Страница:
— Вот как!
Восклицание судьи прозвучало и недоверчиво, и презрительно.
— Леди Пантея Вайн, — обратился он к девушке, — вы действительно не желаете, чтобы вас защищал адвокат, и намерены лично отвечать на выдвинутые против вас обвинения?
— Таково мое желание, милорд, — тихо ответила Тея.
— Быть по сему!
С этими словами судья повернулся к сэру Болсому Джонсу.
— Вы можете продолжать, господин главный прокурор.
— Тогда, с позволения вашей милости, я вызову свидетеля, — заявил главный прокурор. — Приведите сержанта Хигсона.
Секретарь повторил распоряжение, и сержант Хигсон занял свидетельское место. Тея не обманывала мистера Добсона, когда говорила, что не помнит, как он выглядел. Сейчас перед ней был высокий и крепкий человек средних лет с добродушным крестьянским лицом и густой каштановой шевелюрой.
Он стоял навытяжку и произнес клятву удивительно громким голосом. Tee показалось, что он напуган, хотя и старается этого не показать. Отвечая на вопросы сэра Болсома Джонса, сержант смотрел на леди Каслмейн, словно надеясь получить от нее подсказку и одобрение своим словам.
Тея вдруг ясно поняла, как именно было построено обвинение против нее. Когда сержанта Хигсона стали расспрашивать о событиях той ночи в лесу, он наверняка рассказал правду. Не зная почему, Тея не сомневалась в этом. Сержанту не было смысла лгать. Но, видимо, ему хорошо заплатили, чтобы на наводящие вопросы сэра Болсома он отвечал так, как он делал это здесь, в суде. По его словам получалось, что в тот момент, когда его наняли, он уже понял, что происходит что-то странное.
Все было прекрасно продумано: несколько погрешностей против истины — и история приобретала зловещий характер.
Сержант Хигсон говорил, что его приятель, второй кучер (который очень кстати умер), сказал, что за эту поездку можно подзаработать: надо только слушаться да держать язык за зубами.
Сам сержант, когда явился в гостиницу «Четыре рыбака», где их должен был ждать мистер Христиан Дрисдейл, плохо представлял себе, что от них потребуется. Мистер Дрисдейл попросил хозяина гостиницы найти ему двух кучеров. Тот поговорил с Хигсоном и его приятелем Дровером, и они согласились отвезти мистера Дрисдейла туда, куда он скажет. По словам Хигсона, именно тогда Дровер и сказал ему, что это дело будет денежным.
Тут главный прокурор остановил свидетеля.
— Я бы просил, — заявил он, — чтобы присяжные особо обратили на это внимание. Еще до того, как убитый нанял кучеров, Дровер сказал другу, что поездка будет выгодной, а о ней было известно только двум людям. Одним из них был мистер Христиан Дрисдейл, которому предстояло погибнуть всего через несколько часов после свадебной церемонии, а вторым — его невеста, женщина, которая сидит сейчас перед вами и которая обвиняется в преднамеренном убийстве.
Сэр Болсом Джонс произнес все это трагическим тоном, подождал, чтобы его слова произвели должный эффект, а потом продолжил допрос свидетеля.
Сержант Хигсон рассказал, что они с Дровером посадили в карету Тею у ворот Стейверли и поехали к церкви. Потом, когда чета новобрачных вернулась в карету, им было ведено как можно быстрее ехать к дому мистера Христиана Дрисдейла, который находился неподалеку от Бишопс-Стротфорд.
Они поехали, но вскоре их внезапно остановили два разбойника, которые появились из леса в районе Дрейк-Дайк. В этот момент Тея заметила, что сержант Хигсон посмотрел в сторону Барбары Каслмейн и нервно облизнул губы. До сих пор он говорил довольно гладко и уверенно, но теперь стал спотыкаться.
Да, карету остановили два разбойника. Мистера Христиана Дрисдейла заставили выйти, и им с Дровером приказали привязать его к дереву. Они так и сделали, а разбойник и леди тем временем ушли в лес и что-то унесли с собой.
— Вы разглядели, что они несли? — спросил прокурор.
— Нет, сэр.
— Их ноша была большой?
Сержант Хигсон замялся.
— Кто ее нес?
— Разбойник, сэр.
— Вам не показалось, что это что-то похожее на шкатулку или мешок с деньгами?
— Может быть, сэр.
Главный прокурор посмотрел на присяжных.
— Что бы ни было в этой шкатулке или мешке, но ноша, видимо, была достаточно тяжелой: разбойник нес ее обеими руками.
Он снова повернулся к Хигсону.
— Эту ношу унесли в лес, и вы ее больше не видели?
— Да, сэр.
— Когда разбойник и леди вышли из леса, у него в руках уже ничего не было?
— Леди пошла с разбойником добровольно? Она не кричала, не сопротивлялась, не казалось, что она напугана?
— Нет, сэр.
— Она не пыталась найти защиту у вас или у своего мужа?
— Нет, сэр.
— Уходя в лес, тот разбойник и леди разговаривали друг с другом?
— Да, сэр.
Сэр Болсом Джонс снова сделал многозначительную паузу.
Затем Хигсон рассказал, как разбойник разрезал веревки, которыми был связан Христиан Дрисдейл, и, не дав тому опомниться, нанес ему смертельную рану.
Когда сержант лгал, в его голосе появлялись виноватые нотки, он начинал мяться и запинаться. Однако Тея подозревала, что это замечает она одна, потому что ей было известно, что в его рассказе правда, а что добавлено другими.
— А когда разбойник зарезал жертву, что он сделал потом?
— Он вернулся в лес, сэр.
— К леди?
— Да, сэр.
— Он вам что-нибудь говорил?
— Да, сэр.
— Что именно?
— Он велел нам вырыть могилу и закопать тело мистера Дрисдейла.
— И вы это сделали?
— Да, сэр.
Прокурор спросил, откуда они взяли лопаты и как себя вел второй разбойник, а потом задал вопрос:
— Что произошло потом?
— Разбойник и леди вернулись из леса вместе.
— Они шли порознь?
— Ее пальцы лежали на его руке.
— Итак, когда тело несчастного закопали, его жена, а вернее, вдова вышла из леса под руку с человеком, которого она наняла для совершения убийства, чтобы удостовериться в том, что дело сделано? Ведь они вышли оттуда вместе именно для этого, не так ли?
Вид у сержанта был до крайности смущенный.
— Я только знаю, что они вышли, сэр.
— Леди улыбалась?
— Ка… кажется да, сэр.
— Она казалась спокойной, счастливой и довольной тем, что человек, за которого она вышла замуж всего несколько часов назад, мертв?
— Про это я не знаю, сэр, только что она улыбалась.
— Господа присяжные, обратите на это внимание. Женщина, наблюдавшая за подлым зверским убийством, женщина, которая забрала деньги убитого и спрятала их в лесу, выходит оттуда с улыбкой и следит за тем, чтобы не осталось никаких улик, которые бы ее выдали.
Затем последовал рассказ о том, как разбойник заплатил им с товарищем и велел возвращаться в деревню.
— Сколько денег он вам дал? — осведомился сэр Болсом Джонс.
— Четыре гинеи, сэр, — на двоих.
— Четыре гинеи! Это большая сумма для услуг кучера, не так ли?
— Да, сэр.
— Это было больше, чем вы ожидали?
— Да, сэр.
— Вы бы могли даже сказать, что это огромная сумма за то, что вы несколько часов провели на козлах?
— Да, сэр.
— И она была больше, чем вы могли рассчитывать получить от разбойника?
Среди придворных послышался смех. Сэр Болсом Джонс пояснил:
— Считается, что разбойник отнимает деньги у людей, а не раздает их. Однако этот разбойник имел возможность не только отдавать, но прямо-таки бросать деньги людям, которые рассчитывали получить за труды не больше нескольких шиллингов.
Прокурор задал еще один вопрос.
— Вы можете описать леди, которую вы посадили в карету у ворот Стейверли и повезли в церковь, ту, что совсем не испугалась разбойника, который так кстати оказался на пустынной дороге?
Наступило молчание.
— Впрочем, в этом нет необходимости! Вы можете ее опознать? Она в зале суда?
— Да, сэр.
— Покажите мне ее?
Тея с трудом сдержала дрожь, когда палец сержанта уверенно указал на нее.
— Благодарю вас, сержант Хигсон, — произнес сэр Болсом Джонс. — Вы свободны.
Сержант неловко покинул место для дачи показаний. Его сменил тот, кто откопал тело, потом — врач, осматривавший его, потом — родственник, опознавший Дрисдейла по кольцу и личным вещам, и хозяин гостиницы «Четыре рыбака». Когда допрос последнего свидетеля закончился, главный прокурор поклонился судье.
— Обвинение закончило представление доказательств, милорд.
— Благодарю вас, господин прокурор.
Судья повернулся к Tee:
— Леди Пантея Вайн, поскольку вас никто не представляет, готовы ли вы занять место для дачи свидетельских показаний и ответить на те вопросы, которые пожелает задать вам главный прокурор?
Тея почувствовала, как у нее обрывается сердце» однако решительно встала.
— Готова, милорд.
Но в ту минуту, когда судья открыл рот, собираясь что-то добавить, а все, кто был в зале суда, вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть обвиняемую, громкий и ясный голос у двери произнес:
— Вынужден просить вас, милорд, и всех присутствующих не двигаться с мест.
Многие ахнули, и этот звук словно эхом отразился от стен.
Все головы повернулись к дверям, где оказалась фигура в черной маске с пистолетами в каждой руке. Позади виднелась еще одна похожая фигура, а еще две встали в той двери, через которую в зал вошли члены суда. И пока потрясенные зрители озирались, пятый человек в маске неслышно вошел в ту дверь, куда уходили присяжные, и встал, наставив на них пистолеты.
Не меньше десяти пистолетов со взведенными курками были направлены на невооруженную толпу.
Наступило молчание: казалось, присутствующие не смеют даже дышать. А потом чей-то голос на галерее воскликнул:
— Господи! Да ведь это же Белогрудый!
Радостный приветственный крик вырвался одновременно не меньше чем у дюжины тех, что были в зале. Белогрудый посмотрел на них и улыбнулся.
— Да, я Белогрудый. Как всегда, я явился, чтобы исправить несправедливость. Вы готовы меня выслушать?
— Мы тебя прекрасно слышим! — прокричал мужской голос.
— И поверим всему, что ты скажешь? — подхватил женский.
— Благодарю вас. Это именно то, что мне хотелось узнать, — отозвался Белогрудый.
Он прошел вперед и встал прямо перед судьей, лицом к присяжным. Тея прижала руки к груди, чтобы унять волнение.
Казалось, он заворожил всех, словно владел какой-то волшебной силой. Все слушали его так внимательно, что ему не приходилось даже повышать голос.
— Добрые люди! Неужели вы действительно поверили той чепухе, которую вам тут рассказывали? Вы видели обвиняемую? Вы можете хоть на секунду допустить, что она замыслила убийство человека? Вы видите ее сейчас, но мне жаль, что вы не представляете, какой увидел ее я пять лет назад, когда ей было тринадцать лет. Это было дитя, на лице которого ясно читались детская наивность и невинность. И она по-детски нежно любила животных.
Вы слышали, что она вышла замуж за мистера Христиана Дрисдейла, человека, о котором обвинение готово пролить столько слез. Но ведь кое-кто из вас должен еще помнить этого самого жестокого, безжалостного и жадного сборщика налогов во всей Англии! Он вымогал деньги у всех. Он облагал людей собственными податями, помимо тех, которые назначал парламент. Он брал взятки у тех, кто что-то скрывал, а когда у них не оставалось больше возможности платить, выдавал их властям. Он был особенно жесток с женщинами, которые боялись, что их мужья и сыновья будут отняты у них, потому что их обвинят в поддержке короля. Он вытягивал из своих жертв все до последнего фартинга, а когда они проклинали его, он смеялся. Смеялся и выдавал властям, чтобы их повесили или сослали на галеры за преступления, которых они часто и не совершали. Вот каким был мистер Христиан Дрисдейл, человек, каждое дыхание которого порочило все человечество.
— Это верно! — выкрикнул кто-то с задних рядов. — Он забрал все сбережения моей старухи-матери — все до пенни! — а потом явился требовать еще.
— Да, это так, — сказал Белогрудый. — И однажды, вымогая эти деньги, Дрисдейл увидел прелестное дитя, девочку тринадцати лет. И он, которому было за сорок пять, загорелся похотью. Он заставил ее выйти за него замуж, пообещав за это спасти от казни ее брата. Он не собирался делать это.
Виконта Сен-Клера приговорили к смерти за то, что он был среди сторонников его величества и принимал его, когда тот приезжал в Англию. Христиан Дрисдейл был готов пользоваться любыми средствами, чтобы добиваться своих целей.
Обманув невинную девочку, он уговорил ее оставить дом и умирающего отца и ночью отправиться с ним в церковь, где слепой священник уже ждал их, чтобы совершить обряд бракосочетания.
Они поженились. И эта девочка, которая даже не подозревала о том, женой какого чудовища она стала, отправилась в свадебное путешествие. Она взяла с собой единственное близкое существо, которое могла увезти с собой, — своего песика. Он должен был стать ее единственным другом в чужом доме, куда ее увозил тот, за кого она вышла замуж.
Песик был такой маленький, что на время церемонии она спрятала его в своей муфте.
Но у этого крошки было львиное сердце. Он готов был сражаться с теми, кто покушался на его любимую хозяйку. Не мне рассказывать вам, что происходило в карете, когда сорокапятилетний сластолюбец ехал от церкви со своей тринадцатилетней женой. Но что бы там ни было, песик, любивший свою госпожу, был этим возмущен. Он укусил за руку человека, которому с безошибочным животным инстинктом не доверял. И он расплатился за это: ему размозжили головку тяжелой тростью, тростью, которая со временем наверняка была бы поднята и на его хозяйку. Безжизненное тельце швырнули на пол кареты. Оттуда его и взяли, чтобы унести в лес и похоронить на берегу ручья.
Это, милорд, — добавил разбойник, впервые обращаясь к судье, который сидел совершенно неподвижно, словно превратившись в каменное изваяние, — это, милорд, и были те «деньги», которые, по утверждению главного прокурора, я унес в лес, чтобы спрятать. Это было нечто гораздо более ценное, чем деньги, то, что нельзя купить за золото: любовь и доверие бессловесного животного, которое погибло, защищая свою хозяйку от человека, который намеревался совершить над ней насилие.
Когда песик был похоронен, я вернулся туда, где, как правдиво рассказал вам сержант, оставался привязанный к дереву мистер Дрисдейл. Как вы уже слышали, я разрезал веревки и вызвал его на поединок. Я сказал ему, что он должен защищать свою жизнь. Это был честный бой, бой, в котором никто из нас не имел преимущества. Возможно, из нас двоих он был более умелым фехтовальщиком. Однако я сражался за справедливость и добропорядочность. Я сражался, чтобы освободить ребенка, которого обманом заставили отдать себя во власть похотливого зверя, прятавшего свои пороки под маской лицемерия. И это стократ увеличивало мои силы.
Ее брат умер на виселице на Чаринг-Кросс за день до ее свадьбы. Он умер с улыбкой на устах, верным подданным короля Карла. Он никогда уже не вернется, но я прошу вас, джентльмены присяжные, вас, жители Англии, которые любят справедливость и верят в нее, освободить эту женщину, которую обвиняют в убийстве. Если убийство и произошло, то за него должен отвечать я. Но я заверяю вас, что это был честный бой, благородный поединок, проходивший в соответствии с дуэльным кодексом. Я убил человека, чья смерть сделала мир чище и лучше.
Кончив говорить, Белогрудый обвел взглядом зал суда. В наступившей тишине замерли последние отголоски его слов, а потом все присутствующие в едином порыве встали, чтобы его приветствовать. Мужчины размахивали шляпами, женщины — платочками. Только Барбара Каслмейн и окружавшие ее придворные сидели молча и неподвижно, а их застывшие лица казались почти глупыми среди улыбок радостно возбужденной толпы.
Секунду Белогрудый смотрел на Тею, словно прощаясь, а потом медленно попятился к двери, не опуская пистолеты.
Дойдя до дверей, он повернулся к группе мужчин, что толпились около, и сказал:
— Подержите дверь, парни, — несколько минут.
— Сделаем! — пообещали они. — И счастливо тебе!
Tee показалось, что всего секунда прошла с того момента, как Белогрудый стоял перед залом, заставляя присутствующих ловить каждое его слово. И вдруг он исчез. Его помощники исчезли одновременно с ним. Перед дверями несколько дюжих парней переругивались с солдатами, которые вдруг пришли в себя и теперь пытались пробиться сквозь толпу туда, где скрылся Белогрудый.
Судебный посыльный выкрикивал:
— За ним, люди! Хватайте его! За его голову обещана награда в тысячу фунтов!
В ответ раздался взрыв хохота и советы, как ему следует поступить с собственной головой. Несколько минут царила полная неразбериха, а потом голос судьи восстановил порядок.
— Возможно, после этой крайне ненадлежащей процедуры господин главный прокурор захочет изменить формулировку обвинения? — осведомился он.
Сэр Болсом Джонс встал с места.
— Милорд, — объявил он, — от имени правительства его величества я хочу снять обвинение, выдвинутое против леди Пантеи Вайн, чтобы позже выдвинуть его против тех лиц, которые в настоящее время еще не находятся под арестом.
В дальней части зала раздались выкрики:
— И никогда не будут! Вы его не поймаете, сколько ни старайтесь!
Судья призвал всех к порядку, и в зале снова стало тихо.
— В таком случае, — медленно и размеренно проговорил он, — мой долг и, должен добавить, мое сердце требуют снять с леди Пантеи Вайн обвинение, выдвинутое против нее, и объявить его несостоятельным. Леди Пантея Вайн может считать себя свободной.
На этот раз даже судье не удалось прекратить приветственные крики зала. Они были оглушительными, радостными и трогательными. Впервые после своего выхода из камеры этим утром Тея с трудом сдерживала подступавшие к глазам слезы.
Это были слезы радости: ее любимый снова пришел ей на помощь и спас ее жизнь.
Глава 12
По возвращении во дворец на Тею посыпались поздравления и от друзей, и от бывших врагов. Она не хотела ни с кем ссориться и поэтому старалась не обращать внимания даже на самую явную лесть.
Она была счастлива вернуться домой, и первое, что сделала, обретя свободу, — это преклонила колени в королевской часовне, вознося благодарственную молитву, которая шла из глубины ее сердца. Однако радость ее омрачалась мыслью о том, что теперь Лусиусу угрожает еще большая опасность, чем прежде.
Трудно было надеяться на то, что власти простят ему, что он держал под пистолетами судью и присяжных и сделал судебную власть всеобщим посмешищем. Все только об этом и говорили. Театральное появление Лусиуса и спасение Теи сделали его героем Лондона.
Мальчишки мастерили подобия масок из тряпок и играли на улицах в Белогрудого, который бросает вызов судье Далримплу. При этом роль Белогрудого доставалась старшим и сильным ребятам, а младшим как более слабым приходилось соглашаться на незавидную роль королевского судьи.
Во дворце те, кто не был на заседании суда, снова и снова просили Тею описать им Белогрудого и утверждали, что влюбились в него по одним только описаниям и рассказам. Апартаменты леди Дарлингтон осаждали женщины разных возрастов, которые мечтали поговорить с Теей о ее галантном избавителе. И все они не скупились на лукавые намеки, даже не догадываясь, насколько их романтические предположения близки к истине.
Тея не могла бы сильнее любить этого человека, тосковать о нем, трепетать при одной мысли о нем. И ей трудно было скрывать свои чувства от тех, кто с любопытством выспрашивал ее. Все ее существо томилось от любви. Ее не оставляли мысли о подстерегающих его опасностях, так что она не ведала ни минуты покоя. Тея снова и снова переживала те секунды, когда Лусиус появился в зале суда. Его полная достоинства походка, гордо поднятая голова, чуть насмешливая улыбка — все переполняло ее сердце любовью и гордостью. В тот Гуюмент она с трудом удержалась, чтобы не броситься к нему в объятия! Каждый миг был запечатлен в ее сердце.
Тея ощущала на себе его взгляд и знала, что он безмолвно шлет ей слова любви и утешения. Она не сомневалась, что он, как никто другой, понимает, что ей пришлось пережить за стенами Ньюгейта, какой удар был нанесен ее гордости.
Как много могут люди сказать друг другу одним только взглядом, если их сердца бьются в унисон, если они вместе не телом, но духом. Даже посреди того смятения, которое царило в суде, Тея чувствовала, что они принадлежат друг другу. Может, в прошлой жизни они были единым целым? Возможно, за долгие века их жизни много раз переплетались. И сейчас, когда они встретились, нити их судеб соединились снова.
Тея думала, что инстинктивно почувствовала это с их первой встречи ночью в лесу. Им не нужны были слова, потому что их души узнали друг друга.
Стоя на коленях в тиши королевской часовни, Тея закрывала глаза и снова ощущала прикосновение губ Лусиуса, его сильные руки, обнимавшие ее в библиотеке Стейверли. В тот момент она почувствовала, что их любовь — это дар небес, что на них лежит благословение Божье. Такая любовь должна почитаться огромным счастьем, даже если им даровано только очень короткое время.
Думать о будущем Тея не могла. Она не представляла себе, что они с Лусиусом будут когда-нибудь вместе, не опасаясь преследований и ареста, смогут занять принадлежавшее им по праву место в обществе.
Лусиусу грозит опасность! Только эта мысль всегда была с нею. Даже молясь о нем, девушка испытывала страх, боялась, что закон в конце концов настигнет его. И больше всего она боялась Барбару Каслмейн.
Тея видела, с каким лицом леди Каслмейн ушла из здания суда. Хмурясь, поджав губы, она удалилась из зала в сопровождении своих друзей. Ее ярость еще больше усилили едкие замечания, брошенные в ее адрес из толпы, пока она шла к своему экипажу. А вернувшись во дворец, Барбара обнаружила, что та, кого, по ее мнению, следовало повесить, стала героиней дня.
Барбара слишком привыкла, что все ее желания исполняются, она не умела проигрывать, и от ее дикой ярости всем домашним пришлось туго. Даже короля его возлюбленная привела в растерянность своими истериками. Он постарался смягчить ее подарками и новыми суммами из королевской казны, но даже это почти не умерило ее бешенства.
Она подозревала, что за цветистыми комплиментами ее кавалеров кроется ирония, а мысль о том, что над ней могут смеяться, выводила Барбару из себя. Она хорошо помнила, что при своем появлении в Лондоне не могла похвастаться модными нарядами. Ее красота была достаточно яркой, чтобы привлечь к ней внимание, но она навсегда запомнила хихиканье и снисходительные улыбки на лицах придворных, которые считали ее сельской простушкой.
Барбара быстро сумела завоевать признание в придворных кругах, но не забыла страдания первых недель, и в глубине ее сердца сохранялись ощущения той девушки, которая забавляла, а не ослепляла окружающих.
Возможно, именно эти воспоминания вместе с бесконечными жалобами матери на их бедность сделали ее такой меркантильной, ненасытной и жадной. Если бы ее отец был жив, все могло сложиться совсем иначе, но виконт Грандисон умер от ран, полученных при осаде Бристоля. Все, кто его знал, высоко отзывались об отваге, мужестве, справедливости и порядочности этого человека, о том, каким прекрасным примером он был для всех, кто служил под его командованием. Лорд Грандисон мог бы направить страстную натуру своей дочери в более достойное русло, а ее красота служила бы благим целям и не была бы соблазном для тех, кто имел с ней дело.
Но после смерти отца Барбару растили слабовольная, вечно всем недовольная мать и отчим, которому до нее, в сущности, не было дела. Она чувствовала себя ненужной и лишней в доме, где ее только терпели. А она постоянно жаждала того, чего была лишена. Даже получив наконец все то, к чему стремилась ее страстная юная душа, Барбара обнаружила, что не в состоянии этим удовлетвориться. Ей постоянно хотелось чего-то еще, и эта жадность казалась совершенно неукротимой.
Живя в Уайтхолле, Барбара привыкла думать, что все ее желания должны исполняться. И теперь, когда ее месть не удалась, могла думать только о том, как еще досадить своим врагам. Ум у нее был острый, а от ее наблюдательных глаз не укрылось, каким взглядом обменялись Тея и Белогрудый.
Она сразу догадалась, что Тея влюблена в разбойника, и решила принять это к сведению на будущее. А потом, разглядывая лицо человека в полумаске, слушая его красноречивый рассказ в завороженно затихшем зале, Барбара обнаружила, что его голос оказывает на нее странное воздействие. Ей нравился его низкий, бархатный тембр, хотя смысл его слов вызывал у нее ярость. Она обнаружила, что ловит каждое его слово. И когда Белогрудый кончил свою речь, а с ней и драма в зале суда осталась позади, леди Каслмейн поняла, что не может забыть ни голоса разбойника, ни движений его губ.
Воспоминания о нем не давали Барбаре покоя и после возвращения во дворец. Она просыпалась ночью и вспоминала, как в прорезях маски сверкали его глаза. А когда в ней пробуждались желания, она думала только о том, как бы их удовлетворить. Справедливости ради надо сказать, что она никогда не притворялась и не обманывала себя.
В ночь после суда над Теей Барбара поняла, что хочет снова увидеть Белогрудого. Трудности, которые стояли перед ней, только разжигали ее желание и решимость добиться своего. В уме она уже строила планы и выискивала пути, чтобы добиться своих целей.
Восклицание судьи прозвучало и недоверчиво, и презрительно.
— Леди Пантея Вайн, — обратился он к девушке, — вы действительно не желаете, чтобы вас защищал адвокат, и намерены лично отвечать на выдвинутые против вас обвинения?
— Таково мое желание, милорд, — тихо ответила Тея.
— Быть по сему!
С этими словами судья повернулся к сэру Болсому Джонсу.
— Вы можете продолжать, господин главный прокурор.
— Тогда, с позволения вашей милости, я вызову свидетеля, — заявил главный прокурор. — Приведите сержанта Хигсона.
Секретарь повторил распоряжение, и сержант Хигсон занял свидетельское место. Тея не обманывала мистера Добсона, когда говорила, что не помнит, как он выглядел. Сейчас перед ней был высокий и крепкий человек средних лет с добродушным крестьянским лицом и густой каштановой шевелюрой.
Он стоял навытяжку и произнес клятву удивительно громким голосом. Tee показалось, что он напуган, хотя и старается этого не показать. Отвечая на вопросы сэра Болсома Джонса, сержант смотрел на леди Каслмейн, словно надеясь получить от нее подсказку и одобрение своим словам.
Тея вдруг ясно поняла, как именно было построено обвинение против нее. Когда сержанта Хигсона стали расспрашивать о событиях той ночи в лесу, он наверняка рассказал правду. Не зная почему, Тея не сомневалась в этом. Сержанту не было смысла лгать. Но, видимо, ему хорошо заплатили, чтобы на наводящие вопросы сэра Болсома он отвечал так, как он делал это здесь, в суде. По его словам получалось, что в тот момент, когда его наняли, он уже понял, что происходит что-то странное.
Все было прекрасно продумано: несколько погрешностей против истины — и история приобретала зловещий характер.
Сержант Хигсон говорил, что его приятель, второй кучер (который очень кстати умер), сказал, что за эту поездку можно подзаработать: надо только слушаться да держать язык за зубами.
Сам сержант, когда явился в гостиницу «Четыре рыбака», где их должен был ждать мистер Христиан Дрисдейл, плохо представлял себе, что от них потребуется. Мистер Дрисдейл попросил хозяина гостиницы найти ему двух кучеров. Тот поговорил с Хигсоном и его приятелем Дровером, и они согласились отвезти мистера Дрисдейла туда, куда он скажет. По словам Хигсона, именно тогда Дровер и сказал ему, что это дело будет денежным.
Тут главный прокурор остановил свидетеля.
— Я бы просил, — заявил он, — чтобы присяжные особо обратили на это внимание. Еще до того, как убитый нанял кучеров, Дровер сказал другу, что поездка будет выгодной, а о ней было известно только двум людям. Одним из них был мистер Христиан Дрисдейл, которому предстояло погибнуть всего через несколько часов после свадебной церемонии, а вторым — его невеста, женщина, которая сидит сейчас перед вами и которая обвиняется в преднамеренном убийстве.
Сэр Болсом Джонс произнес все это трагическим тоном, подождал, чтобы его слова произвели должный эффект, а потом продолжил допрос свидетеля.
Сержант Хигсон рассказал, что они с Дровером посадили в карету Тею у ворот Стейверли и поехали к церкви. Потом, когда чета новобрачных вернулась в карету, им было ведено как можно быстрее ехать к дому мистера Христиана Дрисдейла, который находился неподалеку от Бишопс-Стротфорд.
Они поехали, но вскоре их внезапно остановили два разбойника, которые появились из леса в районе Дрейк-Дайк. В этот момент Тея заметила, что сержант Хигсон посмотрел в сторону Барбары Каслмейн и нервно облизнул губы. До сих пор он говорил довольно гладко и уверенно, но теперь стал спотыкаться.
Да, карету остановили два разбойника. Мистера Христиана Дрисдейла заставили выйти, и им с Дровером приказали привязать его к дереву. Они так и сделали, а разбойник и леди тем временем ушли в лес и что-то унесли с собой.
— Вы разглядели, что они несли? — спросил прокурор.
— Нет, сэр.
— Их ноша была большой?
Сержант Хигсон замялся.
— Кто ее нес?
— Разбойник, сэр.
— Вам не показалось, что это что-то похожее на шкатулку или мешок с деньгами?
— Может быть, сэр.
Главный прокурор посмотрел на присяжных.
— Что бы ни было в этой шкатулке или мешке, но ноша, видимо, была достаточно тяжелой: разбойник нес ее обеими руками.
Он снова повернулся к Хигсону.
— Эту ношу унесли в лес, и вы ее больше не видели?
— Да, сэр.
— Когда разбойник и леди вышли из леса, у него в руках уже ничего не было?
— Леди пошла с разбойником добровольно? Она не кричала, не сопротивлялась, не казалось, что она напугана?
— Нет, сэр.
— Она не пыталась найти защиту у вас или у своего мужа?
— Нет, сэр.
— Уходя в лес, тот разбойник и леди разговаривали друг с другом?
— Да, сэр.
Сэр Болсом Джонс снова сделал многозначительную паузу.
Затем Хигсон рассказал, как разбойник разрезал веревки, которыми был связан Христиан Дрисдейл, и, не дав тому опомниться, нанес ему смертельную рану.
Когда сержант лгал, в его голосе появлялись виноватые нотки, он начинал мяться и запинаться. Однако Тея подозревала, что это замечает она одна, потому что ей было известно, что в его рассказе правда, а что добавлено другими.
— А когда разбойник зарезал жертву, что он сделал потом?
— Он вернулся в лес, сэр.
— К леди?
— Да, сэр.
— Он вам что-нибудь говорил?
— Да, сэр.
— Что именно?
— Он велел нам вырыть могилу и закопать тело мистера Дрисдейла.
— И вы это сделали?
— Да, сэр.
Прокурор спросил, откуда они взяли лопаты и как себя вел второй разбойник, а потом задал вопрос:
— Что произошло потом?
— Разбойник и леди вернулись из леса вместе.
— Они шли порознь?
— Ее пальцы лежали на его руке.
— Итак, когда тело несчастного закопали, его жена, а вернее, вдова вышла из леса под руку с человеком, которого она наняла для совершения убийства, чтобы удостовериться в том, что дело сделано? Ведь они вышли оттуда вместе именно для этого, не так ли?
Вид у сержанта был до крайности смущенный.
— Я только знаю, что они вышли, сэр.
— Леди улыбалась?
— Ка… кажется да, сэр.
— Она казалась спокойной, счастливой и довольной тем, что человек, за которого она вышла замуж всего несколько часов назад, мертв?
— Про это я не знаю, сэр, только что она улыбалась.
— Господа присяжные, обратите на это внимание. Женщина, наблюдавшая за подлым зверским убийством, женщина, которая забрала деньги убитого и спрятала их в лесу, выходит оттуда с улыбкой и следит за тем, чтобы не осталось никаких улик, которые бы ее выдали.
Затем последовал рассказ о том, как разбойник заплатил им с товарищем и велел возвращаться в деревню.
— Сколько денег он вам дал? — осведомился сэр Болсом Джонс.
— Четыре гинеи, сэр, — на двоих.
— Четыре гинеи! Это большая сумма для услуг кучера, не так ли?
— Да, сэр.
— Это было больше, чем вы ожидали?
— Да, сэр.
— Вы бы могли даже сказать, что это огромная сумма за то, что вы несколько часов провели на козлах?
— Да, сэр.
— И она была больше, чем вы могли рассчитывать получить от разбойника?
Среди придворных послышался смех. Сэр Болсом Джонс пояснил:
— Считается, что разбойник отнимает деньги у людей, а не раздает их. Однако этот разбойник имел возможность не только отдавать, но прямо-таки бросать деньги людям, которые рассчитывали получить за труды не больше нескольких шиллингов.
Прокурор задал еще один вопрос.
— Вы можете описать леди, которую вы посадили в карету у ворот Стейверли и повезли в церковь, ту, что совсем не испугалась разбойника, который так кстати оказался на пустынной дороге?
Наступило молчание.
— Впрочем, в этом нет необходимости! Вы можете ее опознать? Она в зале суда?
— Да, сэр.
— Покажите мне ее?
Тея с трудом сдержала дрожь, когда палец сержанта уверенно указал на нее.
— Благодарю вас, сержант Хигсон, — произнес сэр Болсом Джонс. — Вы свободны.
Сержант неловко покинул место для дачи показаний. Его сменил тот, кто откопал тело, потом — врач, осматривавший его, потом — родственник, опознавший Дрисдейла по кольцу и личным вещам, и хозяин гостиницы «Четыре рыбака». Когда допрос последнего свидетеля закончился, главный прокурор поклонился судье.
— Обвинение закончило представление доказательств, милорд.
— Благодарю вас, господин прокурор.
Судья повернулся к Tee:
— Леди Пантея Вайн, поскольку вас никто не представляет, готовы ли вы занять место для дачи свидетельских показаний и ответить на те вопросы, которые пожелает задать вам главный прокурор?
Тея почувствовала, как у нее обрывается сердце» однако решительно встала.
— Готова, милорд.
Но в ту минуту, когда судья открыл рот, собираясь что-то добавить, а все, кто был в зале суда, вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть обвиняемую, громкий и ясный голос у двери произнес:
— Вынужден просить вас, милорд, и всех присутствующих не двигаться с мест.
Многие ахнули, и этот звук словно эхом отразился от стен.
Все головы повернулись к дверям, где оказалась фигура в черной маске с пистолетами в каждой руке. Позади виднелась еще одна похожая фигура, а еще две встали в той двери, через которую в зал вошли члены суда. И пока потрясенные зрители озирались, пятый человек в маске неслышно вошел в ту дверь, куда уходили присяжные, и встал, наставив на них пистолеты.
Не меньше десяти пистолетов со взведенными курками были направлены на невооруженную толпу.
Наступило молчание: казалось, присутствующие не смеют даже дышать. А потом чей-то голос на галерее воскликнул:
— Господи! Да ведь это же Белогрудый!
Радостный приветственный крик вырвался одновременно не меньше чем у дюжины тех, что были в зале. Белогрудый посмотрел на них и улыбнулся.
— Да, я Белогрудый. Как всегда, я явился, чтобы исправить несправедливость. Вы готовы меня выслушать?
— Мы тебя прекрасно слышим! — прокричал мужской голос.
— И поверим всему, что ты скажешь? — подхватил женский.
— Благодарю вас. Это именно то, что мне хотелось узнать, — отозвался Белогрудый.
Он прошел вперед и встал прямо перед судьей, лицом к присяжным. Тея прижала руки к груди, чтобы унять волнение.
Казалось, он заворожил всех, словно владел какой-то волшебной силой. Все слушали его так внимательно, что ему не приходилось даже повышать голос.
— Добрые люди! Неужели вы действительно поверили той чепухе, которую вам тут рассказывали? Вы видели обвиняемую? Вы можете хоть на секунду допустить, что она замыслила убийство человека? Вы видите ее сейчас, но мне жаль, что вы не представляете, какой увидел ее я пять лет назад, когда ей было тринадцать лет. Это было дитя, на лице которого ясно читались детская наивность и невинность. И она по-детски нежно любила животных.
Вы слышали, что она вышла замуж за мистера Христиана Дрисдейла, человека, о котором обвинение готово пролить столько слез. Но ведь кое-кто из вас должен еще помнить этого самого жестокого, безжалостного и жадного сборщика налогов во всей Англии! Он вымогал деньги у всех. Он облагал людей собственными податями, помимо тех, которые назначал парламент. Он брал взятки у тех, кто что-то скрывал, а когда у них не оставалось больше возможности платить, выдавал их властям. Он был особенно жесток с женщинами, которые боялись, что их мужья и сыновья будут отняты у них, потому что их обвинят в поддержке короля. Он вытягивал из своих жертв все до последнего фартинга, а когда они проклинали его, он смеялся. Смеялся и выдавал властям, чтобы их повесили или сослали на галеры за преступления, которых они часто и не совершали. Вот каким был мистер Христиан Дрисдейл, человек, каждое дыхание которого порочило все человечество.
— Это верно! — выкрикнул кто-то с задних рядов. — Он забрал все сбережения моей старухи-матери — все до пенни! — а потом явился требовать еще.
— Да, это так, — сказал Белогрудый. — И однажды, вымогая эти деньги, Дрисдейл увидел прелестное дитя, девочку тринадцати лет. И он, которому было за сорок пять, загорелся похотью. Он заставил ее выйти за него замуж, пообещав за это спасти от казни ее брата. Он не собирался делать это.
Виконта Сен-Клера приговорили к смерти за то, что он был среди сторонников его величества и принимал его, когда тот приезжал в Англию. Христиан Дрисдейл был готов пользоваться любыми средствами, чтобы добиваться своих целей.
Обманув невинную девочку, он уговорил ее оставить дом и умирающего отца и ночью отправиться с ним в церковь, где слепой священник уже ждал их, чтобы совершить обряд бракосочетания.
Они поженились. И эта девочка, которая даже не подозревала о том, женой какого чудовища она стала, отправилась в свадебное путешествие. Она взяла с собой единственное близкое существо, которое могла увезти с собой, — своего песика. Он должен был стать ее единственным другом в чужом доме, куда ее увозил тот, за кого она вышла замуж.
Песик был такой маленький, что на время церемонии она спрятала его в своей муфте.
Но у этого крошки было львиное сердце. Он готов был сражаться с теми, кто покушался на его любимую хозяйку. Не мне рассказывать вам, что происходило в карете, когда сорокапятилетний сластолюбец ехал от церкви со своей тринадцатилетней женой. Но что бы там ни было, песик, любивший свою госпожу, был этим возмущен. Он укусил за руку человека, которому с безошибочным животным инстинктом не доверял. И он расплатился за это: ему размозжили головку тяжелой тростью, тростью, которая со временем наверняка была бы поднята и на его хозяйку. Безжизненное тельце швырнули на пол кареты. Оттуда его и взяли, чтобы унести в лес и похоронить на берегу ручья.
Это, милорд, — добавил разбойник, впервые обращаясь к судье, который сидел совершенно неподвижно, словно превратившись в каменное изваяние, — это, милорд, и были те «деньги», которые, по утверждению главного прокурора, я унес в лес, чтобы спрятать. Это было нечто гораздо более ценное, чем деньги, то, что нельзя купить за золото: любовь и доверие бессловесного животного, которое погибло, защищая свою хозяйку от человека, который намеревался совершить над ней насилие.
Когда песик был похоронен, я вернулся туда, где, как правдиво рассказал вам сержант, оставался привязанный к дереву мистер Дрисдейл. Как вы уже слышали, я разрезал веревки и вызвал его на поединок. Я сказал ему, что он должен защищать свою жизнь. Это был честный бой, бой, в котором никто из нас не имел преимущества. Возможно, из нас двоих он был более умелым фехтовальщиком. Однако я сражался за справедливость и добропорядочность. Я сражался, чтобы освободить ребенка, которого обманом заставили отдать себя во власть похотливого зверя, прятавшего свои пороки под маской лицемерия. И это стократ увеличивало мои силы.
Ее брат умер на виселице на Чаринг-Кросс за день до ее свадьбы. Он умер с улыбкой на устах, верным подданным короля Карла. Он никогда уже не вернется, но я прошу вас, джентльмены присяжные, вас, жители Англии, которые любят справедливость и верят в нее, освободить эту женщину, которую обвиняют в убийстве. Если убийство и произошло, то за него должен отвечать я. Но я заверяю вас, что это был честный бой, благородный поединок, проходивший в соответствии с дуэльным кодексом. Я убил человека, чья смерть сделала мир чище и лучше.
Кончив говорить, Белогрудый обвел взглядом зал суда. В наступившей тишине замерли последние отголоски его слов, а потом все присутствующие в едином порыве встали, чтобы его приветствовать. Мужчины размахивали шляпами, женщины — платочками. Только Барбара Каслмейн и окружавшие ее придворные сидели молча и неподвижно, а их застывшие лица казались почти глупыми среди улыбок радостно возбужденной толпы.
Секунду Белогрудый смотрел на Тею, словно прощаясь, а потом медленно попятился к двери, не опуская пистолеты.
Дойдя до дверей, он повернулся к группе мужчин, что толпились около, и сказал:
— Подержите дверь, парни, — несколько минут.
— Сделаем! — пообещали они. — И счастливо тебе!
Tee показалось, что всего секунда прошла с того момента, как Белогрудый стоял перед залом, заставляя присутствующих ловить каждое его слово. И вдруг он исчез. Его помощники исчезли одновременно с ним. Перед дверями несколько дюжих парней переругивались с солдатами, которые вдруг пришли в себя и теперь пытались пробиться сквозь толпу туда, где скрылся Белогрудый.
Судебный посыльный выкрикивал:
— За ним, люди! Хватайте его! За его голову обещана награда в тысячу фунтов!
В ответ раздался взрыв хохота и советы, как ему следует поступить с собственной головой. Несколько минут царила полная неразбериха, а потом голос судьи восстановил порядок.
— Возможно, после этой крайне ненадлежащей процедуры господин главный прокурор захочет изменить формулировку обвинения? — осведомился он.
Сэр Болсом Джонс встал с места.
— Милорд, — объявил он, — от имени правительства его величества я хочу снять обвинение, выдвинутое против леди Пантеи Вайн, чтобы позже выдвинуть его против тех лиц, которые в настоящее время еще не находятся под арестом.
В дальней части зала раздались выкрики:
— И никогда не будут! Вы его не поймаете, сколько ни старайтесь!
Судья призвал всех к порядку, и в зале снова стало тихо.
— В таком случае, — медленно и размеренно проговорил он, — мой долг и, должен добавить, мое сердце требуют снять с леди Пантеи Вайн обвинение, выдвинутое против нее, и объявить его несостоятельным. Леди Пантея Вайн может считать себя свободной.
На этот раз даже судье не удалось прекратить приветственные крики зала. Они были оглушительными, радостными и трогательными. Впервые после своего выхода из камеры этим утром Тея с трудом сдерживала подступавшие к глазам слезы.
Это были слезы радости: ее любимый снова пришел ей на помощь и спас ее жизнь.
Глава 12
По возвращении во дворец на Тею посыпались поздравления и от друзей, и от бывших врагов. Она не хотела ни с кем ссориться и поэтому старалась не обращать внимания даже на самую явную лесть.
Она была счастлива вернуться домой, и первое, что сделала, обретя свободу, — это преклонила колени в королевской часовне, вознося благодарственную молитву, которая шла из глубины ее сердца. Однако радость ее омрачалась мыслью о том, что теперь Лусиусу угрожает еще большая опасность, чем прежде.
Трудно было надеяться на то, что власти простят ему, что он держал под пистолетами судью и присяжных и сделал судебную власть всеобщим посмешищем. Все только об этом и говорили. Театральное появление Лусиуса и спасение Теи сделали его героем Лондона.
Мальчишки мастерили подобия масок из тряпок и играли на улицах в Белогрудого, который бросает вызов судье Далримплу. При этом роль Белогрудого доставалась старшим и сильным ребятам, а младшим как более слабым приходилось соглашаться на незавидную роль королевского судьи.
Во дворце те, кто не был на заседании суда, снова и снова просили Тею описать им Белогрудого и утверждали, что влюбились в него по одним только описаниям и рассказам. Апартаменты леди Дарлингтон осаждали женщины разных возрастов, которые мечтали поговорить с Теей о ее галантном избавителе. И все они не скупились на лукавые намеки, даже не догадываясь, насколько их романтические предположения близки к истине.
Тея не могла бы сильнее любить этого человека, тосковать о нем, трепетать при одной мысли о нем. И ей трудно было скрывать свои чувства от тех, кто с любопытством выспрашивал ее. Все ее существо томилось от любви. Ее не оставляли мысли о подстерегающих его опасностях, так что она не ведала ни минуты покоя. Тея снова и снова переживала те секунды, когда Лусиус появился в зале суда. Его полная достоинства походка, гордо поднятая голова, чуть насмешливая улыбка — все переполняло ее сердце любовью и гордостью. В тот Гуюмент она с трудом удержалась, чтобы не броситься к нему в объятия! Каждый миг был запечатлен в ее сердце.
Тея ощущала на себе его взгляд и знала, что он безмолвно шлет ей слова любви и утешения. Она не сомневалась, что он, как никто другой, понимает, что ей пришлось пережить за стенами Ньюгейта, какой удар был нанесен ее гордости.
Как много могут люди сказать друг другу одним только взглядом, если их сердца бьются в унисон, если они вместе не телом, но духом. Даже посреди того смятения, которое царило в суде, Тея чувствовала, что они принадлежат друг другу. Может, в прошлой жизни они были единым целым? Возможно, за долгие века их жизни много раз переплетались. И сейчас, когда они встретились, нити их судеб соединились снова.
Тея думала, что инстинктивно почувствовала это с их первой встречи ночью в лесу. Им не нужны были слова, потому что их души узнали друг друга.
Стоя на коленях в тиши королевской часовни, Тея закрывала глаза и снова ощущала прикосновение губ Лусиуса, его сильные руки, обнимавшие ее в библиотеке Стейверли. В тот момент она почувствовала, что их любовь — это дар небес, что на них лежит благословение Божье. Такая любовь должна почитаться огромным счастьем, даже если им даровано только очень короткое время.
Думать о будущем Тея не могла. Она не представляла себе, что они с Лусиусом будут когда-нибудь вместе, не опасаясь преследований и ареста, смогут занять принадлежавшее им по праву место в обществе.
Лусиусу грозит опасность! Только эта мысль всегда была с нею. Даже молясь о нем, девушка испытывала страх, боялась, что закон в конце концов настигнет его. И больше всего она боялась Барбару Каслмейн.
Тея видела, с каким лицом леди Каслмейн ушла из здания суда. Хмурясь, поджав губы, она удалилась из зала в сопровождении своих друзей. Ее ярость еще больше усилили едкие замечания, брошенные в ее адрес из толпы, пока она шла к своему экипажу. А вернувшись во дворец, Барбара обнаружила, что та, кого, по ее мнению, следовало повесить, стала героиней дня.
Барбара слишком привыкла, что все ее желания исполняются, она не умела проигрывать, и от ее дикой ярости всем домашним пришлось туго. Даже короля его возлюбленная привела в растерянность своими истериками. Он постарался смягчить ее подарками и новыми суммами из королевской казны, но даже это почти не умерило ее бешенства.
Она подозревала, что за цветистыми комплиментами ее кавалеров кроется ирония, а мысль о том, что над ней могут смеяться, выводила Барбару из себя. Она хорошо помнила, что при своем появлении в Лондоне не могла похвастаться модными нарядами. Ее красота была достаточно яркой, чтобы привлечь к ней внимание, но она навсегда запомнила хихиканье и снисходительные улыбки на лицах придворных, которые считали ее сельской простушкой.
Барбара быстро сумела завоевать признание в придворных кругах, но не забыла страдания первых недель, и в глубине ее сердца сохранялись ощущения той девушки, которая забавляла, а не ослепляла окружающих.
Возможно, именно эти воспоминания вместе с бесконечными жалобами матери на их бедность сделали ее такой меркантильной, ненасытной и жадной. Если бы ее отец был жив, все могло сложиться совсем иначе, но виконт Грандисон умер от ран, полученных при осаде Бристоля. Все, кто его знал, высоко отзывались об отваге, мужестве, справедливости и порядочности этого человека, о том, каким прекрасным примером он был для всех, кто служил под его командованием. Лорд Грандисон мог бы направить страстную натуру своей дочери в более достойное русло, а ее красота служила бы благим целям и не была бы соблазном для тех, кто имел с ней дело.
Но после смерти отца Барбару растили слабовольная, вечно всем недовольная мать и отчим, которому до нее, в сущности, не было дела. Она чувствовала себя ненужной и лишней в доме, где ее только терпели. А она постоянно жаждала того, чего была лишена. Даже получив наконец все то, к чему стремилась ее страстная юная душа, Барбара обнаружила, что не в состоянии этим удовлетвориться. Ей постоянно хотелось чего-то еще, и эта жадность казалась совершенно неукротимой.
Живя в Уайтхолле, Барбара привыкла думать, что все ее желания должны исполняться. И теперь, когда ее месть не удалась, могла думать только о том, как еще досадить своим врагам. Ум у нее был острый, а от ее наблюдательных глаз не укрылось, каким взглядом обменялись Тея и Белогрудый.
Она сразу догадалась, что Тея влюблена в разбойника, и решила принять это к сведению на будущее. А потом, разглядывая лицо человека в полумаске, слушая его красноречивый рассказ в завороженно затихшем зале, Барбара обнаружила, что его голос оказывает на нее странное воздействие. Ей нравился его низкий, бархатный тембр, хотя смысл его слов вызывал у нее ярость. Она обнаружила, что ловит каждое его слово. И когда Белогрудый кончил свою речь, а с ней и драма в зале суда осталась позади, леди Каслмейн поняла, что не может забыть ни голоса разбойника, ни движений его губ.
Воспоминания о нем не давали Барбаре покоя и после возвращения во дворец. Она просыпалась ночью и вспоминала, как в прорезях маски сверкали его глаза. А когда в ней пробуждались желания, она думала только о том, как бы их удовлетворить. Справедливости ради надо сказать, что она никогда не притворялась и не обманывала себя.
В ночь после суда над Теей Барбара поняла, что хочет снова увидеть Белогрудого. Трудности, которые стояли перед ней, только разжигали ее желание и решимость добиться своего. В уме она уже строила планы и выискивала пути, чтобы добиться своих целей.