Страница:
— Я не намерена встречаться с вами, мистер Хэнсон, когда бы то ни было. — Говоря это, Алинда смотрела наглецу прямо в лицо. Ее тон был категоричен, но он лишь улыбнулся.
— Строишь из себя недотрогу? Что ж, игра от этого становится только интереснее!
— Ни в какие игры я не играю. Если вы и впредь будете навязывать мне свое общество, мистер Хэнсон, я немедленно обращусь к ее милости и скажу, что вы мешаете мне делать мою работу!
Алинда думала, что такая угроза напугает его. Но Хэнсон, откинув назад голову, расхохотался, пробудив эхо в огромном помещении.
— Больно ты расхрабрилась, детка. Мы оба знаем, что ничего подобного ты не сделаешь.
— Я так именно и поступлю, если вы не оставите меня в покое! — воскликнула возмущенная Алинда.
— И тотчас очутишься за порогом! Он опять рассмеялся.
— Сначала подумай хорошенько, малышка. Как ты думаешь, кто из нас двоих нужнее миледи?
Тут он был прав. Алинда, сжав губы, вновь занялась вышиванием.
— Итак, после небольшой пикировки, — сказал Феликс Хэнсон, — вернемся к предмету нашего разговора. Теперь потолкуем, как разумные люди.
— Нам не о чем говорить.
— Может, ты и права. Поцелуй выразит мои чувства гораздо лучше любых слов.
Алинда, сидя на корточках, потянула на себя край расшитого занавеса, как бы отгораживаясь от наглого ухажера.
— Послушайте, мистер Хэнсон, — сказала она. — Я здесь потому, что нуждаюсь в деньгах. Моя мать хворает, и, только выполнив эту работу, я смогу обеспечить ее хорошей едой и лекарствами. Я не буду рисковать здоровьем матери, принимая ухаживания — ваши или любого другого мужчины. Пожалуйста, оставьте меня!
Мистер Хэнсон забавлялся от души.
— Великолепно! Акт второй. Действующие лица — непорочная девица и развратный негодяй, у которого в руках закладная на ее скромный домик. Дорогая моя, по тебе плачет сцена!
— То, что я сказала, — правда, мистер Хэнсон. Я не играю с вами. Я вполне серьезна.
— Я верю каждому твоему слову, но для меня важно лишь то, что ты прелестна, и я не намерен отступать.
Он навис над нею, и Алинда с опаской поглядела на него. Она не знала, как остановить его.
— Иди ко мне, сладость моя, — произнес Хэнсон голосом, казавшимся большинству женщин завораживающим. — Мы приближаемся к финалу второго акта.
Он протянул руки, чтобы поднять ее с пола. Девушка отпрянула и схватила свои ножницы с длинными острыми концами.
Правая рука Феликса Хэнсона уже тянулась обнять ее, когда она в отчаянии воткнула в его кисть ножницы.
Он вскрикнул от боли, отшатнулся и прижал руку ко рту.
— Ах ты, подлая сучка! Еще кусаешься! Хэнсон гневно взглянул на Алинду, а затем, заметив страх в ее глазах, окинул взором маленькую, беспомощно сжавшуюся на полу у его ног девушку и решил проявить великодушие:
— Ты нарвешься на неприятности, если впредь будешь вести себя подобным образом. Предположим, я скажу миледи, что ты опасна и тебе не место в этом доме.
— Тогда вам придется объяснить, почему вы оказались в такой близости от меня, что я смогла вас ранить, — отпарировала Алинда.
— У тебя на все есть ответ, но учти, что легко я не сдамся. Я, кажется, говорил тебе, что меня привлекают женщины, обладающие силой духа. — Он сделал паузу. — Забавно будет сломить твое сопротивление, Алинда, и заставить тебя влюбиться без памяти.
— Я никогда вас не полюблю! Никогда! — резко возразила Алинда. — А то, что вы мне предлагаете, вовсе не любовь.
— Как ты можешь знать, что это такое, если ни разу не пробовала? Спорю на что угодно, хоть на мою репутацию, что ты никогда не занималась любовью с мужчиной. И я не удивлюсь, если ты даже ни с кем не целовалась.
Алинда смущенно покраснела.
— Ага, вижу, что я не ошибся, — самодовольно усмехнулся Феликс Хэнсон. — Могу тебя заверить, что никто лучше меня не обучит тебя этим премудростям. Ты получишь удовольствие, которого, без сомнения, ждешь.
— Я жду только, когда меня оставят одну, — отрезала Алинда.
Феликс Хэнсон вновь приложил ко рту ранку, из которой все еще сочилась кровь.
— Ты меня заинтриговала, крошка. И бросила мне вызов. А я не привык отступать.
— Я лишь прошу вас уйти, — произнесла Алинда, едва сдерживаясь.
— Вот уж чего я не собираюсь делать, так это уходить отсюда. Я намерен добиться своего. Посмотрим, кто кого одолеет!
В этот момент дверь отворилась, и прозвучал вопрос, резкий, как удар хлыста.
— Феликс, что ты здесь делаешь?
В комнату вошла вдовствующая графиня.
Глава 5
— Строишь из себя недотрогу? Что ж, игра от этого становится только интереснее!
— Ни в какие игры я не играю. Если вы и впредь будете навязывать мне свое общество, мистер Хэнсон, я немедленно обращусь к ее милости и скажу, что вы мешаете мне делать мою работу!
Алинда думала, что такая угроза напугает его. Но Хэнсон, откинув назад голову, расхохотался, пробудив эхо в огромном помещении.
— Больно ты расхрабрилась, детка. Мы оба знаем, что ничего подобного ты не сделаешь.
— Я так именно и поступлю, если вы не оставите меня в покое! — воскликнула возмущенная Алинда.
— И тотчас очутишься за порогом! Он опять рассмеялся.
— Сначала подумай хорошенько, малышка. Как ты думаешь, кто из нас двоих нужнее миледи?
Тут он был прав. Алинда, сжав губы, вновь занялась вышиванием.
— Итак, после небольшой пикировки, — сказал Феликс Хэнсон, — вернемся к предмету нашего разговора. Теперь потолкуем, как разумные люди.
— Нам не о чем говорить.
— Может, ты и права. Поцелуй выразит мои чувства гораздо лучше любых слов.
Алинда, сидя на корточках, потянула на себя край расшитого занавеса, как бы отгораживаясь от наглого ухажера.
— Послушайте, мистер Хэнсон, — сказала она. — Я здесь потому, что нуждаюсь в деньгах. Моя мать хворает, и, только выполнив эту работу, я смогу обеспечить ее хорошей едой и лекарствами. Я не буду рисковать здоровьем матери, принимая ухаживания — ваши или любого другого мужчины. Пожалуйста, оставьте меня!
Мистер Хэнсон забавлялся от души.
— Великолепно! Акт второй. Действующие лица — непорочная девица и развратный негодяй, у которого в руках закладная на ее скромный домик. Дорогая моя, по тебе плачет сцена!
— То, что я сказала, — правда, мистер Хэнсон. Я не играю с вами. Я вполне серьезна.
— Я верю каждому твоему слову, но для меня важно лишь то, что ты прелестна, и я не намерен отступать.
Он навис над нею, и Алинда с опаской поглядела на него. Она не знала, как остановить его.
— Иди ко мне, сладость моя, — произнес Хэнсон голосом, казавшимся большинству женщин завораживающим. — Мы приближаемся к финалу второго акта.
Он протянул руки, чтобы поднять ее с пола. Девушка отпрянула и схватила свои ножницы с длинными острыми концами.
Правая рука Феликса Хэнсона уже тянулась обнять ее, когда она в отчаянии воткнула в его кисть ножницы.
Он вскрикнул от боли, отшатнулся и прижал руку ко рту.
— Ах ты, подлая сучка! Еще кусаешься! Хэнсон гневно взглянул на Алинду, а затем, заметив страх в ее глазах, окинул взором маленькую, беспомощно сжавшуюся на полу у его ног девушку и решил проявить великодушие:
— Ты нарвешься на неприятности, если впредь будешь вести себя подобным образом. Предположим, я скажу миледи, что ты опасна и тебе не место в этом доме.
— Тогда вам придется объяснить, почему вы оказались в такой близости от меня, что я смогла вас ранить, — отпарировала Алинда.
— У тебя на все есть ответ, но учти, что легко я не сдамся. Я, кажется, говорил тебе, что меня привлекают женщины, обладающие силой духа. — Он сделал паузу. — Забавно будет сломить твое сопротивление, Алинда, и заставить тебя влюбиться без памяти.
— Я никогда вас не полюблю! Никогда! — резко возразила Алинда. — А то, что вы мне предлагаете, вовсе не любовь.
— Как ты можешь знать, что это такое, если ни разу не пробовала? Спорю на что угодно, хоть на мою репутацию, что ты никогда не занималась любовью с мужчиной. И я не удивлюсь, если ты даже ни с кем не целовалась.
Алинда смущенно покраснела.
— Ага, вижу, что я не ошибся, — самодовольно усмехнулся Феликс Хэнсон. — Могу тебя заверить, что никто лучше меня не обучит тебя этим премудростям. Ты получишь удовольствие, которого, без сомнения, ждешь.
— Я жду только, когда меня оставят одну, — отрезала Алинда.
Феликс Хэнсон вновь приложил ко рту ранку, из которой все еще сочилась кровь.
— Ты меня заинтриговала, крошка. И бросила мне вызов. А я не привык отступать.
— Я лишь прошу вас уйти, — произнесла Алинда, едва сдерживаясь.
— Вот уж чего я не собираюсь делать, так это уходить отсюда. Я намерен добиться своего. Посмотрим, кто кого одолеет!
В этот момент дверь отворилась, и прозвучал вопрос, резкий, как удар хлыста.
— Феликс, что ты здесь делаешь?
В комнату вошла вдовствующая графиня.
Глава 5
После весьма многозначительной паузы Хэнсон нашел приемлемый ответ:
— Я зашел сюда поискать, чем бы мне перевязать руку. Смотри!
Он шагнул к графине, и балдахин кровати скрыл его от Алинды. Она догадывалась, что Хэнсон показывает миледи свою рану.
— Что случилось? Как тебя угораздило? — Графиня явно была раздражена.
— Найди мне что-нибудь, чтобы остановить кровь. Признаюсь, что рука болит чертовски, — сказал он.
— Ты не ответил мне…
— Потом все расскажу. — Хэнсон поспешно увел графиню в коридор.
Когда их голоса затихли вдали, Алинда вздохнула с облегчением. На какой-то момент она впала в отчаяние, убежденная, что станет участницей неминуемой бурной сцены, но Хэнсон на удивление ловко справился с ситуацией.
Теперь Алиндой владела только одна мысль: «Что мне сделать, чтобы он оставил меня в покое?» Она знала, что его присутствие в доме в любой день и час может обернуться для нее катастрофой.
— Почему ты увиливаешь от ответа? — между тем настаивала леди Кэлвидон, когда Феликс все дальше уводил ее от комнаты Мазарини. — Ты что-то от меня скрываешь?
— Я споткнулся и задел эти чертовы рыцарские латы, — ответил он. — Зачем их только расставили по всему коридору? Я наткнулся рукой на какую-то острую железку…
— И очутился в спальне герцогини, — закончила за него фразу миледи. — Миссис Кингстон попросила меня взглянуть на работу этой девицы, и я обнаружила там тебя.
Зеленые глаза вдовствующей графини излучали подозрительность.
— Какая девица? О чем ты толкуешь? — притворился удивленным Феликс Хэнсон.
— Не притворяйся идиотом, Феликс, — оборвала его миледи. — И если она сейчас там, в спальне герцогини, то я ни за что не поверю, что ты ее не заметил.
— Я не видел там никакой девицы, — твердо заявил Феликс. — Я зашел в комнату, чтобы, как уже говорил, найти какое-нибудь полотенце. Я истекал кровью и отворил первую попавшуюся дверь.
— Хотелось бы тебе верить, Феликс, — с горечью произнесла графиня.
— А какого дьявола ты не должна мне верить? — агрессивно откликнулся Хэнсон. — Бог мой! Если я не могу даже войти в какую-то комнату без того, чтобы не быть допрошенным по всем правилам судилища в Олд-Бейли, то, право, нам надо расстаться!
Он вложил в эту тираду весь свой праведный гнев.
Дойдя до комнаты, где ему теперь пришлось ночевать, Хэнсон вошел первым, предлагая графине покорно следовать за ним. Он сразу же шагнул к умывальнику, налил в тазик холодной воды из фаянсового кувшина и опустил туда руку.
— Осмелюсь предположить, что в доме найдется бинт? — не без ехидства осведомился Хэнсон.
— Разумеется, — сказала вдовствующая графиня.
Она сама решила сделать ему перевязку и отправилась за бинтом. В ее отсутствие Феликс Хэнсон, шумно вздохнув, позволил себе расслабиться.
Еще недавно он балансировал на лезвии бритвы!
Слишком хорошо он изучил Розалин, чтобы не догадываться, как она повела бы себя, застав его возле ложа герцогини беседующим — а, не дай бог, целующимся — с маленькой потаскушкой по имени Алинда Сэлвин. «Жить в этом доме все равно, что быть выставленным на всеобщее обозрение где-нибудь на ярмарочной площади», — размышлял он.
Слежка за ним была постоянной. Он не мог ни произнести и пары слов, чтобы не почувствовать, что его подслушивают, ни прогуляться по лужайке около дома без ощущения, что неусыпное око Розалин наблюдает за ним.
«Надо удирать в Лондон, а то все кончится плохо», — решил он.
Вернувшуюся в комнату с бинтами, корпией и йодом графиню Феликс встретил задумчивым взглядом, будто что-то высчитывая в уме.
— Кровь уже почти не идет, — сказал он, вытащил руку из воды и вытер ее тонким полотенцем.
— Я боюсь, что тебе будет больно, — предупредила графиня.
Она щедро пропитала клок ваты йодом из бутылочки и приложила его к ране.
— Ой! — вскричал Феликс. — Жжет, как в аду!
— Зато обезопасит от любой инфекции, — убежденно заявила графиня. — Этим латам бог знает сколько веков, а ты ведь не хочешь заполучить столбняк.
Феликс был почти уверен, что острые ножницы Алинды не кишели смертоносными бактериями, но ему приходилось безропотно принимать медицинские услуги графини, — Если тебе станет хуже, мы пошлем за доктором, — заявила она.
— Не беспокойся, все будет в порядке. Закончив перевязку, миледи сказала:
— Я все же по-прежнему не понимаю, зачем тебе понадобилось заходить в комнату герцогини. Почему ты не отыскал меня?
— Боже ты мой! — застонал Феликс. — Розалин! Что тебе так приспичило изображать инквизитора? Я не попугай, чтобы повторять одно и то же по многу раз!
— Если ты начнешь волочиться за этой девицей, как волочился за дочкой моего конюшего в Нью-Маркете, я вышвырну тебя вон! — тихо, но угрожающе произнесла вдовствующая графиня. — Я не стерплю подобного унижения вторично.
Феликс знал, что, когда Розалин Кэлвидон беседует с ним в сдержанном тоне, она гораздо более опасна, чем при вспышках ярости.
— Ты заблуждалась тогда и заблуждаешься теперь, — с достоинством возразил он. — В любом случае тебе не придется выгонять меня. Я все равно уезжаю, Розалин!
— О чем ты говоришь?
— Я покидаю Кэлвидон. Мне надо быть в Лондоне.
— Но почему? Почему? Что произошло? — добивалась она ответа. Теперь выражение ее зеленых глаз резко изменилось.
— Ты была ко мне очень щедра, и я премного тебе благодарен, — сказал Хэнсон. — Но я не могу допустить, чтобы ты оплачивала мои долги.
— Долги? Какие долги? — с недоумением уставилась на него вдовствующая графиня. — Разве я тебе в чем-то отказывала?
— Твои подарки много значат для меня. — Феликс улыбнулся. — Нет никого на свете добрее и великодушнее тебя, но, к сожалению, с моим банкиром не расплатишься поцелуями.
— Ты превысил свой кредит в банке?
— Я был в долгу как в шелку еще с Кембриджа, — чистосердечно признался Феликс, — а сейчас дошел до точки. Они настаивают, чтобы я срочно погасил задолженность банку. А кроме того, я еще кое-кому должен.
Так как вдовствующая графиня хранила молчание, Хэнсон бодро продолжил:
— Что ж! Ничего не попишешь! Все хорошее рано или поздно кончается, и теперь мне придется своим горбом зарабатывать на хлеб. С моим образованием и связями найти работу будет нетрудно.
— И это значит, что ты вынужден будешь жить в Лондоне? — спросила Розалин.
— Необязательно, — последовал беспечный ответ. — Это может быть Манчестер или Бирмингем. Любой промышленный город, где работают станки и «крутятся колеса.
— Феликс, ты не можешь покинуть меня! Этого возгласа он как раз и ждал и произнес с тщательно отрепетированной дрожью в голосе:
— Не думай, что мне этого хочется. Ты доставила мне столько радости, ты сделала меня счастливым, Розалин, и я никогда не смогу забыть, кем мы были друг для друга. Но наступило время сказать:» Прощай!«
— Нет! Феликс, нет! Я не отпущу тебя. Сколько тебе надо денег?!
От него не укрылось, что она уже дошла до крайности в своем отчаянии.
— Я не могу это сказать тебе, — гордо заявил он. — Мне стыдно, что я привел свои дела в такое состояние.
— Сколько? — настаивала Розалин Кэлвидон.
— Восемь тысяч фунтов!
Едва слышный возглас вырвался у нее, но она быстро взяла себя в руки.
— Я найду эти деньги. Обязательно найду, Феликс, поверь мне! Но это будет не так легко. Я не могу изъять их из основного капитала, так как бухгалтеры обязаны будут доложить Роджеру о снятии столь большой суммы.
— Я бы не хотел, чтобы твой сын узнал об этом, — мгновенно отреагировал Феликс.
— Он и не узнает, — заверила его графиня. — Я достану эти деньги. Думаю, что моих сбережений почти хватит, а в крайнем случае я всегда могу занять под залог моих драгоценностей.
— Да, конечно, — согласился Феликс. — Но я не позволю тебе это сделать.
Он совсем забыл про драгоценности и сейчас отругал сам себя.
Сказочная коллекция драгоценных камней, частью принадлежащих лично вдовствующей графине, а в остальном составляющих наследственное состояние семейства Кэлвидон, стоила бешеных денег. Теперь Хэнсон жалел, что не запросил десять тысяч. Заложив драгоценности, которыми владела Розалин, можно было бы получить на руки наличные, но он, к несчастью, упустил это из вида.
Феликс еще раз мысленно обозвал себя дураком и подумал, что в том случае, если он сейчас прикарманит восемь тысяч фунтов, имеет смысл повременить несколько месяцев с отъездом и вытянуть у графини кое-какие деньжата в придачу.
— Я выпишу тебе чек на мой личный счет, — говорила между тем Розалин. — Но обещай мне, дорогой Феликс, что ты не попадешься в подобную ловушку снова. Отдай мне свои долговые расписки, и я все улажу. И учти, когда долги накапливаются, требуется сразу большая сумма, чтобы их погасить, это обходится дороже.
— Тебе только стоит улыбнуться своему банкиру, и он тотчас раскошелится хоть на миллион и без всякого обеспечения, — подобострастно сказал Хэнсон. — Лично я бы так поступил на его месте.
— Ты мне льстишь, дорогой? — спросила графиня. — В последнее время ты это делаешь нечасто.
— Все потому, что я был расстроен.
— Но почему ты не обратился ко мне раньше, глупый мальчик! Деньги — слишком скучная материя, чтобы мешать нашему счастью.
— Но они никак не дают скучать тому, у кого их нет! — резонно возразил Феликс. — Все же ты должна позволить мне поискать какую-нибудь работу, Розалин.
— Я не могу обойтись без тебя, и ты это знаешь! Ты мой, и я не хочу делить тебя ни с кем.
Нотка подозрительности вновь проявилась в ее тоне, и Феликс в который раз проклял себя за то, что так по-глупому был застигнут почти на месте преступления. Хэнсон был уверен, что Розалин гуляет в саду и он освободился от нее по меньшей мере на полчаса.
Но она вернулась обратно в дом, и теперь, к сожалению, будет настороже, а он сам, как дурак, дал ей повод подозревать себя.
Началось все в Нью-Маркете, где его чуть не поймали с поличным вместе с дочкой конюшего. Она была лакомый кусочек и совсем не противилась его желаниям. Даже наоборот — сама подзадоривала его. Надо же было случиться, что Розалин Кэлвидон вздумала искать его по всем углам и углядела занятую приятным делом парочку в одном из пустующих стойл.
Феликс с трудом вновь проложил дорожку к сердцу графини, но убедился, что с той поры она стала вдвойне подозрительной, а ее наблюдательность и прозорливость вызывали в нем почти мистический страх.
Он зарекся не связываться больше с женщиной намного старше себя. По-настоящему ему нравились очень молоденькие и наивные девочки. С ними Феликс ощущал себя всемогущим властелином, но, к сожалению, у таких прелестных созданий обычно не было за душой ни гроша. А это означало, что ему приходилось возвращаться на прежние позиции и искать себе немолодую, но богатую жену.
— Пройдем в мою комнату, — сказала Розалин. — Я, не откладывая, выпишу тебе чек. Я не хочу, чтобы ты тосковал и вел себя так же странно, как в последние два дня. — Улыбнувшись, она продолжила:
— Я хорошо изучила моего дорогого мальчика и догадалась, что какая-то проблема гнетет тебя.
— Я все думал, как мне сказать тебе, что я должен уехать.
— Ты никуда от меня не уедешь! — решительно заявила миледи. — Выбрось этот вздор из головы. Разве не чудесно, что мы здесь вместе? Скажу тебе правду, Феликс, я никогда не была так счастлива.
» Подавись ты своим счастьем!«— злобно подумал Феликс.
Однако он галантно просунул забинтованную руку под локоток увядающей красавицы, и они направились в ее будуар.
Комната была полна цветов, срезанных в оранжерее и собранных в лугах поблизости, пестрых, как калейдоскоп, от буйного цветения первого летнего месяца. Воздух был пропитан не только цветочным ароматом, но и экзотическим запахом духов, которые доставлялись для миледи специально из Парижа.
Она присела за изящный французский секретер, выдвинула ящичек и достала чековую книжку. Розалин начертала фамилию Феликса на чеке, заполнила его мелким изящным почерком, подписала и с улыбкой протянула Хэнсону.
— Мой подарок тому, кого я люблю.
— Спасибо, Розалин. Не знаю, как тебя отблагодарить.
Чек скользнул во внутренний карман его сюртука.
— Не знаешь? В самом деле? — лукаво осведомилась Розалин Кэлвидон.
Ее алые от помады губы приглашающе раскрылись. Он понял, чего от него ждут.
— Конечно, знаю. Позволь показать тебе, — промолвил Феликс и сжал ее в объятиях.
Алинда стала заниматься занавесями в спальне герцогини вскоре после ухода оттуда мистера Хэнсона и миледи. Ей было понятно, что только чудо спасло ее от крупных неприятностей.
Она собрала нитки и иголки, с брезгливостью протерла ножницы, обнаружив на них следы крови, и направилась к себе.
Алинда дернула за шнур колокольчика и, когда Люси явилась, сказала:
— Спроси, пожалуйста, миссис Кингстон, нельзя ли доставить гобелен из комнаты Мазарини сюда. Я предпочла бы работать здесь.
— Конечно, — охотно откликнулась Люси.
Алинда была уверена, что Феликс Хэнсон обманул миледи, сказав, что никого не видел в спальне, и если ее милость все-таки захочет проверить, насколько он правдив, то, заглянув туда попозже, пусть убедится, что комната действительно пуста. Вряд ли вдовствующая графиня удосужится точно рассчитать время, когда и в каком месте находилась вышивальщица, а то, что она трудится у себя, подтвердит наспех выдуманную им историки развеет подозрения миледи, если они у нее появились. Всем своим существом Алинда противилась участию в обмане, но быть уволенной, когда она возлагала на это место столько надежд, для нее было равносильно катастрофе.
Кроме того, она должна была откровенно признаться, что не хочет покидать Кэлвидон-хауз, не узнав, принял ли во внимание молодой граф ее советы, данные ему прошлой ночью. Это было подобно чтению книги, которое ты вынужден прервать на самом интересном месте. Ведь почти невозможно угадать, чем закончится драма, разыгравшаяся в Кэлвидоне.
Хотя она сказала милорду, что он должен жить у себя дома, сама Алинда не представляла, чтобы такой гордый человек, как Роджер Кэлвидон, смог терпеть присутствие любовника матери в своем доме изо дня в день.
Для него унизительно было соблюдать даже видимость вежливости по отношению к мистеру Хэнсону, когда один вид этого альфонса заставлял все внутри его клокотать от возмущения.
И она сама испытывала к Феликсу Хэнсону похожие чувства, хотя ее положение было не сравнимо с тем, в каком оказался молодой граф. К тому же до ее чувств никому не было дела.
И все-таки есть ли у графа Роджера альтернатива? Вернуться в Париж и — если мадемуазель ле Бронк говорила правду — изводиться от тоски по дому, по своему отечеству, по своим лошадям, по чудесным вещам, хранимым в покоях Кэлвидона, по всему тому, с чем он накрепко связан душой и телом.
» Неужели его мать не может понять, что причиняет сыну такую боль?«— спрашивала себя Алинда.
Накануне она пыталась уговорить Роджера взглянуть на ситуацию с точки зрения матери. Красота ее блекнет, неминуемо надвигается старость, и скоро интерес к ней мужчин уйдет вместе с ее утраченной молодостью.
Алинда удивлялась себе, как она осмелилась говорить подобные вещи милорду, выступать в защиту женщины, которая безжалостно погубила все, что для него было дорого. Мать Алинды сочла бы Розалин Кэлвидон порочной женщиной.
Миссис Сэлвин придерживалась пуританских взглядов и осуждала нравы так называемого» круга Мальборо»— группы распущенных и беспринципных прожигателей жизни, затесавшихся в окружение принца Уэльского.
— Они дурно влияют на весь английский народ, — сетовала она тихим, надломленным болезнью голосом. — Я не понимаю, как может принц Уэльский допускать, чтобы его имя упоминалось в связи с такими ветреницами, как миссис Лэгтри или графиня Уорвик, которые открыто распространяются о том, что вскружили ему голову, и эти сплетни попадают на страницы дешевых газетенок!
Алинду не особо интересовали беседы на эту тему, так как вряд ли ей придется когда-либо общаться с персонами, которые своим поведением вызывали праведный гнев ее матушки. Но сейчас любовная интрига закручивалась в доме, где ей предоставили работу, и она могла наблюдать, как влияет вызывающе открытая распущенность хозяйки дома не только на сына, но и на всех домашних.
Слуги не любили мистера Хэнсона и едва терпели его присутствие. И все же прошедшей ночью Алинда в беседе с графом пыталась как-то оправдать его мать. Вероятно, ей не стоило этого делать. Кэлвидон прав. Ничто не может извинить женщину, в нарушение всех приличий вешающуюся на шею недостойному альфонсу.
Алинда восхищалась герцогиней Мазарини, несмотря на некоторые ее слабости. Гортензия отдала королю Карлу не только свое тело, но и ум. Она обладала талантом, как никакая другая женщина, вдохновлять мужчину на великие дела.
Алинда прочла как-то о том, что в салоне герцогини в Лондоне собирались самые просвещенные люди той поры. Здесь вспыхивали горячие споры на самые разные темы, и Гортензия участвовала в них, как равная, поражая всех своими познаниями в живописи и музыке, истории и человеческой психологии. Атмосфера, царившая там, заново пробудила в Карле интерес к жизни, который он утерял после возвращения на английский трон.
Эта любовь была совсем иной, чем страсть вдовствующей графини к мужчине на двадцать лет моложе ее и неизмеримо ниже по уровню воспитания и интеллекта. Алинда вздрогнула, вспомнив, какой мерзавец этот Феликс Хэнсон.
Ей так хотелось внести покой в душу молодого графа, убедить его, что поведение матери не должно отравлять ему жизнь. Ведь такие блестящие перспективы открывались перед ним, столько хорошего ему предстояло сделать. Женщина, которая не смогла, хотя бы ради того, чтобы не ранить чувства сына, отказать себе в постыдных удовольствиях, не должна быть помехой в осуществлении благородных целей, если таковые намечены милордом.
Трудясь над гобеленом, принесенным служанками в ее комнату, Алинда ломала голову над тем, как разрешить проблемы, столь неожиданно возникшие перед ней.
Подошло время ленча, и Люси стала убирать со стола работу Алинды. Расстилая крахмальную белоснежную скатерть, она сказала:
— Мамзель уехала.
— Не может быть! — Алинда была крайне удивлена.
— Его милость сам отвез ее в Дерби на вокзал, а перед отъездом она заявила миссис Кингстон, что страшно соскучилась по Парижу. «Все же, я надеюсь, вы здесь хорошо отдохнули», — сказала ей миссис Кингстон из вежливости. «Меня ждет продолжительный отдых в могиле, — ответила мамзель. — Это место похоже на склеп, и я не понимаю, как вы тут еще не задохнулись».
Люси засмеялась.
— Что вы думаете по этому поводу, мисс? Надо же, склеп! Придумала же такое! Миссис Кингстон чуть в обморок не упала, а когда она поведала об этом мистеру Барроузу, он знаете что сказал? «Никогда не угадаешь, что эти иностранцы ляпнут. Они совсем не такие, как мы. У них мозги работают по-другому».
Алинда не могла не присоединиться к беспечному смеху горничной. Душа ее пела от радости. Граф не пожелал возвратиться в Париж вместе с мадемуазель!
Вероятно, это означало, что он принял решение осесть в доме надолго. Ей очень хотелось увидеть его и по возможности тактичнее выведать о его дальнейших планах.
Правда, она тотчас одернула себя. Весьма не похоже, что он уж так жаждет встречи с нею.
Вчера было одно, сегодня — другое. Прошлой ночью она показалась ему каким-то потусторонним существом, с которым можно было удариться в откровенность. Или незнакомкой, пришедшей из ночи и ушедшей в ночь. Днем же она превратилась в наемную работницу, почти прислугу, а он унизился до сплетничанья, обсуждая с нею поведение своей матери.
«Теперь он должен избегать меня, так же, как и я его», — подумала Алинда и тяжко вздохнула.
Эта мысль подействовала на нее угнетающе. Склонившись над вышиванием, она никак не могла избавиться от мыслей о молодом графе.
В конце концов она решила после ужина снова отправиться на остров.
Девушка воспользовалась той же задней дверью, что и вчера, но теперь уверенно проследовала через сад.
Солнце еще не село, но длинные тени от деревьев уже легли на землю.
При свете цветник и фруктовый сад выглядели иначе, но так же были полны очарования. По замысловато петляющей аллее Алинда углубилась в глубину парка и чисто по-детски испугалась, что заблудилась.
Она обнаружила маленький искусственный водопад, сверкающий в солнечных лучах. Хрустальная струя падала в бассейн, где цвели экзотические растения, привезенные сюда из отдаленных стран.
Алинда взобралась по мшистым каменным ступеням наверх, откуда брал свое начало каскад, и перед ней открылось пространство, покрытое великолепными рододендронами — белыми, бледно-розовыми, пурпурными. На фоне темно-зеленых елей, окаймляющих лужайку, этот пламенеющий цветочный ковер слепил глаза.
— Я зашел сюда поискать, чем бы мне перевязать руку. Смотри!
Он шагнул к графине, и балдахин кровати скрыл его от Алинды. Она догадывалась, что Хэнсон показывает миледи свою рану.
— Что случилось? Как тебя угораздило? — Графиня явно была раздражена.
— Найди мне что-нибудь, чтобы остановить кровь. Признаюсь, что рука болит чертовски, — сказал он.
— Ты не ответил мне…
— Потом все расскажу. — Хэнсон поспешно увел графиню в коридор.
Когда их голоса затихли вдали, Алинда вздохнула с облегчением. На какой-то момент она впала в отчаяние, убежденная, что станет участницей неминуемой бурной сцены, но Хэнсон на удивление ловко справился с ситуацией.
Теперь Алиндой владела только одна мысль: «Что мне сделать, чтобы он оставил меня в покое?» Она знала, что его присутствие в доме в любой день и час может обернуться для нее катастрофой.
— Почему ты увиливаешь от ответа? — между тем настаивала леди Кэлвидон, когда Феликс все дальше уводил ее от комнаты Мазарини. — Ты что-то от меня скрываешь?
— Я споткнулся и задел эти чертовы рыцарские латы, — ответил он. — Зачем их только расставили по всему коридору? Я наткнулся рукой на какую-то острую железку…
— И очутился в спальне герцогини, — закончила за него фразу миледи. — Миссис Кингстон попросила меня взглянуть на работу этой девицы, и я обнаружила там тебя.
Зеленые глаза вдовствующей графини излучали подозрительность.
— Какая девица? О чем ты толкуешь? — притворился удивленным Феликс Хэнсон.
— Не притворяйся идиотом, Феликс, — оборвала его миледи. — И если она сейчас там, в спальне герцогини, то я ни за что не поверю, что ты ее не заметил.
— Я не видел там никакой девицы, — твердо заявил Феликс. — Я зашел в комнату, чтобы, как уже говорил, найти какое-нибудь полотенце. Я истекал кровью и отворил первую попавшуюся дверь.
— Хотелось бы тебе верить, Феликс, — с горечью произнесла графиня.
— А какого дьявола ты не должна мне верить? — агрессивно откликнулся Хэнсон. — Бог мой! Если я не могу даже войти в какую-то комнату без того, чтобы не быть допрошенным по всем правилам судилища в Олд-Бейли, то, право, нам надо расстаться!
Он вложил в эту тираду весь свой праведный гнев.
Дойдя до комнаты, где ему теперь пришлось ночевать, Хэнсон вошел первым, предлагая графине покорно следовать за ним. Он сразу же шагнул к умывальнику, налил в тазик холодной воды из фаянсового кувшина и опустил туда руку.
— Осмелюсь предположить, что в доме найдется бинт? — не без ехидства осведомился Хэнсон.
— Разумеется, — сказала вдовствующая графиня.
Она сама решила сделать ему перевязку и отправилась за бинтом. В ее отсутствие Феликс Хэнсон, шумно вздохнув, позволил себе расслабиться.
Еще недавно он балансировал на лезвии бритвы!
Слишком хорошо он изучил Розалин, чтобы не догадываться, как она повела бы себя, застав его возле ложа герцогини беседующим — а, не дай бог, целующимся — с маленькой потаскушкой по имени Алинда Сэлвин. «Жить в этом доме все равно, что быть выставленным на всеобщее обозрение где-нибудь на ярмарочной площади», — размышлял он.
Слежка за ним была постоянной. Он не мог ни произнести и пары слов, чтобы не почувствовать, что его подслушивают, ни прогуляться по лужайке около дома без ощущения, что неусыпное око Розалин наблюдает за ним.
«Надо удирать в Лондон, а то все кончится плохо», — решил он.
Вернувшуюся в комнату с бинтами, корпией и йодом графиню Феликс встретил задумчивым взглядом, будто что-то высчитывая в уме.
— Кровь уже почти не идет, — сказал он, вытащил руку из воды и вытер ее тонким полотенцем.
— Я боюсь, что тебе будет больно, — предупредила графиня.
Она щедро пропитала клок ваты йодом из бутылочки и приложила его к ране.
— Ой! — вскричал Феликс. — Жжет, как в аду!
— Зато обезопасит от любой инфекции, — убежденно заявила графиня. — Этим латам бог знает сколько веков, а ты ведь не хочешь заполучить столбняк.
Феликс был почти уверен, что острые ножницы Алинды не кишели смертоносными бактериями, но ему приходилось безропотно принимать медицинские услуги графини, — Если тебе станет хуже, мы пошлем за доктором, — заявила она.
— Не беспокойся, все будет в порядке. Закончив перевязку, миледи сказала:
— Я все же по-прежнему не понимаю, зачем тебе понадобилось заходить в комнату герцогини. Почему ты не отыскал меня?
— Боже ты мой! — застонал Феликс. — Розалин! Что тебе так приспичило изображать инквизитора? Я не попугай, чтобы повторять одно и то же по многу раз!
— Если ты начнешь волочиться за этой девицей, как волочился за дочкой моего конюшего в Нью-Маркете, я вышвырну тебя вон! — тихо, но угрожающе произнесла вдовствующая графиня. — Я не стерплю подобного унижения вторично.
Феликс знал, что, когда Розалин Кэлвидон беседует с ним в сдержанном тоне, она гораздо более опасна, чем при вспышках ярости.
— Ты заблуждалась тогда и заблуждаешься теперь, — с достоинством возразил он. — В любом случае тебе не придется выгонять меня. Я все равно уезжаю, Розалин!
— О чем ты говоришь?
— Я покидаю Кэлвидон. Мне надо быть в Лондоне.
— Но почему? Почему? Что произошло? — добивалась она ответа. Теперь выражение ее зеленых глаз резко изменилось.
— Ты была ко мне очень щедра, и я премного тебе благодарен, — сказал Хэнсон. — Но я не могу допустить, чтобы ты оплачивала мои долги.
— Долги? Какие долги? — с недоумением уставилась на него вдовствующая графиня. — Разве я тебе в чем-то отказывала?
— Твои подарки много значат для меня. — Феликс улыбнулся. — Нет никого на свете добрее и великодушнее тебя, но, к сожалению, с моим банкиром не расплатишься поцелуями.
— Ты превысил свой кредит в банке?
— Я был в долгу как в шелку еще с Кембриджа, — чистосердечно признался Феликс, — а сейчас дошел до точки. Они настаивают, чтобы я срочно погасил задолженность банку. А кроме того, я еще кое-кому должен.
Так как вдовствующая графиня хранила молчание, Хэнсон бодро продолжил:
— Что ж! Ничего не попишешь! Все хорошее рано или поздно кончается, и теперь мне придется своим горбом зарабатывать на хлеб. С моим образованием и связями найти работу будет нетрудно.
— И это значит, что ты вынужден будешь жить в Лондоне? — спросила Розалин.
— Необязательно, — последовал беспечный ответ. — Это может быть Манчестер или Бирмингем. Любой промышленный город, где работают станки и «крутятся колеса.
— Феликс, ты не можешь покинуть меня! Этого возгласа он как раз и ждал и произнес с тщательно отрепетированной дрожью в голосе:
— Не думай, что мне этого хочется. Ты доставила мне столько радости, ты сделала меня счастливым, Розалин, и я никогда не смогу забыть, кем мы были друг для друга. Но наступило время сказать:» Прощай!«
— Нет! Феликс, нет! Я не отпущу тебя. Сколько тебе надо денег?!
От него не укрылось, что она уже дошла до крайности в своем отчаянии.
— Я не могу это сказать тебе, — гордо заявил он. — Мне стыдно, что я привел свои дела в такое состояние.
— Сколько? — настаивала Розалин Кэлвидон.
— Восемь тысяч фунтов!
Едва слышный возглас вырвался у нее, но она быстро взяла себя в руки.
— Я найду эти деньги. Обязательно найду, Феликс, поверь мне! Но это будет не так легко. Я не могу изъять их из основного капитала, так как бухгалтеры обязаны будут доложить Роджеру о снятии столь большой суммы.
— Я бы не хотел, чтобы твой сын узнал об этом, — мгновенно отреагировал Феликс.
— Он и не узнает, — заверила его графиня. — Я достану эти деньги. Думаю, что моих сбережений почти хватит, а в крайнем случае я всегда могу занять под залог моих драгоценностей.
— Да, конечно, — согласился Феликс. — Но я не позволю тебе это сделать.
Он совсем забыл про драгоценности и сейчас отругал сам себя.
Сказочная коллекция драгоценных камней, частью принадлежащих лично вдовствующей графине, а в остальном составляющих наследственное состояние семейства Кэлвидон, стоила бешеных денег. Теперь Хэнсон жалел, что не запросил десять тысяч. Заложив драгоценности, которыми владела Розалин, можно было бы получить на руки наличные, но он, к несчастью, упустил это из вида.
Феликс еще раз мысленно обозвал себя дураком и подумал, что в том случае, если он сейчас прикарманит восемь тысяч фунтов, имеет смысл повременить несколько месяцев с отъездом и вытянуть у графини кое-какие деньжата в придачу.
— Я выпишу тебе чек на мой личный счет, — говорила между тем Розалин. — Но обещай мне, дорогой Феликс, что ты не попадешься в подобную ловушку снова. Отдай мне свои долговые расписки, и я все улажу. И учти, когда долги накапливаются, требуется сразу большая сумма, чтобы их погасить, это обходится дороже.
— Тебе только стоит улыбнуться своему банкиру, и он тотчас раскошелится хоть на миллион и без всякого обеспечения, — подобострастно сказал Хэнсон. — Лично я бы так поступил на его месте.
— Ты мне льстишь, дорогой? — спросила графиня. — В последнее время ты это делаешь нечасто.
— Все потому, что я был расстроен.
— Но почему ты не обратился ко мне раньше, глупый мальчик! Деньги — слишком скучная материя, чтобы мешать нашему счастью.
— Но они никак не дают скучать тому, у кого их нет! — резонно возразил Феликс. — Все же ты должна позволить мне поискать какую-нибудь работу, Розалин.
— Я не могу обойтись без тебя, и ты это знаешь! Ты мой, и я не хочу делить тебя ни с кем.
Нотка подозрительности вновь проявилась в ее тоне, и Феликс в который раз проклял себя за то, что так по-глупому был застигнут почти на месте преступления. Хэнсон был уверен, что Розалин гуляет в саду и он освободился от нее по меньшей мере на полчаса.
Но она вернулась обратно в дом, и теперь, к сожалению, будет настороже, а он сам, как дурак, дал ей повод подозревать себя.
Началось все в Нью-Маркете, где его чуть не поймали с поличным вместе с дочкой конюшего. Она была лакомый кусочек и совсем не противилась его желаниям. Даже наоборот — сама подзадоривала его. Надо же было случиться, что Розалин Кэлвидон вздумала искать его по всем углам и углядела занятую приятным делом парочку в одном из пустующих стойл.
Феликс с трудом вновь проложил дорожку к сердцу графини, но убедился, что с той поры она стала вдвойне подозрительной, а ее наблюдательность и прозорливость вызывали в нем почти мистический страх.
Он зарекся не связываться больше с женщиной намного старше себя. По-настоящему ему нравились очень молоденькие и наивные девочки. С ними Феликс ощущал себя всемогущим властелином, но, к сожалению, у таких прелестных созданий обычно не было за душой ни гроша. А это означало, что ему приходилось возвращаться на прежние позиции и искать себе немолодую, но богатую жену.
— Пройдем в мою комнату, — сказала Розалин. — Я, не откладывая, выпишу тебе чек. Я не хочу, чтобы ты тосковал и вел себя так же странно, как в последние два дня. — Улыбнувшись, она продолжила:
— Я хорошо изучила моего дорогого мальчика и догадалась, что какая-то проблема гнетет тебя.
— Я все думал, как мне сказать тебе, что я должен уехать.
— Ты никуда от меня не уедешь! — решительно заявила миледи. — Выбрось этот вздор из головы. Разве не чудесно, что мы здесь вместе? Скажу тебе правду, Феликс, я никогда не была так счастлива.
» Подавись ты своим счастьем!«— злобно подумал Феликс.
Однако он галантно просунул забинтованную руку под локоток увядающей красавицы, и они направились в ее будуар.
Комната была полна цветов, срезанных в оранжерее и собранных в лугах поблизости, пестрых, как калейдоскоп, от буйного цветения первого летнего месяца. Воздух был пропитан не только цветочным ароматом, но и экзотическим запахом духов, которые доставлялись для миледи специально из Парижа.
Она присела за изящный французский секретер, выдвинула ящичек и достала чековую книжку. Розалин начертала фамилию Феликса на чеке, заполнила его мелким изящным почерком, подписала и с улыбкой протянула Хэнсону.
— Мой подарок тому, кого я люблю.
— Спасибо, Розалин. Не знаю, как тебя отблагодарить.
Чек скользнул во внутренний карман его сюртука.
— Не знаешь? В самом деле? — лукаво осведомилась Розалин Кэлвидон.
Ее алые от помады губы приглашающе раскрылись. Он понял, чего от него ждут.
— Конечно, знаю. Позволь показать тебе, — промолвил Феликс и сжал ее в объятиях.
Алинда стала заниматься занавесями в спальне герцогини вскоре после ухода оттуда мистера Хэнсона и миледи. Ей было понятно, что только чудо спасло ее от крупных неприятностей.
Она собрала нитки и иголки, с брезгливостью протерла ножницы, обнаружив на них следы крови, и направилась к себе.
Алинда дернула за шнур колокольчика и, когда Люси явилась, сказала:
— Спроси, пожалуйста, миссис Кингстон, нельзя ли доставить гобелен из комнаты Мазарини сюда. Я предпочла бы работать здесь.
— Конечно, — охотно откликнулась Люси.
Алинда была уверена, что Феликс Хэнсон обманул миледи, сказав, что никого не видел в спальне, и если ее милость все-таки захочет проверить, насколько он правдив, то, заглянув туда попозже, пусть убедится, что комната действительно пуста. Вряд ли вдовствующая графиня удосужится точно рассчитать время, когда и в каком месте находилась вышивальщица, а то, что она трудится у себя, подтвердит наспех выдуманную им историки развеет подозрения миледи, если они у нее появились. Всем своим существом Алинда противилась участию в обмане, но быть уволенной, когда она возлагала на это место столько надежд, для нее было равносильно катастрофе.
Кроме того, она должна была откровенно признаться, что не хочет покидать Кэлвидон-хауз, не узнав, принял ли во внимание молодой граф ее советы, данные ему прошлой ночью. Это было подобно чтению книги, которое ты вынужден прервать на самом интересном месте. Ведь почти невозможно угадать, чем закончится драма, разыгравшаяся в Кэлвидоне.
Хотя она сказала милорду, что он должен жить у себя дома, сама Алинда не представляла, чтобы такой гордый человек, как Роджер Кэлвидон, смог терпеть присутствие любовника матери в своем доме изо дня в день.
Для него унизительно было соблюдать даже видимость вежливости по отношению к мистеру Хэнсону, когда один вид этого альфонса заставлял все внутри его клокотать от возмущения.
И она сама испытывала к Феликсу Хэнсону похожие чувства, хотя ее положение было не сравнимо с тем, в каком оказался молодой граф. К тому же до ее чувств никому не было дела.
И все-таки есть ли у графа Роджера альтернатива? Вернуться в Париж и — если мадемуазель ле Бронк говорила правду — изводиться от тоски по дому, по своему отечеству, по своим лошадям, по чудесным вещам, хранимым в покоях Кэлвидона, по всему тому, с чем он накрепко связан душой и телом.
» Неужели его мать не может понять, что причиняет сыну такую боль?«— спрашивала себя Алинда.
Накануне она пыталась уговорить Роджера взглянуть на ситуацию с точки зрения матери. Красота ее блекнет, неминуемо надвигается старость, и скоро интерес к ней мужчин уйдет вместе с ее утраченной молодостью.
Алинда удивлялась себе, как она осмелилась говорить подобные вещи милорду, выступать в защиту женщины, которая безжалостно погубила все, что для него было дорого. Мать Алинды сочла бы Розалин Кэлвидон порочной женщиной.
Миссис Сэлвин придерживалась пуританских взглядов и осуждала нравы так называемого» круга Мальборо»— группы распущенных и беспринципных прожигателей жизни, затесавшихся в окружение принца Уэльского.
— Они дурно влияют на весь английский народ, — сетовала она тихим, надломленным болезнью голосом. — Я не понимаю, как может принц Уэльский допускать, чтобы его имя упоминалось в связи с такими ветреницами, как миссис Лэгтри или графиня Уорвик, которые открыто распространяются о том, что вскружили ему голову, и эти сплетни попадают на страницы дешевых газетенок!
Алинду не особо интересовали беседы на эту тему, так как вряд ли ей придется когда-либо общаться с персонами, которые своим поведением вызывали праведный гнев ее матушки. Но сейчас любовная интрига закручивалась в доме, где ей предоставили работу, и она могла наблюдать, как влияет вызывающе открытая распущенность хозяйки дома не только на сына, но и на всех домашних.
Слуги не любили мистера Хэнсона и едва терпели его присутствие. И все же прошедшей ночью Алинда в беседе с графом пыталась как-то оправдать его мать. Вероятно, ей не стоило этого делать. Кэлвидон прав. Ничто не может извинить женщину, в нарушение всех приличий вешающуюся на шею недостойному альфонсу.
Алинда восхищалась герцогиней Мазарини, несмотря на некоторые ее слабости. Гортензия отдала королю Карлу не только свое тело, но и ум. Она обладала талантом, как никакая другая женщина, вдохновлять мужчину на великие дела.
Алинда прочла как-то о том, что в салоне герцогини в Лондоне собирались самые просвещенные люди той поры. Здесь вспыхивали горячие споры на самые разные темы, и Гортензия участвовала в них, как равная, поражая всех своими познаниями в живописи и музыке, истории и человеческой психологии. Атмосфера, царившая там, заново пробудила в Карле интерес к жизни, который он утерял после возвращения на английский трон.
Эта любовь была совсем иной, чем страсть вдовствующей графини к мужчине на двадцать лет моложе ее и неизмеримо ниже по уровню воспитания и интеллекта. Алинда вздрогнула, вспомнив, какой мерзавец этот Феликс Хэнсон.
Ей так хотелось внести покой в душу молодого графа, убедить его, что поведение матери не должно отравлять ему жизнь. Ведь такие блестящие перспективы открывались перед ним, столько хорошего ему предстояло сделать. Женщина, которая не смогла, хотя бы ради того, чтобы не ранить чувства сына, отказать себе в постыдных удовольствиях, не должна быть помехой в осуществлении благородных целей, если таковые намечены милордом.
Трудясь над гобеленом, принесенным служанками в ее комнату, Алинда ломала голову над тем, как разрешить проблемы, столь неожиданно возникшие перед ней.
Подошло время ленча, и Люси стала убирать со стола работу Алинды. Расстилая крахмальную белоснежную скатерть, она сказала:
— Мамзель уехала.
— Не может быть! — Алинда была крайне удивлена.
— Его милость сам отвез ее в Дерби на вокзал, а перед отъездом она заявила миссис Кингстон, что страшно соскучилась по Парижу. «Все же, я надеюсь, вы здесь хорошо отдохнули», — сказала ей миссис Кингстон из вежливости. «Меня ждет продолжительный отдых в могиле, — ответила мамзель. — Это место похоже на склеп, и я не понимаю, как вы тут еще не задохнулись».
Люси засмеялась.
— Что вы думаете по этому поводу, мисс? Надо же, склеп! Придумала же такое! Миссис Кингстон чуть в обморок не упала, а когда она поведала об этом мистеру Барроузу, он знаете что сказал? «Никогда не угадаешь, что эти иностранцы ляпнут. Они совсем не такие, как мы. У них мозги работают по-другому».
Алинда не могла не присоединиться к беспечному смеху горничной. Душа ее пела от радости. Граф не пожелал возвратиться в Париж вместе с мадемуазель!
Вероятно, это означало, что он принял решение осесть в доме надолго. Ей очень хотелось увидеть его и по возможности тактичнее выведать о его дальнейших планах.
Правда, она тотчас одернула себя. Весьма не похоже, что он уж так жаждет встречи с нею.
Вчера было одно, сегодня — другое. Прошлой ночью она показалась ему каким-то потусторонним существом, с которым можно было удариться в откровенность. Или незнакомкой, пришедшей из ночи и ушедшей в ночь. Днем же она превратилась в наемную работницу, почти прислугу, а он унизился до сплетничанья, обсуждая с нею поведение своей матери.
«Теперь он должен избегать меня, так же, как и я его», — подумала Алинда и тяжко вздохнула.
Эта мысль подействовала на нее угнетающе. Склонившись над вышиванием, она никак не могла избавиться от мыслей о молодом графе.
В конце концов она решила после ужина снова отправиться на остров.
Девушка воспользовалась той же задней дверью, что и вчера, но теперь уверенно проследовала через сад.
Солнце еще не село, но длинные тени от деревьев уже легли на землю.
При свете цветник и фруктовый сад выглядели иначе, но так же были полны очарования. По замысловато петляющей аллее Алинда углубилась в глубину парка и чисто по-детски испугалась, что заблудилась.
Она обнаружила маленький искусственный водопад, сверкающий в солнечных лучах. Хрустальная струя падала в бассейн, где цвели экзотические растения, привезенные сюда из отдаленных стран.
Алинда взобралась по мшистым каменным ступеням наверх, откуда брал свое начало каскад, и перед ней открылось пространство, покрытое великолепными рододендронами — белыми, бледно-розовыми, пурпурными. На фоне темно-зеленых елей, окаймляющих лужайку, этот пламенеющий цветочный ковер слепил глаза.