Картленд Барбара. Слушай свою любовь

   Поначалу страдания маркиза были столь отчаянны и мучительны, что у Антеи, внимавшей этим откровениям, на глаза навернулись слезы.
   Казалось немыслимым, что молодой человек испытал на себе подобную жестокость, был осмеян, унижен, отвержен.
   Казалось, от безысходности он должен был сникнуть, опустить руки, но гордость не позволила ему пасть духом, оказаться побежденным и втоптанным в грязь.
   Как феникс из пепла, возродилась его сила, его способность преодолевать жизненные трудности и неудачи, презирать тех, кто желал видеть его страдающим.
   Маркиз продолжал играть, и Антея поняла: становясь старше, он все больше превращался в безжалостного циника.
   Духовность, благородство, так много значившие для него в юности, были отброшены за ненадобностью.
   Теперь он находил удовольствие в плотских утехах и материальных благах.
   Ему даже нравилось манипулировать людьми для достижения своих целей.
   Когда-то он видел себя рыцарем в ослепительных серебряных доспехах, чтобы помогать попавшим в беду.
   Теперь же броня защищала его от стрел и уколов тех, кто хотел причинить ему боль.
   Эта броня отгораживала его от любого проявления нежности и теплоты.
   Так же, как заставляли страдать его, он заставлял страдать других, и точно так же, как его самого унижали и уничтожали, он превращал других в пыль под своими ногами.
   Музыка стала маршем завоевателя, которому нет дела до чьих-то мук, — он побеждает врагов, но и друзья безразличны ему.
   От этой всесокрушающей жестокости закололо в сердце, и Антея стиснула пальцы так, что костяшки побелели.
   Она слушала, закрыв глаза, и видела маркиза таким, какой он в первый раз предстал перед ней: властный, подавляющий чужую волю, величественный.
   Человек, которого все боялись.
   Но вот очень тихо, как будто издалека, вновь зазвучала мелодия его юности.
   Она удивительно переплеталась с темой, которую Антея играла маркизу накануне.
   В его мелодии слышались пение птиц, журчание ручьев; в ней благоухали цветы, и Антея объясняла маркизу, как он необходим людям и как много он может сделать для тех, кто надеется на него.
   В его мелодии она рассказывала маркизу, что ждет его под весенним солнцем.
   Потом он своей волшебной музыкой поведал Антее, хоть это было невероятно, как много она для него значит.
   Он признавался, что она избавила его от разочарования, цинизма и отчаяния.
   Она вернула ему свет луны и звезд, солнечным лучиком неожиданно ворвалась в его мир.
   Антея перестала дышать, не в силах поверить в реальность этой исповеди.
   Но когда пришло понимание, что рядом с ней родственная душа, она всем своим существом потянулась к маркизу, как будто он позвал ее.
   Вдруг музыка умолкла.
   Маркиз встал из-за фортепьяно, и Антея тоже встала словно околдованная.
   Несколько мгновений они стояли и смотрели друг на друга.
   Она не могла отвести своих синих глаз от его черных.
   У нее перехватило дыхание.
   Маркиз протянул руки.
   Впоследствии она так и не смогла вспомнить, он шагнул к ней или она бросилась к нему.
   Из памяти не исчезли лишь его объятия и губы, слившиеся с ее губами и захватившие их в сладостный плен.
   Именно этого она страстно желала, именно об этом плакала прошлой ночью, когда ей казалось, что такое уже не повторится.
   Думать было невмоготу.
   Она могла только чувствовать, как он все крепче и жарче обнимает ее.
   Его губы становились все настойчивее, и его музыка все еще звучала в ее ушах.
   Он целовал ее, целовал, пока мир не закружился в танце вокруг них, а они были свободны и летели ввысь, в небо, навстречу солнцу.
   Летели под звуки мелодии, рождавшейся в их сердцах, слишком прекрасной и феерической, чтобы ее можно было сыграть.
   Когда чувства, пробужденные в ней маркизом, и головокружительность его поцелуя казались уже сверхъестественными, Антея застонала от блаженства и спрятала лицо на груди Иглзклифа.
   — Драгоценная моя, милая, — произнес он чуть хриплым голосом, — я знал, что ты поймешь.
   — Я не думала… я и не подозревала, что ты… так играешь… — пробормотала Антея.
   — Раньше я ни перед кем не играл — моя музыка слишком откровенна, чтобы ее слушал кто-нибудь, кроме тебя, милая.
   Он еще ближе привлек ее к себе.
   — Когда я услышал тебя в субботу вечером, — молвил он, — на галерее менестрелей, мне показалось, будто все происходящее не более чем сон. Никогда прежде музыка так не волновала меня, не говорила со мной столь непринужденно и ясно, что я понимал все оттенки настроения и все мысли, отразившиеся в ней.
   Его губы коснулись нежной девичьей кожи.
   — Когда я увидел тебя, я испугался.
   — Почему?
   — Потому что, драгоценная моя, я принимал тебя за ту, кого ты пыталась собой представить, то есть дочь профессионального пианиста, и не имен возможности боготворить тебя так, как мне бы хотелось, и назвать тебя своей женой.
   — Кажется… я не понимаю. Маркиз улыбнулся.
   — Тебе и не обязательно понимать это. Важно лишь то, что мы поженимся, любовь моя, моя драгоценная малышка, и сделаем это как можно скорее — не только потому, что сможем удержать Гарри от мести Темплтону, но и потому, что ты нужна мне. Ты нужна мне сейчас, в этот самый миг, и для меня невыносима мысль, что мы будем в разлуке хотя бы день, хотя бы час.
   Его голос стал глубоким и страстным.
   — Ты моя, Антея! Я искал тебя всю жизнь, боясь, что не найду никогда, ибо ты не существуешь.
   — Но… ты такой величественный… — опешила Антея. — Мне страшно быть твоей женой… вдруг я… наделаю глупостей… и тебе станет скучно со мной.
   — Разве такое возможно, — вскинул брови маркиз, — если мы понимаем мысли друг друга, а волшебство музыки может открыть мне твою душу, а я тебе — свою?
   Он увидел ответ в ее глазах.
   — Как можем мы надоесть друг другу, — заключил он, — если мы — одно целое, дорогая моя? Я уверен, так было когда-то давно и так будет вечно!
   Он прошептал нежно:
   — Теперь скажи мне, что ты чувствуешь.
   — Я люблю тебя… я люблю тебя! — воскликнула Антея. — Я любила тебя… хоть и не понимала этого… потому что ты был таким добрым, всепонимающим… Но я никогда не дума-па… что в мире найдется человек, способный понять… о чем я говорю… музыкой.
   — Не только музыкой. — произнес маркиз. — Я понимаю твое сердце, течение мысли в твоей маленькой умной головке, прелесть твоего грациозного тела. Все это отныне мое, и никто не отнимет у меня такое богатство.
   Он снова поцеловал ее трепетно и властно, словно боялся потерять.
   Но Антея уже не боялась, все ее существо пребывало во власти чуда, которое он дарил ей.
   Он слегка изогнул ее губы, как при первом поцелуе, и ее словно пронзила молния.
   Восторг ее был столь огромен, что окружающий мир казался нереальным.
   Маркиз и маркиза Иглзклиф спускались по лестнице Карлтон-Хауса среди россыпи рисовых зерен и розовых лепестков.
   Внизу их ожидал фаэтон, украшенный цветами.
   Когда они сели в экипаж, толпа, собравшаяся у ограды, закричала:
   — Удачи, Орел!
   — С новой победой!
   — Орел!
   — Орел!
   Маркиз добродушно помахал всем рукой, взял поводья великолепной упряжки вороных, и лошади тронулись.
   На фаэтон сыпались розовые лепестки, провожающие молодоженов гости кричали: «Удачи!», «Живите долго!», «Да благословит вас Бог!»
   Фаэтон выехал на Пэл Мэл.
   Кучер сидел сзади на небольшом сиденье и радостно улыбался.
   Когда восхищенная толпа скрылась из виду, Антея спросила:
   — Далеко ли ехать? Ты так и не сказал мне, где мы проведем медовый месяц.
   — Я хотел сделать тебе сюрприз, — ответил Иглзклиф. — А что касается медового месяца, то, моя дорогая, он будет длиться для нас всю жизнь.
   Антея нежно улыбнулась ему из-под высокого капора, отороченного кружевом; в нем она особенно напоминала волшебную фею из сказки.
   Маркиз задержал мгновенный взгляд на ее лице — ему следовало сосредоточиться на лошадях.
   Антея чуть придвинулась и положила ладонь ему на колено, словно желая убедиться, что он действительно здесь.
   Она никак не могла очнуться после церемонии бракосочетания, ей все казалось сном — ведь они поженились с головокружительной быстротой.
   Все было продумано маркизом до последней детали.
   Он смог и ее брата увлечь свадьбой, которая явится ответом на любое нелестное замечание относительно репутации Антеи.
   Гарри рассказал своим друзьям в Уайт-клубе истинную причину бегства лорда Темплтона из Англии и историю спасения маркиза.
   Разве может теперь кто-нибудь усомниться в ее целомудрии, если она выходит замуж в доме бабушки маркиза по материнской пинии, графини Меньчестер!
   Графиня снискала всеобщее уважение, по слухам, ее боялся даже принц-регент.
   Сам принц изъявил желание быть шафером во время венчания в церкви святого Георгия на Ганновер-сквер и на последовавшем за ним приеме в Карлтон-Хаусе.
   — Прошу тебя… разве нам так уж необходима… вся эта пышность? — нервничала тогда Антея.
   Но маркиз успокоил ее.
   — Конечно, любовь моя, для нас не имеет значения, как мы поженимся, с шиком или в тихой часовне Квинз Ху, что нам обоим больше бы понравилось. Но мы не имеем права не думать о чувствах Гарри, о том, чего бы пожелали твои родители, будь они живы, и, наконец, о том, что услышат о нас в будущем наши дети.
   Последние слова смутили девушку. Ее щеки покрылись густым румянцем. Маркиз, глядя на нее, в который уже раз подумал, что она — единственное земное создание, исполненное чистоты, невинности и совершенства.
   Он преподнес Антее на свадьбу ожерелье из бриллиантовых звездочек, не сомневаясь, что его избранница поймет истинный смысл подарка: их чувства можно выразить только музыкой звезд, которую они услышат в первую брачную ночь.
   Антея чувствовала такую всепоглощающую любовь, была настолько счастлива, что, когда в церкви святого Георгия маркиз смотрел на нее, сопровождаемую братом к алтарю, она не опустила взгляд, как того требовал обычай.
   И глаза ее сияли ярче бриллиантовых звезд на шее.
   Антея и маркиз излучали истинную любовь, от чего у многих стоявших поблизости защипало глаза и чуть сдавило горло…
   — Ты и теперь не скажешь мне, куда мы едем? — допытывалась девушка.
   — Я думал, ты уже догадалась, — ответил маркиз, — ведь есть только одно место в мире, с которым мы оба неразрывно связаны и где зародилась наша любовь. По-моему, оно единственное подходит для нашей первой ночи.
   — Ты хочешь сказать… не может быть… — запнулась Антея. — Мы едем… в Квинз Ху?
   — Ну конечно! — воскликнул Иглзклиф. — Я хочу любить тебя, очаровательная моя жена, в той спальне, где впервые поцеловал и куда ты дважды явилась спасти меня, словно божественное провидение. Там, где ты заботилась обо мне во время моей болезни и где ты призналась мне в любви своей музыкой.
   — Я… действительно это сделала?
   — Ты рассказала мне о своей любви так, как не делал еще никто после смерти моей матери, — признался маркиз, — и я понял, потому что любил тебя так же, как ты меня: нам нельзя терять друг друга. Я был готов убить любого, кто посмел бы помешать мне жениться на тебе.
   Он говорил очень тихо, и Антее казалось — сердце вот-вот выскочит из ее груди.
   Она чувствовала: он любит ее так же неистово, как и она его.
   Сегодня вечером в комнате, принадлежавшей когда-то ее отцу и значившей для нее больше, чем любое другое место в Квинз Ху, она познает небесное счастье, которое можно передать только музыкой.
   После ужина в будуаре, щедро украшенном цветами, маркиз неотрывно смотрел на нее, упиваясь очарованием юности и чистоты.
   Он хотел остаться с Антеей наедине, поэтому отоспал всех слуг.
   Он сам подавал ей блюда и при этом целовал.
   Потом никто из них не помнил, что они ели и пили, — они вкушали нектар и амброзию богов.
   —  — Так чудесно быть здесь с тобой! — прошептала Антея. — — Я надеялся на это, — улыбнулся маркиз. — Но мне хочется, чтобы ты полюбила мой дом еще больше, чем этот, и, вероятно, мы не очень часто будем приезжать сюда. А посему у меня есть предложение.
   — Какое?
   — Давай попросим Гарри переехать сюда и следить за домом, а когда он женится — подарим ему Квинз Ху на свадьбу.
   На какое-то мгновение Антея лишилась дара речи, на глазах выступили слезы радости, и она произнесла:
   — Как тебе… пришла в голову… такая замечательная идея?
   Маркиз встал и подошел к фортепьяно, украшенному севрским фарфором.
   — Я хочу сказать тебе кое-что еще, дорогая моя.
   Он заиграл мелодию, от которой сердце, казалось, растворяется в нежности.
   Но в то же время в ней слышался некий удивительный ритм, что было для Антеи внове.
   Она ощутила неистовое возбуждение, разлившееся по жилам, коснувшееся груди и губ.
   Она желала своего мужа, она жаждала его поцелуя, она чувствовала, как ее тело изнывает без волнующего прикосновения его рук.
   Когда напоследок прозвучало бурное крещендо, маркиз, зная, что чувствует Антея и сам чувствуя то же самое, шагнул к ней и подхватил на руки.
   Девушка вытянула губы, ожидая поцелуя, однако вместо этого он перенес ее в соседнюю комнату.
   Свечи не горели, но в окне за отдернутыми портьерами были видны проклюнувшиеся звезды и слабый золотой отблеск солнца, почти скрывшегося за горизонтом.
   Антея едва ли отдавала себе отчет в происходящем, когда маркиз снял с нее неглиже, надетое поверх прозрачной ночной рубашки, и перенес на огромную кровать.
   Ее глаза, обращенные к небу, на миг ослепил звездный свет, и звезды словно проникли в ее тело, дрожа и сияя внутри.
   Почувствовав прикосновение рук маркиза, она поняла, что в нем тоже сверкают звезды.
   Он крепко-крепко обнимал ее, не шевелясь, не говоря ни слова, будто ожидал, что сейчас поднимется занавес и произойдет нечто волшебное.
   — Я люблю тебя, — наконец тихо сказал он, — я восхищаюсь тобой, я боготворю тебя, сердце мое, звезда моя, подаренная мне навеки.
   — Я… люблю тебя! — выдохнула Антея. — Пожалуйста… милый… научи, как… мне не разочаровать тебя…
   — Ты никогда не разочаруешь меня. Антея. Мы с тобой единое целое, и теперь, дорогая моя, я вознесу тебя на небеса, чтобы ты могла коснуться звезд и ощутить, что мы уже не просто люди — мы подобны богам.
   Антея слышала музыку вселенной в его словах, и маркиз возносил ее к звездам.
   Но звезды уже были внутри них, сияя ослепительным светом, а музыка, звучавшая в них, стала пением ангелов.
   О таком счастье ведают лишь боги.