Страница:
Керк Крэнстон — 31 год, белый, холост, род занятий — дизайнер-интерьерщик, прож. — г. Конкорд, гит. Иъю-Гэмпшир. Обнаружен в интерьере Дизайн-центра. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Кейт Тиммонс — 24 года, белый, холост, род занятий — грузчик-такелажник, прож. — г. Джэксонвилл, штат Флорида. Обнаружен в портовом таможенном складе. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Крис Картер — 27 лет, белый, холост, род занятий — водопроводчик, прож. — г. Уилмингтон, штат Северная Каролина. Обнаружен в подвале супермаркета. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Адонис Кастракис — 21 год, белый, холост, род занятий — натурщик, прож. — г. Вашингтон, округ Колумбия. Обнаружен у центрального входа в Университет им. Джорджа Вашингтона. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Имена-фамилии, однако! Будто из «мыльных» сериалов специально надерганы. Типа «Сайта-Барбары», типа «На острие». Но маловероятно, что жертвы стали жертвами из-за имен-фамилий. Хотя, если по совести, затаенная мечта всякого полноценного телезрителя — уничтожить под корень всю эту говорливую сериальную братию. И желательно с особой изощренностью — глаза им выколоть, язык отрезать, гениталии оторвать. В крайнем случае, как полумера, — ногами запинать до полусмерти. Возражения от обожателей «мыла» не принимаются — сказано, речь о полноценном телезрителе.
Хорошо, что Фокс Молдер не смотрит «мыльные» сериалы, не отвлекается на виртуальную чепуху. Реальная жизнь богаче наших представлений о ней. Тем более, богаче убогих представлений «мыльных» виртуалыциков.
Тут вам не там, виртуалыцики!
Тут — семь жертв за три года.
Закономерностей во всех семи убийствах не обнаружено (кроме характера травм, разумеется!).
Разве что:
Все семеро — белые.
Все семеро — холостяки.
Все семеро — из восточных штатов.
И все семеро — внешне весьма привлекательны, судя по картинке, услужливо предоставленной компьютером по каждой персоналии.
Впрочем, не Фоксу Молдеру судить о привлекательности других мужчин. Он не гомик, чтобы обращать специфически-пристальное внимание на однополых: ка-акой милый!
Но что есть, то есть, — «великолепная семерка» объективно, что называется, не уроды (при жизни, а не после нанесения им травм, несовместимых с жизнью, разумеется).
Не здесь ли кроется причина превращения их в жертв? Холостяки — белые и привлекательные. Белые и привлекательные — почему холостяки? Геи?
Положим, Адонис Кастракис, Тэд Локридж, Мэйсон Кепвелл, и, с некоторой натяжкой Круз Кастильо — геи. Все-таки по роду занятий личности творческие. Но грузчик-такелажник и водопроводчик — определенно, не геи, а обыкновенные педерасты. Ну да то нюансы, важные в среде геев-педерастов!
Положа руку на сердце, Фоксу Молдеру начхать — хоть летающим фаллосом назовись, только на чужую задницу не претендуй. В конце концов, лучший источник, с которым Фоксу Молдеру доводилось сотрудничать, имел оперативный псевдоним Глубокая Глотка, но был сугубым натуралом по части сексуальной ориентации.
Однако, если эта самая «великолепная семерка» — гомики, то напрашивается вариант… В среде гомиков чувства-эмоции аффектированы, преувеличены, надрывны. Из чувства ревности готовы задушить про-ти-ивного — Отелло понуро курит в сторонке, а дедушка Фрейд хлопает в ладоши, подпрыгивает и радостно вскрикивает: «Я говорил! Я говорил!». И если окажется, что и подозреваемый Джордж Магулия нетрадиционно ориентирован… Он ведь тоже холост? Темпераментный мужчина Востока — и холост!.. Тогда мотив налицо. И отстри-гание у жертв гениталий вкупе с языком — логически оправдано. С точки зрения голубой логики, конечно. Мол, так не доставайся же ты никому!
— Он не гомик, Молдер. И семеро жертв Магулии — не гомики.
— Доподлинно?
— Доподлинно. Вот медицинские карты каждого из них.
— Жаль. Версия напрашивалась.
— У тебя и версия с чечено-грузино-греческими боевиками напрашивалась.
— Ну, извини. Один — один, Скалли.
Что-что, а на членов чечено-грузино-греческой организованной преступной группировки никто из жертв не тянет. Ни по роду занятий, ни по стажу проживания в США, ни по именам-фамилиям, наконец. Разве что Адонис Кастракис. Но — один в поле не воин. То есть бывает, что и воин, но строить версию по национальному признаку, на основании единственного проходящего по делу грека-почти-грузина — время терять.
Хотя… не странновато ли: подозреваемый — грузин Магулия, а в группе расследования — грузин Хачулия. Кучность малочисленного грузинского народа на квадратный метр страны Бога и моей не настораживает ли?
Не настораживает. Не должно. И даже не ирония судьбы, но всегдашняя американская сбалансированность.
Если ФБР разоблачает тайную организацию арабских террористов-смертников, то в составе оперативной группы непременно оказывается характерный смуглый-курчавый-носатый Ахмет-Омар-Курбан, завзятый пацифист.
Если ФБР ликвидирует разветвленную сеть наркоторговцев из этнических долбанных ниггеров, то в составе оперативной группы непременно оказывается ухоженный некурящий афроамериканец, ненавидящий рэп и пирсинг.
Если ФБР преследует русскую игорную мафию (специализация — «пьяница»), то в составе оперативной группы непременно оказывается российский стажер-увалень, присланный по обмену опытом, непьющий, столь не азартный, что даже за свой какой-нибудь доморощенный «Зенит» не болеет.
Если ФБР… Да не счесть примеров! Но сбалансированность — непременно. И не в угоду «мыльным» виртуалыцикам. Просто мир таков, каков есть. А он таков. Ксенофобии — гневное «нет»! И на каждую сложную гайку всегда есть болт с фигурной резьбой. И на Джорджа Могулию есть Цинци Хачулия. Диалектика, однако…
Однако диалектика диалектикой, но завтра с подозреваемым Магулией предстоит общаться не Хачулии, а спецагентам Молдеру и Скалли: «Уважаемый, вы — убийца-изувер? Нет? А тогда объясните, почему как только вас, уважаемый, упрятали за решетку, изуверские убийства прекратились, будто по мановению волшебной палочки. Прокомментируйте? Нет комментариев? Что ж, на нет и суда нет…»
Оно, конечно, в вопросе изначально заложена изрядная доля лукавства. Со времени обнаружения последней жертвы, Адониса Кастракиса, и заключения иод стражу подозреваемого, Джорджа Магулию, прошло всего ничего — двое суток. Но не ждать же еще три года, день за днем утяжеляя спуд косвенного доказательства: «Видите, уважаемый, сегодня опять не было изуверского убийства! И через неделю — не было. И через месяц. Год прошел — нету!.. Будем запираться или будем признаваться?!» Если подследственный неискушен в мелких хитростях профессионального дознавателя, то вполне может пойматься на элементарную уловку. М-м?
Впрочем, подозреваемый Джордж Магу лия вряд ли неискушен. Как-никак, отбыл срок в российской психушке, а там сурово спрашивают.
Ладно, утро вечера мудреней. Завтра видно будет.
Завтра-завтра, не сегодня.
А лучше бы сегодня. И тогда аргумент «ты изолирован — убийства прекратились» завтра имел бы некий вес. А так…
А как?
А так, что юноша бледный со взглядом горящим в ночи увлекся процессом — превращением дерьма в конфетку.
Дерьмо — битые бутылки, которых за полчаса ковыряния в мусоросборниках набирается с вагон и маленькую тележку.
Конфетка — финтифлюшки, идущие в сувенирной лавчонке по три доллара за штучку.
Юноша — стеклодув. Он этим на жизнь зарабатывает. Не ахти сколько, но все же лучше, чем хот-догами торговать или «сэндвичем» у секс-шопа озабоченных клиентов заманивать: «Только здесь и сейчас! Пальчик-с-мальчик!»
Прежде чем выдувать из стекла всяческие финтифлюшки, надобно довести до кондиции исходный материал. То есть стекло.
Берешь пустую бочку… такую, над которой граждане страны Бога и моей без определенного места жительства руки согревают, превратив ее в доморощенную печку..
Закатываешь бочку в пустующий дом на снос, предварительно удостоверившись, что там еще не обосновались на ночлег граждане страны Бога и моей без определенного места жительства.
Отыскиваешь на помойке детский тазик без дыр. В качестве варочного котла. Загружаешь в него битое стекло.
Водружаешь тазик-котел поверх бочки, в которой поддерживаешь равномерный костерок. И ждешь.
Вот оно, вот оно! Поплыло, поплыло. Не беспорядочная, разнокалиберная, многоцветная куча осколков — однородная густая тяжелая багровая масса. И помешиваешь, и помешиваешь. Еще немного, еще чуть-чуть, последний миг — он трудный самый! Тот миг, когда исходный материал доходит до кондиции, до нужной. И тогда подцепить текстолитовой трубочкой шмат «огненного киселя» и дуть-выдувать — хоть мышонка, хоть лягушку, хоть неведому зверушку, не снившуюся и кинокомпании Уолта Диснея!
Ожидание последнего мига требует полной сосредоточенности. Нет никого и ничего, кроме увесисто булькающего стеклянного варева! Следить, следить! Язык от усердия высунут. Пересохшие губы. Взгляд горящий — в зрачках отсветы из тазика. А бледен юноша, наверное, потому, что питается плохо. Сувенирная лавка торгует его финтифлюшками по три доллара, но он-то их туда оптом сдает по полтора. Грабеж среди белого дня, если вдуматься! Завтра надо будет поставить условие: или — или! Или по два, или… Не отвлекайся, юноша! Завтра будет завтра. Сегодня — не белый день. Темная ночь.
Темная ночь. Только брызги летят из котла, только жилка дрожит у виска, только жар опаляет. Нет никого и ничего…
…а есть! Тень в плаще с капюшоном. Гражданин без определенного места жительства погреться зашел? На огонек?
На огонек.
Сильная ладонь в резиновой перчатке, легшая на тощий затылок юноши.
Резкий толчок сверху вниз.
Вынужденный кивок — под гнетом мощной руки — лицом в огнедышащий таз.
— Не на… !!!
Бу-л-ль…
Телефон 911. Из сводки происшествий:
«…Рэм Орбитмзн — 18лет, белый, холост, род занятий — безработный, прож. — без опред. м. жит. Обнаружен в заброшенном доме на снос у опрокинутой бочки с застывшей стекловидной массой. Травмы, несовместимые с жизнью, — выжжены оба глаза и язык, отрезаны гениталии. Доставлен патрульными полицейскими в госпиталь Св. Терезии. Жив…»
Жив?!
Н-ну… постольку поскольку. Разве это жизнь — без глаз, без языка, без гениталий!
Но дышит?!
Еле-еле…
Исправительный комплекс (тюрьма) Лортон, штат Вирджиния
Все свободные люди счастливы по-разному. Все лишенные свободы люди несчастны одинаково. Потому что лишены свободы.
То есть там, внутри, за колючей проволокой, ограждающей заключенных от законопослушного населения, имеются, допустим, собственные местечковые градации — авторитет, мужик, обиженный… мало ли! Но счастья это им не прибавляет, просто упорядочивает степень несчастья.
Казалось бы, парадокс — несчастны одинаково, а степеней все-таки несколько. Парадокс мнимый. Чтобы убедиться в его мнимости, достаточно очутиться за решеткой и на своей шкуре испытать, и задаться риторическим вопросом: «Есть в жизни счастье?», — и ответить, как на духу: «Нет в жизни счастья!» Пусть тебя выпускают на прогулку во дворик, где и тренажеры для накачки мышц, и мячики баскетбольные от гиподинамии, и орава сотоварищей в тюремных робах для незлобивых разговорчиков о том и о сем — а счастья нет как нет. И немногим ты отличаешься от бедолаги, которому даже в таких (см. выше) маленьких радостях отказано, — карцер-одиночка, четыре стены, привинченная койка, глухая дверь с одним изумрудным глазком.
Джордж Магулия — в карцере-одиночке. Неадекватен, сказано. Буйный, сказано. Серийный убийца, сказано.
К вам посетители, Джордж Магулия!
Локальные сектора перекрыть, встречным прижаться лицом к стене!
Молдер и Скалли идут по коридору!
— О чем ты собираешься его спросить, Молдер?
— Прежде всего я собираюсь посмотреть ему в глаза.
— А потом?
— Потом спросить.
— О чем?
— В зависимости от того, что увижу в его глазах.
— Ты видел сводку о ночных происшествиях? 911? Несчастный, доставленный в госпиталь святой Терезии…
— Да, Скалли, да.
— Соображения?
— Кто-то скопировал почерк нашего подопечного, чтобы отвести от него подозрения. Кто-то столь же безжалостный и кровожадный, сколь и Магулия. Что говорит в пользу версии о чечено-грузинских боевиках, которую ты вчера назвала бредом.
— Я и сегодня назову ее так же.
— Скалли, живой труп с повреждениями, аналогичными предыдущим, в госпитале святой Терезии налицо?
— Да.
— Подозреваемый Магу лия в ночь на происшествие находился в карцере-одиночке.
— Да.
— Вывод?
— Я бы не торопилась с выводами.
— Я не тороплюсь. Но дважды два — четыре.
— Посмотрим. Сейчас придем и посмотрим.
— Уже. Пришли… Открывайте, сержант, открывайте!
Лязг ключа, скрежет открываемой двери. Яркий, бьющий луч света — в темном : царстве карцера-одиночки.
— Уберите свет!!! Он режет мне глаза!!!
— Ма-алчать, заключенный! Встать! Смир-рно! К тебе пришли!.. Агент Молдер, агент Скалли, прошу…
— Уберите свет!!!
— Ма-алчать!
— Э-э, м-м, сержант. Закройте дверь, будьте добры. Нет, с другой стороны. Выйдите из камеры.
— Не положено. Агент Скалли, этот субъект опасен.
— Ничего-ничего. Со мной партнер Молдер, мы привыкли полагаться друг на друга. В случае чего вас позовут, сержант.
— Агент Молдер?
— Идите, сержант. Когда будет нужно, вас позовут.
— Под вашу ответственность. Личную ответственность.
— Само собой, сержант. Само собой. И дверь закройте, закройте.
— Не положено.
— Заприте и проследите, чтобы никто из посторонних нам не помешал.
— Из посторонних в камере — вы, сэр, и ваша… ваш партнер.
— Сержант! Выполнять!
— Если вы настаиваете на том, что агентам ФБР самое место в тюремном карцере, то…
— Сержант! Кругом!!!
— Есть, сэр!
Скрежет закрываемой двери. Лязг ключа.
— Джордж Магулия? Я — агент Молдер. Это — агент Скалли.
— Я не вижу. Я вас не вижу. Темно.
— Мы тоже не видим вас. Но вы сами попросили убрать свет.
— Не до такой же степени.
— Если я включу фонарик, это вас не обеспокоит?
— Сколько ватт?
— Точно не знаю. Не более десяти. Две пальчиковые батарейки.
— Не более десяти — потерплю. Вклю-найте.
— Так вот вы какой, Джордж Магулия…
— Нет! Не светите на меня! Светите в сторону! В стену!
— Так?
— Да. Пусть так.
— У вас болят глаза?
— У меня всё болит!
— Всё?
— Всё!
— Волосы болят?
— Болят!
— Вы лжете, Магулия. У вас нет волос. Вы обриты наголо.
— Начальник, ты тюремную крысу видишь? -Где?
— Здесь!
— Нет.
— И я не вижу. А она есть.
— Принято, Магулия. С логикой у вас в порядке. А с психикой?
— Что тебя не устраивает в моей психике, начальник? Что?! Что?!! Я нормален!!! Нормален!!!
— Успокойтесь, Магулия.
— Молчи, женщина!!! Мужчины разговаривают — ты молчи!!! Я спокоен!!! Я совершенно спокоен!!!
— Оно и видно, Магулия, оно и видно. Вы были так же спокойны, как сейчас, когда убивали ни в чем не повинных людей?
— Начальник, скажи ей, чтобы она молчала! А вот с тобой я говорить буду, я готов.
— Скалли, помолчи.
— Молдер, я не понима…
— Скалли, закрой рот! Ненадолго. Скалли?
— Так-то лучше. Ну, Магулия? Она молчит. Я тебя слушаю. Почему ты сказал, что вот со мной говорить будешь?
— Ты ведь Молдер, начальник? Фокс Молдер? Агент ФБР?
— Знаешь меня?
— В кино видел. Ты там, правда, моложе.
— Я не снимался в кино.
— Как не снимался, слушай! Я же видел! Еще в России — по видеомагнитофону! «Икс-файлы», да? Много серий! Ты — Молдер, она — Скалли.
— Я не снимался в кино. Она — тоже.
— Ва! Но я же видел! Ты всегда правильно думаешь, но все считают, что у тебя винтика в голове не хватает. А она тебе тоже никогда сначала не верит, но потом говорит, что тоже так думала с самого начала. Женщина, да!
— Молдер, пошли отсюда! Ш-шизик! У него глюки! Дай ему один автограф и два раза по морде — и пошли отсюда!
— Погоди, Скалли, погоди.
— Да не буду я годить! «Икс-файлы» для него кино, понимаешь!
— Начальник, ты мужчина или нет?! Она тебя что, не слушается?! Если бы у нас в Гори женщина без спросу рот открыла, я бы…
— …язык ей вырвал?! Да, Магулия? Да?! И глаза выколол? И гениталии отрезал? Да?!
— Начальник, зачем за слово ловишь? Разве я так сказал? Я так не сказал!
— Не сказал, но сделал. Да, Магулия? Семь раз, да?
— Почему — семь?
— А сколько?
— Начальник, зачем опять за слово ловишь? Ты сказал семь — значит, семь.
— Семь. Мужчин. Они, что, без спросу рот открыли? Но они ведь мужчины, не женщины. Магулия, интимный вопрос можно?
— Ты начальник, тебе все можно.
— Магулия, ты разницу между мужчиной и женщиной хорошо знаешь? Не путаешь?
— Не понял, начальник. Я по-английски немножко плохо понимаю. Разницу между кем?
— Короче, гм-гм… Магулия, ты… как ты относишься к «голубым»?
— К голубым кому?
— К гомосексуалистам, короче.
— Ва! Начальник! Это разве люди? Это не люди! Убивать их надо, чтобы не позорили звание мужчины!
— Божья заповедь гласит: не убий. МагуЛИЯ?
— Эщщи!
— Не веришь в бога, Магулия?
— Не верю богу, начальник. Он сам первый задницу показал и заставил человека на нее молиться!
— Полегче, Магулия, полегче.
— А что, не так, начальник?! Библию читал? Там что написано? Там написано: «И потом сказал он: лица моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть меня и остаться в живых. Я поставлю тебя и покрою тебя рукою моею, доколе не пройду. И когда сниму руку мою, ты увидишь меня сзади, а лицо мое не будет видимо». Понял, начальник?! В лицо Бога никто не видел, а на его задницу все молятся тысячу и тысячу лет и думают: вот он какой, лик божий! А потом удивляются, откуда столько много пидарасов взялось!
— И ты решил самолично сократить их количество хотя бы на семь?
— Начальник? Я… э-э… плохо по-английски. ..
— Молдер, не тяни пустышку. Я ведь тебе показывала их медицинские карты!
— Скалли, помолчи!
— Молдер, а я тебе повторяю…
— Молчи, женщина!!!
— Молодец, начальник! Мужчина!
— Я мужчина, Магулия, ты мужчина. Поговорим как мужчина с мужчиной. Ты убил этих семерых потому, что они все были гомосексуалистами?
— Кто?
— Те, кого ты убил.
— Почему семерых?
— А сколько?
— Э-э, начальник. Ты меня не путай опять. Сказал — семерых, значит — семерых. Вы сколько трупов нашли?
— Семь.
— Значит, семь.
— Семь гомосексуалистов, так?
— А они что, все пидарасы были?
— Ты меня спрашиваешь, Магулия? Это я тебя спрашиваю, Магулия!
— А я откуда знаю?! Я их не трахал!
— Да, ты всего-навсего их убил! За то, что они гомосексуалисты, так?!
— Ва! Если бы знал, что они пидарасы, убил бы!
— Момент! Что еще за «если бы»?!
— Но я же не убивал!
— Та-а-ак! Один, два, три, четыре, пять, шесть…
— Начальник, не убивал я!
— … семь, восемь, девять десять…
— Не я, начальник!!!
— …одиннадцать, двенадцать… Уф-ф… А кто? Кто?!
— Он! Вот он!!!
— Где?
— Там!
— Там? За стеной? Что ты пальцем в стену тычешь, Магулия? Где? В соседней камере? Кто там?
— Да позволит мне мой повелитель Молдер разомкнуть уста?
— Скалли, не выпендривайся! Говори.
— Можно, да?
— Скалли!
— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель.
— Скалли И!
— Там, куда тычет этот… с позволения сказать, мужчина, за стеной не соседняя камера, а тюремный коридор, откуда мы сюда и попали. Лучше посвети на стену. Видишь?
— О! Ничего себе, образина! Кш-ш-шмар!.. Магулия! Это ты?!
— Это не я! Это Оно!
— Нарисовал ты?!
— Я.
— Зачем?
— Чтобы отогнать! Если Его нарисовать правильно, то есть похоже, — можно отогнать! Не всегда, не всякий раз! Но — можно!
— Ты нарисовал Его правильно? Как Брежнева? Тогда, в России?
— Что — Брежнев, эщщи! Брежнев тогда уже мертвый был! Чучело! А Оно — не чучело! Оно — живой. Вечно живой!
— И ты его нарисовал. Он у тебя на картине — как живой? Похож? Магулия!
— Не знаю! Я не знаю! Я ТАК вижу! Не знаю.
— Ты же талантливый художник, Магулия, не так ли?
— Я талант! Не я сказал! Оно!
— Оно сказало, что ты — талант?
— Оно не сказало! Оно выбрало! Оно не вселяется в ничтожеств!
— Почему?
— Когда большая идея попадает в маленькую голову, то может там вырасти только до размеров этой головы!
— Это Оно тебе сказало?
— Это Достоевский сказал.
— Кто такой Достоевский? Поляк? Тоже эмигрант? Нелегал?
— Достоевский — это Достоевский.
— Молдер, Достоевский — это их русский писатель, их икона.
— Скалли, мне их Достоевский не икона. И… помолчи — когда мужчины разговаривают.
— Молчу.
— Магулия! Итак, вы — талант,
— Ты сказал.
— И что, разве ты не в состоянии скопировать оригинал, воплотить его на картине?
— Я не видел Его! Но я ТАК вижу Его! Это Оно! Оно убило всех этих людей!
— Семерых?
— Ты говоришь — семерых. Значит — семерых.
— Ну-ну. И Оно выкололо им глаза?
— Да! Потому что видеть Его не должно!
— И Оно же вырвало им язык?
— Да! Потому что прекословить Ему не должно!
— И Оно же вырезало им гениталии?
— Да! Потому что трясти перед Ним членом не должно! Это Его привилегия — всем показывать член!
— А уши? Почему Оно не оборвало им уши?
— Потому что внимать Ему должно! Оно нашептывает и нашептывает — круглосуточно! Днями и ночами… чами… чами… чами…
— Магулия!!! -Я!
— Джордж ты Магулия!.. Значит, виноват не ты, а Оно!
— Оно, начальник, Оно!
— А у этого Оно есть имя? С этой образиной, которую ты накалякал на стене, связано какое-нибудь конкретное имя? Чисто конкретно?
— Все люди знают это имя. Но не поминают всуе!
— Сатана? Дьявол?
— Начальник! Я верил в тебя, начальник!!! Когда ты сказал, что ты Фокс Молдер, я сразу подумал: мне наконец повезло! Только Фокс Молдер способен меня понять и мне поверить! Я же смотрел в кино, много серий! Про «икс-файлы»! Ты никогда не говоришь: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!» И тогда это никогда бывает всегда! Начальник, ты только ее не слушай! Она, ты наверное не знаешь, как будто вместе с тобой работает, как будто напарник, — а на самом деле крупные шишки к тебе ее подставили, чтобы она им на тебя стучала и материалы собирала, что ты сумасшедший! Ты меня послушай, начальник! Мы с тобой близнецы-братья! Я один тебе правду скажу! Правду, одну только правду и ничего, кроме правды! Я знаю, я тоже в дурдоме сидел! В России! Там всех нормальных в дурдом сажают! А здесь за тобой, за нормальным, стукачку заставляют след… ить! Ить! Ить!..
— Скалли!
— А что я сделала?!
— Ты дала ему под дых!
— Неужели?! И что? Когда женщина отвечала за свои поступки?! Тем более, за поступки, которые должны быть присущи мужчине, в присутствии которого оскорбляют женщину?!
— Я как-то не заметил, что он тебя оскорбил. По-моему, он сказал правду.
— Ага! Одну только правду! И ничего… Особенно про Молдера — героя экрана! А ты уши развесил!.. Ну-ка, отодвинься! Пусти меня к нему! Сейчас проикается и… он у меня по-другому заговорит!.. Ну-ка! Ты! Магулия! В глаза смотреть, сукин сын! Имя?! Имя сообщника, быстро!!!
— Ка… какого сообщника?!
— То есть ты был один?! Ты один убил всех семерых?! Или не семерых?! Их было больше?! Сколько?! Десять?! Двадцать?! Где трупы?! Отвечать!!!
— По… почему десять?! Почему двадцать?! Ты что, женщина!
— Потому что ты каждый раз запинался, когда мой напарник называл цифру семь! Их не меньше семи! Но ты запинался! Их больше, так?! Лайонел Локридж! Мейсон Кепвелл! Круз Кастильо! Керк Крэнстон! Кейт Тиммонс! Крис Картер! Адонис Каст-ракис!.. Еще?! Кто еще?! Рэм Орбитмэн — знаешь такого?!
— Не знаю я никакого Орбитмэна!!! Первый раз слышу!!! И знать не хочу!!! Может, я останусь собой?! Начальник, убери ее от меня! Бешеная!..
— Скалли, кончай!
— Еще не начинала толком!
— Скалли, прошу!
— А! Делай, как знаешь! Н-напарник, тоже мне!
— Так-то лучше… Магулия?
— Я знаю, конечно… В кино видел… Добрый следователь — злой следователь… Но все равно… Тебе я верю, Молдер. А ей нет. А ты?
— Кабы партнер при моей работе не нужен был, слова бы с ней не сказал. Языком метет, как помелом, сукина дочь!
— Верю! Тебе я верю, Молдер. Как в кино!
— И я — тебе, Магулия! Верю. Я тебе верю, верю. Я верю, что ты на пути к новой жизни. И скоро этот отрезок жизни ты будешь вспоминать, как ужасный сон…
— Это не сон, начальник! Не сон!
— То есть ты был в полном сознании и добром здравии, когда убивал?
— Оно убило! Сколько раз повторять!
— Но отпечатки этого Оно на месте преступления не обнаружены. А твоих, Джордж, — полно. И судить будут не Его, а тебя. И на электрический стул посадят тебя, не Его.
— Его невозможно ни судить, ни посадить на электрический стул! Он Князь Тьмы! Он доктор Зло! Только простаки с вашего прогнившего Запада еще думают, что Зло можно спеленать! Простаки, думающие, что Зло можно поставить раком, как дешевую шлюху рода человеческого!
Кейт Тиммонс — 24 года, белый, холост, род занятий — грузчик-такелажник, прож. — г. Джэксонвилл, штат Флорида. Обнаружен в портовом таможенном складе. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Крис Картер — 27 лет, белый, холост, род занятий — водопроводчик, прож. — г. Уилмингтон, штат Северная Каролина. Обнаружен в подвале супермаркета. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Адонис Кастракис — 21 год, белый, холост, род занятий — натурщик, прож. — г. Вашингтон, округ Колумбия. Обнаружен у центрального входа в Университет им. Джорджа Вашингтона. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
Имена-фамилии, однако! Будто из «мыльных» сериалов специально надерганы. Типа «Сайта-Барбары», типа «На острие». Но маловероятно, что жертвы стали жертвами из-за имен-фамилий. Хотя, если по совести, затаенная мечта всякого полноценного телезрителя — уничтожить под корень всю эту говорливую сериальную братию. И желательно с особой изощренностью — глаза им выколоть, язык отрезать, гениталии оторвать. В крайнем случае, как полумера, — ногами запинать до полусмерти. Возражения от обожателей «мыла» не принимаются — сказано, речь о полноценном телезрителе.
Хорошо, что Фокс Молдер не смотрит «мыльные» сериалы, не отвлекается на виртуальную чепуху. Реальная жизнь богаче наших представлений о ней. Тем более, богаче убогих представлений «мыльных» виртуалыциков.
Тут вам не там, виртуалыцики!
Тут — семь жертв за три года.
Закономерностей во всех семи убийствах не обнаружено (кроме характера травм, разумеется!).
Разве что:
Все семеро — белые.
Все семеро — холостяки.
Все семеро — из восточных штатов.
И все семеро — внешне весьма привлекательны, судя по картинке, услужливо предоставленной компьютером по каждой персоналии.
Впрочем, не Фоксу Молдеру судить о привлекательности других мужчин. Он не гомик, чтобы обращать специфически-пристальное внимание на однополых: ка-акой милый!
Но что есть, то есть, — «великолепная семерка» объективно, что называется, не уроды (при жизни, а не после нанесения им травм, несовместимых с жизнью, разумеется).
Не здесь ли кроется причина превращения их в жертв? Холостяки — белые и привлекательные. Белые и привлекательные — почему холостяки? Геи?
Положим, Адонис Кастракис, Тэд Локридж, Мэйсон Кепвелл, и, с некоторой натяжкой Круз Кастильо — геи. Все-таки по роду занятий личности творческие. Но грузчик-такелажник и водопроводчик — определенно, не геи, а обыкновенные педерасты. Ну да то нюансы, важные в среде геев-педерастов!
Положа руку на сердце, Фоксу Молдеру начхать — хоть летающим фаллосом назовись, только на чужую задницу не претендуй. В конце концов, лучший источник, с которым Фоксу Молдеру доводилось сотрудничать, имел оперативный псевдоним Глубокая Глотка, но был сугубым натуралом по части сексуальной ориентации.
Однако, если эта самая «великолепная семерка» — гомики, то напрашивается вариант… В среде гомиков чувства-эмоции аффектированы, преувеличены, надрывны. Из чувства ревности готовы задушить про-ти-ивного — Отелло понуро курит в сторонке, а дедушка Фрейд хлопает в ладоши, подпрыгивает и радостно вскрикивает: «Я говорил! Я говорил!». И если окажется, что и подозреваемый Джордж Магулия нетрадиционно ориентирован… Он ведь тоже холост? Темпераментный мужчина Востока — и холост!.. Тогда мотив налицо. И отстри-гание у жертв гениталий вкупе с языком — логически оправдано. С точки зрения голубой логики, конечно. Мол, так не доставайся же ты никому!
— Он не гомик, Молдер. И семеро жертв Магулии — не гомики.
— Доподлинно?
— Доподлинно. Вот медицинские карты каждого из них.
— Жаль. Версия напрашивалась.
— У тебя и версия с чечено-грузино-греческими боевиками напрашивалась.
— Ну, извини. Один — один, Скалли.
Что-что, а на членов чечено-грузино-греческой организованной преступной группировки никто из жертв не тянет. Ни по роду занятий, ни по стажу проживания в США, ни по именам-фамилиям, наконец. Разве что Адонис Кастракис. Но — один в поле не воин. То есть бывает, что и воин, но строить версию по национальному признаку, на основании единственного проходящего по делу грека-почти-грузина — время терять.
Хотя… не странновато ли: подозреваемый — грузин Магулия, а в группе расследования — грузин Хачулия. Кучность малочисленного грузинского народа на квадратный метр страны Бога и моей не настораживает ли?
Не настораживает. Не должно. И даже не ирония судьбы, но всегдашняя американская сбалансированность.
Если ФБР разоблачает тайную организацию арабских террористов-смертников, то в составе оперативной группы непременно оказывается характерный смуглый-курчавый-носатый Ахмет-Омар-Курбан, завзятый пацифист.
Если ФБР ликвидирует разветвленную сеть наркоторговцев из этнических долбанных ниггеров, то в составе оперативной группы непременно оказывается ухоженный некурящий афроамериканец, ненавидящий рэп и пирсинг.
Если ФБР преследует русскую игорную мафию (специализация — «пьяница»), то в составе оперативной группы непременно оказывается российский стажер-увалень, присланный по обмену опытом, непьющий, столь не азартный, что даже за свой какой-нибудь доморощенный «Зенит» не болеет.
Если ФБР… Да не счесть примеров! Но сбалансированность — непременно. И не в угоду «мыльным» виртуалыцикам. Просто мир таков, каков есть. А он таков. Ксенофобии — гневное «нет»! И на каждую сложную гайку всегда есть болт с фигурной резьбой. И на Джорджа Могулию есть Цинци Хачулия. Диалектика, однако…
Однако диалектика диалектикой, но завтра с подозреваемым Магулией предстоит общаться не Хачулии, а спецагентам Молдеру и Скалли: «Уважаемый, вы — убийца-изувер? Нет? А тогда объясните, почему как только вас, уважаемый, упрятали за решетку, изуверские убийства прекратились, будто по мановению волшебной палочки. Прокомментируйте? Нет комментариев? Что ж, на нет и суда нет…»
Оно, конечно, в вопросе изначально заложена изрядная доля лукавства. Со времени обнаружения последней жертвы, Адониса Кастракиса, и заключения иод стражу подозреваемого, Джорджа Магулию, прошло всего ничего — двое суток. Но не ждать же еще три года, день за днем утяжеляя спуд косвенного доказательства: «Видите, уважаемый, сегодня опять не было изуверского убийства! И через неделю — не было. И через месяц. Год прошел — нету!.. Будем запираться или будем признаваться?!» Если подследственный неискушен в мелких хитростях профессионального дознавателя, то вполне может пойматься на элементарную уловку. М-м?
Впрочем, подозреваемый Джордж Магу лия вряд ли неискушен. Как-никак, отбыл срок в российской психушке, а там сурово спрашивают.
Ладно, утро вечера мудреней. Завтра видно будет.
Завтра-завтра, не сегодня.
А лучше бы сегодня. И тогда аргумент «ты изолирован — убийства прекратились» завтра имел бы некий вес. А так…
А как?
А так, что юноша бледный со взглядом горящим в ночи увлекся процессом — превращением дерьма в конфетку.
Дерьмо — битые бутылки, которых за полчаса ковыряния в мусоросборниках набирается с вагон и маленькую тележку.
Конфетка — финтифлюшки, идущие в сувенирной лавчонке по три доллара за штучку.
Юноша — стеклодув. Он этим на жизнь зарабатывает. Не ахти сколько, но все же лучше, чем хот-догами торговать или «сэндвичем» у секс-шопа озабоченных клиентов заманивать: «Только здесь и сейчас! Пальчик-с-мальчик!»
Прежде чем выдувать из стекла всяческие финтифлюшки, надобно довести до кондиции исходный материал. То есть стекло.
Берешь пустую бочку… такую, над которой граждане страны Бога и моей без определенного места жительства руки согревают, превратив ее в доморощенную печку..
Закатываешь бочку в пустующий дом на снос, предварительно удостоверившись, что там еще не обосновались на ночлег граждане страны Бога и моей без определенного места жительства.
Отыскиваешь на помойке детский тазик без дыр. В качестве варочного котла. Загружаешь в него битое стекло.
Водружаешь тазик-котел поверх бочки, в которой поддерживаешь равномерный костерок. И ждешь.
Вот оно, вот оно! Поплыло, поплыло. Не беспорядочная, разнокалиберная, многоцветная куча осколков — однородная густая тяжелая багровая масса. И помешиваешь, и помешиваешь. Еще немного, еще чуть-чуть, последний миг — он трудный самый! Тот миг, когда исходный материал доходит до кондиции, до нужной. И тогда подцепить текстолитовой трубочкой шмат «огненного киселя» и дуть-выдувать — хоть мышонка, хоть лягушку, хоть неведому зверушку, не снившуюся и кинокомпании Уолта Диснея!
Ожидание последнего мига требует полной сосредоточенности. Нет никого и ничего, кроме увесисто булькающего стеклянного варева! Следить, следить! Язык от усердия высунут. Пересохшие губы. Взгляд горящий — в зрачках отсветы из тазика. А бледен юноша, наверное, потому, что питается плохо. Сувенирная лавка торгует его финтифлюшками по три доллара, но он-то их туда оптом сдает по полтора. Грабеж среди белого дня, если вдуматься! Завтра надо будет поставить условие: или — или! Или по два, или… Не отвлекайся, юноша! Завтра будет завтра. Сегодня — не белый день. Темная ночь.
Темная ночь. Только брызги летят из котла, только жилка дрожит у виска, только жар опаляет. Нет никого и ничего…
…а есть! Тень в плаще с капюшоном. Гражданин без определенного места жительства погреться зашел? На огонек?
На огонек.
Сильная ладонь в резиновой перчатке, легшая на тощий затылок юноши.
Резкий толчок сверху вниз.
Вынужденный кивок — под гнетом мощной руки — лицом в огнедышащий таз.
— Не на… !!!
Бу-л-ль…
Телефон 911. Из сводки происшествий:
«…Рэм Орбитмзн — 18лет, белый, холост, род занятий — безработный, прож. — без опред. м. жит. Обнаружен в заброшенном доме на снос у опрокинутой бочки с застывшей стекловидной массой. Травмы, несовместимые с жизнью, — выжжены оба глаза и язык, отрезаны гениталии. Доставлен патрульными полицейскими в госпиталь Св. Терезии. Жив…»
Жив?!
Н-ну… постольку поскольку. Разве это жизнь — без глаз, без языка, без гениталий!
Но дышит?!
Еле-еле…
Исправительный комплекс (тюрьма) Лортон, штат Вирджиния
Все свободные люди счастливы по-разному. Все лишенные свободы люди несчастны одинаково. Потому что лишены свободы.
То есть там, внутри, за колючей проволокой, ограждающей заключенных от законопослушного населения, имеются, допустим, собственные местечковые градации — авторитет, мужик, обиженный… мало ли! Но счастья это им не прибавляет, просто упорядочивает степень несчастья.
Казалось бы, парадокс — несчастны одинаково, а степеней все-таки несколько. Парадокс мнимый. Чтобы убедиться в его мнимости, достаточно очутиться за решеткой и на своей шкуре испытать, и задаться риторическим вопросом: «Есть в жизни счастье?», — и ответить, как на духу: «Нет в жизни счастья!» Пусть тебя выпускают на прогулку во дворик, где и тренажеры для накачки мышц, и мячики баскетбольные от гиподинамии, и орава сотоварищей в тюремных робах для незлобивых разговорчиков о том и о сем — а счастья нет как нет. И немногим ты отличаешься от бедолаги, которому даже в таких (см. выше) маленьких радостях отказано, — карцер-одиночка, четыре стены, привинченная койка, глухая дверь с одним изумрудным глазком.
Джордж Магулия — в карцере-одиночке. Неадекватен, сказано. Буйный, сказано. Серийный убийца, сказано.
К вам посетители, Джордж Магулия!
Локальные сектора перекрыть, встречным прижаться лицом к стене!
Молдер и Скалли идут по коридору!
— О чем ты собираешься его спросить, Молдер?
— Прежде всего я собираюсь посмотреть ему в глаза.
— А потом?
— Потом спросить.
— О чем?
— В зависимости от того, что увижу в его глазах.
— Ты видел сводку о ночных происшествиях? 911? Несчастный, доставленный в госпиталь святой Терезии…
— Да, Скалли, да.
— Соображения?
— Кто-то скопировал почерк нашего подопечного, чтобы отвести от него подозрения. Кто-то столь же безжалостный и кровожадный, сколь и Магулия. Что говорит в пользу версии о чечено-грузинских боевиках, которую ты вчера назвала бредом.
— Я и сегодня назову ее так же.
— Скалли, живой труп с повреждениями, аналогичными предыдущим, в госпитале святой Терезии налицо?
— Да.
— Подозреваемый Магу лия в ночь на происшествие находился в карцере-одиночке.
— Да.
— Вывод?
— Я бы не торопилась с выводами.
— Я не тороплюсь. Но дважды два — четыре.
— Посмотрим. Сейчас придем и посмотрим.
— Уже. Пришли… Открывайте, сержант, открывайте!
Лязг ключа, скрежет открываемой двери. Яркий, бьющий луч света — в темном : царстве карцера-одиночки.
— Уберите свет!!! Он режет мне глаза!!!
— Ма-алчать, заключенный! Встать! Смир-рно! К тебе пришли!.. Агент Молдер, агент Скалли, прошу…
— Уберите свет!!!
— Ма-алчать!
— Э-э, м-м, сержант. Закройте дверь, будьте добры. Нет, с другой стороны. Выйдите из камеры.
— Не положено. Агент Скалли, этот субъект опасен.
— Ничего-ничего. Со мной партнер Молдер, мы привыкли полагаться друг на друга. В случае чего вас позовут, сержант.
— Агент Молдер?
— Идите, сержант. Когда будет нужно, вас позовут.
— Под вашу ответственность. Личную ответственность.
— Само собой, сержант. Само собой. И дверь закройте, закройте.
— Не положено.
— Заприте и проследите, чтобы никто из посторонних нам не помешал.
— Из посторонних в камере — вы, сэр, и ваша… ваш партнер.
— Сержант! Выполнять!
— Если вы настаиваете на том, что агентам ФБР самое место в тюремном карцере, то…
— Сержант! Кругом!!!
— Есть, сэр!
Скрежет закрываемой двери. Лязг ключа.
— Джордж Магулия? Я — агент Молдер. Это — агент Скалли.
— Я не вижу. Я вас не вижу. Темно.
— Мы тоже не видим вас. Но вы сами попросили убрать свет.
— Не до такой же степени.
— Если я включу фонарик, это вас не обеспокоит?
— Сколько ватт?
— Точно не знаю. Не более десяти. Две пальчиковые батарейки.
— Не более десяти — потерплю. Вклю-найте.
— Так вот вы какой, Джордж Магулия…
— Нет! Не светите на меня! Светите в сторону! В стену!
— Так?
— Да. Пусть так.
— У вас болят глаза?
— У меня всё болит!
— Всё?
— Всё!
— Волосы болят?
— Болят!
— Вы лжете, Магулия. У вас нет волос. Вы обриты наголо.
— Начальник, ты тюремную крысу видишь? -Где?
— Здесь!
— Нет.
— И я не вижу. А она есть.
— Принято, Магулия. С логикой у вас в порядке. А с психикой?
— Что тебя не устраивает в моей психике, начальник? Что?! Что?!! Я нормален!!! Нормален!!!
— Успокойтесь, Магулия.
— Молчи, женщина!!! Мужчины разговаривают — ты молчи!!! Я спокоен!!! Я совершенно спокоен!!!
— Оно и видно, Магулия, оно и видно. Вы были так же спокойны, как сейчас, когда убивали ни в чем не повинных людей?
— Начальник, скажи ей, чтобы она молчала! А вот с тобой я говорить буду, я готов.
— Скалли, помолчи.
— Молдер, я не понима…
— Скалли, закрой рот! Ненадолго. Скалли?
— Так-то лучше. Ну, Магулия? Она молчит. Я тебя слушаю. Почему ты сказал, что вот со мной говорить будешь?
— Ты ведь Молдер, начальник? Фокс Молдер? Агент ФБР?
— Знаешь меня?
— В кино видел. Ты там, правда, моложе.
— Я не снимался в кино.
— Как не снимался, слушай! Я же видел! Еще в России — по видеомагнитофону! «Икс-файлы», да? Много серий! Ты — Молдер, она — Скалли.
— Я не снимался в кино. Она — тоже.
— Ва! Но я же видел! Ты всегда правильно думаешь, но все считают, что у тебя винтика в голове не хватает. А она тебе тоже никогда сначала не верит, но потом говорит, что тоже так думала с самого начала. Женщина, да!
— Молдер, пошли отсюда! Ш-шизик! У него глюки! Дай ему один автограф и два раза по морде — и пошли отсюда!
— Погоди, Скалли, погоди.
— Да не буду я годить! «Икс-файлы» для него кино, понимаешь!
— Начальник, ты мужчина или нет?! Она тебя что, не слушается?! Если бы у нас в Гори женщина без спросу рот открыла, я бы…
— …язык ей вырвал?! Да, Магулия? Да?! И глаза выколол? И гениталии отрезал? Да?!
— Начальник, зачем за слово ловишь? Разве я так сказал? Я так не сказал!
— Не сказал, но сделал. Да, Магулия? Семь раз, да?
— Почему — семь?
— А сколько?
— Начальник, зачем опять за слово ловишь? Ты сказал семь — значит, семь.
— Семь. Мужчин. Они, что, без спросу рот открыли? Но они ведь мужчины, не женщины. Магулия, интимный вопрос можно?
— Ты начальник, тебе все можно.
— Магулия, ты разницу между мужчиной и женщиной хорошо знаешь? Не путаешь?
— Не понял, начальник. Я по-английски немножко плохо понимаю. Разницу между кем?
— Короче, гм-гм… Магулия, ты… как ты относишься к «голубым»?
— К голубым кому?
— К гомосексуалистам, короче.
— Ва! Начальник! Это разве люди? Это не люди! Убивать их надо, чтобы не позорили звание мужчины!
— Божья заповедь гласит: не убий. МагуЛИЯ?
— Эщщи!
— Не веришь в бога, Магулия?
— Не верю богу, начальник. Он сам первый задницу показал и заставил человека на нее молиться!
— Полегче, Магулия, полегче.
— А что, не так, начальник?! Библию читал? Там что написано? Там написано: «И потом сказал он: лица моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть меня и остаться в живых. Я поставлю тебя и покрою тебя рукою моею, доколе не пройду. И когда сниму руку мою, ты увидишь меня сзади, а лицо мое не будет видимо». Понял, начальник?! В лицо Бога никто не видел, а на его задницу все молятся тысячу и тысячу лет и думают: вот он какой, лик божий! А потом удивляются, откуда столько много пидарасов взялось!
— И ты решил самолично сократить их количество хотя бы на семь?
— Начальник? Я… э-э… плохо по-английски. ..
— Молдер, не тяни пустышку. Я ведь тебе показывала их медицинские карты!
— Скалли, помолчи!
— Молдер, а я тебе повторяю…
— Молчи, женщина!!!
— Молодец, начальник! Мужчина!
— Я мужчина, Магулия, ты мужчина. Поговорим как мужчина с мужчиной. Ты убил этих семерых потому, что они все были гомосексуалистами?
— Кто?
— Те, кого ты убил.
— Почему семерых?
— А сколько?
— Э-э, начальник. Ты меня не путай опять. Сказал — семерых, значит — семерых. Вы сколько трупов нашли?
— Семь.
— Значит, семь.
— Семь гомосексуалистов, так?
— А они что, все пидарасы были?
— Ты меня спрашиваешь, Магулия? Это я тебя спрашиваю, Магулия!
— А я откуда знаю?! Я их не трахал!
— Да, ты всего-навсего их убил! За то, что они гомосексуалисты, так?!
— Ва! Если бы знал, что они пидарасы, убил бы!
— Момент! Что еще за «если бы»?!
— Но я же не убивал!
— Та-а-ак! Один, два, три, четыре, пять, шесть…
— Начальник, не убивал я!
— … семь, восемь, девять десять…
— Не я, начальник!!!
— …одиннадцать, двенадцать… Уф-ф… А кто? Кто?!
— Он! Вот он!!!
— Где?
— Там!
— Там? За стеной? Что ты пальцем в стену тычешь, Магулия? Где? В соседней камере? Кто там?
— Да позволит мне мой повелитель Молдер разомкнуть уста?
— Скалли, не выпендривайся! Говори.
— Можно, да?
— Скалли!
— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель.
— Скалли И!
— Там, куда тычет этот… с позволения сказать, мужчина, за стеной не соседняя камера, а тюремный коридор, откуда мы сюда и попали. Лучше посвети на стену. Видишь?
— О! Ничего себе, образина! Кш-ш-шмар!.. Магулия! Это ты?!
— Это не я! Это Оно!
— Нарисовал ты?!
— Я.
— Зачем?
— Чтобы отогнать! Если Его нарисовать правильно, то есть похоже, — можно отогнать! Не всегда, не всякий раз! Но — можно!
— Ты нарисовал Его правильно? Как Брежнева? Тогда, в России?
— Что — Брежнев, эщщи! Брежнев тогда уже мертвый был! Чучело! А Оно — не чучело! Оно — живой. Вечно живой!
— И ты его нарисовал. Он у тебя на картине — как живой? Похож? Магулия!
— Не знаю! Я не знаю! Я ТАК вижу! Не знаю.
— Ты же талантливый художник, Магулия, не так ли?
— Я талант! Не я сказал! Оно!
— Оно сказало, что ты — талант?
— Оно не сказало! Оно выбрало! Оно не вселяется в ничтожеств!
— Почему?
— Когда большая идея попадает в маленькую голову, то может там вырасти только до размеров этой головы!
— Это Оно тебе сказало?
— Это Достоевский сказал.
— Кто такой Достоевский? Поляк? Тоже эмигрант? Нелегал?
— Достоевский — это Достоевский.
— Молдер, Достоевский — это их русский писатель, их икона.
— Скалли, мне их Достоевский не икона. И… помолчи — когда мужчины разговаривают.
— Молчу.
— Магулия! Итак, вы — талант,
— Ты сказал.
— И что, разве ты не в состоянии скопировать оригинал, воплотить его на картине?
— Я не видел Его! Но я ТАК вижу Его! Это Оно! Оно убило всех этих людей!
— Семерых?
— Ты говоришь — семерых. Значит — семерых.
— Ну-ну. И Оно выкололо им глаза?
— Да! Потому что видеть Его не должно!
— И Оно же вырвало им язык?
— Да! Потому что прекословить Ему не должно!
— И Оно же вырезало им гениталии?
— Да! Потому что трясти перед Ним членом не должно! Это Его привилегия — всем показывать член!
— А уши? Почему Оно не оборвало им уши?
— Потому что внимать Ему должно! Оно нашептывает и нашептывает — круглосуточно! Днями и ночами… чами… чами… чами…
— Магулия!!! -Я!
— Джордж ты Магулия!.. Значит, виноват не ты, а Оно!
— Оно, начальник, Оно!
— А у этого Оно есть имя? С этой образиной, которую ты накалякал на стене, связано какое-нибудь конкретное имя? Чисто конкретно?
— Все люди знают это имя. Но не поминают всуе!
— Сатана? Дьявол?
— Начальник! Я верил в тебя, начальник!!! Когда ты сказал, что ты Фокс Молдер, я сразу подумал: мне наконец повезло! Только Фокс Молдер способен меня понять и мне поверить! Я же смотрел в кино, много серий! Про «икс-файлы»! Ты никогда не говоришь: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!» И тогда это никогда бывает всегда! Начальник, ты только ее не слушай! Она, ты наверное не знаешь, как будто вместе с тобой работает, как будто напарник, — а на самом деле крупные шишки к тебе ее подставили, чтобы она им на тебя стучала и материалы собирала, что ты сумасшедший! Ты меня послушай, начальник! Мы с тобой близнецы-братья! Я один тебе правду скажу! Правду, одну только правду и ничего, кроме правды! Я знаю, я тоже в дурдоме сидел! В России! Там всех нормальных в дурдом сажают! А здесь за тобой, за нормальным, стукачку заставляют след… ить! Ить! Ить!..
— Скалли!
— А что я сделала?!
— Ты дала ему под дых!
— Неужели?! И что? Когда женщина отвечала за свои поступки?! Тем более, за поступки, которые должны быть присущи мужчине, в присутствии которого оскорбляют женщину?!
— Я как-то не заметил, что он тебя оскорбил. По-моему, он сказал правду.
— Ага! Одну только правду! И ничего… Особенно про Молдера — героя экрана! А ты уши развесил!.. Ну-ка, отодвинься! Пусти меня к нему! Сейчас проикается и… он у меня по-другому заговорит!.. Ну-ка! Ты! Магулия! В глаза смотреть, сукин сын! Имя?! Имя сообщника, быстро!!!
— Ка… какого сообщника?!
— То есть ты был один?! Ты один убил всех семерых?! Или не семерых?! Их было больше?! Сколько?! Десять?! Двадцать?! Где трупы?! Отвечать!!!
— По… почему десять?! Почему двадцать?! Ты что, женщина!
— Потому что ты каждый раз запинался, когда мой напарник называл цифру семь! Их не меньше семи! Но ты запинался! Их больше, так?! Лайонел Локридж! Мейсон Кепвелл! Круз Кастильо! Керк Крэнстон! Кейт Тиммонс! Крис Картер! Адонис Каст-ракис!.. Еще?! Кто еще?! Рэм Орбитмэн — знаешь такого?!
— Не знаю я никакого Орбитмэна!!! Первый раз слышу!!! И знать не хочу!!! Может, я останусь собой?! Начальник, убери ее от меня! Бешеная!..
— Скалли, кончай!
— Еще не начинала толком!
— Скалли, прошу!
— А! Делай, как знаешь! Н-напарник, тоже мне!
— Так-то лучше… Магулия?
— Я знаю, конечно… В кино видел… Добрый следователь — злой следователь… Но все равно… Тебе я верю, Молдер. А ей нет. А ты?
— Кабы партнер при моей работе не нужен был, слова бы с ней не сказал. Языком метет, как помелом, сукина дочь!
— Верю! Тебе я верю, Молдер. Как в кино!
— И я — тебе, Магулия! Верю. Я тебе верю, верю. Я верю, что ты на пути к новой жизни. И скоро этот отрезок жизни ты будешь вспоминать, как ужасный сон…
— Это не сон, начальник! Не сон!
— То есть ты был в полном сознании и добром здравии, когда убивал?
— Оно убило! Сколько раз повторять!
— Но отпечатки этого Оно на месте преступления не обнаружены. А твоих, Джордж, — полно. И судить будут не Его, а тебя. И на электрический стул посадят тебя, не Его.
— Его невозможно ни судить, ни посадить на электрический стул! Он Князь Тьмы! Он доктор Зло! Только простаки с вашего прогнившего Запада еще думают, что Зло можно спеленать! Простаки, думающие, что Зло можно поставить раком, как дешевую шлюху рода человеческого!