Эти воспоминания, как яркие живые картины, вставали у него сейчас перед глазами.
Он видел, как билась на конце лески первая пойманная им рыба. Лорд Хейвуд вновь ощущал струи воды, холодящие кожу, когда он, быстро рассекая воду, плыл по озеру, а потревоженные лебеди бросались от него врассыпную, возмущенные его внезапным вторжением в их спокойную жизнь. Купаться в озере ему категорически запрещалось, и, конечно, его не раз ругали за это, но он не мог отказаться от такого удовольствия.
Он вспомнил, как подстрелил свою первую дичь, голубя, и с гордостью принес домой, чтобы показать отцу. Потом был первый убитый им кролик, первая куропатка, первый фазан.
И, конечно, его первый пони — самая большая, ни с чем не сравнимая радость, — он тогда едва научился ходить. Потом был пони покрупнее, и наконец лошади, всегда самые быстрые, на которых он мог мчаться, обгоняя ветер.
Эти воспоминания, так же как и земля, по которой они сейчас ехали, были неотделимы от него, как дыхание; как сама жизнь. Молодой лорд Хейвуд прекрасно понимал — что бы ни случилось в будущем, эта земля всегда останется частью его жизни, которую он никогда не сможет потерять и никогда не сможет покинуть. Накануне он сказал Картеру:
— Если ты поедешь со мной, тебя вряд ли ожидает легкая, приятная жизнь. Англия теперь не та, что была, когда мы ее покидали, и все, что я сейчас могу обещать тебе, — это что, возможно, нам даже не каждый день удастся пообедать.
Он помолчал несколько мгновений, а затем добавил:
— Честно говоря, я пока совершенно не представляю, откуда мне взять деньги, чтобы платить тебе.
— Насчет этого не извольте беспокоиться, сэр, — ответил Картер. — Мы же как-то устраивались, когда шла война, а что до обеда, так осмелюсь сказать, уж я как-нибудь сумею добыть нам провизию, не впервой.
Лорд Хейвуд рассмеялся.
— Если ты попытаешься это сделать, то в один прекрасный день тебя повесят или сошлют на каторгу за воровство, если то, что ты украдешь, будет превышать по стоимости шиллинг. Нам не с врагом здесь предстоит иметь дело, а с английским законом, и неизвестно, что хуже!
Картер ухмыльнулся:
— Я и то всегда думал: слава богу, что эти французские фермеры такие никудышные стрелки!
Лорд Хейвуд ничего не ответил, считая рассуждения Картера совершенно недопустимыми.
Он не раз говорил ему, что англичане в отличие от французов всегда должны платить за все, что они берут у жителей страны, на территории которой сражаются. Но все было бесполезно. Картер предпочитал поступать согласно своим представлениям о том, что следует или не следует делать.
Сколько раз полковнику приходилось возвращаться на очередную ферму, с которой Картер стащил пару кур или молодого барашка, чтобы заплатить до веденному до бешенства и, разумеется, крайне враждебно настроенному по отношению к англичанам хозяину. Французы охотно брали у него деньги, удивляясь подобной честности.
— Надеюсь, ты еще сможешь найти достаточно кроликов и другой дичи в лесах поместья, — сказал лорд Хейвуд. — По крайней мере, это моя собственность, а значит, и твоя, если ты сумеешь ее поймать или подстрелить. Таким образом ты докажешь, что мы пока в состоянии сами себя обеспечить, как это и полагается настоящим мужчинам.
Однако, проезжая по знакомым местам, лорд Хейвуд начинал подозревать, что в его лесах осталось не так уж много кроликов и куропаток, как он надеялся. Не было видно и никаких признаков фазанов, которые в былые годы в изобилии встречались в лесу.
Лорд Хейвуд рассудил, что с тех пор, как он уехал, здесь просто не хватало лесничих, чтобы приглядывать за лесными угодьями и охранять их от местных жителей. Те же, в свою очередь, предпочитали нарушить закон с риском подвергнуться суровому наказанию, если их застанут на месте преступления, чем умереть от голода.
«Несомненно, дела в деревне не могут быть так плохи, как кажется на первый взгляд», — пытался успокоить себя лорд Хейвуд.
Но вскоре подобные мысли вылетели у него из головы, так как вдали показались смутные очертания его родного дома, едва различимого в предрассветной дымке. Было раннее утро, и над озером, расположенным на территории поместья, плавал густой туман, сквозь белые клубы которого смутно проступали стены старинной часовни.
Хейвудское аббатство, когда-то построенное трудолюбивыми монахами, пришло в полный упадок, и к настоящему времени от самого аббатства почти ничего не сохранилось, кроме этой часовни.
Второй лорд Хейвуд поручил Роберту Адаму, тогда еще совсем молодому человеку, построить на территории аббатства дом, который бы соответствовал его непомерным притязаниям и не менее огромному состоянию. Поэтому весь ансамбль поместья, выдержанный в неоклассическом стиле, поражал своей величественностью и производил внушительное впечатление. От главного здания с колоннами и центральным портиком отходили в обе стороны два жилых крыла, придавая всему строению строгую завершенность. Изысканная, совершенная гармония, которая отличала это здание, была характерна для всех последующих работ Роберта Адама, ставшего с годами одним из самых известных английских архитекторов восемнадцатого столетия.
И сейчас, освещенное первыми лучами восходящего солнца, здание выглядело столь величественно, что лорд Хейвуд с трудом мог себе представить свой дом совершенно пустым и заброшенным. Однако он прекрасно осознавал, что у него нет возможности нанять даже одного слугу, чтобы поддерживать в этом великолепном доме хоть какой-то порядок.
Он придержал лошадь, и едущий за ним следом Картер сделал то же самое.
Какое-то время они хранили молчание, лорд Хейвуд от избытка чувств, Картер из уважения.
Наконец Картер не выдержал:
— Неужто это ваш дом, милорд?
— Да, Картер.
— Совсем как огромная казарма!
Лорд Хейвуд рассмеялся. Он знал, что Картер — типичный кокни, который отправился на войну в основном из любви к приключениям. Ему, конечно, трудно было представить, что такое огромное здание может принадлежать одному человеку и быть его родным домом.
И еще лорд Хейвуд понимал, что, раз он решил жить именно здесь. Картер был ему нужен сейчас больше, чем кто-либо другой. Его неунывающий характер и чувство юмора делали юношу ценным и просто-таки незаменимым помощником. Он никогда не унывал и мужественно, с веселой шуткой переносил все невзгоды и трудности. Кроме того, Картер обладал удивительной и весьма ценной в настоящих обстоятельствах способностью добывать еду в самых неожиданных местах, так что для лорда она появлялась порой как манна небесная.
И конечно, лорд Хейвуд, со свойственной ему проницательностью чувствовал, что Картер был по-своему очень предан ему и, возможно, даже боготворил своего командира.
Картер был сирота, волею судьбы оказавшийся в приюте, а затем отданный на обучение человеку, который жестоко обращался с ним. Парнишка сбежал от него, долго бродяжничал, затем оказался в армии.
В самом начале войны судьба случайно свела его с лордом Хейвудом. Полковник взял парня в ординарцы и в скором времени стал для него настоящим кумиром, центром и смыслом его существования. Картер обожал своего полковника и восхищался им.
— Казарма или нет, — сказал лорд Хейвуд громко, — нов этом доме мыс тобой будем теперь жить. Могу только пообещать, что там будет гораздо удобнее, чем в гостинице, где мы останавливались на ночлег.
— Что ж, сэр, уж будьте уверены, мы устроим все в лучшем виде! — откликнулся неунывающий Картер. — Вот только сапоги сносишь, бегая из конца в конец!
Лорд Хейвуд рассмеялся на его замечание и тронул лошадь, посылая ее вперед. Теперь он спешил поскорее попасть в свой старый дом, где не был столько лет.
В конюшне было непривычно тихо и пусто. На окнах небольшого коттеджа, где, как он знал, жили Меривейл с женой, шторы были еще опущены. Везде царили тишина и запустение.
Они завели лошадей в стойла, явно нуждавшиеся в чистке, расседлали их и дали напиться воды. Затем направились к задней двери дома.
— Вполне вероятно, что мы не сможем войти, — сказал лорд Хейвуд. — В этом случае придется будить старика Меривейла. Я бы предпочел подождать, пока он сам проснется. Боюсь, как бы него не было шока, если он увидит меня без предупреждения.
— Не беспокойтесь, сэр, то есть, я хотел сказать, милорд, уж я как-нибудь смогу забраться в дом.
Картер постоянно забывал, что теперь к его хозяину следовало обращаться иначе, чем он привык в армии.
Однако, вопреки опасениям лорда Хейвуда, они смогли попасть в дом безособенных осложнений. Задняя дверь была действительно закрыта, но зато было приоткрыто узкое окошко, и Картер проворно залез в него. Затем он открыл большое окно, куда уже без труда смог забраться и сам хозяин.
Лорд Хейвуд чувствовал себя крайне неловко. Не так рисовалось ему возвращение в родной дом после долгих лет отсутствия.
В то же время ему хотелось побыть сейчас одному под сводами этого здания, побродить по пустым комнатам, все как следует осмотреть и вспомнить, а не выслушивать нудную стариковскую болтовню о том, что сделано и что еще надо сделать.
Он оставил Картера исследовать обстановку на кухне, чтобы выяснить, нельзя ли что-нибудь приготовить на завтрак, а сам направился вдоль длинного коридора, в конце которого обитая сукном дверь вела в основную часть дома.
Здесь царили полумрак и мертвая тишина. Все шторы были опущены. Только редкие лучи поднимающегося утреннего солнца проникали в щели между тяжелыми занавесями.
И среди этого полумрака и покоя герцог ясно ощутил, что время повернуло вспять. Он вновь почувствовал себя мальчишкой, которому эти комнаты и коридоры представлялись огромными и таинственными. Казалось, он явственно слышал глубокий, зычный голос отца и мягкие нотки нежного голоса матери.
Он заглянул в огромную светлую столовую. Здесь в центре стоял длинный стол, за которым вполне могли поместиться сразу пятьдесят человек.
Все было покрыто толстым слоем пыли. От мысли, что он никогда больше не сможет принимать и угощать здесь гостей, лорд Хейвуд испытал тягостное чувство потери. Он закрыл дверь и поспешно прошел дальше.
Миновав еще несколько больших комнат, он зашел в маленькую гостиную, в которой его мать и отец предпочитали проводить вместе вечера. Как правило, более роскошно обставленные помещения использовались лишь в особых торжественных случаях.
В этой комнате шторы также были спущены. В призрачном свете, который едва проникал сюда сквозь плотные занавеси, он смог разглядеть лишь неясные очертания мебели, покрытой плотными чехлами.
Лорд Хейвуд прошел еще дальше и оказался у двери, которая вела в огромную библиотеку. Перед его мысленным взором сразу предстали длинные ряды полок, заставленные бесчисленным множеством книг. Он вспомнил, как любил мальчишкой забираться по узкой винтовой лестнице на галерею, расположенную почти под потолком.
Однако сейчас он не стал туда заходить, а развернулся и по широкой лестнице с резными деревянными перилами медленно спустился вниз.
Прямо перед ним был Большой зал, где, как он помнил, его мать и отец принимали принца Уэльского и устраивали балы, на которые обычно собирались все самые знатные люди графства.
Здесь также все было закрыто чехлами, и он пообещал себе обязательно вернуться сюда позже, снять чехлы, отдернуть шторы и впустить солнечный свет в этот казавшийся сейчас мертвым зал.
Проходя по темным, мрачным, пустынным комнатам, лорд Хейвуд чувствовал себя так, словно присутствовал на похоронах близкого человека. Чтобы закончить этот тягостный для него обход, он прошел по широкому коридору в направлении комнат, которые всегда занимали родители.
Ему казалось, что, навестив комнаты, где отец испустил последний вздох и где рождались и умирали многие поколения его предков, он отдаст последний долг своим родителям, которых так любил.
О смерти отца он узнал лишь спустя два месяца после похорон.
Они тогда вели бои на территории Франции у границ Бельгии. Он хорошо помнил тот день, когда письмо, следовавшее за ним много недель по дорогам войны, попало наконец в его руки.
Получив конверт из рук вестового, полковник подумал вначале, что это какое-то официальное уведомление, но, увидев, что это всего лишь письмо из Англии, торопливо сунул его в карман мундира, решив, что прочтет позже.
В тот тяжелый день он смог добраться до постели лишь поздним вечером. Там, в своей палатке, при свете свечи он и узнал печальную новость о смерти отца и о том, что сам он стал пятым лордом Хейвудом.
Титул в то время не имел для него большого значения, и для всех своих подчиненных и соратников, и даже для герцога Веллингтона, он продолжал оставаться просто полковником Вудом.
Лорд Хейвуд открыл дверь в спальню своего отца и прошел через комнату к одному из окон, чтобы откинуть тяжелые шторы и впустить солнечный свет.
Эта комната сейчас показалась ему такой же большой, как и в его воспоминаниях. Огромная кровать с резными колоннами по углам была все так же задернута малиновым парчовым пологом. В изголовье красовался фамильный герб, вышитый более века назад женой второго барона, после того, как муж покинул ее навсегда, отправившись на битву с Мальбруком.
Лорд Хейвуд помнил обстановку этой комнаты до мельчайших деталей. Вспомнил он и то, как, будучи маленьким мальчиком, мечтал, что когда-нибудь тоже будет спать на этой огромной постели. В его воображении кровать представлялась боевым кораблем с раздутыми малиновыми парусами, который он, будущий лорд Хейвуд, поведет в бой.
Он оглянулся с ощущением давно забытого покоя и умиротворения. На миг ему показалось, что сам дух его отца приветствовал возвращение сына в родной дом после долгих лет отсутствия.
В дальнем конце находилась дверь в смежную комнату, служившую спальней его матери, и лорд Хейвуд направился к ней.
Мать умерла, когда он служил в Португалии, и у него также не было возможности приехать домой, чтобы проводить ее в последний путь.
Сейчас он вспоминал о том, как добра и прекрасна она была, и даже спустя столько лет чувствовал острую боль и тоску по ней.
Лорд Хейвуд не ожидал, что воспоминания окажутся такими мучительными. Все дело было в этих пустых, заброшенных комнатах. Они так живо напомнили ему обо всех любимых людях, заставив, совсем как в детстве, тосковать по матери, когда ему по какой-то причине приходилось с ней расставаться.
Он вспомнил, как кто-то однажды сказал ему: «Ты никогда не повзрослеешь сам до тех пор, пока не умрут родители, только тогда ты можешь быть уверен, что стал мужчиной».
Дверь смежной комнаты оказалась запертой, видимо, это сделал отец после ее смерти.
Лорд Хейвуд снова вернулся в коридор и попытался открыть наружную дверь в комнату. Но и эта дверь не открывалась.
Раздосадованный тем, что еще не удалось попасть в комнату матери, он уже решил было направиться к Меривейлуза ключами, однако в последнюю минуту вспомнил, что есть еще один путь, через будуар.
Он прошел еще немного дальше по коридору до двери будуара и повернул ручку. Дверь тихо открылась.
Как и во всех остальных комнатах, окна здесь были закрыты тяжелыми портьерами. Однако в отличие от других помещений эта небольшая комната неожиданно показалась ему вполне жилой, воздух здесь был свежим и пахло не пылью, а какими-то цветами.
Не задерживаясь, чтобы подумать о причине такого необычного явления, лорд Хейвуд открыл смежную дверь и сразу же прошел к ближайшему высокому окну спальни, занавешенному плотными шелковыми портьерами бледно-голубого цвета, который его мать предпочитала всем другим.
Откинув одну из портьер, он, к своему изумлению, обнаружил, что окно открыто и мягкий теплый ветерок ласково обдувает его горящее от волнения лицо.
В комнату сразу же проник солнечный свет. Пока он осматривал дом, солнце поднялось уже достаточно высоко и его жаркие лучи осветили сверкающий в каплях росы сад и рассеяли последние клочья тумана над озером.
Лорд Хейвуд отдернул вторую портьеру, и яркий солнечный свет залил всю комнату. Он медленно повернулся, полный воспоминаний, чтобы взглянуть на большую красивую кровать с золочеными резными столбиками, поддерживающими шелковый полог.
Перед его внутренним взором всплыли счастливые картины дней его детства, когда он приходил по утрам поздороваться с матерью. Он словно видел ее, ласково улыбающуюся, красивую, с рассыпавшимися по подушке темными волосами.
И в это мгновение в глубине кровати что-то шевельнулось.
Лорд Хейвуд едва мог поверить своим глазам. Покрывало на кровати чуть сдвинулось, он увидел белокурые длинные волосы, разметавшиеся по подушке. В следующий момент обладательница этих роскошных волос резко дернулась и села, испуганно уставившись на лорда.
Эта неизвестная особа обладала небольшим овальной формы личиком и розовыми щеками, словно у только что проснувшегося младенца. Длинные светлые волосы густой волной окутывали хрупкую фигурку в белой полупрозрачной ночной рубашке.
На лорда уставились огромные темно-синие глаза, и нежный, чуть дрогнувший голос с удивлением произнес:
— Кто… вы? Что вы тут делаете?
Глава 2
Он видел, как билась на конце лески первая пойманная им рыба. Лорд Хейвуд вновь ощущал струи воды, холодящие кожу, когда он, быстро рассекая воду, плыл по озеру, а потревоженные лебеди бросались от него врассыпную, возмущенные его внезапным вторжением в их спокойную жизнь. Купаться в озере ему категорически запрещалось, и, конечно, его не раз ругали за это, но он не мог отказаться от такого удовольствия.
Он вспомнил, как подстрелил свою первую дичь, голубя, и с гордостью принес домой, чтобы показать отцу. Потом был первый убитый им кролик, первая куропатка, первый фазан.
И, конечно, его первый пони — самая большая, ни с чем не сравнимая радость, — он тогда едва научился ходить. Потом был пони покрупнее, и наконец лошади, всегда самые быстрые, на которых он мог мчаться, обгоняя ветер.
Эти воспоминания, так же как и земля, по которой они сейчас ехали, были неотделимы от него, как дыхание; как сама жизнь. Молодой лорд Хейвуд прекрасно понимал — что бы ни случилось в будущем, эта земля всегда останется частью его жизни, которую он никогда не сможет потерять и никогда не сможет покинуть. Накануне он сказал Картеру:
— Если ты поедешь со мной, тебя вряд ли ожидает легкая, приятная жизнь. Англия теперь не та, что была, когда мы ее покидали, и все, что я сейчас могу обещать тебе, — это что, возможно, нам даже не каждый день удастся пообедать.
Он помолчал несколько мгновений, а затем добавил:
— Честно говоря, я пока совершенно не представляю, откуда мне взять деньги, чтобы платить тебе.
— Насчет этого не извольте беспокоиться, сэр, — ответил Картер. — Мы же как-то устраивались, когда шла война, а что до обеда, так осмелюсь сказать, уж я как-нибудь сумею добыть нам провизию, не впервой.
Лорд Хейвуд рассмеялся.
— Если ты попытаешься это сделать, то в один прекрасный день тебя повесят или сошлют на каторгу за воровство, если то, что ты украдешь, будет превышать по стоимости шиллинг. Нам не с врагом здесь предстоит иметь дело, а с английским законом, и неизвестно, что хуже!
Картер ухмыльнулся:
— Я и то всегда думал: слава богу, что эти французские фермеры такие никудышные стрелки!
Лорд Хейвуд ничего не ответил, считая рассуждения Картера совершенно недопустимыми.
Он не раз говорил ему, что англичане в отличие от французов всегда должны платить за все, что они берут у жителей страны, на территории которой сражаются. Но все было бесполезно. Картер предпочитал поступать согласно своим представлениям о том, что следует или не следует делать.
Сколько раз полковнику приходилось возвращаться на очередную ферму, с которой Картер стащил пару кур или молодого барашка, чтобы заплатить до веденному до бешенства и, разумеется, крайне враждебно настроенному по отношению к англичанам хозяину. Французы охотно брали у него деньги, удивляясь подобной честности.
— Надеюсь, ты еще сможешь найти достаточно кроликов и другой дичи в лесах поместья, — сказал лорд Хейвуд. — По крайней мере, это моя собственность, а значит, и твоя, если ты сумеешь ее поймать или подстрелить. Таким образом ты докажешь, что мы пока в состоянии сами себя обеспечить, как это и полагается настоящим мужчинам.
Однако, проезжая по знакомым местам, лорд Хейвуд начинал подозревать, что в его лесах осталось не так уж много кроликов и куропаток, как он надеялся. Не было видно и никаких признаков фазанов, которые в былые годы в изобилии встречались в лесу.
Лорд Хейвуд рассудил, что с тех пор, как он уехал, здесь просто не хватало лесничих, чтобы приглядывать за лесными угодьями и охранять их от местных жителей. Те же, в свою очередь, предпочитали нарушить закон с риском подвергнуться суровому наказанию, если их застанут на месте преступления, чем умереть от голода.
«Несомненно, дела в деревне не могут быть так плохи, как кажется на первый взгляд», — пытался успокоить себя лорд Хейвуд.
Но вскоре подобные мысли вылетели у него из головы, так как вдали показались смутные очертания его родного дома, едва различимого в предрассветной дымке. Было раннее утро, и над озером, расположенным на территории поместья, плавал густой туман, сквозь белые клубы которого смутно проступали стены старинной часовни.
Хейвудское аббатство, когда-то построенное трудолюбивыми монахами, пришло в полный упадок, и к настоящему времени от самого аббатства почти ничего не сохранилось, кроме этой часовни.
Второй лорд Хейвуд поручил Роберту Адаму, тогда еще совсем молодому человеку, построить на территории аббатства дом, который бы соответствовал его непомерным притязаниям и не менее огромному состоянию. Поэтому весь ансамбль поместья, выдержанный в неоклассическом стиле, поражал своей величественностью и производил внушительное впечатление. От главного здания с колоннами и центральным портиком отходили в обе стороны два жилых крыла, придавая всему строению строгую завершенность. Изысканная, совершенная гармония, которая отличала это здание, была характерна для всех последующих работ Роберта Адама, ставшего с годами одним из самых известных английских архитекторов восемнадцатого столетия.
И сейчас, освещенное первыми лучами восходящего солнца, здание выглядело столь величественно, что лорд Хейвуд с трудом мог себе представить свой дом совершенно пустым и заброшенным. Однако он прекрасно осознавал, что у него нет возможности нанять даже одного слугу, чтобы поддерживать в этом великолепном доме хоть какой-то порядок.
Он придержал лошадь, и едущий за ним следом Картер сделал то же самое.
Какое-то время они хранили молчание, лорд Хейвуд от избытка чувств, Картер из уважения.
Наконец Картер не выдержал:
— Неужто это ваш дом, милорд?
— Да, Картер.
— Совсем как огромная казарма!
Лорд Хейвуд рассмеялся. Он знал, что Картер — типичный кокни, который отправился на войну в основном из любви к приключениям. Ему, конечно, трудно было представить, что такое огромное здание может принадлежать одному человеку и быть его родным домом.
И еще лорд Хейвуд понимал, что, раз он решил жить именно здесь. Картер был ему нужен сейчас больше, чем кто-либо другой. Его неунывающий характер и чувство юмора делали юношу ценным и просто-таки незаменимым помощником. Он никогда не унывал и мужественно, с веселой шуткой переносил все невзгоды и трудности. Кроме того, Картер обладал удивительной и весьма ценной в настоящих обстоятельствах способностью добывать еду в самых неожиданных местах, так что для лорда она появлялась порой как манна небесная.
И конечно, лорд Хейвуд, со свойственной ему проницательностью чувствовал, что Картер был по-своему очень предан ему и, возможно, даже боготворил своего командира.
Картер был сирота, волею судьбы оказавшийся в приюте, а затем отданный на обучение человеку, который жестоко обращался с ним. Парнишка сбежал от него, долго бродяжничал, затем оказался в армии.
В самом начале войны судьба случайно свела его с лордом Хейвудом. Полковник взял парня в ординарцы и в скором времени стал для него настоящим кумиром, центром и смыслом его существования. Картер обожал своего полковника и восхищался им.
— Казарма или нет, — сказал лорд Хейвуд громко, — нов этом доме мыс тобой будем теперь жить. Могу только пообещать, что там будет гораздо удобнее, чем в гостинице, где мы останавливались на ночлег.
— Что ж, сэр, уж будьте уверены, мы устроим все в лучшем виде! — откликнулся неунывающий Картер. — Вот только сапоги сносишь, бегая из конца в конец!
Лорд Хейвуд рассмеялся на его замечание и тронул лошадь, посылая ее вперед. Теперь он спешил поскорее попасть в свой старый дом, где не был столько лет.
В конюшне было непривычно тихо и пусто. На окнах небольшого коттеджа, где, как он знал, жили Меривейл с женой, шторы были еще опущены. Везде царили тишина и запустение.
Они завели лошадей в стойла, явно нуждавшиеся в чистке, расседлали их и дали напиться воды. Затем направились к задней двери дома.
— Вполне вероятно, что мы не сможем войти, — сказал лорд Хейвуд. — В этом случае придется будить старика Меривейла. Я бы предпочел подождать, пока он сам проснется. Боюсь, как бы него не было шока, если он увидит меня без предупреждения.
— Не беспокойтесь, сэр, то есть, я хотел сказать, милорд, уж я как-нибудь смогу забраться в дом.
Картер постоянно забывал, что теперь к его хозяину следовало обращаться иначе, чем он привык в армии.
Однако, вопреки опасениям лорда Хейвуда, они смогли попасть в дом безособенных осложнений. Задняя дверь была действительно закрыта, но зато было приоткрыто узкое окошко, и Картер проворно залез в него. Затем он открыл большое окно, куда уже без труда смог забраться и сам хозяин.
Лорд Хейвуд чувствовал себя крайне неловко. Не так рисовалось ему возвращение в родной дом после долгих лет отсутствия.
В то же время ему хотелось побыть сейчас одному под сводами этого здания, побродить по пустым комнатам, все как следует осмотреть и вспомнить, а не выслушивать нудную стариковскую болтовню о том, что сделано и что еще надо сделать.
Он оставил Картера исследовать обстановку на кухне, чтобы выяснить, нельзя ли что-нибудь приготовить на завтрак, а сам направился вдоль длинного коридора, в конце которого обитая сукном дверь вела в основную часть дома.
Здесь царили полумрак и мертвая тишина. Все шторы были опущены. Только редкие лучи поднимающегося утреннего солнца проникали в щели между тяжелыми занавесями.
И среди этого полумрака и покоя герцог ясно ощутил, что время повернуло вспять. Он вновь почувствовал себя мальчишкой, которому эти комнаты и коридоры представлялись огромными и таинственными. Казалось, он явственно слышал глубокий, зычный голос отца и мягкие нотки нежного голоса матери.
Он заглянул в огромную светлую столовую. Здесь в центре стоял длинный стол, за которым вполне могли поместиться сразу пятьдесят человек.
Все было покрыто толстым слоем пыли. От мысли, что он никогда больше не сможет принимать и угощать здесь гостей, лорд Хейвуд испытал тягостное чувство потери. Он закрыл дверь и поспешно прошел дальше.
Миновав еще несколько больших комнат, он зашел в маленькую гостиную, в которой его мать и отец предпочитали проводить вместе вечера. Как правило, более роскошно обставленные помещения использовались лишь в особых торжественных случаях.
В этой комнате шторы также были спущены. В призрачном свете, который едва проникал сюда сквозь плотные занавеси, он смог разглядеть лишь неясные очертания мебели, покрытой плотными чехлами.
Лорд Хейвуд прошел еще дальше и оказался у двери, которая вела в огромную библиотеку. Перед его мысленным взором сразу предстали длинные ряды полок, заставленные бесчисленным множеством книг. Он вспомнил, как любил мальчишкой забираться по узкой винтовой лестнице на галерею, расположенную почти под потолком.
Однако сейчас он не стал туда заходить, а развернулся и по широкой лестнице с резными деревянными перилами медленно спустился вниз.
Прямо перед ним был Большой зал, где, как он помнил, его мать и отец принимали принца Уэльского и устраивали балы, на которые обычно собирались все самые знатные люди графства.
Здесь также все было закрыто чехлами, и он пообещал себе обязательно вернуться сюда позже, снять чехлы, отдернуть шторы и впустить солнечный свет в этот казавшийся сейчас мертвым зал.
Проходя по темным, мрачным, пустынным комнатам, лорд Хейвуд чувствовал себя так, словно присутствовал на похоронах близкого человека. Чтобы закончить этот тягостный для него обход, он прошел по широкому коридору в направлении комнат, которые всегда занимали родители.
Ему казалось, что, навестив комнаты, где отец испустил последний вздох и где рождались и умирали многие поколения его предков, он отдаст последний долг своим родителям, которых так любил.
О смерти отца он узнал лишь спустя два месяца после похорон.
Они тогда вели бои на территории Франции у границ Бельгии. Он хорошо помнил тот день, когда письмо, следовавшее за ним много недель по дорогам войны, попало наконец в его руки.
Получив конверт из рук вестового, полковник подумал вначале, что это какое-то официальное уведомление, но, увидев, что это всего лишь письмо из Англии, торопливо сунул его в карман мундира, решив, что прочтет позже.
В тот тяжелый день он смог добраться до постели лишь поздним вечером. Там, в своей палатке, при свете свечи он и узнал печальную новость о смерти отца и о том, что сам он стал пятым лордом Хейвудом.
Титул в то время не имел для него большого значения, и для всех своих подчиненных и соратников, и даже для герцога Веллингтона, он продолжал оставаться просто полковником Вудом.
Лорд Хейвуд открыл дверь в спальню своего отца и прошел через комнату к одному из окон, чтобы откинуть тяжелые шторы и впустить солнечный свет.
Эта комната сейчас показалась ему такой же большой, как и в его воспоминаниях. Огромная кровать с резными колоннами по углам была все так же задернута малиновым парчовым пологом. В изголовье красовался фамильный герб, вышитый более века назад женой второго барона, после того, как муж покинул ее навсегда, отправившись на битву с Мальбруком.
Лорд Хейвуд помнил обстановку этой комнаты до мельчайших деталей. Вспомнил он и то, как, будучи маленьким мальчиком, мечтал, что когда-нибудь тоже будет спать на этой огромной постели. В его воображении кровать представлялась боевым кораблем с раздутыми малиновыми парусами, который он, будущий лорд Хейвуд, поведет в бой.
Он оглянулся с ощущением давно забытого покоя и умиротворения. На миг ему показалось, что сам дух его отца приветствовал возвращение сына в родной дом после долгих лет отсутствия.
В дальнем конце находилась дверь в смежную комнату, служившую спальней его матери, и лорд Хейвуд направился к ней.
Мать умерла, когда он служил в Португалии, и у него также не было возможности приехать домой, чтобы проводить ее в последний путь.
Сейчас он вспоминал о том, как добра и прекрасна она была, и даже спустя столько лет чувствовал острую боль и тоску по ней.
Лорд Хейвуд не ожидал, что воспоминания окажутся такими мучительными. Все дело было в этих пустых, заброшенных комнатах. Они так живо напомнили ему обо всех любимых людях, заставив, совсем как в детстве, тосковать по матери, когда ему по какой-то причине приходилось с ней расставаться.
Он вспомнил, как кто-то однажды сказал ему: «Ты никогда не повзрослеешь сам до тех пор, пока не умрут родители, только тогда ты можешь быть уверен, что стал мужчиной».
Дверь смежной комнаты оказалась запертой, видимо, это сделал отец после ее смерти.
Лорд Хейвуд снова вернулся в коридор и попытался открыть наружную дверь в комнату. Но и эта дверь не открывалась.
Раздосадованный тем, что еще не удалось попасть в комнату матери, он уже решил было направиться к Меривейлуза ключами, однако в последнюю минуту вспомнил, что есть еще один путь, через будуар.
Он прошел еще немного дальше по коридору до двери будуара и повернул ручку. Дверь тихо открылась.
Как и во всех остальных комнатах, окна здесь были закрыты тяжелыми портьерами. Однако в отличие от других помещений эта небольшая комната неожиданно показалась ему вполне жилой, воздух здесь был свежим и пахло не пылью, а какими-то цветами.
Не задерживаясь, чтобы подумать о причине такого необычного явления, лорд Хейвуд открыл смежную дверь и сразу же прошел к ближайшему высокому окну спальни, занавешенному плотными шелковыми портьерами бледно-голубого цвета, который его мать предпочитала всем другим.
Откинув одну из портьер, он, к своему изумлению, обнаружил, что окно открыто и мягкий теплый ветерок ласково обдувает его горящее от волнения лицо.
В комнату сразу же проник солнечный свет. Пока он осматривал дом, солнце поднялось уже достаточно высоко и его жаркие лучи осветили сверкающий в каплях росы сад и рассеяли последние клочья тумана над озером.
Лорд Хейвуд отдернул вторую портьеру, и яркий солнечный свет залил всю комнату. Он медленно повернулся, полный воспоминаний, чтобы взглянуть на большую красивую кровать с золочеными резными столбиками, поддерживающими шелковый полог.
Перед его внутренним взором всплыли счастливые картины дней его детства, когда он приходил по утрам поздороваться с матерью. Он словно видел ее, ласково улыбающуюся, красивую, с рассыпавшимися по подушке темными волосами.
И в это мгновение в глубине кровати что-то шевельнулось.
Лорд Хейвуд едва мог поверить своим глазам. Покрывало на кровати чуть сдвинулось, он увидел белокурые длинные волосы, разметавшиеся по подушке. В следующий момент обладательница этих роскошных волос резко дернулась и села, испуганно уставившись на лорда.
Эта неизвестная особа обладала небольшим овальной формы личиком и розовыми щеками, словно у только что проснувшегося младенца. Длинные светлые волосы густой волной окутывали хрупкую фигурку в белой полупрозрачной ночной рубашке.
На лорда уставились огромные темно-синие глаза, и нежный, чуть дрогнувший голос с удивлением произнес:
— Кто… вы? Что вы тут делаете?
Глава 2
Лорд Хейвуд был настолько ошеломлен этой встречей, что в первый момент не мог вымолвить ни слова. На какое-то время в комнате воцарилась тишина.
Затем, оправившись от изумления, он спросил в свою очередь:
— Как хозяин этого дома, я бы предпочел, чтобы сначала вы ответили на этот вопрос.
Синие глаза открылись еще шире, хотя это казалось невероятным.
— Хозяин? Вы? Не может быть… Вы лорд Хейвуд? Но… он же за границей!
— Как видите, я вернулся, — ответил лорд Хейвуд, — и, очевидно, не в самый подходящий для вас момент.
Незваная гостья некоторое время обдумывала его слова, затем произнесла, чуть запинаясь:
— Момент действительно может оказаться не совсем… подходящим, если… вы потребуете, чтобы я… покинула этот дом… так как есть причина… по которой я не могу сделать это немедленно.
— Что вполне очевидно, — сухо отозвался лорд Хейвуд.
Эта история нравилась ему все меньше и меньше. При этом он бросил выразительный взгляд на ее ночную рубашку, сквозь полупрозрачную ткань которой просвечивали восхитительные холмики юной, но вполне оформившейся груди. Проследив за его взглядом, девушка вспыхнула и поспешно натянула на себя покрывало.
При этом лорд Хейвуд заметил, что простыня, обшитая по краю атласной лентой, была украшена монограммой его матери, а наволочка на подушке отделана тонкими кружевами, которые он так хорошо помнил.
— А вы, кажется, неплохо здесь устроились… со всеми удобствами, — произнес он насмешливо.
— В доме никого не было… кто мог бы… мне помешать, а смотрители, я имею в виду этих двух стариков, никогда не поднимались выше первого этажа, — пояснила незнакомка.
Лорд Хейвуд отошел от окна и сделал несколько шагов в сторону кровати, однако не стал подходить слишком близко, чтобы не напугать эту весьма странную молодую женщину.
Теперь, когда он смог лучше рассмотреть свою незваную гостью, он понял, что она очень мила. На самом деле она была даже слишком красива для того, чтобы одной бродить по окрестностям, а тем более спать в чужом доме и в чужой постели, скрываясь ото всех.
— Очевидно, нам придется начать все сначала, — сказал он. — Поскольку вы знаете, кто я, пожалуйста, скажите, как ваше имя и почему вы тут оказались.
Наступила весьма продолжительная и довольно неловкая пауза. По лицу девушки лорд понял, что она о чем-то напряженно думает.
Наконец она произнесла с запинкой:
— Меня зовут… Лалита.
Лорд Хейвуд терпеливо ждал продолжения, но, так как она, по-видимому, больше ничего не собиралась говорить, спросил сам:
— Лалита, а как дальше?
— Вам… вполне достаточно знать, что меня зовут Лалита… просто Лалита.
— Могу догадаться, что вы, очевидно, сбежали откуда-то и теперь скрываетесь здесь.
Она одарила его обворожительной улыбкой.
— Весьма разумное объяснение. Вы, по всей видимости, очень умны.
— Благодарю вас за столь лестную оценку моих способностей, — лорд шутливо поклонился, — но все равно, того, что вы сообщили мне, совершенно недостаточно.
— Это все, что я могу вам сказать.
— Но почему?
— Потому что, как вы правильно догадались, я… беглянка. И… поскольку в этом чудесном доме никто не жил, я подумала… что это очень подходящее место, где я могла бы… спрятаться.
— От кого же?
Она вновь ослепила его улыбкой, но на этот раз в ее глазах мелькнуло задорное, чуть вызывающее выражение.
— А это, как вы и сами могли бы догадаться, как раз тот вопрос, на который я не собираюсь отвечать.
— Ну что ж, — сказал лорд Хейвуд, — пусть так, раз уж вы намерены напускать на себя таинственность, но, может быть, вы хотя бы скажете, по какой причине вы это сделали?
Лалита задумчиво смотрела на него, слегка наклонив набок голову. С некоторым изумлением и досадой лорд Хейвуд неожиданно понял, что она просто раздумывает о том, можно ли ему доверять.
Видя ее нерешительность, он сказал с едва заметным раздражением:
— Позвольте заверить вас, что ничего из того, что вы мне сейчас скажете, никогда не будет использовано против вас.
Девушка чуть слышно рассмеялась, а он невольно отметил, что в ее смехе было гораздо больше веселья, чем можно было бы ожидать в такой щекотливой ситуации. Эта странная особа, кажется, поставила себе целью постоянно изумлять его.
— А вы мне представлялись совершенно другим, — заявила она. — Когда я рассматривала всех этих важных и гордых лордов, ваших предков, чьи портреты украшают лестницу в столовую, то думала, что вы — такой же, как они. А на самом деле вы ни капельки не похожи.
— Вот как? А я всегда полагал, что между нами есть определенное фамильное сходство.
— Очень слабое, и, кроме того, вы гораздо красивее, чем можно было ожидать, судя по этим портретам. К тому же значительно моложе.
— Я бы принял это как комплимент, если бы не думал, что вы говорите это с вполне определенной целью.
Она снова рассмеялась.
— Так и есть! Я хочу, чтобы вы позволили мне остаться здесь, в этом доме.
— Вы же прекрасно понимаете, что это невозможно, — твердо сказал он.
Повинуясь безотчетному желанию рассмотреть ее получше, лорд Хейвуд откинул портьеры, закрывающие второе окно.
Теперь солнечный свет заливал всю комнату, наполняя ее золотистым сиянием. Лорд Хейвуд медленно повернулся и взглянул на освещенную солнцем кровать своей матери, где среди белоснежных простыней, отделанных кружевами, на фоне голубого полога сидела голубоглазая красавица с золотыми волосами, распущенными по плечам, и смотрела на него невинным взором.
Эта картина внезапно показалась ему абсолютно нереальной. Невольно пришла в голову мысль, что юная Лалита здесь, в этой комнате, которую он так хорошо знал, выглядит словно какое-то сказочное существо, таинственная фея, загадочным образом появившаяся в его доме. Он едва удержался, чтобы не ущипнуть себя, проверяя, что она — не плод его пылкого воображения и что все это не сон.
Лорд Хейвуд опустился в кресло с позолоченными резными подлокотниками, обитое, как и вся мебель в комнате, голубым атласом. Это кресло, так хорошо ему знакомое по воспоминаниям, помогло ему почувствовать себя гораздо спокойнее и увереннее. Ощущение нереальности происходящего исчезло, он снова чувствовал себя хозяином положения.
— Если вы просите меня о помощи, вы, по крайней мере, должны это как-то обосновать.
Она бросила на него быстрый взгляд из-под длинных ресниц. Он обратил внимание на то, что ее густые темные ресницы загибались кверху, словно у маленького ребенка.
— Полагаю, именно так вы разговаривали со своими бедными солдатами, когда они представали перед вашими грозными очами за опоздание на построение или какую-нибудь еще столь же ужасную провинность.
— Они, как правило, всегда предъявляли мне весьма уважительную и вполне правдоподобную причину своего поступка, — возразил хозяин дома.
— Ну хорошо, я тоже открою вам причину своего бегства. Я убежала из дома потому, что мой опекун пытается выдать меня замуж за… слабоумного.
Лорд Хейвуд скептически взглянул на девушку.
— Но это правда! — воскликнула она, заметив выражение его лица.
— Зачем же вашему опекуну это делать?
— Потому что этот слабоумный — его сын!
— Мне это кажется очень сомнительным.
— Как и любому другому человеку, как мне кажется, — грустно ответила Лалита. — Но я все равно отказываюсь выходить замуж за человека, про которого его собственные слуги говорят, что у него «не все дома», и который распускает слюни и… и еще у него всегда такие потные руки…
Все это она произнесла с большой горячностью, возмущенно сверкая глазами. При этом она напомнила лорду какого-то маленького преследуемого зверька, отчаянно фыркающего и царапающегося. Глядя на нее, он не мог сдержать невольной улыбки.
— Конечно, вы-то можете смеяться, — обиженно добавила Лалита, заметив его реакцию, — но в данных обстоятельствах мне оставалось либо согласиться на то, чего хочет мой дядя, либо сбежать из дома.
— Так, значит, именно ваш дядя является вашим опекуном? — тихо спросил лорд Хейвуд.
— Ну вот, теперь вы пытаетесь хитростью выведать у меня сведения обо мне, — вспыхнув от возмущения, сказала девушка. — Но только знайте, если вы попробуете отправить меня назад, я обещаю вам, что опять сбегу или утоплюсь в вашем озере!
Затем, оправившись от изумления, он спросил в свою очередь:
— Как хозяин этого дома, я бы предпочел, чтобы сначала вы ответили на этот вопрос.
Синие глаза открылись еще шире, хотя это казалось невероятным.
— Хозяин? Вы? Не может быть… Вы лорд Хейвуд? Но… он же за границей!
— Как видите, я вернулся, — ответил лорд Хейвуд, — и, очевидно, не в самый подходящий для вас момент.
Незваная гостья некоторое время обдумывала его слова, затем произнесла, чуть запинаясь:
— Момент действительно может оказаться не совсем… подходящим, если… вы потребуете, чтобы я… покинула этот дом… так как есть причина… по которой я не могу сделать это немедленно.
— Что вполне очевидно, — сухо отозвался лорд Хейвуд.
Эта история нравилась ему все меньше и меньше. При этом он бросил выразительный взгляд на ее ночную рубашку, сквозь полупрозрачную ткань которой просвечивали восхитительные холмики юной, но вполне оформившейся груди. Проследив за его взглядом, девушка вспыхнула и поспешно натянула на себя покрывало.
При этом лорд Хейвуд заметил, что простыня, обшитая по краю атласной лентой, была украшена монограммой его матери, а наволочка на подушке отделана тонкими кружевами, которые он так хорошо помнил.
— А вы, кажется, неплохо здесь устроились… со всеми удобствами, — произнес он насмешливо.
— В доме никого не было… кто мог бы… мне помешать, а смотрители, я имею в виду этих двух стариков, никогда не поднимались выше первого этажа, — пояснила незнакомка.
Лорд Хейвуд отошел от окна и сделал несколько шагов в сторону кровати, однако не стал подходить слишком близко, чтобы не напугать эту весьма странную молодую женщину.
Теперь, когда он смог лучше рассмотреть свою незваную гостью, он понял, что она очень мила. На самом деле она была даже слишком красива для того, чтобы одной бродить по окрестностям, а тем более спать в чужом доме и в чужой постели, скрываясь ото всех.
— Очевидно, нам придется начать все сначала, — сказал он. — Поскольку вы знаете, кто я, пожалуйста, скажите, как ваше имя и почему вы тут оказались.
Наступила весьма продолжительная и довольно неловкая пауза. По лицу девушки лорд понял, что она о чем-то напряженно думает.
Наконец она произнесла с запинкой:
— Меня зовут… Лалита.
Лорд Хейвуд терпеливо ждал продолжения, но, так как она, по-видимому, больше ничего не собиралась говорить, спросил сам:
— Лалита, а как дальше?
— Вам… вполне достаточно знать, что меня зовут Лалита… просто Лалита.
— Могу догадаться, что вы, очевидно, сбежали откуда-то и теперь скрываетесь здесь.
Она одарила его обворожительной улыбкой.
— Весьма разумное объяснение. Вы, по всей видимости, очень умны.
— Благодарю вас за столь лестную оценку моих способностей, — лорд шутливо поклонился, — но все равно, того, что вы сообщили мне, совершенно недостаточно.
— Это все, что я могу вам сказать.
— Но почему?
— Потому что, как вы правильно догадались, я… беглянка. И… поскольку в этом чудесном доме никто не жил, я подумала… что это очень подходящее место, где я могла бы… спрятаться.
— От кого же?
Она вновь ослепила его улыбкой, но на этот раз в ее глазах мелькнуло задорное, чуть вызывающее выражение.
— А это, как вы и сами могли бы догадаться, как раз тот вопрос, на который я не собираюсь отвечать.
— Ну что ж, — сказал лорд Хейвуд, — пусть так, раз уж вы намерены напускать на себя таинственность, но, может быть, вы хотя бы скажете, по какой причине вы это сделали?
Лалита задумчиво смотрела на него, слегка наклонив набок голову. С некоторым изумлением и досадой лорд Хейвуд неожиданно понял, что она просто раздумывает о том, можно ли ему доверять.
Видя ее нерешительность, он сказал с едва заметным раздражением:
— Позвольте заверить вас, что ничего из того, что вы мне сейчас скажете, никогда не будет использовано против вас.
Девушка чуть слышно рассмеялась, а он невольно отметил, что в ее смехе было гораздо больше веселья, чем можно было бы ожидать в такой щекотливой ситуации. Эта странная особа, кажется, поставила себе целью постоянно изумлять его.
— А вы мне представлялись совершенно другим, — заявила она. — Когда я рассматривала всех этих важных и гордых лордов, ваших предков, чьи портреты украшают лестницу в столовую, то думала, что вы — такой же, как они. А на самом деле вы ни капельки не похожи.
— Вот как? А я всегда полагал, что между нами есть определенное фамильное сходство.
— Очень слабое, и, кроме того, вы гораздо красивее, чем можно было ожидать, судя по этим портретам. К тому же значительно моложе.
— Я бы принял это как комплимент, если бы не думал, что вы говорите это с вполне определенной целью.
Она снова рассмеялась.
— Так и есть! Я хочу, чтобы вы позволили мне остаться здесь, в этом доме.
— Вы же прекрасно понимаете, что это невозможно, — твердо сказал он.
Повинуясь безотчетному желанию рассмотреть ее получше, лорд Хейвуд откинул портьеры, закрывающие второе окно.
Теперь солнечный свет заливал всю комнату, наполняя ее золотистым сиянием. Лорд Хейвуд медленно повернулся и взглянул на освещенную солнцем кровать своей матери, где среди белоснежных простыней, отделанных кружевами, на фоне голубого полога сидела голубоглазая красавица с золотыми волосами, распущенными по плечам, и смотрела на него невинным взором.
Эта картина внезапно показалась ему абсолютно нереальной. Невольно пришла в голову мысль, что юная Лалита здесь, в этой комнате, которую он так хорошо знал, выглядит словно какое-то сказочное существо, таинственная фея, загадочным образом появившаяся в его доме. Он едва удержался, чтобы не ущипнуть себя, проверяя, что она — не плод его пылкого воображения и что все это не сон.
Лорд Хейвуд опустился в кресло с позолоченными резными подлокотниками, обитое, как и вся мебель в комнате, голубым атласом. Это кресло, так хорошо ему знакомое по воспоминаниям, помогло ему почувствовать себя гораздо спокойнее и увереннее. Ощущение нереальности происходящего исчезло, он снова чувствовал себя хозяином положения.
— Если вы просите меня о помощи, вы, по крайней мере, должны это как-то обосновать.
Она бросила на него быстрый взгляд из-под длинных ресниц. Он обратил внимание на то, что ее густые темные ресницы загибались кверху, словно у маленького ребенка.
— Полагаю, именно так вы разговаривали со своими бедными солдатами, когда они представали перед вашими грозными очами за опоздание на построение или какую-нибудь еще столь же ужасную провинность.
— Они, как правило, всегда предъявляли мне весьма уважительную и вполне правдоподобную причину своего поступка, — возразил хозяин дома.
— Ну хорошо, я тоже открою вам причину своего бегства. Я убежала из дома потому, что мой опекун пытается выдать меня замуж за… слабоумного.
Лорд Хейвуд скептически взглянул на девушку.
— Но это правда! — воскликнула она, заметив выражение его лица.
— Зачем же вашему опекуну это делать?
— Потому что этот слабоумный — его сын!
— Мне это кажется очень сомнительным.
— Как и любому другому человеку, как мне кажется, — грустно ответила Лалита. — Но я все равно отказываюсь выходить замуж за человека, про которого его собственные слуги говорят, что у него «не все дома», и который распускает слюни и… и еще у него всегда такие потные руки…
Все это она произнесла с большой горячностью, возмущенно сверкая глазами. При этом она напомнила лорду какого-то маленького преследуемого зверька, отчаянно фыркающего и царапающегося. Глядя на нее, он не мог сдержать невольной улыбки.
— Конечно, вы-то можете смеяться, — обиженно добавила Лалита, заметив его реакцию, — но в данных обстоятельствах мне оставалось либо согласиться на то, чего хочет мой дядя, либо сбежать из дома.
— Так, значит, именно ваш дядя является вашим опекуном? — тихо спросил лорд Хейвуд.
— Ну вот, теперь вы пытаетесь хитростью выведать у меня сведения обо мне, — вспыхнув от возмущения, сказала девушка. — Но только знайте, если вы попробуете отправить меня назад, я обещаю вам, что опять сбегу или утоплюсь в вашем озере!