У Андре было ощущение, что Тома гораздо лучше понимает смысл посланий барабанов и они говорят ему гораздо больше, чем он это показывает.
Не раз за этот день Андре замечал, как негр оборачивался на полном скаку — они мчались так быстро, как только могли, пришпоривая лошадей, — точно ожидал, что вот-вот за их спиной покажется погоня.
Но теперь перед ними лежал Ле-Кап, огни его окон приветливо светились в темноте, словно радуясь приезду долгожданных гостей.
Они промчались по узеньким улочкам города, которые даже сейчас, ночью, казались очень оживленными.
Солдаты, получившие увольнение, сидели у дверей домиков, обнимая молоденьких негритянок.
Уличные торговцы пытались всучить прохожим свой товар, расхваливая его во весь голос и хватая за полы каждого, кто задерживался у их прилавков.
Попадались и пьяные, большей частью солдаты, едва державшиеся на ногах, Андре подумал, что такое поведение весьма характерно для людей, набранных в армию с бору по сосенке, плохо обученных и, как он слышал, не обращавших внимания на приказы своих командиров, не желающих подчиняться никакой дисциплине.
Тома хорошо знал дорогу, и они быстро ехали по улицам города, почти не привлекая к себе внимания; только некоторые зеваки удивленно смотрели вслед монахине, скачущей верхом на лошади.
Вскоре Андре увидел силуэт церкви, увенчанной высоким шпилем, ясно вырисовывавшемся на звездном ночном небе; Тома придержал свою лошадь, и Андре понял, что они приехали.
Он спешился и снял с лошади Сону; пытаясь опустить ее на землю, Андре обнаружил, что она так устала, что не может стоять на ногах.
Тогда он снова подхватил ее на руки. Тома подошел к дверям маленького деревянного домика, притулившегося около церкви, и постучал.
Андре ждал, держа на руках девушку; она прижалась к нему, голова ее лежала у него на плече. Стоя так, в ожидании, пока Тома переговорит со священником, Андре думал, что первое, что он должен сделать, — это отвязать мешки с золотом и бриллиантами и перенести их в дом.
Тома, словно прочитав его мысли, обернулся:
— Сейчас все сделаю, мосье.
— Хорошо, — ответил Андре и подошел поближе к двери.
Она открылась, и на пороге появился человек, одетый в сутану.
Он выглянул наружу, всматриваясь в лицо Андре. Это был негр, и Андре решил, что, должно быть, перед ним брат матери-игуменьи.
— Кто вы и по какому делу пожаловали? — спросил священник.
— У меня к вам письмо от вашей сестры, топ Реге12, — ответил Андре. — Она надеялась, что вы будете так любезны и найдете для нас какое-нибудь местечко, где мы могли бы немного отдохнуть. Мы проделали немалый путь.
— От сестры? — удивленно и радостно воскликнул священник. Потом быстро добавил:
— Входите же, сын мой! А кто это с вами — одна из монахинь ее обители?
— Она очень устала, — вместо ответа сказал Андре.
Священник провел их в дом; комнатка внутри оказалась маленькая и очень скудно обставленная.
Андре осторожно опустил Сону на один из стульев. Глаза ее были закрыты, и она выглядела крайне утомленной.
— Я как раз собирался поужинать, надеюсь, вы составите мне компанию, — предложил священник. — Кофе уже готов, он совсем горячий.
— Мы бы с удовольствием выпили по чашечке кофе, это сейчас лучше всего, — с благодарностью принял Андре его предложение. — Хотя мы не откажемся и от ужина, так как очень проголодались после дальней дороги.
— Все, что у меня есть, к вашим услугам, — ответил священник.
В эту минуту вошел Тома, неся тюки, которые он отвязал от седел. Он внес их в комнату и поставил у двери.
— За домом есть место, где можно поставить лошадей, — обратился к нему священник.
— Я помогу, — поднялся Андре и вслед за Тома вышел в ночную темень.
— Поставь лошадей в конюшню, а потом сбегай в гавань и попытайся узнать, нет ли там американского судна, готового к отплытию, — тихо сказал Андре негру.
Тома ничего не ответил, но Андре был уверен, что он сделает все, что нужно.
Не желая оставлять Сону надолго одну, Андре быстро вернулся в дом, прикрыв за собой дверь.
Священник как раз подавал ей чашку кофе; видно было, каких усилий ей стоило поднести ее к губам.
Другую чашку святой отец протянул Андре, и тот принял ее из его рук.
Кофе был черный и очень густой, но Андре, который устал и хотел пить, он показался самым вкусным напитком, какой ему когда-либо доводилось пробовать.
Он чувствовал, как улетучивается усталость, как силы вновь возвращаются к нему, и знал, что то же самое ощущает и Сона.
— Вам лучше переночевать здесь, — заметил священник, — а завтра утром мы поговорим, и вы мне скажете, чем я могу вам помочь.
— Думаю, в своем письме матушка-настоятельница, в основном, все объяснила, — сказал Андре, доставая его из внутреннего кармана своей куртки.
— Когда вы уезжали, она была здорова и… ей ничего не угрожало?
Последние слова священник произнес после некоторой паузы, и Андре понял, как он беспокоится о сестре.
— С ней все в порядке, и она в полной безопасности, — поспешил он ответить. — Она-то и помогла нам уехать, спастись от преследования.
— От преследования? — переспросил священник.
— Ей было известно, что из Порт-о-Пренса послан отряд солдат и что они ищут меня. Святой отец сжал губы, потом сказал:
— Император направляется сюда. Он должен прибыть завтра!
— А что случилось? — удивился Андре.
— Его экспедиция против испанцев провалилась, он потерпел поражение.
— Ну что ж, — усмехнулся Андре, — вряд ли это улучшит его настроение, а вам, наверное, известно, отец мой, как он ненавидит мулатов!
— В таком случае самое разумное для вас было бы уехать как можно скорее, — заявил священник.
— Мы постараемся это сделать, — согласился с ним Андре, — но прежде у меня есть к вам одна очень большая просьба.
— Какая? — поинтересовался тот.
— Дама, которая путешествует со мной, не монахиня, — сообщил Андре. — Это молодая девушка, которую ваша сестра скрывала у себя в обители и о которой заботилась в течение десяти лет. Я прошу вас обвенчать нас.
Священник изумленно посмотрел на него, потом сказал:
— Если вы собираетесь покинуть Ле-Кап до прибытия императора, то лучше мне обвенчать вас сегодня вечером.
— На это я и надеялся, благодарю вас, — обрадовался Андре.
Сона сидела молча, удивленно глядя на него. Андре подошел к ней, взял у нее из рук пустую чашку и, поставив ее на блюдце, спросил тихо и очень ласково:
— Для чего нам ждать, любимая, если мы можем сегодня же стать мужем и женой?
Он заглянул ей в глаза и увидел там выражение такой безграничной любви и доверия к нему, такой преданности и самоотверженности, что сердце у него сладко заныло, и стало трудно дышать.
— Я сделаю все… что ты захочешь, — прошептала она.
Он взял ее руку и благодарно поцеловал ее.
— Думаю, вам захочется немного освежиться, привести себя в порядок, — предположил священник. — Когда будете готовы, пройдите через эту дверь, и вы попадете прямо в церковь. Я буду ждать вас там.
— Благодарю вас, отец мой, — ответил Андре.
— Сегодня ночью невозможно будет отслужить мессу по случаю бракосочетания, — продолжал священник, — но вы сможете присутствовать на утренней службе. Она начинается в семь утра, а минут за пятнадцать до этого вы можете исповедоваться.
Не дожидаясь ответа, он прошел через дверь, которая вела в церковь.
Андре помог Соне подняться.
— Я понимаю, что у тебя есть масса вопросов, любовь моя, — сказал он, — возможно, ты думаешь, что мне не следовало бы так торопиться. Но я не могу отделаться от предчувствия, что мы не должны терять такую возможность и что завтра, так или иначе, нам нужно обязательно выбраться из Ле-Капа.
— Я… все понимаю, — тихо ответила девушка. — Я счастлива… и мне хочется выполнять все твои желания.
Андре еще раз поцеловал ее руку.
— Так как этот домик не слишком велик, — улыбнулась Сона, — надеюсь, мне не придется долго искать место, где я могла бы хотя бы умыться и смыть с себя дорожную пыль.
Андре заметил дверь, которая, по-видимому, вела в спальню священника.
Там в углу стоял тазик с водой, и Андре быстро принес из гостиной одну из ламп, чтобы Сона не умывалась в темноте.
Андре имел некоторое представление о том, как обычно были устроены такие деревянные домики, поэтому он без труда нашел заднюю дверь, и, как он и предполагал, она вывела его в маленький дворик.
Он надеялся найти там колодец и не ошибся; достав немного воды, Андре полил себе на голову, умылся и вымыл руки. Он сразу почувствовал себя чистым и посвежевшим.
Он бы с удовольствием скинул с себя свою грязную, запыленную одежду, переоделся бы во все чистое для такого великого события, как собственная свадьба, и он знал, что Сона, будучи женщиной, мечтает венчаться в традиционном белом свадебном платье с кружевной фатой и венком из флердоранжа.
«Ладно, все это пустяки, — подумал Андре. — Главное — она станет моей женой».
Он прошел обратно в гостиную и распаковал узлы, которые Тома оставил у двери.
Внезапно ему пришла в голову мысль, что слишком опасно, пожалуй, хранить все бриллианты в одной сумке; не может же он всюду носить ее с собой!
Быстро, стараясь управиться до того, как вернется Сона, он открыл сумку и наполнил карманы драгоценными камнями.
Затем, поскольку сумка опорожнилась только наполовину, Андре надорвал подкладку своей куртки и высыпал туда остатки содержимого мешка.
При этом он подумал, что теперь придется быть очень осторожным: если он забудется и снимет куртку или, что еще хуже, нечаянно перевернет ее, из нее посыплется дождь бриллиантов, а это, мягко говоря, может удивить окружающих.
Поставив на место пустую сумку, Андре набил ее своей одеждой и взялся за другую — с золотыми монетами.
Без сомнения, это золото пришлось ему очень кстати, так как деньги, с которыми он приехал на Гаити, уже подходили к концу.
Часть луидоров Андре отложил в сторону, чтобы было чем отблагодарить Тома за все его услуги, а затем завернул сумку в свою одежду и крепко перевязал ее, точно так, как было раньше.
Третий сверток был приторочен к седлу лошади Соны, там были ее вещи, и они, конечно же, ей понадобятся, когда священник отведет им место для ночлега и она захочет переодеться на ночь.
Узенькая, шаткая лесенка вела наверх, на второй этаж, и Андре полагал, что именно там находятся комнаты, где они смогут переночевать.
Он как раз успел повязать свежий галстук, когда вернулась Сона.
На ней были все те же плат и покрывало, но ему показалось, что личико ее посвежело, а глаза сияли от радостного возбуждения.
Девушка подбежала к нему и положила руки ему на грудь.
— Это правда? Мы действительно… поженимся сегодня вечером?! — воскликнула она. — Я подумала… что, если все это мне только приснилось? Быть может… я спала, когда ты говорил мне об этом?
— Это не сон, любовь моя, — ответил Андре. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты как можно скорее стала моей женой. Потом уже можно будет строить планы на будущее.
— Император… будет здесь завтра.
— Я знаю; но разве ты забыла, что оба мы — под особой защитой и покровительством?
Сона улыбнулась ему, и Андре стоило больших усилий удержаться и не поцеловать ее.
Он страстно желал снова ощутить ее губы на своих губах, почувствовать, как трепещет ее тело в его объятиях, как тогда, когда он целовал ее в саду.
Но для этого еще будет время, если, конечно, Господь милосердный позволит им ускользнуть из ловушки, которая, как Андре подсказывало его внутреннее чутье, вот-вот захлопнется.
— Пойдем, — сказал он. — Мы должны обвенчаться, жизнь моя, и это сейчас важнее всего на свете.
Взяв Сону за руку, Андре повел ее к двери, которая, как объяснил им священник, вела в церковь.
Церковь была очень маленькая; ее построили после того страшного пожара, который уничтожил весь Ле-Кап; она представляла собой простое деревянное строение. Однако здесь были все привычные и необходимые атрибуты: распятия, иконы и скульптуры, изображающие остановки Иисуса Христа на его крестном пути, статуи Божьей Матери и Святого Антония, лампадки, красный свет от которых падал на алтарь, на котором стояли шесть зажженных свечей.
Священник уже ждал их с молитвенником в руках; Андре подвел к нему Сону, и оба опустились перед ним ни колени.
Весь ритуал службы был тот же, что и в соборе Парижской богоматери, и чудные молитвы, которые оба они с детства знали наизусть, звучали теперь по-новому, приобретая какое-то особое значение.
Андре вдруг поразила мысль, как это странно, что он, некогда скептически относившийся к браку, навеки соединится сейчас с девушкой, которую встретил всего лишь несколько дней назад.
Он женится на ней, когда оба они скрываются под обличьем мулатов, а вместо свадебного платья на его невесте — одеяние монахини.
Но когда священник соединил их руки и они вслед за ним начали повторять слова старых как мир брачных обетов, Андре почувствовал, что ни одежда, ни внешний вид не имеют сейчас никакого значения.
Важно было, что их сердца бьются как одно сердце, а души слились, безраздельно принадлежа друг другу и единому Богу, в руках которого их счастье и сама жизнь.
Священник воздел руки, и слова молитвенного благословения полились из его уст, словно ниспосланные ему свыше:
— Dominus Deus Omnipotens benedicat vos, impleat que benedictionem in vobis — Господь всемогущий и всемилостивый да благословит вас!
— Аминь! — произнес Андре от всего сердца и услышал, как Сона рядом с ним очень тихо, почти шепотом, повторила:
— Аминь!
Внезапно тишину разорвал оклик, резко прозвучавший в другом конце церкви и прокатившийся эхом по ее сводам:
— Мосье! Мосье!
Андре обернулся, затем поднялся на ноги. Он увидел Тома, который, стоя на пороге, кричал, задыхаясь:
— Идемте! Идемте быстрее! Корабль ждет! Скорей!
— Ты нашел корабль? — переспросил Андре.
— Американский корабль. Сейчас отплывает. Скорей!
Андре протянул Соне руку, помогая подняться.
— Благодарю вас, отец мой, — быстро проговорил он и побежал, но не к выходу из церкви, а к той двери, которая вела в комнату священника.
Он подхватил тюки и, распахнув дверь, выбежал на улицу; Тома, сообразивший, в чем дело, успел уже обежать вокруг церкви и ждал его снаружи.
Взяв у Андре тюки, негр помчался впереди, указывая дорогу; он бежал так быстро, что Андре и Сона едва поспевали за ним.
К счастью, дорога шла под уклон; Тома вел их по темным, пустынным улочкам, где никто не мог их увидеть и поразиться странному зрелищу, которое они собой представляли.
Сона споткнулась, и Андре, не говоря ни слова, подхватил ее на руки, продолжая бежать вслед за негром.
Наконец впереди показалась набережная. Тома побежал вдоль нее с криком:
— Мосье пришел! Подождите! Мосье здесь! В темноте довольно трудно было разобрать, к кому были обращены эти слова, но, поравнявшись с негром, задыхаясь от быстрого бега, Андре увидел, что тот остановился.
Опустив Сону на землю и вглядываясь в темноту, Андре заметил внизу, у причала, лодку с четырьмя гребцами, сидевшими на веслах.
— Мосье здесь! — снова закричал Тома, и один из гребцов ответил:
— И вовремя! Мы как раз отплываем!
Он произнес это по-креольски, немного в нос, и хотя было темно и Андре не мог разглядеть лица говорившего, он подумал, что это, должно быть, негр.
Подхватив Сону на руки, Андре передал ее гребцу, сидевшему в лодке; тот принял ее и усадил на скамью.
Затем, вытащив из кармана золотые луидоры, заранее приготовленные для Тома, Андре протянул их негру, вложив ему монеты прямо в руку.
— Нет, мосье, не надо! — запротестовал тот.
— Да благословит тебя Бог, Тома! Я никогда не смогу отблагодарить тебя по-настоящему, — произнес Андре и прыгнул в лодку, прежде чем негр успел еще что-либо сказать.
Гребцы налегли на весла, и лодка отчалила; обернувшись, Андре увидел Тома, который все так же стоял на набережной, глядя им вслед.
Андре помахал ему рукой на прощанье, с чувством невероятного облегчения осознавая, что удача, сопутствовавшая ему с того момента, как он ступил на гаитянскую землю, и тут не изменила ему.
Вершины гор, вздымавшихся за городом, ясно вырисовывались на звездном небе, и Андре, вспомнив о барабанах воду, подумал, донесли ли они уже весть об их спасении до тех, кто желал знать об этом.
Он почувствовал, как тонкие пальчики Соны оказались в его ладони, и понял, что и она ощущает то же самое: все это похоже на сон, это слишком прекрасно, для того чтобы быть правдой.
Они поднялись на борт корабля; это оказалась большая четырехмачтовая шхуна, на корме которой развевался американский флаг.
Андре и Сона были уже на борту, когда к ним подошел какой-то человек, по всей видимости, капитан.
— Мне сообщили, сэр, — сказал он, — что вам необходимо попасть в Америку.
В этот момент матрос, державший фонарь, поднял его, осветив лица Андре и капитана.
Андре заметил, как капитан, взглянув при свете на его лицо, вдруг как-то застыл.
Очевидно, ему не слишком понравилось то, что он увидел.
Сообразив, о чем он думает, Андре быстро заговорил по-английски:
— Я — граф де Вийяре, а эта дама — моя жена.
Вы, наверное, понимаете, капитан, что, для того чтобы безопасно добраться до Ле-Капа, нам потребовалось полностью изменить свою внешность, все, вплоть до цвета кожи.
— Вы француз? — спросил капитан.
— Я — белый, — ответил Андре, — но если бы это открылось, моя жизнь не стоила бы и одного цента.
Говоря так, он вспомнил, что именно эти слова сказал ему Жак, когда он только что приехал на Гаити.
Капитан протянул ему руку:
— Добро пожаловать на судно, граф! — произнес он, — Надеюсь, и вам, и молодой леди будет у нас удобно.
— Мы с благодарностью отдаем себя под защиту флага Соединенных Штатов Америки, — учтиво ответил Андре.
— Это мы вам обещаем, — твердо сказал капитан. — Вам, можно сказать, необыкновенно повезло, сэр.
Андре удивленно посмотрел на него, ожидая объяснений, и капитан продолжал:
— Мы только что доставили на Ямайку нашего посла и его жену, и теперь каюта, которую они занимали, свободна. Прямо могу сказать вам: эта каюта — гордость нашего корабля!
— Еще раз благодарю вас, — улыбнулся Андре.
Капитан прищелкнул пальцами.
— Мистер Маршберг, — обратился он к стоявшему рядом с ними офицеру, — проводите, пожалуйста, графа и графиню в их каюту и проследите, чтобы им были оказаны все необходимые услуги.
Молодой офицер, поглядывая на них с любопытством, провел их в большую, комфортабельную каюту.
У одной ее стены стояла громадная старинная кровать, отделенная от остальной части каюты занавесями, которые можно было задернуть для большего уюта и для того, чтобы прикрыть ее от посторонних глаз.
Здесь стояли удобные кресла, стол, а люстра под потолком освещала все мягким, золотистым светом.
Офицер сказал им, чтобы они позвали его, если им что-нибудь понадобится, а слуга зашел вслед за ними в каюту, неся тюки, которые Тома второпях забросил в лодку.
Оставив их, он вышел, прикрыв за собой дверь.
Андре стоял, с улыбкой глядя на Сону.
Он протянул к ней руки, желая прижать ее к себе, но она испуганно вскрикнула:
— Нет!.. Нет, подожди! Сначала я должна принять мой прежний вид, стать снова самой собой!
— Хорошо, — не стал с ней спорить Андре, — хотя, согласись, это довольно странный брак, когда единственное, чего хочет невеста, так это скрыть от жениха свое лицо!
— Мне хочется… быть красивой… для тебя, — быстро ответила Сона, — а пока я в таком виде, я чувствую себя просто ужасно!
— Так, что это у нас здесь? — говорил Андре, развязывая один из тюков, куда, как он знал, Тома положил кору того чудесного дерева, которое снова должно было вернуть природную белизну их коже.
— Я чувствую себя некрасивой, запыленной, усталой… и все же очень, очень счастливой, — сказала Сона, как бы подбирая нужные слова.
— После таких слов, — откликнулся Андре, — мне хочется поцеловать тебя немедленно, что бы ты там ни думала о своей внешности.
— Я хочу, чтобы наши поцелуи были столь же чудесны, как тогда… в саду, — ответила Сона. — Я никогда не думала, что при этом чувствуешь себя так… так, будто ты уже в раю!
Андре неимоверного труда стоило удержаться и не сжать ее тут же в объятиях; вместо этого он вытащил из свертка с одеждой небольшой пакетик с истолченной в порошок корой.
При этом он нечаянно задел кожаную сумку с золотыми луидорами; она упала, и монеты рассыпались по всему полу.
Андре засмеялся.
— Я принял массу предосторожностей, чтобы как-нибудь случайно, по ошибке, не оставить эти тюки, а сейчас мне надо выгрузить все бриллианты, которые я предусмотрительно спрятал в куртке, и переложить их обратно в сумку.
Сона издала удивленный возглас.
— Я совсем забыла про них! Они целы?
— Абсолютно целы; они у меня, моя радость, и, я надеюсь, они доставят тебе немало удовольствия, когда мы окажемся в Америке.
Оставив рассыпанные луидоры лежать на пол., Андре насыпал немного порошка в мисочку, которую нашел в углу каюты среди других умывальных принадлежностей.
Добавив немного воды — в точности так, как советовал ему Тома, — Андре как следует размешал получившуюся массу.
Через несколько секунд она стала совершенно чистой и прозрачной, такой, какую тогда, в саду, подал им неф, чтобы они вымыли руки после еды.
Усевшись перед зеркалом, Сона сняла с головы темный плат и покрывало. Ее чудесные золотистые волосы рассыпались по плечам.
Андре поставил перед ней мисочку.
— Вот то, что тебе нужно, — сказал он. — Я не буду смотреть на тебя до тех пор, пока ты снова не превратишься в ту маленькую святую, в которую я с первого взгляда влюбился тогда, в лесу.
— Я… не святая, — мягко возразила Сона. — Я., твоя жена… разве ты забыл? — спросила она с улыбкой.
— Я не забыл, — ответил Андре, — так что поторопись, потому что я хочу вести себя с тобой как со своей женой, а вовсе не как с темнокожей монахиней!
Намочив в мисочке свой носовой платок, Сона стала старательно протирать им лицо.
— Немного щиплет, — заметила она, — но матушка-настоятельница дала мне с собой крем, специально приготовленный из меда и лепестков розы; она сказала, что он снимает всякое раздражение.
— Надеюсь, ты не весь порошок истратишь? — улыбнулся Андре. — Не забудь оставить и мне немножко.
В дверь постучали, и Андре подошел, чтобы открыть.
— Капитан приветствует вас, сэр. Он просил узнать, не желаете ли вы заказать ужин и бутылку хорошего вина. Мы снимаемся с якоря.
— Пожалуйста, поблагодарите капитана, — ответил Андре, — и передайте ему, что мы с удовольствием примем его предложение.
Андре закрыл дверь.
— Поспеши! — повернулся он к Соне. — Когда я тоже приведу себя в божеский вид, мы устроим торжественный ужин, и я выпью за здоровье новобрачной — моей любимой, прекрасной жены!
— Я уже почти закончила, — ответила Сона. — Слава Богу, матушка-настоятельница решила, что достаточно будет покрасить мне только лицо и руки.
Андре снял куртку и повесил ее очень осторожно, так чтобы бриллианты не вывалились из-за подкладки.
«Завтра, — подумал он, — надо будет положить их обратно в сумку, где они и хранились вначале».
Сегодня он слишком устал и не хотел этим заниматься.
Но, каким бы усталым он себя ни чувствовал, Андре знал, что должен доставить удовольствие Соне и снять с себя толстый слой красящего порошка, который Жак наложил на него так искусно и который служил ему верой и правдой, защищая от всех опасностей.
Вскочив со стула, Сона повернула к Андре свое личико.
— Смотри! — воскликнула она радостно. — Я снова стала самой собой! Надеюсь, теперь я именно такая жена, на которой мечтал жениться мой муж! Андре взглянул на нее, и их глаза встретились.
— Очень скоро, — сказал Андре, — я расскажу тебе обо всем, что чувствует твой муж, когда смотрит на тебя, но сначала мне нужно тоже вернуть себе нормальный вид, а так как краска покрывает все мое тело, то я предлагаю тебе пока что прилечь, задернуть занавески над кроватью и немного отдохнуть перед ужином.
Сона посмотрела на него широко открытыми глазами, потом взяла свой узелок. Андре начал развязывать галстук.
— Если ты хочешь послушаться моего совета, — сказал он, — ты снимешь с себя все и наденешь только ночную рубашку и пеньюар, если, конечно, он у тебя есть. В конце концов, ты ведь ужинаешь только в обществе своего мужа, а перед ним можно так показаться!
— Я… я думаю… это неудобно. Я буду стесняться, — смущенно прошептала Сона.
— Мне нравится, когда ты стесняешься, — улыбнувшись, ответил Андре. — А теперь предупреждаю — я собираюсь полностью раздеться, снять с себя абсолютно все!
Сона вскрикнула и юркнула в кровать за занавески.
Андре быстро скинул одежду и стал тщательно натирать себя чудодейственной жидкостью, как это только что делала Сона.
Толстый и прочный красочный слой исчезал прямо на глазах.
Сначала побелело его лицо, затем Андре стер краску с одной стороны груди и только было собрался приняться за вторую, как раздался стук в дверь.
Не раз за этот день Андре замечал, как негр оборачивался на полном скаку — они мчались так быстро, как только могли, пришпоривая лошадей, — точно ожидал, что вот-вот за их спиной покажется погоня.
Но теперь перед ними лежал Ле-Кап, огни его окон приветливо светились в темноте, словно радуясь приезду долгожданных гостей.
Они промчались по узеньким улочкам города, которые даже сейчас, ночью, казались очень оживленными.
Солдаты, получившие увольнение, сидели у дверей домиков, обнимая молоденьких негритянок.
Уличные торговцы пытались всучить прохожим свой товар, расхваливая его во весь голос и хватая за полы каждого, кто задерживался у их прилавков.
Попадались и пьяные, большей частью солдаты, едва державшиеся на ногах, Андре подумал, что такое поведение весьма характерно для людей, набранных в армию с бору по сосенке, плохо обученных и, как он слышал, не обращавших внимания на приказы своих командиров, не желающих подчиняться никакой дисциплине.
Тома хорошо знал дорогу, и они быстро ехали по улицам города, почти не привлекая к себе внимания; только некоторые зеваки удивленно смотрели вслед монахине, скачущей верхом на лошади.
Вскоре Андре увидел силуэт церкви, увенчанной высоким шпилем, ясно вырисовывавшемся на звездном ночном небе; Тома придержал свою лошадь, и Андре понял, что они приехали.
Он спешился и снял с лошади Сону; пытаясь опустить ее на землю, Андре обнаружил, что она так устала, что не может стоять на ногах.
Тогда он снова подхватил ее на руки. Тома подошел к дверям маленького деревянного домика, притулившегося около церкви, и постучал.
Андре ждал, держа на руках девушку; она прижалась к нему, голова ее лежала у него на плече. Стоя так, в ожидании, пока Тома переговорит со священником, Андре думал, что первое, что он должен сделать, — это отвязать мешки с золотом и бриллиантами и перенести их в дом.
Тома, словно прочитав его мысли, обернулся:
— Сейчас все сделаю, мосье.
— Хорошо, — ответил Андре и подошел поближе к двери.
Она открылась, и на пороге появился человек, одетый в сутану.
Он выглянул наружу, всматриваясь в лицо Андре. Это был негр, и Андре решил, что, должно быть, перед ним брат матери-игуменьи.
— Кто вы и по какому делу пожаловали? — спросил священник.
— У меня к вам письмо от вашей сестры, топ Реге12, — ответил Андре. — Она надеялась, что вы будете так любезны и найдете для нас какое-нибудь местечко, где мы могли бы немного отдохнуть. Мы проделали немалый путь.
— От сестры? — удивленно и радостно воскликнул священник. Потом быстро добавил:
— Входите же, сын мой! А кто это с вами — одна из монахинь ее обители?
— Она очень устала, — вместо ответа сказал Андре.
Священник провел их в дом; комнатка внутри оказалась маленькая и очень скудно обставленная.
Андре осторожно опустил Сону на один из стульев. Глаза ее были закрыты, и она выглядела крайне утомленной.
— Я как раз собирался поужинать, надеюсь, вы составите мне компанию, — предложил священник. — Кофе уже готов, он совсем горячий.
— Мы бы с удовольствием выпили по чашечке кофе, это сейчас лучше всего, — с благодарностью принял Андре его предложение. — Хотя мы не откажемся и от ужина, так как очень проголодались после дальней дороги.
— Все, что у меня есть, к вашим услугам, — ответил священник.
В эту минуту вошел Тома, неся тюки, которые он отвязал от седел. Он внес их в комнату и поставил у двери.
— За домом есть место, где можно поставить лошадей, — обратился к нему священник.
— Я помогу, — поднялся Андре и вслед за Тома вышел в ночную темень.
— Поставь лошадей в конюшню, а потом сбегай в гавань и попытайся узнать, нет ли там американского судна, готового к отплытию, — тихо сказал Андре негру.
Тома ничего не ответил, но Андре был уверен, что он сделает все, что нужно.
Не желая оставлять Сону надолго одну, Андре быстро вернулся в дом, прикрыв за собой дверь.
Священник как раз подавал ей чашку кофе; видно было, каких усилий ей стоило поднести ее к губам.
Другую чашку святой отец протянул Андре, и тот принял ее из его рук.
Кофе был черный и очень густой, но Андре, который устал и хотел пить, он показался самым вкусным напитком, какой ему когда-либо доводилось пробовать.
Он чувствовал, как улетучивается усталость, как силы вновь возвращаются к нему, и знал, что то же самое ощущает и Сона.
— Вам лучше переночевать здесь, — заметил священник, — а завтра утром мы поговорим, и вы мне скажете, чем я могу вам помочь.
— Думаю, в своем письме матушка-настоятельница, в основном, все объяснила, — сказал Андре, доставая его из внутреннего кармана своей куртки.
— Когда вы уезжали, она была здорова и… ей ничего не угрожало?
Последние слова священник произнес после некоторой паузы, и Андре понял, как он беспокоится о сестре.
— С ней все в порядке, и она в полной безопасности, — поспешил он ответить. — Она-то и помогла нам уехать, спастись от преследования.
— От преследования? — переспросил священник.
— Ей было известно, что из Порт-о-Пренса послан отряд солдат и что они ищут меня. Святой отец сжал губы, потом сказал:
— Император направляется сюда. Он должен прибыть завтра!
— А что случилось? — удивился Андре.
— Его экспедиция против испанцев провалилась, он потерпел поражение.
— Ну что ж, — усмехнулся Андре, — вряд ли это улучшит его настроение, а вам, наверное, известно, отец мой, как он ненавидит мулатов!
— В таком случае самое разумное для вас было бы уехать как можно скорее, — заявил священник.
— Мы постараемся это сделать, — согласился с ним Андре, — но прежде у меня есть к вам одна очень большая просьба.
— Какая? — поинтересовался тот.
— Дама, которая путешествует со мной, не монахиня, — сообщил Андре. — Это молодая девушка, которую ваша сестра скрывала у себя в обители и о которой заботилась в течение десяти лет. Я прошу вас обвенчать нас.
Священник изумленно посмотрел на него, потом сказал:
— Если вы собираетесь покинуть Ле-Кап до прибытия императора, то лучше мне обвенчать вас сегодня вечером.
— На это я и надеялся, благодарю вас, — обрадовался Андре.
Сона сидела молча, удивленно глядя на него. Андре подошел к ней, взял у нее из рук пустую чашку и, поставив ее на блюдце, спросил тихо и очень ласково:
— Для чего нам ждать, любимая, если мы можем сегодня же стать мужем и женой?
Он заглянул ей в глаза и увидел там выражение такой безграничной любви и доверия к нему, такой преданности и самоотверженности, что сердце у него сладко заныло, и стало трудно дышать.
— Я сделаю все… что ты захочешь, — прошептала она.
Он взял ее руку и благодарно поцеловал ее.
— Думаю, вам захочется немного освежиться, привести себя в порядок, — предположил священник. — Когда будете готовы, пройдите через эту дверь, и вы попадете прямо в церковь. Я буду ждать вас там.
— Благодарю вас, отец мой, — ответил Андре.
— Сегодня ночью невозможно будет отслужить мессу по случаю бракосочетания, — продолжал священник, — но вы сможете присутствовать на утренней службе. Она начинается в семь утра, а минут за пятнадцать до этого вы можете исповедоваться.
Не дожидаясь ответа, он прошел через дверь, которая вела в церковь.
Андре помог Соне подняться.
— Я понимаю, что у тебя есть масса вопросов, любовь моя, — сказал он, — возможно, ты думаешь, что мне не следовало бы так торопиться. Но я не могу отделаться от предчувствия, что мы не должны терять такую возможность и что завтра, так или иначе, нам нужно обязательно выбраться из Ле-Капа.
— Я… все понимаю, — тихо ответила девушка. — Я счастлива… и мне хочется выполнять все твои желания.
Андре еще раз поцеловал ее руку.
— Так как этот домик не слишком велик, — улыбнулась Сона, — надеюсь, мне не придется долго искать место, где я могла бы хотя бы умыться и смыть с себя дорожную пыль.
Андре заметил дверь, которая, по-видимому, вела в спальню священника.
Там в углу стоял тазик с водой, и Андре быстро принес из гостиной одну из ламп, чтобы Сона не умывалась в темноте.
Андре имел некоторое представление о том, как обычно были устроены такие деревянные домики, поэтому он без труда нашел заднюю дверь, и, как он и предполагал, она вывела его в маленький дворик.
Он надеялся найти там колодец и не ошибся; достав немного воды, Андре полил себе на голову, умылся и вымыл руки. Он сразу почувствовал себя чистым и посвежевшим.
Он бы с удовольствием скинул с себя свою грязную, запыленную одежду, переоделся бы во все чистое для такого великого события, как собственная свадьба, и он знал, что Сона, будучи женщиной, мечтает венчаться в традиционном белом свадебном платье с кружевной фатой и венком из флердоранжа.
«Ладно, все это пустяки, — подумал Андре. — Главное — она станет моей женой».
Он прошел обратно в гостиную и распаковал узлы, которые Тома оставил у двери.
Внезапно ему пришла в голову мысль, что слишком опасно, пожалуй, хранить все бриллианты в одной сумке; не может же он всюду носить ее с собой!
Быстро, стараясь управиться до того, как вернется Сона, он открыл сумку и наполнил карманы драгоценными камнями.
Затем, поскольку сумка опорожнилась только наполовину, Андре надорвал подкладку своей куртки и высыпал туда остатки содержимого мешка.
При этом он подумал, что теперь придется быть очень осторожным: если он забудется и снимет куртку или, что еще хуже, нечаянно перевернет ее, из нее посыплется дождь бриллиантов, а это, мягко говоря, может удивить окружающих.
Поставив на место пустую сумку, Андре набил ее своей одеждой и взялся за другую — с золотыми монетами.
Без сомнения, это золото пришлось ему очень кстати, так как деньги, с которыми он приехал на Гаити, уже подходили к концу.
Часть луидоров Андре отложил в сторону, чтобы было чем отблагодарить Тома за все его услуги, а затем завернул сумку в свою одежду и крепко перевязал ее, точно так, как было раньше.
Третий сверток был приторочен к седлу лошади Соны, там были ее вещи, и они, конечно же, ей понадобятся, когда священник отведет им место для ночлега и она захочет переодеться на ночь.
Узенькая, шаткая лесенка вела наверх, на второй этаж, и Андре полагал, что именно там находятся комнаты, где они смогут переночевать.
Он как раз успел повязать свежий галстук, когда вернулась Сона.
На ней были все те же плат и покрывало, но ему показалось, что личико ее посвежело, а глаза сияли от радостного возбуждения.
Девушка подбежала к нему и положила руки ему на грудь.
— Это правда? Мы действительно… поженимся сегодня вечером?! — воскликнула она. — Я подумала… что, если все это мне только приснилось? Быть может… я спала, когда ты говорил мне об этом?
— Это не сон, любовь моя, — ответил Андре. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты как можно скорее стала моей женой. Потом уже можно будет строить планы на будущее.
— Император… будет здесь завтра.
— Я знаю; но разве ты забыла, что оба мы — под особой защитой и покровительством?
Сона улыбнулась ему, и Андре стоило больших усилий удержаться и не поцеловать ее.
Он страстно желал снова ощутить ее губы на своих губах, почувствовать, как трепещет ее тело в его объятиях, как тогда, когда он целовал ее в саду.
Но для этого еще будет время, если, конечно, Господь милосердный позволит им ускользнуть из ловушки, которая, как Андре подсказывало его внутреннее чутье, вот-вот захлопнется.
— Пойдем, — сказал он. — Мы должны обвенчаться, жизнь моя, и это сейчас важнее всего на свете.
Взяв Сону за руку, Андре повел ее к двери, которая, как объяснил им священник, вела в церковь.
Церковь была очень маленькая; ее построили после того страшного пожара, который уничтожил весь Ле-Кап; она представляла собой простое деревянное строение. Однако здесь были все привычные и необходимые атрибуты: распятия, иконы и скульптуры, изображающие остановки Иисуса Христа на его крестном пути, статуи Божьей Матери и Святого Антония, лампадки, красный свет от которых падал на алтарь, на котором стояли шесть зажженных свечей.
Священник уже ждал их с молитвенником в руках; Андре подвел к нему Сону, и оба опустились перед ним ни колени.
Весь ритуал службы был тот же, что и в соборе Парижской богоматери, и чудные молитвы, которые оба они с детства знали наизусть, звучали теперь по-новому, приобретая какое-то особое значение.
Андре вдруг поразила мысль, как это странно, что он, некогда скептически относившийся к браку, навеки соединится сейчас с девушкой, которую встретил всего лишь несколько дней назад.
Он женится на ней, когда оба они скрываются под обличьем мулатов, а вместо свадебного платья на его невесте — одеяние монахини.
Но когда священник соединил их руки и они вслед за ним начали повторять слова старых как мир брачных обетов, Андре почувствовал, что ни одежда, ни внешний вид не имеют сейчас никакого значения.
Важно было, что их сердца бьются как одно сердце, а души слились, безраздельно принадлежа друг другу и единому Богу, в руках которого их счастье и сама жизнь.
Священник воздел руки, и слова молитвенного благословения полились из его уст, словно ниспосланные ему свыше:
— Dominus Deus Omnipotens benedicat vos, impleat que benedictionem in vobis — Господь всемогущий и всемилостивый да благословит вас!
— Аминь! — произнес Андре от всего сердца и услышал, как Сона рядом с ним очень тихо, почти шепотом, повторила:
— Аминь!
Внезапно тишину разорвал оклик, резко прозвучавший в другом конце церкви и прокатившийся эхом по ее сводам:
— Мосье! Мосье!
Андре обернулся, затем поднялся на ноги. Он увидел Тома, который, стоя на пороге, кричал, задыхаясь:
— Идемте! Идемте быстрее! Корабль ждет! Скорей!
— Ты нашел корабль? — переспросил Андре.
— Американский корабль. Сейчас отплывает. Скорей!
Андре протянул Соне руку, помогая подняться.
— Благодарю вас, отец мой, — быстро проговорил он и побежал, но не к выходу из церкви, а к той двери, которая вела в комнату священника.
Он подхватил тюки и, распахнув дверь, выбежал на улицу; Тома, сообразивший, в чем дело, успел уже обежать вокруг церкви и ждал его снаружи.
Взяв у Андре тюки, негр помчался впереди, указывая дорогу; он бежал так быстро, что Андре и Сона едва поспевали за ним.
К счастью, дорога шла под уклон; Тома вел их по темным, пустынным улочкам, где никто не мог их увидеть и поразиться странному зрелищу, которое они собой представляли.
Сона споткнулась, и Андре, не говоря ни слова, подхватил ее на руки, продолжая бежать вслед за негром.
Наконец впереди показалась набережная. Тома побежал вдоль нее с криком:
— Мосье пришел! Подождите! Мосье здесь! В темноте довольно трудно было разобрать, к кому были обращены эти слова, но, поравнявшись с негром, задыхаясь от быстрого бега, Андре увидел, что тот остановился.
Опустив Сону на землю и вглядываясь в темноту, Андре заметил внизу, у причала, лодку с четырьмя гребцами, сидевшими на веслах.
— Мосье здесь! — снова закричал Тома, и один из гребцов ответил:
— И вовремя! Мы как раз отплываем!
Он произнес это по-креольски, немного в нос, и хотя было темно и Андре не мог разглядеть лица говорившего, он подумал, что это, должно быть, негр.
Подхватив Сону на руки, Андре передал ее гребцу, сидевшему в лодке; тот принял ее и усадил на скамью.
Затем, вытащив из кармана золотые луидоры, заранее приготовленные для Тома, Андре протянул их негру, вложив ему монеты прямо в руку.
— Нет, мосье, не надо! — запротестовал тот.
— Да благословит тебя Бог, Тома! Я никогда не смогу отблагодарить тебя по-настоящему, — произнес Андре и прыгнул в лодку, прежде чем негр успел еще что-либо сказать.
Гребцы налегли на весла, и лодка отчалила; обернувшись, Андре увидел Тома, который все так же стоял на набережной, глядя им вслед.
Андре помахал ему рукой на прощанье, с чувством невероятного облегчения осознавая, что удача, сопутствовавшая ему с того момента, как он ступил на гаитянскую землю, и тут не изменила ему.
Вершины гор, вздымавшихся за городом, ясно вырисовывались на звездном небе, и Андре, вспомнив о барабанах воду, подумал, донесли ли они уже весть об их спасении до тех, кто желал знать об этом.
Он почувствовал, как тонкие пальчики Соны оказались в его ладони, и понял, что и она ощущает то же самое: все это похоже на сон, это слишком прекрасно, для того чтобы быть правдой.
Они поднялись на борт корабля; это оказалась большая четырехмачтовая шхуна, на корме которой развевался американский флаг.
Андре и Сона были уже на борту, когда к ним подошел какой-то человек, по всей видимости, капитан.
— Мне сообщили, сэр, — сказал он, — что вам необходимо попасть в Америку.
В этот момент матрос, державший фонарь, поднял его, осветив лица Андре и капитана.
Андре заметил, как капитан, взглянув при свете на его лицо, вдруг как-то застыл.
Очевидно, ему не слишком понравилось то, что он увидел.
Сообразив, о чем он думает, Андре быстро заговорил по-английски:
— Я — граф де Вийяре, а эта дама — моя жена.
Вы, наверное, понимаете, капитан, что, для того чтобы безопасно добраться до Ле-Капа, нам потребовалось полностью изменить свою внешность, все, вплоть до цвета кожи.
— Вы француз? — спросил капитан.
— Я — белый, — ответил Андре, — но если бы это открылось, моя жизнь не стоила бы и одного цента.
Говоря так, он вспомнил, что именно эти слова сказал ему Жак, когда он только что приехал на Гаити.
Капитан протянул ему руку:
— Добро пожаловать на судно, граф! — произнес он, — Надеюсь, и вам, и молодой леди будет у нас удобно.
— Мы с благодарностью отдаем себя под защиту флага Соединенных Штатов Америки, — учтиво ответил Андре.
— Это мы вам обещаем, — твердо сказал капитан. — Вам, можно сказать, необыкновенно повезло, сэр.
Андре удивленно посмотрел на него, ожидая объяснений, и капитан продолжал:
— Мы только что доставили на Ямайку нашего посла и его жену, и теперь каюта, которую они занимали, свободна. Прямо могу сказать вам: эта каюта — гордость нашего корабля!
— Еще раз благодарю вас, — улыбнулся Андре.
Капитан прищелкнул пальцами.
— Мистер Маршберг, — обратился он к стоявшему рядом с ними офицеру, — проводите, пожалуйста, графа и графиню в их каюту и проследите, чтобы им были оказаны все необходимые услуги.
Молодой офицер, поглядывая на них с любопытством, провел их в большую, комфортабельную каюту.
У одной ее стены стояла громадная старинная кровать, отделенная от остальной части каюты занавесями, которые можно было задернуть для большего уюта и для того, чтобы прикрыть ее от посторонних глаз.
Здесь стояли удобные кресла, стол, а люстра под потолком освещала все мягким, золотистым светом.
Офицер сказал им, чтобы они позвали его, если им что-нибудь понадобится, а слуга зашел вслед за ними в каюту, неся тюки, которые Тома второпях забросил в лодку.
Оставив их, он вышел, прикрыв за собой дверь.
Андре стоял, с улыбкой глядя на Сону.
Он протянул к ней руки, желая прижать ее к себе, но она испуганно вскрикнула:
— Нет!.. Нет, подожди! Сначала я должна принять мой прежний вид, стать снова самой собой!
— Хорошо, — не стал с ней спорить Андре, — хотя, согласись, это довольно странный брак, когда единственное, чего хочет невеста, так это скрыть от жениха свое лицо!
— Мне хочется… быть красивой… для тебя, — быстро ответила Сона, — а пока я в таком виде, я чувствую себя просто ужасно!
— Так, что это у нас здесь? — говорил Андре, развязывая один из тюков, куда, как он знал, Тома положил кору того чудесного дерева, которое снова должно было вернуть природную белизну их коже.
— Я чувствую себя некрасивой, запыленной, усталой… и все же очень, очень счастливой, — сказала Сона, как бы подбирая нужные слова.
— После таких слов, — откликнулся Андре, — мне хочется поцеловать тебя немедленно, что бы ты там ни думала о своей внешности.
— Я хочу, чтобы наши поцелуи были столь же чудесны, как тогда… в саду, — ответила Сона. — Я никогда не думала, что при этом чувствуешь себя так… так, будто ты уже в раю!
Андре неимоверного труда стоило удержаться и не сжать ее тут же в объятиях; вместо этого он вытащил из свертка с одеждой небольшой пакетик с истолченной в порошок корой.
При этом он нечаянно задел кожаную сумку с золотыми луидорами; она упала, и монеты рассыпались по всему полу.
Андре засмеялся.
— Я принял массу предосторожностей, чтобы как-нибудь случайно, по ошибке, не оставить эти тюки, а сейчас мне надо выгрузить все бриллианты, которые я предусмотрительно спрятал в куртке, и переложить их обратно в сумку.
Сона издала удивленный возглас.
— Я совсем забыла про них! Они целы?
— Абсолютно целы; они у меня, моя радость, и, я надеюсь, они доставят тебе немало удовольствия, когда мы окажемся в Америке.
Оставив рассыпанные луидоры лежать на пол., Андре насыпал немного порошка в мисочку, которую нашел в углу каюты среди других умывальных принадлежностей.
Добавив немного воды — в точности так, как советовал ему Тома, — Андре как следует размешал получившуюся массу.
Через несколько секунд она стала совершенно чистой и прозрачной, такой, какую тогда, в саду, подал им неф, чтобы они вымыли руки после еды.
Усевшись перед зеркалом, Сона сняла с головы темный плат и покрывало. Ее чудесные золотистые волосы рассыпались по плечам.
Андре поставил перед ней мисочку.
— Вот то, что тебе нужно, — сказал он. — Я не буду смотреть на тебя до тех пор, пока ты снова не превратишься в ту маленькую святую, в которую я с первого взгляда влюбился тогда, в лесу.
— Я… не святая, — мягко возразила Сона. — Я., твоя жена… разве ты забыл? — спросила она с улыбкой.
— Я не забыл, — ответил Андре, — так что поторопись, потому что я хочу вести себя с тобой как со своей женой, а вовсе не как с темнокожей монахиней!
Намочив в мисочке свой носовой платок, Сона стала старательно протирать им лицо.
— Немного щиплет, — заметила она, — но матушка-настоятельница дала мне с собой крем, специально приготовленный из меда и лепестков розы; она сказала, что он снимает всякое раздражение.
— Надеюсь, ты не весь порошок истратишь? — улыбнулся Андре. — Не забудь оставить и мне немножко.
В дверь постучали, и Андре подошел, чтобы открыть.
— Капитан приветствует вас, сэр. Он просил узнать, не желаете ли вы заказать ужин и бутылку хорошего вина. Мы снимаемся с якоря.
— Пожалуйста, поблагодарите капитана, — ответил Андре, — и передайте ему, что мы с удовольствием примем его предложение.
Андре закрыл дверь.
— Поспеши! — повернулся он к Соне. — Когда я тоже приведу себя в божеский вид, мы устроим торжественный ужин, и я выпью за здоровье новобрачной — моей любимой, прекрасной жены!
— Я уже почти закончила, — ответила Сона. — Слава Богу, матушка-настоятельница решила, что достаточно будет покрасить мне только лицо и руки.
Андре снял куртку и повесил ее очень осторожно, так чтобы бриллианты не вывалились из-за подкладки.
«Завтра, — подумал он, — надо будет положить их обратно в сумку, где они и хранились вначале».
Сегодня он слишком устал и не хотел этим заниматься.
Но, каким бы усталым он себя ни чувствовал, Андре знал, что должен доставить удовольствие Соне и снять с себя толстый слой красящего порошка, который Жак наложил на него так искусно и который служил ему верой и правдой, защищая от всех опасностей.
Вскочив со стула, Сона повернула к Андре свое личико.
— Смотри! — воскликнула она радостно. — Я снова стала самой собой! Надеюсь, теперь я именно такая жена, на которой мечтал жениться мой муж! Андре взглянул на нее, и их глаза встретились.
— Очень скоро, — сказал Андре, — я расскажу тебе обо всем, что чувствует твой муж, когда смотрит на тебя, но сначала мне нужно тоже вернуть себе нормальный вид, а так как краска покрывает все мое тело, то я предлагаю тебе пока что прилечь, задернуть занавески над кроватью и немного отдохнуть перед ужином.
Сона посмотрела на него широко открытыми глазами, потом взяла свой узелок. Андре начал развязывать галстук.
— Если ты хочешь послушаться моего совета, — сказал он, — ты снимешь с себя все и наденешь только ночную рубашку и пеньюар, если, конечно, он у тебя есть. В конце концов, ты ведь ужинаешь только в обществе своего мужа, а перед ним можно так показаться!
— Я… я думаю… это неудобно. Я буду стесняться, — смущенно прошептала Сона.
— Мне нравится, когда ты стесняешься, — улыбнувшись, ответил Андре. — А теперь предупреждаю — я собираюсь полностью раздеться, снять с себя абсолютно все!
Сона вскрикнула и юркнула в кровать за занавески.
Андре быстро скинул одежду и стал тщательно натирать себя чудодейственной жидкостью, как это только что делала Сона.
Толстый и прочный красочный слой исчезал прямо на глазах.
Сначала побелело его лицо, затем Андре стер краску с одной стороны груди и только было собрался приняться за вторую, как раздался стук в дверь.