Я молча вышел из машины. Водитель сразу сел за руль, и машина рванула с места. Так исчез в неизвестности таинственный Борис Петрович, не ответив мне ни «да», ни «нет»…
Я прошел несколько кварталов до своей машины, сел в нее и поехал домой.
Недалеко от подъезда своего дома я вновь заметил знакомую серую «Волгу» с затемненными стеклами. Сегодня в салоне никто не курил. Двигатель был выключен. Не рискуя подходить к машине, я поднялся в квартиру, тут же набрал номер Ольги. Там никто не отвечал. Вероятно, она уехала. А завтра нужно идти к Олегу… Что я ему отвечу? За два дня работы я попал в поле зрения конкурирующей враждебной группировки, встречи с коммерсантом и с Борисом Петровичем окончились нулевым результатом, исчезла Ольга… Начались недвусмысленные намеки и угрозы…
…С тяжелым чувством я поднялся на шестой этаж изолятора, написал требование о вызове своего клиента и передал листок контролеру. Я обратил внимание, что после того, как женщина-контролер получила мое требование и я отошел в сторону, приготовившись ждать, она позвонила куда-то по телефону. «Наверное, оперов вызывает, – подумал я. – А может, и нет…»
Прошло некоторое время. Меня вызвали. Я вошел в кабинет. Олег уже сидел возле стола. На его лице был написан вопрос. Я чувствовал, что он в состоянии сильного нервного напряжения, ждет от меня ответа. Все вопросы, поставленные мне в прошлое посещение, для него были очень важны. Возможно, от моих сообщений зависела его дальнейшая жизнь. Но все мои сообщения были нерадостными для него.
Я не знал, с чего начать… Решил с коммерсанта.
Я долго рассказывал, как встретился с коммерсантом, какие у него проблемы, что появилась новая «крыша», и все время старался смотреть Олегу в лицо. У него заходили желваки на скулах. Видимо, ему было очень неприятно. Когда я рассказал о появлении новой «крыши», Олег, сплюнув, сказал:
– Сволочи! Крысы! Знают, по какому месту меня ударить! А с Петровичем встречались? – перевел он разговор.
– Встречался, – ответил я и стал подробно рассказывать о встрече с Борисом Петровичем и о том, как тот нагнал туману.
– Мне кажется, это тоже отказ с его стороны, – осторожно предположил я. Но Олег улыбнулся:
– Нет, все нормально. Это его стиль. Куда он денется! Слишком крупные карты у меня на руках! У него выхода нет, и он это прекрасно понимает. Я думаю, тут все будет нормально.
– А что, – неожиданно спросил меня Олег, – окна кабинетов противоположной стороны выходят на улицу?
Я кивнул.
– А на какую улицу?
– Наверное, на Матросскую Тишину, – предположил я неуверенно.
Зачем он спросил меня об этом? Неужели собирается пилить решетки?
Олег подошел к решеткам, подергал их рукой. Решетки были двойными – внутренняя и внешняя. Через несколько мгновений он повернулся ко мне, отошел от окна и сказал:
– Жалко, что я сейчас повязан! Была б возможность выйти, я бы с ними разобрался!
– Подожди, может, не так все плохо в конце концов!
– Это верно, думаю, они пока ее не тронут, если им нужен я… Вернее, не я, а все мои бумаги, – сказал Олег. – Но в ближайшее время они, конечно, начнут что-то делать… Слушай, – он обратился ко мне на «ты», – давай организовывай мне освобождение через суд!
Я оторопел от такого заявления.
– Какое освобождение! На тебе такие серьезные статьи висят! Заказные убийства, руководство бандитами… Кто ж тебя освободит под подписку или под залог?!
– Неважно, что не освободят. Главное – чтобы меня вывезли на суд, – твердо сказал Олег.
Сердце мое екнуло. Неужели он что-то задумал?! Неужели будет попытка отбить его от конвоя, или он задумал побег?
– Зачем? Тебя просто повезут пассажиром, и суд наверняка откажет тебе.
– Послушайте, – Олег снова перешел на «вы», – вы – мой адвокат. Так защищайте меня. Я вижу, что единственный вариант моей защиты – это подать заявление в суд об изменении меры пресечения.
– Хорошо, я это сделаю. Когда?
– Да сегодня же и сделайте!
– Хорошо. Приеду в консультацию, напишу заявление, завтра отвезу его в суд…
– И постарайтесь договориться с судом, чтобы они как можно быстрее рассмотрели ваше заявление. И придите ко мне, скажите, когда будет суд.
– Хорошо, я так и сделаю.
– А я думаю, что здесь тоже придумаю что-нибудь, – и, наклонившись к моему уху, прошептал: – Если на вас выйдет кто-то из моих друзей, имейте в виду – условный знак: «Мы от Олега Николаевича». Поняли? Должно быть сказано именно в такой последовательности. Что касается других людей, знайте, что это не от меня.
Я еще больше удивился – кто на меня может выйти на воле? Если у него остались сообщники…
– Все, – сказал он, протягивая мне руку, – завтра приходите ко мне опять, скажете, на какой день назначен суд.
– Я думаю, что завтра прийти к тебе не смогу, так как еще не буду знать, когда назначат суд, – ответил я. – Это минимум два-три дня…
– Хорошо, через два-три дня. Но я очень прошу – подайте заявление в суд сегодня!
– Хорошо.
Я вызвал конвоира. Тот забрал Олега, и я стал спускаться вниз.
Между вторым и третьим этажами я заметил, что навстречу мне идут оперативники. Мы поздоровались.
– О, какие люди, да без охраны! – пошутили они.
– Зачем мне здесь охрана? Мы же в тюрьме!
– Как у вас дела?
– Да пока все нормально.
– Никто не обижает?
– А кто должен меня обижать?
– Мало ли… Кстати, никто на вас не выходил?
– Кто на меня может выйти?
– Ну, враги, друзья…
– Вроде нет. Вам же виднее, – намекнул я на то, что за мной, вероятно, существует слежка.
Они хитро улыбнулись.
– А вы куда?
– К вашему клиенту.
– Позвольте, – запротестовал я, – вы не имеете права допрашивать его без меня!
– А кто вам сказал, что мы хотим его допрашивать? Мы идем на беседу личного характера. Узнаем, за какую команду он болеет, какие у него увлечения… Думаем, что ваше присутствие вовсе необязательно.
Тут я был бессилен. Процессуальный кодекс гарантирует присутствие адвоката только на допросе, но о такой форме разговора, как беседа, там ничего не говорится. Тут оперативники были полностью правы.
Теперь я понял, кому звонила женщина-контролер. Она вызывала их. Значит, они идут либо снимать информацию, записанную в следственном кабинете на видео– или аудиоаппаратуру при нашей беседе, либо на профилактическую беседу.
У меня есть конкретное задание, и мне нужно торопиться в суд. Я быстро сел в машину, доехал до консультации. Там составил на компьютере соответствующую жалобу об изменении меры пресечения подзащитному и снова поехал в Преображенский суд, куда следовало подать такую жалобу.
Преображенский суд находился недалеко от Сокольников. Я быстро нашел канцелярию по уголовным делам и отдал свое заявление. Девушка, принявшая мое заявление, мило улыбнулась:
– Оставьте, пожалуйста, ваши координаты, по которым с вами можно будет связаться.
Я написал внизу заявления свой рабочий телефон консультации и на всякий случай номер мобильного.
Через пару дней раздался звонок. Какой-то сотрудник суда попросил меня приехать к председателю завтра, в 16 часов, по поводу проведения суда по моему заявлению.
Для меня это было странным. Я знал: существует такой порядок, что если адвокаты подают заявление об изменении меры пресечения своему клиенту, то назначается суд, и как можно быстрее – в течение трех-пяти дней, но никогда при этом не называют фамилии судьи. Судья определяется буквально за полчаса до начала заседания. Вероятно, все делалось для того, чтобы на этого судью не было оказано никакого воздействия.
Когда я приехал в суд, то обратил внимание, что у входа в главное здание стояла знакомая серая «Волга» с тонированными стеклами.
Я поднялся на второй этаж, где находился кабинет председателя суда, подошел к секретарю и назвал свою фамилию.
– Да-да, – сказала она, – одну минуту, вас примут. – Она вошла в кабинет председателя, плотно прикрыв за собой дверь. Через несколько минут дверь открылась, и секретарь пригласила войти.
Я увидел, что в большом кабинете за столом сидел судья, мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с седыми волосами. С правой стороны стола сидели два знакомых мне оперативника.
«Так, – подумал я, – неужели мне откажут в моем иске?»
Судья жестом указал мне на стул и, обратившись по имени-отчеству, сказал:
– Мы вызвали вас вот по какому вопросу… Вы подали заявление, и мы обязаны на него отреагировать. Мы хотим назначить суд на завтра, и мы ставим вас об этом в известность.
– Во сколько? – поинтересовался я.
– В одиннадцать часов. Но тут вот в чем дело… – Перейдя на сухой официальный язык, сказал: – Вчера поступило ходатайство Московской городской прокуратуры, ведущей дознание по вашему клиенту. Так вот, в этом заявлении, на основании оперативных данных, есть информация, что на вашего клиента готовится серьезное покушение. Поэтому, учитывая его особую общественную опасность, а также возможность покушения, народный суд принял решение о рассмотрении вашего заявления в стенах следственного изолятора, где находится ваш клиент.
– Могу я обжаловать это решение?
– А кому? – сказал судья. – Это наше право – выбирать место, где рассматривать ваше заявление. Главное – заявление будет рассмотрено.
Я прекрасно понял, каков будет ответ на мое заявление. Достаточно было слов судьи «учитывая особую общественную опасность…» Вот и ответ: «…освободить его мы не можем».
– Ну что ж, – пожал я плечами, – я все понял.
И вышел из кабинета. Меня догнали знакомые оперативники. Я обратился к ним первым:
– Это что, ваши фокусы насчет суда в СИЗО?
– Какие фокусы? Вы что, так и не поняли всей серьезности ситуации, которая создалась вокруг вашего Олега?
– А что за ситуация?
– Дело в том, что две группировки, по нашим данным, хотят завалить его прямо у здания суда, причем независимо от того, получит он свободу или нет.
– А вы в этом точно уверены?
– Абсолютно точно. Иначе какой смысл заводить весь этот хоровод и подтягивать ОМОН?
– Что, и ОМОН будет? – удивился я.
– А что же вы думали? Вопрос очень серьезный. Зря вы так его недооцениваете. Да, кстати, – обратился ко мне оперативник, – мы советуем вам не приезжать на суд на своей машине – либо на другой, либо возьмите такси.
– Почему? – удивился я.
– Потому, что вашу машину знают.
– Кто?
– Те, кто хочет с ним разобраться.
– И что вы хотите сказать?
– Мы вас предупредили, дальше – вам решать.
С тягостным чувством неопределенности я вышел из здания суда. Меня очень волновал вопрос, почему же все-таки решили проводить суд именно в здании следственного изолятора. Что это означает? Действительно существует заговор, или это просто так, чтоб оказать психологическое воздействие. А может, ведется еще какая-то интрига?
С этими мыслями я просидел целый вечер. Что все это значит? Прихоть? Или ситуация столь серьезна?
На следующее утро я все же решил ехать в изолятор на собственной машине. Зачем мне ловить такси или добираться иными путями? Если кто-то и имеет претензии, то не ко мне, а к Олегу.
Я подъехал к следственному изолятору без четверти одиннадцать. Поставив машину недалеко и закрыв дверцы, я направился к служебному входу. Одновременно со мной подъехал микроавтобус, похожий на маршрутные такси, в недалеком прошлом очень популярные в Москве. Внутри сидели две женщины и четыре омоновца с автоматами, в бронежилетах и касках. Я понял, что это судья и судебный секретарь приехали на заседание. Все вышли, женщины быстро прошли к служебному входу.
Я осмотрелся. Никаких подозрительных машин и лиц, так же, как и омоновцев, у следственного изолятора я не заметил.
Поднялся наверх. На втором этаже я увидел знакомых оперативников и следователя. Мы поздоровались.
– И где это все будет проходить? – спросил я.
– В красном уголке, – ответил следователь.
– А где красный уголок?
– На третьем этаже. Но еще рано. Будете говорить со своим подзащитным?
– Нет, в этом уже нет необходимости, все и так решено, – уколол их я.
– Что решено? – пожали плечами оперативники.
– Ну, решение суда, которое будет вынесено…
– А какое же, по-вашему, будет вынесено решение? – поинтересовался следователь.
– Вы же сказали – «в связи с особой опасностью подзащитного…» Вот такой и будет ваша резолюция.
Через несколько минут заседание суда началось. Оно представляло собой достаточно интересную картину. В обычном красном уголке, где еще недавно проводились различные партийные собрания, профсоюзные конференции и прочие встречи с трудовым коллективом следственного изолятора, началось священнодействие.
Олега в наручниках ввели четыре омоновца, посадили на стул рядом с большим столом. В центре зала стояло несколько столов, за одним из которых сидела судья, справа от нее – судебный секретарь, ведущая протокол. За другим столом сел прокурор, с противоположной стороны – я, как защитник. По бокам – несколько оперативников, следователь, еще какие-то незнакомые люди и сотрудники следственного изолятора.
Сначала судья зачитала суть моего ходатайства. Затем предоставили слово мне. Я коротко сказал, что мой подзащитный – коммерсант, что все доказательства, собранные по этому делу, представляются надуманными и в какой-то мере косвенными, так как никакого прямого свидетельства о принадлежности к совершению преступлений, в чем обвиняют Олега, у следствия нет. Закончив, я попросил суд освободить моего подзащитного либо под залог, либо под подписку о невыезде.
Затем слово было предоставлено прокурору. Он выступил с прямо противоположной речью, из которой следовало, что мой клиент является особо опасным преступником, совершившим ряд особо тяжких преступлений, что вина его очевидна, что доказательства аргументированы и следствие и прокуратура категорически возражают против освобождения моего клиента из-под стражи по той причине, что он может скрыться или препятствовать дальнейшему ходу следствия.
Суд вышел в соседнюю комнату для принятия решения. Я взглянул на Олега. Он сидел расстроенный, низко опустив голову. Он прекрасно понимал, что скорее всего получит отказ. Зато оперативники со следователем сидели с гордо поднятой головой. «Ну что ж, в этом и торжество нашего правосудия», – подумал я.
Через несколько минут в зал вернулась судья. Она взяла молоток и стала зачитывать решение суда. Естественно, все сводилось к версии следствия и прокуратуры: в связи с особой опасностью в изменении меры пресечения отказать, в качестве меры заключения оставить нахождение под стражей.
На этом суд закончился. Я подошел к Олегу.
– Не расстраивайся, мы имеем право каждые три месяца подавать новое заявление.
Он махнул рукой.
– Ничего страшного, – прошептал он мне на ухо, – я уже придумал вариант. Приходите завтра, обсудим.
– Хорошо.
Я заторопился вниз, чтобы поскорее уехать из здания. Никакого желания беседовать со следователем и оперативниками у меня не было.
Спустившись на несколько ступенек, в пролете между вторым и третьим этажами я столкнулся с сотрудником СИЗО, с которым был хорошо знаком. Его звали Кирилл. Он работал контролером. В прошлом году, когда я ходил сюда к одному из своих клиентов, Кирилл часто приводил его ко мне на беседы и забирал по окончании. Так мы с ним познакомились. Кирилл был высокого роста, около ста девяноста сантиметров, чем-то походил на Олега. Мы разговорились с ним. Обсуждали разные темы – как дела, что нового. Так незаметно мы вышли из здания следственного изолятора.
Я огляделся по сторонам. Никаких подозрительных машин с бандитами, которыми меня пугали оперативники, я не заметил. Все было тихо и спокойно.
Я подошел к своей машине. Кирилл шел рядом. Я предложил подвезти его. Он согласился. Мы сели в машину и отъехали от изолятора.
Выехав на Преображенский вал, мы сразу свернули на набережную Яузы и направились в сторону центра, продолжая спокойно беседовать. Неожиданно я заметил, что нас догоняет вишневая «девятка» с затемненными стеклами. «Девятка» летела на большой скорости. Я взял вправо. Перед тем, как поравняться с нами, «девятка» резко притормозила. Окна открылись, и оттуда показалось дуло автомата.
От неожиданности я не успел испугаться. Кирилл тоже увидел это и закричал:
– По тормозам!
Я нажал на педаль. Машина резко остановилась, ее немного развернуло. Из вишневой «девятки» послышались выстрелы. Вероятно, покушавшиеся рассчитывали, что они бьют по нашей машине. Но поскольку мы резко затормозили, все пули пролетели мимо. Тогда задняя дверь «девятки» приоткрылась, и оттуда высунулось еще одно дуло, которое смотрело на нас. Я нажал на газ, машину бросило влево, и я выехал назад.
Со звоном разлетелось заднее стекло «девятки», и оттуда показался очередной автомат. Теперь уже не было сомнения, что на сей раз выстрелы достигнут цели.
Тут мы увидели, что сзади мчится знакомая серая «Волга» с тонированными стеклами, из нее высовывается рука с пистолетом и на полном ходу стреляет в «девятку». «Девятка» резко рванула с места. Серая «Волга» – за ней.
Вскоре подъехали машины милиции и, наконец – наши оперативники, которые, видимо, получили информацию по радио.
– Ну что, живы? – бросились они к нам. – Все в порядке? Все целы?
– Да, все нормально, – ответил Кирилл.
– Кто это был? – спросил я оперативников.
– Мы же не шутили, говоря, что ситуация достаточно серьезна. Две группировки «подписались» с ним разобраться, – ответил один из оперативников. – А кто это был – извини, не заметили.
Неожиданно зашипела рация.
– Алло, прием! – Оперативник отошел в сторону, чтобы мы не слышали разговора. Но из обрывков долетевших до меня фраз я понял, что вишневая «девятка» благополучно скрылась.
Оперативник вернулся.
– Ну что? Зачем они стреляли? – допытывался я.
– Думаю, это не по вашу душу, – сказал оперативник. – Скорее всего, – показал он на Кирилла, – они перепутали его с Олегом, подумали, что вам все же удалось его освободить. Вот и решили разобраться с ним.
– Ну что, проводить вас? – спросил второй оперативник. – Машина-то хоть цела?
Как ни странно, на машине – ни единой царапины, только разбит подфарник, которым я врезался сзади в «девятку».
– Да вроде все цело… – ответил я.
– Давайте мы вас все же проводим, – сказал один из оперативников и сел к нам в машину.
Вскоре я добрался до дома. Но оставаться в квартире у меня не было абсолютно никакого желания. Я выехал за город.
Пару дней провел в подмосковном пансионате, переживая и обдумывая случившееся, планируя дальнейшие шаги.
Глава 3
Я прошел несколько кварталов до своей машины, сел в нее и поехал домой.
Недалеко от подъезда своего дома я вновь заметил знакомую серую «Волгу» с затемненными стеклами. Сегодня в салоне никто не курил. Двигатель был выключен. Не рискуя подходить к машине, я поднялся в квартиру, тут же набрал номер Ольги. Там никто не отвечал. Вероятно, она уехала. А завтра нужно идти к Олегу… Что я ему отвечу? За два дня работы я попал в поле зрения конкурирующей враждебной группировки, встречи с коммерсантом и с Борисом Петровичем окончились нулевым результатом, исчезла Ольга… Начались недвусмысленные намеки и угрозы…
…С тяжелым чувством я поднялся на шестой этаж изолятора, написал требование о вызове своего клиента и передал листок контролеру. Я обратил внимание, что после того, как женщина-контролер получила мое требование и я отошел в сторону, приготовившись ждать, она позвонила куда-то по телефону. «Наверное, оперов вызывает, – подумал я. – А может, и нет…»
Прошло некоторое время. Меня вызвали. Я вошел в кабинет. Олег уже сидел возле стола. На его лице был написан вопрос. Я чувствовал, что он в состоянии сильного нервного напряжения, ждет от меня ответа. Все вопросы, поставленные мне в прошлое посещение, для него были очень важны. Возможно, от моих сообщений зависела его дальнейшая жизнь. Но все мои сообщения были нерадостными для него.
Я не знал, с чего начать… Решил с коммерсанта.
Я долго рассказывал, как встретился с коммерсантом, какие у него проблемы, что появилась новая «крыша», и все время старался смотреть Олегу в лицо. У него заходили желваки на скулах. Видимо, ему было очень неприятно. Когда я рассказал о появлении новой «крыши», Олег, сплюнув, сказал:
– Сволочи! Крысы! Знают, по какому месту меня ударить! А с Петровичем встречались? – перевел он разговор.
– Встречался, – ответил я и стал подробно рассказывать о встрече с Борисом Петровичем и о том, как тот нагнал туману.
– Мне кажется, это тоже отказ с его стороны, – осторожно предположил я. Но Олег улыбнулся:
– Нет, все нормально. Это его стиль. Куда он денется! Слишком крупные карты у меня на руках! У него выхода нет, и он это прекрасно понимает. Я думаю, тут все будет нормально.
– А что, – неожиданно спросил меня Олег, – окна кабинетов противоположной стороны выходят на улицу?
Я кивнул.
– А на какую улицу?
– Наверное, на Матросскую Тишину, – предположил я неуверенно.
Зачем он спросил меня об этом? Неужели собирается пилить решетки?
Олег подошел к решеткам, подергал их рукой. Решетки были двойными – внутренняя и внешняя. Через несколько мгновений он повернулся ко мне, отошел от окна и сказал:
– Жалко, что я сейчас повязан! Была б возможность выйти, я бы с ними разобрался!
– Подожди, может, не так все плохо в конце концов!
– Это верно, думаю, они пока ее не тронут, если им нужен я… Вернее, не я, а все мои бумаги, – сказал Олег. – Но в ближайшее время они, конечно, начнут что-то делать… Слушай, – он обратился ко мне на «ты», – давай организовывай мне освобождение через суд!
Я оторопел от такого заявления.
– Какое освобождение! На тебе такие серьезные статьи висят! Заказные убийства, руководство бандитами… Кто ж тебя освободит под подписку или под залог?!
– Неважно, что не освободят. Главное – чтобы меня вывезли на суд, – твердо сказал Олег.
Сердце мое екнуло. Неужели он что-то задумал?! Неужели будет попытка отбить его от конвоя, или он задумал побег?
– Зачем? Тебя просто повезут пассажиром, и суд наверняка откажет тебе.
– Послушайте, – Олег снова перешел на «вы», – вы – мой адвокат. Так защищайте меня. Я вижу, что единственный вариант моей защиты – это подать заявление в суд об изменении меры пресечения.
– Хорошо, я это сделаю. Когда?
– Да сегодня же и сделайте!
– Хорошо. Приеду в консультацию, напишу заявление, завтра отвезу его в суд…
– И постарайтесь договориться с судом, чтобы они как можно быстрее рассмотрели ваше заявление. И придите ко мне, скажите, когда будет суд.
– Хорошо, я так и сделаю.
– А я думаю, что здесь тоже придумаю что-нибудь, – и, наклонившись к моему уху, прошептал: – Если на вас выйдет кто-то из моих друзей, имейте в виду – условный знак: «Мы от Олега Николаевича». Поняли? Должно быть сказано именно в такой последовательности. Что касается других людей, знайте, что это не от меня.
Я еще больше удивился – кто на меня может выйти на воле? Если у него остались сообщники…
– Все, – сказал он, протягивая мне руку, – завтра приходите ко мне опять, скажете, на какой день назначен суд.
– Я думаю, что завтра прийти к тебе не смогу, так как еще не буду знать, когда назначат суд, – ответил я. – Это минимум два-три дня…
– Хорошо, через два-три дня. Но я очень прошу – подайте заявление в суд сегодня!
– Хорошо.
Я вызвал конвоира. Тот забрал Олега, и я стал спускаться вниз.
Между вторым и третьим этажами я заметил, что навстречу мне идут оперативники. Мы поздоровались.
– О, какие люди, да без охраны! – пошутили они.
– Зачем мне здесь охрана? Мы же в тюрьме!
– Как у вас дела?
– Да пока все нормально.
– Никто не обижает?
– А кто должен меня обижать?
– Мало ли… Кстати, никто на вас не выходил?
– Кто на меня может выйти?
– Ну, враги, друзья…
– Вроде нет. Вам же виднее, – намекнул я на то, что за мной, вероятно, существует слежка.
Они хитро улыбнулись.
– А вы куда?
– К вашему клиенту.
– Позвольте, – запротестовал я, – вы не имеете права допрашивать его без меня!
– А кто вам сказал, что мы хотим его допрашивать? Мы идем на беседу личного характера. Узнаем, за какую команду он болеет, какие у него увлечения… Думаем, что ваше присутствие вовсе необязательно.
Тут я был бессилен. Процессуальный кодекс гарантирует присутствие адвоката только на допросе, но о такой форме разговора, как беседа, там ничего не говорится. Тут оперативники были полностью правы.
Теперь я понял, кому звонила женщина-контролер. Она вызывала их. Значит, они идут либо снимать информацию, записанную в следственном кабинете на видео– или аудиоаппаратуру при нашей беседе, либо на профилактическую беседу.
У меня есть конкретное задание, и мне нужно торопиться в суд. Я быстро сел в машину, доехал до консультации. Там составил на компьютере соответствующую жалобу об изменении меры пресечения подзащитному и снова поехал в Преображенский суд, куда следовало подать такую жалобу.
Преображенский суд находился недалеко от Сокольников. Я быстро нашел канцелярию по уголовным делам и отдал свое заявление. Девушка, принявшая мое заявление, мило улыбнулась:
– Оставьте, пожалуйста, ваши координаты, по которым с вами можно будет связаться.
Я написал внизу заявления свой рабочий телефон консультации и на всякий случай номер мобильного.
Через пару дней раздался звонок. Какой-то сотрудник суда попросил меня приехать к председателю завтра, в 16 часов, по поводу проведения суда по моему заявлению.
Для меня это было странным. Я знал: существует такой порядок, что если адвокаты подают заявление об изменении меры пресечения своему клиенту, то назначается суд, и как можно быстрее – в течение трех-пяти дней, но никогда при этом не называют фамилии судьи. Судья определяется буквально за полчаса до начала заседания. Вероятно, все делалось для того, чтобы на этого судью не было оказано никакого воздействия.
Когда я приехал в суд, то обратил внимание, что у входа в главное здание стояла знакомая серая «Волга» с тонированными стеклами.
Я поднялся на второй этаж, где находился кабинет председателя суда, подошел к секретарю и назвал свою фамилию.
– Да-да, – сказала она, – одну минуту, вас примут. – Она вошла в кабинет председателя, плотно прикрыв за собой дверь. Через несколько минут дверь открылась, и секретарь пригласила войти.
Я увидел, что в большом кабинете за столом сидел судья, мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с седыми волосами. С правой стороны стола сидели два знакомых мне оперативника.
«Так, – подумал я, – неужели мне откажут в моем иске?»
Судья жестом указал мне на стул и, обратившись по имени-отчеству, сказал:
– Мы вызвали вас вот по какому вопросу… Вы подали заявление, и мы обязаны на него отреагировать. Мы хотим назначить суд на завтра, и мы ставим вас об этом в известность.
– Во сколько? – поинтересовался я.
– В одиннадцать часов. Но тут вот в чем дело… – Перейдя на сухой официальный язык, сказал: – Вчера поступило ходатайство Московской городской прокуратуры, ведущей дознание по вашему клиенту. Так вот, в этом заявлении, на основании оперативных данных, есть информация, что на вашего клиента готовится серьезное покушение. Поэтому, учитывая его особую общественную опасность, а также возможность покушения, народный суд принял решение о рассмотрении вашего заявления в стенах следственного изолятора, где находится ваш клиент.
– Могу я обжаловать это решение?
– А кому? – сказал судья. – Это наше право – выбирать место, где рассматривать ваше заявление. Главное – заявление будет рассмотрено.
Я прекрасно понял, каков будет ответ на мое заявление. Достаточно было слов судьи «учитывая особую общественную опасность…» Вот и ответ: «…освободить его мы не можем».
– Ну что ж, – пожал я плечами, – я все понял.
И вышел из кабинета. Меня догнали знакомые оперативники. Я обратился к ним первым:
– Это что, ваши фокусы насчет суда в СИЗО?
– Какие фокусы? Вы что, так и не поняли всей серьезности ситуации, которая создалась вокруг вашего Олега?
– А что за ситуация?
– Дело в том, что две группировки, по нашим данным, хотят завалить его прямо у здания суда, причем независимо от того, получит он свободу или нет.
– А вы в этом точно уверены?
– Абсолютно точно. Иначе какой смысл заводить весь этот хоровод и подтягивать ОМОН?
– Что, и ОМОН будет? – удивился я.
– А что же вы думали? Вопрос очень серьезный. Зря вы так его недооцениваете. Да, кстати, – обратился ко мне оперативник, – мы советуем вам не приезжать на суд на своей машине – либо на другой, либо возьмите такси.
– Почему? – удивился я.
– Потому, что вашу машину знают.
– Кто?
– Те, кто хочет с ним разобраться.
– И что вы хотите сказать?
– Мы вас предупредили, дальше – вам решать.
С тягостным чувством неопределенности я вышел из здания суда. Меня очень волновал вопрос, почему же все-таки решили проводить суд именно в здании следственного изолятора. Что это означает? Действительно существует заговор, или это просто так, чтоб оказать психологическое воздействие. А может, ведется еще какая-то интрига?
С этими мыслями я просидел целый вечер. Что все это значит? Прихоть? Или ситуация столь серьезна?
На следующее утро я все же решил ехать в изолятор на собственной машине. Зачем мне ловить такси или добираться иными путями? Если кто-то и имеет претензии, то не ко мне, а к Олегу.
Я подъехал к следственному изолятору без четверти одиннадцать. Поставив машину недалеко и закрыв дверцы, я направился к служебному входу. Одновременно со мной подъехал микроавтобус, похожий на маршрутные такси, в недалеком прошлом очень популярные в Москве. Внутри сидели две женщины и четыре омоновца с автоматами, в бронежилетах и касках. Я понял, что это судья и судебный секретарь приехали на заседание. Все вышли, женщины быстро прошли к служебному входу.
Я осмотрелся. Никаких подозрительных машин и лиц, так же, как и омоновцев, у следственного изолятора я не заметил.
Поднялся наверх. На втором этаже я увидел знакомых оперативников и следователя. Мы поздоровались.
– И где это все будет проходить? – спросил я.
– В красном уголке, – ответил следователь.
– А где красный уголок?
– На третьем этаже. Но еще рано. Будете говорить со своим подзащитным?
– Нет, в этом уже нет необходимости, все и так решено, – уколол их я.
– Что решено? – пожали плечами оперативники.
– Ну, решение суда, которое будет вынесено…
– А какое же, по-вашему, будет вынесено решение? – поинтересовался следователь.
– Вы же сказали – «в связи с особой опасностью подзащитного…» Вот такой и будет ваша резолюция.
Через несколько минут заседание суда началось. Оно представляло собой достаточно интересную картину. В обычном красном уголке, где еще недавно проводились различные партийные собрания, профсоюзные конференции и прочие встречи с трудовым коллективом следственного изолятора, началось священнодействие.
Олега в наручниках ввели четыре омоновца, посадили на стул рядом с большим столом. В центре зала стояло несколько столов, за одним из которых сидела судья, справа от нее – судебный секретарь, ведущая протокол. За другим столом сел прокурор, с противоположной стороны – я, как защитник. По бокам – несколько оперативников, следователь, еще какие-то незнакомые люди и сотрудники следственного изолятора.
Сначала судья зачитала суть моего ходатайства. Затем предоставили слово мне. Я коротко сказал, что мой подзащитный – коммерсант, что все доказательства, собранные по этому делу, представляются надуманными и в какой-то мере косвенными, так как никакого прямого свидетельства о принадлежности к совершению преступлений, в чем обвиняют Олега, у следствия нет. Закончив, я попросил суд освободить моего подзащитного либо под залог, либо под подписку о невыезде.
Затем слово было предоставлено прокурору. Он выступил с прямо противоположной речью, из которой следовало, что мой клиент является особо опасным преступником, совершившим ряд особо тяжких преступлений, что вина его очевидна, что доказательства аргументированы и следствие и прокуратура категорически возражают против освобождения моего клиента из-под стражи по той причине, что он может скрыться или препятствовать дальнейшему ходу следствия.
Суд вышел в соседнюю комнату для принятия решения. Я взглянул на Олега. Он сидел расстроенный, низко опустив голову. Он прекрасно понимал, что скорее всего получит отказ. Зато оперативники со следователем сидели с гордо поднятой головой. «Ну что ж, в этом и торжество нашего правосудия», – подумал я.
Через несколько минут в зал вернулась судья. Она взяла молоток и стала зачитывать решение суда. Естественно, все сводилось к версии следствия и прокуратуры: в связи с особой опасностью в изменении меры пресечения отказать, в качестве меры заключения оставить нахождение под стражей.
На этом суд закончился. Я подошел к Олегу.
– Не расстраивайся, мы имеем право каждые три месяца подавать новое заявление.
Он махнул рукой.
– Ничего страшного, – прошептал он мне на ухо, – я уже придумал вариант. Приходите завтра, обсудим.
– Хорошо.
Я заторопился вниз, чтобы поскорее уехать из здания. Никакого желания беседовать со следователем и оперативниками у меня не было.
Спустившись на несколько ступенек, в пролете между вторым и третьим этажами я столкнулся с сотрудником СИЗО, с которым был хорошо знаком. Его звали Кирилл. Он работал контролером. В прошлом году, когда я ходил сюда к одному из своих клиентов, Кирилл часто приводил его ко мне на беседы и забирал по окончании. Так мы с ним познакомились. Кирилл был высокого роста, около ста девяноста сантиметров, чем-то походил на Олега. Мы разговорились с ним. Обсуждали разные темы – как дела, что нового. Так незаметно мы вышли из здания следственного изолятора.
Я огляделся по сторонам. Никаких подозрительных машин с бандитами, которыми меня пугали оперативники, я не заметил. Все было тихо и спокойно.
Я подошел к своей машине. Кирилл шел рядом. Я предложил подвезти его. Он согласился. Мы сели в машину и отъехали от изолятора.
Выехав на Преображенский вал, мы сразу свернули на набережную Яузы и направились в сторону центра, продолжая спокойно беседовать. Неожиданно я заметил, что нас догоняет вишневая «девятка» с затемненными стеклами. «Девятка» летела на большой скорости. Я взял вправо. Перед тем, как поравняться с нами, «девятка» резко притормозила. Окна открылись, и оттуда показалось дуло автомата.
От неожиданности я не успел испугаться. Кирилл тоже увидел это и закричал:
– По тормозам!
Я нажал на педаль. Машина резко остановилась, ее немного развернуло. Из вишневой «девятки» послышались выстрелы. Вероятно, покушавшиеся рассчитывали, что они бьют по нашей машине. Но поскольку мы резко затормозили, все пули пролетели мимо. Тогда задняя дверь «девятки» приоткрылась, и оттуда высунулось еще одно дуло, которое смотрело на нас. Я нажал на газ, машину бросило влево, и я выехал назад.
Со звоном разлетелось заднее стекло «девятки», и оттуда показался очередной автомат. Теперь уже не было сомнения, что на сей раз выстрелы достигнут цели.
Тут мы увидели, что сзади мчится знакомая серая «Волга» с тонированными стеклами, из нее высовывается рука с пистолетом и на полном ходу стреляет в «девятку». «Девятка» резко рванула с места. Серая «Волга» – за ней.
Вскоре подъехали машины милиции и, наконец – наши оперативники, которые, видимо, получили информацию по радио.
– Ну что, живы? – бросились они к нам. – Все в порядке? Все целы?
– Да, все нормально, – ответил Кирилл.
– Кто это был? – спросил я оперативников.
– Мы же не шутили, говоря, что ситуация достаточно серьезна. Две группировки «подписались» с ним разобраться, – ответил один из оперативников. – А кто это был – извини, не заметили.
Неожиданно зашипела рация.
– Алло, прием! – Оперативник отошел в сторону, чтобы мы не слышали разговора. Но из обрывков долетевших до меня фраз я понял, что вишневая «девятка» благополучно скрылась.
Оперативник вернулся.
– Ну что? Зачем они стреляли? – допытывался я.
– Думаю, это не по вашу душу, – сказал оперативник. – Скорее всего, – показал он на Кирилла, – они перепутали его с Олегом, подумали, что вам все же удалось его освободить. Вот и решили разобраться с ним.
– Ну что, проводить вас? – спросил второй оперативник. – Машина-то хоть цела?
Как ни странно, на машине – ни единой царапины, только разбит подфарник, которым я врезался сзади в «девятку».
– Да вроде все цело… – ответил я.
– Давайте мы вас все же проводим, – сказал один из оперативников и сел к нам в машину.
Вскоре я добрался до дома. Но оставаться в квартире у меня не было абсолютно никакого желания. Я выехал за город.
Пару дней провел в подмосковном пансионате, переживая и обдумывая случившееся, планируя дальнейшие шаги.
Глава 3
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Москва, 1998 год, январь
Прошло четыре месяца. Никаких особых событий в моей работе в качестве адвоката Олега не произошло. Посещал я его практически через день. Параллельно со мной посещали его и оперативные работники. Но я видел, как постепенно они утрачивали интерес к моему клиенту, так как он ни в чем не признавался и стоял на полной своей невиновности.
Приближался Новый год. Я решил поехать с семьей отдохнуть, погреться в теплые страны. Среди русских наибольшей популярностью пользовались две страны – Объединенные Арабские Эмираты и Таиланд. Но поскольку в Таиланд нужно было лететь более девяти часов и перелет был достаточно утомительным, решили остановиться на Эмиратах.
Две недели пролетели быстро. 14 января нового, 1998 года я вернулся в Москву. К этому времени я уже знал, что произошли новые события, но какие именно?
Первым было похищение Олеси, жены Олега.
Я поднялся в квартиру, чувствуя, что что-то произошло. Подошел к телефону, хотел набрать номер Олеси, но передумал – скорее всего мне уже поставили «прослушку». Тогда я взял записную книжку и вышел из квартиры. Позвонил в соседнюю дверь. Соседка открыла.
– У меня телефон сломался, можно от вас позвонить? – попросил я.
– Ну конечно, – улыбнулась она.
Я вошел в ее квартиру, подошел к телефону и быстро набрал номер Олеси. Телефон не отвечал. Мобильный тоже молчал. Позвонил Ольге. Она сняла трубку.
– Оля, это я…
– Ой, как хорошо, что вы позвонили! Олеся пропала!
– Как пропала?!
– Мы с ней зашли в магазин, я чуть задержалась в отделе… Она пошла вперед… Иду дальше – ее нигде нет. А машина у входа стоит. Олеся пропала, нет ее!
– Ты хочешь сказать, что ее похитили?
– Да!
– А машина где?
– У магазина осталась. Я позвонила брату, он только что ее забрал.
– Но кто же похитил Олесю?
– Ну, эти… или те… – растерянно сказала Ольга.
– Что же теперь будем делать? – проговорил я задумчиво.
– Не знаю… Может, подождем до вечера?
Часа через два раздался очень странный телефонный звонок. Незнакомый голос, назвав меня по имени-отчеству, сказал:
– Нам необходимо встретиться перед тем, как вы пойдете к Олегу. Надо кое-что передать… В отношении его Олеси. Так что ждите завтра звонка. Мы позвоним на мобильный и сообщим место и время встречи.
Трубку повесили.
С неприятным ощущением я лег спать.
На следующий день проснулся рано. Спал очень плохо, снились какие-то кошмары, снились Олеся, Олег на грани смерти.
Меня разбудил звонок Ольги. Встревоженным голосом она сообщила, что поздно ночью позвонила Олеся, сказала, что находится якобы в гостях. Но из разговора Ольга поняла, что Олеся похищена конкурирующей бригадой, что пока ее содержат в какой-то снимаемой квартире. Обращаются с ней нормально, кормят, поят, но на улицу не выпускают. Дали возможность позвонить. Требований никаких ей никто пока не выдвигает. Олеся намекнула Ольге, чтобы та немедленно уезжала.
– Что же ты будешь делать? – спросил я Ольгу.
– Мне сказали уехать.
– Может, ей чем-то помочь нужно?
– А чем помочь? – сказала она. – Как мы ее теперь найдем? Раз вначале не тронули, значит, какая-то надежда есть, значит, от нее им ничего не нужно. Им нужно что-то от Олега. Они выдвинут свои требования обязательно.
На следующее утро меня ждала сенсационная новость. Практически сразу после того, как я встал, раздался телефонный звонок. Звонила Юля из консультации. Она сказала, что мне принесли срочное письмо.
– Какое еще письмо? – удивился я.
– От важного клиента.
– А клиента назвали?
– Да. От Олеси.
– От Олеси?! Хорошо, сейчас же приеду. Кто принес письмо?
– Какой-то незнакомый мужчина. Принес и попросил, чтобы я срочно вам позвонила, сказал, письмо от Олеси и что оно очень важное.
– Спасибо, Юля, выезжаю.
Через некоторое время я был в консультации. Письмо было адресовано мне, но внизу я увидел приписку – «Для Олега». Я вскрыл конверт.
«Дорогой, милый Олежек! – писала Олеся. – Сейчас я нахожусь у людей, которые считают, что ты должен им крупную сумму денег. Теперь моя дальнейшая судьба полностью зависит от тебя. Обращаются со мной нормально, пока никто не обижает. Но, как они говорят, их терпению может прийти конец. Поэтому они предлагают тебе в обмен на меня и на твою жизнь там, где ты находишься, сообщить им срочно номера твоих счетов, где у тебя лежат деньги, и фамилии твоих коммерсантов и должников. Обнимаю и целую, твоя Олеся. Надеюсь на лучшее. Приписка: Адвокат не в курсе дела, он только передал письмо». Помимо письма, в конверте была фотография, сделанная «Полароидом», где Олеся держала в руках газету, датированную вчерашним числом.
Ничего себе сообщеньице! Как с таким письмом я пойду к Олегу?! И что теперь после этого можно сделать? Результат не просто нулевой, а минусовый… Но – делать нечего, надо идти в СИЗО и определяться с ним, как поступать в дальнейшем.
С письмом и фотографией Олеси в кармане я подъехал к следственному изолятору. Поднявшись на четвертый этаж, я протянул требование с фамилией, но неожиданно конвоир сказал мне:
– А вашего клиента перевели на другой этаж, в общую камеру, так что идите в общую картотеку.
Для меня это было полной неожиданностью. Почему человека, жизнь которого органы так тщательно охраняли, вдруг перевели в общую камеру? Это что, приговор или, может быть, форма воздействия, чтобы он все-таки «раскололся», признался в содеянном?
С такими мыслями я спустился на второй этаж, где была расположена картотека для заключенных общих камер. Быстро заполнив требование, указав фамилию Олега и все, что касалось моей атрибутики, я передал вызов контролерам.
Контролерами были две миловидные женщины лет сорока – сорока пяти. Молча взяв листок, они отыскали в деревянном ящичке карточку с фамилией Олега, вытащили ее, посмотрели на обратную сторону и сделали там какую-то отметку – вероятно, отметили визит адвоката.
Я обратил внимание, что на другой стороне было несколько строк, заполненных датами. Вероятно, в мое отсутствие его часто посещали оперативники.
Потом женщина взяла карточку вызова, поставила номер камеры, расписалась и, взяв большой красный карандаш, провела черту, означающую «Склонен к побегу». После этого она протянула карточку обратно, бросив на меня любопытный взгляд.
Взяв листок, я поднялся вновь на четвертый этаж и передал его другой женщине-контролеру для вызова заключенного. Та молча взяла листок, адвокатское удостоверение и сказала:
Прошло четыре месяца. Никаких особых событий в моей работе в качестве адвоката Олега не произошло. Посещал я его практически через день. Параллельно со мной посещали его и оперативные работники. Но я видел, как постепенно они утрачивали интерес к моему клиенту, так как он ни в чем не признавался и стоял на полной своей невиновности.
Приближался Новый год. Я решил поехать с семьей отдохнуть, погреться в теплые страны. Среди русских наибольшей популярностью пользовались две страны – Объединенные Арабские Эмираты и Таиланд. Но поскольку в Таиланд нужно было лететь более девяти часов и перелет был достаточно утомительным, решили остановиться на Эмиратах.
Две недели пролетели быстро. 14 января нового, 1998 года я вернулся в Москву. К этому времени я уже знал, что произошли новые события, но какие именно?
Первым было похищение Олеси, жены Олега.
Я поднялся в квартиру, чувствуя, что что-то произошло. Подошел к телефону, хотел набрать номер Олеси, но передумал – скорее всего мне уже поставили «прослушку». Тогда я взял записную книжку и вышел из квартиры. Позвонил в соседнюю дверь. Соседка открыла.
– У меня телефон сломался, можно от вас позвонить? – попросил я.
– Ну конечно, – улыбнулась она.
Я вошел в ее квартиру, подошел к телефону и быстро набрал номер Олеси. Телефон не отвечал. Мобильный тоже молчал. Позвонил Ольге. Она сняла трубку.
– Оля, это я…
– Ой, как хорошо, что вы позвонили! Олеся пропала!
– Как пропала?!
– Мы с ней зашли в магазин, я чуть задержалась в отделе… Она пошла вперед… Иду дальше – ее нигде нет. А машина у входа стоит. Олеся пропала, нет ее!
– Ты хочешь сказать, что ее похитили?
– Да!
– А машина где?
– У магазина осталась. Я позвонила брату, он только что ее забрал.
– Но кто же похитил Олесю?
– Ну, эти… или те… – растерянно сказала Ольга.
– Что же теперь будем делать? – проговорил я задумчиво.
– Не знаю… Может, подождем до вечера?
Часа через два раздался очень странный телефонный звонок. Незнакомый голос, назвав меня по имени-отчеству, сказал:
– Нам необходимо встретиться перед тем, как вы пойдете к Олегу. Надо кое-что передать… В отношении его Олеси. Так что ждите завтра звонка. Мы позвоним на мобильный и сообщим место и время встречи.
Трубку повесили.
С неприятным ощущением я лег спать.
На следующий день проснулся рано. Спал очень плохо, снились какие-то кошмары, снились Олеся, Олег на грани смерти.
Меня разбудил звонок Ольги. Встревоженным голосом она сообщила, что поздно ночью позвонила Олеся, сказала, что находится якобы в гостях. Но из разговора Ольга поняла, что Олеся похищена конкурирующей бригадой, что пока ее содержат в какой-то снимаемой квартире. Обращаются с ней нормально, кормят, поят, но на улицу не выпускают. Дали возможность позвонить. Требований никаких ей никто пока не выдвигает. Олеся намекнула Ольге, чтобы та немедленно уезжала.
– Что же ты будешь делать? – спросил я Ольгу.
– Мне сказали уехать.
– Может, ей чем-то помочь нужно?
– А чем помочь? – сказала она. – Как мы ее теперь найдем? Раз вначале не тронули, значит, какая-то надежда есть, значит, от нее им ничего не нужно. Им нужно что-то от Олега. Они выдвинут свои требования обязательно.
На следующее утро меня ждала сенсационная новость. Практически сразу после того, как я встал, раздался телефонный звонок. Звонила Юля из консультации. Она сказала, что мне принесли срочное письмо.
– Какое еще письмо? – удивился я.
– От важного клиента.
– А клиента назвали?
– Да. От Олеси.
– От Олеси?! Хорошо, сейчас же приеду. Кто принес письмо?
– Какой-то незнакомый мужчина. Принес и попросил, чтобы я срочно вам позвонила, сказал, письмо от Олеси и что оно очень важное.
– Спасибо, Юля, выезжаю.
Через некоторое время я был в консультации. Письмо было адресовано мне, но внизу я увидел приписку – «Для Олега». Я вскрыл конверт.
«Дорогой, милый Олежек! – писала Олеся. – Сейчас я нахожусь у людей, которые считают, что ты должен им крупную сумму денег. Теперь моя дальнейшая судьба полностью зависит от тебя. Обращаются со мной нормально, пока никто не обижает. Но, как они говорят, их терпению может прийти конец. Поэтому они предлагают тебе в обмен на меня и на твою жизнь там, где ты находишься, сообщить им срочно номера твоих счетов, где у тебя лежат деньги, и фамилии твоих коммерсантов и должников. Обнимаю и целую, твоя Олеся. Надеюсь на лучшее. Приписка: Адвокат не в курсе дела, он только передал письмо». Помимо письма, в конверте была фотография, сделанная «Полароидом», где Олеся держала в руках газету, датированную вчерашним числом.
Ничего себе сообщеньице! Как с таким письмом я пойду к Олегу?! И что теперь после этого можно сделать? Результат не просто нулевой, а минусовый… Но – делать нечего, надо идти в СИЗО и определяться с ним, как поступать в дальнейшем.
С письмом и фотографией Олеси в кармане я подъехал к следственному изолятору. Поднявшись на четвертый этаж, я протянул требование с фамилией, но неожиданно конвоир сказал мне:
– А вашего клиента перевели на другой этаж, в общую камеру, так что идите в общую картотеку.
Для меня это было полной неожиданностью. Почему человека, жизнь которого органы так тщательно охраняли, вдруг перевели в общую камеру? Это что, приговор или, может быть, форма воздействия, чтобы он все-таки «раскололся», признался в содеянном?
С такими мыслями я спустился на второй этаж, где была расположена картотека для заключенных общих камер. Быстро заполнив требование, указав фамилию Олега и все, что касалось моей атрибутики, я передал вызов контролерам.
Контролерами были две миловидные женщины лет сорока – сорока пяти. Молча взяв листок, они отыскали в деревянном ящичке карточку с фамилией Олега, вытащили ее, посмотрели на обратную сторону и сделали там какую-то отметку – вероятно, отметили визит адвоката.
Я обратил внимание, что на другой стороне было несколько строк, заполненных датами. Вероятно, в мое отсутствие его часто посещали оперативники.
Потом женщина взяла карточку вызова, поставила номер камеры, расписалась и, взяв большой красный карандаш, провела черту, означающую «Склонен к побегу». После этого она протянула карточку обратно, бросив на меня любопытный взгляд.
Взяв листок, я поднялся вновь на четвертый этаж и передал его другой женщине-контролеру для вызова заключенного. Та молча взяла листок, адвокатское удостоверение и сказала: