Страница:
Никакие не железные, обычные. А у Дэй-ны Скалли зачастую и вовсе ни к черту. Судя по перманентно расширенным глазам с застывшим в них страхом: что у нас плохого? Женщина, короче. Нетривиальная — все-таки ФБР! — но женщина. Просто (repete) работа такая, леди и джентльмены. Соответственно, и трупы, с которыми приходится возиться, именуются на профессиональном жаргоне — рабочий материал. Только так и не иначе. А иначе — прямая дорога в дурдом.
Рабочий, гм-гм, материал на световом экране диаскопа еще тот!
— Заметь, Молдер, оба глаза выколоты.
— Трудно не заметить. Их обнаружили на месте происшествия?
— Кого?
— Не кого, а что. Глаза. Остатки.
— Нет.
— Полагаешь, преступник унес их с собой? На память?
— Полагаю, в Вашингтоне избыток бродячих кошек.
— Фу, Скалли!
— Ты спросил — я ответила.
— Других предположений нет? Более аппетитных?
— Ну, если угодно… Был дождь. Глазное яблоко — слизистая оболочка, скользкая. Могло смыть дождевым потоком в водосток… Булочку хочешь?
— С чем?
— Ни с чем. С глазурью.
— Сама пекла?
— Нет. Из кондитерской внизу. Как знала, что нам сегодня сидеть и сидеть.
— Из кондитерской? Не сама? Тогда давай!
— Нахал!
— Был бы я нахал, ты бы здесь не работала.
— Молдер?
— Элементарно, Скалли! Из декретных отпусков не вылезала бы.
— Молдер!
— Извини, навеяно.
— Чем?
— Глазурью. И… кадром. Нет, не этим. Предыдущим. Вернись-ка на кадр назад. Где низ живота.
— У него же срезаны гениталии.
— Вот именно.
— Кое-кому такая операция не повредила бы. Кое-кому из присутствующих.
— Э-э, нет! Мне этот пустячок еще пригодится. Пустячок, а приятно.
— Молдер! Мы работаем или мы валяем дурака?!
— Работаем, работаем… Так понимаю, гениталии тоже на трупе или возле трупа не обнаружены?
— Нет.
— Снова грешим на кошек? На дождь? Или на случайно проходящую мимо старую деву? Идет себе, идет и вдруг, глядь — валяется! Подбери — пригодится!
— Молдер!!
— Молчу, молчу. Давай дальше. Следующий кадр, Скалли, следующий.
— Вот. Рот располосован от уха до уха. Язык тоже вырезан, как и… первичный половой признак. И тоже не обнаружен.
— Н-ну, для какой-нибудь старой девы и язык — первичный половой признак. В , некотором смысле.
— Молдер!!!
— Всё, всё. Извини.
— Что тебя так разобрало нынче?
— Просто терпеть не могу гомиков, ты же знаешь. А тут возись с ним…
— Кто сказал, что жертва — гомик?
— Ха! Он кем был при жизни?
— Натурщиком. Позировал перед художниками. В Университете Джорджа Вашингтона.
— Вот видишь! Натурщиком!
— И что?
— А разве все натурщики поголовно — не гомики?
— Нет.
— Тебе-то откуда знать, что — нет?
— Тебе-то откуда знать, что — да? Хочу поверить, а?
— Скалли! Вот это не трогай!
— О-о, агент Молдер задет за живое! За святое!
— Не трогай, сказал, Скалли!
— Ладно, сморозила. Забыли.
И то верно. Извечный плакат-постер в кабинете — размытые очертания летающей тарелки в стратосфере и аршинные буквы понизу: «Хочу поверить!» — для Фокса Молдера, конечно, не святое, но пунктик, idee fixe.
Именно, именно! Он, спецагент ФБР, провозглашает по поводу НЛО: «Хочу поверить!» — а его, спецагента ФБР, бросают на расследование банального убийства, пусть и совершенного с особой жестокостью, но банального, банального, банального! Еще и потерпевший — очевидный гей, что бы там напарник Скалли ни говорила. (Кстати, откуда ей все же знать, что — нет?!) Государственной печатью орехи разбивать — вот как это называется, сэр!
Сэр — в смысле, Железный Винни, в смысле, Уолтер Скиннер, в смысле, помощник директора ФБР. Мы с вами не первый и, агент Молдер надеется, не последний год делаем общее дело, Уолтер, однако за что же вы, Уолтер, так с агентом Молдером, Уолтер?! Ценные кадры ФБР и должны цениться соответственно. Кадры решают всё. Разбрасываться ими по мелочам нерационально, сэр! Кадры — не которые в диаскопе, а кадры — которые человеки. Фокс Молдер человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Подкожная обида, к примеру. Типичное человеческое чувство! Впрочем, обида — есть чувство, так-таки предполагающее дальнейшее развитие отношений.
Что ж, будем развивать. Отношения. В дальнейшем. Сэр…
А пока, в одночасье, расщелкаем порученное вами, сэр, дело, как… орех государственной печатью. Экая невидаль — маньяк-одиночка! Потом скрестим руки на груди с видом оскорбленного небрежением профессионала, немо вопрошая: «Какие еще будут поручения, сэр? В дальнейшем? Старушек через оживленную магистраль переводить, чтоб под колеса не угодили? В Гарлеме профилактические беседы беседовать с афро-американскими тинэйджерами, чтоб стены пшикалками не размалевывали?» Но то — предвкушающее потом, потом. А пока…
— Что мы знаем о потерпевшем, Скалли?
— Адонис Кастракис. Двадцать один год. Грек, натурализовавшийся в четвертом поколении. Криминального прошлого не имеет. Правда, его прадед Агафон Кастракис в начале прошлого века промышлял контрабандой. Вместе с подельниками Ставраки и Папасатиросом перегонял из Греции в Одессу контрабанду — в частности, презервативы. Но, думаю, это никак не связано с нашим убийством. Прошло почти сто лет.
— В Одессе нет презервативов?
— В начале прошлого века не было.
— А в Греции?
— В Греции всё есть.
— Что же они все сюда к нам, в Америку, норовят, как мухи на… труп, если у них там всё есть! Сидели бы у себя в Греции! Или в Одессе! Развелось их из-за дефицита презервативов! А мы тут теперь копайся в навозной куче по их милости!
— Молдер, не нервничай.
— Не нервничаю.
— Нервничаешь. Но не поэтому. Я же вижу. Зол на Железного Винни?
— Скалли, что ты кушаешь, что такая умная?
— Булочки! С глазурью. Не желаешь еще одну? У тебя в организме явно не хватает булочек с глазурью.
— Хочешь сказать, что я дурак, да? А ты умная, да?
— Хочу сказать, что нам еще сидеть и сидеть. На голодный желудок как-то не хочется.
— Да почему же сидеть и сидеть! Простое дело, проще некуда! Мы его сейчас в момент!
— Хочу поверить.
— Скалли?!
— А что я сказала? Действительно хочу поверить — что мы сейчас в момент.
— Раз плюнуть!
— Плюй.
— Что ж… Так! Прежде всего… У нас есть фотография этого… Кастракиса в более приемлемом виде, не растерзанном? Прижизненная фотография, изображение?
— Фотографии нет. Изображения есть.
— Скалли?!
— Молдер, не нервничай. Когда ты последний раз был в Арт-галерее?
— Никогда. Я там не был. Есть вещи поважней, чем мазня, выставленная в Арт-галерее.
— Почему мазня?
— Потому что мазня.
— Ничего не смыслишь в современном искусстве!
— Зато ты, гляжу, смыслишь. Как свободная минутка, так каждый раз бегом в Арт-галерею, да? О, напитаться прекрасным, о!
— Не каждый раз, но вчера…
— Что тебя туда занесло?
— Не что, а кто. Цинци Хачулия.
— Что за фрукт?!
— Он не фрукт.
— Хорошо, овощ!
— Он не овощ.
— Короче, с чем его едят?!
— Его не едят. Хотя… подозреваемый прокусил ему руку до кости. При задержании.
— А, так это… м-м… прикрепленный?
— Прикомандированный. Не нервничай, Молдер. Железный Винни прикомандировал нам для расследования мистера Патерсона…
— О, как же, как же! Великий и ужасный Вильям Патерсон! Живой бог для желторотых агентов и агентесс! Бог в помощь! Тогда уж не он, великий, к нам, а мы, убогие, к нему прикомандированы. Не было печали — нам еще и Патерсона в помощь! Избавиться бы поскорее от этого плевого дела — и с глаз долой, из сердца вон.
— Молдер! Никто не даст нам избавленья. Ни бог. Ни царь. И не герой. Сами, только сами. Ты пристрастен к Патерсону, я в курсе. Но, полагаю, Скиннер прикомандировал их не для того, чтобы помешать расследованию, а чтобы помочь. Тем более, они занимаются им уже три года.
— Их? Они? Кого — их? Кто — они? Великий и ужасный Билл еще и с компанией?!
— Их всего двое, Молдер. Не нервничай. Патерсон и Хачулия. Цинци Хачулия у Патерсона в подчинении, но нам, между прочим, может оказаться полезным, как я успела заметить.
— Уже усцела?! О, приобщил к прекрасному! В Арт-галерею сводил на досуге. Утонченная натура. Не бог, не царь, но герой.
— Не царь. Но князь.
— Чего-чего?!
— Цинци Хачулия — из династии грузинских князей и весьма этим дорожит.
— Грузины? Кто такие?
— Такие… почти греки.
— Понаехали всякие!
— Молдер, не нервничай. Предки Хачу-лии перебрались через Океан еще в период войны Севера и Юга. И, между прочим, принимали участие в сражениях.
— На чьей стороне?
— Севера.
— Тогда еще ничего, тогда еще куда ни шло!
— Молдер, не иронизируй. Он действительно может оказаться полезным.
— Обойдусь! В Арт-галерею с ним за ручку ходить?
— Молдер, в Арт-галерее мы с ним были в рамках нашего расследования.
— Нашего — вашего с ним? Или нашего — нашего с тобой?
— Нашего — нашего с тобой и с ним!
— И с Патерсоном!
— И с Патерсоном. Совершенства никогда не достичь. Ложка дегтя — как без нее. Патерсона, кстати, с нами в Арт-галерее не было.
— Хоть в этом мы с ним единодушны!
— Молдер! Тебе нужны изображения Адониса Кастракиса или нет?!
— Не улавливаю связи.
— Адонис Кастракис три года назад позировал для картины «Омовение красного мустанга» и для картины «Искушение святого Брайдера чудовищем». Оба полотна — гордость Арт-галереи. Каждое — по миллиону долларов. Хачулия обратил мое внимание на то, что серия убийств берет свое начало с убийства молодого человека в Джорджии как раз три года назад. Почерк тот же — глубокие раны на лице, выколотые глаза, отрезанные гениталии и язык.
— Не улавливаю связи.
— Я тоже пока не улавливаю. Но группа Патерсона, в которую входит Хачулия, занимается делом три года, и кое-какие соображения выработала. За три года — по меньшей мере семь убийств. Все жертвы — мужчины от семнадцати до тридцати трех лет…
— И все красавчики, как на подбор?
— Понимаю, куда ты клонишь, но — вряд ли. Следов сексуального насилия на теле жертв экспертиза не обнаруживала.
— Ничего себе! По-твоему, отрезание гениталий — не сексуальное насилие?
— Молдер, я не в том смысле,
— Да понял я, понял. Дальше?
— Что — дальше? Говорю же, изображение Адониса Кастракиса — в Арт-галерее. Количество — два. Если тебе приспичило, иди и смотри.
— Вот еще! А сфотографировать не могла?
— Фотографировать в Арт-галерее запрещено. Говорю же, фотографии нет, изображения есть.
— Срань господня, в Арт-галерее!
— Не только, Молдер, не только.
— Скалли?!
— Понажимай на кнопочку в диаскопе. Там дальше — дюжина эскизов с Кастракиса. Дюжина художников из Университета Джорджа Вашингтона — дюжина эскизов. В ночь убийства он как раз им позировал.
— И ты молчишь?!
— Я молчу?! Ты мне слова не даешь сказать!
— Я не даю?!
— Ну не я же!
— Всё! Слышать не хочу!
— Так я и молчу…
— Один, два, три, четыре…
— Молдер?
— Не мешай!.. Пять, шесть, семь, восемь.. «
— Молдер?
— Не мешай, сказал!.. Девять, десять, одиннадцать, двенадцать… Уф-ф! Отлегло… Не бери в голову. Аутогенная тренировка. Счет до двенадцати с закрытыми глазами.
— Не нервничай.
— Вот теперь не нервничаю.
— Вот хороший мальчик! А теперь еще открой глаза и — эскизы смотреть будешь? Их тоже двенадцать. Пересчитывать будешь? Один, два, три, четыре…
— Скалли!!!
— А что я сказала?
Эскизы как эскизы. Разной степени законченности, но представление об оригинальной модели дают. В раскованной позе — холеный экземплярчик, «юность Мира», совершенная мужская особь. Постричь бы только, перша патлатого. Ага! Постричь и — в армию. Чтоб знал, почем фунт лиха! Хотя армейские от гомиков отбрыкиваются руками-ногами: «Солдат в бою не должен опасаться повернуться к соратнику задницей!»
— Да не гомик он, Молдер, не гомик! Соседи показали, что он жил один, никого к себе не водил…
— И ты после этого утверждаешь, что он не гомик?
— Слушай, в конце концов, какая тебе разница?!
— Да, в общем-то… Нет, ну посмотри сама — а поза? а волосы? а глаза? Г-гомик нетраханый! А на этом эскизе? А на этом? А на этом? Художники разные, но это-то все до единого уловили.
— Что — это-то?
— Что он гомик!
— Молдер! Он мертв. Он убит. О мертвых или хорошо или ничего.
— Тогда я умолкаю… Нет, ну посмотри сама… Вот еще. И еще… Ап! Скалли?!
— Молдер?
— Видишь?
— Вижу.
— Этот эскиз — тоже с натуры? С Адониса Кастракиса?! Скалли?!
— М-м…
— Гила-монстр какой-то! Химера! Как он сюда попал? Он же не отсюда. Явно!
— М-м… Молдер, видишь ли… Это — отсюда. Двенадцатый эскиз.
— Объяснись.
— Эскиз изъят из студии-мастерской на Саут-Дакота-стрит, где был схвачен подозреваемый. Эскиз найден в сложенном этюднике. Эксперты констатировали — штрихи угольным карандашом свежие, нанесены не позднее пяти-шести часов с момента захвата. За пять-шесть часов до захвата подозреваемый пребывал в аудитории университета Джорджа Вашингтона, на курсах повышения квалификации. Дисциплина — рисунок, позирующая модель — Адонис Кастракис. Вопросы, Молдер?
— Пока только один. Он; этот наш подозреваемый, нормален?
— Вот! Вот так вопрос! Наповал вопрос!.. Он десять лет провел в психиатрической клинике города Гори.
— Это где? Штат?
— У них там нет штатов.
— Срань господня! Как — нет штатов?! Где — у них?!
— У русских. В России.
— Не улавливаю связи.
— Молдер, не нервничай.
— Один, два, три, четыре… Стараюсь… Пять, шесть, семь, восемь… Очень стараюсь… Девять, десять, одиннадцать… Я стараюсь, Скалли.
— Двенадцать, Молдер. Открой глаза. Двенадцатый эскиз. Автор — Джордж Магулия.
— М-магулия? Какой-такой Магулия?
— Схваченный нашими парнями. Подозреваемый. Джордж Магулия. Выходец из России — в 1990-м.
— Просто Империя Зла!
— Не укради, Молдер. Рейгану — рейганово. А ты что же думал, из России одни суперзвезды хоккея к нам сбегают?
— Еще танцоры. Которым ноги мешают… Ладно, поехали дальше!
— Дальше ехать некуда. Приехали, Молдер. Джордж Могулия — единственный подозреваемый.
— Только подозреваемый?
— Молдер, ты как маленький! Как неуч-правозащитник, честное слово! Улик у группы Патерсона более чем достаточно. Вплоть до отпечатков пальцев. Но преступником человека вправе назвать…
— … только суд, Скалли, только суд. Я пошутил.
— Шуточки у тебя!
— С кем поведешься — так тебе и надо.
— А тебе надо?
— Надо нам. Итак?
— Насчет?
— Насчет подозреваемого.
— Вторые сутки сидит в камере, в тюрьме. В Лортоне.
— Штат Вирджиния?
— А где еще у нас Лортонская тюрьма? Ты что, Молдер?!
— У нас — в штате Вирджиния. Но мало ли!
— В Вирджинии, в Вирджинии.
— Магулия, Магулия… Что за фамилия?! Он не родственник?
— Кому?
— Твоему Хачулии. Похоже звучит.
— Цинци Хачулия не мой. Нет, не родственник. Даже не однофамилец. Но тоже грузин. В отличие от Цинци Хачулия, нелегал. Эмигрант. Грин-карты не имеет. Виза просрочена три года как…
— Грузин? Ты же сказала — выходец из России.
— Кто их там, в России, разберет! Все одинаковы!
— Ну-ну. И чем занимается наш подозреваемый.
— Молчит. Мычит. Сверкает глазами. Рисует. Непрерывно рисует. Сплошь химеры. Сплошь горгульи. У него изымают бумагу — он начинает на стенах. Одна и та же горгулья — с вариациями.
— Тоже грузин?
— Кто?!
— Горгулия!.. Магулия, Хачулия, Горгулия. Срань господня! П-понаехали!
— Молдер! Горгулья — не имя собственное. Горгулья — она же химера, она же…
— Да знаю, знаю. Что нам еще известно про этого х-художника? Х-художник, срань господня! От слово «худо»
— Тут ты не прав. Он профессионал. Специалист по стенным росписям.
— У нас таких специалистов — черным-черно. С пшикалками по кварталам так и шныряют. Граффити, понимаешь! Чтоб им пусто было!
— Граффити и стенная роспись — между ними большая разница.
— О, не смею спорить! Куда мне до искушенного ценителя, завсегдатая Арт-галереи!
Тем более, если завсегдатай в паре с князем Грузинским!.. Как он хоть выглядит?
— При чем тут?! Ну… неплохо.
— Так-так?
— Блондин. Высок, атлетичен, лицо волевое.
— Так-так?
— Губы пухловаты, но они его не портят. Даже трогательно.
— Так-так?
— Одевается со вкусом, в отличие от некоторых. Портной у него, видимо, неплохой.
— В Лортонской тюрьме? У заключенного? Личный портной?
— Стоп! Ты о ком?
— О подозреваемом, разумеется. А ты?.. Попалась, ага?!
— Один-ноль, Молдер. В твою пользу. Ой, только не строй рожи, прошу. Сказала же, один-ноль.
— Всё. Я — сама непроницаемость… Ну, и как он выглядит?
— Джордж Магулия?
— Джордж Магулия.
— Плохо. Плохо выглядит. Кожа и кости. Неадекватен.
— Что ему инкриминирует Патерсон? Кроме покушения на Кастракиса?
— Патерсон уверен, что вся серия убийств — на совести Магулии.
— Основания?
— Спроси у Патерсона.
— Нужен он мне!
— А ты ему, похоже, нужен.
— Скалли?
— Скиннер приватно мне сообщил, что Патерсон ненавязчиво, но настаивал на том, чтобы привлечь именно тебя в помощь его группе.
— Старина Скиннер! Безотказный наш Железный Винни! Он знал, он не мог догадаться, насколько мы души не чаем друг в друге, я и Патерсон! Было 6 еще дело заковыристое! Тьфу!
— Тьфу — в смысле, раз плюнуть?
— Во всех смыслах.
— Ты изменишь мнение, когда ознакомишься с делом поподробней.
— Что такое? Скалли?
— Наш подозреваемый на первом, предварительном, допросе утверждал, что в момент убийств в него вселялся Некто.
— Пришелец? Дух святой?
— Молдер, не иронизируй. Дух. Не святой. Злой.
— Веришь?
— Всего лишь привожу выдержку из протокола дознания.
— Обычная отмазка любого попавшегося преступника: затмение нашло, злой дух вселился, я — не я, жертва не моя. Симуляция сумасшествия. Ах, да! Не симуляция. Бред шизофреника.
— Почему ты заранее столь категоричен, Молдер?
— Я категоричен? Ты же сама сказала: он ненормален.
— Ничего подобного. Я сказала: он десять лет провел в психиатрической клинике.
— И это называется «ничего подобного»?
— В психиатрической клинике города Гори. Гори — в России.
— Да они там в России все ненормальные!
— Вот-вот. Если бы Джордж Магулия лежал в нашей, в американской, клинике, тогда мы бы предположили, что он действительно душевнобольной. И то лишь до тех пор, пока его оттуда не выписали. Если выписали, значит выздоровел. Но Джорджа Магулию содержали в российской психушке.
— За что?
— Ему поручили написать парадный портрет Брежнева. К Олимпиаде.
— Брежнева? Он же умер!
— Тогда был жив.
— Когда?
— В 1980-м. Сказала же, к Олимпиаде. К Московской.
— В Москве была Олимпиада?
— В 1980-м. Была.
— В Лос-Анжелесе, в 1984, — помню. В Москве, в 1980, — не помню.
— Мы ее бойкотировали.
— Значит, ее и не было!
— Но Брежнев был.
— Был жив?
— Говорят…
— И что Магулия?
— Он написал. Черта в черту, точка в точку. Портрет.
— И?
— И его за это — сразу в психушку.
— Что, непохоже?
— То-то и оно, что похоже.
— И за это сразу в психушку?!
— Не сразу. Джорджу Магулии дали шанс, предложили доработать. Доработал. Над головой у Брежнева разместил пять олимпийских колец. Получилось — то ли нимб, то ли лапша на ушах. И звезды героя на груди дополнил.
— Количественно?
— Качественно! Из пятиконечных — в шестиконечные. В могендовиды.
— Чем мотивировал?
— Дружбой народов. Олимпийскими принципами. Все люди — братья. При Брежневе впервые разрешили эмиграцию русских евреев в Израиль.
— М-м? Русские евреи?
— Афроамериканских не хочешь?
— Не хочу. Срань господня! Вялотекущая шизофрения!
— До этой их перестройки там, в России, диагноз «вялотекущая шизофрения» ставили преимущественно людям здравомыслящим, личностям творческим и неординарным. Джордж Магулия и угодил в психушку — на десять лет.
— Серийный убийца-маньяк — человек здравомыслящий. Помидор — синий. Моника Левински — девственница. Агент Молдер обожает гомиков. Дважды два — пять в периоде. Поздравляю, Скалли!
— Молдер, не иронизируй. Повторяю, он утверждает, что в момент убийств в него вселялся Некто.
— Повторяю, дважды два — пять в периоде.
— Но сам посуди! Он художник. И талантливый художник!
— Как же, как же! И не был убийцею создатель Ватикана.
— Не был!
— Напарник Скалли! Ваша горячность вкупе с верой в волшебную силу искусства похвальна для завсегдатая Арт-галереи, но не для спёцагента ФБР. В нашем деле нет эмоций, Скалли. Сочувствие к преступнику на любой стадии следствия, тем более, на начальной, — прерогатива адвоката. Да и тот сочувствует только за большие деньги.
— Джордж Магулия не потребовал адвоката.
— Вероятно, просто понятия не имеет о существовании таковых в принципе. Грузин, говоришь? Дети гор. И дикий же народ!
— Моддер! Ты ксенофоб? Цинци Хачулия тебя сейчас не слышит — насчет грузин! Они не дикий народ. Они дали миру не один талант! В том же искусстве, во всех областях искусства, — Пиросмани, Соткилава, Церетели…
— …Магулия. Достаточно, Скалли. Это твой Хачулия просветил тебя насчет грузин — многоталанных и разносторонне одаренных?
— Он не мой. Какая разница, Молдер! Ну, он.
— Всякая мелочь пузатая мнит себя великой нацией! И чем мельче, тем напыщенней. Что албанцы, что румыны, что грузины!
— Ксенофоб!
— А этот твой Хачулия не просветил тебя насчет тесной спайки великой грузинской нации с другим тоже великим народом, с чеченским? С теми самыми боевиками, которые отрезают головы иностранцам из Красного Креста? С теми самыми, которые уже чуть ли не в ООН устраивают публичный мордобой? С теми самыми, которые, не будь мы начеку, готовы хлынуть и сюда и объявить США своей суверенной территорией? Не просветил, нет?
— Магулия не боевик. Он художник!
— Опять двадцать пять! А Яндарбиев писатель! А Заккаев актер драмтеатра!
— Яндарбиев? Заккаев?
— Скалли, ты меня удивляешь! Надо же, кроме как в арт-галереях прохлаждаться, и текущей историей международного терроризма интересоваться! Кто-нибудь из группы Патерсона или сам великий и ужасный за все эти три года не пробовал проанализировать список жертв под таким углом?
— Каким углом?
— Внутренние разборки международных террористов, соперничающих друг с другом за сферы влияния и, соответственно, уничтожающих друг друга. Чеченцы и примкнувшие к ним грузины;
— Молдер, что ты мелешь?!
— Кофе! Будешь кофе? После твоих булочек всухомятку всего шаг до заворота кишок. И шаг этот, кажется, уже сделан.
— Заворот мозгов у тебя, а не кишок! Разборки, понимаешь! Террористов, понимаешь! Чеченцев-грузин, понимаешь!.. Последняя жертва, Адонис Кастракис, кстати, грек.
— Сама говорила, греки — почти грузины.
— Не передергивай! Я говорила, грузины — почти греки.
— Что в лоб, что по лбу!
— Ох, Цинци Хачулия тебя не слышит!
— Еще услышит! Потом. Если захочет… Ладно! Чеченцы и примкнувшие к ним грузины и примкнувшие к ним греки. М-м? Все жертвы — мужчины от семнадцати до тридцати трех лет, самый подходящий возраст для действующих боевиков, от нижней до верхней границы. М-м? Характер нанесенных травм, несовместимых с жизнью, — тоже по почерку присущ боевикам. М-м?
— Бред!
— Что наша жизнь, как не упорядоченный бред, Скалли? Вот меня и занимает сейчас, исключительно из чистого любопытства хотя бы, — группа Патерсона, три года пыхтящая над этим делом, пробовала упорядочить список жертв, исключительно из чистого любопытства хотя бы?
— Согласись, моя версия не хуже любой другой?
— Согласись, моя версия всяко лучше фантазии с маньяком-одиночкой и вселившимся в него злым духом?
— Согласись, моя версия, как минимум, реально поддается проверке на прочность — достаточно пройтись по списку жертв, прочесать всю базу данных на них?
— Скалли?!
— Я думаю, думаю.
— И?
— Соглашусь, пожалуй.
— Ну наконец-то!
— Но и ты согласись — версия с духом, вселившимся в Магулию, имеет право на жизнь.
— Имеет, имеет…
— Ну наконец-то!
— …но не может.
— Молдер!
— Хорошо-хорошо. Там видно будет.
— Где — там?
— В Лортонской тюрьме. Надо посмотреть на этого Магулию.
— Надо.
— Но и список жертв изучить надо.
— Надо.
— Но и выспаться надо.
— Надо.
— Вот хорошая девочка! Само послушание!
— Да иди ты к черту, Молдер!
— Уже в пути!
Лайонел Локридж. 28 лет, белый, холост, род занятий — археолог, прож. — г. Атланта, штат Джорджия. Обнаружен в раскопе поселения Эйрика Рыжего. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Мейсон Кепвелл — 19 лет, белый, холост, род занятий — бас-гитарист кантри-группы «Трава у дома», прож. — г. Луисвилл, штат Кентукки. Обнаружен на траве у дома. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Круз Кастилъо — 33 года, белый, холост, род занятий — частный детектив, прож. — г. Бостон, штат Массачусеттс. Обнаружен в аллее парка аттракционов, в кабинке большого колеса обозрения. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Рабочий, гм-гм, материал на световом экране диаскопа еще тот!
— Заметь, Молдер, оба глаза выколоты.
— Трудно не заметить. Их обнаружили на месте происшествия?
— Кого?
— Не кого, а что. Глаза. Остатки.
— Нет.
— Полагаешь, преступник унес их с собой? На память?
— Полагаю, в Вашингтоне избыток бродячих кошек.
— Фу, Скалли!
— Ты спросил — я ответила.
— Других предположений нет? Более аппетитных?
— Ну, если угодно… Был дождь. Глазное яблоко — слизистая оболочка, скользкая. Могло смыть дождевым потоком в водосток… Булочку хочешь?
— С чем?
— Ни с чем. С глазурью.
— Сама пекла?
— Нет. Из кондитерской внизу. Как знала, что нам сегодня сидеть и сидеть.
— Из кондитерской? Не сама? Тогда давай!
— Нахал!
— Был бы я нахал, ты бы здесь не работала.
— Молдер?
— Элементарно, Скалли! Из декретных отпусков не вылезала бы.
— Молдер!
— Извини, навеяно.
— Чем?
— Глазурью. И… кадром. Нет, не этим. Предыдущим. Вернись-ка на кадр назад. Где низ живота.
— У него же срезаны гениталии.
— Вот именно.
— Кое-кому такая операция не повредила бы. Кое-кому из присутствующих.
— Э-э, нет! Мне этот пустячок еще пригодится. Пустячок, а приятно.
— Молдер! Мы работаем или мы валяем дурака?!
— Работаем, работаем… Так понимаю, гениталии тоже на трупе или возле трупа не обнаружены?
— Нет.
— Снова грешим на кошек? На дождь? Или на случайно проходящую мимо старую деву? Идет себе, идет и вдруг, глядь — валяется! Подбери — пригодится!
— Молдер!!
— Молчу, молчу. Давай дальше. Следующий кадр, Скалли, следующий.
— Вот. Рот располосован от уха до уха. Язык тоже вырезан, как и… первичный половой признак. И тоже не обнаружен.
— Н-ну, для какой-нибудь старой девы и язык — первичный половой признак. В , некотором смысле.
— Молдер!!!
— Всё, всё. Извини.
— Что тебя так разобрало нынче?
— Просто терпеть не могу гомиков, ты же знаешь. А тут возись с ним…
— Кто сказал, что жертва — гомик?
— Ха! Он кем был при жизни?
— Натурщиком. Позировал перед художниками. В Университете Джорджа Вашингтона.
— Вот видишь! Натурщиком!
— И что?
— А разве все натурщики поголовно — не гомики?
— Нет.
— Тебе-то откуда знать, что — нет?
— Тебе-то откуда знать, что — да? Хочу поверить, а?
— Скалли! Вот это не трогай!
— О-о, агент Молдер задет за живое! За святое!
— Не трогай, сказал, Скалли!
— Ладно, сморозила. Забыли.
И то верно. Извечный плакат-постер в кабинете — размытые очертания летающей тарелки в стратосфере и аршинные буквы понизу: «Хочу поверить!» — для Фокса Молдера, конечно, не святое, но пунктик, idee fixe.
Именно, именно! Он, спецагент ФБР, провозглашает по поводу НЛО: «Хочу поверить!» — а его, спецагента ФБР, бросают на расследование банального убийства, пусть и совершенного с особой жестокостью, но банального, банального, банального! Еще и потерпевший — очевидный гей, что бы там напарник Скалли ни говорила. (Кстати, откуда ей все же знать, что — нет?!) Государственной печатью орехи разбивать — вот как это называется, сэр!
Сэр — в смысле, Железный Винни, в смысле, Уолтер Скиннер, в смысле, помощник директора ФБР. Мы с вами не первый и, агент Молдер надеется, не последний год делаем общее дело, Уолтер, однако за что же вы, Уолтер, так с агентом Молдером, Уолтер?! Ценные кадры ФБР и должны цениться соответственно. Кадры решают всё. Разбрасываться ими по мелочам нерационально, сэр! Кадры — не которые в диаскопе, а кадры — которые человеки. Фокс Молдер человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Подкожная обида, к примеру. Типичное человеческое чувство! Впрочем, обида — есть чувство, так-таки предполагающее дальнейшее развитие отношений.
Что ж, будем развивать. Отношения. В дальнейшем. Сэр…
А пока, в одночасье, расщелкаем порученное вами, сэр, дело, как… орех государственной печатью. Экая невидаль — маньяк-одиночка! Потом скрестим руки на груди с видом оскорбленного небрежением профессионала, немо вопрошая: «Какие еще будут поручения, сэр? В дальнейшем? Старушек через оживленную магистраль переводить, чтоб под колеса не угодили? В Гарлеме профилактические беседы беседовать с афро-американскими тинэйджерами, чтоб стены пшикалками не размалевывали?» Но то — предвкушающее потом, потом. А пока…
— Что мы знаем о потерпевшем, Скалли?
— Адонис Кастракис. Двадцать один год. Грек, натурализовавшийся в четвертом поколении. Криминального прошлого не имеет. Правда, его прадед Агафон Кастракис в начале прошлого века промышлял контрабандой. Вместе с подельниками Ставраки и Папасатиросом перегонял из Греции в Одессу контрабанду — в частности, презервативы. Но, думаю, это никак не связано с нашим убийством. Прошло почти сто лет.
— В Одессе нет презервативов?
— В начале прошлого века не было.
— А в Греции?
— В Греции всё есть.
— Что же они все сюда к нам, в Америку, норовят, как мухи на… труп, если у них там всё есть! Сидели бы у себя в Греции! Или в Одессе! Развелось их из-за дефицита презервативов! А мы тут теперь копайся в навозной куче по их милости!
— Молдер, не нервничай.
— Не нервничаю.
— Нервничаешь. Но не поэтому. Я же вижу. Зол на Железного Винни?
— Скалли, что ты кушаешь, что такая умная?
— Булочки! С глазурью. Не желаешь еще одну? У тебя в организме явно не хватает булочек с глазурью.
— Хочешь сказать, что я дурак, да? А ты умная, да?
— Хочу сказать, что нам еще сидеть и сидеть. На голодный желудок как-то не хочется.
— Да почему же сидеть и сидеть! Простое дело, проще некуда! Мы его сейчас в момент!
— Хочу поверить.
— Скалли?!
— А что я сказала? Действительно хочу поверить — что мы сейчас в момент.
— Раз плюнуть!
— Плюй.
— Что ж… Так! Прежде всего… У нас есть фотография этого… Кастракиса в более приемлемом виде, не растерзанном? Прижизненная фотография, изображение?
— Фотографии нет. Изображения есть.
— Скалли?!
— Молдер, не нервничай. Когда ты последний раз был в Арт-галерее?
— Никогда. Я там не был. Есть вещи поважней, чем мазня, выставленная в Арт-галерее.
— Почему мазня?
— Потому что мазня.
— Ничего не смыслишь в современном искусстве!
— Зато ты, гляжу, смыслишь. Как свободная минутка, так каждый раз бегом в Арт-галерею, да? О, напитаться прекрасным, о!
— Не каждый раз, но вчера…
— Что тебя туда занесло?
— Не что, а кто. Цинци Хачулия.
— Что за фрукт?!
— Он не фрукт.
— Хорошо, овощ!
— Он не овощ.
— Короче, с чем его едят?!
— Его не едят. Хотя… подозреваемый прокусил ему руку до кости. При задержании.
— А, так это… м-м… прикрепленный?
— Прикомандированный. Не нервничай, Молдер. Железный Винни прикомандировал нам для расследования мистера Патерсона…
— О, как же, как же! Великий и ужасный Вильям Патерсон! Живой бог для желторотых агентов и агентесс! Бог в помощь! Тогда уж не он, великий, к нам, а мы, убогие, к нему прикомандированы. Не было печали — нам еще и Патерсона в помощь! Избавиться бы поскорее от этого плевого дела — и с глаз долой, из сердца вон.
— Молдер! Никто не даст нам избавленья. Ни бог. Ни царь. И не герой. Сами, только сами. Ты пристрастен к Патерсону, я в курсе. Но, полагаю, Скиннер прикомандировал их не для того, чтобы помешать расследованию, а чтобы помочь. Тем более, они занимаются им уже три года.
— Их? Они? Кого — их? Кто — они? Великий и ужасный Билл еще и с компанией?!
— Их всего двое, Молдер. Не нервничай. Патерсон и Хачулия. Цинци Хачулия у Патерсона в подчинении, но нам, между прочим, может оказаться полезным, как я успела заметить.
— Уже усцела?! О, приобщил к прекрасному! В Арт-галерею сводил на досуге. Утонченная натура. Не бог, не царь, но герой.
— Не царь. Но князь.
— Чего-чего?!
— Цинци Хачулия — из династии грузинских князей и весьма этим дорожит.
— Грузины? Кто такие?
— Такие… почти греки.
— Понаехали всякие!
— Молдер, не нервничай. Предки Хачу-лии перебрались через Океан еще в период войны Севера и Юга. И, между прочим, принимали участие в сражениях.
— На чьей стороне?
— Севера.
— Тогда еще ничего, тогда еще куда ни шло!
— Молдер, не иронизируй. Он действительно может оказаться полезным.
— Обойдусь! В Арт-галерею с ним за ручку ходить?
— Молдер, в Арт-галерее мы с ним были в рамках нашего расследования.
— Нашего — вашего с ним? Или нашего — нашего с тобой?
— Нашего — нашего с тобой и с ним!
— И с Патерсоном!
— И с Патерсоном. Совершенства никогда не достичь. Ложка дегтя — как без нее. Патерсона, кстати, с нами в Арт-галерее не было.
— Хоть в этом мы с ним единодушны!
— Молдер! Тебе нужны изображения Адониса Кастракиса или нет?!
— Не улавливаю связи.
— Адонис Кастракис три года назад позировал для картины «Омовение красного мустанга» и для картины «Искушение святого Брайдера чудовищем». Оба полотна — гордость Арт-галереи. Каждое — по миллиону долларов. Хачулия обратил мое внимание на то, что серия убийств берет свое начало с убийства молодого человека в Джорджии как раз три года назад. Почерк тот же — глубокие раны на лице, выколотые глаза, отрезанные гениталии и язык.
— Не улавливаю связи.
— Я тоже пока не улавливаю. Но группа Патерсона, в которую входит Хачулия, занимается делом три года, и кое-какие соображения выработала. За три года — по меньшей мере семь убийств. Все жертвы — мужчины от семнадцати до тридцати трех лет…
— И все красавчики, как на подбор?
— Понимаю, куда ты клонишь, но — вряд ли. Следов сексуального насилия на теле жертв экспертиза не обнаруживала.
— Ничего себе! По-твоему, отрезание гениталий — не сексуальное насилие?
— Молдер, я не в том смысле,
— Да понял я, понял. Дальше?
— Что — дальше? Говорю же, изображение Адониса Кастракиса — в Арт-галерее. Количество — два. Если тебе приспичило, иди и смотри.
— Вот еще! А сфотографировать не могла?
— Фотографировать в Арт-галерее запрещено. Говорю же, фотографии нет, изображения есть.
— Срань господня, в Арт-галерее!
— Не только, Молдер, не только.
— Скалли?!
— Понажимай на кнопочку в диаскопе. Там дальше — дюжина эскизов с Кастракиса. Дюжина художников из Университета Джорджа Вашингтона — дюжина эскизов. В ночь убийства он как раз им позировал.
— И ты молчишь?!
— Я молчу?! Ты мне слова не даешь сказать!
— Я не даю?!
— Ну не я же!
— Всё! Слышать не хочу!
— Так я и молчу…
— Один, два, три, четыре…
— Молдер?
— Не мешай!.. Пять, шесть, семь, восемь.. «
— Молдер?
— Не мешай, сказал!.. Девять, десять, одиннадцать, двенадцать… Уф-ф! Отлегло… Не бери в голову. Аутогенная тренировка. Счет до двенадцати с закрытыми глазами.
— Не нервничай.
— Вот теперь не нервничаю.
— Вот хороший мальчик! А теперь еще открой глаза и — эскизы смотреть будешь? Их тоже двенадцать. Пересчитывать будешь? Один, два, три, четыре…
— Скалли!!!
— А что я сказала?
Эскизы как эскизы. Разной степени законченности, но представление об оригинальной модели дают. В раскованной позе — холеный экземплярчик, «юность Мира», совершенная мужская особь. Постричь бы только, перша патлатого. Ага! Постричь и — в армию. Чтоб знал, почем фунт лиха! Хотя армейские от гомиков отбрыкиваются руками-ногами: «Солдат в бою не должен опасаться повернуться к соратнику задницей!»
— Да не гомик он, Молдер, не гомик! Соседи показали, что он жил один, никого к себе не водил…
— И ты после этого утверждаешь, что он не гомик?
— Слушай, в конце концов, какая тебе разница?!
— Да, в общем-то… Нет, ну посмотри сама — а поза? а волосы? а глаза? Г-гомик нетраханый! А на этом эскизе? А на этом? А на этом? Художники разные, но это-то все до единого уловили.
— Что — это-то?
— Что он гомик!
— Молдер! Он мертв. Он убит. О мертвых или хорошо или ничего.
— Тогда я умолкаю… Нет, ну посмотри сама… Вот еще. И еще… Ап! Скалли?!
— Молдер?
— Видишь?
— Вижу.
— Этот эскиз — тоже с натуры? С Адониса Кастракиса?! Скалли?!
— М-м…
— Гила-монстр какой-то! Химера! Как он сюда попал? Он же не отсюда. Явно!
— М-м… Молдер, видишь ли… Это — отсюда. Двенадцатый эскиз.
— Объяснись.
— Эскиз изъят из студии-мастерской на Саут-Дакота-стрит, где был схвачен подозреваемый. Эскиз найден в сложенном этюднике. Эксперты констатировали — штрихи угольным карандашом свежие, нанесены не позднее пяти-шести часов с момента захвата. За пять-шесть часов до захвата подозреваемый пребывал в аудитории университета Джорджа Вашингтона, на курсах повышения квалификации. Дисциплина — рисунок, позирующая модель — Адонис Кастракис. Вопросы, Молдер?
— Пока только один. Он; этот наш подозреваемый, нормален?
— Вот! Вот так вопрос! Наповал вопрос!.. Он десять лет провел в психиатрической клинике города Гори.
— Это где? Штат?
— У них там нет штатов.
— Срань господня! Как — нет штатов?! Где — у них?!
— У русских. В России.
— Не улавливаю связи.
— Молдер, не нервничай.
— Один, два, три, четыре… Стараюсь… Пять, шесть, семь, восемь… Очень стараюсь… Девять, десять, одиннадцать… Я стараюсь, Скалли.
— Двенадцать, Молдер. Открой глаза. Двенадцатый эскиз. Автор — Джордж Магулия.
— М-магулия? Какой-такой Магулия?
— Схваченный нашими парнями. Подозреваемый. Джордж Магулия. Выходец из России — в 1990-м.
— Просто Империя Зла!
— Не укради, Молдер. Рейгану — рейганово. А ты что же думал, из России одни суперзвезды хоккея к нам сбегают?
— Еще танцоры. Которым ноги мешают… Ладно, поехали дальше!
— Дальше ехать некуда. Приехали, Молдер. Джордж Могулия — единственный подозреваемый.
— Только подозреваемый?
— Молдер, ты как маленький! Как неуч-правозащитник, честное слово! Улик у группы Патерсона более чем достаточно. Вплоть до отпечатков пальцев. Но преступником человека вправе назвать…
— … только суд, Скалли, только суд. Я пошутил.
— Шуточки у тебя!
— С кем поведешься — так тебе и надо.
— А тебе надо?
— Надо нам. Итак?
— Насчет?
— Насчет подозреваемого.
— Вторые сутки сидит в камере, в тюрьме. В Лортоне.
— Штат Вирджиния?
— А где еще у нас Лортонская тюрьма? Ты что, Молдер?!
— У нас — в штате Вирджиния. Но мало ли!
— В Вирджинии, в Вирджинии.
— Магулия, Магулия… Что за фамилия?! Он не родственник?
— Кому?
— Твоему Хачулии. Похоже звучит.
— Цинци Хачулия не мой. Нет, не родственник. Даже не однофамилец. Но тоже грузин. В отличие от Цинци Хачулия, нелегал. Эмигрант. Грин-карты не имеет. Виза просрочена три года как…
— Грузин? Ты же сказала — выходец из России.
— Кто их там, в России, разберет! Все одинаковы!
— Ну-ну. И чем занимается наш подозреваемый.
— Молчит. Мычит. Сверкает глазами. Рисует. Непрерывно рисует. Сплошь химеры. Сплошь горгульи. У него изымают бумагу — он начинает на стенах. Одна и та же горгулья — с вариациями.
— Тоже грузин?
— Кто?!
— Горгулия!.. Магулия, Хачулия, Горгулия. Срань господня! П-понаехали!
— Молдер! Горгулья — не имя собственное. Горгулья — она же химера, она же…
— Да знаю, знаю. Что нам еще известно про этого х-художника? Х-художник, срань господня! От слово «худо»
— Тут ты не прав. Он профессионал. Специалист по стенным росписям.
— У нас таких специалистов — черным-черно. С пшикалками по кварталам так и шныряют. Граффити, понимаешь! Чтоб им пусто было!
— Граффити и стенная роспись — между ними большая разница.
— О, не смею спорить! Куда мне до искушенного ценителя, завсегдатая Арт-галереи!
Тем более, если завсегдатай в паре с князем Грузинским!.. Как он хоть выглядит?
— При чем тут?! Ну… неплохо.
— Так-так?
— Блондин. Высок, атлетичен, лицо волевое.
— Так-так?
— Губы пухловаты, но они его не портят. Даже трогательно.
— Так-так?
— Одевается со вкусом, в отличие от некоторых. Портной у него, видимо, неплохой.
— В Лортонской тюрьме? У заключенного? Личный портной?
— Стоп! Ты о ком?
— О подозреваемом, разумеется. А ты?.. Попалась, ага?!
— Один-ноль, Молдер. В твою пользу. Ой, только не строй рожи, прошу. Сказала же, один-ноль.
— Всё. Я — сама непроницаемость… Ну, и как он выглядит?
— Джордж Магулия?
— Джордж Магулия.
— Плохо. Плохо выглядит. Кожа и кости. Неадекватен.
— Что ему инкриминирует Патерсон? Кроме покушения на Кастракиса?
— Патерсон уверен, что вся серия убийств — на совести Магулии.
— Основания?
— Спроси у Патерсона.
— Нужен он мне!
— А ты ему, похоже, нужен.
— Скалли?
— Скиннер приватно мне сообщил, что Патерсон ненавязчиво, но настаивал на том, чтобы привлечь именно тебя в помощь его группе.
— Старина Скиннер! Безотказный наш Железный Винни! Он знал, он не мог догадаться, насколько мы души не чаем друг в друге, я и Патерсон! Было 6 еще дело заковыристое! Тьфу!
— Тьфу — в смысле, раз плюнуть?
— Во всех смыслах.
— Ты изменишь мнение, когда ознакомишься с делом поподробней.
— Что такое? Скалли?
— Наш подозреваемый на первом, предварительном, допросе утверждал, что в момент убийств в него вселялся Некто.
— Пришелец? Дух святой?
— Молдер, не иронизируй. Дух. Не святой. Злой.
— Веришь?
— Всего лишь привожу выдержку из протокола дознания.
— Обычная отмазка любого попавшегося преступника: затмение нашло, злой дух вселился, я — не я, жертва не моя. Симуляция сумасшествия. Ах, да! Не симуляция. Бред шизофреника.
— Почему ты заранее столь категоричен, Молдер?
— Я категоричен? Ты же сама сказала: он ненормален.
— Ничего подобного. Я сказала: он десять лет провел в психиатрической клинике.
— И это называется «ничего подобного»?
— В психиатрической клинике города Гори. Гори — в России.
— Да они там в России все ненормальные!
— Вот-вот. Если бы Джордж Магулия лежал в нашей, в американской, клинике, тогда мы бы предположили, что он действительно душевнобольной. И то лишь до тех пор, пока его оттуда не выписали. Если выписали, значит выздоровел. Но Джорджа Магулию содержали в российской психушке.
— За что?
— Ему поручили написать парадный портрет Брежнева. К Олимпиаде.
— Брежнева? Он же умер!
— Тогда был жив.
— Когда?
— В 1980-м. Сказала же, к Олимпиаде. К Московской.
— В Москве была Олимпиада?
— В 1980-м. Была.
— В Лос-Анжелесе, в 1984, — помню. В Москве, в 1980, — не помню.
— Мы ее бойкотировали.
— Значит, ее и не было!
— Но Брежнев был.
— Был жив?
— Говорят…
— И что Магулия?
— Он написал. Черта в черту, точка в точку. Портрет.
— И?
— И его за это — сразу в психушку.
— Что, непохоже?
— То-то и оно, что похоже.
— И за это сразу в психушку?!
— Не сразу. Джорджу Магулии дали шанс, предложили доработать. Доработал. Над головой у Брежнева разместил пять олимпийских колец. Получилось — то ли нимб, то ли лапша на ушах. И звезды героя на груди дополнил.
— Количественно?
— Качественно! Из пятиконечных — в шестиконечные. В могендовиды.
— Чем мотивировал?
— Дружбой народов. Олимпийскими принципами. Все люди — братья. При Брежневе впервые разрешили эмиграцию русских евреев в Израиль.
— М-м? Русские евреи?
— Афроамериканских не хочешь?
— Не хочу. Срань господня! Вялотекущая шизофрения!
— До этой их перестройки там, в России, диагноз «вялотекущая шизофрения» ставили преимущественно людям здравомыслящим, личностям творческим и неординарным. Джордж Магулия и угодил в психушку — на десять лет.
— Серийный убийца-маньяк — человек здравомыслящий. Помидор — синий. Моника Левински — девственница. Агент Молдер обожает гомиков. Дважды два — пять в периоде. Поздравляю, Скалли!
— Молдер, не иронизируй. Повторяю, он утверждает, что в момент убийств в него вселялся Некто.
— Повторяю, дважды два — пять в периоде.
— Но сам посуди! Он художник. И талантливый художник!
— Как же, как же! И не был убийцею создатель Ватикана.
— Не был!
— Напарник Скалли! Ваша горячность вкупе с верой в волшебную силу искусства похвальна для завсегдатая Арт-галереи, но не для спёцагента ФБР. В нашем деле нет эмоций, Скалли. Сочувствие к преступнику на любой стадии следствия, тем более, на начальной, — прерогатива адвоката. Да и тот сочувствует только за большие деньги.
— Джордж Магулия не потребовал адвоката.
— Вероятно, просто понятия не имеет о существовании таковых в принципе. Грузин, говоришь? Дети гор. И дикий же народ!
— Моддер! Ты ксенофоб? Цинци Хачулия тебя сейчас не слышит — насчет грузин! Они не дикий народ. Они дали миру не один талант! В том же искусстве, во всех областях искусства, — Пиросмани, Соткилава, Церетели…
— …Магулия. Достаточно, Скалли. Это твой Хачулия просветил тебя насчет грузин — многоталанных и разносторонне одаренных?
— Он не мой. Какая разница, Молдер! Ну, он.
— Всякая мелочь пузатая мнит себя великой нацией! И чем мельче, тем напыщенней. Что албанцы, что румыны, что грузины!
— Ксенофоб!
— А этот твой Хачулия не просветил тебя насчет тесной спайки великой грузинской нации с другим тоже великим народом, с чеченским? С теми самыми боевиками, которые отрезают головы иностранцам из Красного Креста? С теми самыми, которые уже чуть ли не в ООН устраивают публичный мордобой? С теми самыми, которые, не будь мы начеку, готовы хлынуть и сюда и объявить США своей суверенной территорией? Не просветил, нет?
— Магулия не боевик. Он художник!
— Опять двадцать пять! А Яндарбиев писатель! А Заккаев актер драмтеатра!
— Яндарбиев? Заккаев?
— Скалли, ты меня удивляешь! Надо же, кроме как в арт-галереях прохлаждаться, и текущей историей международного терроризма интересоваться! Кто-нибудь из группы Патерсона или сам великий и ужасный за все эти три года не пробовал проанализировать список жертв под таким углом?
— Каким углом?
— Внутренние разборки международных террористов, соперничающих друг с другом за сферы влияния и, соответственно, уничтожающих друг друга. Чеченцы и примкнувшие к ним грузины;
— Молдер, что ты мелешь?!
— Кофе! Будешь кофе? После твоих булочек всухомятку всего шаг до заворота кишок. И шаг этот, кажется, уже сделан.
— Заворот мозгов у тебя, а не кишок! Разборки, понимаешь! Террористов, понимаешь! Чеченцев-грузин, понимаешь!.. Последняя жертва, Адонис Кастракис, кстати, грек.
— Сама говорила, греки — почти грузины.
— Не передергивай! Я говорила, грузины — почти греки.
— Что в лоб, что по лбу!
— Ох, Цинци Хачулия тебя не слышит!
— Еще услышит! Потом. Если захочет… Ладно! Чеченцы и примкнувшие к ним грузины и примкнувшие к ним греки. М-м? Все жертвы — мужчины от семнадцати до тридцати трех лет, самый подходящий возраст для действующих боевиков, от нижней до верхней границы. М-м? Характер нанесенных травм, несовместимых с жизнью, — тоже по почерку присущ боевикам. М-м?
— Бред!
— Что наша жизнь, как не упорядоченный бред, Скалли? Вот меня и занимает сейчас, исключительно из чистого любопытства хотя бы, — группа Патерсона, три года пыхтящая над этим делом, пробовала упорядочить список жертв, исключительно из чистого любопытства хотя бы?
— Согласись, моя версия не хуже любой другой?
— Согласись, моя версия всяко лучше фантазии с маньяком-одиночкой и вселившимся в него злым духом?
— Согласись, моя версия, как минимум, реально поддается проверке на прочность — достаточно пройтись по списку жертв, прочесать всю базу данных на них?
— Скалли?!
— Я думаю, думаю.
— И?
— Соглашусь, пожалуй.
— Ну наконец-то!
— Но и ты согласись — версия с духом, вселившимся в Магулию, имеет право на жизнь.
— Имеет, имеет…
— Ну наконец-то!
— …но не может.
— Молдер!
— Хорошо-хорошо. Там видно будет.
— Где — там?
— В Лортонской тюрьме. Надо посмотреть на этого Магулию.
— Надо.
— Но и список жертв изучить надо.
— Надо.
— Но и выспаться надо.
— Надо.
— Вот хорошая девочка! Само послушание!
— Да иди ты к черту, Молдер!
— Уже в пути!
Лайонел Локридж. 28 лет, белый, холост, род занятий — археолог, прож. — г. Атланта, штат Джорджия. Обнаружен в раскопе поселения Эйрика Рыжего. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Мейсон Кепвелл — 19 лет, белый, холост, род занятий — бас-гитарист кантри-группы «Трава у дома», прож. — г. Луисвилл, штат Кентукки. Обнаружен на траве у дома. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Круз Кастилъо — 33 года, белый, холост, род занятий — частный детектив, прож. — г. Бостон, штат Массачусеттс. Обнаружен в аллее парка аттракционов, в кабинке большого колеса обозрения. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.