Страница:
Меня часто спрашивают, что отличает действительно сильного шахматиста, одного из первой десятки, от множества сильных гроссмейстеров, которым никак не удается попасть в двадцатку или даже сотню. Но нет какого-то одного отличия: у неудач столько же причин, сколько и у побед, причем у каждого игрока имеются собственные причины! В том числе такое неуловимое, но горячо обсуждаемое качество, как талант.
Существует так много аспектов в определении таланта, что порой трудно отличить талантливого человека от бесталанного. Гении — совсем другое дело, и мы можем лишь восхищаться Моцартом, уже в пять лет сочинявшим симфонии, или двенадцатилетним Паскалем, чертившим на стене своего дома схемы к доказательству сложных геометрических теорем.
Шахматы, наряду с музыкой и математикой, относятся к тем немногим человеческим начинаниям, где оригинальное мышление и превосходные способности могут проявляться в очень юном возрасте. Хосе Рауль Капабланка познакомился с шахматами в пять лет, наблюдая за игрой своего отца, и вскоре уже побеждал опытных игроков. В 1918 году семилетний уроженец Польши Сэмми Решевский вышел на сцену в матросском костюмчике и начал триумфальное турне по Европе, побеждая одного за другим сотни взрослых шахматистов. В поисках источника чудесного дара Решевского психологи исследовали особенности его личности: как мог ребенок овладеть столь сложной игрой?!
Все мы знакомы с историями о чудесах раннего развития и в целом готовы признать, что некоторые люди рождаются с особыми талантами. Но даже их необыкновенные способности нуждаются в благоприятных условиях для проявления. Пресловутый вопрос «природа или воспитание?» не имеет простого ответа. Если бы отцом Моцарта был художник, а не учитель музыки, может быть, мы никогда бы и не услышали о гениальном композиторе.
Мое собственное раннее развитие, безусловно, зависело от внешних факторов. Природный шахматный дар у меня обнаружили родители, когда мне было пять лет. Они любили решать публиковавшиеся в газетах шахматные задачи. Играть я не умел, но всегда был рядом и внимательно следил за передвижением фигур на доске. Однажды я подсказал решение задачи, чем крайне удивил родителей. «Если уж он знает, чем кончается игра, надо показать, как она начинается», — сказал отец и стал объяснять мне правила. Вскоре меня нельзя было оторвать от шахмат.
Когда мне исполнилось семь лет, отец принял свое последнее решение (вскоре он тяжело заболел и умер) — отдать меня в шахматную секцию, и мама горячо поддержала эту идею. Теперь она любит вспоминать, что в ту пору чаще старалась обуздать мое упрямое стремление к шахматам, а не потворствовать ему. Когда пришли первые успехи и меня начали хвалить в прессе, она делала мне «прививки» от зазнайства, внушая: «Каждый человек в чем-то талантлив, только не всегда этот талант раскрывается. Тебе повезло, что твои способности проявились так рано. Просто повезло!» И нагружала работой по дому…
Маме запомнился также вызов в школу и разговор с учительницей начальных классов, укорявшей меня за дерзкое поведение на уроке. Я пытался ее поправлять! А на замечание, что так поступать нельзя, поскольку все остальные подумают, будто я считаю себя самым умным, возразил: «Но разве это не правда?» Да, моим учителям было со мной нелегко.
Почти каждый юный талант в любой области отдает должное кому-то из своих родных и близких — тем, кто дал ему первоначальный толчок. Однако необходимо и наличие внутренних факторов. Сомневаюсь, что я достиг бы такого успеха в чем-нибудь еще, кроме шахмат. Умение играть пришло ко мне естественным образом, а характер игры идеально соответствовал моим способностям.
Не каждому так везет в жизни. Но каждый может достигнуть многого, если вовремя распознает свое призвание, выбирая будущую профессию. Проблема в том, что с годами нам всё реже хочется испытывать свои способности, а без таких испытаний невозможно открыть в себе новые таланты. Не надо бояться экспериментировать и расширять границы своих возможностей в разных областях.
Эксперименты имеют жизненно важное значение, ибо любой вид деятельности предполагает наличие целого комплекса природных качеств. Концертирующий пианист должен обладать превосходным слухом, музыкальной памятью, чувством ритма, но также и физической выносливостью. Да и во многих других сферах — будь то менеджмент или военное дело, наука или политика — всегда можно определить набор основных необходимых качеств и навыков. Шахматы — не исключение. Чтобы стать выдающимся шахматистом, надо добиться гармоничного сочетания развитого основного таланта с целым комплексом приобретенных навыков и знаний. Среди самых важных природных качеств — память и воображение.
Память и талант
О памяти часто говорят как о качестве, которым человек обладает или не обладает, словно это высокий рост или голубые глаза. Ее даже пытаются классифицировать, утверждая, к примеру, что у кого-то хорошая память на лица, но плохая — на имена. Существуют и устоявшиеся стереотипы — скажем, образ рассеянного профессора, который помнит наизусть «Евгения Онегина», но вечно забывает, где он оставил свой портфель.
Известно, что отдаленные и близкие по времени воспоминания мозг хранит в разных «ячейках». Встречаются люди с фотографической памятью, способные с ходу, без усилий запоминать целые телефонные справочники. Многие полагают, что таким даром должны обладать и лучшие шахматисты, но это далеко не так.
Можно согласиться с тем, что выдающийся шахматист должен иметь хорошую память, но куда труднее выяснить, что именно он должен помнить. Рисунок игры? Варианты? Мысленные образы позиций на доске? Верный ответ — «всё из вышеперечисленного» одновременно и разочаровывает психологов, и разжигает их любопытство.
Издавна людей поражало умение играть в шахматы «вслепую». Когда в 1783 году Филидор дал трем соперникам сеанс одновременной игры, не глядя на доску, его провозгласили несравненным гением! Одна из газет назвала его достижение «феноменом в истории человечества, который будет причислен к лучшим образцам человеческой памяти до тех пор, пока не изгладится сама память».
Через 4 года, вскоре после Второй мировой войны польский гроссмейстер Мигель Найдорф, вынужденно оставшийся в Аргентине, нашел весьма оригинальный способ сообщить своим родственникам в Польше, что он жив: провел грандиозный сеанс одновременной игры вслепую на 45 досках. То есть ему приходилось следить в уме за расположением и передвижением 1440 фигур! Сеанс продолжался так долго, что некоторые изнуренные соперники Найдорфа уступали место другим игрокам. Почти сутки спустя гроссмейстер завершил сеанс, одержав 39 побед при четырех ничьих и лишь двух поражениях.
Может быть, Найдорф обладал врожденной фотографической памятью? Ничего подобного! У него была замечательная «шахматная память» — способность удерживать в голове схемы игры и передвижения фигур на 64 клетках доски, необходимая шахматисту, независимо от того, играет ли он глядя или не глядя на доску. Способность запоминать главные варианты и видеть вперед делает наши расчеты быстрыми и точными. Это означает, что нам не приходится заново просчитывать с нуля каждую позицию: чтобы увидеть ее мысленно, достаточно помнить ведущий к ней вариант.
К тому же гроссмейстер хранит в своей памяти тысячи схем и фрагментов шахматной информации — и постоянно пополняет этот запас с помощью игровой практики (правда, тот факт, что он может вспомнить множество партий и позиций, вовсе не означает, что ему легче вспоминать имена, даты и т.п.). Адриан де Грот изящно проиллюстрировал эту грань «шахматной памяти» в своем исследовании 1944 года. В надежде раскрыть секреты больших шахмат он протестировал игроков всех уровней, от бывших чемпионов до начинающих, предложив им запомнить ряд позиций из реальных партий и затем подсчитав, с какой точностью они воспроизводят эти позиции по памяти. У гроссмейстеров совпадение достигало 92%, у мастеров — 72%, а у посредственных игроков — только 51%.
Глубже понять причины этого феномена помогло другое исследование, проведенное в 1973 году американскими психологами Уильямом Чейзом и Гербертом Саймоном. Они повторили эксперимент де Грота, но с важным дополнением — вторым набором проверочных позиций, в которых фигуры были расставлены на доске случайным образом, без каких-либо шахматных закономерностей. Реальные позиции, как и у де Грота, лучше других воспроизвели более сильные игроки. А вот при воспроизведении искусственных позиций игроки разных уровней добились примерно одинаковых результатов. Потеряв возможность обращаться к знакомым схемам (психологи называют их «блоками»), мастера не проявили повышенной способности к запоминанию!
Такое свойство памяти характерно для всех человеческих начинаний. Механическое запоминание значит гораздо меньше, чем способность распознавать осмысленные закономерности. Решая любую проблему, обычно мы начинаем не с чистого листа, а с того, что интуитивно и даже подсознательно ищем аналогии в прошлом. Мы проверяем достоверность этих аналогий и смотрим, можно ли создать сходный рецепт из несколько иных компонентов.
Обычно этот процесс происходит в недрах сознания, но иногда он выходит на поверхность самым ярким и неожиданным образом. Блестящая партия между двумя знаменитыми шахматистами Нимцовичем и Таррашем, сыгранная в 1914 году на турнире в Петербурге, получила только второй приз «за красоту», так как эффектная жертвенная комбинация Тарраша явно походила на комбинацию, осуществленную за 25 лет до этого Ласкером. Судьи сочли невозможным отметить первым призом партию, выглядевшую как повторение, хотя и на более сложном уровне, встречавшейся ранее идеи.
Трейдеры видят тенденции, глядя на диаграммы фондовых индексов, родители чувствуют закономерности поведения своих детей, а опытный адвокат может интуитивно определить наилучший способ допроса свидетеля в суде. Всё это происходит благодаря сочетанию опыта и осознанных воспоминаний. Но сделать вас компетентным специалистом может лишь повседневная практика! По-настоящему выдающихся результатов достигают только те, кто активно изучает запоминаемый материал.
Как часто оцениваете вы свою работу на исходе дня? Что вы видели, чему научились? Может быть, вы наблюдали или испытали что-то новое, и это следует взять на заметку? Распознаете ли вы эту ситуацию, эту возможность, эту закономерность, если она повторится?
Успех лучших из лучших, таких как чемпионы мира, связан с умением критически оценивать свои действия. Если вы работаете в офисе, преимущества тщательного самоанализа не так очевидны. Даже те, кто занимает руководящие должности, зачастую довольствуются просто еще одним прожитым днем. Многие говорят, что после работы или учебы им «надо расслабиться» — отдохнуть и развлечься, забыв о дневных делах. Но если бы в конце каждого рабочего дня они спрашивали себя, какие уроки можно извлечь на завтра, их жизнь могла бы стать куда более полноценной.
Сила воображения
Точно не знаю, когда вошло в моду и обрело огромную популярность словосочетание «латеральное мышление» (то есть боковое, нетрадиционное). Словно по мановению волшебной палочки, обычное логическое и дедуктивное мышление стало считаться чуть ли не смертным грехом. Все его прежде неоспоримые достоинства вдруг были выброшены на свалку, и всякий, кто не хотел быть принятым за ископаемое, стремился выглядеть эксцентричным оригиналом. Мыльный пузырь интернетовских доткомов был раздут как раз этим заблуждением — верой в то, что «креативность» и индуктивное мышление могут заменить логику и основополагающие принципы бизнеса, а не дополнить их.
Как писал Анатоль Франс, «чтобы вершить великие дела, мы должны не только действовать, но и фантазировать». В шахматах фантазией называют тип воображения, позволяющий выйти за рамки обычных схем и ошеломить соперника. Тут мы отвлекаемся от расчета вариантов и стараемся увидеть скрытые возможности позиции. Иногда удается найти парадоксальную идею, которая нарушает позиционные принципы, но приносит победу благодаря исключительному сочетанию факторов на доске.
Как ни странно, шахматные компьютерные программы довольно часто выдают ходы, поражающие людей «буйной» тактической фантазией. Машина не опирается на готовые схемы и лишена предубеждения против некрасивых, нелогичных или абсурдных ходов. Она просто считает варианты и выбирает лучший, по ее шкале оценок, ход. Для человека, скованного условностями привычек и вкусовых предпочтений, такая жесткая объективность почти недостижима.
Вообще-то я не склонен чересчур полагаться на общепринятое мнение, но иногда не остается другого выбора. Так случилось и во время работы над первым томом «Моих великих предшественников». После его выхода в шахматной прессе прокатилась волна критики: ныне каждый любитель, как и профессионал, имеет в своем арсенале компьютер с мощной шахматной программой, что позволило им быстро обнаружить «дыры» в моих аналитических выкладках, нередко основанных на давних выводах классиков.
Так, я внимательно изучал сложное окончание 5-й партии матча на первенство мира между Эмануилом Ласкером и Карлом Шлехтером (1910). Исход поединка имел большое спортивное значение: это было единственное поражение Ласкера в матче, которое едва не лишило его чемпионского титула! Естественно, партию подробно прокомментировали многие сильные шахматисты, включая самих участников. И Ласкер, и его будущий преемник на троне Капабланка утверждали, что можно было спасти партию остроумной жертвой ферзя.
Изучив их анализы, я с ними согласился: после принятия соперником жертвы ферзя Ласкер действительно спасался. И я написал об этом в своей книге Ошибка заключалась в том, что Шлехтер не был обязан брать ферзя! Это сразу же обнаруживает компьютер: ведь его не волнует, что ферзь — сильнейшая фигура, для него имеет значение лишь оценка позиции… Пять поколений комментаторов исходили из предубеждения, что «дареного» ферзя надо брать, и лишь после этого начинали анализ. А компьютер проигнорировал жертву ферзя и указал несложный путь к победе.
Мне хочется верить, что если бы я сам играл эту партию и был погружен в перипетии борьбы, то нашел бы «компьютерный» выигрыш. Ранее мы уже обсуждали вопрос, почему интуитивный вывод, сделанный под давлением обстоятельств, часто бывает более точным, чем результат спокойного отстраненного анализа.
В игре, так сильно зависящей от логики и связанных с ней закономерностей, очень трудно сохранять свежий, непредвзятый взгляд на позицию.
Нас должны вдохновлять примеры великих шахматистов, почти всегда находивших оригинальные способы приводить соперников в замешательство. Но никто не делал этого лучше, чем восьмой чемпион мира Михаил Таль. «Рижский кудесник» прославился своей агрессивной и непредсказуемой игрой еще до того, как в 1960 году поверг с трона великого Ботвинника. Он смело жертвовал «ни за что» фигуры и пешки, кощунственно нарушая исповедуемые Ботвинником принципы современных научных шахмат. Таль заново открыл в шахматах романтическое направление, возродил и вознес на небывалую высоту атакующий стиль игры середины XIX века, когда уход в оборону считался признаком трусости.
Как ему удавалось это делать? Почему кони Таля оказывались более проворными, а его слоны — более стремительными, чем у других гроссмейстеров? Он был замечательным «счетчиком», но это лишь малая часть его дара. Таль чувствовал моменты, когда одних расчетов уже недостаточно для решения проблемы! Об этом в одной из своих книг он поведал сам, вспоминая о партии, сыгранной им в 1964 году с гроссмейстером Васюковым:
«Там создалась очень сложная позиция, в которой я собирался пожертвовать коня. Не совсем очевидная жертва, возникает множество вариантов. Я начинаю их добросовестно считать и с ужасом убеждаюсь, что из этого ничего не получается. Мысли громоздятся одна на другую. Тонкий ответ противника, пригодный в одном случае, вдруг переносится мною в другую ситуацию и там, естественно, оказывается совершенно непригодным. В общем, в голове возникает совершенно хаотическое нагромождение всяких ходов, подчас даже не связанных друг с другом, и пресловутое «дерево вариантов», от которого тренеры рекомендуют отсекать по веточке, у меня разрастается с неимоверной скоростью.
И вдруг мне почему-то вспомнилось классическое двустишие Корнея Ивановича Чуковского:
А назавтра с большим удовольствием прочел в газете, что Михаил Таль после сорокаминутного тщательного обдумывания позиции осуществил точно рассчитанную жертву фигуры…»
Этот пример говорит не только об остроумии Таля, но и о его методе решения проблем. Он тонко чувствовал ситуации, когда вместо гаечного ключа требовалась кувалда! Но для переключения на другую программу даже его богатому творческому воображению был необходим некий толчок.
Воображение как привычка
Фантазия — это не лампочка, ее не включишь нажатием выключателя. Поэтому оригинальность мышления надо поощрять как можно чаще, чтобы она превратилась в привычку. Каждый изобретает собственный способ обращения к своей музе. Если вы делаете это постоянно и неосознанно, ваша фантазия всегда в работе. Это не значит, что вы становитесь изобретателем и регулярно испытываете озарения. Это значит, что вы каждый раз подходите к процессу принятия решений творчески.
Когда представители корпораций и организаторы бизнес-выставок впервые обратились ко мне с предложением читать лекции, у меня возникло желание научиться получше говорить на их языке. Как постоянный автор колонки в Wall Street journalи ревностный слушатель новостей по кабельным телеканалам, я считал себя довольно хорошо осведомленным о главных мировых событиях, включая последние деловые сводки. Но беда в том, что информационные программы редко включают свои новости в полезный и осмысленный контекст.
Безусловно, можно научиться многому, если постараться разузнать, как обрели свое величие крупнейшие бизнесмены и почему некоторые компании добились успеха там, где другие потерпели неудачу. И я решил разобраться, что помогло ведущим современным брендам и корпорациям приобрести мировую известность. Одной из таких находок стала уже упомянутая история Уильяма Боинга. Другие подобранные мной истории, возможно, не столь яркие — но есть несколько имен, которые ныне незаслуженно забыты.
Например, имя Джозефа Уилсона знакомо немногим, хотя название компании Xerox, которую он возглавлял, до сих пор у всех на устах. Вообще-то Уилсон был изобретателем, однако в истории остался именно его творческий подход к управлению компанией, первоначально называвшейся Haloid Со. Он, в частности, говорил своим сотрудникам: «Мы не хотим вести дела по-старому. Поскольку вы пришли сюда, я надеюсь, что вы готовы воспринимать перемены как образ жизни. Завтра вы не будете вести дела так, как это делаете сегодня».
Признаться, я сам в какой-то мере являюсь рабом привычек, и мне, чтобы внять этому совету, всякий раз приходится делать над собой немалое усилие. За доской я иногда старался отвлечься от мельтешения вариантов и отпустить разум на волю, чтобы нужный ход возник как яркий луч, озаряющий путь во мраке. В обоюдоострых позициях такие ходы, выходящие за рамки условностей (но не шахматных правил!), часто оказываются полной неожиданностью для соперника. И время, потраченное им перед этим на обдумывание вашего ответа, пропадает впустую, ибо резко меняется весь рисунок игры. Это нечто большее, чем просто хороший, объективно сильный ход! Решения, несущие дополнительный заряд фантазии, могут ошеломить соперника и заставить его совершить ошибку.
Нестандартное мышление. «А что, если?..»
В 1997 году в пятом туре супертурнира в Тилбурге я играл черными фигурами против одного из лучших «шахматных фантазеров» в мире — Алексея Широва, уроженца Риги. Творческий талант Широва в юности развивал сам гений нестандартной игры Михаил Таль.
Однако в той партии роль фантазера досталась мне. В сложной позиции с обоюдными шансами соперник двинул вперед свою ладью, собираясь следующим ходом атаковать моего ферзя. Было ясно, что нужно отступить ферзем, и некоторое время я обдумывал возможные пути отхода. Все варианты сохраняли динамическое равновесие, но… мне хотелось большего!
Прежде чем решиться на «неизбежный» увод ферзя, я сделал глубокий вдох и обвел взглядом остальную часть доски… Как и многие иные творческие озарения, это началось с вопроса «а что, если?..». Если включить фантазию и представить то, что вы хотели бы видеть в будущем, иногда можно обнаружить неожиданный ресурс. А что, если я оставлю без внимания угрозу моему ферзю? Широв получит материальное преимущество, но мои фигуры, формально уступающие в силе его ферзю, будут очень активны, и он окажется под давлением… И вместо хода ферзем я пошел королем поближе к центру доски. Этот с виду невинный ход слабейшей фигурой выглядел парадоксально, ибо игнорировал очевидную угрозу.
Но, конечно, я был уверен, что это достаточно сильный ход, имеющий несомненные достоинства. Фантазию следует подкреплять трезвой оценкой и расчетами, иначе вы потратите свою жизнь на красивые промахи.
Широв не смог быстро приспособиться к новой ситуации: будучи прирожденным мастером атаки, он внезапно оказался в обороне. Объективно на доске сохранялось динамическое равновесие, но вскоре он допустил грубую ошибку и проиграл. В самом конце, чтобы достойно увенчать красивую идею, я с удовольствием пожертвовал еще одну фигуру… Тогда я не так много размышлял на эти темы, но теперь, мысленно возвращаясь к той партии, понимаю, как важно бывает выходить за рамки очевидных решений.
Мы часто отвергаем с виду нелепые идеи и решения, особенно в тех сферах деятельности, где долгое время пользовались хорошо известными методами. Неспособность мыслить творчески тесно связана с существующими самоограничениями — ив работе, и в жизни. Вопрос «а что, если?..» зачастую приводит к вопросу «почему бы и нет?». В этот момент надо набраться смелости и выяснить — почему бы и нет.
Каждый раз, когда вам нужно принять решение, вы можете положиться на силу своего воображения. Вы не найдете новых способов решения проблем, если не будете искать их осознанно и если у вас не хватит мужества ими воспользоваться. Конечно, не все они окажутся такими действенными, как вы надеялись. Но чем больше вы экспериментируете, тем более успешными будут ваши эксперименты. Избавляйтесь от шаблонов, даже если они для вас приятны и привычны. Старайтесь искать новые, более эффективные методы решения проблем.
Если вы хотите полностью раскрыть свои врожденные таланты, всегда нужно быть готовым к критическому самоанализу и устранению слабых мест. Проще всего полагаться на свой талант, сосредотачиваясь лишь на том, что мы умеем делать хорошо. Разумеется, каждый хочет разыгрывать только свои козыри, но тогда неизбежно возникает перекос в одну сторону, что ограничивает развитие личности.
Очень важно не попадаться на удочку шаблонных представлений о себе. Наши собственные мнения о наших способностях часто бывают сильно искаженными и основанными на единичных случаях или произвольных сравнениях. Те, кто постоянно твердит о своей забывчивости или нерешительности, попадают в порочный круг (в психологии это называется «негативным подкреплением»), из которого бывает очень трудно вырваться. Откуда вы знаете, что ваша память хуже, чем у вашего друга или подруги? Гораздо лучше быть несколько самоуверенным, чем наоборот. По словам Черчилля, «жизненная позиция — это такая мелочь, которая совершенно меняет дело». Если мы верим в свои способности, они нас не подведут.
Хосе Рауль Капабланка(19.11.1888 — 8.03.1942), Куба
Александр Александрович Алехин(31.10.1892 — 24.03.1946), Россия/Франция
Гении, жившие на разных шахматных полюсах
Противостояние двух чемпионов мира зачастую приводит к тому, что их имена оказываются связанными друг с другом неразрывно. Так, думая о великом кубинце Хосе Рауле Капабланке, мы сразу же вспоминаем об Александре Алехине.
В 1921 году Капабланка стал третьим чемпионом мира, одержав убедительную победу над стареющим Эмануилом Ласкером. «Великий Капа» казался неуязвимым: он почти не проигрывал! Тем не менее уже в 1927 году он уступил корону Александру Алехину. «Шахматная машина», как называли Капабланку, забуксовала перед блестящей оригинальностью и железной волей русского гения. Следующие десять лет Капабланка добивался матча-реванша, но тщетно: Алехин не жаждал новой встречи с кубинцем и играл матчи с менее опасными соперниками. В 1946 году, когда его лучшие времена уже давно миновали, он стал единственным в истории чемпионом, унесшим свой титул в могилу. Имена обоих великих шахматистов стали олицетворением их стиля. О мастере тонких позиционных маневров могут сказать: «Он играет как Капабланка». А приверженца резкой атакующей игры порой называют «новым Алехиным».
Существует так много аспектов в определении таланта, что порой трудно отличить талантливого человека от бесталанного. Гении — совсем другое дело, и мы можем лишь восхищаться Моцартом, уже в пять лет сочинявшим симфонии, или двенадцатилетним Паскалем, чертившим на стене своего дома схемы к доказательству сложных геометрических теорем.
Шахматы, наряду с музыкой и математикой, относятся к тем немногим человеческим начинаниям, где оригинальное мышление и превосходные способности могут проявляться в очень юном возрасте. Хосе Рауль Капабланка познакомился с шахматами в пять лет, наблюдая за игрой своего отца, и вскоре уже побеждал опытных игроков. В 1918 году семилетний уроженец Польши Сэмми Решевский вышел на сцену в матросском костюмчике и начал триумфальное турне по Европе, побеждая одного за другим сотни взрослых шахматистов. В поисках источника чудесного дара Решевского психологи исследовали особенности его личности: как мог ребенок овладеть столь сложной игрой?!
Все мы знакомы с историями о чудесах раннего развития и в целом готовы признать, что некоторые люди рождаются с особыми талантами. Но даже их необыкновенные способности нуждаются в благоприятных условиях для проявления. Пресловутый вопрос «природа или воспитание?» не имеет простого ответа. Если бы отцом Моцарта был художник, а не учитель музыки, может быть, мы никогда бы и не услышали о гениальном композиторе.
Мое собственное раннее развитие, безусловно, зависело от внешних факторов. Природный шахматный дар у меня обнаружили родители, когда мне было пять лет. Они любили решать публиковавшиеся в газетах шахматные задачи. Играть я не умел, но всегда был рядом и внимательно следил за передвижением фигур на доске. Однажды я подсказал решение задачи, чем крайне удивил родителей. «Если уж он знает, чем кончается игра, надо показать, как она начинается», — сказал отец и стал объяснять мне правила. Вскоре меня нельзя было оторвать от шахмат.
Когда мне исполнилось семь лет, отец принял свое последнее решение (вскоре он тяжело заболел и умер) — отдать меня в шахматную секцию, и мама горячо поддержала эту идею. Теперь она любит вспоминать, что в ту пору чаще старалась обуздать мое упрямое стремление к шахматам, а не потворствовать ему. Когда пришли первые успехи и меня начали хвалить в прессе, она делала мне «прививки» от зазнайства, внушая: «Каждый человек в чем-то талантлив, только не всегда этот талант раскрывается. Тебе повезло, что твои способности проявились так рано. Просто повезло!» И нагружала работой по дому…
Маме запомнился также вызов в школу и разговор с учительницей начальных классов, укорявшей меня за дерзкое поведение на уроке. Я пытался ее поправлять! А на замечание, что так поступать нельзя, поскольку все остальные подумают, будто я считаю себя самым умным, возразил: «Но разве это не правда?» Да, моим учителям было со мной нелегко.
Почти каждый юный талант в любой области отдает должное кому-то из своих родных и близких — тем, кто дал ему первоначальный толчок. Однако необходимо и наличие внутренних факторов. Сомневаюсь, что я достиг бы такого успеха в чем-нибудь еще, кроме шахмат. Умение играть пришло ко мне естественным образом, а характер игры идеально соответствовал моим способностям.
Не каждому так везет в жизни. Но каждый может достигнуть многого, если вовремя распознает свое призвание, выбирая будущую профессию. Проблема в том, что с годами нам всё реже хочется испытывать свои способности, а без таких испытаний невозможно открыть в себе новые таланты. Не надо бояться экспериментировать и расширять границы своих возможностей в разных областях.
Эксперименты имеют жизненно важное значение, ибо любой вид деятельности предполагает наличие целого комплекса природных качеств. Концертирующий пианист должен обладать превосходным слухом, музыкальной памятью, чувством ритма, но также и физической выносливостью. Да и во многих других сферах — будь то менеджмент или военное дело, наука или политика — всегда можно определить набор основных необходимых качеств и навыков. Шахматы — не исключение. Чтобы стать выдающимся шахматистом, надо добиться гармоничного сочетания развитого основного таланта с целым комплексом приобретенных навыков и знаний. Среди самых важных природных качеств — память и воображение.
Память и талант
О памяти часто говорят как о качестве, которым человек обладает или не обладает, словно это высокий рост или голубые глаза. Ее даже пытаются классифицировать, утверждая, к примеру, что у кого-то хорошая память на лица, но плохая — на имена. Существуют и устоявшиеся стереотипы — скажем, образ рассеянного профессора, который помнит наизусть «Евгения Онегина», но вечно забывает, где он оставил свой портфель.
Известно, что отдаленные и близкие по времени воспоминания мозг хранит в разных «ячейках». Встречаются люди с фотографической памятью, способные с ходу, без усилий запоминать целые телефонные справочники. Многие полагают, что таким даром должны обладать и лучшие шахматисты, но это далеко не так.
Можно согласиться с тем, что выдающийся шахматист должен иметь хорошую память, но куда труднее выяснить, что именно он должен помнить. Рисунок игры? Варианты? Мысленные образы позиций на доске? Верный ответ — «всё из вышеперечисленного» одновременно и разочаровывает психологов, и разжигает их любопытство.
Издавна людей поражало умение играть в шахматы «вслепую». Когда в 1783 году Филидор дал трем соперникам сеанс одновременной игры, не глядя на доску, его провозгласили несравненным гением! Одна из газет назвала его достижение «феноменом в истории человечества, который будет причислен к лучшим образцам человеческой памяти до тех пор, пока не изгладится сама память».
Через 4 года, вскоре после Второй мировой войны польский гроссмейстер Мигель Найдорф, вынужденно оставшийся в Аргентине, нашел весьма оригинальный способ сообщить своим родственникам в Польше, что он жив: провел грандиозный сеанс одновременной игры вслепую на 45 досках. То есть ему приходилось следить в уме за расположением и передвижением 1440 фигур! Сеанс продолжался так долго, что некоторые изнуренные соперники Найдорфа уступали место другим игрокам. Почти сутки спустя гроссмейстер завершил сеанс, одержав 39 побед при четырех ничьих и лишь двух поражениях.
Может быть, Найдорф обладал врожденной фотографической памятью? Ничего подобного! У него была замечательная «шахматная память» — способность удерживать в голове схемы игры и передвижения фигур на 64 клетках доски, необходимая шахматисту, независимо от того, играет ли он глядя или не глядя на доску. Способность запоминать главные варианты и видеть вперед делает наши расчеты быстрыми и точными. Это означает, что нам не приходится заново просчитывать с нуля каждую позицию: чтобы увидеть ее мысленно, достаточно помнить ведущий к ней вариант.
К тому же гроссмейстер хранит в своей памяти тысячи схем и фрагментов шахматной информации — и постоянно пополняет этот запас с помощью игровой практики (правда, тот факт, что он может вспомнить множество партий и позиций, вовсе не означает, что ему легче вспоминать имена, даты и т.п.). Адриан де Грот изящно проиллюстрировал эту грань «шахматной памяти» в своем исследовании 1944 года. В надежде раскрыть секреты больших шахмат он протестировал игроков всех уровней, от бывших чемпионов до начинающих, предложив им запомнить ряд позиций из реальных партий и затем подсчитав, с какой точностью они воспроизводят эти позиции по памяти. У гроссмейстеров совпадение достигало 92%, у мастеров — 72%, а у посредственных игроков — только 51%.
Глубже понять причины этого феномена помогло другое исследование, проведенное в 1973 году американскими психологами Уильямом Чейзом и Гербертом Саймоном. Они повторили эксперимент де Грота, но с важным дополнением — вторым набором проверочных позиций, в которых фигуры были расставлены на доске случайным образом, без каких-либо шахматных закономерностей. Реальные позиции, как и у де Грота, лучше других воспроизвели более сильные игроки. А вот при воспроизведении искусственных позиций игроки разных уровней добились примерно одинаковых результатов. Потеряв возможность обращаться к знакомым схемам (психологи называют их «блоками»), мастера не проявили повышенной способности к запоминанию!
Такое свойство памяти характерно для всех человеческих начинаний. Механическое запоминание значит гораздо меньше, чем способность распознавать осмысленные закономерности. Решая любую проблему, обычно мы начинаем не с чистого листа, а с того, что интуитивно и даже подсознательно ищем аналогии в прошлом. Мы проверяем достоверность этих аналогий и смотрим, можно ли создать сходный рецепт из несколько иных компонентов.
Обычно этот процесс происходит в недрах сознания, но иногда он выходит на поверхность самым ярким и неожиданным образом. Блестящая партия между двумя знаменитыми шахматистами Нимцовичем и Таррашем, сыгранная в 1914 году на турнире в Петербурге, получила только второй приз «за красоту», так как эффектная жертвенная комбинация Тарраша явно походила на комбинацию, осуществленную за 25 лет до этого Ласкером. Судьи сочли невозможным отметить первым призом партию, выглядевшую как повторение, хотя и на более сложном уровне, встречавшейся ранее идеи.
Трейдеры видят тенденции, глядя на диаграммы фондовых индексов, родители чувствуют закономерности поведения своих детей, а опытный адвокат может интуитивно определить наилучший способ допроса свидетеля в суде. Всё это происходит благодаря сочетанию опыта и осознанных воспоминаний. Но сделать вас компетентным специалистом может лишь повседневная практика! По-настоящему выдающихся результатов достигают только те, кто активно изучает запоминаемый материал.
Как часто оцениваете вы свою работу на исходе дня? Что вы видели, чему научились? Может быть, вы наблюдали или испытали что-то новое, и это следует взять на заметку? Распознаете ли вы эту ситуацию, эту возможность, эту закономерность, если она повторится?
Успех лучших из лучших, таких как чемпионы мира, связан с умением критически оценивать свои действия. Если вы работаете в офисе, преимущества тщательного самоанализа не так очевидны. Даже те, кто занимает руководящие должности, зачастую довольствуются просто еще одним прожитым днем. Многие говорят, что после работы или учебы им «надо расслабиться» — отдохнуть и развлечься, забыв о дневных делах. Но если бы в конце каждого рабочего дня они спрашивали себя, какие уроки можно извлечь на завтра, их жизнь могла бы стать куда более полноценной.
Сила воображения
Точно не знаю, когда вошло в моду и обрело огромную популярность словосочетание «латеральное мышление» (то есть боковое, нетрадиционное). Словно по мановению волшебной палочки, обычное логическое и дедуктивное мышление стало считаться чуть ли не смертным грехом. Все его прежде неоспоримые достоинства вдруг были выброшены на свалку, и всякий, кто не хотел быть принятым за ископаемое, стремился выглядеть эксцентричным оригиналом. Мыльный пузырь интернетовских доткомов был раздут как раз этим заблуждением — верой в то, что «креативность» и индуктивное мышление могут заменить логику и основополагающие принципы бизнеса, а не дополнить их.
Как писал Анатоль Франс, «чтобы вершить великие дела, мы должны не только действовать, но и фантазировать». В шахматах фантазией называют тип воображения, позволяющий выйти за рамки обычных схем и ошеломить соперника. Тут мы отвлекаемся от расчета вариантов и стараемся увидеть скрытые возможности позиции. Иногда удается найти парадоксальную идею, которая нарушает позиционные принципы, но приносит победу благодаря исключительному сочетанию факторов на доске.
Как ни странно, шахматные компьютерные программы довольно часто выдают ходы, поражающие людей «буйной» тактической фантазией. Машина не опирается на готовые схемы и лишена предубеждения против некрасивых, нелогичных или абсурдных ходов. Она просто считает варианты и выбирает лучший, по ее шкале оценок, ход. Для человека, скованного условностями привычек и вкусовых предпочтений, такая жесткая объективность почти недостижима.
Вообще-то я не склонен чересчур полагаться на общепринятое мнение, но иногда не остается другого выбора. Так случилось и во время работы над первым томом «Моих великих предшественников». После его выхода в шахматной прессе прокатилась волна критики: ныне каждый любитель, как и профессионал, имеет в своем арсенале компьютер с мощной шахматной программой, что позволило им быстро обнаружить «дыры» в моих аналитических выкладках, нередко основанных на давних выводах классиков.
Так, я внимательно изучал сложное окончание 5-й партии матча на первенство мира между Эмануилом Ласкером и Карлом Шлехтером (1910). Исход поединка имел большое спортивное значение: это было единственное поражение Ласкера в матче, которое едва не лишило его чемпионского титула! Естественно, партию подробно прокомментировали многие сильные шахматисты, включая самих участников. И Ласкер, и его будущий преемник на троне Капабланка утверждали, что можно было спасти партию остроумной жертвой ферзя.
Изучив их анализы, я с ними согласился: после принятия соперником жертвы ферзя Ласкер действительно спасался. И я написал об этом в своей книге Ошибка заключалась в том, что Шлехтер не был обязан брать ферзя! Это сразу же обнаруживает компьютер: ведь его не волнует, что ферзь — сильнейшая фигура, для него имеет значение лишь оценка позиции… Пять поколений комментаторов исходили из предубеждения, что «дареного» ферзя надо брать, и лишь после этого начинали анализ. А компьютер проигнорировал жертву ферзя и указал несложный путь к победе.
Мне хочется верить, что если бы я сам играл эту партию и был погружен в перипетии борьбы, то нашел бы «компьютерный» выигрыш. Ранее мы уже обсуждали вопрос, почему интуитивный вывод, сделанный под давлением обстоятельств, часто бывает более точным, чем результат спокойного отстраненного анализа.
В игре, так сильно зависящей от логики и связанных с ней закономерностей, очень трудно сохранять свежий, непредвзятый взгляд на позицию.
Нас должны вдохновлять примеры великих шахматистов, почти всегда находивших оригинальные способы приводить соперников в замешательство. Но никто не делал этого лучше, чем восьмой чемпион мира Михаил Таль. «Рижский кудесник» прославился своей агрессивной и непредсказуемой игрой еще до того, как в 1960 году поверг с трона великого Ботвинника. Он смело жертвовал «ни за что» фигуры и пешки, кощунственно нарушая исповедуемые Ботвинником принципы современных научных шахмат. Таль заново открыл в шахматах романтическое направление, возродил и вознес на небывалую высоту атакующий стиль игры середины XIX века, когда уход в оборону считался признаком трусости.
Как ему удавалось это делать? Почему кони Таля оказывались более проворными, а его слоны — более стремительными, чем у других гроссмейстеров? Он был замечательным «счетчиком», но это лишь малая часть его дара. Таль чувствовал моменты, когда одних расчетов уже недостаточно для решения проблемы! Об этом в одной из своих книг он поведал сам, вспоминая о партии, сыгранной им в 1964 году с гроссмейстером Васюковым:
«Там создалась очень сложная позиция, в которой я собирался пожертвовать коня. Не совсем очевидная жертва, возникает множество вариантов. Я начинаю их добросовестно считать и с ужасом убеждаюсь, что из этого ничего не получается. Мысли громоздятся одна на другую. Тонкий ответ противника, пригодный в одном случае, вдруг переносится мною в другую ситуацию и там, естественно, оказывается совершенно непригодным. В общем, в голове возникает совершенно хаотическое нагромождение всяких ходов, подчас даже не связанных друг с другом, и пресловутое «дерево вариантов», от которого тренеры рекомендуют отсекать по веточке, у меня разрастается с неимоверной скоростью.
И вдруг мне почему-то вспомнилось классическое двустишие Корнея Ивановича Чуковского:
Не знаю, по какой ассоциации этот бегемот влез на шахматную доску, но хотя зрители были убеждены, что я продолжаю изучать создавшуюся позицию, я на самом деле пытался в это время понять, как же бегемота вытаскивают из болота. Помнится, в моих мыслях фигурировали домкраты, рычаги, вертолеты и даже веревочная лестница. После долгих размышлений не нашел ни одного способа вытащить его из трясины и со злостью подумал: «Ну и пусть тонет!» И вдруг бегемот исчез. Как он пришел на шахматную доску, так и ушел. Сам ушел! А позиция вдруг оказалась не столь сложной. Я как-то сразу понял, что все варианты просчитать невозможно и что жертва коня носит чисто интуитивный характер. А так как она сулила интересную игру, то, конечно, удерживаться не стал.
Ох, нелегкая это работа,
Из болота тащить бегемота.
А назавтра с большим удовольствием прочел в газете, что Михаил Таль после сорокаминутного тщательного обдумывания позиции осуществил точно рассчитанную жертву фигуры…»
Этот пример говорит не только об остроумии Таля, но и о его методе решения проблем. Он тонко чувствовал ситуации, когда вместо гаечного ключа требовалась кувалда! Но для переключения на другую программу даже его богатому творческому воображению был необходим некий толчок.
Воображение как привычка
Фантазия — это не лампочка, ее не включишь нажатием выключателя. Поэтому оригинальность мышления надо поощрять как можно чаще, чтобы она превратилась в привычку. Каждый изобретает собственный способ обращения к своей музе. Если вы делаете это постоянно и неосознанно, ваша фантазия всегда в работе. Это не значит, что вы становитесь изобретателем и регулярно испытываете озарения. Это значит, что вы каждый раз подходите к процессу принятия решений творчески.
Когда представители корпораций и организаторы бизнес-выставок впервые обратились ко мне с предложением читать лекции, у меня возникло желание научиться получше говорить на их языке. Как постоянный автор колонки в Wall Street journalи ревностный слушатель новостей по кабельным телеканалам, я считал себя довольно хорошо осведомленным о главных мировых событиях, включая последние деловые сводки. Но беда в том, что информационные программы редко включают свои новости в полезный и осмысленный контекст.
Безусловно, можно научиться многому, если постараться разузнать, как обрели свое величие крупнейшие бизнесмены и почему некоторые компании добились успеха там, где другие потерпели неудачу. И я решил разобраться, что помогло ведущим современным брендам и корпорациям приобрести мировую известность. Одной из таких находок стала уже упомянутая история Уильяма Боинга. Другие подобранные мной истории, возможно, не столь яркие — но есть несколько имен, которые ныне незаслуженно забыты.
Например, имя Джозефа Уилсона знакомо немногим, хотя название компании Xerox, которую он возглавлял, до сих пор у всех на устах. Вообще-то Уилсон был изобретателем, однако в истории остался именно его творческий подход к управлению компанией, первоначально называвшейся Haloid Со. Он, в частности, говорил своим сотрудникам: «Мы не хотим вести дела по-старому. Поскольку вы пришли сюда, я надеюсь, что вы готовы воспринимать перемены как образ жизни. Завтра вы не будете вести дела так, как это делаете сегодня».
Признаться, я сам в какой-то мере являюсь рабом привычек, и мне, чтобы внять этому совету, всякий раз приходится делать над собой немалое усилие. За доской я иногда старался отвлечься от мельтешения вариантов и отпустить разум на волю, чтобы нужный ход возник как яркий луч, озаряющий путь во мраке. В обоюдоострых позициях такие ходы, выходящие за рамки условностей (но не шахматных правил!), часто оказываются полной неожиданностью для соперника. И время, потраченное им перед этим на обдумывание вашего ответа, пропадает впустую, ибо резко меняется весь рисунок игры. Это нечто большее, чем просто хороший, объективно сильный ход! Решения, несущие дополнительный заряд фантазии, могут ошеломить соперника и заставить его совершить ошибку.
Нестандартное мышление. «А что, если?..»
В 1997 году в пятом туре супертурнира в Тилбурге я играл черными фигурами против одного из лучших «шахматных фантазеров» в мире — Алексея Широва, уроженца Риги. Творческий талант Широва в юности развивал сам гений нестандартной игры Михаил Таль.
Однако в той партии роль фантазера досталась мне. В сложной позиции с обоюдными шансами соперник двинул вперед свою ладью, собираясь следующим ходом атаковать моего ферзя. Было ясно, что нужно отступить ферзем, и некоторое время я обдумывал возможные пути отхода. Все варианты сохраняли динамическое равновесие, но… мне хотелось большего!
Прежде чем решиться на «неизбежный» увод ферзя, я сделал глубокий вдох и обвел взглядом остальную часть доски… Как и многие иные творческие озарения, это началось с вопроса «а что, если?..». Если включить фантазию и представить то, что вы хотели бы видеть в будущем, иногда можно обнаружить неожиданный ресурс. А что, если я оставлю без внимания угрозу моему ферзю? Широв получит материальное преимущество, но мои фигуры, формально уступающие в силе его ферзю, будут очень активны, и он окажется под давлением… И вместо хода ферзем я пошел королем поближе к центру доски. Этот с виду невинный ход слабейшей фигурой выглядел парадоксально, ибо игнорировал очевидную угрозу.
Но, конечно, я был уверен, что это достаточно сильный ход, имеющий несомненные достоинства. Фантазию следует подкреплять трезвой оценкой и расчетами, иначе вы потратите свою жизнь на красивые промахи.
Широв не смог быстро приспособиться к новой ситуации: будучи прирожденным мастером атаки, он внезапно оказался в обороне. Объективно на доске сохранялось динамическое равновесие, но вскоре он допустил грубую ошибку и проиграл. В самом конце, чтобы достойно увенчать красивую идею, я с удовольствием пожертвовал еще одну фигуру… Тогда я не так много размышлял на эти темы, но теперь, мысленно возвращаясь к той партии, понимаю, как важно бывает выходить за рамки очевидных решений.
Мы часто отвергаем с виду нелепые идеи и решения, особенно в тех сферах деятельности, где долгое время пользовались хорошо известными методами. Неспособность мыслить творчески тесно связана с существующими самоограничениями — ив работе, и в жизни. Вопрос «а что, если?..» зачастую приводит к вопросу «почему бы и нет?». В этот момент надо набраться смелости и выяснить — почему бы и нет.
Каждый раз, когда вам нужно принять решение, вы можете положиться на силу своего воображения. Вы не найдете новых способов решения проблем, если не будете искать их осознанно и если у вас не хватит мужества ими воспользоваться. Конечно, не все они окажутся такими действенными, как вы надеялись. Но чем больше вы экспериментируете, тем более успешными будут ваши эксперименты. Избавляйтесь от шаблонов, даже если они для вас приятны и привычны. Старайтесь искать новые, более эффективные методы решения проблем.
Если вы хотите полностью раскрыть свои врожденные таланты, всегда нужно быть готовым к критическому самоанализу и устранению слабых мест. Проще всего полагаться на свой талант, сосредотачиваясь лишь на том, что мы умеем делать хорошо. Разумеется, каждый хочет разыгрывать только свои козыри, но тогда неизбежно возникает перекос в одну сторону, что ограничивает развитие личности.
Очень важно не попадаться на удочку шаблонных представлений о себе. Наши собственные мнения о наших способностях часто бывают сильно искаженными и основанными на единичных случаях или произвольных сравнениях. Те, кто постоянно твердит о своей забывчивости или нерешительности, попадают в порочный круг (в психологии это называется «негативным подкреплением»), из которого бывает очень трудно вырваться. Откуда вы знаете, что ваша память хуже, чем у вашего друга или подруги? Гораздо лучше быть несколько самоуверенным, чем наоборот. По словам Черчилля, «жизненная позиция — это такая мелочь, которая совершенно меняет дело». Если мы верим в свои способности, они нас не подведут.
Хосе Рауль Капабланка(19.11.1888 — 8.03.1942), Куба
Александр Александрович Алехин(31.10.1892 — 24.03.1946), Россия/Франция
Гении, жившие на разных шахматных полюсах
Противостояние двух чемпионов мира зачастую приводит к тому, что их имена оказываются связанными друг с другом неразрывно. Так, думая о великом кубинце Хосе Рауле Капабланке, мы сразу же вспоминаем об Александре Алехине.
В 1921 году Капабланка стал третьим чемпионом мира, одержав убедительную победу над стареющим Эмануилом Ласкером. «Великий Капа» казался неуязвимым: он почти не проигрывал! Тем не менее уже в 1927 году он уступил корону Александру Алехину. «Шахматная машина», как называли Капабланку, забуксовала перед блестящей оригинальностью и железной волей русского гения. Следующие десять лет Капабланка добивался матча-реванша, но тщетно: Алехин не жаждал новой встречи с кубинцем и играл матчи с менее опасными соперниками. В 1946 году, когда его лучшие времена уже давно миновали, он стал единственным в истории чемпионом, унесшим свой титул в могилу. Имена обоих великих шахматистов стали олицетворением их стиля. О мастере тонких позиционных маневров могут сказать: «Он играет как Капабланка». А приверженца резкой атакующей игры порой называют «новым Алехиным».