Картленд Барбара. Люцифер и ангел

   Она часто обвиняла его в эгоизме. Многие говорили, что он испорченный и избалованный единственный ребенок.
   Герцогиня подумала, что с тех пор, как ее сын вырос, он никогда не выказывал ни малейшей заинтересованности в делах окружающих.
   — Теперь я снова отправлюсь в Харвуд, — говорил тем временем герцог. — Надеюсь, по пути у меня не будет больше приключений. Завтра я направлюсь в Донкастер, а в Оллертоне буду через две недели.
   — Я пригласила твоих гостей приехать к нам двадцать пятого, — сказала герцогиня.
   — Спасибо, мама. Бригсток, конечно, отправится назад в поезде, чтобы позаботиться о тебе во время путешествия и проследить, чтобы у тебя было все необходимое.
   — Уверена, мистер Бригсток превосходно с этим справится, — ответила герцогиня.
   Она протянула руки:
   — До свидания, дорогой мальчик. Надеюсь, твои лошади выиграют скачки.
   — Я буду чрезвычайно разочарован, если они проиграют.
   Герцог поцеловал мать и поспешил прочь, словно ему не терпелось снова взяться за поводья упряжки, ожидавшей его снаружи.
   Глядя вслед сыну, герцогиня тихо пробормотала:
   — Чтец, подумать только! Впрочем, этот предлог не хуже других!
   Поспешив в дом мисс Лэвенхэм, согласно указаниям герцога, Анита обнаружила, что ее собираются отчитать за долгое отсутствие.
   — Есть много дел, которые тебе необходимо сделать, Анита, — сурово сказала мисс Лэвенхэм, — а не шляться неизвестно где. Я этого не одобряю.
   — Прошу прощения, — робко ответила Анита. — Сегодня такой хороший день, и я гуляла дольше, чем намеревалась.
   — Молодежи совершенно не обязательно чрезмерно увлекаться моционом, — отрезала мисс Лэвенхэм, — особенно когда они пренебрегают своими обязанностями. Поторопись закончить эти письма, чтобы отдать их викарию, когда он зайдет завтра.
   Она не заметила, что Анита задрожала, подумав о настоящей причине визита преподобного Джошуа.
   Анита отчаянно спрашивала себя, сдержит ли герцог слово и спасет ли ее от ужасной судьбы.
   Саре хорошо было говорить о том, что им надо найти себе мужей, но Анита благодаря своему живому воображению уже поняла: быть замужем за мужчиной означает не только носить его имя и следить за его домом.
   Она не знала, что это, собственно, означает. Она знала только, что сама мысль о поцелуях и прикосновениях преподобного Джошуа была жуткой и противоестественной.
   Когда она в первый раз после приезда увидела его в церкви, она решила, что он скучен и отвратителен.
   Тогда она снова размечталась о Люцифере, хотя речь преподобного Джошуа ни в коей мере не напоминала проповедь преподобного Адольфуса:
   — О, как упал ты с неба, денница, сын зари! Анита повторяла про себя эти слова и с улыбкой
   думала о том, как удачно упал ее Люцифер — на место герцога.
   Когда позже в тот день преподобный Джошуа зашел на чай к ее двоюродной бабушке, Анита пришла к выводу, что вблизи он еще более неприятен, чем во время проповеди.
   Он разговаривал с мисс Лэвенхэм как-то вкрадчиво и раболепно. Анита заметила, что глаза его заблестели от жадности, когда леди Матильда вручила ему запечатанный конверт.
   — Небольшое пожертвование на дела милосердия, дорогой викарий, — проговорила мисс Лэвенхэм неожиданно мягким голосом.
   У Аниты возникло подозрение, что единственный объект благотворительности преподобного Джошуа — он сам.
   Он заходил очень часто. В следующее воскресенье Аниту неприятно поразило, что он продержал ее руку в своей, влажной и липкой, заметно дольше, чем того требовали приличия.
   Анита также слушала, как лестно отзывался преподобный Джошуа о ней в разговоре с ее двоюродной бабушкой.
   «Если бы он знал, что я о нем думаю, — говорила она себе, — то запел бы по-другому!»
   Тем не менее Анита думала о нем не слишком часто. В то утро она была озабочена и возбуждена первым письмом от Сары. Сестра писала:
   «Не могу передать, как замечательно жить в Лондоне с тетушкой Элизабет. Я просто представить себе не могла, что она будет так добра ко мне. Тетушка подарила мне такие чудесные наряды, и когда я надеваю их, я чувствую себя Золушкой, над которой взмахнула волшебной палочкой ее крестная фея.
   Только представь себе, у меня есть огромный кринолин, а в моем гардеробе уже четыре бальных платья и еще много других, совершенно восхитительных.
   Я хотела бы рассказать тебе, дорогая Анита, о балах, на которых я была, и о приеме, где тетушка представила меня принцессе Александре, но нет времени — надо готовиться к званому обеду.
   Надеюсь, ты не очень несчастна в Харрогите. Мне хочется снова написать тебе, и чем раньше, тем лучше, — просто чтобы сказать, что я тебя люблю и хочу, чтобы мы были вместе».
   Анита перечитывала письмо раз за разом. Она говорила себе, что Сара такая хорошенькая; все будут ею восхищаться, и она найдет себе мужа в точности по своему желанию.
   Все утро Анита предавалась мечтам о Саре, поэтому случившееся после обеда стало для нее потрясением. Встав из-за стола, мисс Лэвенхэм сказала:
   — Я хочу поговорить с тобой, Анита, перед тем как пойду отдохнуть.
   Анита удивилась, но проследовала за леди Матильдой в маленькую гостиную, примыкавшую к столовой.
   Закрыв дверь, мисс Лэвенхэм сказала:
   — Сядь, Анита. Я должна тебе кое-что сообщить. Уверена, что, услышав это, ты поймешь, как тебе повезло.
   У Аниты мелькнула мысль, что леди Матильда, наверное, хочет подарить ей новое платье, но мисс Лэвенхэм продолжала:
   — Ты несколько раз встречала преподобного Джошуа Хислипа здесь и слышала его проповедь. Ты, без сомнения, понимаешь, что это человек выдающихся способностей и с незаурядным характером.
   Она помедлила. Было очевидно, что она ждет ответа Аниты, и девушка сказала:
   — Да, я уверена, что так оно и есть.
   — Следовательно, ты согласишься, что стать его соратницей и женой — это великая честь, — продолжала мисс Лэвенхэм.
   Анита несколько удивилась: странно, что ее двоюродная бабушка решила предпринять такой шаг, как замужество, в столь преклонном возрасте — ведь ей уже за семьдесят.
   Однако, поразмыслив над этим, девушка решила, что преподобному Джошуа было бы выгодно получить такую богатую жену.
   Кроме того, не было ни малейшего сомнения: мисс Лэвенхэм очень хорошо к нему относится.
   Вслух Анита сказала:
   — Так вы выходите замуж, бабушка Матильда! Как замечательно! Можно, я буду подружкой невесты?
   Воцарилось ледяное молчание. Анита поняла, что сморозила глупость.
   Мисс Лэвенхэм, четко выговаривая каждое слово, чтобы не допустить недопонимания, произнесла:
   — Викарий просит твоей руки, Анита!
   Несмотря на суровый тон тетушки, Анита почувствовала, что не может спокойно ее слушать, и воскликнула:
   — Н-нет… нет! Как он… может? Он такой старый!
   — Возраст не имеет значения, — резко ответила мисс Лэвенхэм. — Как сказал сам викарий, он долго жил среди декабрьских льдов, но ты принесешь ему весну.
   Анита не могла вымолвить ни слова, и мисс Лэвенхэм продолжала:
   — Он имел в виду, что перед смертью его жена долго болела. Я лично всегда считала ее надоедливой, брюзгливой собственницей. Она не смогла подарить викарию детей — хотя это, конечно, мог быть промысел Божий.
   — Де… тей!
   Прошептав это слово, Анита храбро, хотя сердце ее трепетало, произнесла:
   — Прошу прощения… бабушка Матильда, но я не могу… выйти замуж за… нелюбимого человека… настолько… старше меня.
   Мисс Лэвенхэм обратила на ее слова не больше внимания, чем на писк комара.
   — Чепуха! — отрезала она. — Ты выйдешь замуж за преподобного Джошуа и поймешь, что тебе невероятно повезло. Пышной свадьбы не будет, это вовсе не обязательно. Я устрою здесь небольшой прием и, само собой, обеспечу тебя приданым.
   Анита вскочила с места.
   — Нет!.. Нет!.. Я не могу… Я не выйду замуж за преподобного… господина!
   — Ты сделаешь так, как тебе велят! — возразила мисс Лэвенхэм. — Я не желаю, чтобы преподобный Джошуа был разочарован. Я полностью одобряю ваш брак. Поскольку твой отец умер, а мать за границей, я, как старшая в семье Лэвенхэм, являюсь твоей опекуншей, и в этом качестве, Анита, я не потерплю никаких возражений. Когда завтра викарий навестит нас, ты примешь его, а через месяц я устрою вашу свадьбу.
   Мисс Лэвенхэм говорила так веско, так сурово, что Аните казалось, будто вокруг нее смыкаются стены. Выхода не было.
   Вскрикнув, как загнанный зверек, она поспешила наверх, в свою комнату, и заперлась там.
   Услышав, как мисс Лэвенхэм поднимается в свою спальню, Анита надела шляпку и выскользнула из дома. Ее не покидало ощущение, что только за городом она может свободно дышать и думать.
   По воле провидения ей встретился герцог. Он пообещал спасти ее, но как, она не знала.
   В отчаянии Анита думала, что ей придется бежать и как-нибудь добраться домой, в Фенчерч. И тут дворецкий открыл дверь и объявил:
   — Герцогиня Оллертонская, мэм!
   Мисс Лэвенхэм удивилась. Сердце Аниты екнуло.
   Герцогиня медленно, с трудом подошла к мисс Лэвенхэм, поднявшейся ей навстречу.
   — Какой сюрприз, Кларисса! Я не ждала твоего визита.
   Она помогла герцогине сесть в кресло. Та не отвечала, пока не устроилась поудобнее, затем сказала:
   — С моей стороны было так невнимательно не заглянуть к тебе раньше, Матильда. Я уезжаю завтра, и это моя последняя возможность засвидетельствовать тебе мое почтение. Кроме того, я хочу попросить тебя об огромном одолжении.
   — Я и не предполагала, что ты так быстро уедешь, — вставила мисс Лэвенхэм.
   — Я пробыла здесь достаточно долго, — ответила герцогиня. — Уверена, что серные ванны пошли мне на пользу, и, конечно, я чувствую себя лучше после того, как пила воду.
   — Я очень рада это слышать.
   Прислушиваясь к их разговору, Анита подумала, что ее двоюродная бабушка всегда воспринимала похвалу Харрогиту как комплимент в свой адрес.
   Девушка встала из-за стола, за которым писала. Герцогиня улыбнулась ей:
   — Вы очень трудолюбивы, дитя мое. Анита сделала реверанс.
   — Да, ваша светлость. Я пишу письма, которые бабушка Матильда рассылает от имени миссионеров в Западной Африке.
   — Как ты добра, — сказала герцогиня мисс Лэвенхэм. — Ты, конечно, позволишь и мне сделать взнос.
   — В этом нет необходимости, — ответила мисс Лэвенхэм, но тут же добавила: — Хотя, конечно, на счету каждый пенс.
   Герцогиня открыла сумочку, висевшую у нее на запястье:
   — Вот пять соверенов. Надеюсь, мой взнос принесет столько пользы, сколько ты от него ожидаешь.
   — Туземцам в Западной Африке уделяют прискорбно мало внимания, — проговорила мисс Лэвенхэм, принимая от герцогини золотые соверены. — Преподобный Джошуа Хислип — вы слушали его проповедь в воскресенье — надеется, что мы сможем послать из Харрогита своего миссионера, дабы обратить их в христианство и спасти их души.
   Когда прозвучало имя преподобного Джошуа, герцогиня бросила взгляд на Аниту. Девушка смотрела на нее с отчаянной мольбой, застывшей в ее голубых глазах.
   — Собственно говоря, я пришла попросить тебя, Матильда, о величайшей услуге, — сказала герцогиня. — Не одолжишь ли ты мне свою племянницу?
   — Одолжить тебе мою племянницу? — воскликнула мисс Лэвенхэм с ноткой недоверия в голосе.
   — Завтра я еду домой в поезде моего сына — это его новое приобретение, и он им очень гордится, — объяснила герцогиня. — Но все же путешествие будет продолжительным, поэтому мне было бы очень приятно, если бы кто-нибудь в дороге читал мне вслух.
   У Аниты перехватило дыхание. Судя по выражению лица ее двоюродной бабушки, та готова была отказать.
   Но мисс Лэвенхэм с видимой неохотой сказала:
   — Отказать тебе в подобных обстоятельствах трудно. В то же время мне бы хотелось, чтобы ты отослала Аниту обратно, как только перестанешь нуждаться в ее услугах.
   — Ну конечно! — ответила герцогиня. — Я прекрасно понимаю, как много она для тебя значит, Матильда. Очень мило с твоей стороны одолжить мне ее, когда обстоятельства сложились так, что мой сын не в состоянии сам проводить меня.
   — На какое время ты хотела бы взять Аниту? — спросила мисс Лэвенхэм.
   — Полагаю, лучше всего будет, если она отправится со мной прямо сейчас, — ответила герцогиня. — Уверена, она успеет собраться, пока мы с тобой пьем чай и беседуем о старых добрых временах. Мой экипаж ждет у дверей.
   Мисс Лэвенхэм согласилась, правда, после заметных колебаний. В отчаянии Анита подумала, что ее двоюродная бабушка размышляет, не послать ли сейчас к племяннице преподобного Джошуа.
   — Если таково твое желание, полагаю, я должна согласиться, — резко сказала мисс Лэвенхэм.
   Затем, словно решив, что кто-нибудь должен пострадать за то, что ее планы изменились, она сказала:
   — Чего ты ждешь, Анита? Ты разве не понимаешь: нужно велеть Бейтсу подать чай! И поторопись со сборами! Ты ведь не хочешь заставить ее светлость ждать.
   — Нет… конечно, нет! — воскликнула Анита. Она поспешила из комнаты. На ногах у нее словно выросли крылья.
   Герцог спас ее. Герцог действительно спас ее! Анита знала: убежав из Харрогита, она больше сюда не вернется.
   Полчаса спустя, сидя рядом с герцогиней в экипаже, Анита изо всех сил пыталась выразить ей свою благодарность.
   — Я не могу… сказать вашей светлости, как… чудесно, что вы увезли меня от… двоюродной бабушки Матильды.
   — Насколько я поняла со слов моего сына, для вашего отъезда была очень серьезная причина.
   — Вы видели преподобного Джошуа, — ответила Анита. — Как я могу выйти замуж за… такого старика?
   — Полагаю, в вашем возрасте вы любого мужчину, которому за сорок, считаете стариком, — согласилась герцогиня.
   — В нем есть что-то ужасное, — продолжала Анита. — Думаю, туземцы в Западной Африке его нисколько не волнуют!
   Она вдруг замолчала и с опаской взглянула на герцогиню:
   — Прошу прощения… это, наверное, не… по-христиански.
   Герцогиня рассмеялась.
   — Все же мне кажется, вы относитесь к нему с предубеждением, — сказала она. — Впрочем, уверена, что вам не составит труда найти себе мужа гораздо моложе и приятнее.
   У Аниты перехватило дыхание.
   — Умоляю вас, мэм, мне не нужен… муж! — отчаянно воскликнула она.
   Заметив удивление герцогини, она объяснила:
   — Сара и Дафни хотят выйти замуж, а мне лучше остаться в нынешнем положении. По крайней мере пока я не найду… кого-нибудь, кого я буду по-настоящему… любить и кто будет… любить меня.
   — Мне всегда говорили, что ваши родители были очень счастливы друг с другом, — сказала герцогиня. — Полагаю, что в своей жизни вы хотите последовать их примеру.
   Ответный взгляд Аниты показался герцогине очень трогательным.
   — Вы первая, кто меня понял! — воскликнула девушка. — С кем бы я ни говорила, все, даже Сара и его светлость, считают, что самое главное для меня — выйти замуж. А мне нужно от жизни гораздо больше, чем просто… обручальное кольцо.
   Герцогиня была приятно удивлена.
   Она не знала, что Аниту считают смешной и чудаковатой.
   — Чего же еще вы хотите? — поинтересовалась герцогиня.
   — В первую очередь, конечно, любви, — серьезно ответила Анита. — Потом мне нужен умный собеседник, который бы понимал, что я пытаюсь сказать, и не считал бы, будто я выдумываю что-то несуществующее.
   — По-моему, я понимаю вас, — кивнула герцогиня. — Когда вы влюбитесь, то поймете, что говорить с тем, кто вас любит, очень легко — не только словами, но и сердцем.
   Анита вскрикнула от радости:
   — Вы в самом деле понимаете меня, в точности как мама. О, я так рада, что встретила вас! Это лучшее, что произошло с тех пор, как я споткнулась о ваше кресло и залила ваш плед.
   — Хоть я и надеюсь, что я такова, как вы обо мне думаете, — улыбнулась герцогиня, — благодарить вы должны моего сына. Именно он сказал, что мне нужен чтец, и предложил попросить вашу двоюродную бабушку одолжить мне вас.
   — Это звучит так, словно я библиотечная книга! — улыбнулась в ответ Анита. — Пожалуйста, поблагодарите герцога, когда увидите его, и передайте, что я очень, очень ему благодарна.
   — Вы сами сможете его поблагодарить, когда он приедет в Оллертон.
   На мгновение воцарилась тишина. Потом Анита недоверчиво произнесла:
   — Ваша светлость, вы хотите сказать, что берете меня с собой в Оллертон и я могу остаться там?
   — Именно это я и собиралась сделать — конечно, если у вас нет других планов, — ответила герцогиня.
   — Это было бы замечательно, великолепно! — воскликнула Анита. — Я просто думала, что… выручив меня и взяв с собой на юг, вы… захотите, чтобы я уехала… домой.
   — А кто сейчас у вас дома? — поинтересовалась герцогиня.
   После такого вопроса Аните пришлось рассказать всю историю: как мама уехала в Швейцарию, Сара отправилась в гости к тетушке Элизабет, а Дафни — к своей крестной.
   — А вам досталась Матильда Лэвенхэм, — сказала герцогиня.
   — Думаю, она хотела быть доброй ко мне, — ответила Анита, — но она так восхищается преподобным Джошуа, что никак не может понять, почему я смотрю на него другими глазами. Собственно, когда она в первый раз сказала мне, что он зайдет завтра, чтобы сделать предложение, я подумала, что он хочет жениться на ней.
   В этот момент они выехали на Проспект-гарденс. Когда лошади остановились и лакей открыл дверь, герцогиня все еще смеялась.
   — Герцог Оллертонский, миледи! — объявил дворецкий.
   Леди Бленкли, стоявшая у огромной вазы с тигровыми лилиями, подчеркнуто грациозно повернулась к стоявшему в дверях мужчине.
   Без сомнения, она была в восторге от визита герцога. Тот, чрезвычайно элегантный, положил цилиндр и трость на стул и подошел к леди Бленкли. В глазах его мерцал огонек.
   — Ты вернулся! — воскликнула леди Бленкли. — Я считала часы, правда! Я была так несчастна без тебя.
   Ее голос был нарочито музыкален; впрочем, герцогу часто приходила в голову мысль, что все в леди Бленкли было столь совершенно, словно она была изделием искусного мастера.
   Герцог поцеловал ее протянутую руку, затем, повернув руку, поцеловал розовую ладонь.
   Выпрямившись, он сказал:
   — Ты еще прекраснее, чем в моих воспоминаниях!
   — Спасибо, Керн!
   Глаза леди Бленкли искрились, как изумруды ее ожерелья, иссиня-черные волосы блестели.
   — Я долго отсутствовал, — сказал герцог, — и нам многое нужно друг другу сказать. Присядем?
   Леди Бленкли пододвинулась поближе.
   — Зачем тратить время на слова? — спросила она. — Джордж играет в поло в Харлингеме и вернется не раньше чем через два часа.
   Она обняла герцога, притянула его к себе, и ее губы, яростные, требовательные, прижались к его губам…
 
   Через два часа герцог приглаживал волосы перед зеркалом над каминной полкой. Сзади послышался нежный голос:
   — Когда я снова увижу тебя?
   — Завтра утром я сразу уезжаю в Оллертон, — ответил герцог. — В пятницу там будет прием.
   — Прием? — переспросила леди Бленкли. — И ты не пригласил меня?
   Герцог покачал головой:
   — Это прием совсем иного рода, не такой, как те, на которых ты привыкла бывать, Элейн. Гостей принимает моя мать.
   — Что не помешало бы нам быть вместе, если бы я была приглашена.
   Герцог понял: рассказав леди Бленкли о приеме, он совершил ошибку. Там, где ему предстояло выбрать себе жену, Элейн он хотел бы видеть в последнюю очередь.
   Она, без сомнения, была прекрасна. Но каждый раз, уходя от нее, герцог испытывал странное чувство: казалось, она требовала от него больше, чем он был готов ей дать.
   Сейчас он вновь повторил себе, что их пламенная близость была в некоторых отношениях весьма удачной, однако непонятное разочарование не оставляло его.
   «Чего еще я хочу? — спрашивал он себя. — Что я ищу?»
   Раньше, когда он добивался благосклонности Элейн Бленкли — а вернее, она добивалась его, — ему казалось, что Элейн — это все, чего только может желать мужчина.
   Элейн была прекрасна, умна и воплощала в себе чувственное совершенство, к которому всегда стремился герцог.
   Даже соперницы признавали, что леди Бленкли одевалась лучше всех в Лондоне. Говорили, будто, когда принц Уэльский бывал раздражителен, она могла вернуть ему расположение духа быстрее, чем кто бы то ни было.
   Герцог обнаружил, что, когда он был близок с Элейн Бленкли, под сдержанным, цивилизованным обликом проступал неистовый первобытный огонь. Это воспламеняло герцога и дарило обоим страстное возбуждение, не изведанное прежде.
   И все же теперь герцог начал сознавать: чего-то в этой близости недостает.
   Он не понимал, чего именно. Но знал одно: по какой-то причине, осознать которую он не мог, он был очень рад, что завтра уезжает в Оллертон и не увидит Элейн по крайней мере десять дней.
   Герцог оторвался от созерцания своего отражения в зеркале и посмотрел на леди Бленкли.
   Она устроилась на диване в намеренно соблазнительной позе, подчеркивавшей ее кошачью грацию, которую герцог так ценил.
   — Ты сделал меня очень счастливой, Керн, — мягко произнесла леди Бленкли.
   — Именно это я сам хотел тебе сказать, Элейн. Она протянула руку. Взяв ее, герцог почувствовал, как Элейн сжала пальцы.
   — Возвращайся поскорее, — сказала она. — Ты ведь знаешь, как мне без тебя грустно.
   — Я тоже буду без тебя грустить, — ответил он, не желая обманывать ее ожидания. Он знал, что говорит неправду.
   Подойдя к двери, герцог взял шляпу и трость и, больше ни слова не сказав, вышел.
   Спускаясь по широкой лестнице в холл, где дежурили лакеи в ливрее Бленкли, герцог спросил себя, вернется ли он когда-нибудь в этот дом.
   На следующее утро герцог в коляске направился в Оллертон. Он любил свежий воздух. Но мысли его занимала вовсе не Элейн Бленкли, а предстоящий прием.
   Он получил письмо от матери, в котором говорилось, что все, кого она пригласила, разумеется, ответили согласием.
   Ожидались леди Миллисент Клайд, дочь графа и графини Клайдширских, благородная Элис Даун, дочь лорда и леди Даунхэм, и леди Розмари, дочь маркиза и маркизы Донкастерских, — с ней герцог уже встречался.
   Герцогиня писала:
   «Поскольку ты уже знаком с леди Розмари, ты, наверное, принял решение, и в приеме теперь нет необходимости».
   «Да, пожалуй, приглашать на прием леди Розмари уже не требуется», — подумал герцог, прочитав письмо матери.
   В прошлом году он считал ее весьма привлекательной девушкой, которая обещает стать настоящей красавицей, хоть и уделял ей мало внимания, поскольку она еще находилась под присмотром гувернантки.
   Как выяснилось, герцог был настроен слишком оптимистично. Прибыв в дом маркиза (располагавшийся, кстати, неподалеку от ипподрома), он обнаружил, что лошади хозяина гораздо интереснее и привлекательнее, чем его дочь.
   Леди Розмари была весьма похожа на лошадь — этого герцог в женщинах не любил, — а ее манера говорить наводила на мысли о конюшне, где она, без сомнения, проводила слишком много времени.
   Побывав в обществе юной леди на скачках и на верховой прогулке, герцог пришел к выводу: это совсем не та женщина, которую он хотел бы видеть своей женой.
   «Будем надеяться, две другие окажутся лучше», — подумал он, выехав за окраину Лондона и оказавшись за городом.
   Даже сама мысль о браке была настолько неприятна, что он готов был прямо сейчас вернуться в Лондон в поисках привычных увеселений.
   Но тут герцог представил себе Мармиона: обрюзгшего, грузного, с расплывшимся красным лицом — и понял даже если сам он не хотел бы помешать кузену унаследовать титул, приказ королевы оставался в силе.
   Тем не менее всеми фибрами души герцог восставал против брака.
   У него не было желания становиться женатым мужчиной. Герцог не тешил себя иллюзиями. Даже если он будет испытывать какой-нибудь интерес или просто естественное влечение к своей жене, все равно оно скоро угаснет.
   Именно так и случилось с Элейн Бленкли.
   Вчера, отправляясь спать, герцог понял: этот роман закончен. Элейн, конечно, будет против и, возможно, даже устроит сцену, если засыпет его одного, но ее имя уже вычеркнуто из списка, ее не будет в числе оллертонских гостей.
   «Любопытно, к кому же меня повлечет теперь?» — спросил себя герцог.
   Встретив очередную красавицу, герцог каждый раз бывал заинтригован, как исследователь неизведанной земли или ученый, нашедший на склоне горы странный, не занесенный в каталоги цветок.
   Но очень быстро он понимал, что заранее знает каждый ход готовой начаться игры.
   Все это походило на шахматную партию с очень слабым противником, когда исход определен заранее, и исход этот — легкая победа.
   Порой какая-нибудь женщина казалась герцогу таинственной и загадочной, но вскоре ему становилось ясно, что она нисколько не похожа на сфинкса, а единственное ее желание — как можно скорее очутиться в его объятиях.
   — Черт побери, — произнес герцог. — Думаю, мне стоит поохотиться на крупную дичь.
   Но тут же понял, что и это не ново; более того, будущее ждало его в Оллертоне: три светловолосые голубоглазые девушки, достаточно высокие, чтобы не потеряться в блеске оллертонских тиар, и с пышными формами, делающими честь нитям фамильного жемчуга.
 
   Почти то же самое герцогиня говорила Аните во время их совместного путешествия из Харрогита. Анита восхищалась поездом герцога, как ребенок.
   — Я думала, только у королевы есть свой поезд! — воскликнула она. — Но, конечно, герцог — это почти король, правда?