Страница:
Капабланка по праву считается величайшим прирожденным шахматным гением. Его мгновенное понимание позиции было почти непогрешимым, а ясный и методичный стиль игры снискал восхищение у его современников и многих последующих поколений. Он был весьма силен уже с юности и мог бы претендовать на чемпионский титул гораздо раныие, но Первая мировая война и материальные затруднения отложили его неизбежный триумф.
Помимо шахматного мастерства Капабланка славился своим обаянием и привлекательной внешностью. Он был назначен на почетную должность дипломатического атташе своей страны, позволявшую много путешествовать и наслаждаться жизнью, что он и делал в полной мере.
Алехин во многих отношениях был антиподом Капабланки. Его стиль отличался энергичностью и комбинационной сложностью, которая до сих пор остается непревзойденной. Одной из моих первых шахматных книг был сборник лучших партий Алехина. Я мог разыгрывать их снова и снова, всякий раз поражаясь и находя что-то новое. Необузданная энергия Алехина ошеломляла и устрашала его соперников. Мне хотелось играть именно в такие шахматы! Алехин уделял мало времени чему-либо иному, кроме шахмат. Если он не играл в турнирах, то писал о шахматах или занимался шахматными исследованиями. Его вряд ли можно было назвать обаятельным человеком, да он об этом и не заботился. В поздние годы здоровью и карьере Алехина повредило его пристрастие к спиртному. В этом многие видят главную причину его неожиданного поражения в матче с голландцем Максом Эйве (1935). Перейдя на молочную диету и избавившись от недооценки соперника, Алехин вскоре взял реванш и вернул титул (1937).
«Я знал много шахматистов, но среди них только одного гения — Капабланку!» (Ласкер ).
«Я всегда играю осторожно, стараясь избежать ненужного риска. Считаю этот метод верным, ибо любая поверхностная «отвага» противоречит внутренней сущности шахмат. Это не азартная игра, а интеллектуальный поединок, ведущийся в соответствии с точными логическими правилами» (Капабланка ).
«Алехин дорог шахматному миру, главным образом, как художник. Аля него характерны глубина планов, далекий расчет и неистощимая выдумка. Однако главной его силой было комбинационное зрение» (Ботвинник ).
«Для меня шахматы не игра, а искусство. Да, я считаю шахматы искусством и беру на себя все те обязанности, которые оно налагает на своих приверженцев» (Алехин ).
Глава 7
ПОДГОТОВКА
Подготовка шахматиста к турниру является великим искусством, столь же великим, как сама игра.
Рудольф Шпильман
Нераскрытый талант подобен жемчужине, оставшейся в створках раковины: с таким же успехом он мог бы вообще не существовать. И нам не приходится оплакивать его утрату, как в случае с талантом раскрытым, но неразвитым, растраченным впустую. В то же время принято расточать особые похвалы тем, кто сумел развить свои ограниченные природные способности в полной мере и превзойти изначально более одаренных соперников. Это всегда казалось мне несправедливым: почему способность к упорному труду не считается врожденным даром?!
На мой взгляд, сказать о ком-то «прыгнул выше головы» — весьма сомнительный комплимент. Если низкорослый и медлительный футболист (например, юный Марадона) тренируется больше других и в итоге становится игроком экстра-класса, корректно ли говорить о нем: «Несмотря на бедность природных данных»? А может, он просто с лихвой компенсировал их недостаток избытком другого таланта?
Люди, добавляющие к своим природным способностям дар неустанного труда, и впрямь добиваются высочайших достижений. Баскетболист Майкл Джордан славился своим атлетизмом и точными бросками в прыжке, но мало кто знает, что он всегда приходил на тренировки первым и уходил с них последним. В своих интервью тренеры и товарищи Джордана по команде прежде всего отмечают его строжайшую самодисциплину, а не мастерские прыжки. По словам одного известного менеджера НБА, «без жесткой трудовой дисциплины Джордан был бы просто очередным талантливым спортсменом с яркой карьерой, но не эпохальной личностью».
В принципе я согласен с этой оценкой, хотя звучит она опять же так, будто трудолюбие и дисциплинированность Джордана не являлись неотъемлемой частью его дарования. Способность изо дня в день доводить себя до предела возможностей не так заметна, как физические данные, но Джордан родился с этой способностью и постоянно в себе ее воспитывал.
Важен результат
На протяжении всей шахматной карьеры мне приходилось слышать двусмысленные комплименты по поводу глубины и разносторонности моей подготовки. Тем самым ее — вольно и невольно — противопоставляли умению творить непосредственно за доской. «Я не знаю другого шахматиста, который бы столь основательно готовился к матчу или турниру. В этом плане он превосходит даже легендарного Ботвинника», — говорил обо мне Анатолий Карпов. На самом деле искусство подготовки отличало многих чемпионов мира и всегда содействовало прогрессу шахматной мысли.
В 20-е годы прошлого века Алехин работал над шахматами упорнее, чем кто-либо до него в истории, — с такой неистовой одержимостью, что под его влиянием резко выросла вся культура «любительской игры». В 40-е методичный ум и научный подход Ботвинника способствовали превращению шахмат в настоящую профессию. В 70-е фанатичная увлеченность Фишера аналитической работой вынуждала многих игроков, не желавших отстать от поезда, уделять больше времени теоретической подготовке. В 80-е, когда мне довелось стать лидером новой волны перемен, необходимость такой подготовки была уже абсолютной аксиомой.
Мое шахматное кредо сложилось в обстановке строгой дисциплины, созданной мамой и моим учителем Ботвинником. У меня был безграничный аппетит к работе над дебютом, сочетавшей исследование, творчество и усвоение материала. Я изучал все последние партии ведущих гроссмейстеров, отмечал новинки и анализировал критические позиции, стараясь найти усиления. Выбор той или иной дебютной системы всегда был у меня плодом глубокой творческой переработки, а отнюдь не слепого подражания. Алгоритм работы сложился под влиянием моих тренеров, незаурядных шахматных аналитиков Александра Никитина и Александра Шакарова.
Дебютная эрудиция считается в шахматном мире признаком зрелости. Но я был тогда еще слишком юн, и вскоре после первых моих успехов на международной арене поползли слухи, будто мои обширные познания — результат углубленных исследований целой бригады советских шахматистов! Потом эти слухи выросли в настоящую легенду: мол, «у Каспарова есть команда гроссмейстеров, которые день и ночь придумывают для него дебютные новинки»! Или позже: «У него есть суперкомпьютер!» Подобные вопросы-утверждения, звучавшие в каждом интервью, со временем стали меня несколько раздражать, хотя в них, как в любой легенде, была доля истины.
Лучшие юные шахматисты обычно имеют постоянного тренера, и я не являлся исключением. Плюс к тому у сильнейших гроссмейстеров, особенно в период борьбы за мировую корону, уже давно принято работать с помощниками-аналитиками (их, как и во времена дуэлей, называют секундантами). А что до компьютера, то я действительно был первым шахматистом, который включил в систему подготовки машинный анализ и систематизировал использование игровых программ и баз данных. Но по быстродействию и объему памяти мой компьютер никогда не превосходил имевшиеся в продаже серийные модели.
И я продолжал сосредоточенно работать, не реагируя на разговоры о помощниках. Может быть, для кого-то другого мои методы и не годились, но для меня они были очень хороши, так как давали наивысшие результаты. Работая как одержимый, я тем не менее прислушивался к критике, которая всю жизнь следовала по пятам моего успеха.
Вдохновение или тяжкий труд?
У каждого человека в любом возрасте имеются какие-то не вполне развитые таланты. Даже у того, кто достиг вершины в своем деле. Так, Капабланка считался «непобедимой шахматной машиной» (ибо в расцвете лет почти не проигрывал), однако он, даже если и не был столь ленив, как любил говорить сам и как гласят легенды, явно недолюбливал исследовательскую работу. Светский лев, живший за счет синекуры при министерстве иностранных дел Кубы, он редко готовился к поединкам со своими соперниками и гордо заявлял, что вообще никогда не занимается серьезным шахматным анализом. Его дар был так велик, что он не сомневался в своей способности обойти за доской любую ловушку — и действительно обходил!
Когда Капабланка победил в матче Ласкера (1921), казалось, что он завладел короной на долгие годы. В исполнении «Капы» шахматы выглядели на удивление легкой игрой, и для него так и было на самом деле. Однако он слишком полагался на свою природную одаренность и в итоге потерял чемпионский титул уже через шесть лет. Характерно, что победивший его Алехин был, наверное, самым фанатичным исследователем шахмат своего времени.
Тогда, в «достейницевскую» эпоху, среди ведущих шахматистов было еще много любителей, а на профессионалов поглядывали с сомнением. Сохранилась история о том, как некий меценат пригласил Капабланку и Алехина в театр и впоследствии вспоминал: «Капабланка не сводил глаз с танцовщиц кордебалета, а Алехин не мог оторваться от своих карманных шахмат!».
Разумеется, Алехин тоже был шахматным гением, что в сочетании с напряженной подготовкой и позволило ему справиться с колоссальным врожденным даром Капабланки. Он тщательно изучил все партии соперника и, хотя не обнаружил конкретных слабых мест, нашел малозаметные ошибки, опровергающие миф о неуязвимости кубинского чемпиона. Это придало Алехину уверенности, но, что важно отметить, не сделало его самоуверенным.
Отправляясь на битву за мировую корону в Буэнос-Айрес (1927), он считал фаворитом Капабланку. Ведь он еще никогда не выигрывал у кубинца и намного отстал от него на недавнем турнире в Нью-Йорке, хотя и занял второе место. Легкость того триумфа усыпила бдительность Капабланки. Позже Алехин напишет об их матче: «Я не считал. что играю лучше него. Возможно, главной причиной его поражения была переоценка собственных сил после ошеломляющей победы в Нью-Йорке и недооценка моих возможностей».
В Буэнос-Айресе Капабланка проиграл первую же партию и, хотя затем ненадолго вырвался вперед, ничего не мог поделать с соперником. Он был неприятно поражен и выбит из колеи, ибо не ожидал такого ожесточенного сопротивления. Матч превратился в поединок характеров, и здесь Алехин – однажды сказавший «Я не играю в шахматы, а борюсь» – находился в своей стихии. Им владела та самая неукротимая жажда победы, что заставляла его перед матчем готовиться по восемь часов в день (как он сам говорил, «из принципа»). Капабланка к таким суровым испытаниям не привык и в конце концов уступил со счетом 3:6 при 25 ничьих. Этот рекорд продолжительности – 34 партии – продержался до моего матча с Карповым (1984/85), длившегося 48 партий.
Алехин, Ботвинник, а позже и Фишер продемонстрировали миру образцы эффективной работы. Они умели накапливать большой запас энергии и затем тратить его равномерно, достигая заветной цели. Вообще-то больше работать и меньше смотреть телевизор может каждый из нас, но способность к эффективным действиям в обстановке постоянного напряжения у разных людей неодинакова. У каждого свое соотношение объема работы и ее результатов. Капабланка мог час-другой фонтанировать идеями, но через два часа он перегорал. Алехин мог прийти к тем же выводам лишь за четыре часа, зато он был в состоянии трудиться восемь часов, не снижая уровня работоспособности.
Важно понять, какие вами движут побудительные мотивы и что дает вам силы сделать еще один шаг сверх обычного. Для меня это – соблюдение режима. Не делая исключений из своей программы, я не теряю рабочего настроя. Кроме того, чтобы оставаться в тонусе, мне нужны новые задачи и новые испытания. Как только что-то начинает повторяться или становится слишком простым, я стремлюсь поскорее найти совей энергии новое приложение.
Бывают иные внутренние стимулы – например, дух соперничества или достижение сверхцели. Анатолий Карпов никогда не был тружеником, но в период подготовки к матчу претендентов с Борисов Спасским 1974) он, по свидетельству секундантов, тренировался чуть ли не по десять часов в день! Дух соперничества у Карпова был чрезвычайно силен, и воля к победе заставляла его прилагать дополнительные усилия. Тем более что это был поистине исторический матч — точка пересечения траекторий двух ярких звезд: восходящей и медленно идущей на спад. Стремительно набирающему мощь молодому дарованию противостоял 37-летний экс-чемпион мира, только что с блеском выигравший чемпионат СССР… В итоге усилия Карпова полностью себя оправдали, и он одержал убедительную победу.
Подготовка себя окупает
Трудно сравниться с Алехиным в напористости и целеустремленности. Настолько всецело посвятить себя достижению одной цели могут лишь немногие. Однако вовсе не обязательно становиться фанатиком круглосуточной работы, жизнь которого расписана по минутам. Залог успеха — в самосознании и последовательности. Постоянные усилия окупаются, хотя не всегда мгновенно и с осязаемым результатом. Анализируя свои партии для публикации, я обнаружил, насколько были слабы некоторые из моих домашних заготовок. Полезное, отрезвляющее открытие! У меня накопились целые горы аналитических разработок — плодов подготовки к турнирам и матчам за мировую корону, но увидела свет лишь незначительная часть этих идей: многое устаревало из-за стремительного развития теории или было отвергнуто мной в пользу других вариантов. Теперь я понимаю, что это и к лучшему: под микроскопом мощных компьютерных программ выяснилось, что иногда я выходил на поединок не с волшебным мечом-кладенцом, а с ржавым перочинным ножиком.
И все-таки, несмотря на эти досадные огрехи, в целом сложилась позитивная картина. Интенсивная подготовка неизменно вознаграждалась хорошими результатами, даже когда я не использовал всех своих открытий и наработок. Между вложенным трудом и успехом существовала не прямая, а некая почти мистическая связь. Видимо, это был шахматный аналог «эффекта плацебо»: всякий раз, начиная битву, я думал, что располагаю «смертоносным оружием», и это придавало мне уверенности, даже если «оружие» оставалось неиспользованным и вообще было неэффективным.
Такая подспудная подготовка имеет практический смысл и в большинстве других сфер деятельности. Юрист, изучающий обстоятельства дела, которое так и не доходит до суда, повышает свою профессиональную компетентность. Работа дает знание, а знание никогда не бывает лишним! Даже если ваше оружие находится в ножнах, оппонент уже устрашен вашей грозной репутацией.
Этому принципу следовали многие выдающиеся личности. Ни у кого нет сомнений в интеллектуальной мощи Томаса Эдисона, но его подлинный гений заключался в неистощимой страсти к экспериментам, пусть и не всегда успешным. Электрическая лампочка Эдисона была результатом его настойчивого труда, а не единичной вспышки вдохновения. В поисках несгорающей нити накаливания он перепробовал тысячи материалов, вплоть до редких растительных волокон, собранных со всего света. Эдисон тонко подметил проблему любого вида творчества: «Мы упускаем возможность главным образом потому, что она одета в рабочий халат и выглядит как работа». В этих словах слышится отголосок мысли другого великого труженика и мыслителя — Томаса Джефферсона: «Я твердо верю в удачу и вижу, что чем прилежнее я работаю, тем больше удачи мне достается».
Обидно, что мы всё это прекрасно знаем, но не в силах преодолеть свои недостатки. Мы задним числом ругаем себя за то, что потратили битый час рабочего времени на болтовню по телефону или уселись перед телевизором, вместо того чтобы отправиться на прогулку. Увы, от такого самобичевания обычно не больше толку, чем от новогодних пожеланий, редко доживающих до весны.
Превращение игры в науку
Если Алехин привнес в шахматы дух всепоглощающей увлеченности и даже одержимости, то первый советский чемпион мира Михаил Ботвинник эту страсть укротил и придал ей профессиональный облик. Своими трудами и наставлениями он холодно снимал с шахмат покров тайны, сужая проблемы до управляемых размеров. Еще в середине 70-х, когда я был учеником его школы, он предостерегал меня от увлечения сложностью ради сложности и однажды сказал: «Ты никогда не станешь Алехиным, если варианты будут управлять тобой, а не наоборот». Меня это огорчило. Но мудрый Ботвинник, конечно, был прав… Именно он воспитал во мне, в дополнение к природным способностям, дисциплину и собранность.
Ботвинник был подлинным новатором шахмат. Особенно ценен его вклад в области подготовки. Он был доктором технических наук, и научный подход позволил ему создать невиданную по своей эффективности систему подготовки к соревнованиям, включавшую в себя физический и психологический аспекты, фундаментальные дебютные разработки, систематическое изучение стилей соперников и скрупулезный анализ собственных партий, с обязательной публикацией, чтобы этот анализ могли критиковать другие. Сейчас эти методы известны столь широко, что трудно представить себе времена, когда шахматисты о них не знали.
Упорно готовясь к тяжелым испытаниям, он иногда доходил до крайностей. К примеру, во время анализа специально включал отвлекающую музыку или, играя тренировочную партию, просил своего тренера Рагозина, чтобы тот пускал ему в лицо сигаретный дым (в те годы еще не было запрета на курение за доской).
Ботвинник разработал идеальный турнирный режим, со строгим расписанием приема пищи, отдыха и коротких прогулок (к подобному режиму всегда стремился и я). А к людям неорганизованным, жалующимся на нехватку времени, он относился нетерпимо. И попробовали бы вы сказать великому учителю, что утомились за прошедший день! Сон занимал в расписании не менее важное место, чем шахматная подготовка, и плохой отдых считался непростительной ошибкой.
Мне повезло и в том, что мама хорошо подготовила меня к встрече с Михаилом Моисеевичем. От своей семьи она унаследовала любовь к порядку и глубокое понимание важности повседневных дел. Поэтому я с малых лет не знал ничего иного и был доволен таким положением вещей. Сон, еда, учеба и тренировки, домашние задания и отдых — всё это входило в мое расписание годами.
В мои школьные годы заняться чем-то всерьез было гораздо проще: у ребенка, особенно в Советском Союзе, не было стольких соблазнов. Нынешний мир развлечений почти безграничен: тут и мобильные телефоны, и компьютерные видеоигры, и масса других новинок техники… Можно убивать время самыми разными способами, зачастую бесполезными и определенно не способствующими стратегическому развитию личности. Да и родители, занятые своими делами, имеют меньше возможностей приучать детей к дисциплине и соблюдению режима, не говоря уже о личном примере. Сейчас я отчетливо вижу, сколь своевременно мама «запрограммировала» свою жизнь и мои занятия, и у меня нет сомнений, что это было необходимо.
Став постарше, но еще не выйдя из подросткового возраста, я попал в мир серьезных шахмат, где меня окружали трудолюбивые тренеры и наставники. Уроки Ботвинника и его личный пример укрепили во мне то, что я успел усвоить самостоятельно. Они стали своеобразной надстройкой на уже заложенном фундаменте общих норм моей жизни.
Даже теперь, покинув большие шахматы, я придерживаюсь заведенного распорядка. И, адаптировав его к своей новой деятельности, сохранил полезные привычки, доказавшие свою эффективность. Как и прежде, я нередко анализирую для книг и статей старые партии, но на смену шахматной подготовке пришло тщательное продумывание планов политических баталий.
Воспитание скептика
Задумываясь об истоках своего критического взгляда на окружающую действительность, я мысленно возвращаюсь в раннее детство. Я родился и вырос в Баку, столице советского Азербайджана. Это был типичный аванпост имперского государства, плавильный котел разных национальностей, объединенных общим, русским, языком и доминирующей русско-советской культурой.
Мои собственные корни не исключение: мать — армянка, отец — еврей. Иногда это называют гремучей смесью. Так или иначе, думаю, мне передались по наследству и разумный прагматизм матери, и своенравная творческая натура отца — качества, сочетание которых определяло атмосферу в нашем доме.
Отец, Ким Моисеевич Вайнштейн, умер, когда мне было всего семь лет. Но какое огромное влияние он успел оказать на всю мою дальнейшую жизнь! Мама вспоминает, как я буквально дежурил у двери, дожидаясь его с работы. После обеда мы с ним обычно отправлялись гулять. Наши отношения всегда были взрослыми.
Читать я начал в четыре года и буквы в слоги научился складывать по… газетным заголовкам. Я знал, что прежде чем мы с отцом пойдем гулять, он должен просмотреть газеты, и терпеливо ждал, пока он закончит чтение. Когда очередная газета откладывалась в сторону, я тут же разворачивал ее и с самым серьезным видом, тоже не торопясь, «просматривал».
И в шесть лет поразил мамину подругу, которая, придя к нам, увидела, как я вслух читаю газету: «По-ло-же-ни-е в Ка-и-ре». А потом всю заметку до конца. В ответ на ее вопрос, помню ли, о чем читал, я рассказал всё, что знал из газет о ситуации на Ближнем Востоке.
Мой дед по отцовской линии, Моисей Рубинович Вайнштейн, был композитором, художественным руководителем Бакинской филармонии, но еще и убежденным коммунистом. Недаром своего первого сына он назвал революционным именем Ким — в честь Коммунистического интернационала молодежи. Несмотря на то, что в 1937 году его старший брат — главврач одной из бакинских больниц был репрессирован и сам дед был на волоске от гибели, он сохранил твердость идеологических убеждений и преданность коммунистической партии. А после разоблачений 20-го съезда перенес тяжелый инфаркт…
Но в семейном кругу Моисей Рубинович был в сущности одинок. Его сыновья Ким и Леонид (тоже композитор; позже и он оказал на меня большое влияние), племянник Марат Альтман (видный юрист) и их друзья были типичными представителями интеллигенции: они всегда ставили под сомнение официальную точку зрения и весьма критически относились к советской пропаганде. Сомневаться в общепринятых оценках было для них делом совершенно естественным.
Здоровый скепсис вовсе не означает параноидальной подозрительности. Тут главное — ничего не принимать на веру и интересоваться не только самой информацией, но и ее источниками. Независимо от того, смотрите ли вы новости по российским каналам, ВВС или CNN, надо помнить, что информация подается вам по определенному плану. Почему одни подробности попадают в выпуск новостей, а другие остаются без внимания? Размышления о том, почему нам рассказывают ту или иную историю, могут научить нас большему, нежели сама история.
Скептицизм моей мамы, Клары Шагеновны Каспаровой, скорее был следствием аналитического склада ее ума, нежели недоверия к официозу. Куда больше, чем идеология, ее волновали чисто практические проблемы. Она учила меня не тому, как я должен думать, а критическому отношению ко всему, что я читаю и слышу. Инженерно-техническое образование и работа в научно-исследовательском институте воспитали в ней привычку всегда опираться только на конкретные, достоверные факты. «Мама играет в моей жизни большую роль, — писал я еще в школьном сочинении. — Она научила меня независимо мыслить, научила работать, анализировать свое поведение».
После смерти отца мы с мамой жили в семье ее родителей. Носить фамилию Каспаров казалось естественным, тем более что у них было три дочери, но ни одного сына. И в 1975 году на семейном совете Вайнштейнов и Каспаровых было решено сменить мою фамилию. Однако тот Гарик Вайнштейн, что когда-то с легкой руки отца увлекся шахматами, и тот Гарри Каспаров, который затем стал лидером шахматного мира, — это один и тот же человек, исповедующий те же, неизменные ценности.
Мой второй дед, Шаген Мосесович Каспаров, по профессии был нефтяником — добрых два десятка лет он проработал главным инженером крупного морского нефтепромысла. Член ВКП(б) с 1931 года, он свято верил в экономическую теорию Маркса и отдал много сил партийному строительству. В начале 70-х он ушел на пенсию, и мы очень сблизились. Он часами беседовал со мной о политике, знакомил с книгами по философии. Мы часто спорили по поводу различных событий, происходивших в мире, и не всегда эти споры заканчивались в пользу старшего.
Я был весьма любознательным мальчиком, читал много книг, не говоря уже о газетах, задавал массу вопросов и с детства на многое имел собственный взгляд. Но дед не очень-то одобрял этот дух противоречия. Хотя мы слушали радио «Свобода» и «Голос Америки», он с трудом выносил критику государственной идеологии. Особенно тяжелый спор был у нас в конце 1979 года, после вторжения советских войск в Афганистан. Но даже «искренне верующий» дедушка уже не понимал многого из того, что делалось руководством страны. Бесконечные очереди и пустые прилавки магазинов, напоминавшие о послевоенном времени, стали для него большим разочарованием. Он был рядом со мной все мои школьные годы, очень любил меня и верил, что я буду жить в лучшие времена…