Картленд Барбара. Танцуя на радуге

   Лакей распахнул дверцу, и она спросила по-французски:
   — Чей это дом?
   — Мадам, месье ожидает вас там, — ответил лакей.
   — Но как его зовут? — настойчиво спросила Лоретта.
   — Он ждет, мадам, и просит вас подняться к нему.
   Сделать ничего было нельзя, а продолжать этот разговор не имело смысла, поэтому Лоретта сказала, выходя из кареты:
   — Прикажите кучеру подождать. Произошла ошибка, и ваш хозяин распорядится, чтобы меня отвезли обратно.
   При этих словах она вошла в вестибюль, где другой лакей уже ждал, чтобы проводить ее по широкой лестнице в парадную гостиную, как она подумала.
   Дом выглядел великолепно обставленным и дышал роскошью.
   Лоретта уже не сомневалась, что действительно произошла ошибка и сейчас она окажется в обществе совершенно незнакомых людей.
   «Надо настоять, чтобы меня тотчас отвезли домой, — решила Лоретта. — Ведь маркиз должен вот-вот приехать и будет недоумевать, что со мной случилось».
   На верхней площадке лестницы она увидела часы и сказала себе, что была очень глупа, поверив, будто это мог быть маркиз.
   Накануне он заехал за ней в точно назначенное время, а сейчас стрелки показывали всего две минуты девятого.
   А сюда она ехала от Елисейских полей по меньшей мере десять минут.
   Еще один лакей открыл высокую дверь и молча впустил ее.
   Она сделала шаг-другой и остановилась как вкопанная.
   В большой комнате ее ждало не целое общество незнакомых людей, а всего один человек — граф де Марэ.
   Выглядел он как-то странно.
   Лоретта только через две-три секунды поняла, что на нем надет не фрак, а стеганый парчовый халат.
   Иногда после охоты ее отец облачался в халат, но далеко не такой пышный.
   Лоретта смотрела на графа широко раскрытыми глазами, не зная, что сказать, как выразить свое граничащее с ужасом возмущение, что ее обманом привезли к нему.
   И тут она заметила, что находится вовсе не в гостиной, но в спальне!
   У стены стояла широкая, напоминающая софу кровать с занавесями, а позади графа — большое трюмо, отражавшее и его спину, и кровать.
   Лампы под розовыми абажурами придавали комнате оттенок сладострастия. К Лоретте вернулся голос.
   — Как вы посмели… привезти меня сюда подобным образом! — начала она.
   Тут она услышала, что дверь позади нее захлопнулась, а граф шагнул к ней со словами:
   — Вы приехали! Как я жаждал этого, моя прекрасная дама! И теперь вы уже не сможете отказаться пообедать со мной.
   — Как я говорила вам утром, месье, я уже приняла другое приглашение, — сказала Лоретта, — и поражена вашим неслыханным поведением!
   Он был уже совсем рядом. Она испуганно попятилась к двери и попыталась повернуть ручку.
   Дверь была заперта!
   А когда она снова взглянула на графа, то увидела, что он посмеивается.
   — Спасения нет, моя прелесть! — сказал он. — С тех пор как мы сидели рядом за обеденным столом, вы противились мне самым обворожительным образом, и если вы будете и дальше сопротивляться, поверьте, тем мне будет приятнее и волнующе.
   — Заманив меня сюда хитростью, вы же знали… что я буду… сопротивляться, ведь так? — сказала Лоретта.
   — Я хочу тебя! — произнес граф низким вкрадчивым голосом, который совсем перепугал Лоретту.
   Она беспомощно уставилась на него. Затем, словно бы поняв, что, пожалуй, ее негодующий тон был ошибкой, она сказала:
   — Прошу вас… будем вести себя, как… цивилизованные люди. Вы знаете, я здесь… не по своему желанию… и могу только… умолять вас… как благородного человека… отпустить меня.
   — И как разочарованы вы были бы, если бы я поступил так! — ответил граф. — Однако, как вы сказали, мы будем вести себя цивилизованно и начнем с бокала шампанского. Торопиться некуда, у нас впереди вся ночь.
   Сказал он это таким голосом, что Лоретта чуть не закричала от ужаса.
   Но затем с гордостью и самообладанием, какого она в себе не подозревала, ей удалось выговорить:
   — Да, я выпила бы шампанского. Но вы не можете не понимать, как я потрясена… подобным… похищением.
   — Но я же говорил вам, что всегда добиваюсь своего, — ответил граф. — Ну а теперь, прошу вас, садитесь. Я хочу смотреть на вас и заверить, на случай если вы сомневаетесь в моих словах, что я еще никогда не видел такой совершенной красавицы и притом столь бесконечно и абсолютно желанной.
   Он сделал знак Лоретте последовать за ним к кушетке, за которой находился плотно занавешенный эркер, а рядом стоял столик.
   На столике Лоретта увидела бутылку с шампанским в большом золотом ведерке со льдом на золотом подносе, а рядом — всякие графины и бутылки.
   Она села, чувствуя, что вот-вот не выдержит, кинется к двери, будет бить по ней кулаками и кричать, чтобы ее выпустили.
   Но она не сомневалась, что слуги графа ее не услышат.
   Ее пробрала холодная дрожь при мысли, что дверь эту запер за ней лакей, как ему приказал граф.
   А тот сел, и она заметила, что под халатом на нем были брюки от фрачной пары и тонкая батистовая рубашка.
   И вместо положенного накрахмаленного стоячего воротничка — мягкий галстук, снять который, поняла она, так просто!
   От этой мысли ей стало почти дурно, и она старательно отвела взгляд от кровати напротив, уже успев заметить шелковые, отороченные кружевом простыни и пухлые подушки, украшенные монограммами графа.
   Он же наливал шампанское в бокалы со словами:
   — Золотистое вино, так гармонирующее с золотом ваших волос! И возьмите канапе с паштетом, за которым я специально посылал в Страсбург, или, если предпочитаете, то с икрой.
   Борясь с дурнотой, Лоретта отпила шампанского, а граф продолжал:
   — Потом мы поужинаем в соседней комнате, но сначала, моя прекрасная дама, я намерен научить вас тому, на что не способен ни один англичанин — той страсти, тайны которой были известны древним египтянам и индусам, а они славятся как искуснейшие любовники!
   Он говорил так, будто каждое слово дарило ему наслаждение, возбуждало его непонятно и отвратительно.
   При этом, почувствовала Лоретта, он словно бы раздевал ее мысленно. И невольно она отпрянула от него.
   Он усмехнулся.
   — Еще немного, — сказал он, — и я сделаю тебя моей. И тогда, моя обворожительная неразбуженная англичаночка, ты станешь более женственной, более умудренной и, как ни кажется это невозможным, даже более желанной, чем в эту минуту.
   Прежде чем Лоретта успела отодвинуться, он обнял ее за талию, забрал бокал и притянул ее к себе.
   Она попыталась высвободиться, но почувствовала, что он очень силен.
   — Нет! Нет! — вскрикнула она.
   Но он неумолимо прижал ее к своему телу.
   «Фабиан, помоги мне… помоги мне!» — взмолилась она беззвучно.
   И будто в ответ на этот крик души ее осенило, как вырваться от него.
   Она подняла ладонь, будто защищаясь.
   И смахнула на пол расстегнувшуюся сережку Ингрид.
   Лоретта вскрикнула с притворным испугом:
   — Моя сережка! Не наступите на нее, она очень хрупкая!
   Граф посмотрел на сережку под низким столиком.
   А когда он нагнулся, Лоретта протянула руку у него за плечом, схватила неоткупоренную бутылку минеральной воды с золотого подноса и изо всех сил ударила графа бутылкой по затылку.
   Он со стоном повалился вперед, а она ударила его снова.
   Затем, приподнявшись, чтобы удар получился сильнее, она стукнула его по затылку в третий раз.
   Когда граф растянулся на полу между столиком и кушеткой, Лоретта услышала позади себя какой-то шум.
   Невольно оглянувшись, она увидела, как занавески эркера раздвинулись, и в комнату вошел Фабиан.
   Она вскрикнула с таким облегчением, что стены отозвались эхом.
   Бросив бутылку на кушетку, она обежала столик и кинулась на шею маркиза, восклицая:
   — Я… убила его! Я… убила его! Ах, Фабиан, я убила… его!

Глава 6

   Фабиан обнял Лоретту и нежно прижал к себе. Спрятав лицо у него на плече, она прошептала еле слышно:
   — Я., я… убила его! М-м-меня заберут в т-тюрьму и… гильотинируют!
   Он почувствовал, как она задрожала, и сказал негромко и спокойно:
   — Все хорошо, мое сокровище, предоставь все мне.
   С этими словами он повел ее в эркер к открытой двери на балкон.
   Она продолжала судорожно за него цепляться, и он, осторожно прислонив ее к каменной балюстраде, сказал:
   — Останься тут и постарайся дышать поглубже. Я пойду и погляжу, что произошло на самом деле.
   — О… он-н-н уб-б-бит!
   Послушно, точно маленький ребенок, она оперлась о балюстраду, и холод камня чуть-чуть привел ее в чувство.
   Фабиан уже вернулся в комнату.
   Лоретта закрыла глаза. Конечно же, ничего этого на самом деле не произошло! Ее просто мучает кошмар!
   Однако дробное биение сердца, пересохшие губы и ужас, по-прежнему ее леденивший, не оставляли у нее сомнений в намерениях графа.
   Ее спасло чудо!
   Ей казалось, что она стоит так вечность и вот-вот упадет в обморок.
   Эта мысль ее испугала: ведь тогда Фабиан будет ее презирать!
   — Я должна взять себя в руки, быть мужественной! — с трудом прошептала она.
   Но только почувствовала себя совсем слабой и беспомощной, и ей все труднее было бороться с нахлынувшими волнами дурноты.
   И тут, когда у нее уже не осталось никаких сил и она решила вернуться в комнату увидеть, что происходит, на балкон вышел Фабиан.
   Услышав его шаги, Лоретта обернулась и кинулась к нему.
   Он крепко ее обнял, и сила его рук подарила ей неизъяснимое облегчение.
   — Все хорошо, сердце мое, — сказал он. — Этот мерзавец жив.
   «Ж-жив!» Она еле выговорила это короткое слово.
   — Да, он жив, но ты обошлась с ним немилосердно, и у него еще долго будет болеть голова. И поделом!
   Голос Фабиана стал жестким, но Лоретта могла думать только о том, что ей ничего не угрожает.
   Ее не бросят в тюрьму, не гильотинируют! Она не убила графа, как ей показалось.
   Фабиан обнял ее еще крепче, и она почувствовала его губы на своих волосах, когда он сказал:
   — А теперь я хочу, чтобы ты была мужественной. Спуститься вниз с балкона тем путем, каким я на него взобрался, ты не можешь, и, значит, нам придется воспользоваться парадной дверью. У подъезда ждет моя карета.
   — Н-но… мы… не сможем выйти, — запинаясь сказала Лоретта. — Д-д-дверь заперта.
   — Знаю, — резко ответил Фабиан, — но, к счастью, есть еще выход из соседней комнаты, где накрыт ужин.
   Лоретта приподняла голову и вопросительно посмотрела на него.
   Увидев мертвенную бледность ее лица, глаза, еще темные от пережитого страха, дрожащие губы, он сказал ласково, точно ребенку:
   — Наберитесь мужества еще ненадолго. Не надо, чтобы слуги догадались, как вас ошеломило случившееся.
   Эти слова заставили ее выпрямиться и вздернуть голову.
   Он почти минуту глядел на нее с неизъяснимой нежностью.
   Потом обнял за плечи и увел с балкона.
   Когда он раздвинул занавески, Лоретта не сразу решилась взглянуть на человека, которого чуть-чуть не убила и оставила лежащим на полу.
   Потом обнаружила, что Фабиан, видимо, уложил графа на кровать.
   Он лежал на атласных подушках, глаза у него были закрыты.
   Парчовый халат и рубашка были распахнуты, словно Фабиан слушал его сердце.
   Но прежде чем она успела о чем-либо спросить, Фабиан подобрал ее бархатную пелерину и взял ее под руку.
   Он решительно повел ее к двери у камина, которая вела в будуар, где стоял стол, накрытый для двоих.
   Лампы были пригашены, и в этом полусумраке было что-то соблазнительное. Фабиан увлек Лоретту к двери, которая открылась, едва он повернул ручку.
   Молча он повел Лоретту по коридору и вниз по той же лестнице, по которой она, приехав, поднялась следом за лакеем.
   В вестибюле она увидела двух-трех лакеев и пожилого человека, видимо, дворецкого.
   Она не сомневалась, что они уставятся на Фабиана в полной растерянности.
   И, конечно, начнут ломать голову, каким образом она внезапно появилась здесь, когда была заперта в спальне их хозяина.
   Фабиан помог Лоретте спуститься с последней ступеньки, прежде чем сказал властно:
   — Вашему господину нездоровится. Помогите ему и немедленно пошлите за врачом.
   Договорив, он не стал дожидаться ответа, а вышел с Лореттой за дверь и подвел ее к своему экипажу.
   Помог ей войти, сел рядом с ней, и, едва грум захлопнул дверцу, лошади тронулись.
   И тут самообладание окончательно покинуло Лоретту, она продержалась, как он ее просил, но теперь разразилась слезами.
   Словно унеслась в вихре собственных страхов.
   И остановить слезы она была не в силах — легче, казалось, было бы заставить Сену течь вспять.
   Она плакала самозабвенно, как ребенок, из ее глаз струились слезы, смачивая плащ Фабиана.
   Она была слепа и глуха ко всему и только чувствовала себя бесконечно несчастной.
   Фабиан нежно обнял ее, а когда она выплакалась, сказал:
   — Все хорошо, мое сокровище, моя невинная маленькая богиня. Вам ничто не угрожало с той минуты, когда я увидел, как его карета отъехала от дома Хью, а затем мне сказали, что вы уже отбыли. Я тотчас понял, что произошло.
   — Вы… знали, что он привезет меня… в свой дом? — с трудом прошептала Лоретта.
   — Мне досконально известны все его приемы! — гневно ответил Фабиан. — Вы чуть не убили его, мое сокровище, но именно это я сделал бы с ним, причини он вам хоть малейший вред.
   — Я… я испугалась, очень испугалась!
   — Ну конечно! Но вы должны были знать, что я вас спасу.
   — Я… м-м-молилась об этом, — сказала Лоретта. — И звала вас… всем сердцем.
   — Я услышал, — ответил Фабиан. — К счастью, мне уже доводилось бывать в доме графа, и я догадался, куда этот скот уведет вас. И потому взобрался на балкон по обвитой плющом решетке, так что это было легко. Но если бы потребовалось взять Бастилию, я все равно добрался бы до вас!
   Лоретта попыталась улыбнуться, но не сумела.
   Плакать она перестала, но по-прежнему прятала лицо на плече Фабиана.
   Внезапно она вскрикнула:
   — Я оставила там… сережку. А она принадлежит Ингрид! Если кто-нибудь найдет ее, то они узнают, что я была там!
   Фабиан разжал руку, и Лоретта увидела у него на ладони сережку из бриллиантов и жемчуга.
   — Вы… нашли ее!
   — Когда я взобрался на балкон, то услышал, как вы сказали: «Я уронила сережку!»
   — Ах… благодарю вас… благодарю! — воскликнула Лоретта.
   И без всякой причины, просто потому что сердце ее было переполнено, по щекам у нее вновь заструились слезы.
   Фабиан нежно утирал их, пока лошади не остановились.
   — Я… нельзя, чтобы кто-нибудь… увидел меня… такой! — прошептала Лоретта.
   — Разумеется, — ответил он. — Вот почему я привез вас к себе домой.
   Лоретта удивленно взглянула на него, и он ответил мягко:
   — Все приличия будут соблюдены, потому что сейчас у меня гостит моя бабушка герцогиня де Меллерно. Но она очень стара и ужинает в постели.
   Тут лакей открыл дверцу, Фабиан вышел и помог выйти Лоретте.
   Она наклонила голову, чтобы слуги — а их как будто было много — не увидели ее лица.
   Фабиан провел ее через широкий вестибюль и сказал лакею, открывшему перед ними дверь комнаты:
   — Скажите повару, чтобы он приготовил легкий ужин для двоих из блюд, которые не требуют много времени. И принесите мне бутылку шампанского.
   И он вошел с Лореттой в комнату, которая, почувствовала она, принадлежала к его личным апартаментам.
   Она была обставлена восхитительной французской мебелью, включавшей удобнейший на вид диван и кресла.
   Хотя комната дышала французской изысканностью, она при этом, несомненно, принадлежала мужчине. Вся атмосфера в ней была сугубо мужской.
   Фабиан усадил Лоретту на диван и вложил ей в руку свой мягкий платок из тончайшего полотна.
   Она вытерла со щек следы слез, но когда подняла на него глаза, длинные пушистые ресницы оставались влажными.
   Хотя она этого не сознавала, выглядела она очень бледной — слезы смыли косметику — и очень трогательной.
   Фабиан молчал, пока в комнату не вошел лакей с бутылкой шампанского в ведерке со льдом и с двумя бокалами.
   Он наполнил один и поставил его на столик перед Лореттой, а второй подал своему хозяину.
   Затем поставил ведерко с бутылкой на стол по ту сторону камина и вышел.
   — Выпейте немножко, — ласково сказал Фабиан. — Это вам необходимо.
   Она была так слаба, что у нее не хватило сил возразить, и она сделала, как он сказал.
   Потом, когда она еще раз вытерла лицо его платком, Фабиан сказал:
   — Вы бесконечно очаровательны, но столь же бесконечно нуждаетесь в защите. Ни в коем случае ничего подобного с вами больше случиться не должно, и вот потому, мое сокровище, я должен кое-что вам сказать.
   — Что… же?
   Ей показалось странным, что он секунду словно не находил слов. Наконец он сказал:
   — Я люблю вас, и я знаю, хотя вы не хотите в этом признаться, что вы любите меня. Мы восполняем друг друга, мы единое существо, а потому должны быть всегда вместе. Вот почему я умоляю вас, мое сокровище, уехать со мной.
   Лоретта не поняла, и, заметив недоумение в ее устремленных на него глазах, Фабиан добавил:
   — Некоторое время, пока ваш муж не разведется с вами, мы будем оставаться в таком же положении, как ваша подруга Ингрид и Хью Голстон, но, мне кажется, наша любовь настолько велика, что суждение света нас не тронет. Хотя не думаю, что свет станет особенно интересоваться вами или мной и теперь, и в будущем.
   — Я не… понимаю, что… вы говорите… не понимаю, — еле выговорила Лоретта.
   — Я уверен, что понимаете, — возразил Фабиан. — Вы так умны, что не можете не понимать неотразимой силы любви, и знаете, что когда мы обретаем истинную любовь, любовь, которую все ищем, отречься от нее невозможно.
   Он умолк, взял ее руку, повернул ладонью вверх и продолжал:
   — Такая маленькая ручка, и все же, мое сокровище, вы держите в ней мое сердце и все мое счастье. Если вы мне откажете, я никогда уже не буду цельным.
   Лоретта на мгновение закрыла глаза, а потом сказала еле слышно:
   — Как вы… с вашим происхождением, вашим… состоянием и вашим положением во Франции можете решиться… на поступок, который… вызовет такой… скандал?
   Фабиан засмеялся удивительно счастливым смехом.
   — Скандал? — повторил он. — Какой скандал? Болтовня завистливых людишек, злобствующих, потому что они не способны чувствовать то, что чувствуем мы? К тому же, мое сокровище, нас ведь тут не будет, чтобы слушать всякий их вздор,
   Лоретта протестующе вздохнула, но ничего не сказала, и он продолжал:
   — Я намерен увезти вас. Сначала в Северную Африку, где я владею обширными землями, в края, которые, я думаю, вы найдете столь же сказочными, как нахожу их я. Потом мы можем поселиться в Нормандии, в поместье, доставшемся мне от матери. Там все настолько непохоже на шато моего отца в долине Луары, что мы окажемся будто в ином мире.
   Он умолк, еще крепче сжал ее руку и добавил:
   — А если во Франции вам не понравится, мир велик, а с вами, я знаю, где бы мы ни очутились, я буду в той волшебной стране, которую всегда искал.
   Он улыбнулся.
   — В раю, который всегда ускользал от меня, пока вы не вошли в гостиную в тот первый день, и я не понял, что нашел вас, и все остальное утратило всякое значение.
   — Вы… не можете думать того… что… говорите! — прошептала Лоретта.
   Но Фабиан посмотрел ей в глаза, и она поняла, что слышит голос его сердца.
   Каждое сказанное им слово дышало глубочайшей искренностью.
   — Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он негромко, — но знаю также, моя бесценная маленькая богиня, что вы любите меня и между нами нет нужды в объяснениях.
   Его голос стал очень глубоким.
   — Я увезу вас, буду защищать и любить вас до конца ваших дней. А когда мы умрем, будут другие жизни, ибо невозможно, чтобы мы вновь потеряли друг друга.
   Лоретта не могла выговорить ни слова и только смотрела на него.
   И даже не догадывалась, что ее глаза, казалось, заполнили все ее личико.
   Тут отворилась дверь, Фабиан отпустил ее руку и сказал совсем другим голосом, невыразимо счастливым и веселым:
   — Сейчас я вас накормлю, а потом отвезу домой. Вы достаточно много перенесли для одного вечера. Планами мы займемся завтра.
   Пусть потом это казалось невероятным, но они сели за стол, слуги вносили кушанья, одно восхитительнее другого, а Фабиан говорил, не умолкая, так остроумно, так увлекательно, что Лоретта забывала о случившемся и даже смеялась его шуткам.
   Точно танец радуг фонтана в Булонском лесу, думала Лоретта, завороженная его joie de vivre^[21].
   Она забыла страх, перестала чувствовать себя несчастной — ведь они были вместе, и на время все остальное потеряло всякое значение.
   Но когда они кончили есть и слуги убрали со стола, Лоретта встала и отошла к камину, который не топился, а был полон роскошными цветами.
   Она не заметила, что Фабиан подошел к ней сзади, и вздрогнула, когда он сказал:
   — Что вас тревожит? — И, не дожидаясь ее ответа, продолжал: — В будущем тревожиться буду только я, а вы должны улыбаться и выглядеть счастливой, какой только что были, мое сокровище. Предоставьте все мне.
   — Н-н-но… я… не могу это… сделать.
   — Почему же? Ведь я здесь, чтобы оберегать вас.
   — Я знаю… но…
   — Никаких «но»! — перебил Фабиан. — Вы моя, Лора, и я убью всякого, кто посмеет еще раз вас напугать, а потому предоставьте мне заботиться о вас.
   — Я… не… могу… вы не… понимаете, — сказала Лоретта.
   Она подумала, что, может быть, ей следует открыть ему, кто она такая, и объяснить, как все вышло.
   Но прежде чем она могла найти слова или решиться на что-то, Фабиан взял ее лицо за подбородок и повернул к себе.
   — Вы так прелестны, — сказал он, — так немыслимо прелестны. И не только, но и больше, гораздо больше!
   Голос у него стал очень глубоким, почти торжественным.
   Но потому что он прикасался к ней, Лоретта, , как и прежде, ощутила, что ее пронизывают лучи солнечного света.
   — Я боготворю вашу красоту, и я хочу, я желаю вас! Как могло бы быть иначе? — спросил он тихо, словно обращаясь к самому себе. — Но я преклоняюсь и перед вашей сияющей чистотой. Я знаю, что вы хороши душой, а таких женщин мне почти не доводилось встречать.
   Лоретта потупила глаза под его взглядом, но он не отпустил ее, а продолжал:
   — И это не все. Я абсолютно убежден, что вы — вторая половина меня. И наше воссоединение превратит нас в единое целое. Я уже говорил, что обрел вас после долгих поисков и никогда больше не потеряю!
   В его голосе звучала решимость, заставившая Лоретту почувствовать, что он сметет со своего пути любые препятствия и будет неустанно сражаться во имя своей цели.
   — Я люблю вас! Я люблю вас, и вместе мы, пусть даже люди сначала не признают этого, вместе мы — само совершенство любви.
   Он обнял ее, и, прежде чем она могла опомниться, их губы слились. Она прильнула к нему всем телом, чувствуя, что жаждала именно этого. Вот по чему она томилась, не смея сознаться себе в этом.
   Он целовал ее, и ей казалось, что они покинули комнату, унеслись в небеса.
   Теперь солнечный свет в ее теле превратился в перламутровые радуги, и они уносили ее все выше, выше, выше, и ей уже казалось, что Фабиан дарит ей звезды.
   Они засверкали в ее груди, у нее на губах.
   А потом превратились в язычки пламени в ответ на огонь, который, она знала, пылал в нем.
   И тем не менее он полностью держал себя в руках. И когда Лоретта почувствовала, что не в силах выдержать подобного экстаза, который он будил в ней, что она сейчас умрет, Фабиан поднял голову и сказал странно нетвердым голосом:
   — Теперь ты понимаешь?
   — Я… люблю тебя! — прошептала Лоретта, утратив всякую власть над собой.
   — Только это и имеет значение, — сказал он негромко.
   Она была настолько ошеломлена, что не успела понять, что происходит, а он уже накинул ей на плечи бархатную пелерину и увел из гостиной в вестибюль.
   Они направились к дверям, и Лоретта увидела, что экипаж уже ждет.
   Когда лошади тронулись, Фабиан обнял ее, притянул к себе, но не поцеловал. И она поняла, что он заглядывает вперед, в их будущее. И видел он его так ясно, словно читал ей страницы, на которых запечатлел его…
   От дома маркиза до Елисейских полей путь был коротким.
   Когда они доехали, Лоретта сказала торопливо и снова немного бессвязно:
   — Я должна… поговорить с вами… должна объяснить…
   — Сегодня больше никаких разговоров, — ответил Фабиан. — Завтра я выслушаю все, что тебе надо сказать, если это правда так важно. Ведь, мое сокровище, нам уже никакие слова не нужны.
   Он поцеловал ей руку, а потом сказал:
   — Моя обязанность оберегать тебя и помешать совсем измучиться после того, что тебе пришлось перенести, а потому я хочу, чтобы ты сразу же легла спать и помнила бы только то, что чувствовала, когда я тебя целовал.
   Его губы прикоснулись к ее руке, и он помог ей выйти из экипажа.
   Лоретта не успела опомниться, как он проводил ее в вестибюль и оставил там. Ей захотелось окликнуть его, остановить.
   Но она услышала удаляющийся стук колес и поняла, что опоздала, что так и не открыла ему, кто она такая на самом деле.
   Мысли вихрем кружились у нее в голове, но тут дворецкий сказал:
   — Мадам одна в Серебряном салоне.