— Я раздражительная старуха, дитя мое. Тебе придется меня терпеть.
— Мне жаль, что я расстроила вас своим рассказом, — посетовала Клеона. — Будь я умней, я бы не сказала вам о графе.
— Ты бы не сказала, другой бы кто-нибудь сказал. Плохо стареть, не зная, что происходит. Я люблю знать. Точнее, я намерена знать, и, если я могу поправить дело, я поправлю. И никакого «если». Я намерена поправить дело!
Герцогиня казалась такой свирепой, что у Клеоны не хватило духу спорить с ней. Девушка считала, что планы старой леди обречены на провал.
Как только карета остановилась, выбежали лакеи с красным ковром, развернули его, открыли дверцу и помогли герцогине и девушке спуститься.
Герцогиня прочла письмо, поданное ей дворецким на серебряном подносе.
— Отлично, — сказала она. — Поскольку его светлость не собирается удостоить нас сегодня своим обществом, я спросила графиню Джерси, не можем ли мы пообедать с ней. Ты должна надеть самое красивое платье, дитя, потому что после обеда мы поедем к Олмаку. Пора представить тебя некоторым из важных людей Лондона. И если у нас не будет сопровождающего, леди Джерси нам его предоставит. — Герцогиня снова пришла в хорошее настроение.
— Это прекрасно, — согласилась Клеона. — Если я вам сейчас не нужна, мадам, я бы хотела пойти в свою комнату и написать письмо.
— Да, конечно, — милостиво разрешила герцогиня, — и немного отдохни перед обедом. Я пошлю свою горничную уложить твои волосы. Они все еще не совсем dernier cri18 . Сегодня вечером ты должна выглядеть наилучшим образом.
— Да, конечно, мадам, благодарю вас.
— И не забудь, — крикнула ей вслед герцогиня, — сделать что-нибудь со своими руками. Пока они больше похожи на руки сборщицы хмеля.
Клеона не удержалась от смеха. Добравшись до своей комнаты, она протерла руки лосьоном, купленным у миссис Рашель за совершенно непомерную цену, и наложила налицо смягчающий крем.
— Когда я вернусь домой, мама меня не узнает, — сказала она своему отражению в зеркале, а затем покорно направилась к бюро, чтобы написать письмо. Ему следовало быть как можно более туманным, чтобы позже, когда обман откроется, Клеону не смогли обвинить в излишней лжи. Девушку охватило уныние. Но юность гибка, и уже через минуту Клеона улыбнулась.
Девушка посыпала чернила песком и, оставив письмо на бюро, подошла к окну, глядя вниз на волнующий, волшебный Лондон.
Ей были видны цветущий кустарник и аккуратные клумбы с высаженными на них цветами. Затем кто-то вышел из парадной двери и направился к элегантному фаэтону, который в эту минуту огибал площадь.
Это был герцог в цилиндре набекрень. По тому, как он прыгнул в фаэтон и взял поводья у грума, Клеона поняла, что ему не терпится уехать. Рядом с ним сидел кто-то еще, мужчина, одетый так же элегантно, как его светлость. Девушке показалось, что она узнала мистера Фредди Фаррингдона, которого ей представили прошлой ночью, но она не была уверена, что это действительно он.
Грум вскочил на запятки. Герцог щелкнул кнутом, и лошади пошли, высоко вскидывая копыта, уздечки блестели на вечернем солнце, хвосты и гривы покачивались в такт шагам.
Клеоне вдруг страстно захотелось быть там, сидеть рядом с герцогом, смотреть, как он держит поводья, слушать цокот копыт и познавать это неизвестное ей дотоле чувство быстрой езды.
Девушка открыла окно и высунулась наружу. Фаэтон сворачивал с площади на Баркли-стрит. Клеона никогда еще не видела такого прекрасного экипажа, таких великолепных лошадей и человека, который бы правил лучше. Движение фаэтона, легкое и плавное, говорило об опытной руке. Затем экипаж скрылся из виду.
В этот момент девушка почувствовала, что готова заплакать. Сама не зная почему, она почувствовала себя забытой и покинутой.
Глава 5
— Мне жаль, что я расстроила вас своим рассказом, — посетовала Клеона. — Будь я умней, я бы не сказала вам о графе.
— Ты бы не сказала, другой бы кто-нибудь сказал. Плохо стареть, не зная, что происходит. Я люблю знать. Точнее, я намерена знать, и, если я могу поправить дело, я поправлю. И никакого «если». Я намерена поправить дело!
Герцогиня казалась такой свирепой, что у Клеоны не хватило духу спорить с ней. Девушка считала, что планы старой леди обречены на провал.
Как только карета остановилась, выбежали лакеи с красным ковром, развернули его, открыли дверцу и помогли герцогине и девушке спуститься.
Герцогиня прочла письмо, поданное ей дворецким на серебряном подносе.
— Отлично, — сказала она. — Поскольку его светлость не собирается удостоить нас сегодня своим обществом, я спросила графиню Джерси, не можем ли мы пообедать с ней. Ты должна надеть самое красивое платье, дитя, потому что после обеда мы поедем к Олмаку. Пора представить тебя некоторым из важных людей Лондона. И если у нас не будет сопровождающего, леди Джерси нам его предоставит. — Герцогиня снова пришла в хорошее настроение.
— Это прекрасно, — согласилась Клеона. — Если я вам сейчас не нужна, мадам, я бы хотела пойти в свою комнату и написать письмо.
— Да, конечно, — милостиво разрешила герцогиня, — и немного отдохни перед обедом. Я пошлю свою горничную уложить твои волосы. Они все еще не совсем dernier cri18 . Сегодня вечером ты должна выглядеть наилучшим образом.
— Да, конечно, мадам, благодарю вас.
— И не забудь, — крикнула ей вслед герцогиня, — сделать что-нибудь со своими руками. Пока они больше похожи на руки сборщицы хмеля.
Клеона не удержалась от смеха. Добравшись до своей комнаты, она протерла руки лосьоном, купленным у миссис Рашель за совершенно непомерную цену, и наложила налицо смягчающий крем.
— Когда я вернусь домой, мама меня не узнает, — сказала она своему отражению в зеркале, а затем покорно направилась к бюро, чтобы написать письмо. Ему следовало быть как можно более туманным, чтобы позже, когда обман откроется, Клеону не смогли обвинить в излишней лжи. Девушку охватило уныние. Но юность гибка, и уже через минуту Клеона улыбнулась.
Девушка посыпала чернила песком и, оставив письмо на бюро, подошла к окну, глядя вниз на волнующий, волшебный Лондон.
Ей были видны цветущий кустарник и аккуратные клумбы с высаженными на них цветами. Затем кто-то вышел из парадной двери и направился к элегантному фаэтону, который в эту минуту огибал площадь.
Это был герцог в цилиндре набекрень. По тому, как он прыгнул в фаэтон и взял поводья у грума, Клеона поняла, что ему не терпится уехать. Рядом с ним сидел кто-то еще, мужчина, одетый так же элегантно, как его светлость. Девушке показалось, что она узнала мистера Фредди Фаррингдона, которого ей представили прошлой ночью, но она не была уверена, что это действительно он.
Грум вскочил на запятки. Герцог щелкнул кнутом, и лошади пошли, высоко вскидывая копыта, уздечки блестели на вечернем солнце, хвосты и гривы покачивались в такт шагам.
Клеоне вдруг страстно захотелось быть там, сидеть рядом с герцогом, смотреть, как он держит поводья, слушать цокот копыт и познавать это неизвестное ей дотоле чувство быстрой езды.
Девушка открыла окно и высунулась наружу. Фаэтон сворачивал с площади на Баркли-стрит. Клеона никогда еще не видела такого прекрасного экипажа, таких великолепных лошадей и человека, который бы правил лучше. Движение фаэтона, легкое и плавное, говорило об опытной руке. Затем экипаж скрылся из виду.
В этот момент девушка почувствовала, что готова заплакать. Сама не зная почему, она почувствовала себя забытой и покинутой.
Глава 5
Синьорина Дория ди Форно бежала через всю комнату, театрально протягивая руки.
— Ваша светлость! Я так долго ждала, — проворковала она своим грудным голосом. Ее темные глаза в густых ресницах почти с обожанием взирали на герцога.
— Граф передал мне ваше приглашение, — сказал он. — Я не ожидал, что вы так быстро вернетесь в Лондон.
— Cielo!19 Деревня, это быль ужас! — с содроганием воскликнула итальянка. — Так скучно! Так мрачно! Так пусто! Доктора говорят, я должна отдыхать, а не умирать от зевоты.
— И все же вы выглядите лучше, — заметил герцог. — Вы будете петь сегодня вечером или подождете до следующей недели?
Синьорина пожала своими красивыми плечами.
— Не думаю, — кокетливо протянула она, — что я снова буду петь в Воксхолле.
— Не будете больше петь! — воскликнул герцог. — Почему? Что случилось? Этот мошенник Габор разорвал с вами контракт, или он не дает вам достаточно денег?
— Нет-нет, он щедрый, каждый раз, как я говорю с ним, он предлагает мне все больше. Он знает, что я собираю целые толпы. Они любят меня, они хотят слышать мой голос: Дело не в этом,
— А в чем тогда? — спросил герцог.
— Я устала от Лондона, — тихо проговорила Дория, подходя к окну. — Что здесь есть для меня? Только работа и деньги! Никто меня не любит, никто не… как это вы говорите?., не ценит меня… как женщину.
— Вы знаете, что это неправда, — возразил герцог.
— Нет, это правда! — с внезапной яростью вскричала певица. — Ты приходишь, ты занимаешься любовью. Я твоя любовница! Ты только говоришь о свадьбе — говоришь, но ничего не происходит! Совсем ничего! — Голос синьорины достиг крещендо. Герцог направился в другую сторону комнаты и налил себе бренди.
— Мы это уже обсуждали, — проронил он довольно холодно.
— Si, si20 , я знаю, — ответила Дория. — Ты занимаешься со мной любовью и уходишь домой. А я остаюсь одна — одна, в этой холодной, неприветливой стране!
Герцог глотнул бренди и закашлялся.
— Что за мерзость у тебя тут?
— Мерзость? — возмутилась синьорина. — Но это лучшее, что я могу себе позволить. Если хочешь дорогих вин, ты должен за них платить.
— По-моему, я заплатил, и немало, — спокойно ответил герцог.
— Они кончились! Все кончилось! Погреба пусты, в кладовой ничего. Должен платить за квартиру, а что ты делаешь? Dio mio!21 Ты говоришь и уезжаешь.
Герцог поставил стакан, подошел к сердитой миниатюрной женщине и приподнял ее голову за подбородок.
— Мне нравится, когда ты сердишься. Ты фыркаешь, как разъяренный котенок. Давай не будем ссориться, Дория. Нынче я в хорошем настроении.
Он хотел поцеловать ее в губы, но итальянка увернулась.
— В хорошем настроении? — переспросила она. — Ты выиграл деньги?
Герцог покачал головой:
— Нет. Я снова обжегся — то ли в восемнадцатый, то ли в девятнадцатый раз. Но удача мне еще улыбнется, не беспокойся, Дория, и тогда ты получишь то изумрудное ожерелье, которое тебе приглянулось.
— Эта глупая игра — просто безумие, — покачала головой Дория,
— Не говори так, — упрекнул ее герцог. — Вчера твой друг граф сорвал куш: он выиграл двести фунтов.
— Что с того? Это ты должен пытаться сорвать… как ты сказал?., куш.
— Я знаю, — устало проговорил герцог, — и делаю все, что могу. Просто фортуна мне не благоволит.
— Почему ты не играешь с другими? — спросила синьорина. — Граф, он говорит мне, что ты всегда выбираешь одних и тех же своих трех друзей. Они умнее тебя! Брось вызов кому-нибудь другому. Может, тебе повезет.
— Позволить тем трем бандитам уйти с моими деньгами? — возразил герцог. — Моя дорогая Дория, я намерен взять реванш. Удача переменчива, не сомневайся!
— А я тем временем должна довольствоваться обещаниями? Обещания, ваша светлость, не насытят мой живот. Думаю, я уеду. — Она не сводила глаз с лица герцога, словно наблюдая за его реакцией.
— Куда ты поедешь? — спросил герцог. Синьорина пожала плечами.
— Куда угодно. В Рим, Мадрид, но, думаю, я поеду в Париж. Наполеон Бонапарт поощряет искусства. Оперный театр каждый вечер полон.
— А как же я? — спросил герцог.
Отвернувшись, певица бросила с притворным равнодушием:
— В Англии много красивых женщин.
— Но ты же знаешь, Дория, что я люблю тебя.
— Я не уверена. Но может, когда я уеду, ты будешь по мне скучать! Ты будешь одинок без меня. Ты мог бы… ты мог бы даже последовать за мной.
— А это мысль, — одобрил герцог. — Да, это чертовски хорошая мысль. Нынче модно посещать Париж.
— Я думаю, — протянула синьорина, — если ты встретишься с Наполеоном, ты тоже его полюбишь. В нем есть… как вы говорите? — величие!
— Я поверю тебе на слово, — мрачно процедил герцог. — Значит, ты твердо решила меня покинуть?
— Нет, нет, я не хочу уезжать! — Она подошла к нему и обхватила руками за шею. — Я люблю тебя, о, мой красивый герцог. Скажи, что ты женишься на мне!
— Дория! Мы обсуждали это тысячу раз и во всех подробностях, — устало ответил он. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу жениться без согласия опекунов, пока мне не исполнится двадцать семь лет.
— Но ты — герцог! Герцог! — вскричала Дория.
— Я весь в долгах, Дория, никто не знает этого лучше тебя. Если сейчас опекуны лишат меня содержания, кредиторы набросятся на меня, как свора гончих.
— Эти опекуны, кто они? — спросила итальянка.
— Кучка несговорчивых старых ворчунов, которых выбрал мой отец, дабы превратить мою жизнь в ад, — ответил герцог. — И, конечно, моя бабушка — вдовствующая герцогиня — одна из них.
Синьорина всплеснула руками.
— Ах! Она такая грозная. Ты знаешь, что она сделала, когда я в последний раз пела в Воксхолле?
— Нет, и что сделала моя бабушка?
— Старая леди сидела в ложе возле сцены. Когда я закончила мою самую страстную, мою самую трудную арию, она сказала так громко, на весь зал: «Хороший голос, но я слышала и лучше». Будь у меня нож, я бы ее убила!
В глазах герцога блеснула веселая искорка, но он постарался успокоить певицу:
— Моя бабушка — сама себе закон. По мне, твой голос восхитителен. А теперь давай забудем эту чепуху насчет твоего отъезда. Ты же знаешь, Дория, мне без тебя не жить.
— Это правда? — Итальянка запрокинула голову и испытующе посмотрела ему в лицо. — Я люблю тебя, я люблю тебя всем сердцем, но ты мучаешь меня! Если я останусь здесь, то умру от любви.
— Ты очень милая, Дория! — Герцог обнял ее и притянул к себе. Их губы встретились. Затем итальянка взяла его за руку и увлекла за собой в надушенную темноту соседней комнаты.
Прошел почти час, прежде чем герцог вышел на улицу и неторопливо зашагал туда, где ждал в тени его фаэтон с верным Фредди Фаррингдоном, который придерживал поводья.
— Ты чертовски долго, — укоризненно заметил он. — В лошадей словно бес вселился. Пришлось три раза объехать вокруг парка, чтобы они угомонились.
— Надеюсь, ты не ободрал краску с колес, — мрачно заметил герцог, садясь на место кучера и забирая у друга поводья.
— В другой раз, — заявил Фредди, — когда собираешься долго пробыть у своей дамы, бери с собой грума.
— Ты же знаешь, это невозможно. Не хватало еще, чтобы какой-то малый сидел позади нас и вытягивал шею, как жираф, навострив при этом уши.
Фредди кивнул:
— Тоже верно. Осторожность никогда не бывает лишней. Что сказала прекрасная Дория?
— Она упорнее, чем обычно, настаивает на свадьбе. Говорит, что, если я не женюсь на ней, она уедет во Францию. Уверяет, что Бонапарт ее оценит.
Фредди засмеялся:
— Ну наконец-то. Прямо так и сказала?
— Не совсем, — ответил герцог. — Были туманные угрозы и, конечно, предположение, что я мог бы последовать за ней.
— А ты что сказал?
— Да почти ничего. Сослался на опекунов и бабушку как на причину, по которой я не могу жениться еще по крайней мере один год.
— Интересно, что она сделает, — спокойно заметил Фредди.
— Мне тоже, — ответил герцог, искусно поворачивая лошадей в парк, где они ускорили шаг.
Несколько минут они ехали молча. Затем Фредди вновь заговорил:
— Она просила у тебя денег?
— Конечно, и весьма наглядно убеждала в их отсутствии! Приготовила мне бутылку какой-то ужасной дряни, которая называлась бренди, но почему-то сильно смахивала на крысиный яд. Бог знает, где она его достала.
— Да, граф знает, как заставить человека делать то, чего он делать не хочет, — пробормотал Фредди.
— Это напомнило мне… Я застал нашего друга графа делающим авансы той девушке из Йоркшира, которую бабушка притащила в дом.
— Меня это не удивляет, — заметил Фаррингдон. — Я слышал, у нее полно денег.
— Я тоже решил, что причина в этом. Что могло бы усложнить дело, верно?
— Не думаю. Если наш друг Пьер сможет заполучить наследницу, он так и сделает. Мне следовало предупредить девушку, чтобы она остерегалась его.
— Я предупредил, — мрачно заметил герцог, — а она на меня огрызнулась. Ты же знаешь этих женщин. Стоит им только сказать, что какой-то мужчина — повеса, как они тут же кинутся его защищать.
— Если Клеона — порядочная девушка, она его быстро раскусит. Но все-таки я бы не хотел, чтобы твоя сестра — или кем там она тебе приходится — путалась с таким мерзавцем.
— Она мне не сестра, черт побери! — вскипел герцог. — Я был единственным ребенком! Моя приемная бабушка хочет, чтобы я на ней женился.
— Женился? На ней? — Фредерик удивился до глубины души. — На простушке из Йоркшира? Но зачем?
— Вдовствующая герцогиня уверена, что мои карманы пусты, — спокойно объяснил герцог. — Она пытается заново их наполнить. К сожалению, все не так просто, Фредди. Бабушка гордится мной, Линком, моими горностаями и короной. В сущности, мое положение значит для нее больше всего на свете.
— Так вот откуда ветер дует? — протянул Фредди.
— Из-за этого я чувствую себя последней скотиной, — с яростью проговорил герцог.
Он хлестнул лошадей, и те понеслись галопом. Когда же их снова удалось сдержать, Фредди Фаррингдону уже не было смысла отвечать на последнюю реплику друга.
Однако позже тем же вечером, сопровождая Клеону и герцогиню на обед и бал у леди Джерси, Фредди вспомнил слова герцога. Он как раз вышел из столовой и увидел девушку и графа, которые беседовали, сидя на атласном диване в укромной нише бального зала.
Фредди совсем недавно оставил Клеону танцевать с жирным и напыщенным графом Бридлингтоном и, считая, что заслужил право на несколько свободных минут, отвел одну старую кокетку поужинать. И вот теперь, вернувшись, с досадой увидел, что девушка очарована разговором с человеком, о котором он частенько говорил своим близким друзьям, как о мерзавце из мерзавцев. Но по причинам, которые Фредди не собирался разглашать, он всегда держался с графом вежливо и даже дружелюбно. Он и сейчас выдавил улыбку, подошел к французу и хлопнул его по плечу.
— Очень любезно с твоей стороны присмотреть за мисс Клеоной. Это же ее первый бал. Она мало с кем знакома.
— После сегодняшнего вечера все изменится, — отозвался граф. — Мисс Клеона пользуется succes fou 22 . Всего несколько минут назад герцогиня сказала мне, что приглашения так и сыплются.
Клеона сжала руки и подняла на Фредди Фаррингдона сияющие глаза.
— Разве это не чудесно? — спросила она. — Леди Блессинггон пригласила меня пообедать с ней завтра вечером, а княгиня фон Ливен обещала мне свое особое покровительство у Олмака! Больше того, герцогиня думает, что сможет взять меня в среду в Кларенс-Хаус. Мне больше всего на свете хочется попасть туда.
— О Боже, не говорите так, пока не увидите, — торопливо вмешался Фредди. — Принц дал себе волю, и большинство людей выходят оттуда, шатаясь, ослепленные цветом и блеском.
— А я уверена, что там будет красиво, — возразила Клеона. — Вы просто завидуете тем, кто думает о чем-то новом или делает что-то не так, как делалось всегда. Хотелось бы, однако, чтобы его королевское высочество заплатил рабочим. Я слышала, они не получили и четверти от причитающейся им платы.
Фредди кашлянул, оглянулся по сторонам и торопливо проговорил:
— Знаете, вы не должны говорить подобные вещи. Во всяком случае, открыто.
— Да, действительно, — подтвердил граф и добавил с улыбкой: — Не то вас заточат в Тауэр, и представьте тогда, как опустеет наша жизнь без вас.
— Простите, — смутилась Клеона. — Вы полагаете, неосторожно говорить о принце? Я думала, все знают о его долгах. Об этом судачат даже в нашей глуши в Йоркшире.
— Конечно, нам об этом известно, — отметил Фредди. — Принц должен тысячи, а король не намерен платить. Но никогда не знаешь, кто может вас услышать и передать ваши слова. Это было бы весьма опасно, а, граф?
— Да, конечно, — согласился граф. — Мисс Клеона должна придерживать свой прелестный язычок.
— В Лондоне вы скоро узнаете, — изрек Фредди слегка нравоучительно, — что сказанное в одной гостиной с молниеносной быстротой распространяется по полудюжине других гостиных, пока не доберется до Китайской комнаты в Кларенс-Хаус. Дело не в том, что у стен есть уши, мисс Клеона. Главное, что они есть у людей, у которых есть и рты, чтобы пересказывать услышанное.
Граф засмеялся неприятным смехом.
— Если вы намекаете на то, что я сплетничаю, мистер Фаррингдон, то вы правы. Но я никогда не повторил бы ничего, что не было бы лестным для этого очаровательного, восхитительного создания, которое только что появилось среди нас. — Он поднес ее руку в перчатке к губам и встал. — Я навещу вас завтра. А сейчас пойду спрошу вашу бабушку, какое время будет удобно для вас обеих.
Граф снова поцеловал ей руку и ушел. Провожая его взглядом, Фредди вынужден был с раздражением признать, что француз выглядит изумительно элегантным в сюртуке из лазурного атласа, сшитом, должно быть, самим великим Щульцем.
— Фигляр, — тихо прошептал Фредди, садясь рядом с Клеоной.
Но девушка была слишком возбуждена, чтобы обращать внимание на пикировку своих кавалеров.
— О, мистер Фаррингдон, — воскликнула она, — я никогда так чудно не проводила время! Меня ангажировали еще по крайней мере на десять танцев.
— Зачем вы поощряете этого человека? — резко спросил Фредди.
— Кого? Графа? Он говорит такие очаровательные вещи.
Мне никто раньше не делал комплиментов.
— Надеюсь, вы не ждете, что я в это повторю? Или в Йоркшире живут одни слепцы?
— Нет, — честно ответила Клеона, — но вы видели меня, когда я приехала. В этом изысканном туалете я выгляжу совсем по-другому, не правда ли?
— Да, вы были одеты не по последней моде, — признал Фредди. — Но осмелюсь сказать, что в Йоркшире ваши платья были вполне уместны. Требуется время, чтобы мода проделала путь с юга на север, тут нечему удивляться.
— Дело не только в моде, — пробормотала Клеона, словно разговаривая сама с собой. — Дело в том, кто ты есть. Здесь меня принимают как богатую мисс Мандевилл.
— Ну, вы не можете винить людей за то, что они интересуются вашим богатством, — возразил Фредди. — Оно всегда добавляет девушке очарования. Я, конечно, не говорю, что ухаживают за вами только потому, что вы богаты. Но когда такая прелестная девушка, как вы, имеет еще и деньги, это делает ее особенно неотразимой, если вы меня понимаете!
Клеона запрокинула голову и засмеялась: — О, мистер Фаррингдон, вы такой смешной! Похоже, вы думаете, что я занята главным образом поисками мужа. Что ж, позвольте сказать вам чистую правду. Я не намерена ни за кого выходить замуж, и я никогда ни за кого не выйду замуж. Во всяком случае, ни за одного из тех людей, которых встречу в лондонском свете. — Она замолчала, заметив, что Фредерик изумленно уставился на нее,
— Я никогда не слышал ничего более странного! — воскликнул он. — Девушкам полагается думать о замужестве, но не говорить об этом.
Клеона снова засмеялась:
— Простите, мистер Фаррингдон, но я всегда говорю то. что думаю, и говорю правду. Так намного проще. Теперь вы знаете, что я не стану пытаться женить вас на себе, и вам не нужно меня бояться.
— Не станете пытаться… — На минуту Фредди ff потерял дар речи, затем засмеялся. — Вы неисправимы, вот что я вам скажу. Я никогда не встречал девушки, похожей на вас. Но по крайней мере вы не смертельно скучны, как большинство этих юных леди. Я думал, у меня будет тоскливый вечер, но, сказать по правде, я наслаждаюсь.
— Если вы не ожидали получить удовольствие, зачем вы пришли?
— Мне велели.
— Кто? — спросила Клеона и тут же увидела, как добродушное лицо Фредди изменилось, стало замкнутым.
— Мне не следовало это говорить, — поспешно произнес он. — Забудьте. Музыка уже играет. Если ваш партнер не предъявит на вас права, пока мы дойдем до бального зала, можете с ним распрощаться.
Понимая, что и так проявила чрезмерную настойчивость, Клеона не стала продолжать разговор. Ей удалось заставить Фредди смеяться. Другие партнеры тоже нашли ее на редкость неиспорченной и непосредственной, так что к концу вечера герцогиня могла сказать ей со всей искренностью:
— Ты имеешь успех, дитя мое. Не могу сказать, что я совсем не волновалась, когда просила тебя приехать из Йоркшира. Ты могла оказаться неуклюжим деревенским подростком — .особенно с таким отцом, как твой. — но ты выглядишь очень элегантно. Все, кто дает бал, раут или музыкальный вечер в ближайшие два месяца, собираются послать тебе приглашение. Ты довольна собой?
— За это я должна благодарить вас, мадам, — спокойно ответила Клеона. — Как вы сказали, никто никуда не пригласил бы меня, если бы я носила те платья, которые привезла с собой из Йоркшира.
— Это верно, — согласилась герцогиня. — Красивые перышки привлекают к птичкам других представителей их рода.
— В каком-то смысле это пугает меня, — задумчиво проговорила Клеона, когда они возвращались на Баркли-сквер. — Выходит, никто не любит нас за то, что мы есть, а только за то, чем мы кажемся.
В свете фонаря, который освещал внутренность кареты, герцогиня бросила на девушку острый взгляд.
— Это философствование, — изрекла она. — Будь осторожна. Философию и книжные знания следует оставить джентльменам. Им не нравится это в женщинах.
— Но вы-то были умны и тогда, когда были молоды, — возразила Клеона. — Я слышала, вас считали веселой и живой, но вы не могли быть и пустоголовой, иначе не стали бы так мудры с возрастом.
— Ты мне льстишь? — усмехнулась герцогиня. — Да, я была веселой и живой, как ты говоришь, и это доставило мне множество неприятностей. Тем не менее я достаточно повеселилась. Я воспитывалась со своими братьями, поэтому знала больше, чем многие девушки моего возраста. Но, могу заверить тебя, никто не интересовался тем, что было у меня в голове. Хорошенькое лицо — вот что идет в расчет, не забывай этого.
— Но я не хорошенькая. Вы и сами разочаровались, увидев меня, помните?
— Вероятно, я сказала, что ты не красавица. Но после сегодняшнего вечера я готова признать, что в тебе есть что-то более важное. Люди заметили тебя. Сегодня вечером в том зале было полдюжины девушек вдвое красивее тебя, но люди говорили о тебе. Точно так же, как много лет назад они говорили обо мне. Тьфу, пропасть, я становлюсь сентиментальной, но я гордилась тобой, дитя.
Она протянула руку и ласково коснулась руки Клеоны. Девушке внезапно стало стыдно. Она чувствовала, что завоевывает привязанность старой леди — если не ее любовь — обманным путем. У Клеоны возникло безумное желание рассказать герцогине правду и молить ее продолжать этот маскарад ради Леони, пока ее настоящая внучка не выйдет замуж! Затем, слегка вздрогнув, Клеона поняла, что одним своим словом может вдребезги разбить иллюзию своего очарования, своего успеха. Ради Леони, да и ради себя самой, она должна продолжать игру.
Когда они добрались до дома, герцогиня начала медленно подниматься по лестнице в свою спальню.
— Вы не возражаете, мадам, если я возьму книгу из библиотеки? — спросила Клеона. — Думаю, я проснусь рано. Я так привыкла к этому в деревне.
— Да, конечно, — любезно разрешила герцогиня. — Доброй ночи, дорогое дитя.
Клеона сделала книксен и, не чувствуя усталости, o хоть час был уже поздний, побежала в библиотеку.
Подавляя зевоту, лакей в напудренном парике открыл перед ней дверь.
— Канделябры зажжены, мисс, но, если света мало, я принесу еще свечей.
— Нет, не стоит, — ответила девушка. — Чтобы выбрать книгу, света вполне хватит.
Еще днем, когда она была в этой комнате, Клеона заметила, что здесь есть многие из тех книг, что имелись в библиотеке ее отца. Но и другие, в красивых переплетах из тисненой кожи, вызвали у нее страстное желание их открыть.
Девушка рассчитывала найти какой-нибудь роман Вальтера Скотта. И она не разочаровалась, обнаружив целый ряд их, стоящих на расстоянии вытянутой руки. Клеона взяла «Айвенго», одну из самых любимых своих книг, но потом заколебалась, разглядывая названия в поисках романа, которого она раньше не читала.
Она как раз пришла к выводу, что «Айвенго» лучше всего подойдет к ее утреннему настроению, когда дверь за ее спиной с грохотом распахнулась! Она повернула голову и увидела, что кого-то почти втаскивают в библиотеку.
— Ваша светлость! Я так долго ждала, — проворковала она своим грудным голосом. Ее темные глаза в густых ресницах почти с обожанием взирали на герцога.
— Граф передал мне ваше приглашение, — сказал он. — Я не ожидал, что вы так быстро вернетесь в Лондон.
— Cielo!19 Деревня, это быль ужас! — с содроганием воскликнула итальянка. — Так скучно! Так мрачно! Так пусто! Доктора говорят, я должна отдыхать, а не умирать от зевоты.
— И все же вы выглядите лучше, — заметил герцог. — Вы будете петь сегодня вечером или подождете до следующей недели?
Синьорина пожала своими красивыми плечами.
— Не думаю, — кокетливо протянула она, — что я снова буду петь в Воксхолле.
— Не будете больше петь! — воскликнул герцог. — Почему? Что случилось? Этот мошенник Габор разорвал с вами контракт, или он не дает вам достаточно денег?
— Нет-нет, он щедрый, каждый раз, как я говорю с ним, он предлагает мне все больше. Он знает, что я собираю целые толпы. Они любят меня, они хотят слышать мой голос: Дело не в этом,
— А в чем тогда? — спросил герцог.
— Я устала от Лондона, — тихо проговорила Дория, подходя к окну. — Что здесь есть для меня? Только работа и деньги! Никто меня не любит, никто не… как это вы говорите?., не ценит меня… как женщину.
— Вы знаете, что это неправда, — возразил герцог.
— Нет, это правда! — с внезапной яростью вскричала певица. — Ты приходишь, ты занимаешься любовью. Я твоя любовница! Ты только говоришь о свадьбе — говоришь, но ничего не происходит! Совсем ничего! — Голос синьорины достиг крещендо. Герцог направился в другую сторону комнаты и налил себе бренди.
— Мы это уже обсуждали, — проронил он довольно холодно.
— Si, si20 , я знаю, — ответила Дория. — Ты занимаешься со мной любовью и уходишь домой. А я остаюсь одна — одна, в этой холодной, неприветливой стране!
Герцог глотнул бренди и закашлялся.
— Что за мерзость у тебя тут?
— Мерзость? — возмутилась синьорина. — Но это лучшее, что я могу себе позволить. Если хочешь дорогих вин, ты должен за них платить.
— По-моему, я заплатил, и немало, — спокойно ответил герцог.
— Они кончились! Все кончилось! Погреба пусты, в кладовой ничего. Должен платить за квартиру, а что ты делаешь? Dio mio!21 Ты говоришь и уезжаешь.
Герцог поставил стакан, подошел к сердитой миниатюрной женщине и приподнял ее голову за подбородок.
— Мне нравится, когда ты сердишься. Ты фыркаешь, как разъяренный котенок. Давай не будем ссориться, Дория. Нынче я в хорошем настроении.
Он хотел поцеловать ее в губы, но итальянка увернулась.
— В хорошем настроении? — переспросила она. — Ты выиграл деньги?
Герцог покачал головой:
— Нет. Я снова обжегся — то ли в восемнадцатый, то ли в девятнадцатый раз. Но удача мне еще улыбнется, не беспокойся, Дория, и тогда ты получишь то изумрудное ожерелье, которое тебе приглянулось.
— Эта глупая игра — просто безумие, — покачала головой Дория,
— Не говори так, — упрекнул ее герцог. — Вчера твой друг граф сорвал куш: он выиграл двести фунтов.
— Что с того? Это ты должен пытаться сорвать… как ты сказал?., куш.
— Я знаю, — устало проговорил герцог, — и делаю все, что могу. Просто фортуна мне не благоволит.
— Почему ты не играешь с другими? — спросила синьорина. — Граф, он говорит мне, что ты всегда выбираешь одних и тех же своих трех друзей. Они умнее тебя! Брось вызов кому-нибудь другому. Может, тебе повезет.
— Позволить тем трем бандитам уйти с моими деньгами? — возразил герцог. — Моя дорогая Дория, я намерен взять реванш. Удача переменчива, не сомневайся!
— А я тем временем должна довольствоваться обещаниями? Обещания, ваша светлость, не насытят мой живот. Думаю, я уеду. — Она не сводила глаз с лица герцога, словно наблюдая за его реакцией.
— Куда ты поедешь? — спросил герцог. Синьорина пожала плечами.
— Куда угодно. В Рим, Мадрид, но, думаю, я поеду в Париж. Наполеон Бонапарт поощряет искусства. Оперный театр каждый вечер полон.
— А как же я? — спросил герцог.
Отвернувшись, певица бросила с притворным равнодушием:
— В Англии много красивых женщин.
— Но ты же знаешь, Дория, что я люблю тебя.
— Я не уверена. Но может, когда я уеду, ты будешь по мне скучать! Ты будешь одинок без меня. Ты мог бы… ты мог бы даже последовать за мной.
— А это мысль, — одобрил герцог. — Да, это чертовски хорошая мысль. Нынче модно посещать Париж.
— Я думаю, — протянула синьорина, — если ты встретишься с Наполеоном, ты тоже его полюбишь. В нем есть… как вы говорите? — величие!
— Я поверю тебе на слово, — мрачно процедил герцог. — Значит, ты твердо решила меня покинуть?
— Нет, нет, я не хочу уезжать! — Она подошла к нему и обхватила руками за шею. — Я люблю тебя, о, мой красивый герцог. Скажи, что ты женишься на мне!
— Дория! Мы обсуждали это тысячу раз и во всех подробностях, — устало ответил он. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу жениться без согласия опекунов, пока мне не исполнится двадцать семь лет.
— Но ты — герцог! Герцог! — вскричала Дория.
— Я весь в долгах, Дория, никто не знает этого лучше тебя. Если сейчас опекуны лишат меня содержания, кредиторы набросятся на меня, как свора гончих.
— Эти опекуны, кто они? — спросила итальянка.
— Кучка несговорчивых старых ворчунов, которых выбрал мой отец, дабы превратить мою жизнь в ад, — ответил герцог. — И, конечно, моя бабушка — вдовствующая герцогиня — одна из них.
Синьорина всплеснула руками.
— Ах! Она такая грозная. Ты знаешь, что она сделала, когда я в последний раз пела в Воксхолле?
— Нет, и что сделала моя бабушка?
— Старая леди сидела в ложе возле сцены. Когда я закончила мою самую страстную, мою самую трудную арию, она сказала так громко, на весь зал: «Хороший голос, но я слышала и лучше». Будь у меня нож, я бы ее убила!
В глазах герцога блеснула веселая искорка, но он постарался успокоить певицу:
— Моя бабушка — сама себе закон. По мне, твой голос восхитителен. А теперь давай забудем эту чепуху насчет твоего отъезда. Ты же знаешь, Дория, мне без тебя не жить.
— Это правда? — Итальянка запрокинула голову и испытующе посмотрела ему в лицо. — Я люблю тебя, я люблю тебя всем сердцем, но ты мучаешь меня! Если я останусь здесь, то умру от любви.
— Ты очень милая, Дория! — Герцог обнял ее и притянул к себе. Их губы встретились. Затем итальянка взяла его за руку и увлекла за собой в надушенную темноту соседней комнаты.
Прошел почти час, прежде чем герцог вышел на улицу и неторопливо зашагал туда, где ждал в тени его фаэтон с верным Фредди Фаррингдоном, который придерживал поводья.
— Ты чертовски долго, — укоризненно заметил он. — В лошадей словно бес вселился. Пришлось три раза объехать вокруг парка, чтобы они угомонились.
— Надеюсь, ты не ободрал краску с колес, — мрачно заметил герцог, садясь на место кучера и забирая у друга поводья.
— В другой раз, — заявил Фредди, — когда собираешься долго пробыть у своей дамы, бери с собой грума.
— Ты же знаешь, это невозможно. Не хватало еще, чтобы какой-то малый сидел позади нас и вытягивал шею, как жираф, навострив при этом уши.
Фредди кивнул:
— Тоже верно. Осторожность никогда не бывает лишней. Что сказала прекрасная Дория?
— Она упорнее, чем обычно, настаивает на свадьбе. Говорит, что, если я не женюсь на ней, она уедет во Францию. Уверяет, что Бонапарт ее оценит.
Фредди засмеялся:
— Ну наконец-то. Прямо так и сказала?
— Не совсем, — ответил герцог. — Были туманные угрозы и, конечно, предположение, что я мог бы последовать за ней.
— А ты что сказал?
— Да почти ничего. Сослался на опекунов и бабушку как на причину, по которой я не могу жениться еще по крайней мере один год.
— Интересно, что она сделает, — спокойно заметил Фредди.
— Мне тоже, — ответил герцог, искусно поворачивая лошадей в парк, где они ускорили шаг.
Несколько минут они ехали молча. Затем Фредди вновь заговорил:
— Она просила у тебя денег?
— Конечно, и весьма наглядно убеждала в их отсутствии! Приготовила мне бутылку какой-то ужасной дряни, которая называлась бренди, но почему-то сильно смахивала на крысиный яд. Бог знает, где она его достала.
— Да, граф знает, как заставить человека делать то, чего он делать не хочет, — пробормотал Фредди.
— Это напомнило мне… Я застал нашего друга графа делающим авансы той девушке из Йоркшира, которую бабушка притащила в дом.
— Меня это не удивляет, — заметил Фаррингдон. — Я слышал, у нее полно денег.
— Я тоже решил, что причина в этом. Что могло бы усложнить дело, верно?
— Не думаю. Если наш друг Пьер сможет заполучить наследницу, он так и сделает. Мне следовало предупредить девушку, чтобы она остерегалась его.
— Я предупредил, — мрачно заметил герцог, — а она на меня огрызнулась. Ты же знаешь этих женщин. Стоит им только сказать, что какой-то мужчина — повеса, как они тут же кинутся его защищать.
— Если Клеона — порядочная девушка, она его быстро раскусит. Но все-таки я бы не хотел, чтобы твоя сестра — или кем там она тебе приходится — путалась с таким мерзавцем.
— Она мне не сестра, черт побери! — вскипел герцог. — Я был единственным ребенком! Моя приемная бабушка хочет, чтобы я на ней женился.
— Женился? На ней? — Фредерик удивился до глубины души. — На простушке из Йоркшира? Но зачем?
— Вдовствующая герцогиня уверена, что мои карманы пусты, — спокойно объяснил герцог. — Она пытается заново их наполнить. К сожалению, все не так просто, Фредди. Бабушка гордится мной, Линком, моими горностаями и короной. В сущности, мое положение значит для нее больше всего на свете.
— Так вот откуда ветер дует? — протянул Фредди.
— Из-за этого я чувствую себя последней скотиной, — с яростью проговорил герцог.
Он хлестнул лошадей, и те понеслись галопом. Когда же их снова удалось сдержать, Фредди Фаррингдону уже не было смысла отвечать на последнюю реплику друга.
Однако позже тем же вечером, сопровождая Клеону и герцогиню на обед и бал у леди Джерси, Фредди вспомнил слова герцога. Он как раз вышел из столовой и увидел девушку и графа, которые беседовали, сидя на атласном диване в укромной нише бального зала.
Фредди совсем недавно оставил Клеону танцевать с жирным и напыщенным графом Бридлингтоном и, считая, что заслужил право на несколько свободных минут, отвел одну старую кокетку поужинать. И вот теперь, вернувшись, с досадой увидел, что девушка очарована разговором с человеком, о котором он частенько говорил своим близким друзьям, как о мерзавце из мерзавцев. Но по причинам, которые Фредди не собирался разглашать, он всегда держался с графом вежливо и даже дружелюбно. Он и сейчас выдавил улыбку, подошел к французу и хлопнул его по плечу.
— Очень любезно с твоей стороны присмотреть за мисс Клеоной. Это же ее первый бал. Она мало с кем знакома.
— После сегодняшнего вечера все изменится, — отозвался граф. — Мисс Клеона пользуется succes fou 22 . Всего несколько минут назад герцогиня сказала мне, что приглашения так и сыплются.
Клеона сжала руки и подняла на Фредди Фаррингдона сияющие глаза.
— Разве это не чудесно? — спросила она. — Леди Блессинггон пригласила меня пообедать с ней завтра вечером, а княгиня фон Ливен обещала мне свое особое покровительство у Олмака! Больше того, герцогиня думает, что сможет взять меня в среду в Кларенс-Хаус. Мне больше всего на свете хочется попасть туда.
— О Боже, не говорите так, пока не увидите, — торопливо вмешался Фредди. — Принц дал себе волю, и большинство людей выходят оттуда, шатаясь, ослепленные цветом и блеском.
— А я уверена, что там будет красиво, — возразила Клеона. — Вы просто завидуете тем, кто думает о чем-то новом или делает что-то не так, как делалось всегда. Хотелось бы, однако, чтобы его королевское высочество заплатил рабочим. Я слышала, они не получили и четверти от причитающейся им платы.
Фредди кашлянул, оглянулся по сторонам и торопливо проговорил:
— Знаете, вы не должны говорить подобные вещи. Во всяком случае, открыто.
— Да, действительно, — подтвердил граф и добавил с улыбкой: — Не то вас заточат в Тауэр, и представьте тогда, как опустеет наша жизнь без вас.
— Простите, — смутилась Клеона. — Вы полагаете, неосторожно говорить о принце? Я думала, все знают о его долгах. Об этом судачат даже в нашей глуши в Йоркшире.
— Конечно, нам об этом известно, — отметил Фредди. — Принц должен тысячи, а король не намерен платить. Но никогда не знаешь, кто может вас услышать и передать ваши слова. Это было бы весьма опасно, а, граф?
— Да, конечно, — согласился граф. — Мисс Клеона должна придерживать свой прелестный язычок.
— В Лондоне вы скоро узнаете, — изрек Фредди слегка нравоучительно, — что сказанное в одной гостиной с молниеносной быстротой распространяется по полудюжине других гостиных, пока не доберется до Китайской комнаты в Кларенс-Хаус. Дело не в том, что у стен есть уши, мисс Клеона. Главное, что они есть у людей, у которых есть и рты, чтобы пересказывать услышанное.
Граф засмеялся неприятным смехом.
— Если вы намекаете на то, что я сплетничаю, мистер Фаррингдон, то вы правы. Но я никогда не повторил бы ничего, что не было бы лестным для этого очаровательного, восхитительного создания, которое только что появилось среди нас. — Он поднес ее руку в перчатке к губам и встал. — Я навещу вас завтра. А сейчас пойду спрошу вашу бабушку, какое время будет удобно для вас обеих.
Граф снова поцеловал ей руку и ушел. Провожая его взглядом, Фредди вынужден был с раздражением признать, что француз выглядит изумительно элегантным в сюртуке из лазурного атласа, сшитом, должно быть, самим великим Щульцем.
— Фигляр, — тихо прошептал Фредди, садясь рядом с Клеоной.
Но девушка была слишком возбуждена, чтобы обращать внимание на пикировку своих кавалеров.
— О, мистер Фаррингдон, — воскликнула она, — я никогда так чудно не проводила время! Меня ангажировали еще по крайней мере на десять танцев.
— Зачем вы поощряете этого человека? — резко спросил Фредди.
— Кого? Графа? Он говорит такие очаровательные вещи.
Мне никто раньше не делал комплиментов.
— Надеюсь, вы не ждете, что я в это повторю? Или в Йоркшире живут одни слепцы?
— Нет, — честно ответила Клеона, — но вы видели меня, когда я приехала. В этом изысканном туалете я выгляжу совсем по-другому, не правда ли?
— Да, вы были одеты не по последней моде, — признал Фредди. — Но осмелюсь сказать, что в Йоркшире ваши платья были вполне уместны. Требуется время, чтобы мода проделала путь с юга на север, тут нечему удивляться.
— Дело не только в моде, — пробормотала Клеона, словно разговаривая сама с собой. — Дело в том, кто ты есть. Здесь меня принимают как богатую мисс Мандевилл.
— Ну, вы не можете винить людей за то, что они интересуются вашим богатством, — возразил Фредди. — Оно всегда добавляет девушке очарования. Я, конечно, не говорю, что ухаживают за вами только потому, что вы богаты. Но когда такая прелестная девушка, как вы, имеет еще и деньги, это делает ее особенно неотразимой, если вы меня понимаете!
Клеона запрокинула голову и засмеялась: — О, мистер Фаррингдон, вы такой смешной! Похоже, вы думаете, что я занята главным образом поисками мужа. Что ж, позвольте сказать вам чистую правду. Я не намерена ни за кого выходить замуж, и я никогда ни за кого не выйду замуж. Во всяком случае, ни за одного из тех людей, которых встречу в лондонском свете. — Она замолчала, заметив, что Фредерик изумленно уставился на нее,
— Я никогда не слышал ничего более странного! — воскликнул он. — Девушкам полагается думать о замужестве, но не говорить об этом.
Клеона снова засмеялась:
— Простите, мистер Фаррингдон, но я всегда говорю то. что думаю, и говорю правду. Так намного проще. Теперь вы знаете, что я не стану пытаться женить вас на себе, и вам не нужно меня бояться.
— Не станете пытаться… — На минуту Фредди ff потерял дар речи, затем засмеялся. — Вы неисправимы, вот что я вам скажу. Я никогда не встречал девушки, похожей на вас. Но по крайней мере вы не смертельно скучны, как большинство этих юных леди. Я думал, у меня будет тоскливый вечер, но, сказать по правде, я наслаждаюсь.
— Если вы не ожидали получить удовольствие, зачем вы пришли?
— Мне велели.
— Кто? — спросила Клеона и тут же увидела, как добродушное лицо Фредди изменилось, стало замкнутым.
— Мне не следовало это говорить, — поспешно произнес он. — Забудьте. Музыка уже играет. Если ваш партнер не предъявит на вас права, пока мы дойдем до бального зала, можете с ним распрощаться.
Понимая, что и так проявила чрезмерную настойчивость, Клеона не стала продолжать разговор. Ей удалось заставить Фредди смеяться. Другие партнеры тоже нашли ее на редкость неиспорченной и непосредственной, так что к концу вечера герцогиня могла сказать ей со всей искренностью:
— Ты имеешь успех, дитя мое. Не могу сказать, что я совсем не волновалась, когда просила тебя приехать из Йоркшира. Ты могла оказаться неуклюжим деревенским подростком — .особенно с таким отцом, как твой. — но ты выглядишь очень элегантно. Все, кто дает бал, раут или музыкальный вечер в ближайшие два месяца, собираются послать тебе приглашение. Ты довольна собой?
— За это я должна благодарить вас, мадам, — спокойно ответила Клеона. — Как вы сказали, никто никуда не пригласил бы меня, если бы я носила те платья, которые привезла с собой из Йоркшира.
— Это верно, — согласилась герцогиня. — Красивые перышки привлекают к птичкам других представителей их рода.
— В каком-то смысле это пугает меня, — задумчиво проговорила Клеона, когда они возвращались на Баркли-сквер. — Выходит, никто не любит нас за то, что мы есть, а только за то, чем мы кажемся.
В свете фонаря, который освещал внутренность кареты, герцогиня бросила на девушку острый взгляд.
— Это философствование, — изрекла она. — Будь осторожна. Философию и книжные знания следует оставить джентльменам. Им не нравится это в женщинах.
— Но вы-то были умны и тогда, когда были молоды, — возразила Клеона. — Я слышала, вас считали веселой и живой, но вы не могли быть и пустоголовой, иначе не стали бы так мудры с возрастом.
— Ты мне льстишь? — усмехнулась герцогиня. — Да, я была веселой и живой, как ты говоришь, и это доставило мне множество неприятностей. Тем не менее я достаточно повеселилась. Я воспитывалась со своими братьями, поэтому знала больше, чем многие девушки моего возраста. Но, могу заверить тебя, никто не интересовался тем, что было у меня в голове. Хорошенькое лицо — вот что идет в расчет, не забывай этого.
— Но я не хорошенькая. Вы и сами разочаровались, увидев меня, помните?
— Вероятно, я сказала, что ты не красавица. Но после сегодняшнего вечера я готова признать, что в тебе есть что-то более важное. Люди заметили тебя. Сегодня вечером в том зале было полдюжины девушек вдвое красивее тебя, но люди говорили о тебе. Точно так же, как много лет назад они говорили обо мне. Тьфу, пропасть, я становлюсь сентиментальной, но я гордилась тобой, дитя.
Она протянула руку и ласково коснулась руки Клеоны. Девушке внезапно стало стыдно. Она чувствовала, что завоевывает привязанность старой леди — если не ее любовь — обманным путем. У Клеоны возникло безумное желание рассказать герцогине правду и молить ее продолжать этот маскарад ради Леони, пока ее настоящая внучка не выйдет замуж! Затем, слегка вздрогнув, Клеона поняла, что одним своим словом может вдребезги разбить иллюзию своего очарования, своего успеха. Ради Леони, да и ради себя самой, она должна продолжать игру.
Когда они добрались до дома, герцогиня начала медленно подниматься по лестнице в свою спальню.
— Вы не возражаете, мадам, если я возьму книгу из библиотеки? — спросила Клеона. — Думаю, я проснусь рано. Я так привыкла к этому в деревне.
— Да, конечно, — любезно разрешила герцогиня. — Доброй ночи, дорогое дитя.
Клеона сделала книксен и, не чувствуя усталости, o хоть час был уже поздний, побежала в библиотеку.
Подавляя зевоту, лакей в напудренном парике открыл перед ней дверь.
— Канделябры зажжены, мисс, но, если света мало, я принесу еще свечей.
— Нет, не стоит, — ответила девушка. — Чтобы выбрать книгу, света вполне хватит.
Еще днем, когда она была в этой комнате, Клеона заметила, что здесь есть многие из тех книг, что имелись в библиотеке ее отца. Но и другие, в красивых переплетах из тисненой кожи, вызвали у нее страстное желание их открыть.
Девушка рассчитывала найти какой-нибудь роман Вальтера Скотта. И она не разочаровалась, обнаружив целый ряд их, стоящих на расстоянии вытянутой руки. Клеона взяла «Айвенго», одну из самых любимых своих книг, но потом заколебалась, разглядывая названия в поисках романа, которого она раньше не читала.
Она как раз пришла к выводу, что «Айвенго» лучше всего подойдет к ее утреннему настроению, когда дверь за ее спиной с грохотом распахнулась! Она повернула голову и увидела, что кого-то почти втаскивают в библиотеку.