— Картер сказал мне… что вы… были рады, когда… расстались с ней в Париже, — запинаясь, выдавила она из себя.
— Картер не имел никакого права говорить подобные вещи, — раздраженно бросил лорд Хейвуд.
— Но ведь это — правда?
— Я не собираюсь обсуждать это с вами.
— Но… она не подходит вам… если вы думали жениться на ней!… Она… дурная женщина!
— Откуда вы можете знать? — холодно спросил лорд Хейвуд.
— Но я знаю! Она плохая… злая… я могу поклясться, что она недостойна вас! И теперь, когда она так разозлилась, она… постарается навредить вам, если сможет.
Лорд Хейвуд ничего не ответил, но подумал, что Лалита, к сожалению, права, однако не в его силах было предотвратить месть этой фурии.
Сейчас он был слишком смущен и вместе с тем ошеломлен произошедшим, чтобы объясняться с Лалитой. Но на самом деле он действительно был рад избавлению от Ирен.
Все получилось слишком неожиданно, слишком легко и просто, но мысль о том, что это произошло при участии Лалиты, приводила его в ярость, и он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
…Лалита сидела, уставившись на рисунки, разложенные возле ее ног на полу, ничего не видящими, полными слез глазами.
Ведь она хотела только помочь ему.
Она попыталась защитить его от леди Ирен, которую еще до своей встречи с ней считала очень дурной женщиной. Теперь же Лалита была совершенно уверена, что леди Ирен даже хуже, чем она о ней думала. Эта красавица была исчадием ада!
Лалита всем своим существом ощущала зло, которое распространяла вокруг себя эта женщина. И в этом леди Ирен была похожа на ее дядю.
Девушка вспомнила волну ненависти и злобы, исходившей от него, когда он настаивал на браке с его сыном Филиппом. Нечто похожее она почувствовала и сейчас в присутствии этой красивой, но злой и коварной женщины.
И Лалита была уверена, что должна была спасти лорда Хейвуда от этой ведьмы, которая, без сомнения, могла лишь разрушить ему жизнь и погубить его душу.
Думая о нем, Лалита была уверена, что, несмотря на его сдержанность, он, как и подобало в ее представлении храброму, благородному человеку, хранил в душе верность самым высоким идеалам.
В то утро, когда они вместе работали в часовне, она думала, что только по-настоящему благородный человек, свято верящий в бога, способен с таким рвением возрождать это святое место.
«Он должен жениться, — сказала себе Лалита, — только на женщине, которая будет вдохновлять его на рыцарские подвиги, достойные монахов, построивших это аббатство во славу божию».
Ей казалось, что именно дух прежних обитателей аббатства помог ей защитить лорда Хейвуда. И пусть он сейчас сердит на нее, но очень скоро обязательно поймет, почему она сделала то, что сделала, и что благодаря ей он избавился наконец от леди Ирен.
«Я ненавижу ее!»— сказала сама себе Лалита, вспоминая с болью в душе, как хорошо им было вместе, пока не появилась она.
Эта красавица принесла с собой мрак и ощущение опасности в это мирное прекрасное место. Лалита чувствовала, как тяжело ей стало на душе. Даже запах чужих духов показался ей зловещим. И, словно присутствие этой женщины отравило сам воздух в комнате, девушка быстро подошла к приоткрытому окну и распахнула его настежь, впуская воздух.
Она почувствовала, какая жара воцарилась снаружи, и заметила, что все небо затянуто тяжелыми грозовыми тучами.
«Кажется, собирается дождь, — мстительно подумала Лалита. — Надеюсь, что ее светлость как следует вымокнет по дороге в Лондон».
Лалита и сама понимала, что это была по-детски глупая, злорадная мысль, но она принесла ей некоторое удовлетворение.
Главное, что ее тревожило сейчас, это гнев его светлости. Он очень рассердился на нее, и теперь она не знала, сможет ли вновь вернуть те счастливые мгновения, когда им было спокойно и хорошо вместе.
— Боже, пожалуйста, помоги мне еще немного, — прошептала она, молитвенно сложив руки.
Но мрачное предчувствие все больше угнетало ее, и с каждой минутой тяжесть, которую она чувствовала на сердце, становилась все невыносимей.
Лалита взглянула на серое небо.
— Пожалуйста… О, пожалуйста, — шептали ее губы. Но ни один солнечный луч не пробился сквозь тяжелую завесу облаков в ответ на ее страстную мольбу.
Глава 6
— Картер не имел никакого права говорить подобные вещи, — раздраженно бросил лорд Хейвуд.
— Но ведь это — правда?
— Я не собираюсь обсуждать это с вами.
— Но… она не подходит вам… если вы думали жениться на ней!… Она… дурная женщина!
— Откуда вы можете знать? — холодно спросил лорд Хейвуд.
— Но я знаю! Она плохая… злая… я могу поклясться, что она недостойна вас! И теперь, когда она так разозлилась, она… постарается навредить вам, если сможет.
Лорд Хейвуд ничего не ответил, но подумал, что Лалита, к сожалению, права, однако не в его силах было предотвратить месть этой фурии.
Сейчас он был слишком смущен и вместе с тем ошеломлен произошедшим, чтобы объясняться с Лалитой. Но на самом деле он действительно был рад избавлению от Ирен.
Все получилось слишком неожиданно, слишком легко и просто, но мысль о том, что это произошло при участии Лалиты, приводила его в ярость, и он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
…Лалита сидела, уставившись на рисунки, разложенные возле ее ног на полу, ничего не видящими, полными слез глазами.
Ведь она хотела только помочь ему.
Она попыталась защитить его от леди Ирен, которую еще до своей встречи с ней считала очень дурной женщиной. Теперь же Лалита была совершенно уверена, что леди Ирен даже хуже, чем она о ней думала. Эта красавица была исчадием ада!
Лалита всем своим существом ощущала зло, которое распространяла вокруг себя эта женщина. И в этом леди Ирен была похожа на ее дядю.
Девушка вспомнила волну ненависти и злобы, исходившей от него, когда он настаивал на браке с его сыном Филиппом. Нечто похожее она почувствовала и сейчас в присутствии этой красивой, но злой и коварной женщины.
И Лалита была уверена, что должна была спасти лорда Хейвуда от этой ведьмы, которая, без сомнения, могла лишь разрушить ему жизнь и погубить его душу.
Думая о нем, Лалита была уверена, что, несмотря на его сдержанность, он, как и подобало в ее представлении храброму, благородному человеку, хранил в душе верность самым высоким идеалам.
В то утро, когда они вместе работали в часовне, она думала, что только по-настоящему благородный человек, свято верящий в бога, способен с таким рвением возрождать это святое место.
«Он должен жениться, — сказала себе Лалита, — только на женщине, которая будет вдохновлять его на рыцарские подвиги, достойные монахов, построивших это аббатство во славу божию».
Ей казалось, что именно дух прежних обитателей аббатства помог ей защитить лорда Хейвуда. И пусть он сейчас сердит на нее, но очень скоро обязательно поймет, почему она сделала то, что сделала, и что благодаря ей он избавился наконец от леди Ирен.
«Я ненавижу ее!»— сказала сама себе Лалита, вспоминая с болью в душе, как хорошо им было вместе, пока не появилась она.
Эта красавица принесла с собой мрак и ощущение опасности в это мирное прекрасное место. Лалита чувствовала, как тяжело ей стало на душе. Даже запах чужих духов показался ей зловещим. И, словно присутствие этой женщины отравило сам воздух в комнате, девушка быстро подошла к приоткрытому окну и распахнула его настежь, впуская воздух.
Она почувствовала, какая жара воцарилась снаружи, и заметила, что все небо затянуто тяжелыми грозовыми тучами.
«Кажется, собирается дождь, — мстительно подумала Лалита. — Надеюсь, что ее светлость как следует вымокнет по дороге в Лондон».
Лалита и сама понимала, что это была по-детски глупая, злорадная мысль, но она принесла ей некоторое удовлетворение.
Главное, что ее тревожило сейчас, это гнев его светлости. Он очень рассердился на нее, и теперь она не знала, сможет ли вновь вернуть те счастливые мгновения, когда им было спокойно и хорошо вместе.
— Боже, пожалуйста, помоги мне еще немного, — прошептала она, молитвенно сложив руки.
Но мрачное предчувствие все больше угнетало ее, и с каждой минутой тяжесть, которую она чувствовала на сердце, становилась все невыносимей.
Лалита взглянула на серое небо.
— Пожалуйста… О, пожалуйста, — шептали ее губы. Но ни один солнечный луч не пробился сквозь тяжелую завесу облаков в ответ на ее страстную мольбу.
Глава 6
Лорд Хейвуд лежал в постели, погруженный в свои мысли, и почти не обращал внимания на невыносимую духоту.
Прежде чем лечь спать, он откинул портьеры и открыл окно пошире, но и это не помогало. За день воздух раскалился так, что было трудно дышать. Однако теперь, с наступлением темноты, казалось, стало еще хуже. Душный тяжелый воздух казался плотным, почти осязаемым. Все застыло в неподвижности, как обычно бывает перед сильной грозой.
Однако мысли лорда Хейвуда сейчас были полностью поглощены тем, что произошло недавно в кабинете. Этот инцидент полностью вывел его из себя. Думая о Ладите, вспоминая ее огромные испуганные глаза, с мольбой обращенные к нему, он испытывал жгучий стыд, так как понял с запоздалым раскаянием, что просто вылил на нее свое раздражение и гнев, вспыхнувшие в нем при виде леди Ирен.
Оставив Лалиту в кабинете одну, он отправился на длительную прогулку по окрестностям. Страдая от едва переносимой духоты, он все же сумел несколько успокоиться и привести в порядок свои чувства и эмоции.
Лорд Хейвуд понимал, что перед ним возникла совершенно новая проблема, еще более запутанная, чем все прежние. И хотя он и раньше беспокоился за Лалиту и чувствовал, что несет за нее ответственность, теперь лорд Хейвуд понимал, что положение, в которое она себя поставила, обязывало его что-то для нее сделать.
Весь вопрос только состоял в том, что именно он мог сделать в сложившейся ситуации.
Лорд Хейвуд был совершенно уверен, что после того, как леди Ирен возвратится в Лондон, история о том, что он скоропалительно женился неизвестно на ком, получит самую широкую огласку.
Она не принадлежала к числу тех женщин, которые предпочитают молча переживать свои страдания. Он был уверен, что леди Ирен сделает все от нее зависящее, чтобы привлечь на свою сторону всех знакомых. Изображая себя в роли невинной, оскорбленной жертвы, она непременно попытается убедить их, что лорд Хейвуд бессердечный и вероломный обманщик.
Поскольку ее многочисленные поклонники будут только рады, что он выбыл из игры, они, может, и не станут столь сурово осуждать его, но, чтобы потрафить ей, постараются опорочить его в глазах общества.
Конечно, если учитывать, что леди Ирен была слишком хорошо известна своей неразборчивостью в знакомствах, можно было бы предположить, что более разумные и серьезные люди только посмеются над ее претензиями и скажут, что ему еще очень повезло, раз он сумел вовремя сбежать от нее.
Однако сплетен нельзя было избежать, и интерес всех женщин непременно обратится на счастливую соперницу, неожиданно занявшую место леди Ирен.
«Но что я могу тут поделать?»— растерянно спрашивал себя лорд Хейвуд.
Так и не найдя решения этого вопроса, он вернулся домой в весьма скверном расположении духа.
В результате он был необыкновенно холоден с Лалитой, когда они встретились вечером за обедом.
Он видел, с какой мольбой она смотрела на него. Лорд Хейвуд понимал, что девушка готова просить его о прощении, если, как он считал, она поступила дурно.
Однако они никак не могли поговорить за обедом в присутствии Картера, который без конца приходил, чтобы подать новые блюда и унести грязную посуду. Когда же с едой было покончено, лорд Хейвуд, вместо того чтобы пойти, как они обычно делали, в кабинет, отправился прямиком на конюшню.
Обе лошади, к его удивлению, оказались не в загоне, как он ожидал, а в стойлах.
Что касалось Победителя, это было еще объяснимо, ему нужно было дать отдых, но почему Ватерлоо не гулял в загоне?
Он рассеянно похлопал коня по шее, и его мысли вновь вернулись к Лалите. Но тут к нему подошел Картер.
— Почему ты решил завести лошадей в стойла? — спросил лорд Хейвуд.
— Да сдается мне, что гроза приближается, милорд.
— Это было бы неудивительно, — заметил лорд Хейвуд, — при такой духоте.
— Сегодня после полудня где-то вдали гремел гром, милорд, — продолжал Картер. — И, как мне кажется, сюда идет настоящая буря. Если она нас накроет, то Ватерлоо может сильно занервничать.
Картер усмехнулся и добавил:
— Конь может подумать, что опять попал на боле боя, а он очень уж боится выстрелов, с тех пор как шестифунтовое ядро упало аккурат рядом с вами.
Лорд Хейвуд очень хорошо помнил этот случай. Ватерлоо тогда от страха взвился на дыбы, и только благодаря своему искусству наездника он смог удержаться в седле.
— Ты поступил правильно, что завел лошадей в стойла, — одобрил он. — Нам не нужны новые неприятности.
Говоря это, он понимал, что испуганные лошади могли поранить себя или даже погибнуть, налетев на ограждение или пытаясь перепрыгнуть слишком высокую для них изгородь загона.
Когда лорд Хейвуд вышел из конюшни, все было тихо и спокойно, и он подумал, что, возможно, Картер был излишне осторожен.
И вот теперь, лежа в кровати обнаженный до пояса и мучаясь от жары, он вспомнил слова Картера и подумал, что гроза могла бы сейчас принести желанную свежесть и прохладу, особенно если пройдет проливной дождь. Тогда сразу стало бы легче дышать.
Едва он подумал об этом, как сверкнула молния, осветившая всю комнату ярким, голубоватым светом, и сразу вслед за тем, казалось, прямо над домом раздался оглушительный удар грома.
Это было так неожиданно, что лорд Хейвуд невольно вздрогнул. Он лежал, глядя через открытое окно на черное небо, и ждал, что будет дальше.
Долго ждать ему не пришлось. Сначала — яркий блеск молнии, затем сразу же последовал раскат грома, еще оглушительнее, чем первый. От этого удара в окнах задрожали стекла и даже, как показалось лорду Хейвуду, содрогнулся весь дом.
А затем он услышал, как открылась дверь в его комнату, и повернулся, пытаясь разглядеть в полной темноте своего незваного гостя. Там, в дверном проеме, отделяющем его спальню от бывшей спальни его матери, стоял кто-то в белом.
— Лалита! — воскликнул он.
В этот момент еще одна молния прорезала воздух, освещая испуганное лицо девушки в ореоле светлых волос. Удар грома, последовавший за молнией, был настолько сильным, что почти оглушил их.
В следующую секунду лорд Хейвуд почувствовал, как Лалита, дрожа всем телом, прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди.
Изумленный, он обнял ее обеими руками. Прижимаясь к нему всем телом, девушка упала возле него на кровать.
Он чувствовал, как она дрожит, и ощущал жар ее тела сквозь тонкую ткань ночной рубашки.
— Все хорошо, — успокаивающе произнес он.
— Я… боюсь…. она… ударит прямо в дом! — услышал он ее бессвязный шепот.
Сразу за ее словами вновь сверкнула ослепительная молния, осветив всю комнату, и сразу раздался удар грома, от которого задрожали стены.
Лорд Хейвуд непроизвольно сжал руки и притянул девушку ближе к себе. В ту же секунду, подобно вспышке молнии, его пронзила мысль, что он бесконечно любит ее.
Но почти одновременно с этим он вдруг осознал, что любовь уже давно жила в его сердце, только он не хотел признаваться себе в этом. Понял лорд Хейвуд и другое — что он любит так, как никогда и никого прежде не любил.
— Неужели вы не боитесь грозы? — спросила Лалита дрожащим голосом.
От страха все ее тело била мелкая дрожь.
Задавая вопрос, Лалита подняла голову, и в свете молнии лорд Хейвуд увидел ее широко открытые, испуганные глаза, обращенные к нему, белое как мел лицо и полуоткрытые дрожащие губы.
Он видел ее всего долю секунды, но прелестный облик девушки ярко запечатлелся в его памяти.
Не в силах совладать со своими чувствами, он придвинулся к ней ближе и приник губами к ее губам.
В первое мгновение Лалита не могла поверить в то, что случилось. Но внезапно ее ужас перед грозой исчез.
Его горячие губы, его сильные, жаркие объятия вытеснили из ее сознания все, что волновало ее еще минуту назад. Она уже не замечала бури за окном. Она вообще ничего не замечала. Сейчас для нее не существовало ничего, кроме самого дорогого для нее на земле человека и того вихря чувств, который он вызвал в ней своей лаской.
Отвечая на его поцелуй, она поняла, что именно этого ждала уже давно, не понимая этого и не решаясь признаться себе.
Лалита мгновенно забыла, что еще несколько часов назад чувствовала себя такой несчастной из-за того, что он рассердился на нее. Волна бесконечной радости и счастья захлестнула девушку. Она почувствовала такой восторг, такой всплеск чувств, который, как ей всегда казалось, мог существовать только в ее мечтах.
Его губы, сначала такие горячие и властные, овладели ее губами с жаром и страстью. Но через какое-то время, почувствовав ту невидимую, но прочную связь, которая возникла между ними, он стал целовать ее с удивительной нежностью.
Это показалось девушке настоящим чудом. На какой-то миг она подумала, что грезит наяву, что это не может быть правдой, что так не бывает…
Но еще через мгновение она все же поняла, что это не сон и не мечты, что лорд Хейвуд из плоти и крови здесь, рядом с ней, что его сильные руки обнимают ее, словно пытаясь защитить от всех бед и несчастий в мире, что его губы все еще держат ее в сладостном плену..«.
Несколькими минутами позже он поднял голову и, когда она чуть слышно застонала, испугавшись, что он сейчас уйдет от нее, прошептал каким-то незнакомым голосом:
— Боже мой, девочка, что ты делаешь со мной?
А затем начал целовать ее снова.
Его поцелуи были требовательны, словно он хотел подчинить ее себе, и в то же время, казалось, он умоляет ее о чем-то, так что ей самой хотелось отдать ему все, что он желал.
» Я принадлежу ему! Я всегда ему буду принадлежать!«— с восторгом подумала Лалита.
Впрочем, ни о чем другом она и не могла сейчас думать. Своими поцелуями лорд Хейвуд пробудил в ней такие удивительные чувства и незнакомые ей прежде сладостные ощущения, о существовании которых она даже не подозревала или не думала, что способна на них.
Ей казалось, что каждый нерв в ее теле трепетал от возбуждения и восторга. Она чувствовала, что растворяется в нем, становится его частью, словно они больше не были двумя разными людьми, а превратились в одно целое.
Он продолжал целовать ее, и никто из них не заметил, что гроза постепенно ушла и теперь лишь неяркие вспышки молнии да затихающие вдали раскаты грома напоминали о ней. Но она сделала свое благодатное дело.
За окном начался ливень, который принес долгожданную свежесть и прохладу, очищая воздух и изгоняя прочь удушливую жару.
Его поцелуи дарили ей блаженство, и в эти мгновения Лалита чувствовала, что летит в пространстве, оставив где-то далеко внизу бренную землю…
Должно быть, прошло довольно много времени, прежде чем лорд Хейвуд оторвался от ее губ и произнес незнакомым ей, нетвердым голосом:
— Моя милая, сокровище мое, этого не должно было произойти, это дурно.
— Но как это может быть дурно? — спросила Лалита, прерывисто вздохнув. — Ведь это… чудесно, и я… люблю тебя!
— И я! Видит бог, как я люблю тебя! — ответил лорд Хейвуд. — Но у меня ничего нет, что я мог бы дать тебе!
— У тебя есть все… все, о чем я только могла мечтать… или хотела… или представляла себе, что когда-нибудь найду…
Ему показалось, что Лалита с трудом подавляет рыдания. После паузы она добавила:
— Я никогда не представляла себе, что… любовь может быть так восхитительна!
— Так же, как и я, — ответил лорд Хейвуд, нежно глядя ей в глаза. — И я никогда не любил никого так, как люблю тебя.
— Это правда? — прошептала она.
— Мне очень хочется убедить тебя, что это правда. Но, сокровище мое, мы должны быть благоразумны.
— Зачем? — удивилась она.
У нее было предчувствие, что он сейчас скажет то, чего она совсем не хотела услышать. Не давая ему ответить, Лалита подняла руку и нежно дотронулась до его лица, едва различимого во мраке комнаты.
— Ты правда меня любишь? — спросила она.
— Я люблю тебя, но у меня есть здравый смысл и, возможно, чувство порядочности. Что я могу предложить тебе? Ты ведь знаешь, в каком состоянии мои дела.
— Но в тебе одном — вся моя жизнь…все, что бы я хотела получить в этой жизни и о чем когда-либо мечтала, — прошептала Лалита.
— Ах, моя любимая, как я могу быть уверен в этом? — спросил он.
Лорд Хейвуд позволил ей откинуться на подушки, а сам, склонившись над ней, вновь стал покрывать поцелуями ее губы, глаза, шею, снова губы… Его поцелуи были нежными, но настойчивыми… и страстными.
По ее учащенному дыханию, по тому, как она сжала пальцы у него на плечах, он понял, что возбудил в ней чувства, которые очень сильно отличались от того, что она когда-либо ранее испытывала. И это несколько отрезвило его.
Внезапно он оторвался от ее губ и откинулся навзничь на подушки, тяжело дыша. Пытаясь справиться с собой, он старался не глядеть на девушку, на ее прелестное лицо, на манящие своей нежностью губы, на ее трепещущую, соблазнительную грудь, отчетливо вырисовывающуюся сквозь полупрозрачную ткань ночной рубашки. Судорожно сглотнув, он отвернулся и уставился в окно.
Дождь прекратился, тучи рассеялись. Высоко в вышине сверкали звезды на черном бархате неба.
— Это не должно было случиться! — повторил лорд Хейвуд. — Но, сокровище мое, как бы это ни было дурно, я ничего не мог с собой сделать!
— Ты хочешь сказать, что это дурно… для тебя… меня любить? — спросила тихо Лалита. — Но я не верю, что в этом чувстве… таком совершенном…. таком божественном, может быть что-то дурное!
Он не ответил, и она продолжила:
— Сегодня, когда ты помогал мне убираться в часовне, я поняла, что ты благородный, великодушный и что ни один другой мужчина на свете не может быть таким… замечательным! Но даже тогда я еще не понимала, что то, что я чувствую к тебе… это и есть любовь.
Она подняла руку и коснулась его лица.
— В любви не может быть… ничего дурного… я уверена в этом.
— Дело не в самой любви, — отвечал лорд Хейвуд, и Лалита почувствовала, что слова даются ему с трудом. — Все дело в том, что я не могу просить тебя стать моей женой, зная, какие лишения и нужду тебе придется терпеть вместе со мной.
— А ты… хочешь, чтобы я… стала твоей женой? — еле слышно спросила Лалита, чувствуя, как от волнения у нее кружится голова.
— Конечно, я хочу этого! — ответил он пылко. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты принадлежала мне, стала моей единственной любовью на всю оставшуюся жизнь.
Он улыбнулся, затем добавил:
— Такое со мной случается впервые в жизни, чтобы я просил кого-то выйти за меня замуж или даже просто желал назвать кого-нибудь моей женой. Но я знаю только одно, любовь моя: даже не подозревая об этом, я всегда ждал тебя. Именно тебя.
— Я рада, я так рада! — воскликнула Лалита. — Только представь, что, если бы мы встретились, когда ты был бы уже женат! Это было бы ужасно!
Когда она говорила, то думала о леди Ирен, и, догадавшись об этом, лорд Хейвуд резко сказал:
— Забудь о ней! Ей не удастся испортить нам жизнь, и я ни за что не позволю ей причинить тебе вред!
— Мне ничего не угрожает, — сказала Лалита, — пока ты… не захочешь бросить меня или… не отошлешь домой.
Последние слова она произнесла таким тоном, что лорд Хейвуд понял: она боится, что он действительно может это сделать.
— И это как раз именно то, что я обязан был бы сделать, — сказал он, но не слишком уверенным тоном.
— Ничто… никакие силы в мире меня не заставят оставить тебя… теперь! — заявила Лалита. — Все, что я хочу, это остаться с тобой в аббатстве… и жить долго и счастливо… как говорится в сказках.
— Ты мое сокровище, — прошептал он. Он вновь повернулся к ней. При ярком свете луны лорд Хейвуд мог рассмотреть ее нежное лицо, пышные волосы, разметавшиеся на подушке, сияющие глаза, внимательно изучающие его лицо.
— Ты так прекрасна! — сказал он. — Если ты приедешь в Лондон, то сразу же обнаружишь, что стоит тебе только захотеть, и любой мужчина окажется у твоих ног. И ты тогда выберешь себе в мужья того, кто сможет одеть тебя в шелка и бархат, усыпать драгоценностями, дать тебе титул и жизнь спокойную и роскошную, которой только и достойна твоя красота.
— Но никто из них не сможет дать мне такой великолепный дом, как этот, — отвечала Лалита. — И никакой другой мужчина на свете, кроме тебя, не сможет подарить мне эти сияющие звезды, которые смотрят сейчас на нас с небес, и солнце своей любви, что будет согревать мне сердце… изо дня в день в течение всей нашей жизни… Нашей совместной жизни…
Ее слова звучали в его ушах самой восхитительной музыкой на свете. И когда, справившись со своим волнением, лорд Хейвуд заговорил, она поняла, что он глубоко тронут ее словами.
— Что я должен сделать, чтобы быть достойным твоей любви?
С этими словами он легко провел согнутыми пальцами по ее тонким, чуть вразлет, бровям, затем вниз, вдоль линии носа. Теми же ласкающими движениями, едва касаясь кожи, он медленно очертил линию ее губ, сначала верхней, потом нижней. Лорд Хейвуд почувствовал, как его легкие прикосновения снова заставили ее дрожать от наслаждения, как тогда, когда он целовал ее в шею.
— Я люблю тебя! — прошептала она. — И когда ты так делаешь, мне хочется… целовать тебя… и целовать… и чувствовать, как ты обнимаешь меня… очень крепко.
— Любимая моя, это только начало. Нам предстоит изведать в любви еще очень многое…
А затем он снова ее целовал, и Лалита почувствовала, что не в силах вынести этот восторг и что еще немножко, и она просто умрет от счастья и наслаждения.
Внезапно лорд Хейвуд прервал поцелуй и резко отодвинулся на другой край кровати.
Быстрым движением он подхватил длинный шелковый халат, который лежал на одном из кресел возле кровати, надел его и, поднявшись, подошел к окну. Он стоял у открытого окна, вдыхая свежий ночной воздух, подставив разгоряченное лицо прохладному ветерку.
Глядя на погруженный в тишину, умытый дождем сад, на мерцающую в тусклом свете звезд мокрую листву, он пытался хоть на миг отвлечься от властного зова ее губ и рук. Но усилия его были тщетны. Глядя на звезды, он видел ее глаза, а ласковый влажный ветерок, касающийся его разгоряченной кожи, был так нежен, как ее губы.
Пытаясь успокоиться, он старался глубоко и ровно дышать. Неожиданно за спиной его прозвучал тихий испуганный голос, полный раскаяния:
— Я что-то…сделала не так?.. Ты сердишься на меня? Лорд Хейвуд издал странный звук, который можно было бы принять за смех, если бы он не прозвучал с таким отчаянием. Затем повернулся и снова подошел к кровати, сев на ее край лицом к девушке.
Теперь он мог хорошо рассмотреть ее и невольно подумал, что никогда еще не видел такой прелестной, похожей на сказочную фею девушки. Ему на миг показалось, что она плод его воображения, что он просто придумал ее. И вот теперь, благодаря какому-то волшебству, она внезапно превратилась в реальную, живую и в то же время немного сказочную красавицу.
Он увидел, что она взволнованно смотрит на него в ожидании его ответа.
— Такой чудесной девушки никогда еще не было в моих объятиях, — нежно сказал он. — Но, любовь моя, я мужчина, и рядом с тобой, когда ты так волнуешь меня, мне очень трудно помнить о том, что я должен вести себя как джентльмен.
— А я… правда… волную тебя? — покраснев от удовольствия, спросила девушка.
— И даже слишком сильно, для того чтобы продолжать жить так, как мы жили до сих пор, — отозвался он. — Поэтому, любимая, мы должны пожениться в ближайшее время.
Она чуть слышно ахнула, и глаза ее засветились от счастья.
— Ты… действительно хочешь жениться на мне?
— Если только ты поклянешься, что любишь меня так, что никогда не станешь сожалеть об этом или упрекать меня в том, что я воспользовался твоей неопытностью и женился на тебе помимо твоей воли.
— Если ты не женишься на мне, — сказала Лалита, — мне остается только… умереть. Потому что… тогда у меня не останется больше ничего, ради чего стоит жить.
Она крепко сжала пальцами его руку.
— Как я могу… отказаться от тебя? Как я могу отказаться от счастья, которого я до встречи с тобой никогда прежде не знала, от этого чуда — стать твоей женой… это для меня все равно что жить в раю!
— Надеюсь только, что ты всегда будешь так думать! — воскликнул растроганный лорд Хейвуд.
— Я буду очень стараться… чтобы сделать тебя… таким же счастливым, как и я сама.
— Сокровище мое, это именно то, что я и сам хотел сказать тебе, — ответил лорд Хейвуд.
Он видел, каким счастьем осветилось ее лицо, и это же счастье сейчас отражалось в сверкающих, как звезды, глазах, когда она смотрела на него.
Лорд Хейвуд почувствовал, что она тянется к нему, что ее губы зовут его к поцелуям.
Из последних усилий он держал себя в руках. Обнимая ее, он старался, чтобы его нежные объятия не переросли в бурю страсти, которая бушевала сейчас в его сердце и которая могла смести все его благие намерения.
— Послушай, любимая, — сказал он тихо, — ты должна вернуться к себе в спальню. Завтра я пошлю Картера в Лондон, чтобы взять специальное разрешение на брак, и, как только он вернется, я тут же попрошу местного священника, который знает меня еще с детства, обвенчать нас здесь, в нашей часовне.
Прежде чем лечь спать, он откинул портьеры и открыл окно пошире, но и это не помогало. За день воздух раскалился так, что было трудно дышать. Однако теперь, с наступлением темноты, казалось, стало еще хуже. Душный тяжелый воздух казался плотным, почти осязаемым. Все застыло в неподвижности, как обычно бывает перед сильной грозой.
Однако мысли лорда Хейвуда сейчас были полностью поглощены тем, что произошло недавно в кабинете. Этот инцидент полностью вывел его из себя. Думая о Ладите, вспоминая ее огромные испуганные глаза, с мольбой обращенные к нему, он испытывал жгучий стыд, так как понял с запоздалым раскаянием, что просто вылил на нее свое раздражение и гнев, вспыхнувшие в нем при виде леди Ирен.
Оставив Лалиту в кабинете одну, он отправился на длительную прогулку по окрестностям. Страдая от едва переносимой духоты, он все же сумел несколько успокоиться и привести в порядок свои чувства и эмоции.
Лорд Хейвуд понимал, что перед ним возникла совершенно новая проблема, еще более запутанная, чем все прежние. И хотя он и раньше беспокоился за Лалиту и чувствовал, что несет за нее ответственность, теперь лорд Хейвуд понимал, что положение, в которое она себя поставила, обязывало его что-то для нее сделать.
Весь вопрос только состоял в том, что именно он мог сделать в сложившейся ситуации.
Лорд Хейвуд был совершенно уверен, что после того, как леди Ирен возвратится в Лондон, история о том, что он скоропалительно женился неизвестно на ком, получит самую широкую огласку.
Она не принадлежала к числу тех женщин, которые предпочитают молча переживать свои страдания. Он был уверен, что леди Ирен сделает все от нее зависящее, чтобы привлечь на свою сторону всех знакомых. Изображая себя в роли невинной, оскорбленной жертвы, она непременно попытается убедить их, что лорд Хейвуд бессердечный и вероломный обманщик.
Поскольку ее многочисленные поклонники будут только рады, что он выбыл из игры, они, может, и не станут столь сурово осуждать его, но, чтобы потрафить ей, постараются опорочить его в глазах общества.
Конечно, если учитывать, что леди Ирен была слишком хорошо известна своей неразборчивостью в знакомствах, можно было бы предположить, что более разумные и серьезные люди только посмеются над ее претензиями и скажут, что ему еще очень повезло, раз он сумел вовремя сбежать от нее.
Однако сплетен нельзя было избежать, и интерес всех женщин непременно обратится на счастливую соперницу, неожиданно занявшую место леди Ирен.
«Но что я могу тут поделать?»— растерянно спрашивал себя лорд Хейвуд.
Так и не найдя решения этого вопроса, он вернулся домой в весьма скверном расположении духа.
В результате он был необыкновенно холоден с Лалитой, когда они встретились вечером за обедом.
Он видел, с какой мольбой она смотрела на него. Лорд Хейвуд понимал, что девушка готова просить его о прощении, если, как он считал, она поступила дурно.
Однако они никак не могли поговорить за обедом в присутствии Картера, который без конца приходил, чтобы подать новые блюда и унести грязную посуду. Когда же с едой было покончено, лорд Хейвуд, вместо того чтобы пойти, как они обычно делали, в кабинет, отправился прямиком на конюшню.
Обе лошади, к его удивлению, оказались не в загоне, как он ожидал, а в стойлах.
Что касалось Победителя, это было еще объяснимо, ему нужно было дать отдых, но почему Ватерлоо не гулял в загоне?
Он рассеянно похлопал коня по шее, и его мысли вновь вернулись к Лалите. Но тут к нему подошел Картер.
— Почему ты решил завести лошадей в стойла? — спросил лорд Хейвуд.
— Да сдается мне, что гроза приближается, милорд.
— Это было бы неудивительно, — заметил лорд Хейвуд, — при такой духоте.
— Сегодня после полудня где-то вдали гремел гром, милорд, — продолжал Картер. — И, как мне кажется, сюда идет настоящая буря. Если она нас накроет, то Ватерлоо может сильно занервничать.
Картер усмехнулся и добавил:
— Конь может подумать, что опять попал на боле боя, а он очень уж боится выстрелов, с тех пор как шестифунтовое ядро упало аккурат рядом с вами.
Лорд Хейвуд очень хорошо помнил этот случай. Ватерлоо тогда от страха взвился на дыбы, и только благодаря своему искусству наездника он смог удержаться в седле.
— Ты поступил правильно, что завел лошадей в стойла, — одобрил он. — Нам не нужны новые неприятности.
Говоря это, он понимал, что испуганные лошади могли поранить себя или даже погибнуть, налетев на ограждение или пытаясь перепрыгнуть слишком высокую для них изгородь загона.
Когда лорд Хейвуд вышел из конюшни, все было тихо и спокойно, и он подумал, что, возможно, Картер был излишне осторожен.
И вот теперь, лежа в кровати обнаженный до пояса и мучаясь от жары, он вспомнил слова Картера и подумал, что гроза могла бы сейчас принести желанную свежесть и прохладу, особенно если пройдет проливной дождь. Тогда сразу стало бы легче дышать.
Едва он подумал об этом, как сверкнула молния, осветившая всю комнату ярким, голубоватым светом, и сразу вслед за тем, казалось, прямо над домом раздался оглушительный удар грома.
Это было так неожиданно, что лорд Хейвуд невольно вздрогнул. Он лежал, глядя через открытое окно на черное небо, и ждал, что будет дальше.
Долго ждать ему не пришлось. Сначала — яркий блеск молнии, затем сразу же последовал раскат грома, еще оглушительнее, чем первый. От этого удара в окнах задрожали стекла и даже, как показалось лорду Хейвуду, содрогнулся весь дом.
А затем он услышал, как открылась дверь в его комнату, и повернулся, пытаясь разглядеть в полной темноте своего незваного гостя. Там, в дверном проеме, отделяющем его спальню от бывшей спальни его матери, стоял кто-то в белом.
— Лалита! — воскликнул он.
В этот момент еще одна молния прорезала воздух, освещая испуганное лицо девушки в ореоле светлых волос. Удар грома, последовавший за молнией, был настолько сильным, что почти оглушил их.
В следующую секунду лорд Хейвуд почувствовал, как Лалита, дрожа всем телом, прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди.
Изумленный, он обнял ее обеими руками. Прижимаясь к нему всем телом, девушка упала возле него на кровать.
Он чувствовал, как она дрожит, и ощущал жар ее тела сквозь тонкую ткань ночной рубашки.
— Все хорошо, — успокаивающе произнес он.
— Я… боюсь…. она… ударит прямо в дом! — услышал он ее бессвязный шепот.
Сразу за ее словами вновь сверкнула ослепительная молния, осветив всю комнату, и сразу раздался удар грома, от которого задрожали стены.
Лорд Хейвуд непроизвольно сжал руки и притянул девушку ближе к себе. В ту же секунду, подобно вспышке молнии, его пронзила мысль, что он бесконечно любит ее.
Но почти одновременно с этим он вдруг осознал, что любовь уже давно жила в его сердце, только он не хотел признаваться себе в этом. Понял лорд Хейвуд и другое — что он любит так, как никогда и никого прежде не любил.
— Неужели вы не боитесь грозы? — спросила Лалита дрожащим голосом.
От страха все ее тело била мелкая дрожь.
Задавая вопрос, Лалита подняла голову, и в свете молнии лорд Хейвуд увидел ее широко открытые, испуганные глаза, обращенные к нему, белое как мел лицо и полуоткрытые дрожащие губы.
Он видел ее всего долю секунды, но прелестный облик девушки ярко запечатлелся в его памяти.
Не в силах совладать со своими чувствами, он придвинулся к ней ближе и приник губами к ее губам.
В первое мгновение Лалита не могла поверить в то, что случилось. Но внезапно ее ужас перед грозой исчез.
Его горячие губы, его сильные, жаркие объятия вытеснили из ее сознания все, что волновало ее еще минуту назад. Она уже не замечала бури за окном. Она вообще ничего не замечала. Сейчас для нее не существовало ничего, кроме самого дорогого для нее на земле человека и того вихря чувств, который он вызвал в ней своей лаской.
Отвечая на его поцелуй, она поняла, что именно этого ждала уже давно, не понимая этого и не решаясь признаться себе.
Лалита мгновенно забыла, что еще несколько часов назад чувствовала себя такой несчастной из-за того, что он рассердился на нее. Волна бесконечной радости и счастья захлестнула девушку. Она почувствовала такой восторг, такой всплеск чувств, который, как ей всегда казалось, мог существовать только в ее мечтах.
Его губы, сначала такие горячие и властные, овладели ее губами с жаром и страстью. Но через какое-то время, почувствовав ту невидимую, но прочную связь, которая возникла между ними, он стал целовать ее с удивительной нежностью.
Это показалось девушке настоящим чудом. На какой-то миг она подумала, что грезит наяву, что это не может быть правдой, что так не бывает…
Но еще через мгновение она все же поняла, что это не сон и не мечты, что лорд Хейвуд из плоти и крови здесь, рядом с ней, что его сильные руки обнимают ее, словно пытаясь защитить от всех бед и несчастий в мире, что его губы все еще держат ее в сладостном плену..«.
Несколькими минутами позже он поднял голову и, когда она чуть слышно застонала, испугавшись, что он сейчас уйдет от нее, прошептал каким-то незнакомым голосом:
— Боже мой, девочка, что ты делаешь со мной?
А затем начал целовать ее снова.
Его поцелуи были требовательны, словно он хотел подчинить ее себе, и в то же время, казалось, он умоляет ее о чем-то, так что ей самой хотелось отдать ему все, что он желал.
» Я принадлежу ему! Я всегда ему буду принадлежать!«— с восторгом подумала Лалита.
Впрочем, ни о чем другом она и не могла сейчас думать. Своими поцелуями лорд Хейвуд пробудил в ней такие удивительные чувства и незнакомые ей прежде сладостные ощущения, о существовании которых она даже не подозревала или не думала, что способна на них.
Ей казалось, что каждый нерв в ее теле трепетал от возбуждения и восторга. Она чувствовала, что растворяется в нем, становится его частью, словно они больше не были двумя разными людьми, а превратились в одно целое.
Он продолжал целовать ее, и никто из них не заметил, что гроза постепенно ушла и теперь лишь неяркие вспышки молнии да затихающие вдали раскаты грома напоминали о ней. Но она сделала свое благодатное дело.
За окном начался ливень, который принес долгожданную свежесть и прохладу, очищая воздух и изгоняя прочь удушливую жару.
Его поцелуи дарили ей блаженство, и в эти мгновения Лалита чувствовала, что летит в пространстве, оставив где-то далеко внизу бренную землю…
Должно быть, прошло довольно много времени, прежде чем лорд Хейвуд оторвался от ее губ и произнес незнакомым ей, нетвердым голосом:
— Моя милая, сокровище мое, этого не должно было произойти, это дурно.
— Но как это может быть дурно? — спросила Лалита, прерывисто вздохнув. — Ведь это… чудесно, и я… люблю тебя!
— И я! Видит бог, как я люблю тебя! — ответил лорд Хейвуд. — Но у меня ничего нет, что я мог бы дать тебе!
— У тебя есть все… все, о чем я только могла мечтать… или хотела… или представляла себе, что когда-нибудь найду…
Ему показалось, что Лалита с трудом подавляет рыдания. После паузы она добавила:
— Я никогда не представляла себе, что… любовь может быть так восхитительна!
— Так же, как и я, — ответил лорд Хейвуд, нежно глядя ей в глаза. — И я никогда не любил никого так, как люблю тебя.
— Это правда? — прошептала она.
— Мне очень хочется убедить тебя, что это правда. Но, сокровище мое, мы должны быть благоразумны.
— Зачем? — удивилась она.
У нее было предчувствие, что он сейчас скажет то, чего она совсем не хотела услышать. Не давая ему ответить, Лалита подняла руку и нежно дотронулась до его лица, едва различимого во мраке комнаты.
— Ты правда меня любишь? — спросила она.
— Я люблю тебя, но у меня есть здравый смысл и, возможно, чувство порядочности. Что я могу предложить тебе? Ты ведь знаешь, в каком состоянии мои дела.
— Но в тебе одном — вся моя жизнь…все, что бы я хотела получить в этой жизни и о чем когда-либо мечтала, — прошептала Лалита.
— Ах, моя любимая, как я могу быть уверен в этом? — спросил он.
Лорд Хейвуд позволил ей откинуться на подушки, а сам, склонившись над ней, вновь стал покрывать поцелуями ее губы, глаза, шею, снова губы… Его поцелуи были нежными, но настойчивыми… и страстными.
По ее учащенному дыханию, по тому, как она сжала пальцы у него на плечах, он понял, что возбудил в ней чувства, которые очень сильно отличались от того, что она когда-либо ранее испытывала. И это несколько отрезвило его.
Внезапно он оторвался от ее губ и откинулся навзничь на подушки, тяжело дыша. Пытаясь справиться с собой, он старался не глядеть на девушку, на ее прелестное лицо, на манящие своей нежностью губы, на ее трепещущую, соблазнительную грудь, отчетливо вырисовывающуюся сквозь полупрозрачную ткань ночной рубашки. Судорожно сглотнув, он отвернулся и уставился в окно.
Дождь прекратился, тучи рассеялись. Высоко в вышине сверкали звезды на черном бархате неба.
— Это не должно было случиться! — повторил лорд Хейвуд. — Но, сокровище мое, как бы это ни было дурно, я ничего не мог с собой сделать!
— Ты хочешь сказать, что это дурно… для тебя… меня любить? — спросила тихо Лалита. — Но я не верю, что в этом чувстве… таком совершенном…. таком божественном, может быть что-то дурное!
Он не ответил, и она продолжила:
— Сегодня, когда ты помогал мне убираться в часовне, я поняла, что ты благородный, великодушный и что ни один другой мужчина на свете не может быть таким… замечательным! Но даже тогда я еще не понимала, что то, что я чувствую к тебе… это и есть любовь.
Она подняла руку и коснулась его лица.
— В любви не может быть… ничего дурного… я уверена в этом.
— Дело не в самой любви, — отвечал лорд Хейвуд, и Лалита почувствовала, что слова даются ему с трудом. — Все дело в том, что я не могу просить тебя стать моей женой, зная, какие лишения и нужду тебе придется терпеть вместе со мной.
— А ты… хочешь, чтобы я… стала твоей женой? — еле слышно спросила Лалита, чувствуя, как от волнения у нее кружится голова.
— Конечно, я хочу этого! — ответил он пылко. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты принадлежала мне, стала моей единственной любовью на всю оставшуюся жизнь.
Он улыбнулся, затем добавил:
— Такое со мной случается впервые в жизни, чтобы я просил кого-то выйти за меня замуж или даже просто желал назвать кого-нибудь моей женой. Но я знаю только одно, любовь моя: даже не подозревая об этом, я всегда ждал тебя. Именно тебя.
— Я рада, я так рада! — воскликнула Лалита. — Только представь, что, если бы мы встретились, когда ты был бы уже женат! Это было бы ужасно!
Когда она говорила, то думала о леди Ирен, и, догадавшись об этом, лорд Хейвуд резко сказал:
— Забудь о ней! Ей не удастся испортить нам жизнь, и я ни за что не позволю ей причинить тебе вред!
— Мне ничего не угрожает, — сказала Лалита, — пока ты… не захочешь бросить меня или… не отошлешь домой.
Последние слова она произнесла таким тоном, что лорд Хейвуд понял: она боится, что он действительно может это сделать.
— И это как раз именно то, что я обязан был бы сделать, — сказал он, но не слишком уверенным тоном.
— Ничто… никакие силы в мире меня не заставят оставить тебя… теперь! — заявила Лалита. — Все, что я хочу, это остаться с тобой в аббатстве… и жить долго и счастливо… как говорится в сказках.
— Ты мое сокровище, — прошептал он. Он вновь повернулся к ней. При ярком свете луны лорд Хейвуд мог рассмотреть ее нежное лицо, пышные волосы, разметавшиеся на подушке, сияющие глаза, внимательно изучающие его лицо.
— Ты так прекрасна! — сказал он. — Если ты приедешь в Лондон, то сразу же обнаружишь, что стоит тебе только захотеть, и любой мужчина окажется у твоих ног. И ты тогда выберешь себе в мужья того, кто сможет одеть тебя в шелка и бархат, усыпать драгоценностями, дать тебе титул и жизнь спокойную и роскошную, которой только и достойна твоя красота.
— Но никто из них не сможет дать мне такой великолепный дом, как этот, — отвечала Лалита. — И никакой другой мужчина на свете, кроме тебя, не сможет подарить мне эти сияющие звезды, которые смотрят сейчас на нас с небес, и солнце своей любви, что будет согревать мне сердце… изо дня в день в течение всей нашей жизни… Нашей совместной жизни…
Ее слова звучали в его ушах самой восхитительной музыкой на свете. И когда, справившись со своим волнением, лорд Хейвуд заговорил, она поняла, что он глубоко тронут ее словами.
— Что я должен сделать, чтобы быть достойным твоей любви?
С этими словами он легко провел согнутыми пальцами по ее тонким, чуть вразлет, бровям, затем вниз, вдоль линии носа. Теми же ласкающими движениями, едва касаясь кожи, он медленно очертил линию ее губ, сначала верхней, потом нижней. Лорд Хейвуд почувствовал, как его легкие прикосновения снова заставили ее дрожать от наслаждения, как тогда, когда он целовал ее в шею.
— Я люблю тебя! — прошептала она. — И когда ты так делаешь, мне хочется… целовать тебя… и целовать… и чувствовать, как ты обнимаешь меня… очень крепко.
— Любимая моя, это только начало. Нам предстоит изведать в любви еще очень многое…
А затем он снова ее целовал, и Лалита почувствовала, что не в силах вынести этот восторг и что еще немножко, и она просто умрет от счастья и наслаждения.
Внезапно лорд Хейвуд прервал поцелуй и резко отодвинулся на другой край кровати.
Быстрым движением он подхватил длинный шелковый халат, который лежал на одном из кресел возле кровати, надел его и, поднявшись, подошел к окну. Он стоял у открытого окна, вдыхая свежий ночной воздух, подставив разгоряченное лицо прохладному ветерку.
Глядя на погруженный в тишину, умытый дождем сад, на мерцающую в тусклом свете звезд мокрую листву, он пытался хоть на миг отвлечься от властного зова ее губ и рук. Но усилия его были тщетны. Глядя на звезды, он видел ее глаза, а ласковый влажный ветерок, касающийся его разгоряченной кожи, был так нежен, как ее губы.
Пытаясь успокоиться, он старался глубоко и ровно дышать. Неожиданно за спиной его прозвучал тихий испуганный голос, полный раскаяния:
— Я что-то…сделала не так?.. Ты сердишься на меня? Лорд Хейвуд издал странный звук, который можно было бы принять за смех, если бы он не прозвучал с таким отчаянием. Затем повернулся и снова подошел к кровати, сев на ее край лицом к девушке.
Теперь он мог хорошо рассмотреть ее и невольно подумал, что никогда еще не видел такой прелестной, похожей на сказочную фею девушки. Ему на миг показалось, что она плод его воображения, что он просто придумал ее. И вот теперь, благодаря какому-то волшебству, она внезапно превратилась в реальную, живую и в то же время немного сказочную красавицу.
Он увидел, что она взволнованно смотрит на него в ожидании его ответа.
— Такой чудесной девушки никогда еще не было в моих объятиях, — нежно сказал он. — Но, любовь моя, я мужчина, и рядом с тобой, когда ты так волнуешь меня, мне очень трудно помнить о том, что я должен вести себя как джентльмен.
— А я… правда… волную тебя? — покраснев от удовольствия, спросила девушка.
— И даже слишком сильно, для того чтобы продолжать жить так, как мы жили до сих пор, — отозвался он. — Поэтому, любимая, мы должны пожениться в ближайшее время.
Она чуть слышно ахнула, и глаза ее засветились от счастья.
— Ты… действительно хочешь жениться на мне?
— Если только ты поклянешься, что любишь меня так, что никогда не станешь сожалеть об этом или упрекать меня в том, что я воспользовался твоей неопытностью и женился на тебе помимо твоей воли.
— Если ты не женишься на мне, — сказала Лалита, — мне остается только… умереть. Потому что… тогда у меня не останется больше ничего, ради чего стоит жить.
Она крепко сжала пальцами его руку.
— Как я могу… отказаться от тебя? Как я могу отказаться от счастья, которого я до встречи с тобой никогда прежде не знала, от этого чуда — стать твоей женой… это для меня все равно что жить в раю!
— Надеюсь только, что ты всегда будешь так думать! — воскликнул растроганный лорд Хейвуд.
— Я буду очень стараться… чтобы сделать тебя… таким же счастливым, как и я сама.
— Сокровище мое, это именно то, что я и сам хотел сказать тебе, — ответил лорд Хейвуд.
Он видел, каким счастьем осветилось ее лицо, и это же счастье сейчас отражалось в сверкающих, как звезды, глазах, когда она смотрела на него.
Лорд Хейвуд почувствовал, что она тянется к нему, что ее губы зовут его к поцелуям.
Из последних усилий он держал себя в руках. Обнимая ее, он старался, чтобы его нежные объятия не переросли в бурю страсти, которая бушевала сейчас в его сердце и которая могла смести все его благие намерения.
— Послушай, любимая, — сказал он тихо, — ты должна вернуться к себе в спальню. Завтра я пошлю Картера в Лондон, чтобы взять специальное разрешение на брак, и, как только он вернется, я тут же попрошу местного священника, который знает меня еще с детства, обвенчать нас здесь, в нашей часовне.