Картленд Барбара. Спящая красавица

   Но в какой бы из своих приездов он ни написал первого графа Транкомба, портрет получился весьма выразительным.
   Судя по всему, этот человек обладал выдающимися способностями и к тому же был самым красивым мужчиной из всех, кого Оделла встречала за свою жизнь.
   Портрет был небольшим, поясным, но длинные пальцы графа и его артистичные руки были видны.
   Изящные руки всегда были отличительной чертой портретов Ван Дейка.
   Оделла ни у кого еще не видела таких рук, как на портрете у графа.
   — Как вам пришла в голову мысль создать такую замечательную библиотеку? — вслух спросила Оделла.
   Ей показалось, что у него в глазах на мгновение вспыхнул огонек, словно ему был приятен ее порыв.
   А сейчас, возвращаясь на Стрекозе по ровному полю к конюшням, Оделла говорила себе, что ей невероятно, просто невероятно повезло.
   Теперь мачехе, если она действительно ищет свою падчерицу, будет практически невозможно ее найти.
   — Я наговорила уйму лжи от твоего имени, — сказала нянюшка едко, — и, без сомнения, на том свете буду гореть в аду! — А что именно вы сказали? — нервно спросила Оделла.
   — Я сказала всем слугам, что ты — моя племянница, — ответила нянюшка, — и что мой брат держит платную конюшню недалеко от Оксфорда. Должна же я была как-то объяснить, откуда у тебя эта лошадь!
   Оделла всплеснула руками.
   — Нянюшка, какая ты умная! — воскликнула она. — Я забыла, что Стрекоза выглядит слишком породистой и дорогой для молодой женщины.
   — Одна ложь тянет за собой другую, — заметила нянюшка. — И я надеюсь лишь, что, если все вскроется, меня не выпихнут без рекомендации!
   Оделла засмеялась и обняла ее.
   — Если тебя «выпихнут», как ты это называешь, — сказала она, — ты приедешь ко мне. А уж я позабочусь, чтобы ты была богата и зажила как королева!
   — Об этом я думаю в последнюю очередь! — сказала нянюшка резко, но Оделла знала, что она была рада услышать эти слова.
   В глазах ее было знакомое Оделле с детства доброе выражение.
   «Если бы только я могла остаться здесь навсегда!» — подумала Оделла, приближаясь к замку, и эта мысль взволновала ее.
   Она въехала во двор и, спешившись, отвела Стрекозу в стойло.
   Оделла уже расседлала ее, когда подошел конюх.
   — Я повешу его, мисс Вест, — сказал он, забирая у нее седло. — У нас тут большой переполох: приезжает его светлость.
   Оделла замерла.
   — Его светлость? — переспросила она.
   — Да, как всегда, без всякого предупреждения он решил привезти гостей.
   Он отвернулся, чтобы повесить седло, а Оделла через кухню бросилась в дом и взбежала по лестнице.
   Она ураганом ворвалась в детскую и в ответ на недоуменный взгляд нянюшки выпалила:
   — Я слышала, что маркиз приезжает!
   — Вполне может быть! — спокойно сказала нянюшка. — Садись-ка и выпей чаю — а суетиться не стоит. Ему нет до тебя никакого дела.
   — Я знаю, — сказала Оделла, — но я не хочу, чтобы он меня видел.
   — А он и не увидит, — ответила нянюшка, — если ты будешь сидеть здесь и не высовываться.
   У Оделлы упало сердце.
   Пришел конец прогулкам на Стрекозе.
   А еще за последние дни она так полюбила бродить по замку, исследуя изумительные салоны — каждый назывался по своему цвету.
   Например, был Серебряный салон, или Розовый, или Синий.
   Оделла очень любила очаровательную гостиную, которая называлась просто — Комната карикатур.
   Здесь были собраны карикатуры едва ли не за все время существования замка, и некоторые были настолько забавны, что Оделла смеялась вслух.
   Она наслаждалась Хогартом и весьма язвительными карикатурами на принца-регента, сделанных Роунальдсоном и Круикшенком.
   В Комбе было так много всего, что Оделле даже за несколько месяцев не удастся увидеть половины.
   Но теперь, с приездом маркиза, ей придется безвылазно сидеть в детской.
   — А что, это будет большой прием? — спросила она вслух.
   — Понятия не имею, — ответила нянюшка. — И чем меньше ты будешь думать об этом, тем лучше!
   По ее тону Оделла видела, что нянюшка сама немного встревожена, хотя и ни за что не признается в этом.
   Она понимала, что будет большой ошибкой дать маркизу знать о своем существовании и потом отвечать на нескромные вопросы.
   Оделла выпила чаю, а потом поиграла с Бетти, пока нянюшка готовила девочке ванну.
   Бетти оказалась милым ребенком, только очень тихим.
   Она была готова играть одна или с любым, у кого было свободное время.
   Оделла построила ей из кубиков замок, который Бетти с удовольствием развалила, а после этого они вдвоем убрали на место кукол и Крошечную мебель из кукольного домика.
   Потом Бетти уложили спать.
 
   Оделла сидела перед камином напротив нянюшки, когда в комнату вошла пожилая горничная.
   — У вас не найдется ниток? — спросила она. — У моей хозяйки оторвалась пуговица, а я забыла взять нитки из экипажа, когда мы приехали.
   — Да, конечно. — Нянюшка встала и направилась к корзинке для шитья.
   — Вот увидите, его светлости она понравится! — сказала горничная. — Прошлая его леди была довольно красивая, но моя хозяйка — это лакомый кусочек, уж вы мне поверьте!
   Нянюшка перестала рыться в корзинке и посмотрела на Оделлу.
   — Я положила тебе в комнату полотенце, — сказала она, — и, думаю, тебе лучше до ужина принять ванную.
   Оделла улыбнулась.
   Она знала, что нянюшка не хочет, чтобы она слушала сплетни, и полотенце — всего лишь предлог, чтобы ее отослать.
   — Да, конечно, тетушка, — вслух сказала она. — Я прямо сейчас это и сделаю.
   Добравшись до своей спальни, она подумала, что хотела бы видеть избранницу маркиза: слова горничной ее заинтриговали.
   Потом Оделла с презрением сказала себе, что это, вероятно, замужняя женщина!
   Как и ее мачеха, она неверна своему мужу. С этой мыслью к Оделле вернулись тот ужас и потрясение, которые она испытала, узнав, что у ее мачехи есть любовник и она хочет женить его на деньгах своей падчерицы.
   «Неужели в мире больше нет порядочных, респектабельных и состоятельных мужчин?» — в отчаянии подумала Оделла.
   Потом она сказала себе, что это как раз те, кто живет в Лондоне и принадлежат к тому самому высшему обществу, которое так обожает ее мачеха.
   Родная мать Оделлы большую часть времени проводила в деревне, и поэтому она никогда не подозревала о той безнравственности и развращенности, которая царит в Лондоне.
   «Если все это маркизу нравится, — решила она, — он не заслуживает такого красивого замка!»
   Когда Оделла вернулась в детскую, горничная уже ушла.
   Не в силах сдержать любопытства, она спросила нянюшку:
   — Ты не знаешь, кто приехал?
   — Граф и графиня Эйвондейл, оба уже пожилые, — ответила нянюшка, — и леди Беатон.
   По ее тону Оделла поняла, что у этой женщины — любовная связь с маркизом.
   — Лучше забудь о них, — посоветовала нянюшка, — и посиди здесь, со мной. Если тебе нечем заняться, я дам тебе шитье. — Она негромко фыркнула и добавила: — Правда, я думаю, тебе надолго хватит тех книг, что ты принесла наверх.
   Оделла засмеялась.
   — Конечно, хватит! И я обещаю избегать неприятностей, так что не волнуйся за меня.
   — Как же мне за тебя не волноваться! — покачала головой нянюшка. — Ты же понимаешь, что как раз сейчас твой отец и ее светлость задаются вопросом, когда ты вернешься домой.
   — Они могут задаваться им сколько угодно! — быстро сказала Оделла. — Я собираюсь оставаться с тобой и быть в безопасности!
   Нянюшка отправилась спать, а Оделла пошла в свою комнату, с новой силой чувствуя угрозу со стороны мачехи.
   «Я должна не думать об этом!» — сказала она себе, ложась в постель и раскрывая книгу.
   Оказалось, что эту книгу Оделла уже закончила.
   Закончила она и другую, которая лежала возле кровати.
   Оделла вспомнила, что собиралась после чая спуститься в библиотеку и поменять их, как делала в обычные дни.
   Если бы она знала, что приедет маркиз, то принесла бы наверх полдюжины книг, если не больше.
   «Я не могу целыми днями жить без книг!» — в отчаянии подумала Оделла.
   Надо было бы спросить горничную, упрекнула она себя, надолго ли приехал маркиз, — хотя, может быть, та и не знала.
   Поразмыслив, Оделла решила, что, поскольку сегодня пятница, раньше понедельника маркиз со своими гостями не уедет из замка.
   Это значит, что всю субботу и воскресенье ей придется безвылазно просидеть в детской, не имея даже что почитать.
   «Я этого не вынесу!» — подумала Оделла.
   Потом ей пришло в голову, что гости, которые приехали из самого Лондона, вряд ли будут веселиться допоздна.
   Особенно граф и графиня, которые, как сказала нянюшка, были людьми пожилыми.
   «Я подожду, пока все не стихнет, — решила Оделла, — потом спущусь по черной лестнице в библиотеку и возьму с собой столько книг, сколько смогу унести.
   Она думала, что это вполне безопасно.
   Оделла предполагала, что гости скорее всего расположатся в Синем салоне.
   Он был не такой большой, как Серебряный, и находился ближе к гостиной, в то время как библиотека была на другом конце этажа.
   Маркизу едва ли бы понадобились книги среди ночи.
   Никто поэтому не заметит, как она тихонько проскользнет туда и наберет себе чего-нибудь почитать.
   Оделла подняла книгу, которую читала, но поняла, что не может сосредоточиться.
   В конце концов она встала и, подойдя к окну, отдернула занавески.
   Звезды уже рассыпались по небу, и луна взошла над верхушками деревьев, заливая весь мир серебром.
   От этой красоты у Оделлы захватило дух; она чувствовала, что уносится куда-то словно на крыльях.
   Это была Сказочная Страна, где ее любил кто-то, с кем она была бы в безопасности, с кем ей больше ничего не надо было бы бояться.
   «Если бы только мне встретился такой человек! — думала Оделла. — Мы могли бы жить в доме, таком, как этот, и никогда не приезжать в Лондон, никогда не общаться с людьми вроде моей мачехи».
   Ей казалось, что она сама превращается в лунный свет, растворяется в нем.
   Она желала этого, она хотела стать частью этой красоты и найти любовь, которую он символизировал.
   — Пожалуйста, подари мне любовь, — молилась она, — любовь, которая будет долгой и настоящей. Любовь, которую мужчины и женщины ищут с начала времен.
   Но мысль о том, что такое совершенство ей недоступно, больно ранила сердце Оделлы. Она задернула занавески и вернулась в кровать.
   Она, должно быть, заснула.
   Внезапно проснувшись, Оделла сразу же вспомнила, что хотела спуститься в библиотеку.
   Она посмотрела на часы — стрелки показывали три часа ночи.
   В это время все наверняка уже спали.
   Оделла осторожно выбралась из постели и зажгла свечу в подсвечнике с ручкой.
   Надев симпатичный халат, который она купила во Флоренции, и мягкие тапочки, Оделла бесшумно вышла из спальни и на цыпочках двинулась по коридору.
   Она прошла к черной лестнице, ведущей в дальний конец первого этажа.
   Большинство свеч в коридорах было погашено, но оставшихся вполне хватало, чтобы видеть дорогу.
   Свеча, которую Оделла взяла с собой, при — годилась ей только в библиотеке, где вообще не было света.
   Большие книжные полки казались башнями, упирающимися в потолок. Оделла прошла в самый конец комнаты: она помнила, что там стоят книги, которые ей особенно хотелось прочесть.
   Проходя мимо каминной полки, Оделла остановилась и подняла свечу повыше.
   Она смотрела на красивое лицо первого Транкомба, и ей казалось, что он улыбается, словно понимает, как тяжело для нее остаться без книг, которые, несомненно, очень много значили и для него — иначе он никогда не устроил бы библиотеку.
   Потом Оделла пошла дальше, держа свечу так, чтобы можно было различить названия книг на полках.
   Под мышкой у нее были уже четыре книги, и она собиралась выбрать еще парочку, когда внезапно услышала странный шум.
   В первое мгновение она не могла понять, что он означает.
   Потом звук повторился, и она сообразила, что это звон разбитого стекла.
   Оделла замерла, теряясь в догадках, что произошло.
   Внезапно ей стало ясно — хотя это казалось невероятным, — что кто-то проник в библиотеку через одно из высоких стрельчатых окон на другом конце комнаты.
   Почему-то в этот момент Оделла вспомнила, что все они украшены фамильным гербом Комбов в верхней части рам.
   Первым порывом Оделлы было желание пойти и взглянуть, что случилось, но она тут же вспомнила, что никто не должен увидеть ее в библиотеке.
   Она огляделась в поисках места, где можно спрятаться.
   Прямо возле нее было окно.
   Оделла быстро погасила свечу и скользнула за штору из тяжелого темно-красного бархата.
   За окном сияли звезды, и лунный свет освещал кусты и цветы на лужайке.
   Шаг за шагом Оделла на цыпочках передвинулась за самый край шторы и прижалась к стене.
   Она с опаской слегка оттянула штору и выглянула.
   В темноте мелькнул лучик света, и Оделла увидела, как из-за книжного шкафа вышел какой-то мужчина.
   Фонарь, который он нес в руке, на мгновение осветил его лицо, и сердце Оделлы отчаянно застучало.
   Она увидела лицо, закрытое темным шарфом до самого носа.
   Без сомнения, это был грабитель. «Что же делать?» — пронеслось в голове у Оделлы.
   В замке было немало ценных вещей, и в первый момент Оделла не поняла, почему вор залез именно в библиотеку.
   Потом догадка озарила ее: вероятно, он был знатоком книг.
   Возможно, грабитель искал первое издание Шекспира ин-фолио или «Кентерберийских рассказов».
   Она сама видела эти книги и знала, что они очень дорогие.
   Грабитель двинулся вдоль шкафов, и Оделла с ужасом увидела, что он глядит на каминную полку.
   Неужели он хочет украсть портрет первого Комба кисти Ван Дейка?
   Оделла не могла поверить, что это правда. Но мужчина поставил фонарь на каминную полку, и она убедилась, что он действительно собирается это сделать.
   Конечно, это была огромная ценность! Как, впрочем, любая картина Ван Дейка.
   Отец часто говорил Оделле, как ему жаль, что у него нет полотен этого художника.
   «Нельзя позволить этому человеку совершить то, что он задумал!» — сказала себе Оделла.
   Грабитель тем временем начал снимать картину, но она, очевидно, была закреплена надежнее, чем он ожидал.
   Обеими руками он подталкивал ее вверх, пытаясь снять с крюка, но у него ничего не выходило.
   Мужчина нетерпеливо размотал шарф и бросил его на пол.
   Вслед за шарфом туда же полетели шляпа и пальто.
   Когда он поднял голову, чтобы внимательнее осмотреть портрет, свет фонаря упал на его лицо.
   Оделла едва сдержала крик, готовый сорваться с ее губ.
   Она узнала этого человека! Она встречала его нечасто, но его проделки были известны всем.
   Этого моложавого мужчину, которому было лет тридцать, звали Фред Коттер.
   Его мать, вдова, жила в маленьком домике за несколько миль от Шэлфорд-Холла.
   Сколько Оделла себя помнила, от Фреда были одни неприятности.
   Ее мать не раз говорила, как ей жалко его родителей.
   Отцу Фреда, поверенному, пока он был жив, без конца приходилось выкраивать деньги на оплату штрафов своего отпрыска.
   Полиция не однажды задерживала Фреда по подозрению в воровстве, но, хотя его видели на месте преступления, суд, как правило, оправдывал его за недостаточностью улик.
   — Этот парень — плохой экземпляр! — много раз говорил о Фреде Коттере отец Оделлы.
   Ответ ее матери неизменно был одним и тем же.
   — Бедная госпожа Коттер, мне так ее жаль! — восклицала она. — Он у нее единственный ребенок, и этот ребенок разбивает ей сердце. Но, хотя он так отвратительно ведет себя, она по-прежнему его любит.
   Оделла подумала, что надо выскочить из-за шторы и попытаться остановить Фреда Коттера.
   Она уже хотела это сделать, но вспомнила один случай, который произошел около пяти лет назад.
   Фред избил человека, который обнаружил его в своем доме.
   Он избил его настолько ужасно, что человека пришлось увезти в больницу.
   Впоследствии он побоялся дать свидетельские показания против Фреда, и тот опять вышел сухим из воды.
   Поэтому Оделла ничего не могла сделать, и ей оставалось только смотреть из своего укрытия, как Фред Коттер снимает портрет со стены.
   Он сделал это, забравшись на стул.
   Потом он снова надел пальто и шляпу и обернул шарф вокруг шеи.
   В левую руку он взял фонарь, а в правую — портрет.
   Рама, судя по всему, оказалась тяжелой, но Фред довольно проворно двинулся через библиотеку и исчез за книжным шкафом.
   Оделла не двигалась.
   Она видела, как постепенно растаял мерцающий свет фонаря.
   Она слышала тихий скрип, когда Фред Коттер протолкнул картину через окно.
   Она думала, что снаружи его ждет сообщник, но не была уверена.
   Свет фонаря исчез, и раздался звук закрывающегося окна.
   Потом наступила тишина.
   Оделла стояла без движения, пока не убедилась, что Фред Коттер ушел.
   Только тогда она вышла из своего укрытия и отдернула шторы, чтобы в свете луны видеть дорогу.
   Над каминной полкой, где раньше висел портрет первого Комба, была пустота.
   Оделла долго смотрела туда и думала, что из всех картин в доме эта ни за что не должна пропасть.
   Она была сердцем замка.
   И разве можно позволить, чтобы ее украл какой-то мелкий воришка?
   Оделла постаралась припомнить, что именно Фред крал в прошлом. Выходило, что он специализировался в основном на антиквариате.
   Это значит, решила она, что у него есть связь с перекупщиком, который платит, не задавая лишних вопросов о том, откуда взялись вещи.
   Внезапно Оделла с ужасом подумала, что портрет может уплыть за границу, и тогда его уже не вернешь.
   «Я должна его остановить!» — сказала она себе.
   Но Оделла понимала, что единственный человек, кто может остановить Фреда, — это маркиз.
   Она постаралась успокоиться и мыслить ясно.
   В лунном свете, льющемся сквозь высокое стрельчатое окно, библиотека была такой же красивой, как сад.
   Если бы не пустота над каминной полкой.
   «Если я что-нибудь не предприму, — подумала Оделла, — библиотека уже никогда не будет такой, как прежде».
   Своими жадными пальцами Фред украл сердце замка Комб.
   «Что же делать? О Боже, что же мне делать?» — вопрошала Оделла снова и снова.
   Пойти прямо к маркизу и сказать ему, что случилось, означало выдать себя.
   Фреда поймают — но ей придется давать показания сначала в полиции, потом перед судейскими, и тогда вся легенда о том, что она племянница нянюшки, разлетится в пыль.
   Не могла же она солгать, давая присягу на Библии.
   — Помогите мне, мама… Помогите мне! — в отчаянии взмолилась Оделла.
   И вдруг, словно мать и вправду ответила ей, она поняла, что должна сделать.
   В конце библиотеки, ближе к окну, через которое влез Коттер, стоял стол.
   За этим столом библиотекарь записывал новые книги и делал пометки касательно уже имеющихся.
   Вылезая в окно, Фред отдернул штору, и луна давала не меньше света, чем любой канделябр.
   Оделла села за стол.
   Как она и надеялась, на столе нашлась писчая бумага — в кожаной папке с вытисненным на ней гербом маркиза.
   Оделла положила перед собой чистый лист .и взяла в руку перо.
   Чернильница, на которую Фред Коттер не обратил внимания, была, между прочим, из чистого золота.
   Тщательно обдумывая каждое слово, Оделла написала:
   Портрет первого графа Транкомба работы сэра Антониса Ван Дейка был украден Фредом Коттером, живущим в Гейбл-Коттедж, Вишингэм.
 
   Ожидая, пока просохнут чернила, Оделла огляделась и заметила на полу осколки стекла.
   Как только горничные утром войдут сюда, чтобы сделать уборку, они сразу поймут, что случилось.
   Потом она испугалась, что, поскольку библиотекарь в отпуске, на столе записку могут найти с опозданием.
   Впрочем, Оделла знала, где она будет найдена точно.
   Держа в одной руке записку, а в другой — подсвечник, она пошла к двери и осторожно выглянула в коридор.
   Он был пуст — только вдоль стен мерцали редкие светильники.
   Она зажгла от одного из них свою свечу и направилась к кабинету маркиза.
   Оделла не сомневалась, что так же, как и у них дома, секретарь маркиза каждое утро кладет почту ему на стол.
   Правда, когда Оделла только приехала сюда, секретаря в замке не было.
   — Мистер Рейнольдс находится в Лондоне с его светлостью, — сказала ей нянюшка, — и это нам на руку!
   — Почему? — спросила Оделла.
   — Потому что иначе мне пришлось бы просить его разрешения, чтобы ты могла здесь остаться, — ответила нянюшка. — А так мне не нужно никого ни о чем спрашивать, а когда мистер Рейнольдс вернется, будет уже поздно говорить что-нибудь.
   Оделла была уверена, что мистер Рейнольдс приехал вместе со своим хозяином.
   «Маркиз прочтет эту записку, — говорила она себе, — и успеет поймать Коттера прежде, чем тот увезет картину в Лондон или еще куда-то, где можно ее продать».
   Оделла уже видела кабинет маркиза, когда осматривала дом.
   Она вошла туда и оставила записку на столе, на самом видном месте.
   Любой, кто зайдет сюда, сразу ее заметит. Оделла вышла из кабинета и только тогда вспомнила про книги.
   Слугам наверняка показалось бы странным, что вор, прежде чем похитить картину, снял с полок несколько книг.
   Оделла быстро поспешила назад, но перед тем, как взять книги, она задернула шторы, как они были до ее прихода.
   Потом она поднялась наверх, в свою спальню, и только закрыв за собой дверь, осознала, как колотится сердце.
   Ей до сих пор не верилось в то, что случилось. Какое удивительное совпадение, что она оказалась в библиотеке одновременно с Коттером и таким образом смогла помочь маркизу вернуть бесценный портрет.
   «Не вижу причины, почему кто-то может заподозрить, что я написала записку», — сказала себе Оделла.
   Ложась в постель, она посмотрела на часы. Стрелки показывали четыре, и с трудом верилось, что за какой-нибудь час произошло так много всего.
   Погасив свечу, Оделла подумала:
   «Никто не узнает, что это была я!»
 
   Маркиз Транкомб проснулся.
   Какое-то мгновение он не мог понять, где находится.
   Рядом мирно спала Элайн Беатон, и, взглянув на нее, он сообразил, что они оба заснули.
   Это было неудивительно, учитывая, что их любовные утехи были пламенными, экзотическими и, как следствие, весьма утомительными.
   Маркиз подумал, что скоро рассвет и надо бы вернуться в свою спальню.
   Очень мягко, с гибкостью человека, отлично владеющего своим тренированным телом, он выскользнул из постели.
   Подняв с кресла одежду, маркиз неслышно оделся и тихо направился к двери.
   У порога он на мгновение остановился и оглянулся назад, на Элайн.
   Выйдя в коридор, маркиз сразу почувствовал разницу в воздухе.
   Французские духи Элайн были тяжеловаты, и он подумал, что, когда их нет, дышится куда легче.
   Он направился в свою спальню, но по дороге ему вдруг захотелось глотнуть свежего воздуха.
   Маркиз в нерешительности остановился. Потом, скривив губы в легкой усмешке, он двинулся туда, где была закругленная вверху дубовая дверь.
   Отодвинув засов, он открыл ее. За дверью обнаружились узкие ступеньки, которые, как знал маркиз, вели на крышу.
   Он не поднимался по ним уже много лет, но в детстве обожал забираться на крышу.
   Лестница, сделанная вскоре после постройки замка, была очень узкой и такой же крутой.
   Со стуком открыв люк над последней ступенькой, маркиз оказался на крыше и сразу понял, что как нельзя лучше выбрал момент для прогулки.
   Звезды в небе уже начинали бледнеть, а на востоке появился первый слабый лучик рассвета.
   Ветра не было, и воздух был теплым.
   Стоя на крыше и глядя на занимающийся рассвет, маркиз почувствовал, что его переполняет та радость, которую он всегда испытывал в детстве в такие моменты.
   В то время начало каждого дня сулило ему новые приключения.
   Он рос, и вокруг было столько вещей, требующих его внимания; столь многого надо было достигнуть.
   Весь мир тогда был сплошным обещанием радости.
   А теперь — маркиз не мог не признаться в этом — он все чаще чувствовал разочарование.
   На первый взгляд, этому не было определенной причины, но тем не менее сейчас, когда он стоял на крыше, ему казалось, будто мир, который он видит с вершины своего дома, выглядит не таким, каким должен быть по его представлениям.
   И сам он не соответствует собственным идеалам.
   «Быть может, я недостаточно усердно трудился, — сказал он себе, — или сошел на обочину, собирая цветы, которые умирают, стоит их только сорвать».
   Он с усмешкой подумал, что это в полной мере относится к Элайн Беатон.
   Она была цветком, которого он желал, который казался ему совершенством — но лишь до тех пор, пока он его не сорвал.
   И который, как и любой другой цветок, увял, стал годен только на то, чтобы выбросить его без сожаления.
   «Боже, до чего я дожил!» — упрекнул себя маркиз.
   Первые лучи солнца озарили далекий горизонт.
   От этой красоты, рассеявшей последние остатки ночи, у маркиза перехватило, дыхание.
   Внезапно он заметил внизу какое-то движение и внимательнее посмотрел чуть правее, туда, где начинались поля.
   Только что он был единственным человеком в волшебном мире; теперь появился другой.
   От конюшен скакала лошадь и правила ею, несомненно, женщина.
   Маркиз не мог разглядеть ее достаточно хорошо, но видел, что она, безусловно, опытная наездница.