на все неблагоприятные прецеденты, Главный Штаб армии осмелился подать фюреру меморандум. Он просил, по крайней мере, остановку для наступающей армии после перехода ею Мааса, чтобы дать время пехоте присоединиться. Гитлер отверг меморандум.
Он был нетерпелив и нервничал. Он хотел начать наступление, как только армия закончит свои передвижения, чтобы завершить войну еще до Рождества. Великолепная сеть германских автострад позволяла переброску войск с Вислы на Рейн в невероятно короткое время. В начале ноября наступление на Францию должно было начаться, 5 ноября Гитлер подписал приказ, назначающий наступление на 12 ноября.
Этот приказ, так же как и те, о которых будет речь впереди, находится в архивах Нюрнберга. Весь механизм передачи приказа был, согласно требованию Гитлера, настолько гибким, что давал возможность верховному командованию отменять данный приказ и изменять его за несколько часов до вступления в силу.
Дело в том, что для проведения операции наступления Гитлеру нужна была, по крайней мере, неделя хорошей погоды.
«Ежедневно в полдень, – рассказывает Кайтель, – заведующий метеорологическими станциями являлся в кабинет фюрера для доклада. Гитлер принимал решение в зависимости от приносимых ему предсказаний».
Осенью 1939 г. была исключительно дождливой. 7 ноября потоки воды заливали Западную Европу. Приказ от 5 числа был изменен и наступление назначено на три дня раньше, на 9 ноября.
На следующий день предсказания были еще хуже. Приказ был снова отменен.
Наступление назначалось последовательно на 13, 16, 20, 27 и 29 ноября. Наступил декабрь, но погода не улучшалась. Приказы следуют далее: 4, 6, 12, 27 декабря, с примечаниями Иодля и Кайтеля: «Войскам оставаться в убежищах».
Метеорологи торжествовали над стратегией. До сих пор ничто не противилось проектам Гитлера. Теперь впервые он встретил противника: небо. И небо побеждало.
Эта осень 1939 г., казавшаяся нам такой спокойной, была полна нависшей неотвратимой угрозой, которую только дурная погода временно отвращала.
Однако, время это не было потеряно для Германии. Военные заводы спешно пополняли недостающее вооружение. Новые рекруты обучались. Новые дивизии создавались с такой быстротой, что французская разведка была совершенно сбита с толку.
Гитлер кипел от нетерпения и ярости. Он становился опасным даже для своего окружения. Ученый метеоролог входил в его кабинет на цыпочках, чувствуя себя виновным за поведение неба.
Наконец, 9 января, он появился с сияющим лицом: погода улучшалась.
Зима наступила сразу, морозная и суровая. Но холод не был врагом Гитлера. Наоборот: он разогнал туманы, сковал реки и укрепил мягкую землю. Сверх того, он запрятал французскую армию в ее хорошо натопленные зимние квартиры.
11 января ОКВ выпустило следующий приказ за подписью маршала Кайтеля:
«Фюрер и Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами, после совещания с главнокомандующими авиации и армии и с начальником Главного Штаба, отдал 10 января следующий приказ:
«День – А и час – Z.
«День А – среда 17 января 1940 г.
«Час Z – 15 минут после восхода солнца в Аахене, т.е. 8.16 утра.
«Пароль – „Рейн“ или „Эльба“ – будет дан, в зависимости от атмосферных условий, не позднее дня А. 1, в 23 часа».
Пароль «Рейн» означал наступление. Пароль «Эльба» означал отсрочку.
Итак Гитлер решил начать общее наступление на западном фронте 17 января 1940 г., в середине зимы. Мороз ликвидировал невыгоды дождя и грязи, но оставалась еще невыгода коротких дней. Самолеты «Штука» и танки, очевидно, не могли дать в эти дни того, на что они были способны в ясные утра и долгие вечера мая месяца. Но, с другой стороны, кто мог предсказать последствия нападения на армию, расположенную на зимних квартирах и бегства гражданского населения по обледеневшим дорогам?
Простой случай избавил Францию от этого испытания.
12 января германский разведывательный самолет произвел в Бельгии вынужденную посадку. На нем летел офицер, имевший при себе секретные документы и карты, на которых были нанесены будущие движения 6-ой армии и операции 7-й дивизии – воздушного десанта над Гентом. Слишком уверенный в своих моторах, Главный Штаб совершил безумную неосторожность, доверив случайностям полета над нейтральной страной документы, раскрывавшие все его замыслы.
Гнев Гитлера был неописуем. «Это была, – говорит Кайтель, – самая страшная гроза, какую я когда либо видел». С пеной у рта фюрер колотил кулаками по стенам, изрыгал ужасные проклятия бездарному и предательскому Главному Штабу. Надвинулась тень смертной казни.
Потом он собрал генералов и анализировал ситуацию.
«Мы не знали, – говорит Геринг, – имели ли летчики время уничтожить документы и карты. То есть мы не знали, известны ли бельгийцам, а следовательно и французам планы нашего наступления. Благоразумие требовало предполагать наихудшую версию и допустить, что планы стали известны. В этом случае два решения были возможны: наступать немедленно, раньше, чем неприятель успеет принять контрмеры, или отложить наступление с тем, чтобы переделать ту часть плана, которая могла попасть в руки неприятеля».
Поставленный в необходимость выбирать между риском и благоразумием, Гитлер колебался.
Он призвал снова своего ученого метеоролога и спросил его, может ли он ему гарантировать неделю хорошей погоды.
Этот бедняга, подавленный ответственностью, которая на него возлагалась, глотал слюну. «Мой фюрер, – сказал он, наконец, заикаясь, – в это время года я не могу Вам гарантировать абсолютную уверенность».
Этот ответ разрешил проблему.
«Господа, – сказал Гитлер, – мы подождем весны».
* * *
Добавим следующее:
Летчики, упавшие в Бельгии, не уничтожили документов. Они были захвачены бельгийцами, которые их отослали во французский штаб.
Штаб заподозрил ловушку.
Планы германского нападения, свалившиеся с неба, показались подозрительными. Дерзость замыслов, которую проявляли планы, была так необычна, что с трудом могла быть принята в серьез. Наконец, наступление в разгар зимы, когда камни трескались от мороза, было просто невероятно.
Цель немцев была ясна. Они пытались сбить французов с толку и спровоцировать: завлечь их в Бельгию, чтобы заставить первыми нарушить нейтралитет ее.
Мы, французы, сотни раз недооценивали маккиавелизм Гитлера. Но в этот раз мы приписали его фюреру напрасно.
Меры предосторожности были приняты, но без всякой уверенности в их необходимость. И когда день 17 января прошел так же тускло и незаметно, как и предыдущие 135 дней войны, скептики имели полное основание сказать:
Вот видите, это был только трюк!
VIII. Операция в Норвегии была «Войной Гитлера»
20 февраля 1940 г. Гитлер вызвал из Кобленца в Берлин генерала фон-Фалькенгорста, командира 21-го армейского корпуса.
«Я не имел никакого понятия, – рассказал Фалькенгорст в Нюрнберге – о причинах моего вызова. Я явился в Канцелярию 21 февраля и в 11 часов я был принят Гитлером. Тут же были Кайтель и Иодль.
В 1918 году я принимал участие в высадке в Финляндии. Гитлер напомнил мне это и сказал: «садитесь и расскажите, как это там было».
Через несколько минут фюрер прервал меня и подвел к столу, на котором были разложены карты. «Я имею в виду, – сказал он мне, – нечто подобное: оккупацию Норвегии, так как я имею сведения, что англичане намереваются высадиться там и я хочу их предупредить».
Потом, расхаживая взад и вперед по кабинету, он изложил мне свои доводы. «Оккупация Норвегии англичанами, – сказал он мне, – была бы стратегическим маневром, который открыл бы им доступ в Балтийское море, где у нас нет ни войск, ни побережных укреплений. Наш успех в Польше и наши будущие успехи на Западе были бы этим маневром сведены на нет, так как неприятель был бы в состоянии произвести высадку в тылу, двинуться на Берлин и разрезать Германию пополам.
С другой стороны, – продолжал Гитлер, – оккупация Норвегии нами обеспечит свободу передвижения нашего флота из Вильгельмсгафена и облегчит доставку в Германию железной руды из Швеции».
Фюрер настаивал со все возрастающей силой на важности экспедиции. «Это важно для ведения войны… это необходимо… это имеет решающее значение…».
«Наконец он заявил мне: „Я поручаю вам начальствование экспедицией“.
«Фалькенгорст, – говорит Иодль, – принял назначение с радостью. Он был рекомендован Гитлеру Кайтелем. Гитлер сказал на это: „Я его не знаю, но я позову его и поговорю с ним часок, чтобы составить о нем понятие“.
Фалькенгорст ему понравился. Гитлер отпустил его и просил снова придти после обеда для обсуждения некоторых деталей. Идя по Вильгельмштрассе, Фалькенгорст вспомнил, что он ничего не знает о Норвегии, в которой никогда не бывал. Он зашел в книжный магазин и купил путеводитель по Норвегии.
До пяти часов дня, – рассказывает он, – я изучал очертания берегов, прибрежные города и пути сообщения».
Забавное совпадение: в то же самое время автор этой книги во втором Бюро французского G.Q.G. получил в свое заведывание север Европы. Он нашел свои папки пустыми – Главный Штаб никогда не предвидел операций в Скандинавии; и ему тоже пришлось прибегнуть к Бедекеру, чтобы получить первоначальные сведения об этих странах.
В 5 часов Фалькенгорст уже снова был у стола с картами в обществе Гитлера, Кайтеля и Иодля. Гитлер сообщил ему, что план операции разработан ОКВ. Экспедиционный корпус должен был состоять из пяти дивизий. Высадка – только в портах. Дело шло только о занятии побережья, но отнюдь не о завоевании страны и не о войне против норвежского народа.
Гитлер, по словам Фалькенгорста, непрестанно повторял свои опасения, что англичане могут его опередить. Он неоднократно напоминал о необходимости строжайшего секрета и распорядился, чтобы Фалькенгорст с ближайшими офицерами был помещен в Военном Министерстве под специальной охраной. Условное обозначение высадки в Норвегии было «Везерюбунг» (занятия на Везере).
Об этих «занятиях на Везере» дневник Иодля содержит несколько упоминаний. Приготовления начались 5 февраля. 26-го Гитлер поручил генералу Варлимонту исследовать два варианта: согласно одному «занятия на Везере» должны начаться после выполнения «желтого плана», т.е. после нападения на Францию; согласно второму они должны были произойти до «желтого плана». 3 марта он принял решение; сперва занятия на Везере. В календаре завоеваний Норвегия становилась впереди Франции.
Фалькенгорст, как корректный службист, счел необходимым доложить, о порученной ему миссии своему прямому начальнику – маршалу Браухичу. Маршал ответил, что его роль, очевидно, сводится к тому, чтобы, выделить и экипировать эти пять дивизий. «В то время, – сказал он, – как сотня офицеров авиации уже была опрошена по этому вопросу, мне еще не оказали чести спросить моего мнения». Гальдер, начальник Главного Штаба, дал такой же ответ.
Иодль в своем дневнике отмечает, что Браухич наконец вспылил: «Фельдмаршал в ярости, так как до сих пор еще не спросили его совета». Наконец, 5 марта он был приглашен на совещание, во время которого он резко критиковал все предположения, какие ему были сообщены.
20 марта Фалькенгорст доложил, что все приготовления закончены.
Гитлер прождал еще несколько дней. Он искал, – говорит Иодль, – предлога». Наконец он назначил день высадки на 9 апреля.
Это была опасная, щекотливая и трудная операция. Английский флот сторожил моря. Посылка кораблей в столь отдаленные порты, как Берген, Трондхейм и особенно Нарвик, казалась дерзкой авантюрой. Моряки дрожали Адмирал Редер тщетно просил об отсрочке операции и о том, чтобы сна последовала за сухопутной кампанией на Западе, «Морские офицеры, – пишет Иодль в своем дневнике, – вялы и нуждаются в подбодрении».
Первоначальная идея послать все суда одним караваном была оставлена. Это было бы вызовом судьбе. Было установлено, что войска будут переправлены по мере возможности на военных кораблях.которые пойдут по одиночке, стараясь незамеченными проскользнуть на север. Завоевание Норвегии подготовлялось на подобие кражи со взломом.
Нарвик в особенности озабочивал из-за своей отдаленности. Для него было приготовлено десять истребителей, низких быстроходных судов, набитых войсками и снаряжением Но они должны были проплыть вдоль всего берега Норвегии под носом у английских ищеек.
При холодном расчете выходило не более одного шанса против десяти за то, что удастся обмануть бдительность неприятеля. Этим и объяснялась тревога моряков.
1 апреля Гитлер собрал в Берлине всех старших офицеров экспедиции. Он их расставил перед огромными, специально изготовленными планами, каждого на его участок. Затем он заставил их повторить до мельчайших деталей их задачи на месте высадки. Он обсуждал с ними все действия вплоть до мелочей «Он углублялся, – говорит Фалькенгорст, – настолько, что хотел знать, высадится ли такая-то часть правее или левее такого-то объекта на берегу. Это была целиком его идея, его план, его воля». Эта репетиция, начатая в 11 часов утра, закончилась только в 7 часов вечера.
Установление точного момента высадки потребовало большого предварительного изучения. Метеорологи – их роль в течении всей войны была огромна и крайне ответственна – изготовили тщательный и подробный доклад. 9 апреля было выбрано потому, что к этому дню на широте Нарвика уже прекращаются северные сияния, которых Гитлер очень опасался.
2 апреля, в три часа ночи, первый корабль – истребитель, предназначенный для Нарвика, – вышел в море.
Вся последующая неделя была полна тревоги. Море постепенно наполнялось германскими судами и опасность быть открытыми все возрастала. 3 апреля шведское правительство было обеспокоено скоплением вооруженных сил в Штетине. 5-го апреля адмирал Редер получил донесение, что английская подводная лодка по-видимому опознала одно из судов экспедиции. 8-го апреля англичане начали ставить мины в территориальных водах Норвегии.
ОКВ решило, что тайна уже открыта.
Но она не была открыта. Союзникам не хватило бдительности. И Адольф Гитлер выиграл свой единственный шанс, шанс авантюриста.
Известие о высадке в Норвегии поразило весь мир. Особенно невероятным казалось присутствие десяти германских истребителей, наполненных войсками, перед Нарвиком, в 500 километрах севернее полярного круга. Британское Адмиралтейство было уверено вначале, что произошла путаница имен и что дело идет о Ларвике возле Осло.
«Войска, – рассказывает Фалькенгорст, – получили специальные указания по поводу Норвегии. Им прочли краткую характеристику норвежского народа: он любит, – говорилось там, – свободу и надо считаться с этим чувством. Норвежцев не следует обижать и надо им объяснить, что Германия хочет лишь охранять берега от англичан». Далее шла выдержка из Гаагской конвенции о воспрещении грабежей, установления о реквизициях и так далее.
Идеей Гитлера было заставить завоеванные народы принять свое завоевание и признать его. В тот самый момент, когда германские войска переходили границы или вступали на берег, германские посланники в Дании и в Норвегии входили к главам местных правительств и предлагали им признать совершившийся факт и согласиться с ним. Эта дипломатия имела успех в Копенгагене и потерпела неудачу в Осло.
«Причиной неудачи, – говорит Фалькенгорст, – было требование Гитлера, который хотел навязать норвежскому правительству Квислинга. Когда я прибыл в Осло 10 апреля в 5 ч. дня, наш посланник Брауэр скачал мне, что он предполагает посоветовать фюреру отказаться от требования Квислинга. Я согласился. Брауэр телефонировал в Берлин, и в ответ, через несколько дней, был освобожден от своих полномочий».
Норвегия защищалась. Чувства Гитлера к этому народу, который так странно любил свою свободу, тотчас же изменились.
Он послал в Осло своего гауляйтера из Эссена, Тербовена, «старого борца», т.е. человека из низов общества. «По мнению фюрера, – пишет в дневнике Иодль, – роль дипломатии кончена и теперь на смену приходит сила».
Кайтель добавляет: «С населением поступали не достаточно энергично».
Высадка английских войск в Андальснес, быстрое продвижение их к Гудбрансдалю и появление их в Лилиенграммер поразили немцев. Хотя бои скоро обернулись в пользу Германии, тем не менее Гитлер был встревожен. Историограф Иодль отмечает это изо дня в день. «Фюрер нервничает… Фюрер беспокоен…». Когда, 30 апреля, он узнал о соединении войск, высадившихся в Трондгейме, с частями, продвинувшимися с юга, он выказал, по словам Иодля, безмерную радость. Кампания в южной Норвегии была закончена. В числе захваченных трофеев оказался архив одной английской бригады, в котором нашлись доказательства того, что немцы только едва опередили англичан в Норвегии: среди захваченных бумаг оказался план размещения английских войск в Ставангере и сообщения о том, что английский десантный флот уже был в море, когда британское Адмиралтейство узнало о высадке немцев. Всего каких нибудь три дня сыграли решающею роль в борьбе за Норвегию.
Оставался Нарвик.
Там дело оборачивалось плохо. Десять истребителей, укрывшихся в фиорде Лофотен, были расстреляны английским броненосцем «Уойрспайт», ветераном Ютландского боя (1917), который через 23 года таким образом отомстил Германии за ложное сведение о его гибели во время знаменитого сражения; 6-я норвежская дивизия была полностью мобилизована. Английские войска, французские альпийские стрелки, батальоны иностранного легиона, польские части – все это высадилось вокруг Нарвика и осаждало его со всех сторон. Гитлер думал, что в Норвегии дело проиграно.
«14 апреля, – говорит Иодль, – он хотел передать генералу Дитлю приказание отступать к югу. Я доказывал невозможность этого маневра в крутых горах. Вызвали из Иннсбрука профессора, знавшего норвежские горы. Он полностью подтвердил мое мнение. Тогда фюрер надумал эвакуацию морским путем, но он убедился, что это было бы верной гибелью всего отряда Дитля. 17 апреля оп послал ему приказ держаться до последней возможности».
Фалькенгорст со своей стороны рассказывает следующее:
«Положение группы Дитля становилось трудным. Гибель десяти истребителей и смерть командовавшего ими капитана Бонте произошли вследствие небрежности моряков. Я настаивал, чтобы флотилия предприняла активные действия, но моряки подчинялись только адмиралу Редеру и кроме того им не хватало отваги. Транспортные суда не могли подойти к Нарвику. Питание и снаряжение доставлялось Дитлю только по воздуху. Условия местности и туманы значительно затрудняли всякие действия и вызывали значительные потери материала. Дитль оказался прижатым к шведской границе.
В начале июня я предпринял сухопутную экспедицию, чтобы облегчить его положение. Горные войска соорудили цепь питательных пунктов, которые они со всей возможной скоростью продвигали к северу. Это был скорее альпинизм, чем военная операция, нечто подобное восхождению на недоступные вершины».
«Я не имел никакого понятия, – рассказал Фалькенгорст в Нюрнберге – о причинах моего вызова. Я явился в Канцелярию 21 февраля и в 11 часов я был принят Гитлером. Тут же были Кайтель и Иодль.
В 1918 году я принимал участие в высадке в Финляндии. Гитлер напомнил мне это и сказал: «садитесь и расскажите, как это там было».
Через несколько минут фюрер прервал меня и подвел к столу, на котором были разложены карты. «Я имею в виду, – сказал он мне, – нечто подобное: оккупацию Норвегии, так как я имею сведения, что англичане намереваются высадиться там и я хочу их предупредить».
Потом, расхаживая взад и вперед по кабинету, он изложил мне свои доводы. «Оккупация Норвегии англичанами, – сказал он мне, – была бы стратегическим маневром, который открыл бы им доступ в Балтийское море, где у нас нет ни войск, ни побережных укреплений. Наш успех в Польше и наши будущие успехи на Западе были бы этим маневром сведены на нет, так как неприятель был бы в состоянии произвести высадку в тылу, двинуться на Берлин и разрезать Германию пополам.
С другой стороны, – продолжал Гитлер, – оккупация Норвегии нами обеспечит свободу передвижения нашего флота из Вильгельмсгафена и облегчит доставку в Германию железной руды из Швеции».
Фюрер настаивал со все возрастающей силой на важности экспедиции. «Это важно для ведения войны… это необходимо… это имеет решающее значение…».
«Наконец он заявил мне: „Я поручаю вам начальствование экспедицией“.
«Фалькенгорст, – говорит Иодль, – принял назначение с радостью. Он был рекомендован Гитлеру Кайтелем. Гитлер сказал на это: „Я его не знаю, но я позову его и поговорю с ним часок, чтобы составить о нем понятие“.
Фалькенгорст ему понравился. Гитлер отпустил его и просил снова придти после обеда для обсуждения некоторых деталей. Идя по Вильгельмштрассе, Фалькенгорст вспомнил, что он ничего не знает о Норвегии, в которой никогда не бывал. Он зашел в книжный магазин и купил путеводитель по Норвегии.
До пяти часов дня, – рассказывает он, – я изучал очертания берегов, прибрежные города и пути сообщения».
Забавное совпадение: в то же самое время автор этой книги во втором Бюро французского G.Q.G. получил в свое заведывание север Европы. Он нашел свои папки пустыми – Главный Штаб никогда не предвидел операций в Скандинавии; и ему тоже пришлось прибегнуть к Бедекеру, чтобы получить первоначальные сведения об этих странах.
В 5 часов Фалькенгорст уже снова был у стола с картами в обществе Гитлера, Кайтеля и Иодля. Гитлер сообщил ему, что план операции разработан ОКВ. Экспедиционный корпус должен был состоять из пяти дивизий. Высадка – только в портах. Дело шло только о занятии побережья, но отнюдь не о завоевании страны и не о войне против норвежского народа.
Гитлер, по словам Фалькенгорста, непрестанно повторял свои опасения, что англичане могут его опередить. Он неоднократно напоминал о необходимости строжайшего секрета и распорядился, чтобы Фалькенгорст с ближайшими офицерами был помещен в Военном Министерстве под специальной охраной. Условное обозначение высадки в Норвегии было «Везерюбунг» (занятия на Везере).
Об этих «занятиях на Везере» дневник Иодля содержит несколько упоминаний. Приготовления начались 5 февраля. 26-го Гитлер поручил генералу Варлимонту исследовать два варианта: согласно одному «занятия на Везере» должны начаться после выполнения «желтого плана», т.е. после нападения на Францию; согласно второму они должны были произойти до «желтого плана». 3 марта он принял решение; сперва занятия на Везере. В календаре завоеваний Норвегия становилась впереди Франции.
Фалькенгорст, как корректный службист, счел необходимым доложить, о порученной ему миссии своему прямому начальнику – маршалу Браухичу. Маршал ответил, что его роль, очевидно, сводится к тому, чтобы, выделить и экипировать эти пять дивизий. «В то время, – сказал он, – как сотня офицеров авиации уже была опрошена по этому вопросу, мне еще не оказали чести спросить моего мнения». Гальдер, начальник Главного Штаба, дал такой же ответ.
Иодль в своем дневнике отмечает, что Браухич наконец вспылил: «Фельдмаршал в ярости, так как до сих пор еще не спросили его совета». Наконец, 5 марта он был приглашен на совещание, во время которого он резко критиковал все предположения, какие ему были сообщены.
20 марта Фалькенгорст доложил, что все приготовления закончены.
Гитлер прождал еще несколько дней. Он искал, – говорит Иодль, – предлога». Наконец он назначил день высадки на 9 апреля.
Это была опасная, щекотливая и трудная операция. Английский флот сторожил моря. Посылка кораблей в столь отдаленные порты, как Берген, Трондхейм и особенно Нарвик, казалась дерзкой авантюрой. Моряки дрожали Адмирал Редер тщетно просил об отсрочке операции и о том, чтобы сна последовала за сухопутной кампанией на Западе, «Морские офицеры, – пишет Иодль в своем дневнике, – вялы и нуждаются в подбодрении».
Первоначальная идея послать все суда одним караваном была оставлена. Это было бы вызовом судьбе. Было установлено, что войска будут переправлены по мере возможности на военных кораблях.которые пойдут по одиночке, стараясь незамеченными проскользнуть на север. Завоевание Норвегии подготовлялось на подобие кражи со взломом.
Нарвик в особенности озабочивал из-за своей отдаленности. Для него было приготовлено десять истребителей, низких быстроходных судов, набитых войсками и снаряжением Но они должны были проплыть вдоль всего берега Норвегии под носом у английских ищеек.
При холодном расчете выходило не более одного шанса против десяти за то, что удастся обмануть бдительность неприятеля. Этим и объяснялась тревога моряков.
1 апреля Гитлер собрал в Берлине всех старших офицеров экспедиции. Он их расставил перед огромными, специально изготовленными планами, каждого на его участок. Затем он заставил их повторить до мельчайших деталей их задачи на месте высадки. Он обсуждал с ними все действия вплоть до мелочей «Он углублялся, – говорит Фалькенгорст, – настолько, что хотел знать, высадится ли такая-то часть правее или левее такого-то объекта на берегу. Это была целиком его идея, его план, его воля». Эта репетиция, начатая в 11 часов утра, закончилась только в 7 часов вечера.
Установление точного момента высадки потребовало большого предварительного изучения. Метеорологи – их роль в течении всей войны была огромна и крайне ответственна – изготовили тщательный и подробный доклад. 9 апреля было выбрано потому, что к этому дню на широте Нарвика уже прекращаются северные сияния, которых Гитлер очень опасался.
2 апреля, в три часа ночи, первый корабль – истребитель, предназначенный для Нарвика, – вышел в море.
Вся последующая неделя была полна тревоги. Море постепенно наполнялось германскими судами и опасность быть открытыми все возрастала. 3 апреля шведское правительство было обеспокоено скоплением вооруженных сил в Штетине. 5-го апреля адмирал Редер получил донесение, что английская подводная лодка по-видимому опознала одно из судов экспедиции. 8-го апреля англичане начали ставить мины в территориальных водах Норвегии.
ОКВ решило, что тайна уже открыта.
Но она не была открыта. Союзникам не хватило бдительности. И Адольф Гитлер выиграл свой единственный шанс, шанс авантюриста.
Известие о высадке в Норвегии поразило весь мир. Особенно невероятным казалось присутствие десяти германских истребителей, наполненных войсками, перед Нарвиком, в 500 километрах севернее полярного круга. Британское Адмиралтейство было уверено вначале, что произошла путаница имен и что дело идет о Ларвике возле Осло.
«Войска, – рассказывает Фалькенгорст, – получили специальные указания по поводу Норвегии. Им прочли краткую характеристику норвежского народа: он любит, – говорилось там, – свободу и надо считаться с этим чувством. Норвежцев не следует обижать и надо им объяснить, что Германия хочет лишь охранять берега от англичан». Далее шла выдержка из Гаагской конвенции о воспрещении грабежей, установления о реквизициях и так далее.
Идеей Гитлера было заставить завоеванные народы принять свое завоевание и признать его. В тот самый момент, когда германские войска переходили границы или вступали на берег, германские посланники в Дании и в Норвегии входили к главам местных правительств и предлагали им признать совершившийся факт и согласиться с ним. Эта дипломатия имела успех в Копенгагене и потерпела неудачу в Осло.
«Причиной неудачи, – говорит Фалькенгорст, – было требование Гитлера, который хотел навязать норвежскому правительству Квислинга. Когда я прибыл в Осло 10 апреля в 5 ч. дня, наш посланник Брауэр скачал мне, что он предполагает посоветовать фюреру отказаться от требования Квислинга. Я согласился. Брауэр телефонировал в Берлин, и в ответ, через несколько дней, был освобожден от своих полномочий».
Норвегия защищалась. Чувства Гитлера к этому народу, который так странно любил свою свободу, тотчас же изменились.
Он послал в Осло своего гауляйтера из Эссена, Тербовена, «старого борца», т.е. человека из низов общества. «По мнению фюрера, – пишет в дневнике Иодль, – роль дипломатии кончена и теперь на смену приходит сила».
Кайтель добавляет: «С населением поступали не достаточно энергично».
Высадка английских войск в Андальснес, быстрое продвижение их к Гудбрансдалю и появление их в Лилиенграммер поразили немцев. Хотя бои скоро обернулись в пользу Германии, тем не менее Гитлер был встревожен. Историограф Иодль отмечает это изо дня в день. «Фюрер нервничает… Фюрер беспокоен…». Когда, 30 апреля, он узнал о соединении войск, высадившихся в Трондгейме, с частями, продвинувшимися с юга, он выказал, по словам Иодля, безмерную радость. Кампания в южной Норвегии была закончена. В числе захваченных трофеев оказался архив одной английской бригады, в котором нашлись доказательства того, что немцы только едва опередили англичан в Норвегии: среди захваченных бумаг оказался план размещения английских войск в Ставангере и сообщения о том, что английский десантный флот уже был в море, когда британское Адмиралтейство узнало о высадке немцев. Всего каких нибудь три дня сыграли решающею роль в борьбе за Норвегию.
Оставался Нарвик.
Там дело оборачивалось плохо. Десять истребителей, укрывшихся в фиорде Лофотен, были расстреляны английским броненосцем «Уойрспайт», ветераном Ютландского боя (1917), который через 23 года таким образом отомстил Германии за ложное сведение о его гибели во время знаменитого сражения; 6-я норвежская дивизия была полностью мобилизована. Английские войска, французские альпийские стрелки, батальоны иностранного легиона, польские части – все это высадилось вокруг Нарвика и осаждало его со всех сторон. Гитлер думал, что в Норвегии дело проиграно.
«14 апреля, – говорит Иодль, – он хотел передать генералу Дитлю приказание отступать к югу. Я доказывал невозможность этого маневра в крутых горах. Вызвали из Иннсбрука профессора, знавшего норвежские горы. Он полностью подтвердил мое мнение. Тогда фюрер надумал эвакуацию морским путем, но он убедился, что это было бы верной гибелью всего отряда Дитля. 17 апреля оп послал ему приказ держаться до последней возможности».
Фалькенгорст со своей стороны рассказывает следующее:
«Положение группы Дитля становилось трудным. Гибель десяти истребителей и смерть командовавшего ими капитана Бонте произошли вследствие небрежности моряков. Я настаивал, чтобы флотилия предприняла активные действия, но моряки подчинялись только адмиралу Редеру и кроме того им не хватало отваги. Транспортные суда не могли подойти к Нарвику. Питание и снаряжение доставлялось Дитлю только по воздуху. Условия местности и туманы значительно затрудняли всякие действия и вызывали значительные потери материала. Дитль оказался прижатым к шведской границе.
В начале июня я предпринял сухопутную экспедицию, чтобы облегчить его положение. Горные войска соорудили цепь питательных пунктов, которые они со всей возможной скоростью продвигали к северу. Это был скорее альпинизм, чем военная операция, нечто подобное восхождению на недоступные вершины».