Картленд Барбара. Спящая красавица

   — Очень мило с вашей стороны так говорить, — отвечала графиня. — Тем более что это вполне отвечает моим чувствам, но в то же время, обожаемый Джонни, вы должны понять, что такую возможность нельзя упускать!
   Оделла стояла не шелохнувшись, словно ее пригвоздили к месту.
   Теперь она поняла, с кем разговаривает ее мачеха.
   Это был виконт Мор, о котором она говорила за завтраком.
   — Почему, о, почему, — воскликнул виконт, — я не встретил вас до того, как вы вышли, замуж за Шэлфорда!
   — Вы были в Индии и отважно сражались, — отвечала графиня. — И потом, тогда я была замужем за Гербертом.
   — Прежде чем судьба соединила нас, вы целый год были вдовой! — простонал виконт.
   — Судьба порой очень жестока! — сказала графиня словно бы с рыданием в голосе. — И вам известно, дорогой виконт, дне хуже, чем мне, что вы не в состоянии обеспечить супругу.
   — Все изменится, когда умрет мой отец, — заметил виконт.
   — Ненамного, — возразила графиня. — Если вы честны, мой обожаемый, то должны согласиться, что ваш отец — по .любым меркам не .самый богатый человек, а ваш дом требует — расходов, исчисляемых тысячами фунтов.
   — Это правда, — признал виконт. — Ноя хочу вас, Эсме! Я хочу вас 6езумно!
   — Так же, как и я вас, — нежно сказала графиня. — Именно поэтому я прошу вас выслушать то, что я должна вам сказать.
   — Все, что я хочу, — это быть подле вас, говорить с вами и любить вас.
   — Все это будет возможно, — прошептала графиня, — если вы женитесь на Оделле.
   — Зачем мне неопытная девчонка восемнадцати лет? — грубо спросил виконт. — Мне нужны вы — нужны, как не была нужна ни одна женщина прежде!
   Наступила тишина. Оделла не сомневалась, что в этот, момент виконт целует ее мачеху.
   Ей было неловко, что она подслушивает. Оделла знала, что это нехорошо, но она должна была выяснить, что задумала мачеха.
   Прошло немало времени, прежде чем графиня слегка нетвердым голосом сказала:
   — О, любимый, вы знаете, что я обожаю вас, но мы должны смотреть на вещи трезво и быть очень, очень осторожными!
   — Я знаю, — сказал виконт, — но все, что я хочу, — это увезти вас на необитаемый остров, где мы будем одни и не надо будет бояться каждого глаза, который нас увидит, и каждого уха, которое услышит, что мы говорим.
   — Это было бы замечательно, невыразимо замечательно — быть вместе с вами, — почти шепотом сказала графиня и уже совсем другим тоном добавила: — И мы можем быть вместе, если вы сделаете, как я говорю.
   — Вы имеете в виду — женюсь на вашей падчерице!
   — Я имею в виду, что после этого мы сможем быть вместе и никто не станет задавать ненужных вопросов.
   Виконт молчал, и она продолжала:
   — В вашем распоряжении, обожаемый Джонни, будут неограниченные средства. Первым делом надо будет купить дом в Лондоне, как можно ближе к этому. Оделла сама захочет жить поближе к отцу, и мы с вами сможем видеться в любое время.
   — На глазах у вашего мужа и моей жены? — спросил виконт.
   — Если мы будем вести себя умно, кому придет в голову, что я вас люблю? — возразила графиня.
   — А я люблю вас, — пробормотал виконт.
   — К тому же, — продолжала графиня, — пока вы не унаследовали собственный дом, я уговорю Артура, чтобы он сдал вам в аренду Доуер-Хаус. — Она коротко рассмеялась. — Оделла любит деревню и будет вполне счастлива проводить больше времени там. А вы с ее деньгами сможете покупать все, что заблагорассудится, и вести образ жизни, который вам нравится. Подумайте об этом, Джонни! Яхта, на который мы будем путешествовать по свету, скаковые лошади, которые унесут нас, куда мы захотим…
   Она сделала паузу и добавила, как бы в сторону:
   — Артур не любит скачки, и я думаю, что Оделла тоже ими не заинтересуется.
   Виконт молчал, и она продолжала:
   — О, Джонни, только представьте, какие возможности откроются перед нами! Я с таким удовольствием помогу вам сделать все, о чем вы мечтали, когда у вас не было денег!
   Наконец виконт заговорил:
   — В ваших устах все звучит слишком легко, Эсме, — сказал он. — Но вы знаете не хуже меня, что женщины ревнивы; и Оделле может очень не понравиться, что она повсюду появляется в обществе своей мачехи, особенно когда эта мачеха так красива, как вы!
   — Очень мило с вашей стороны так божественно отзываться о моей красоте, — проворковала графиня. — Но Оделла еще очень юна, и так как она любит отца, то захочет быть поближе к нему. — Она улыбнулась. — Женщина постарше не стала бы так за него цепляться. Кроме того, вы забыли еще кое-что.
   — Что же? — спросил виконт.
   — Вы хотите наследника, а ничто не привязывает женщину к дому больше, чем, дети!
   — Вы умеете убеждать, Эсме, — медленно, произнес виконт. — Но вместе с тем, если у меня будет наследник, что, конечно же, рано или поздно случится, я хотел бы, чтобы это был наш с вами сын.
   Повисло молчание; наконец графиня сказала:
   — Разумеется, если бы это было возможно, высшего блаженства трудно представить. Но, как я уже сказала вам, обожаемый Джонни, мы должны делать лучшее из того, что можем, — и, если у вас хватит храбрости, мы это сделаем.
   — Дело не в храбрости, — обиженно сказал виконт, — а том, что у меня будет другая женщина, а не вы. Вы же знаете, как я вас обожаю.
   Тон его стал резким.
   — Как и я вас, мой сильный, красивый, изумительный возлюбленный! — сказала Эсме. — И именно поэтому я не хочу вас терять!
   — Вы никогда меня не потеряете! — страстно воскликнул виконт. — Я скорее согласился спуститься бы в преисподнюю!
   Он начал целовать ее снова.
   Словно очнувшись от сна, Оделла пошла прочь.
   Она направилась к двери, которая вела в коридор.
   У двери она остановилась и оглянулась на портрет матери, висящий над камином.
   В глазах ее была боль.
   Потом она тихо открыла дверь, вышла из спальни отца и бегом вернулась к себе в комнату.
   Убедившись, что там никого нет, она тщательно заперла дверь и ничком бросилась на кровать.
   Но она не плакала. Она размышляла.
   Теперь ей стало ясно, почему с самого приезда она не только чувствовала, что в доме что-то не так, но и ощущала явную угрозу.
   Казалось, что мысли и планы мачехи каким-то непонятным образом передались ей.
   Впрочем, как бы то ни было, она должна убежать.
   Вместо истерики или приступа паники Оделла внезапно почувствовала, что способна рассуждать холодно и отстранение, словно ей предстояло изучить какой-то сложный предмет или найти решение математической задачи.
   И была одна вещь, за которую ей следовало быть благодарной судьбе: теперь она точно знала, где притаился враг.
   — Меня не застанут врасплох, — пробормотала Оделла.
   Это было похоже на чтение книги, и заговор словно бы разворачивался у нее перед глазами.
   Оделла могла точно предположить, на что будет упирать мачеха, чтобы уговорить ее выйти замуж за виконта.
   Во-первых, отец Оделлы дружен с его отцом.
   Во-вторых, если виконт был солдатом, ее отец не сможет сказать, что он — человек никудышный.
   Его нельзя обвинить и в том, что он промотал деньги за карточными столами.
   Внезапно Оделле пришло в голову, что виконт старше тех молодых людей, которым ее будут представлять на балах.
   Ее мачехе, она знала, было двадцать семь, и виконту, без сомнения, столько же — а может, и больше.
   «Папа решит, что он как раз в нужном возрасте, чтобы разумно обойтись с моими деньгами, — подумала Оделла, — а также защищать меня и заботиться обо мне».
   При мысли о том, что она выйдет замуж за человека, который любит другую, особенно, если этой другой является ее мачеха, Оделлу охватил ужас.
   Было унизительно знать, что графиня неверна отцу и в то же время планирует женить своего любовника на собственной падчерице из-за того, что у нее много денег.
   — Я этого не допущу! — дала клятву Оделла.
   Вместе с тем она понимала, что должна быть очень осторожна, чтобы не угодить в уготованную ей западню.
   Поскольку Оделла любила отца, она не могла рассказать ему о том, что подслушала.
   Хотя он, несомненно, по-прежнему любил ее мать, но одновременно был весьма увлечен своей новой женой.
   По его глазам Оделла видела, что он очарован ее красотой.
   Когда Эсме льстила ему и касалась его, он был доволен, как любой мужчина на его месте.
   «Как я могу разрушить то, чем он живет?» — спрашивала себя Оделла.
   Если быть совсем честной, она знала, что отец, после того как женился второй раз, стал гораздо счастливее.
   Он был потерян и одинок, когда умерла мать Оделлы, и Эсме весьма умело заставила его почувствовать, что он для нее важен.
   «Конечно, — сказала себе Оделла, — я всегда могу сказать папе, что ненавижу виконта и ни при каких обстоятельствах не стану его женой».
   К несчастью, решение этого вопроса зависело не только от отца.
   Сам он, разумеется, не стал бы заставлять ее вступать в брак, которого она не хотела.
   Но Оделла понимала, что мачеха умело его обработает и в конце концов докажет ему, что виконт — единственный мужчина в обозримом пространстве, кто не является «охотником за приданым».
   Она будет очень убедительно распространяться насчет того, что любовь придет после свадьбы.
   И есть еще кое-что, рассуждала Оделла.
   Если мачеха хочет как можно быстрее выдать ее за виконта, значит, она должна отсечь всех других претендентов.
   «И она этого добьется, — думала Оделла, — сказав всем, что виконт влюблен в меня, а я — в него. К моему первому балу любой, кто пригласит меня на танец, будет знать, что я уже занята».
   Она видела это очень отчетливо, словно перед глазами ее разворачивалась пьеса.
   — Что же делать? О Боже, что же мне делать? — вслух сказала Оделла.
   Она слышала отчаяние в собственном голосе и понимала, что должна действовать быстро.
   Оделла посмотрела на портрет матери, который держала в руках.
   — Помогите мне, мама, — прошептала она. — Помогите мне… Иначе я пропаду!
   Когда она говорила, ей казалось, что мачеха, подобно злобной колдунье, стоит у нее за спиной.
   Она заманила ее в ловушку, сверхъестественным образом вынуждая к браку, который будет означать жизнь в тоске.
   — Это ваши деньги, мама, — продолжала Оделла, говоря с миниатюрой. — И поэтому вы должны сделать так, чтобы их не было… Или… должна я!
   Еще не закончив произносить эту фразу, Оделла уже знала, каким будет решение.
   Она должна исчезнуть — по крайней мере на время.
   Она должна убежать из западни, которая уже закрывалась за ней, и если не поспешить, может быть слишком поздно.
   Оделла подошла к окну, по-прежнему держа в руке миниатюру.
   Солнце садилось, но сад был еще освещен.
   Струи фонтана взлетали высоко к небу и падали, искрясь и переливаясь всеми цветами радуги.
   Клумбы на площади пылали тюльпанами — желтыми и алыми.
   Весенняя листва на деревьях была нежно зеленой.
   «Я уеду в деревню, — решила Оделла. — По крайней мере там у меня будет возможность поразмыслить!»
   Она подумала о Стрекозе.
   Оделла была уверена, что, если проедется верхом по лесу, решение придет само собой.
   «Это как очень высокий барьер, — сказала она себе. — Если мы сможем его перепрыгнуть, по ту сторону откроется путь к спасению. — Она вздохнула. — Если бы только был кто-то, с кем я могла бы поговорить, кто-то, кто понял бы то, что я чувствую!»
   И вдруг, словно ее мать подсказала ей, Оделла вспомнила нянюшку.
   Нянюшка бы все поняла.
   Нянюшка, с ее мудростью, приобретенной за долгую жизнь, быть может, дала бы дельный совет.
   «Я поеду к нянюшке!» — решила Оделла и неожиданно почувствовала. Что уже не так боится, как всего минуту назад.
   Ее разум вновь стал холоден, а мысли — ясны.
   Оделла отперла дверь и позвонила в звонок.
   Новые слуги, как видно, еще не считали ее хозяйкой, потому что прошло немало времени, прежде чем дверь открылась и появилась горничная — пожилая женщина, которая посмотрела на Оделлу не слишком дружелюбно.
   — Вы звонили, миледи?
   — Да, Джоан, — сказала Оделла. — Я хотела спросить вас, есть ли в доме кто-нибудь, кто работал здесь до того, как я уехала во Флоренцию?
   — Не думаю, что кто-то остался, миледи… — начала Джоан и вдруг остановилась. — Впрочем, если ваша светлость помнит мисс Гэйтсли…
   Оделла негромко вскрикнула.
   — Мисс Гэйтсли — швея? Она еще здесь?
   — Да, миледи. Мы нашли, что она очень искусная швея, и даже велели ей переделать некоторые платья ее светлости.
   — Попросите мисс Гэйтсли прийти ко мне немедленно, — велела Оделла.
   — Слушаюсь, миледи!
   Джоан ушла, а Оделла с теплотой в сердце подумала, что Гетси, как она назвала ее в детстве, именно тот человек, который ей сейчас нужен.
   Через некоторое время мисс Гэйтсли явилась. Старой швее было теперь уже за шестьдесят, и ревматизм не позволял ей ходить так же стремительно, как когда-то. Она с восхищением улыбнулась при виде Оделлы, а та, как только старушка вошла в комнату, бросилась к ней.
   — Гетси! — воскликнула Оделла. — Я и понятия не имела что вы еще здесь!
   — Я надеялась увидеть вас, миледи, — сказала мисс Гэйтсли, — но вы только что вернулись из-за границы, и я не хотела мешать…
   Оделла втащила ее в комнату и закрыла за ней дверь.
   — Послушайте, Гетси, — сказала она, — мне нужна ваша помощь. Мне отчаянно нужна ваша помощь!

Глава третья

   Поезд отошел от Паддингтонского вокзала. Оделла откинулась на сиденье и подумала, что дела идут гораздо лучше, чем она смела надеяться.
   Когда Гетси вошла в комнату, Оделла, как в детстве, бросилась к ней и поцеловала.
   — Гетси! — воскликнула она. — У меня и, в мыслях не было, что вы еще здесь. Все вокруг — незнакомцы.
   — Ее светлость оставила меня, потому что я хорошо шью, — ответила Гетси. — Но, ей-богу, как я рада снова вас видеть, миледи!
   — И вы очень нужны мне! — Оделла потянула Гетси туда, где у окна стояли два кресла. — Садитесь, — сказала Оделла, — и прежде всего расскажите мне, как вы.
   — Я старею, — ответила Гетси, — и уже собиралась уволиться, но ее светлость сказала, что если я это сделаю, то не получу пенсии.
   Оделла насторожилась.
   — Разумеется, вы получите пенсию! — сказала она. — И можете увольняться прямо сейчас, если хотите. Я обо всем позабочусь!
   По выражению глаз Гетси она поняла, что та знает, что у нее есть деньги.
   — Я полагаю, вы уже слышали, — сказала Оделла, — что мама оставила мне кое-какие деньги?
   — Об этом поговаривают в людской, — сказала Гетси. — И я, ей-богу, рада за вас, миледи!
   — Так же, как и я! — сказала Оделла. — Но случилось еще кое-что, и я должна немедленно уехать в деревню.
   Она на мгновение заколебалась, прежде чем продолжить:
   — Я буду откровенна, Гетси, и скажу вам, что мне нужно убежать. Я хочу, чтобы вы поехали со мною.
   Оделла не смогла бы этого объяснить, но у нее было такое чувство, что Гетси все поняла.
   Любая мелочь, происходящая в доме, моментально замечалась слугами и оживленно обсуждалась в людской.
   Без сомнения, они уже знали, что графиня хочет выдать падчерицу за виконта.
   И разумеется, все слуги были прекрасно осведомлены о том, каково его истинное положение в доме.
   Подумав об этом, Оделла решила, что нет никакой необходимости сообщать Гетси подробности, которые ее только обеспокоят.
   Вместо этого она сказала:
   — Мне нужно уехать тайно, иначе папенька или мачеха меня остановят.
   — Тайно! — воскликнула Гетси. — Но как, миледи, вы это сделаете?
   — Очень легко, если вы мне поможете, — сказала Оделла. — Я знаю, что мне нельзя путешествовать без компаньонки….
   — Ей-богу, вы шутите! — перебила ее Гетси. — Вы слишком молоды и красивы.
   — Я хочу, чтобы вы сделали вот что, — твердо сказала Оделла. — Вам нужно выскользнуть из дому пораньше, когда все еще спят… — Оделла понизила голос: — Я уверена, что с Паддингтона есть утренний поезд к Оксфорду, но я выясню поточнее.
   — У мистера Беннетта в кабинете есть расписание, — сказала Гетси.
   Мистер Беннетт был секретарем графа.
   — Вы уже мне очень помогли, — сказала Оделла. — Я дам вам знать, в какое точно время мы с вами уедем.
   Она сделала паузу и продолжала:
   — Вот что мне от вас нужно: рано утром, когда встанут только лакеи и горничные, вы скажете всем, что ваш родственник болен и вам нужен кэб, чтобы доехать до станции.
   — Я это сделаю, — сказала Гетси.
   — Вы уедете с багажом, — продолжала Оделла, — а я покину дом через садовую калитку. Вы скажете кэбмену, что вам нужно захватить подругу, и попросите его остановиться за площадью, у конюшен.
   Оделла на некоторое время задумалась, а потом добавила:
   — Никто и на мгновение не заподозрит, что это я, а днем папенька найдет мою записку, где будет сказано, что я уехала и остановлюсь у друзей.
   Она повторила это несколько раз, чтобы Гетси как следует все запомнила.
   Потом старенькая швея попросила:
   — Не найдется ли у вас немного денег, миледи? В этом месяце мне не заплатили жалованье…
   — У меня куча денег, — сказала Оделла. — Как только мы вернемся домой, я поговорю с управляющим и прослежу, чтобы он выделил вам коттедж — по возможности такой, который не принадлежит папеньке. Это избавит нас от ненужных споров.
   На глаза Гетси навернулись слезы.
   — Вы очень добры, миледи, — прошептала она. — Так же, как ваша любезная матушка. Я так боюсь за себя, ведь руки мои уже не те, что раньше, и пальцы почти не гнутся…
   — Я могу обещать вам одно, — сказала Оделла. — Уволившись, вы будете жить в достатке, и моя мачеха ничего не сможет с этим поделать!
   Она не могла скрыть злости, прозвучавшей в ее голосе при упоминании о мачехе, но Гетси ничуть этому не удивилась, а только сказала:
   — Ее светлость очень рассердится на меня, если узнает, что я уехала с вами!
   — Когда узнает, будет уже поздно, — отрезала Оделла.
   Гетси ушла, а она еще долго сидела, обдумывая каждый шаг, который ей предстоит сделать.
   Почти перед самым обедом графиня вдруг сообразила, что ее падчерица дома.
   Она вошла в спальню Оделлы как раз в тот момент, когда служанки готовили ей ванну, и села перед камином.
   — О, ты здесь, дорогое дитя! — мелодичным голоском сказала графиня. — А я все думала, где ты можешь быть!
   — Когда я вернулась, мне сказали, что у вас гости, — ответила Оделла, — и я решила вас не тревожить.
   — Очень мило с твоей стороны, — проворковала графиня. — И все же мне жаль, что я не знала о том, что ты уже дома.
   Она помолчала немного и сказала:
   — Сегодня вечером я прошу тебя надеть свое самое красивое платье. У нас большой званый обед, и я посадила тебя рядом с виконтом Мором — я уверена, ты найдешь, что он весьма интересный собеседник. — Графиня коротко прозвенела колокольчиками своего смеха. — По-моему, он так же обожает лошадей, как ты!
   Оделла ничего не ответила, и ее мачеха отправилась назад в свою комнату.
   После того, что сказала графиня, Оделле хотелось выбрать самое уродливое платье из тех, что у нее есть.
   К сожалению, все платья, которые она купила во Флоренции, были в отменном вкусе, и в каждом она выглядела еще привлекательнее, чем в предыдущем.
   В конце концов Оделла сказала себе, что раз ей все равно придется принять участие в том, к чему ее вынуждают, то ей остается лишь постараться выглядеть красивой и ничего не говорить.
   Перед обедом она вышла в гостиную.
   Ее мачеха уже была там; она сияла драгоценностями и, Оделла не могла этого не признать, была очень красива.
   Оделла вспомнила, как одна из ее подруг по пансиону сказала однажды:
   — Мой отец всегда говорит, что любая женщина выглядит красивой, если она влюблена!
   Оделла с презрением подумала, что ее мачеха как раз влюблена — но не в того человека, за которым она была замужем.
   Едва виконт вошел в комнату, Оделла сразу же поняла, что к этому человеку у нее не может быть даже привязанности, не говоря уже о любви.
   Он был красив.
   Но, подумала Оделла, на нем явно лежит печать неудачника.
   Она была совершенно уверена, что он никогда не станет политическим деятелем.
   Более того — с первого же взгляда было ясно, что он вообще не стремится к тому, чтобы делать в жизни что-нибудь основательное.
   «Кроме того, конечно, — добавила про себя Оделла, — как заниматься любовью с чужой женой!»
   Она видела, что виконт, повинуясь распоряжениям своей возлюбленной старается произвести на нее самое приятное впечатление.
   В то же время он то и дело поглядывал на графиню.
   Оделла подумала, что любой, кто достаточно наблюдателен, сразу поймет, в какой области лежат его истинные чувства.
   Она задавалась вопросом, заметил ли ее отец взгляды, которыми обменивались его жена и виконт.
   Потом ей припомнилось, как она где-то читала о том, что муж всегда в последнюю очередь узнает такие вещи.
   И в последнюю очередь, добавила она про себя, способен поверить в то, что женщина, которой он доверял, была ему неверна.
   Оделла бросила взгляд через стол.
   Ее отец выглядел вполне счастливым.
   Она знала — это благодаря тому, что женщины, сидящие по обе стороны от него, были не только красивы, но и умны.
   И обе заставляли его смеяться.
   В этот момент он был так же весел и остроумен, каким Оделла знала его раньше, когда была жива ее мать.
   «Я не имею права вновь делать его несчастным, рассказывая о том, что происходит у него за спиной», — сказала она себе.
   Оделла понимала, что это будет слишком жестоко.
   Когда дамы покинули гостиную, а мужчинам принесли портвейн, Оделла поспешила наверх.
   Она знала, что сейчас в спальне нет никого.
   Его камердинер в это время должен был быть в кладовой.
   Оделла вошла в спальню и заперла дверь.
   Она знала, где отец хранит ключ от сейфа.
   Он трогательно верил в то, что это всегда было известно только ее матери.
   Но Оделла часто помогала матери брать из сейфа драгоценные камни, которые та хотела надеть вечером.
   Поэтому она сразу направилась к тайнику: как и предполагалось, ключ оказался там.
   Оделла открыла сейф.
   Как она и думала, на верхней полке лежали бумаги, которые им дали в адвокатской конторе.
   Отец уже переложил их сюда.
   На нижних полках хранились деньги.
   Отец всегда держал в спальне некоторую сумму, чтобы в случае необходимости под рукой были бы наличные деньги.
   Оделла взяла стопку банкнот и еще несколько золотых соверенов.
   Потом она заперла сейф, убрала ключ на место и отнесла деньги к себе спальню.
   Дамы все как одна собрались в комнате ее мачехи.
   Оделла быстро спустилась по лестнице и была в гостиной прежде, чем они возвратились.
   Когда обед закончился, виконт покорно направился в ее сторону и сделал попытку занять ее беседой о лошадях.
   Оделла в течение нескольких минут пыталась поддерживать разговор, а потом направилась к фортепьяно со словами:
   — Мне кажется, если я сыграю что-нибудь для гостей, это украсит вечер.
   Немного позже отец сказал ей, что был восхищен тем, как хорошо она играла.
   — Это только благодаря вам, папенька, — ответила Оделла. — Вы оплатили услуги самого дорогого преподавателя музыки во Флоренции!
   — Очевидно, деньги были потрачены не зря! — улыбнулся граф. — Но, по-моему, тебе следует поговорить с гостями.
   — Я хочу, чтобы вы послушали еще две пьесы, которые я разучила, — сказала Оделла, и он не стал заставлять ее.
   При первой же возможности она, извинившись, отправилась спать, зная, что еще многое нужно сделать.
   Гетси принесла к ней в комнату небольшой саквояж, который был не слишком тяжелым.
   Оделла спрятала его в шкафу.
   Она уложила туда свои лучшие платья и, разумеется, дорожную одежду.
   После того, как графиня удалилась ко сну, в спальню Оделлы постучал лакей.
   Оделла открыла дверь.
   — Мисс Гэйтсли сказала мне, миледи, — произнес он, — что у вас стоит саквояж с кое-какими вещами, которые вы хотели отдать ей.
   — Да, конечно, и все уже собрано, — тихо сказала Оделла. — Но, мне кажется, они вряд ли понадобятся мисс Гэйтсли ночью.
   — Мисс Гэйтсли сказала, что рано утром ей надо уехать, — ответил лакей. — Она получила неважные новости!
   — Передайте мисс Гэйтсли, что я ей сочувствую, — сказала Оделла. — Хорошо, что одежда, которую я обещала ей, уже готова.
   Лакей унес саквояж, а Оделла разделась и улеглась в постель.
   Она привыкла вставать рано.
   — Во Флоренции ученики, изучающие специальные предметы, нередко начинали занятия в семь утра.
   Поэтому на следующий день в четверть шестого Оделла уже была на ногах и одета.
   Из расписания в кабинете секретаря она узнала, что есть поезд из Паддингтона до Оксфорда в шесть тридцать.
   Они с Гетси легко на него сели после того, как Оделла забралась в кэб возле конюшен.
   Она написала письмо отцу и положила его у него в кабинете.
   Оделла знала, что до завтрака он туда не зайдет.
   В письме говорилось:
   Мой дорогой папенька!
   Я была ошеломлена и отчасти расстроена огромным состоянием, свалившимся на меня вчера. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями.
   Я знаю, что вы поймете: в Лондоне, где я связана многими обязательствами и необходимостью делать немало покупок, это невозможно.
   Поэтому я уезжаю за город на несколько дней; я хочу покататься на Стрекозе и взглянуть на вещи с собственной точки зрения.
   Я знаю, что вы не одобрили бы, если бы я путешествовала одна; поэтому я беру с собой мисс Гэйтсли.