Картленд Барбара. Магия любви

   Она не заметила, как он поднялся по трапу, а увидев, решила, что он, несомненно, наиболее яркий из всех, кто находился на палубе. На нем были длинные узкие брюки, сшитые по последней моде, и двубортный жилет, напоминавший те, что всегда носил ее отец.
   Сначала Мелита могла видеть лишь его профиль, но затем после каких-то слов офицера он обернулся в ее сторону.
   «Не может быть, чтобы это был человек, которого я жду! — подумала Мелита растерянно. — Он слишком молод и слишком привлекателен!»
   К ее изумлению, господин направился к ней, и девушка поняла, что это самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела в своей жизни. Темноволосый и темноглазый, сверкающий бронзовым загаром, оттенявшим белизну воротничка, он казался воплощением элегантности.
   Когда господин приблизился к ней, Мелита увидела на его лице полную растерянность и недоумение.
   — Извините, мадемуазель, но мне сказали, что вас зовут мисс Крэнлей, — снимая шляпу, обратился он к Мелите.
   — Это верно, — ответила она, — а вы?..
   — Граф де Весонн!
   Мелита слегка присела в реверансе, но он по-прежнему недоверчиво разглядывал ее.
   — Вы действительно мисс Крэнлей, та самая дама, которая прибыла на Мартинику в качестве гувернантки моей дочери?
   — Меня зовут Мелита Крэнлей, месье, моя мачеха писала вам обо мне.
   — Боже праведный!
   Это восклицание невольно сорвалось с его губ, однако он тут же спохватился.
   — Простите меня, но я не предполагал, что вы столь молоды. Я ожидал увидеть даму средних лет.
   — Моя мачеха, леди Крэнлей, не сообщила вам?
   — Она писала, что может прислать подходящую гувернантку для моей дочери, интеллигентную, опытную, и рекомендует ее без всяких сомнений! Но она не сообщила мне, что вы — дочь лорда Крэнлея.
   Мелита сжала губы. Так вот в чем тут дело! Горя желанием поскорее избавиться от падчерицы, леди Крэнлей намеренно скрыла правду о ней и ее возрасте — ведь Мелите еще нет девятнадцати.
   — Мне очень жаль, что вы… разочарованы, — сказала она смущенно.
   Граф увидел в ее глазах слезы.
   — Я отнюдь не разочарован, — ответил он, — я поражен и, не побоюсь сказать, восхищен! Позвольте проводить вас на берег, мы поговорим обо всем позже.
   — Да… конечно, — согласилась Мелита. Она посмотрела на свои чемоданы, стоявшие
   рядом, но граф щелкнул пальцами, и тут же появился носильщик. Сам граф принял у нее из руки кожаный саквояж, и они направились к трапу. У самых сходней она увидела офицера корабля, который был особенно внимателен к ней на всем протяжении пути.
   — До свидания, мистер Джарвис, — сказала она, — я хочу поблагодарить вас за чудесное плавание и прошу передать мое восхищение капитану.
   — Спасибо, я передам, мисс Крэнлей. Желаю вам счастья на этом прекрасном острове.
   — Спасибо, — ответила Мелита.
   Она сошла по трапу и, ступив на пристань, обернулась К графу, следовавшему за ней.
   — У вас есть еще багаж? — спросил он.
   — Да, и довольно много.
   — Носильщик найдет его.
   Он отдал необходимые распоряжения, и вскоре вещи Мелиты — пять больших чемоданов — были извлечены из трюма и доставлены на причал.
   — Надеюсь, я не перегружу ваш экипаж? — забеспокоилась она.
   — Со мной прибыл экипаж, который легко заберет все вещи, — заверил ее граф, — и я предлагаю, поскольку уже полдень, отправить его в Весонн, а самим задержаться и перекусить. Затем мы отправимся вслед за ним в моей карете — если, конечно, вы не возражаете против открытой коляски?
   — Это будет замечательно! — воскликнула Мелита. — Я хочу посмотреть на здешние места, они так красивы!
   Граф не отводил глаз от лица Мелиты, и что-то в их выражении заставило ее смутиться. Ей показалось, хоть это было совершенно невероятно, будто граф любуется ее красотой. Но Мелита тотчас упрекнула себя за самонадеянность и подумала, что граф всего лишь продолжает удивляться ее молодости.
   Экипаж, запряженный двумя лошадьми, оказался весьма прочным. Двое слуг помогли погрузить вещи, для них нашлось достаточно места сзади и на крыше экипажа, мелкие саквояжи были размещены на сиденьях.
   Граф проследил за погрузкой, затем подвел Мелиту к карете. Это была очаровательная и довольно щегольская коляска — в таких колясках молодые парижане выезжают на загородные прогулки. Потом он помог Мелите занять место в карете и взял поводья; грум, на попечении которого оставались лошади, сел рядом с ним. Мелита заметила, что на нем ливрея с гербами на пуговицах и шляпа с кокардой; так же были одеты слуги в их лондонском доме.
   Езда по городским улицам была увлекательной. Вот промелькнуло высокое здание с двумя башенками, которое Мелита заметила с корабля. Как она тогда и предположила, это оказался собор. Городская ратуша также произвела на нее большое впечатление, особенно огромные часы над парадной дверью.
   Крыши домов были покрыты красной черепицей, а в окнах, как это часто бывает в странах с тропическим климатом, отсутствовали стекла. Многие улочки были узкими и извилистыми, но вдоль набережной тянулся широкий проспект, утопавший в тени цветущих деревьев. И повсюду цветы — жгуче-багряные гибискусы, лиловые, розовые и оранжевые вьюнки.
   — Нравится? — первым нарушил молчание граф.
   — Это прекрасно, намного прекраснее, чем я думала, — сказала Мелита.
   — Вы родились в Лондоне?
   — Да.
   — И вы действительно думаете, что этот город лучше, чем Лондон, приводящий людей в священный трепет?
   — Я сравниваю его с Парижем, — ответила Мелита. — Говорят, его называют Парижем Вест-Индии.
   — Это хорошая копия — всего лишь копия!
   — Вы предпочли бы жить в Париже?
   — Временами, — граф улыбнулся, — но меня вполне устраивают солнце и веселье на Мартинике.
   — Вы давно здесь живете?
   Мелита чувствовала, что задает слишком много вопросов, но любопытство брало верх.
   — Мой отец приехал на Мартинику еще до моего рождения, но я часто бываю в Париже, там я получил образование.
   Мелите хотелось еще о многом его спросить, но она все-таки одернула себя, вспомнив, что в ее положении не стоит проявлять излишнее любопытство, скорее граф должен задавать ей вопросы. В это время карета остановилась перед рестораном, находившимся у самой кромки моря. Цветные шторы придавали ему снаружи типично французский вид.
   Войдя вовнутрь, они увидели маленький дворик, в центре которого журчал фонтан, со всех сторон окруженный столиками; стены ресторана были убраны цветами.
   — Как красиво! — невольно вырвалось у Мелиты.
   — Уверяю вас, что кормят здесь так же хорошо. Хозяин уже спешил к ним.
   — Бонжур, месье граф! Ваш столик ждет вас, — сказал он.
   — Бонжур, мадам.
   — Моя гостья, мадемуазель Крэнлей, только что приехала из Англии, — остановил его граф, — и это первое место, которое она посещает на Мартинике. Мне бы не хотелось видеть ее разочарованной.
   — Ни в коем случае, месье граф! Этого не случится. Мадемуазель попробует самые вкусные в мире блюда.
   Их провели к столику в нише. Стены ее были покрыты яркими изящными фресками, что вместе с переливами цветущего вьюнка, оплетавшего все вокруг, превращало нишу в сказочный мир красок.
   — Когда я покидала Англию, там было мрачно и холодно, в ноябре стояли густые туманы, — сказала Мелита задумчиво.
   Граф улыбнулся ей. Он снял цилиндр, положил его на свободный стул и поставил сумочку Мелиты рядом. Это была роскошная сумочка из крокодиловой кожи, украшенная инициалами.
   — Что у вас в ней? — спросил граф. — Бриллианты королевы?
   — Нет, только мои собственные, месье, — ответила Мелита, — они очень маленькие и почти ничего не стоят.
   — Но футляр у них очень впечатляющий.
   — Это сумочка моей мамы.
   — Она была красива — как вы? Мелита зарделась.
   — Вы так ставите вопрос… что я не могу… на него ответить.
   — Вы должны рассказать мне о себе все, — сказал граф. — Я поражен вашей внешностью, тем более, что представлял вас себе другой; видимо, ваша мачеха намеренно не написала мне, как вы выглядите и сколько вам лет.
   Мелиту удивила его проницательность.
   — Моя мачеха хотела избавиться от меня, — сказала она тихо.
   — Это я могу понять.
   И вновь она подумала: «Странно, что он так быстро понял, в чем дело».
   — Поэтому она отправила вас на другой конец света, — заключил он. — Я всегда предполагал, что Мартиника пользуется особой любовью богов!
   — На Мартинике есть боги? — Мелита поспешила переменить тему, чтобы избавиться от неловкости. — Я думала, здесь встречаются только духи, которые приплыли вместе с рабами из Африки.
   — Духи у нас тоже есть, и их довольно много. Но мне хочется думать, что боги, населявшие Олимп, живут и в наших горах — когда тучи стоят низко, конические вершины гор выглядят таинственно и волнующе.
   — Я мечтаю взглянуть на них.
   — Я вам их покажу.
   Мелита подняла глаза и встретилась с его взглядом. Ей показалось, что мир вновь утратил свою реальность, на этот раз став не кошмаром, а чудесным сном, от которого не хотелось пробуждаться!

Глава 2

   Как и все французы, граф изучал меню с величайшей тщательностью.
   — Прежде всего, — посоветовал он Мелите, — вам следует попробовать наше блюдо из крабов.
   — Я люблю крабы, — ответила она.
   — На Мартинике едят песчаных крабов. Их выдерживают в бочке пятнадцать дней, кормят манго, стручковым перцем и зерном. Я думаю, они вам понравятся.
   Затем он заказал цыпленка с кокосами под соусом «рататвиль-креол» — смесь обжаренных в масле трав, овощей и перца. Еда показалась Мелите необычной, но вместе с тем изысканной, как в Париже, когда она бывала там вместе с отцом.
   — Теперь, — сказал граф, — поскольку вы впервые на Мартинике, вам необходимо съесть банан.
   — Я не раз ела бананы, — объявила Мелита.
   — Действительно? — спросил он. — Здесь есть разные сорта бананов: зеленые, которые подают с солью, перцем и другими приправами; желтые, очень спелые, вымоченные в вине с корицей; бананы-«дядюшки», изогнутые, как рога.
   Мелита засмеялась.
   — Остановитесь, пожалуйста… я признаю, что никогда не ела бананов!
   Во время обеда они пили вино, но вначале граф заставил Мелиту попробовать напиток, приготовленный из сока и рома, — он показался ей прохладным и восхитительным.
   — Ром делает людей счастливыми, — сказал граф, — поэтому жители Мартиники всегда улыбаются.
   Мелита уже заметила широкую белозубую улыбку на лице у каждого, кто встречался ей, пока она сходила с корабля и ехала в коляске графа.
   — Ром действительно позволяет людям чувствовать себя счастливыми? — спросила она серьезно.
   — В сочетании с солнцем и покоем в собственном доме, — ответил граф.
   Последние слова он произнес, как показалось Мелите, не случайно, и, поборов свою неловкость, она быстро спросила:
   — Не могли бы вы рассказать мне о своей дочери?
   — Ее зовут Роз-Мари, — ответил граф, — ей восемь лет, и, по-моему, она чрезвычайно мила и привлекательна.
   «Не сомневаюсь, что это так, — подумала Мелита, — если девочка хоть немного похожа на отца».
   Она не могла представить себе, что будет обедать с человеком, не только внешне привлекательным, но и обладающим редкой эмоциональностью, что как в зеркале отражается в его глазах.
   Глаза у графа были темные, но стоило ему улыбнуться, как в них появлялись золотые искорки, казавшиеся частичками солнца.
   — Роз-Мари ваш единственный ребенок? — продолжала допытываться Мелита.
   — У меня нет других детей, к несчастью, — ответил граф. — Когда вы увидите Весонн-де-Арбр, то поймете, что дом строился для большой семьи; я обожал его, когда был мальчиком.
   — У вас есть братья и сестры?
   — Мой брат погиб, когда ему было семнадцать, но у меня остались четыре сестры — все они замужем и живут в Европе.
   — Вам их, наверное, не хватает, — посочувствовала Мелита.
   — Да.
   Мелита подумала немного и, заметно волнуясь, произнесла:
   — Не сочтет ли… ваша жена… графиня… меня слишком молодой, чтобы присматривать за вашей дочерью?
   С первой минуты их встречи Мелиту не оставлял подспудный страх, она опасалась, что граф и его жена сочтут ее неподходящей для роли гувернантки и отправят обратно в Англию.
   — Моя жена умерла три года назад. Мелита замерла. Ее мачеха наверняка знала и это, но решила промолчать. Должно быть, Мелита выглядела совершенно растерянной, поскольку граф быстро сказал:
   — Ее кузина, мадам Буассе, вдова, управляет моим домом… и поместьем.
   Последние слова он произнес, слегка запинаясь, его глаза еще больше потемнели, и Мелита почувствовала, что его веселое настроение внезапно улетучилось.
   — Я очень… сожалею… по поводу вашей жены, — сказала она взволнованно. — Надеюсь, мадам Буассе объяснит мне, чему надо учить Роз-Мари?
   — Это сделаю я, — решительно сказал граф, — у меня на этот счет есть свое мнение. Я хочу, чтобы Роз-Мари была воспитана так, как я считаю нужным, и не потерплю ничьего вмешательства!
   Слова графа прозвучали очень резко. Увидев, что Мелита расстроилась, он сказал спокойнее:
   — Простите. Я не хотел волновать вас, мадемуазель. Давайте начнем сначала, и вы расскажете мне о себе, хорошо?
   Мелита застенчиво опустила глаза.
   — Я мало что могу рассказать. Мой отец, как вы знаете, женился во второй раз, а когда он умер — это случилось год назад, — выяснилось, что он истратил все деньги. Для меня ничего не осталось.
   — Но ваша мачеха богата?
   Мелита взглянула на графа и вновь отвела глаза.
   — Она… молода… и не хочет… чтобы я была рядом.
   — Это я понимаю, но неужели вам действительно необходимо зарабатывать себе на жизнь?
   — Крайне необходимо, — ответила Мелита.
   — Мне это кажется довольно странным, — сказал граф задумчиво. — Я знаю, какое место занимал ваш отец в дипломатических кругах и как тепло относились к нему коллеги. Почему же его дочери пришлось искать для себя место гувернантки?
   — Я… просто не могла придумать ничего другого, — ответила Мелита искренне.
   — Вы не думали о замужестве? Помедлив, Мелита объяснила:
   — Последний год я была в трауре, никуда не выезжала и поэтому не встречалась с джентльменами, которые… могли бы сделать мне предложение.
   Некоторое время они сидели молча. Затем граф дал знак официанту наполнить бокалы.
   — Мне больше не надо. — Мелита накрыла рукой бокал.
   — Вы уверены?
   — Я не уверена, что гувернантке вообще следует прикасаться к вину.
   — Вы находитесь на французской земле, — сообщил граф, — и каждый француз, даже самый бедный, выпивает ежедневно свою бутылку вина.
   — Папа говорил мне об этом. Однако удивительно, что на Мартинике существуют французские обычаи, хотя она так далеко от Франции.
   — Только если считать на мили. Наши сердца принадлежат родной земле.
   Мелита улыбнулась.
   — Видимо, больше всего родину любят изгнанники, — добавил граф, — поэтому мы должны сделать все, чтобы вы не скучали по дому.
   — Я постараюсь не скучать, — сказала Мелита серьезно. — В то же время немного страшно, когда не знаешь, что делать и как себя вести.
   — Думаю, вы поймете, что вам следует всего лишь оставаться такой, какая вы есть. — Слова графа прозвучали как комплимент.
   Мелита сочла необходимым перевести разговор на другую тему.
   — Что вы выращиваете в своем поместье, месье? По дороге сюда я слышала, будто на острове в основном выращивают сахарный тростник, бананы, кофе и специи.
   — Совершенно верно, — подтвердил граф. — На моей плантации растут сахарный тростник, бананы и немного кофе.
   — Это интересно. Вы легко находите работников? Насколько я знаю, население Мартиники не так многочисленно.
   — В Весонн-де-Арбр достаточно рабов.
   — Рабов?! — воскликнула Мелита. — Я думала…
   Она запнулась.
   — Что вы думали?
   — Я думала, что рабов на этом острове освободили.
   — Их освободили на Антигуа и некоторых других островах, но не на Мартинике.
   — Но, несомненно… — начала Мелита, однако решила, что невежливо обсуждать проблемы рабства с рабовладельцем. Ее отец придерживался твердых взглядов в этом вопросе, и Мелита полагала, что практически во всем мире рабство уже признано жестокой и унижающей человеческое достоинство формацией, а рабы освобождены.
   Догадываясь, о чем она думает, граф сказал:
   — Рабство непременно будет отменено и на Мартинике, но сейчас в правительстве идут жестокие дебаты по этому поводу, и до их окончания люди, владеющие рабами, бессильны что-либо предпринять.
   — Я понимаю, — сказала Мелита тихо.
   — Надеюсь, что понимаете. А когда вы увидите рабов в Весонне, то поймете, что в целом им живется неплохо, во всяком случае, мне так кажется.
   Мелиту удивило, что он говорит об этом несколько отстраненно, словно все это его непосредственно не касается. Тут же она заподозрила, что с Весонном, по-видимому, связана какая-то тайна, но затем все-таки решила, что у нее просто-напросто разыгралось воображение.
   Они закончили есть, и Мелита обратилась к графу:
   — Благодарю вас за один из самых изысканных обедов, которые мне доводилось посещать. Все это так ново и необычно для меня.
   — Я еще многое хочу показать вам… — начал граф, но вдруг остановился, как показалось Мелите, будто спохватившись, что был так откровенен с гувернанткой своей дочери.
   «Не следует забывать, что я всего лишь служанка, хоть и называюсь гувернанткой», — подумала она и постаралась вспомнить, как вели себя ее собственные гувернантки.
   Сейчас они представлялись ей довольно скучными, непритязательными женщинами, которым очень скоро становилось ясно, что о некоторых вещах они знают гораздо меньше, чем их воспитанница. А что касалось литературы и истории, особенно поэзии и античного периода, то здесь главным авторитетом для Мелиты всегда был отец.
   Она без труда овладевала языками тех стран, где ей доводилось жить с отцом, он всегда хотел, чтобы ее воспитатели вели обучение на их родном языке. Для изучения французского он приглашал учителей в Лондон и Вену, и теперь уверенность в том, что на этом языке она говорит почти так же хорошо, как по-английски, вызывала в ней чувство некоторого облегчения.
   Граф, казалось, читал ее мысли.
   — Стоит ли говорить о вашем чудесном французском? У вас произношение истинной парижанки. Хотя этого следовало ожидать от дочери сэра Эдварда.
   — Благодарю вас, — сказала Мелита, — но мне никогда не сравниться с отцом, который свободно говорил на семи языках и знал много южноевропейских наречий.
   — Вам следует начать занятия с Роз-Мари с английского, но боюсь, что она не сильна и в других важных предметах, я имею в виду арифметику, географию и музыку.
   — Вы считаете музыку важным предметом?
   — Для женщины — да!
   — А почему вы думаете, что это важнее для женщины, чем для мужчины? — Она говорила с ним, как когда-то разговаривала с отцом, — решительно и отчасти вызывая его на спор.
   — Я думаю, — объяснил граф, — что музыка должна стать частью женщины, звучать в каждом ее слове и каждом движении. Музыка может внести гармонию не только в ее внешний облик, но и в мысли, и в характер.
   — Наверное, вы правы, хотя я никогда не задумывалась об этом с подобной точки зрения, — ответила Мелита.
   — Тем не менее вы двигаетесь столь грациозно, будто прислушиваетесь к мелодии, звучащей в вашем сердце.
   Голос его был тих и глубок. Мелита посмотрела на графа широко открытыми глазами, и ей стало трудно отвести от него взгляд. Никогда не видела она у мужчины глаз столь темных и выразительных и в то же время неотразимо притягательных. Она невольно покраснела. Но из-за соседнего столика раздался взрыв смеха, и чары рассеялись.
   — Нам, видимо, нужно отправляться в путь, — сказал граф, — до Весонн-де-Арбр — пятнадцать миль, и даже мои быстрые лошади не довезут нас туда раньше чем через два с лишним часа.
   Они вышли из ресторана, и коляска тронулась вдоль берега.
   Стояла такая жара, что казалось, будто от величественных волн, набегавших на берег, идет пар. Они повернули в глубь острова, и деревья по обе стороны дороги заслонили их от палящих лучей.
   Лошади шли вверх по дороге, пролегавшей сквозь заросли невиданных ею ранее экзотических растений. Здесь были деревья гуавы и манго, авокадо и хлебное дерево, а немного дальше, когда они въехали в чащу, которую Мелита приняла за джунгли, — бамбук, пышноцвет, королевские пальмы и тамаринды; гигантские папоротники, разросшиеся до невообразимых размеров, смыкались над их головами, образуя туннель. Спустившись с холма в глубокое ущелье, они увидели серебристый поток, несшийся среди больших валунов.
   Мелита до этого не представляла, что растительность может быть столь необычной, разнообразной и буйной. Граф показал ей столетние деревья тридцатиметровой высоты и древовидные папоротники высотой с трехэтажный дом. Были здесь и растения-паразиты, плющи и лишайники, иногда полностью скрывавшие от взглядов деревья, служившие им опорой.
   — Закон джунглей! — заметил граф. — Растения, как и люди, живут за счет друг друга, и только сильнейший выживает.
   Его слова прозвучали почти ожесточенно, и Мелита мягко сказала:
   — Все это так красиво! Я не верю, что красота может сочетаться с жестокостью.
   — Природа жестока, и люди жестоки, — возразил граф, — они сами страдают и заставляют страдать других.
   В его голосе звучала боль, и, когда они выехали из ущелья, Мелита взглянула на него из-под опущенных ресниц. «Сначала он показался мне веселым, беззаботным, — подумала она, — беспечным человеком, но теперь я в этом не уверена». Что-то подсказывало ей, что он страдает, хотя она и не могла бы объяснить, почему ей в голову пришла такая мысль. В чем же причина?
   «Возможно, я никогда об этом не узнаю, — вздохнула она. — В конце концов не подобает гувернантке интересоваться чувствами своего хозяина».
   — Вы что-то притихли, — сказал граф. — О чем вы думаете?
   — Я думаю о том, что все очень странно, — ответила Мелита, — и в то же время я, естественно, немного… волнуюсь перед тем, что мне предстоит.
   — Разве вы не чувствуете себя первопроходцем, осваивающим новую территорию, исполненным желания увидеть нечто доселе неведомое?
   — Я стараюсь настроить себя на это. — Мелита говорила очень искренне. — Но я так боюсь, что у меня не получится, что я наделаю ошибок.
   — Я помогу вам избежать этого, — горячо откликнулся граф. И добавил: — Если буду там.
   — Вы хотите сказать, что не живете на плантации? Я правильно называю это место?
   — Правильно, я и живу там — время от времени.
   — Но у вас там наверняка масса дел?
   На корабле она слышала, как много приходится работать хозяевам плантаций, чтобы доставить урожай на рынок вовремя и в хорошем состоянии.
   — Мне кажется, я уже говорил вам, что поместьем управляет кузина моей жены.
   — Женщина?! — удивленно воскликнула Мелита.
   — Да, женщина! Она всем руководит! — Его интонация недвусмысленно давала понять, что все происходит против его желания.
   «В этом есть что-то странное», — подумала она! но чрезмерная скромность не позволяла ей продолжать расспросы, и через несколько минут, взяв себя в руки, граф уже указывал ей на цветущий антуриум. Его лепестки напоминали аронник, но были ярко-алыми с белыми тычинками.
   Они все дальше продвигались в глубь острова, и Мелита наконец-то увидела плантацию. Огромные гроздья бананов свисали с деревьев, высокие стебли сахарного тростника с изящными листьями плавно раскачивались на ветру.
   Это был настоящий праздник красок: вьюнок взбирался по стволам деревьев, золотистыми и красными пятнами выделялись большие кусты гибискуса, среди них мелькали оранжевые лилии, которые, как сказал граф, называют «цветочным скипетром».
   Стараясь развлечь Мелиту, граф рассказал ей несколько забавных историй из креольской жизни и о том, как Людовик XVI даровал Мартинике право созывать Колониальный совет.
   — Мы очень гордимся своим островом, — продолжал он, — и если человек счастлив и живет в гармонии с собой, остров станет для него поистине райским уголком.
   Прежде чем Мелита успела задуматься, у нее вырвалось:
   — Вы несчастливы?
   Граф обернулся к ней, будто пытаясь понять, почему она задала этот вопрос, и Мелита облегченно вздохнула, поняв, что он не прозвучал неуместно.
   — Да, я несчастлив, — ответил он, — и, без сомнения, вы поймете почему, после того как пробудете в Весонне некоторое время.
   Мелита с тревогой посмотрела на него, и он мягко спросил:
   — Вы можете мне кое-что пообещать?
   — Да, конечно.
   — Было бы разумно спросить меня, какого обещания я от вас жду, прежде чем давать его.
   — Тогда я обещаю, если смогу это сделать.
   — Так-то лучше, — усмехнулся граф.
   — Так что же я должна вам обещать?
   — Что вы не испугаетесь того, что увидите в Весонне. Я хочу, чтобы вы остались и чтобы вы поняли, и хотя предстоит немало трудностей, я всегда постараюсь вам помочь.
   Он говорил очень серьезно, и Мелита, запнувшись на мгновение, тихо спросила:
   — A почему будут трудности?
   — Вы это поймете, когда приедете, — ответил он. — Но я не хочу, чтобы вы уезжали, хотя у вас и может появиться такое желание.