- Кто вы? - послышалось теперь уже прямо за спиной Коваля.
Подполковник был настолько поглощен своими мыслями, что не слышал, как в комнату вошел хозяин дачи.
- Ах, это вы, товарищ Коваль...
Подполковник скользнул по управляющему отсутствующим взглядом, будто посмотрел сквозь него, как сквозь пустоту...
- Заходите, пожалуйста, - растерянно произнес Петров, хотя Коваль уже и так вошел. - Я вот впервые сегодня вырвался сюда, порядок навести... Раньше не мог... Работа... Спасибо, что навестили... Я не слабонервный, а все-таки жутковато одному.
Подполковник отошел от картины и огляделся. Сейчас, когда солнце из освобожденного от штор окна ворвалось в комнату, запустение в доме стало еще заметнее. Мебель была в пыли, на полу лежало опрокинутое плетеное кресло, на спинке дивана стоял мутный немытый стакан.
Словно поняв, какое впечатление произвела на Коваля комната, Петров сказал:
- Без хозяйки дом - сирота... - И вдруг спохватился, засуетился: Сейчас, сейчас что-нибудь сообразим. Такой гость... и так неожиданно...
- Ничего не надо, - сказал Коваль.
- Понимаю, понимаю, - закивал Петров. - При исполнении служебных обязанностей, конечно, не полагается... Но теперь-то дело закончено, так помянем же бедную Ниночку...
Ковалю было странно видеть, как суетился этот видный, солидный мужчина.
- Я не пью, - сказал подполковник. - Спасибо, не беспокойтесь.
Петров остановился и с сожалением развел руками.
- Позвольте... - Коваль приоткрыл дверь в соседнюю комнату. Здесь так же, как в гостиной, на всем лежал толстый слой пыли. На диван-кровати была разостлана постель, и в изголовье лежали рядом две подушки. На журнальном столике стояла пустая бутылка из-под коньяка, две рюмки и тарелка с засохшими кружочками колбасы.
В большой пепельнице - гора окурков, некоторые из них - со следами губной помады. Нина Андреевна не курила, да и вообще чувствовалось, что какая-то другая женщина была здесь недавно. Бутылка и рюмки не были покрыты пылью, на наскоро вытертом столике по краям осталась пыль, а посередине он поблескивал лаком. Выходит, Петров солгал, что после убийства появился здесь впервые.
- Душно у вас, жарко, - сказал подполковник и направился к выходу. Нельзя ли стаканчик воды?
- Сделайте одолженье! Хоть чем-то услужу хорошему человеку! - и Петров побежал на кухню.
Убедившись, что он вышел, Коваль остановился около висевшего на бычьем роге шелкового халата. Еще раньше, осматривая комнату, он заметил этот халат и тоненькую черную полоску в нижней части правого рукава. Подполковник осторожно взял рукав двумя пальцами и присмотрелся. Черная полоска оказалась обыкновенной сажей...
Выпив воды и поблагодарив Петрова, Коваль вместе с ним вышел на веранду. Здесь подполковник сдул пыль с плетеного ивового стула и опустился на него.
Петров сел рядом.
Несколько секунд оба молчали.
Нарушил неловкую паузу Коваль.
- Услышал какой-то стук в вашем доме. Не думал, что вы сейчас можете оказаться здесь. Решил посмотреть - вдруг воры.
- Спасибо, - ответил управляющий. - Я ведь тут не бываю. А когда в доме не живут, всякое может случиться.
Снова помолчали. И опять первым нарушил тишину Коваль.
- Не кажется ли вам, - неожиданно спросил он, глядя на Петрова в упор, - что в истории убийства вашей супруги немало еще белых пятен?
- Не понимаю вас, - медленно проговорил Петров. - По-моему, все ясно. И вам, и прокуратуре, и суду. Я был на процессе и слышал все убедительные уточнения.
- А знаете, - доверительно произнес Коваль, - именно сейчас становится мне кое-что непонятно.
- Что именно?
- Пока еще трудно сказать...
- Простите, но странно слышать это от человека, который вел расследование.
Коваль увидел, как сжались губы у Петрова.
- Да, конечно, странно, - согласился подполковник, - а все же это именно так...
- Могу лишь выразить вам сочувствие.
- Гм, - Коваль невесело усмехнулся. - Мне или нам с вами?
Петров пожал плечами, мол, а мне-то какое дело до этого?
- Скажите, пожалуйста, кто, кроме вас, Нины Андреевны и, конечно, Сосновского, знал эту картину? - спросил Коваль.
Управляющий не сразу нашелся.
- То есть как это "знал"? - переспросил он.
- Кто видел?
- Не знаю, - немного растерянно признался Петров.
- Случайный человек мог видеть?
- Возможно, кто-нибудь из местных жителей и заходил. Не помню сейчас... - И неожиданно Петров исподлобья глянул на подполковника. Сотни людей ее видели, а то и тысячи! Ведь в прошлом году она на выставке висела! - многозначительно произнес он. - Много народу видело... А почему это вас интересует?..
- Да так... - неопределенно вздохнул Коваль. - Кстати, Нина Андреевна была хорошей хозяйкой?
- Очень!
- Но немного неряшливой?
- Это в каком же смысле?
- В обычном, бытовом, чистота в квартире, уборка, личная опрятность... Есть женщины, которые дома всегда в затрапезном виде, а другие - в шелковых платьях полы моют...
- Такой, как Нина, не было и не будет, - горько вздохнул Петров. - И бережлива была, и аккуратна, в доме каждая вещь сверкала, как новенькая... Это вы, - опять-таки горько усмехнулся он, - потому спрашиваете, что теперь у меня такой беспорядок? Понимаю...
- Да, трудно вам сейчас...
Петров наклонил голову, помолчал, потом спросил:
- Он еще... живой?..
Подполковник не ответил.
- Приговор приведен в исполнение? - повторил свой вопрос Петров.
- Это не сразу делается, - неопределенно заметил Коваль.
- Прошло уже шесть дней после вынесения приговора.
- Сосновский подал кассационную жалобу в Верховный суд. Он имеет на это право.
- Слишком много прав даете убийцам! - воскликнул управляющий.
- Право защищать жизнь, доказывать свою невиновность вплоть до обращения в Президиум Верховного Совета гарантируется законом. Это и вам не мешало бы знать, Иван Васильевич, - сказал Коваль. - Неужели вы не знаете этих юридических азов?
- А зачем они мне? У меня другая специальность.
Коваль подумал: зачем же тогда Петров выписывает юридический журнал?
- Основы законодательства должен знать каждый гражданин, - продолжал подполковник. - Из-за незнания их происходит множество правонарушений. Ну, а вам как руководителю учреждения, наверно, и хорошо бы некоторые нюансы изучить. Особенно по вопросам трудового законодательства.
- Для этого юриста держу на полной ставке.
- Тем не менее, у вас в тресте были нарушения: отмена выходных, незаконные увольнения сотрудников, которых восстанавливал суд.
- Я забочусь об интересах государства, а не частных лиц.
- А государство-то, Иван Васильевич, из этих самых частных лиц и состоит! И вряд ли полезно достижение производственных успехов за счет моральных потерь и нарушений закона... - парировал Коваль. - Что касается кассационных жалоб, то Верховный суд рассматривает их в сжатые сроки. В отношении же Сосновского, по-моему, торопиться не следует. Привести приговор в исполнение никогда не поздно...
- Я не мстителен. Вы должны понять меня, товарищ Коваль, по-человечески. Можно ли спокойно жить, зная, что такой изверг, как Сосновский, дышит тем же воздухом, что и мы с вами!.. Неужели вы можете иначе к этому относиться?!
- Я вас понимаю, - ответил подполковник. Потом, чуть прищурясь, словно желая получше рассмотреть собеседника, неожиданно спросил четко и твердо: - А что, если вашу жену убил не Сосновский?..
13
Петровы долго не выполняли своего обещания побывать в мастерской художника, так долго, что Сосновскому начало казаться, что ничего они и не обещали и все это приснилось ему в приятном сне.
Но однажды в воскресный полдень, работая в мастерской, художник увидел Нину с мужем в своем дворе.
Он растерялся и в первую минуту не знал, что делать: бросился в комнату, к шкафу, чтобы переодеться, потом, сообразив, что не успеет, схватил расческу, чтобы хоть немного привести в порядок свои взлохмаченные волосы.
Петровым картины Сосновского понравились. Нина, не скрывая своего восхищения, переходила от одного полотна к другому, и Сосновский не сводил с нее глаз. Управляющий сперва молча слушал объяснения художника, и по непроницаемому выражению лица трудно было судить о его отношении к творчеству соседа. Но Сосновскому с лихвой хватало восхищения Нины, и у него даже исчезла возникшая в первые минуты неловкость, вызванная тем, что одет он был в мятые и испачканные краской брюки и в такую же рубашку без пуговиц, вместо которых торчали английские булавки.
Картину "На опушке" Сосновский показал в последнюю очередь. Нина зарделась, узнав себя и, быть может, вспомнив тот день, когда гуляла по лесу. Глаза ее блестели. Она подтянулась, выпрямилась, словно и сейчас поднимала над головой трепещущую на ветру косынку.
Сосновский замер от восторга. На мгновенье художнику показалось, что героиня его произведения сошла с полотна и так же, как тогда озарила лес, сейчас одухотворила дом, вещи, весь мир.
Он не заметил пристального взгляда Петрова на него и на Нину. И, когда женщина оторвалась от картины, пылко произнес:
- Нина Андреевна! Позвольте мне написать вас!
Петрова не без кокетства взглянула на художника:
- Вы думаете, я могу послужить искусству?
- Да, да, да! Вы посмотрите на себя в зеркало! Как прекрасно!.. У меня руки сами тянутся к кисти!..
- А что скажет мой муж? - Петрова, улыбаясь, обернулась к супругу.
Сосновский вернулся в реальный мир. Муж!.. И в смятении посмотрел на Петрова.
А тот, словно не замечая Сосновского, пошутил:
- Я всегда считал, что ты у меня самая красивая и с тебя только картины писать, но не знал, что еще кто-то разделяет мое мнение...
- Ваня! - мягко остановила его Нина Андреевна. - Боюсь, что вы, Юрий Николаевич, преувеличиваете, - сказала она Сосновскому. - Вряд ли я смогу служить такой моделью, о которой вы мечтаете.
- О которой я мечтаю... - грустно улыбнулся Сосновский. - Именно та, о которой мечтаю!.. - выпалил он.
- Вам нужна натурщица? - снисходительно поинтересовался Петров.
- Нет, - поморщился Сосновский. - Не просто натурщица и не в том смысле, в каком обычно это понимают... Конечно, художник не пишет без натуры, но в данном случае это нечто другое. Нина Андреевна вдохновляет меня. Хочется писать именно ее. Я смог бы передать очарование природы в сочетании с человеческим обаянием...
- Юрий Николаевич, а что, если нас вместе? - Нина подошла к мужу, встала с ним рядом и обняла его за шею.
У Сосновского сжалось сердце от горькой мужской зависти.
- Я давно вынашиваю этот замысел, - переведя дыхание, сказал он. Женщина - олицетворение самого прекрасного, что есть в природе. Она ближе, чем мы, мужчины, к матери-природе. В ней таинство жизни, волшебное таинство... Я не могу выразить это словами. Только кистью... Одно лицо, одна фигура женщины - и уже что-то вечное...
Глядя на Петровых, художник невольно подумал о неожиданной композиции, которая предстала сейчас перед его мысленным взором: гибкая лиана обвивает могучий кряжистый дуб, но тут же постарался отогнать от себя это видение.
- А где вы думаете писать эту картину? - полюбопытствовал Петров. - В лесу?
- Не обязательно в лесу. Можно и здесь, где-нибудь рядом с домом. Есть чудесное местечко за вашей дачей. Молодые сосенки, полянка с одинокой яблонькой... Да, да... именно там, под этой дикой яблонькой...
- На это, наверно, потребуется немало времени, - проговорила Нина Андреевна.
- Нет, нет, что вы! - горячо возразил Сосновский. - Пять-шесть сеансов. Максимум - десять... Я работаю быстро. Особенно если картина выношена в душе. В любое время, когда вам будет удобно... Нина Андреевна, не отказывайтесь, пожалуйста, очень прошу вас, очень... Это будет лучшая моя работа, поверьте!
- Ну что ж, Ниночка, - сказал Петров. - Надо помочь товарищу художнику. Во имя искусства, - с дружеской иронией добавил он. - В те дни, когда будем сюда приезжать, Юрий Николаевич сможет часок-другой поработать... Соглашайся...
14
Коваль вышел из дому около пяти часов утра. Солнце еще пряталось за горизонтом, разбрасывая по небу первые блики.
В городе было тихо. Троллейбусы, автобусы и трамваи еще не начали свой марафонский бег по заколдованным кольцам маршрутов; дома, как люди, грезили во сне.
У Коваля был выходной день - впервые за долгое время. И весь город казался ему выходным.
Лучше всего отдыхалось ему с удочкой в руке. На рыбалке забывались тревоги и все чувства успокаивал поплавок, который то спокойно лежал на тихой воде, то неожиданно вздрагивал и оживал.
Впрочем, и в рыбной ловле находил он что-то общее со своей повседневной работой: и там, и тут было нечто, напоминавшее поединок, и на реке подполковник тоже довольно часто испытывал горечь поражения при виде крючка, на котором не то что рыбы, даже и червяка не было.
Но зато какое же ни с чем не сравнимое чувство охватывало его, когда выпадала на его рыбацкую долю удача и выдергивал он из воды полосатого, как тигр, окуня или леща, который перед этим долго и безнаказанно издевался над ним, срывая с крючка наживку.
Коваль прибавил шагу и вышел на центральную улицу. Солнечные лучи уже золотились над крышами. Кое-где появились люди.
Подполковник свернул в переулок, который вел к пристани. Повеяло запахом влаги, рыбы, водорослей.
Внезапно из-за поворота выскочила "Волга", и Коваль услышал резкий скрежет тормозов.
Машина остановилась метрах в двадцати от него. Заднее стекло закрыто было кремовыми занавесками. Несколько секунд машина постояла, потом как-то нерешительно тронулась с места и вдруг снова резко затормозила. На этот раз дверца машины открылась, из машины вышел человек. Коваль узнал в нем управляющего трестом "Артезианстрой" Петрова.
"Опять!" - недовольно подумал Коваль, чувствуя, что эта встреча снова возвращает его к служебным делам. И как только этот Петров узнал его в полотняных брюках и в старой рубашке с выгоревшей вышивкой, в побуревшей от солнца и дождя соломенной шляпе!
Однако профессиональное любопытство, которое всегда жило в душе Коваля, и на этот раз одержало верх. Подполковник подошел к Петрову: куда так рано торопится в воскресенье управляющий трестом?
- День добрый, Дмитрий Иванович! - приветливо поздоровался Петров. На рыбалку? Не знал, что и вы любитель. Почему же пешком? К первому клеву опоздаете. Видать, у вас в милиции с транспортом не очень... Садитесь, подброшу.
- Спасибо, - ответил Коваль. - Не опоздаю. Моя рыба меня подождет.
- Вы - шутник, - улыбнулся Петров. - Но не будем время терять, тоном, не допускающим возражений, добавил он. - Давайте удочки. Покажу такое местечко, что вам и не снилось. Окуни по полкило, плотва на полфунта! А можно и на рыбтрестовский пруд. Карпы там - ого-го!..
Коваль помедлил, скорее для виду. Мечтал отдохнуть в одиночестве. Но такой случай для беседы с Петровым еще раз подвернется едва ли... И мысль об этом подтолкнула его в машину.
- Так куда? - спросил Петров.
- На ваше место. Где окуни на полкило, - улыбнулся Коваль.
- Можно, - кивнул управляющий трестом. - На Днепре не всюду рыбалка. У гэсовской плотины, например, рыбы сколько хочешь - кишмя кишит. Не успеваешь червяка насаживать. Там, конечно, запретная зона. Был у меня пропуск. Да неинтересно...
"Волга" спустилась к Днепру и помчалась по набережной.
Петров умолк. В ушах Коваля все еще звучал его голос, особенно те интонации, которые выдавали человека властного, привыкшего к беспрекословному подчинению и в глубине души считающего себя выше многих людей.
- Есть такой анекдот, - Петров обернулся к подполковнику, - о вашем транспорте. Говорят, в двадцатые годы, когда преступник убегал на коне, милиция гналась за ним пешком, потому что коней у нее не было. Когда дали коней, преступник пересел на мотоцикл. Когда же вам, наконец, выдали газики и мотоциклы, преступник обзавелся "Волгой". А в наше время, если надо, и реактивным самолетом пользуется...
Ковалю стало неловко. Анекдот с длинной бородой. Но, к сожалению, попадал не в бровь, а в глаз.
- Ничего. Самолет рано или поздно приземлится, - ответил Коваль. - А мы тут как тут.
- Дмитрий Иванович, как соберетесь на рыбалку - позвоните. Транспорт всегда найдем, - любезно предложил управляющий.
- Спасибо. Привык пешком. Да и некогда рыбачить.
"Волга" сбавила скорость и свернула на узкую мощеную дорогу.
- Через пять минут будем удочки разматывать, - сказал Петров.
Солнце уже выкатилось на окоем. "Волга" еще немного пробежала по мощенке и уткнулась в песок.
Петров открыл дверцу.
- Машину в тенек, под кусты, - приказал он пожилому водителю. Хворосту собери. Через час будет рыбка на уху.
Коваль глянул на высокий берег. Вдоль него тянулись заросли ивняка, на старых осинах под утренним ветерком дрожала матово-серебристая листва.
Немного подальше виднелись залитые высокой водою кустарники.
Петров оказался партнером любезным и предупредительным. И куда только подевались его манеры значительного человека, точно знающего, что ему положено делать, а что нет. Он сбросил пиджак и рубашку, разулся, закатал брюки и, отыскав у берега вязкую глину и подмешав к ней толченой макухи, слепил несколько шариков и бросил их в реку с таким расчетом, чтобы приманку сносило течением туда, где стоял Коваль.
А подполковник, словно позабыв обо всем на свете, вытаскивал из воды одну за другой серебристо-белых плотвичек и горбатых подлещиков. Потом перебрался к залитым водой кустам, где его вроде бы должны были ждать хваленые окуни.
Конечно же полукилограммовые, как говорится, хвостиком помахали, но ведь истинный рыбак отличается от нерыбака именно тем, что не может точно определить своего улова. И это вовсе не потому, что рыбаки - люди хвастливые. Они просто-напросто принадлежат к числу оптимистов, которые всегда ждут подарка судьбы и испытывают удовлетворение не тогда, когда рыба в ухе, а когда вытаскивают ее из воды - живую, непокорную, тяжелую...
- Ну что, Дмитрий Иванович? - к кустам подошел Петров. - На уху хватит? Каково местечко-то, а?
Коваль оторвал взгляд от поплавка. Водитель разжигал костер. Пойманная Петровым рыба уже лежала в котелке.
Подполковник кивнул на свой садок.
- Сейчас и я почищу.
- Отдайте Косте.
- Нет, нет. Люблю сам.
- А домой не хотите взять? И так хватит.
- Нет, зачем же, - и Коваль вытащил нож. - Все - в котел.
Начало припекать. Завтракали на брезенте, в тени осин. Петров достал из мокрого песка бутылку охлажденной водки, пиво, боржоми.
- Хорошо, что я вас встретил, - говорил Ковалю Петров. - Человек должен быть в коллективе. А в одиночку - и уха не уха, и рюмка не рюмка...
Коваль не спросил, почему же в таком случае Петров отправился на рыбалку один, мог ведь, если бы хотел, пригласить кого-нибудь из друзей. Да, впрочем, есть ли у него друзья-то?
Изучая окружение Петровых, подполковник узнал, что жили они уединенно - в гости не ходили, к себе не звали. Иван Васильевич часто ездил в командировки: в Москву, на свои строительные объекты, в другие республики. Нина Андреевна, по обыкновению, сидела дома одна.
С сотрудниками треста, подчиненными по службе, Петров в нерабочее время не встречался, вышестоящее начальство, по-видимому, не вводило его в свой круг, и жил он в замкнутом кольце: служба - жена - служба.
Кстати, скорее всего, и сегодня хотелось ему побыть наедине с самим собою. И подполковник вспомнил: "Волга" резко тормозит, потом трогается с места и снова останавливается. Машина напоминала человека, который колебался, не зная, как ему поступить...
Костя, похлебав ухи, молча убирал с брезента пластмассовые дорожные рюмки, такие же тарелки, на которых осталось множество рыбьих костей, огрызки яблок и груш, хлеб. Ковалю подумалось, что, наверно, у этого пожилого человека есть семья, дети, может быть, и внуки, с которыми он хотел бы провести воскресенье.
- Иван Васильевич, а вы умеете машину водить?
- Даже права есть. На всякий случай, - ответил тот и вопросительно посмотрел на подполковника. - О Косте беспокоитесь? - усмехнулся Петров. "Как в воду смотрит!" - отметил про себя Коваль. - Ему все равно дома делать нечего. Холостяк. Забивал бы козла в прокуренной комнате, в общежитии. Пусть уж лучше свежим воздухом подышит. Верно, Костя?
Водитель кивнул. На лице его застыло безразличие, и улыбка едва тронула губы.
Подполковник подумал, что они с Тищенко в свое время допустили ошибку, не допросив водителя. Вполне возможно, что Нина Андреевна пользовалась машиной мужа. Какая-нибудь подробность, известная Косте, могла бы дополнить материалы следствия.
- А Нина Андреевна тоже умела? - спросил Коваль.
Петров нахмурился и метнул на собеседника тяжелый взгляд.
- Нет.
Нина Андреевна продолжала занимать мысли подполковника Коваля. Работая уже над раскрытием другого преступления (в центре города неизвестный ограбил квартиру и убил старуху, хозяйку дома), он время от времени неожиданно вспоминал Нину Петровну и все, связанное с ее трагедией.
Ему начинало казаться, что погибшая женщина тенью бродит за ним, требуя возмездия. Он понимал, что тень эта - плод его беспокойства и неудовлетворенности, и скроется только тогда, когда у него самого исчезнут неожиданно появившиеся сомнения.
Сейчас, беседуя с мужем Нины Андреевны, подполковник чувствовал, что между ними существует еще много невыясненного, недоговоренного, какая-то тайна, связанная с судьбой несчастной женщины.
Петров пристально посмотрел на Коваля, словно хотел заглянуть ему в душу. Вместо обычной для него снисходительности в его взгляде появилось настороженное любопытство.
Но что именно стремился узнать от Коваля управляющий, чем заинтересовал его сотрудник уголовного розыска? Пожалуй, скорее всего, волнуют его те слова, которые сказал Коваль на даче: "А что, если вашу жену убил не Сосновский?" Тогда разговор оборвался, и Петров молча проводил его до калитки. Но не мог же управляющий пропустить мимо ушей такое предположение!
Теперь он, естественно, потребует, чтобы подполковник объяснился.
- А ну, посмотрим, как там закидушка, - управляющий медленно поднялся с брезента.
Подошли к берегу.
- Эге-ге! - закричал Петров, вытаскивая удочку. - Есть! И что-то стоящее! - Глаза его полыхнули огнем, какой бывает только у рыбаков, когда они вытаскивают добычу и когда весь мир сосредоточивается на рыбине, которая вот-вот должна показаться из воды.
Улов и на самом деле оказался недурен: громадная щука то раскрывала пасть, то сжимала ее, бросаясь в стороду и пытаясь сорваться с крючка.
- Подсачек! - не оглядываясь, скомандовал Петров. - Подсачек, черт вас возьми! Где вы там, Коваль, Костя!
Коваль схватил подсачек и стал заводить под щуку. Несколько неудачных попыток, и наконец щука забилась в сетке, подполковник испытал непередаваемое ощущение, словно бьется она прямо у него в руках.
Рыбаки возвратились в тень.
- За такой улов, - произнес управляющий, тяжело опускаясь на брезент, - мы с вами, Дмитрий Иванович, вполне заслужили еще по рюмашечке.
- Жарко, - возразил Коваль. - Не стоит.
- Да я и сам не очень-то люблю это зелье... И все-таки ради такого случая... Может быть, хоть пивка? Костя! - крикнул Петров. - Пиво еще есть?
- Есть.
- Давай сюда.
Выпили пива.
- Килограмма четыре потянет, - сказал управляющий. - У, хищница! Зверь, а не рыба. Серый волк подводного царства... Человек тоже хищник. Но другого рода. Хищником не рождается.
- Не вижу связи.
- Хочу сказать, что природа зверя неизменна: каждый тигр - хищник, любая щука пожирает мелкую рыбешку. Человек может стать еще большим хищником. Но только при определенных обстоятельствах. Стоит эти обстоятельства изменить, и он снова возвратится к своему естественному состоянию.
- Обстоятельства, конечно, важны, - согласился Коваль.
- К сожалению, об этом мы забываем. Стоит человеку один-единственный раз оступиться - и на всю жизнь окружен он стеной недоверия.
Коваль не мог взять в толк, куда клонит его собеседник, и терпеливо слушал.
- Поскольку именно вам часто приходится иметь дело с оступившимися, продолжал управляющий, - надо помнить об этом.
В голосе Петрова прозвучала менторская нотка. И в то же время Ковалю показалось, что управляющий вроде бы призывает его быть гуманным.
"Вот тебе и Петров! - подумал подполковник. - А еще говорят, он человек крайне суровый, даже безжалостный. Небось подчиненные и не догадываются, что творится в душе их начальника".
Ковалю нравились люди волевые, умеющие сдерживать свои чувства, нравились руководители, которые не ищут у подчиненных легкого авторитета, не стараются угодить всем подряд. И то, что управляющий сегодня ни единым словом не обмолвился о своей трагедии, хотя конечно же все время помнил о ней, не искал сочувствия, тоже свидетельствовало, по мнению Коваля, о твердом характере Петрова. Такой характер и горе не сломит, а укрепит.
- Расскажу вам для ясности краткую историю, - продолжал управляющий трестом. - Когда-то был у меня в Херсонской области на буровой рабочий один. Звали его, кажется, Андреем, фамилии не помню... Человек молчаливый, угрюмый. Много горя хлебнул. В молодости воровал. В колониях с ним возились, воспитывали. В конце концов решил он с такой жизнью покончить. Поступил на работу. Работал хорошо, даже самоотверженно... Но вот случилась в общежитии кража. Вызвали милицию. Ваши коллеги приехали и сразу к Андрею. Перерыли у него все: рюкзак, постель. Ничего не нашли, но не отстали: "Признавайся, куда дел!" А он, рассказывали, белый как стена и едва не плачет: "Не брал я!" И все-таки увезли его. Несколько дней продержали в милиции. Потом отпустили. Но ведь кровно человека обидели, оскорбили в нем все то человеческое, что он сумел в себе найти и утвердить. В душу плюнули, понимаете? Два дня Андрей на работу не выходил, на третий повесился на электрическом шнуре. Правда, ребята следили за ним - вовремя вытащили из петли. Однако живой-то живой, а душа-то, душа исковеркана! Теперь уж никакое воспитание ему не поможет... Вот и судите сами: встал человек на верную дорогу, а стражи закона грубо выбили его из колеи...
Подполковник был настолько поглощен своими мыслями, что не слышал, как в комнату вошел хозяин дачи.
- Ах, это вы, товарищ Коваль...
Подполковник скользнул по управляющему отсутствующим взглядом, будто посмотрел сквозь него, как сквозь пустоту...
- Заходите, пожалуйста, - растерянно произнес Петров, хотя Коваль уже и так вошел. - Я вот впервые сегодня вырвался сюда, порядок навести... Раньше не мог... Работа... Спасибо, что навестили... Я не слабонервный, а все-таки жутковато одному.
Подполковник отошел от картины и огляделся. Сейчас, когда солнце из освобожденного от штор окна ворвалось в комнату, запустение в доме стало еще заметнее. Мебель была в пыли, на полу лежало опрокинутое плетеное кресло, на спинке дивана стоял мутный немытый стакан.
Словно поняв, какое впечатление произвела на Коваля комната, Петров сказал:
- Без хозяйки дом - сирота... - И вдруг спохватился, засуетился: Сейчас, сейчас что-нибудь сообразим. Такой гость... и так неожиданно...
- Ничего не надо, - сказал Коваль.
- Понимаю, понимаю, - закивал Петров. - При исполнении служебных обязанностей, конечно, не полагается... Но теперь-то дело закончено, так помянем же бедную Ниночку...
Ковалю было странно видеть, как суетился этот видный, солидный мужчина.
- Я не пью, - сказал подполковник. - Спасибо, не беспокойтесь.
Петров остановился и с сожалением развел руками.
- Позвольте... - Коваль приоткрыл дверь в соседнюю комнату. Здесь так же, как в гостиной, на всем лежал толстый слой пыли. На диван-кровати была разостлана постель, и в изголовье лежали рядом две подушки. На журнальном столике стояла пустая бутылка из-под коньяка, две рюмки и тарелка с засохшими кружочками колбасы.
В большой пепельнице - гора окурков, некоторые из них - со следами губной помады. Нина Андреевна не курила, да и вообще чувствовалось, что какая-то другая женщина была здесь недавно. Бутылка и рюмки не были покрыты пылью, на наскоро вытертом столике по краям осталась пыль, а посередине он поблескивал лаком. Выходит, Петров солгал, что после убийства появился здесь впервые.
- Душно у вас, жарко, - сказал подполковник и направился к выходу. Нельзя ли стаканчик воды?
- Сделайте одолженье! Хоть чем-то услужу хорошему человеку! - и Петров побежал на кухню.
Убедившись, что он вышел, Коваль остановился около висевшего на бычьем роге шелкового халата. Еще раньше, осматривая комнату, он заметил этот халат и тоненькую черную полоску в нижней части правого рукава. Подполковник осторожно взял рукав двумя пальцами и присмотрелся. Черная полоска оказалась обыкновенной сажей...
Выпив воды и поблагодарив Петрова, Коваль вместе с ним вышел на веранду. Здесь подполковник сдул пыль с плетеного ивового стула и опустился на него.
Петров сел рядом.
Несколько секунд оба молчали.
Нарушил неловкую паузу Коваль.
- Услышал какой-то стук в вашем доме. Не думал, что вы сейчас можете оказаться здесь. Решил посмотреть - вдруг воры.
- Спасибо, - ответил управляющий. - Я ведь тут не бываю. А когда в доме не живут, всякое может случиться.
Снова помолчали. И опять первым нарушил тишину Коваль.
- Не кажется ли вам, - неожиданно спросил он, глядя на Петрова в упор, - что в истории убийства вашей супруги немало еще белых пятен?
- Не понимаю вас, - медленно проговорил Петров. - По-моему, все ясно. И вам, и прокуратуре, и суду. Я был на процессе и слышал все убедительные уточнения.
- А знаете, - доверительно произнес Коваль, - именно сейчас становится мне кое-что непонятно.
- Что именно?
- Пока еще трудно сказать...
- Простите, но странно слышать это от человека, который вел расследование.
Коваль увидел, как сжались губы у Петрова.
- Да, конечно, странно, - согласился подполковник, - а все же это именно так...
- Могу лишь выразить вам сочувствие.
- Гм, - Коваль невесело усмехнулся. - Мне или нам с вами?
Петров пожал плечами, мол, а мне-то какое дело до этого?
- Скажите, пожалуйста, кто, кроме вас, Нины Андреевны и, конечно, Сосновского, знал эту картину? - спросил Коваль.
Управляющий не сразу нашелся.
- То есть как это "знал"? - переспросил он.
- Кто видел?
- Не знаю, - немного растерянно признался Петров.
- Случайный человек мог видеть?
- Возможно, кто-нибудь из местных жителей и заходил. Не помню сейчас... - И неожиданно Петров исподлобья глянул на подполковника. Сотни людей ее видели, а то и тысячи! Ведь в прошлом году она на выставке висела! - многозначительно произнес он. - Много народу видело... А почему это вас интересует?..
- Да так... - неопределенно вздохнул Коваль. - Кстати, Нина Андреевна была хорошей хозяйкой?
- Очень!
- Но немного неряшливой?
- Это в каком же смысле?
- В обычном, бытовом, чистота в квартире, уборка, личная опрятность... Есть женщины, которые дома всегда в затрапезном виде, а другие - в шелковых платьях полы моют...
- Такой, как Нина, не было и не будет, - горько вздохнул Петров. - И бережлива была, и аккуратна, в доме каждая вещь сверкала, как новенькая... Это вы, - опять-таки горько усмехнулся он, - потому спрашиваете, что теперь у меня такой беспорядок? Понимаю...
- Да, трудно вам сейчас...
Петров наклонил голову, помолчал, потом спросил:
- Он еще... живой?..
Подполковник не ответил.
- Приговор приведен в исполнение? - повторил свой вопрос Петров.
- Это не сразу делается, - неопределенно заметил Коваль.
- Прошло уже шесть дней после вынесения приговора.
- Сосновский подал кассационную жалобу в Верховный суд. Он имеет на это право.
- Слишком много прав даете убийцам! - воскликнул управляющий.
- Право защищать жизнь, доказывать свою невиновность вплоть до обращения в Президиум Верховного Совета гарантируется законом. Это и вам не мешало бы знать, Иван Васильевич, - сказал Коваль. - Неужели вы не знаете этих юридических азов?
- А зачем они мне? У меня другая специальность.
Коваль подумал: зачем же тогда Петров выписывает юридический журнал?
- Основы законодательства должен знать каждый гражданин, - продолжал подполковник. - Из-за незнания их происходит множество правонарушений. Ну, а вам как руководителю учреждения, наверно, и хорошо бы некоторые нюансы изучить. Особенно по вопросам трудового законодательства.
- Для этого юриста держу на полной ставке.
- Тем не менее, у вас в тресте были нарушения: отмена выходных, незаконные увольнения сотрудников, которых восстанавливал суд.
- Я забочусь об интересах государства, а не частных лиц.
- А государство-то, Иван Васильевич, из этих самых частных лиц и состоит! И вряд ли полезно достижение производственных успехов за счет моральных потерь и нарушений закона... - парировал Коваль. - Что касается кассационных жалоб, то Верховный суд рассматривает их в сжатые сроки. В отношении же Сосновского, по-моему, торопиться не следует. Привести приговор в исполнение никогда не поздно...
- Я не мстителен. Вы должны понять меня, товарищ Коваль, по-человечески. Можно ли спокойно жить, зная, что такой изверг, как Сосновский, дышит тем же воздухом, что и мы с вами!.. Неужели вы можете иначе к этому относиться?!
- Я вас понимаю, - ответил подполковник. Потом, чуть прищурясь, словно желая получше рассмотреть собеседника, неожиданно спросил четко и твердо: - А что, если вашу жену убил не Сосновский?..
13
Петровы долго не выполняли своего обещания побывать в мастерской художника, так долго, что Сосновскому начало казаться, что ничего они и не обещали и все это приснилось ему в приятном сне.
Но однажды в воскресный полдень, работая в мастерской, художник увидел Нину с мужем в своем дворе.
Он растерялся и в первую минуту не знал, что делать: бросился в комнату, к шкафу, чтобы переодеться, потом, сообразив, что не успеет, схватил расческу, чтобы хоть немного привести в порядок свои взлохмаченные волосы.
Петровым картины Сосновского понравились. Нина, не скрывая своего восхищения, переходила от одного полотна к другому, и Сосновский не сводил с нее глаз. Управляющий сперва молча слушал объяснения художника, и по непроницаемому выражению лица трудно было судить о его отношении к творчеству соседа. Но Сосновскому с лихвой хватало восхищения Нины, и у него даже исчезла возникшая в первые минуты неловкость, вызванная тем, что одет он был в мятые и испачканные краской брюки и в такую же рубашку без пуговиц, вместо которых торчали английские булавки.
Картину "На опушке" Сосновский показал в последнюю очередь. Нина зарделась, узнав себя и, быть может, вспомнив тот день, когда гуляла по лесу. Глаза ее блестели. Она подтянулась, выпрямилась, словно и сейчас поднимала над головой трепещущую на ветру косынку.
Сосновский замер от восторга. На мгновенье художнику показалось, что героиня его произведения сошла с полотна и так же, как тогда озарила лес, сейчас одухотворила дом, вещи, весь мир.
Он не заметил пристального взгляда Петрова на него и на Нину. И, когда женщина оторвалась от картины, пылко произнес:
- Нина Андреевна! Позвольте мне написать вас!
Петрова не без кокетства взглянула на художника:
- Вы думаете, я могу послужить искусству?
- Да, да, да! Вы посмотрите на себя в зеркало! Как прекрасно!.. У меня руки сами тянутся к кисти!..
- А что скажет мой муж? - Петрова, улыбаясь, обернулась к супругу.
Сосновский вернулся в реальный мир. Муж!.. И в смятении посмотрел на Петрова.
А тот, словно не замечая Сосновского, пошутил:
- Я всегда считал, что ты у меня самая красивая и с тебя только картины писать, но не знал, что еще кто-то разделяет мое мнение...
- Ваня! - мягко остановила его Нина Андреевна. - Боюсь, что вы, Юрий Николаевич, преувеличиваете, - сказала она Сосновскому. - Вряд ли я смогу служить такой моделью, о которой вы мечтаете.
- О которой я мечтаю... - грустно улыбнулся Сосновский. - Именно та, о которой мечтаю!.. - выпалил он.
- Вам нужна натурщица? - снисходительно поинтересовался Петров.
- Нет, - поморщился Сосновский. - Не просто натурщица и не в том смысле, в каком обычно это понимают... Конечно, художник не пишет без натуры, но в данном случае это нечто другое. Нина Андреевна вдохновляет меня. Хочется писать именно ее. Я смог бы передать очарование природы в сочетании с человеческим обаянием...
- Юрий Николаевич, а что, если нас вместе? - Нина подошла к мужу, встала с ним рядом и обняла его за шею.
У Сосновского сжалось сердце от горькой мужской зависти.
- Я давно вынашиваю этот замысел, - переведя дыхание, сказал он. Женщина - олицетворение самого прекрасного, что есть в природе. Она ближе, чем мы, мужчины, к матери-природе. В ней таинство жизни, волшебное таинство... Я не могу выразить это словами. Только кистью... Одно лицо, одна фигура женщины - и уже что-то вечное...
Глядя на Петровых, художник невольно подумал о неожиданной композиции, которая предстала сейчас перед его мысленным взором: гибкая лиана обвивает могучий кряжистый дуб, но тут же постарался отогнать от себя это видение.
- А где вы думаете писать эту картину? - полюбопытствовал Петров. - В лесу?
- Не обязательно в лесу. Можно и здесь, где-нибудь рядом с домом. Есть чудесное местечко за вашей дачей. Молодые сосенки, полянка с одинокой яблонькой... Да, да... именно там, под этой дикой яблонькой...
- На это, наверно, потребуется немало времени, - проговорила Нина Андреевна.
- Нет, нет, что вы! - горячо возразил Сосновский. - Пять-шесть сеансов. Максимум - десять... Я работаю быстро. Особенно если картина выношена в душе. В любое время, когда вам будет удобно... Нина Андреевна, не отказывайтесь, пожалуйста, очень прошу вас, очень... Это будет лучшая моя работа, поверьте!
- Ну что ж, Ниночка, - сказал Петров. - Надо помочь товарищу художнику. Во имя искусства, - с дружеской иронией добавил он. - В те дни, когда будем сюда приезжать, Юрий Николаевич сможет часок-другой поработать... Соглашайся...
14
Коваль вышел из дому около пяти часов утра. Солнце еще пряталось за горизонтом, разбрасывая по небу первые блики.
В городе было тихо. Троллейбусы, автобусы и трамваи еще не начали свой марафонский бег по заколдованным кольцам маршрутов; дома, как люди, грезили во сне.
У Коваля был выходной день - впервые за долгое время. И весь город казался ему выходным.
Лучше всего отдыхалось ему с удочкой в руке. На рыбалке забывались тревоги и все чувства успокаивал поплавок, который то спокойно лежал на тихой воде, то неожиданно вздрагивал и оживал.
Впрочем, и в рыбной ловле находил он что-то общее со своей повседневной работой: и там, и тут было нечто, напоминавшее поединок, и на реке подполковник тоже довольно часто испытывал горечь поражения при виде крючка, на котором не то что рыбы, даже и червяка не было.
Но зато какое же ни с чем не сравнимое чувство охватывало его, когда выпадала на его рыбацкую долю удача и выдергивал он из воды полосатого, как тигр, окуня или леща, который перед этим долго и безнаказанно издевался над ним, срывая с крючка наживку.
Коваль прибавил шагу и вышел на центральную улицу. Солнечные лучи уже золотились над крышами. Кое-где появились люди.
Подполковник свернул в переулок, который вел к пристани. Повеяло запахом влаги, рыбы, водорослей.
Внезапно из-за поворота выскочила "Волга", и Коваль услышал резкий скрежет тормозов.
Машина остановилась метрах в двадцати от него. Заднее стекло закрыто было кремовыми занавесками. Несколько секунд машина постояла, потом как-то нерешительно тронулась с места и вдруг снова резко затормозила. На этот раз дверца машины открылась, из машины вышел человек. Коваль узнал в нем управляющего трестом "Артезианстрой" Петрова.
"Опять!" - недовольно подумал Коваль, чувствуя, что эта встреча снова возвращает его к служебным делам. И как только этот Петров узнал его в полотняных брюках и в старой рубашке с выгоревшей вышивкой, в побуревшей от солнца и дождя соломенной шляпе!
Однако профессиональное любопытство, которое всегда жило в душе Коваля, и на этот раз одержало верх. Подполковник подошел к Петрову: куда так рано торопится в воскресенье управляющий трестом?
- День добрый, Дмитрий Иванович! - приветливо поздоровался Петров. На рыбалку? Не знал, что и вы любитель. Почему же пешком? К первому клеву опоздаете. Видать, у вас в милиции с транспортом не очень... Садитесь, подброшу.
- Спасибо, - ответил Коваль. - Не опоздаю. Моя рыба меня подождет.
- Вы - шутник, - улыбнулся Петров. - Но не будем время терять, тоном, не допускающим возражений, добавил он. - Давайте удочки. Покажу такое местечко, что вам и не снилось. Окуни по полкило, плотва на полфунта! А можно и на рыбтрестовский пруд. Карпы там - ого-го!..
Коваль помедлил, скорее для виду. Мечтал отдохнуть в одиночестве. Но такой случай для беседы с Петровым еще раз подвернется едва ли... И мысль об этом подтолкнула его в машину.
- Так куда? - спросил Петров.
- На ваше место. Где окуни на полкило, - улыбнулся Коваль.
- Можно, - кивнул управляющий трестом. - На Днепре не всюду рыбалка. У гэсовской плотины, например, рыбы сколько хочешь - кишмя кишит. Не успеваешь червяка насаживать. Там, конечно, запретная зона. Был у меня пропуск. Да неинтересно...
"Волга" спустилась к Днепру и помчалась по набережной.
Петров умолк. В ушах Коваля все еще звучал его голос, особенно те интонации, которые выдавали человека властного, привыкшего к беспрекословному подчинению и в глубине души считающего себя выше многих людей.
- Есть такой анекдот, - Петров обернулся к подполковнику, - о вашем транспорте. Говорят, в двадцатые годы, когда преступник убегал на коне, милиция гналась за ним пешком, потому что коней у нее не было. Когда дали коней, преступник пересел на мотоцикл. Когда же вам, наконец, выдали газики и мотоциклы, преступник обзавелся "Волгой". А в наше время, если надо, и реактивным самолетом пользуется...
Ковалю стало неловко. Анекдот с длинной бородой. Но, к сожалению, попадал не в бровь, а в глаз.
- Ничего. Самолет рано или поздно приземлится, - ответил Коваль. - А мы тут как тут.
- Дмитрий Иванович, как соберетесь на рыбалку - позвоните. Транспорт всегда найдем, - любезно предложил управляющий.
- Спасибо. Привык пешком. Да и некогда рыбачить.
"Волга" сбавила скорость и свернула на узкую мощеную дорогу.
- Через пять минут будем удочки разматывать, - сказал Петров.
Солнце уже выкатилось на окоем. "Волга" еще немного пробежала по мощенке и уткнулась в песок.
Петров открыл дверцу.
- Машину в тенек, под кусты, - приказал он пожилому водителю. Хворосту собери. Через час будет рыбка на уху.
Коваль глянул на высокий берег. Вдоль него тянулись заросли ивняка, на старых осинах под утренним ветерком дрожала матово-серебристая листва.
Немного подальше виднелись залитые высокой водою кустарники.
Петров оказался партнером любезным и предупредительным. И куда только подевались его манеры значительного человека, точно знающего, что ему положено делать, а что нет. Он сбросил пиджак и рубашку, разулся, закатал брюки и, отыскав у берега вязкую глину и подмешав к ней толченой макухи, слепил несколько шариков и бросил их в реку с таким расчетом, чтобы приманку сносило течением туда, где стоял Коваль.
А подполковник, словно позабыв обо всем на свете, вытаскивал из воды одну за другой серебристо-белых плотвичек и горбатых подлещиков. Потом перебрался к залитым водой кустам, где его вроде бы должны были ждать хваленые окуни.
Конечно же полукилограммовые, как говорится, хвостиком помахали, но ведь истинный рыбак отличается от нерыбака именно тем, что не может точно определить своего улова. И это вовсе не потому, что рыбаки - люди хвастливые. Они просто-напросто принадлежат к числу оптимистов, которые всегда ждут подарка судьбы и испытывают удовлетворение не тогда, когда рыба в ухе, а когда вытаскивают ее из воды - живую, непокорную, тяжелую...
- Ну что, Дмитрий Иванович? - к кустам подошел Петров. - На уху хватит? Каково местечко-то, а?
Коваль оторвал взгляд от поплавка. Водитель разжигал костер. Пойманная Петровым рыба уже лежала в котелке.
Подполковник кивнул на свой садок.
- Сейчас и я почищу.
- Отдайте Косте.
- Нет, нет. Люблю сам.
- А домой не хотите взять? И так хватит.
- Нет, зачем же, - и Коваль вытащил нож. - Все - в котел.
Начало припекать. Завтракали на брезенте, в тени осин. Петров достал из мокрого песка бутылку охлажденной водки, пиво, боржоми.
- Хорошо, что я вас встретил, - говорил Ковалю Петров. - Человек должен быть в коллективе. А в одиночку - и уха не уха, и рюмка не рюмка...
Коваль не спросил, почему же в таком случае Петров отправился на рыбалку один, мог ведь, если бы хотел, пригласить кого-нибудь из друзей. Да, впрочем, есть ли у него друзья-то?
Изучая окружение Петровых, подполковник узнал, что жили они уединенно - в гости не ходили, к себе не звали. Иван Васильевич часто ездил в командировки: в Москву, на свои строительные объекты, в другие республики. Нина Андреевна, по обыкновению, сидела дома одна.
С сотрудниками треста, подчиненными по службе, Петров в нерабочее время не встречался, вышестоящее начальство, по-видимому, не вводило его в свой круг, и жил он в замкнутом кольце: служба - жена - служба.
Кстати, скорее всего, и сегодня хотелось ему побыть наедине с самим собою. И подполковник вспомнил: "Волга" резко тормозит, потом трогается с места и снова останавливается. Машина напоминала человека, который колебался, не зная, как ему поступить...
Костя, похлебав ухи, молча убирал с брезента пластмассовые дорожные рюмки, такие же тарелки, на которых осталось множество рыбьих костей, огрызки яблок и груш, хлеб. Ковалю подумалось, что, наверно, у этого пожилого человека есть семья, дети, может быть, и внуки, с которыми он хотел бы провести воскресенье.
- Иван Васильевич, а вы умеете машину водить?
- Даже права есть. На всякий случай, - ответил тот и вопросительно посмотрел на подполковника. - О Косте беспокоитесь? - усмехнулся Петров. "Как в воду смотрит!" - отметил про себя Коваль. - Ему все равно дома делать нечего. Холостяк. Забивал бы козла в прокуренной комнате, в общежитии. Пусть уж лучше свежим воздухом подышит. Верно, Костя?
Водитель кивнул. На лице его застыло безразличие, и улыбка едва тронула губы.
Подполковник подумал, что они с Тищенко в свое время допустили ошибку, не допросив водителя. Вполне возможно, что Нина Андреевна пользовалась машиной мужа. Какая-нибудь подробность, известная Косте, могла бы дополнить материалы следствия.
- А Нина Андреевна тоже умела? - спросил Коваль.
Петров нахмурился и метнул на собеседника тяжелый взгляд.
- Нет.
Нина Андреевна продолжала занимать мысли подполковника Коваля. Работая уже над раскрытием другого преступления (в центре города неизвестный ограбил квартиру и убил старуху, хозяйку дома), он время от времени неожиданно вспоминал Нину Петровну и все, связанное с ее трагедией.
Ему начинало казаться, что погибшая женщина тенью бродит за ним, требуя возмездия. Он понимал, что тень эта - плод его беспокойства и неудовлетворенности, и скроется только тогда, когда у него самого исчезнут неожиданно появившиеся сомнения.
Сейчас, беседуя с мужем Нины Андреевны, подполковник чувствовал, что между ними существует еще много невыясненного, недоговоренного, какая-то тайна, связанная с судьбой несчастной женщины.
Петров пристально посмотрел на Коваля, словно хотел заглянуть ему в душу. Вместо обычной для него снисходительности в его взгляде появилось настороженное любопытство.
Но что именно стремился узнать от Коваля управляющий, чем заинтересовал его сотрудник уголовного розыска? Пожалуй, скорее всего, волнуют его те слова, которые сказал Коваль на даче: "А что, если вашу жену убил не Сосновский?" Тогда разговор оборвался, и Петров молча проводил его до калитки. Но не мог же управляющий пропустить мимо ушей такое предположение!
Теперь он, естественно, потребует, чтобы подполковник объяснился.
- А ну, посмотрим, как там закидушка, - управляющий медленно поднялся с брезента.
Подошли к берегу.
- Эге-ге! - закричал Петров, вытаскивая удочку. - Есть! И что-то стоящее! - Глаза его полыхнули огнем, какой бывает только у рыбаков, когда они вытаскивают добычу и когда весь мир сосредоточивается на рыбине, которая вот-вот должна показаться из воды.
Улов и на самом деле оказался недурен: громадная щука то раскрывала пасть, то сжимала ее, бросаясь в стороду и пытаясь сорваться с крючка.
- Подсачек! - не оглядываясь, скомандовал Петров. - Подсачек, черт вас возьми! Где вы там, Коваль, Костя!
Коваль схватил подсачек и стал заводить под щуку. Несколько неудачных попыток, и наконец щука забилась в сетке, подполковник испытал непередаваемое ощущение, словно бьется она прямо у него в руках.
Рыбаки возвратились в тень.
- За такой улов, - произнес управляющий, тяжело опускаясь на брезент, - мы с вами, Дмитрий Иванович, вполне заслужили еще по рюмашечке.
- Жарко, - возразил Коваль. - Не стоит.
- Да я и сам не очень-то люблю это зелье... И все-таки ради такого случая... Может быть, хоть пивка? Костя! - крикнул Петров. - Пиво еще есть?
- Есть.
- Давай сюда.
Выпили пива.
- Килограмма четыре потянет, - сказал управляющий. - У, хищница! Зверь, а не рыба. Серый волк подводного царства... Человек тоже хищник. Но другого рода. Хищником не рождается.
- Не вижу связи.
- Хочу сказать, что природа зверя неизменна: каждый тигр - хищник, любая щука пожирает мелкую рыбешку. Человек может стать еще большим хищником. Но только при определенных обстоятельствах. Стоит эти обстоятельства изменить, и он снова возвратится к своему естественному состоянию.
- Обстоятельства, конечно, важны, - согласился Коваль.
- К сожалению, об этом мы забываем. Стоит человеку один-единственный раз оступиться - и на всю жизнь окружен он стеной недоверия.
Коваль не мог взять в толк, куда клонит его собеседник, и терпеливо слушал.
- Поскольку именно вам часто приходится иметь дело с оступившимися, продолжал управляющий, - надо помнить об этом.
В голосе Петрова прозвучала менторская нотка. И в то же время Ковалю показалось, что управляющий вроде бы призывает его быть гуманным.
"Вот тебе и Петров! - подумал подполковник. - А еще говорят, он человек крайне суровый, даже безжалостный. Небось подчиненные и не догадываются, что творится в душе их начальника".
Ковалю нравились люди волевые, умеющие сдерживать свои чувства, нравились руководители, которые не ищут у подчиненных легкого авторитета, не стараются угодить всем подряд. И то, что управляющий сегодня ни единым словом не обмолвился о своей трагедии, хотя конечно же все время помнил о ней, не искал сочувствия, тоже свидетельствовало, по мнению Коваля, о твердом характере Петрова. Такой характер и горе не сломит, а укрепит.
- Расскажу вам для ясности краткую историю, - продолжал управляющий трестом. - Когда-то был у меня в Херсонской области на буровой рабочий один. Звали его, кажется, Андреем, фамилии не помню... Человек молчаливый, угрюмый. Много горя хлебнул. В молодости воровал. В колониях с ним возились, воспитывали. В конце концов решил он с такой жизнью покончить. Поступил на работу. Работал хорошо, даже самоотверженно... Но вот случилась в общежитии кража. Вызвали милицию. Ваши коллеги приехали и сразу к Андрею. Перерыли у него все: рюкзак, постель. Ничего не нашли, но не отстали: "Признавайся, куда дел!" А он, рассказывали, белый как стена и едва не плачет: "Не брал я!" И все-таки увезли его. Несколько дней продержали в милиции. Потом отпустили. Но ведь кровно человека обидели, оскорбили в нем все то человеческое, что он сумел в себе найти и утвердить. В душу плюнули, понимаете? Два дня Андрей на работу не выходил, на третий повесился на электрическом шнуре. Правда, ребята следили за ним - вовремя вытащили из петли. Однако живой-то живой, а душа-то, душа исковеркана! Теперь уж никакое воспитание ему не поможет... Вот и судите сами: встал человек на верную дорогу, а стражи закона грубо выбили его из колеи...