Картленд Барбара. Звезды над Тунисом

   Маркиз знал, что все более поздние римские амфитеатры строились по образцу великого Колизея в Риме, хотя и не совсем совпадали в деталях.
   Солнце и время обнажили известняк, из которого был сложен амфитеатр, придав ему красивый медовый цвет.
   Да, подумал маркиз, это такое же потрясающее зрелище, как великие пирамиды Египта.
   — Какой он… огромный! — прошептала Сабра.
   Амфитеатр действительно был огромен и тем более впечатляющ, что издалека казалось, будто никаких других построек рядом нет.
   Подъехав ближе, они увидели, какое величественное это сооружение.
   В одном из путеводителей маркиз прочитал, что оно вмещало семьдесят тысяч зрителей, а его высота сто двадцать футов.
   За амфитеатром они обнаружили несколько грубо сложенных арабских домов, в основном построенных, как с негодованием заметил маркиз, из камней самого амфитеатра.
   А ведь до семнадцатого века амфитеатр был совершенно цел. Потом в аркады под уходящими вверх рядами сидений переселилось одно арабское племя.
   Бандитская шайка нашла себе среди них убежище, забаррикадировав ворота от людей бея, которые гнались за ними.
   Чтобы вытащить бандитов, отряду пришлось снести часть внешней стены.
   Когда это случилось, местные жители растащили камни для своих домов, поэтому теперь в стене зияли бреши и большинство галерей исчезло.
   Но маркиз не смог ничего ответить, когда Сабра, задыхаясь, воскликнула:
   — Он… удивительный! Именно такой, каким я его представляла себе, и… даже… чудеснее!
   — Прежде чем расхваливать древности, — деловито заявил Киркпатрик, — предлагаю найти, где лучше всего разбить палатки, и устроиться на ночлег.
   Киркпатрик жаждет выпить, понял маркиз. Что ж, его желание вполне осуществимо, не зря же один из верблюдов везет большое количество бутылок вина, а также еды.
   Маркиз отдал приказ, и погонщики бросились разгружать животных и устанавливать палатки на свободном участке земли под тощими оливковыми деревцами.
   Киркпатрик тем временем нашел себе удобное местечко и бутылку вина, чтобы облегчить ею тяготы пути.
   Маркиз увидел, что Сабра жадно смотрит на амфитеатр.
   — Может, сходим посмотрим на него, пока не стемнело? — предложил он и был вознагражден одной из ее редких, но лучезарных улыбок.
   Идя вместе с девушкой ко входу, маркиз обратил внимание, что она действительно взволнована.
   Он подумал, что не многие из знакомых ему женщин были бы так захвачены этими давно забытыми руинами.
   Они вступили в амфитеатр и пошли по галереям, где когда-то сидели римские поселенцы, глядя, как люди сражаются с разъяренными хищниками; Сабра унеслась в прошлое.
   Она ничего не говорила, но маркиз почувствовал, что девушка унеслась от него в мир, который был для нее так же реален, как тот, в котором она жила.
   Читая ее мысли, он понял, что Сабра видит ряды, заполненные возбужденными, кричащими зрителями.
   А когда они остановились в центре амфитеатра и посмотрели вниз, на арену, девушка задрожала.
   Как наяву Сабра увидела мужчин и женщин, разрываемых на части львами и тиграми.
   Она почувствовала запах теплой крови, который пьянил безумствующую толпу зрителей.
   Маркиз понятия не имел, откуда он знает, что видит и чувствует Сабра, но на минуту смог увидеть все ее глазами и понял, как это потрясло и испугало ее.
   Она не могла бежать от этого зрелища и была вынуждена, точно как те древние римляне, смотреть на этот ужас, происходящий им на потеху.
   Девушка пришла без шляпы, и в последних лучах заката ее волосы сияли на фоне голого камня, будто удерживая в себе солнечный свет.
   У маркиза мелькнула мысль, что в прошлой жизни Сабра вполне могла бы быть знаменитой царицей Кахеной, которая командовала победоносной армией.
   Благодаря ее дипломатии несколько берберских племен забыли взаимную вражду и последовали за ней.
   Царица подняла их на восстание против Карфагена и выиграла сражение. Эль-Дьем стал ее штаб-квартирой и был превращен в крепость.
   Царица Кахена славилась своей красотой, а благодаря ряду успешных походов становилась все более и более могущественной, всегда возвращаясь в Эль-Дьем с победой.
   Но в 705 году мусульмане под командованием полководца Хассана поклялись поставить царицу на колени.
   Удача изменила ей, она терпела поражение за поражением, но по-прежнему удерживала Эль-Дьем.
   Когда ее войска больше не могли держаться, они умоляли царицу бежать, но Кахена не согласилась.
   Когда все погибло, чтобы избежать плена, она вонзила себе в грудь свой меч.
   Полководец Хассан отрубил мертвой царице голову и в знак верности послал ее в корзине, усыпанной драгоценностями, халифу Багдада.
   Эта вычитанная в книгах история вихрем пронеслась в голове маркиза.
   Он подумал, что, если бы Сабра оказалась на месте царицы, она сражалась бы доблестно и никогда бы не сдалась.
   И когда маркиз стоял, глядя на девушку, Сабра вдруг сняла свои ужасные очки, и он увидел, что по ее щекам текут слезы.
   Непроизвольно, ни о чем не думая, маркиз обнял ее, и девушка уткнулась лицом в его плечо.
   — Как… ужасно! Как жестоко! — прошептала она едва слышно, но маркиз различил в ее голосе ужас.
   — Бедные… люди! Как они могут… бороться со зверями?
   Сабра дрожала, и маркиз понял, что девушка чувствует себя так, будто ее саму разрывают на куски на этой арене.
   — Все кончилось, — нежно сказал он, — все кончилось давным-давно. А я думал о том, что в предыдущей жизни вы могли быть царицей Кахеной.
   Сабра слушала и дрожала уже не так сильно, когда прошептала:
   — Она… стояла до конца… и не… сдалась.
   — Не сдалась, — мягко подтвердил маркиз, — она была очень храброй.
   — Я буду… думать о ней… а не об… этих несчастных гладиаторах, которых разорвали… на куски и… съели.
   Слова отрывисто слетали с ее губ.
   — Думайте о себе как о царице Кахене, — посоветовал маркиз. — Я уверен, вы очень похожи на нее, ведь она тоже была красавицей.
   Его слова были так неожиданны, что Сабра удивленно подняла голову и посмотрела на маркиза.
   Девушка была несказанно прекрасна, освещенная последними лучами заходящего солнца.
   Ее длинные ресницы и щеки были мокры от слез. Ее глаза, как он и думал, оказались зелеными с золотыми крапинками.
   И глядя на ее дрожащие губы, маркиз забыл обо всем, кроме того, что она — женщина и он держит ее в своих объятиях.
   Его губы как-то сами собой прильнули к ее губам.
   И целуя ее в этом необычном, населенном призраками амфитеатре, маркиз ощутил вдруг странную уверенность, что это предопределено им с самого начала времен.
   У Сабры было точно такое же чувство, и оно так переплелось с ее фантазией, с тем, что она только что видела, что девушка сама уже не понимала, кто она: заходящаяся в крике жертва, пожираемая львами и тиграми, или сама царица Кахена.
   В этот момент она твердо знала одно: маркиз подчиняет ее себе и его губы пробуждают в ней неведомые прежде ощущения.
   В каком-то смысле эти ощущения были частью ее грез и того счастья, которое девушка всегда мечтала найти.
   И когда маркиз крепче прижал ее к себе и его губы, поначалу нежные, стали более требовательными, Сабре почудилось, что он забирает себе ее сердце и душу.
   В девушке словно вспыхнул свет, хлынувший сквозь нее живым потоком.
   Этот свет был частью маркиза.
   И внутри этого света горело пламя огня, и свет этот был так совершенен, так божественен, что Сабра поняла: это то, чего она всегда искала.
   Маркиз слегка отстранился от Сабры, чтобы посмотреть на нее, заранее зная, что увидит невероятное сияние в ее глазах.
   Сабра преобразилась и казалась теперь не человеком, а божеством.
   Потом он снова целовал ее; целовал неистово, требовательно, будто хотел покорить ее и навеки сделать своей пленницей.
   Но Сабра не боялась. Ведь чувства, которые он вызвал в ней, были так совершенны, так возвышенны, а разве не этого она просила в своих молитвах?
   Девушке казалось, будто маркиз снял звезды с неба и вложил их в ее грудь, а затем поднял ее вверх к ним.
   Его поцелуи дарили ей такое упоение и одновременно в своей страсти такую почти физическую боль, что Сабра задрожала, прильнув к нему, и маркиз знал, что это не от страха.
   Он целовал ее, пока не опустилась темнота. Но понимая, какой опасности они подвергаются на этой галерее с зияющими нишами и кое-где провалившимся полом, на котором легко упасть, маркиз взял Сабру за руку и медленно повел ее назад тем же путем, каким они пришли.
   У выхода девушка остановилась, чтобы оглянуться, и в этот момент поняла, что их отношения изменились.
   А маркиз, вернувшись к реальности, уже не знал, разумно ли было то, что случилось, или неразумно.
   Он вывел Сабру от амфитеатра на ухабистую дорогу, где свет из домов местных жителей указал им дорогу к лагерю.
   И тут понял, что, почти не сознавая этого, несет очки девушки.
   Сабра сняла их, и маркиз подумал, что, возможно, это очень символично.
   Но он побоялся признаться себе в том, что это означает.

Глава 5

   Маркиз лежал в темноте палатки, думая о Сабре. Он испытал необычное возбуждение, целуя ее, но стоило ли это делать?
   Маркиз совершенно не хотел связываться с женщиной, пока он в экспедиции.
   Ему как-то не приходило в голову, пока они не оказались в амфитеатре, что Сабра, в сущности, очень привлекательна.
   Когда девушка задрожала, прижавшись к нему, маркиз был ошеломлен и смущен необычным чувством, которое он испытав.
   Маркиз просто не мог не думать о тепле ее тепа и о том, что Сабра плачет на его плече.
   Поддавшись порыву, он обнял девушку, чтобы утешить — так растрогало его то волнение, которое вызвал в ней амфитеатр.
   Прошлое для Сабры ожило.
   И не только для нее. Маркиз не мог объяснить это себе, но он тоже слышал крики, возгласы и чувствовал возбуждение зрителей.
   Он почти видел, как видела Сабра, гладиаторов, сражающихся со львами и тиграми.
   Из ран, оставленных когтями зверей, по их обнаженным телам струилась кровь.
   Маркиз понимал, насколько это ужаснуло ее.
   Но какой-то частью рассудка он понимал и исступление толпы, пьяной от запаха крови.
   Вспомнив об этом, маркиз удивился, откуда у столь юной девушки мог взяться дар ясновидения.
   Этот дар перенес Сабру обратно в прошлое и одновременно воздействовал на него, так что маркиз мог слышать ее ушами и видеть ее глазами.
   Он захотел сказать себе, что все это иллюзия, что его просто ошеломило величие амфитеатра.
   Больше того, усталость от путешествия сделала его особенно восприимчивым к подобной чепухе.
   Но маркиз знал, что это не правда, и когда он снова подумал об этом, то, даже не желая того, вспомнил, как целовал Сабру.
   В тот момент он почувствовал, что девушка отвечает на его поцелуи всем своим существом, всем сердцем.
   Цинизм, взращенный в нем с детства его отцом, подсказал маркизу, что все случившееся — всего лишь физическое влечение, и чем скорее он об этом забудет, тем лучше.
   Это было не так, но маркиз попытался внушить себе — как презрительно утверждал бы его отец, — что Сабра обдуманно возбуждала его.
   Как все женщины, заявил бы отец, она захотела привлечь и пленить мужчину, особенно такого влиятельного, как Виктор.
   Но маркиз-то знал, что в этом путешествии Сабра, напротив, избегала его насколько возможно.
   Когда девушка повернулась к нему со слезами, струящимися по щекам, вся дрожа от того, что увидела и услышала в развалинах амфитеатра, она не думала о нем как о мужчине.
   Сабра искала в нем защиту от собственных чувств, которые не были обыкновенными и, уж конечно, не придуманными из желания завлечь его.
   А потом, когда девушка подняла к нему лицо, она выглядела так неотразимо привлекательно и одновременно трогательно со слезами на глазах и мокрыми щеками, что маркиз повел себя так, как поступил бы любой мужчина на его месте.
   Однако это было ошибкой, огромной ошибкой, и маркиз не знал, удастся ли ему ее исправить.
   Впрочем, ему не пришлось ничего делать, когда они вернулись в лагерь, ибо Сабра молча ускользнула в свою палатку.
   Заглянув к ее отцу, маркиз увидел, что Киркпатрик спит, сидя на стуле, а рядом стоит полупустая бутылка вина.
   Поэтому маркиз отправился к себе, и только когда был готов ужин, послал одного из слуг передать Кирпатрику и Сабре, что он ждет их.
   Маркиз не удивился, когда девушка не появилась. Он ожидал этого.
   — Думаю, Сабра устала, — благодушно сказал Киркпатрик, и маркиз, не испытывая ни малейшего желания объяснять ему, в чем депо, тут же согласился.
   Он ушел спать рано, потому что хотел подумать о том, что случилось, и понять, как такое оказалось возможным.
   Маркиз всегда считал, когда друзья описывали ему похожие случаи, что они, наверное, слегка помешались.
   Или слишком много выпили для климата, где не следует увлекаться крепкими напитками, — это ошибка.
   Конечно, всегда существовало подозрение, что они преувеличивают или попросту лгут, чтобы придать себе значительность.
   Ведь есть люди, которые клянутся, что видели призраков, и верят в предсказания астрологов. Есть шарлатаны, которые обманывают тех, кто восприимчив к таким воздействиям; очень предосудительный обман.
   Но что касается Сабры, то для нее все происходило по-настоящему; маркиз это чувствовал и признал скрепя сердце, что это произошло и с ним, хотя и в меньшей степени.
   Маркиз не отрицал этого, но он хотел найти логическое объяснение случившемуся.
   Однако чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что объяснений нет и что это приключение ему не удастся забыть.
   Как не удастся забыть мягкость, невинность и сладость губ Сабры:
   Еще когда он увидел ее поющую детям возле гостиницы, маркиз понял, что больше не спорит и состязается с непредсказуемой и довольно несносной девушкой, которая забавляла его, потому что нарочно притворялась загадочной.
   Тут маркиз остановился.
   Он затруднялся подобрать слова, а вернее, поймал себя на том, что вовсе не хочет описывать чувства, которые испытывает к Сабре теперь.
   Он беспокойно заворочался с боку на бок, но никак не мог заснуть. Сон пришел только перед самым рассветом.
   Маркиз не знал, что Сабра встала очень рано, чтобы увидеть восход над равниной.
   Пока караван продвигался на юг, девушка успела убедиться, что равнины даже более прекрасны и величественны, чем горы, которые они проехали вскоре после того, как оставили Тунис.
   Сейчас пейзаж был настолько красив, что Сабре показалось, будто он захватил все ее существо, она словно стала частью его.
   Среди ярко-зеленых островков травы в тропическом изобилии росли полевые цветы, покрывая равнину белыми и оранжевыми пятнами.
   Вся земля перед Саброй казалась гигантским восточным ковром.
   Девушка подумала, что персы и сирийцы, наверное, черпали разнообразие узоров для своих знаменитых ковров из великолепия, предложенного им самой Природой.
   Как они вплетали отрывки из Корана в свои многоцветные орнаменты, так этот живой ковер, казалось Сабре, таит в себе писания древних пророков.
   Равнина была так прелестна в золотых рассветных лучах, что девушка словно перенеслась в мир, которого она никогда не знала, но всегда чувствовала, что он где-то рядом, надо только найти его.
   И когда все ее тело затрепетало от необычайного восторга, этот восторг неизбежно напомнил ей те ощущения, что пробудил в ней минувшим вечером маркиз.
   Сабру никогда еще не целовали.
   Она всегда презирала и избегала тех многочисленных мужчин, которые с того момента, как она выросла, пытались приласкать ее.
   Ей были противны и их жадные руки, и выражение их таз, поэтому она купила себе темные очки и настояна на том, что будет носить их.
   Отец пришел в ярость, потому что, не признаваясь в этом даже себе, он был доволен, что мужчин влечет к его красавице дочери.
   Это делало их слепыми к тому, что он замышлял, пока не становилось слишком поздно идти на попятный.
   Киркпатрик обрушился на Сабру, угрожая дочери, что, если она не будет делать, как он велит, он отдаст ее в сиротский приют и забудет о ней.
   Но Сабра только смеялась над ним, и Киркпатрик понял, что у девушки есть сила и упорство, которые ему не удастся сломить.
   После множества ссор он угрюмо смирился, что дочь будет вести себя так, как хочет, и никакие его угрозы не заставят ее передумать.
   Однажды отец ударил Сабру, и она сказала:
   — Если ты еще раз сделаешь это, папа, я уйду от тебя. Я обещала маме заботиться о тебе и стараюсь это делать. — Она помолчала. — Но я не стану вести себя как наживка, если ты предпочитаешь это слово, для мужчин, из которых ты хочешь выдаивать деньги, и не приму от них ничего — вообще ничего!
   — Тогда ходи голой и голодной! — отрезал Киркпатрик.
   Сабра принимала еду, потому что не могла не делать этого, когда их приглашали с отцом в какой-нибудь роскошный ресторан, но ничего более она себе не позволяла.
   Она заботилась о том, чтобы никогда не оставаться наедине с мужчиной.
   Приводя в бешенство Киркпатрика, Сабра упорно носила только ту одежду, что покупала сама на деньги, которые давал ей отец. Никаких подарков от компаньонов своего отца девушка не принимала.
   — Дурочка! — однажды закричал Киркпатрик на дочь, когда та отвергла предложенный ей браслет.
   Он бы продал его потом, — они нуждаются в деньгах и никто не знал этого лучше Сабры.
   — Да, и как же я должна была расплатиться за него? — едко спросила девушка, и отец замолчал.
   Жизнь без матери была трудной для Сабры.
   Но были минуты, вот как сейчас, когда все имело смысл, и она бы не отказалась от них ради всей безопасности и комфорта, которых она порой так страстно желала.
   Красота этой равнины, подумала Сабра, навсегда запечатлится в ее душе.
   Когда экспедиция закончится и отец снова примется искать богача, который согласится платить за них обоих, она будет вспоминать эти луговые цветы.
   Вспомнит этот живой ковер под озаренным солнцем небом, рядом с которым ничто не имеет значения.
   И тут внутренний голос спросил: «А что еще ты будешь вспоминать?»
 
   Если маркиз лежал минувшей ночью без сна в темноте своей палатки, то и Сабре тоже не удавалось уснуть.
   Она никак не мота унять биение сердца и вся трепетала от восторга, который как жгучий огонь охватил все ее тело при одном только прикосновении губ маркиза.
   Этот восторг был частью всего прекрасного, что Сабра видела недавно, как та бугенвиллия и китайская роза в саду виллы.
   Как бездонная синева Средиземного моря и оранжевые стены Кайруана.
   Как эти пейзажи, которые она видела и еще увидит. Их никто не сможет отнять у нее, они навечно принадлежат ей.
   Только когда солнце стало припекать, девушка сообразила, что пора возвращаться.
   Повернувшись, она снова увидела амфитеатр, все так же величаво уже два тысячелетия демонстрирующий могущество Рима.
   Глядя на эти древние стены, Сабра вспомнила слова маркиза о том, что она могла бы быть царицей Кахеной.
   И спросила себя, будь она на месте царицы, хватило бы ей сил до конца сражаться за то, что она считает правильным, как это делала Кахена?
   А потом поняла, что и в собственной скромной жизни она ведет тяжелую битву с тех пор, как умерла ее мать.
   Сабра боролась, чтобы не стать безвольной игрушкой в руках отца и чтобы удержать его от окончательного падения.
   Большинство женщин нашли бы эту задачу невыполнимой, и Сабра часто плакала по ночам в подушку, горестно причитая:
   — Я… подвела тебя… мама… я не могу выполнить… того, что обещала тебе.
   По утром девушка чувствовала, что ей дается новая сила, чтобы сражаться дальше и никогда не сдаваться.
   И теперь, посмотрев на величественный амфитеатр, Сабра сказала себе, что если он мог выстоять в течение стольких веков, то выстоит и она.
   К лагерю девушка возвращалась, высоко подняв голову.
   Ее отец и маркиз уже позавтракали и сидели под оливковыми деревьями недалеко от палатки, серьезно что-то обсуждая.
   Не иначе решают, как лучше приступить к поискам сокровищ, догадалась Сабра.
   Ее отец убежден, что их ждут золото и драгоценности, но это очередная несбыточная мечта, с презрением подумала девушка.
   Сабра очень бы удивилась, если бы они нашли что-нибудь, кроме нескольких монет да, возможно, костей одного из тех бедняг, растерзанных зверьми в амфитеатре.
   Однако она знала, что не стоит говорить о своих сомнениях ни отцу, ни маркизу.
   Сев за стол, девушка послала боя, который прислуживал ей, спросить у маркиза ее очки.
   Она не вспоминала о них, пока не проснулась.
   И лишь когда она оделась и протянула за ними руку, то сообразила, что их унес маркиз, когда они уходили из амфитеатра.
   Бой послушно отправился выполнять указание.
   Сабра пила кофе с кусочком уже зачерствевшего хлеба — они еще не делали покупок в этой деревне — и видела, как маркиз, поглядев в ее сторону, что-то сказал слуге и тот поспешил назад.
   То, что сообщил ей бой по-арабски, заставило Сабру нахмуриться. Маркиз просил передать, что потерял очки и в любом случае думает, что они ей не нужны.
   «Пет, нужны!»— захотела возразить она, но вдруг поняла, что маркиз прав.
   Сабра использовала очки как маскировку и как оружие против мужчин, потому что не желала, чтобы они дотрагивались до нее.
   Но она не могла сказать этого о маркизе, когда чудо его поцелуя оставалось с ней всю ночь.
   Сабра знала, что не забудет этого чуда ни сегодня, ни завтра — никогда.
   Теперь между ними не существовало преграды, да девушка и не хотела, чтобы маркиз нашел ее непривлекательной.
   Он так отличайся от всех прочих мужчин, с которыми Сабру и Киркпатрика сталкивала судьба, что девушка с трудом верила собственным чувствам.
   Почувствовав, что краснеет, Сабра допила кофе и, поев еще фруктов, свежих и изумительно вкусных, снова ушла из лагеря, чтобы полюбоваться на амфитеатр под другим углом, пока не услышала, что отец зовет ее.
   Неохотно, не желая возвращаться из своего причудливого мира в грубую реальность, девушка пошла по луговым цветам к оливам, где сидели в тени мужчины.
   Маркиз смотрел на Сабру и думал, что она похожа на юную богиню на Поле Блаженных .
   Несмотря на его решимость вести себя так, будто между ними не произошло ничего необычного, маркиз не мог оторвать от девушки глаз.
   Никогда в жизни он не видел такой красавицы с такими дивными золотыми волосами.
   Сабра несла шляпу в руке, наслаждаясь ласковым солнечным теплом и совершенно не сознавая, что делает что-то неразумное, пока ее отец не потребовал:
   — Ради Бога, дитя, надень шляпу! Я не хочу, чтобы ты получила солнечный удар!
   Сабра повиновалась, и маркиза будто рывком вернули к действительности.
   — Доброе утро, Сабра! — поздоровался он своим обычным суховатым тоном. — Мы с вашим отцом решали, как лучше подойти к интересующим его сокровищам.
   Помолчав, маркиз продолжил:
   — Мы думаем, было бы ошибкой копать при свете дня: нас могут увидеть.
   Сабра уставилась вдаль.
   — Конечно… вы… правы. Если вы… что-нибудь найдете, местные жители непременно… захотят… получить свою долю.
   — Именно об этом я и думал, — вмешайся Киркпатрик. — Поэтому следует начинать раскопки ближе к вечеру, перед тем как стемнеет, когда большинство арабов будут в своих домах.
   Он посмотрел на дочь.
   — Мы с маркизом сами проведем разведку, нужное место — всего в нескольких сотнях ярдах отсюда.
   — И где это? — поинтересовалась Сабра.
   — Я же говорил: возле разрушенного храма, по словам того вора, — нетерпеливо ответил ее отец. — А кроме амфитеатра, здесь только одни развалины.
   Сурово посмотрев на девушку, он пояснил:
   — Там лежат остатки римских колонн.
   Земля здесь мягкая, и раскопки не должны представлять никаких особых трудностей для двух крепких мужчин.
   — Вы не расскажете погонщикам, что собираетесь делать? — спросила Сабра.
   — Мы это обсудили, — ответил Киркпатрик, — и думаем, что пока лучше помалкивать, хотя позднее, если мы найдем что-нибудь, мы скажем Багиру.
   Он имел в виду главу погонщиков, мужчину средних лет, которому, как думала Сабра, они могут доверять.
   Сама она, однако, предпочитала Ахмеда — молодого бербера с тонкими чертами лица и большими, темными, выразительными глазами.
   Он добровольно взял на себя обязанность быть личным слугой ее отца и маркиза.
   И Ахмед изо всех сил старался угождать Сабре.
   Всякий раз, когда они останавливались в каком-нибудь городке, он приносил ей в подарок цветы или фрукты.
   А когда они ехали по саванне, Ахмед срывал ей дикую орхидею или один-два незнакомых, но очень красивых цветка, которым никто, кажется, не знал названия.
   Сабра хотела сказать, что они могли бы доверять Ахмеду, но сочла, что лучше не вмешиваться.
   Девушка понимала: отец и маркиз боятся, что, если хоть один человек узнает о сокровищах, там соберется дюжина кладоискателей.
   Они могут даже украсть находки, прежде чем маркиз с Киркпатриком успеют взглянуть на них.
   — Таков наш план, — подытожил Киркпатрик, — а сейчас я предлагаю взять пример с верблюдов и хорошенько отдохнуть, приберегая сипы к вечеру.
   — Согласен с вами, — промолвил маркиз и тут обнаружил, что Сабра, не дожидаясь, когда они договорят, направилась к амфитеатру.
   Маркиз хотел пойти за ней, но раздумал.