Страница:
Еще раз повторяю, что я тебя люблю.
Дана".
Четыре раза кряду Сигрем перечитал письмо. Он не мог заставить себя оторваться от аккуратных, написанных знакомым почерком строк. Наконец он протянул руку, нажал на выключатель лампы и в наступившей темноте откинулся на спинку стула.
Глава 34
Глава 35
Глава 36
Дана".
Четыре раза кряду Сигрем перечитал письмо. Он не мог заставить себя оторваться от аккуратных, написанных знакомым почерком строк. Наконец он протянул руку, нажал на выключатель лампы и в наступившей темноте откинулся на спинку стула.
Глава 34
В тот момент, когда Дана стояла перед распахнутым гардеробом, мучительно решая проблему выбора одежды, в дверь спальни постучали.
— Дана, ты готова?
— Заходи, Мари.
Мари Шелдон открыла дверь и заглянула в комнату.
— Ну ты даешь. Я столько времени ее жду, а она еще голая тут разгуливает.
Голос Мари был грудным, низким, при том, что она была невысокого роста худенькой женщиной с живыми голубыми глазами и небольшим нахально вздернутым носом девочки-шалуньи. Шапка ее густых, искусственно высвеченных волос, не имела выраженного образа, представляя собой прическу «я у мамы дурочка». Если бы не тяжелый и, что называется, волевой, подбородок, Мари была бы весьма хорошенькой.
— Ох, не говори, — пожаловалась Дана, — я через это мучение пробираюсь каждое утро. Вот чего мне в самом деле недостает, так это элементарной организованности. Насколько проще была бы моя жизнь, если бы я складывала вещи на место, если бы вставала — с запасом, чтобы не устраивать каждое утро гонку. А я всегда лежу до самой последней минуты, а после ношусь, как угорелая. Мари встала рядом с подругой.
— Ну, а как, скажем, насчет вот этой голубой юбки? Дана ловко вытащила вешалку, приложила юбку, затем раздраженно швырнула ее на ковер:
— Черт, совсем позабыла! Блузку к этой юбке я ведь отдала в химчистку. Черт побери…
— Не ругайся, не ругайся! Когда я была маленькая, мне говорили, мол, будешь ругаться, плесень во рту вырастет.
— Как тут не ругаться, — сказала Дана, — в последнее время все идет черт знает как. Сущие, казалось бы, пустяки — так и те через жопу об колено, что называется.
— В последнее время, это с тех пор, как ты от мужа сбежала, так, что ли?
— Вот только, ради Бога, не нужно меня учить, ладно? Не выношу, когда меня учат жить…
— Не кипятись, моя дорогая. Если хочешь плюнуть в кого-нибудь, подойди к зеркалу.
Дана в этот момент походила на куклу с туго заведенной пружиной. Увидев, что еще чуть-чуть, и подруга разрыдается, Мари сбавила тон, сочтя более благоразумным отступить:
— Будь проще. Все, что ни наденешь, все хорошо. А я пойду мотор в машине разогрею. Оденешься и сразу спускайся.
Когда шаги Мари затихли. Дана прошла в ванную и приняла сразу две капсулы либриума. Как только транквилизатор начал действовать, она спокойно подошла к шкафу, выбрала бирюзовое льняное платье, оделась, расчесала волосы, обула туфли на высоком каблуке и отправилась по лестнице вниз.
Пока они ехали к зданию НУМА, Дана почти совершенно успокоилась и даже принялась отбивать туфлей такт звучавшей из радиоприемника музыки.
— Одну капсулу или две? — как бы между прочим осведомилась Мари.
— То есть?
— Я спрашиваю, приняла одну или две капсулы? Иначе я никак не могу объяснить моментальное превращение. Была дешевкой, истерику мне закатила, а теперь — сама Мисс Доброе Сердце. Такое может быть только от транквилизатора.
— Просто я терпеть не могу, когда меня начинают учить, пойми. Дело совсем не в том, дешевка или не дешевка, а в том, что есть определенные моменты, которые я не выношу.
— Допускаю, однако ставлю на вид. Если однажды темной ночкой ты вдруг загнешься от сверхдозы, я возле тебя суетиться не буду, даже не рассчитывай. Подыхаешь — и подыхай себе. Говорю тебе, чтобы ты после не обижалась на меня. Терпеть не могу, когда кто-то принародно подыхает. Такие сцены портят настроение.
— Скажешь тоже! Вечно все преувеличиваешь…
Мари вопросительно взглянула на Дану.
— Ой ли? Ты жрешь эту гадость, словно витамины, целыми пригоршнями.
— Не переживай, со мной все в порядке, — оправдывающимся тоном сказала Дана.
— Только вот этого не нужно, я вижу тебя насквозь. Сейчас ты представляешь собой классический образец выведенной из себя депрессивной бабы. Насколько я понимаю, это самый мерзкий вид, какой только баба может принять.
— Знаешь, для того чтобы зарубцевалась рана, требуется какое-то время.
— Ну ты даешь! Сначала нагадила, а теперь ждешь, когда пахнуть перестанет. Чтобы не было запаха, нужно убрать!
— Я и не уверяю, что поступила наилучшим образом, когда оставила Джена. Но в некотором смысле я поступила правильно.
— А тебе никогда не приходило в голову, что ты нужна ему?
— Мне это столько раз приходило в голову и прежде, но когда мы с ним оказывались вместе, то сразу же начинались ругань, выяснение отношений, дрязги… Он меня выдавил из своей жизни примерно так, как выдавливают пасту из тюбика. Известная история, старая, как мир. Когда такой человек, как Джен, делается рабом своей профессии, он начинает лбом прошибать стены. Одну прошибет, другую, третью, десятую — а потом нарвется на непробиваемую стенку. И — привет! И потом причина, эта чертовски дурацкая, как ему кажется, причина: если, мол, я с ним, то должна так же, как он, бросаться на стены. Мужчины знают такое слово: ответственность. А женщины такого слова не знают! И я такого слова не знаю! У меня масса чувств, самых разных. Но вот именно такого чувства — нет!!! Женщине свойственно воспринимать и принимать жизнь как игру с периодом в один день. Новый день — новые проблемы. Но просчитывать на будущее, планировать женщина не умеет ей этого просто не дано. А мужчины наоборот, они хотят все спланировать… — лицо ее сделалось грустным и усталым. — Я должна сидеть тут у тебя и ждать, когда Джен падет от раны в своей приватной битве. Дождусь, прилечу к нему — тогда у нас, может, что-нибудь и образуется. Какое-нибудь подобие прежней семьи.
— А не получится ли так, что когда все это произойдет, то будет слишком поздно? — спросила Мари. — Из того, что ты рассказывала мне о муже, я сделала вывод, что он кандидат или в психушку, или в отделение кардио-хирургии. Одно из двух. На твоем месте я вернулась бы к нему. И немедленно.
Дана отрицательно покачала головой.
— Даже подумать не могу об этом. Я вернусь не раньше, чем буду абсолютно уверена, что у нас с ним начнется новая жизнь. Никак не раньше.
— А как насчет других мужчин?
— Разве только платоническая любовь, — Дана принужденно улыбнулась. — Я решительно против того, чтобы строить из себя этакую свободную американскую женщину, этакую убежденную феминистку, которая только и думает, в чью бы это постель ей запрыгнуть.
Мари улыбнулась, хотя и не очень уж весело.
— Твои желания, детка, достойны уважения, но желания — это одно, а возможности — нечто совсем иное. Жизнь не всегда принимает в расчет наши желания. Ты забываешь, что здесь Вашингтон, город, в котором на одну бабу приходится восемь мужиков. Численный перевес огромен. Здешняя жизнь принимает во внимание желания мужчин куда охотнее, чем желания женщин.
— Я считаю так: чему быть, того не миновать. Если уж суждено повеситься, не бойся утонуть. Но сама я напрашиваться в чужую постель не намерена. А кроме всего прочего, я и вкус-то этого дела уж позабыла, да и форму подрастеряла. Скажи мне, что надо мужчину завлечь, я не вспомню, как это делается…
— Завлекать мужчину все равно что ездить на велосипеде, — засмеялась Мари, — если когда-то умела, уже не разучишься.
Мари умело вписалась в вираж около въезда на стоянку. Они оставили автомобиль в месте, зарезервированном для работников НУМА. Поднявшись по лестнице в фойе, женщины влились в неспешный водоворот, образуемый многочисленными сотрудниками Агентства.
— Ленч сегодня — вместе? — спросила Мари.
— Непременно.
— Если ты не против, я приведу с собой пару мужчин. Так, чтобы ты хоть немного смогла поупражняться, восстановить форму, иначе говоря.
И прежде чем Дана успела отказаться от подобной перспективы. Мари растворилась в мельтешащей толпе, На площадке, ожидая вместе с другими сотрудниками, когда придет лифт, Дана с некоторым, более похожим на удивление, удовольствием поймала себя на мысли, что слова подруги ее взволновали.
— Дана, ты готова?
— Заходи, Мари.
Мари Шелдон открыла дверь и заглянула в комнату.
— Ну ты даешь. Я столько времени ее жду, а она еще голая тут разгуливает.
Голос Мари был грудным, низким, при том, что она была невысокого роста худенькой женщиной с живыми голубыми глазами и небольшим нахально вздернутым носом девочки-шалуньи. Шапка ее густых, искусственно высвеченных волос, не имела выраженного образа, представляя собой прическу «я у мамы дурочка». Если бы не тяжелый и, что называется, волевой, подбородок, Мари была бы весьма хорошенькой.
— Ох, не говори, — пожаловалась Дана, — я через это мучение пробираюсь каждое утро. Вот чего мне в самом деле недостает, так это элементарной организованности. Насколько проще была бы моя жизнь, если бы я складывала вещи на место, если бы вставала — с запасом, чтобы не устраивать каждое утро гонку. А я всегда лежу до самой последней минуты, а после ношусь, как угорелая. Мари встала рядом с подругой.
— Ну, а как, скажем, насчет вот этой голубой юбки? Дана ловко вытащила вешалку, приложила юбку, затем раздраженно швырнула ее на ковер:
— Черт, совсем позабыла! Блузку к этой юбке я ведь отдала в химчистку. Черт побери…
— Не ругайся, не ругайся! Когда я была маленькая, мне говорили, мол, будешь ругаться, плесень во рту вырастет.
— Как тут не ругаться, — сказала Дана, — в последнее время все идет черт знает как. Сущие, казалось бы, пустяки — так и те через жопу об колено, что называется.
— В последнее время, это с тех пор, как ты от мужа сбежала, так, что ли?
— Вот только, ради Бога, не нужно меня учить, ладно? Не выношу, когда меня учат жить…
— Не кипятись, моя дорогая. Если хочешь плюнуть в кого-нибудь, подойди к зеркалу.
Дана в этот момент походила на куклу с туго заведенной пружиной. Увидев, что еще чуть-чуть, и подруга разрыдается, Мари сбавила тон, сочтя более благоразумным отступить:
— Будь проще. Все, что ни наденешь, все хорошо. А я пойду мотор в машине разогрею. Оденешься и сразу спускайся.
Когда шаги Мари затихли. Дана прошла в ванную и приняла сразу две капсулы либриума. Как только транквилизатор начал действовать, она спокойно подошла к шкафу, выбрала бирюзовое льняное платье, оделась, расчесала волосы, обула туфли на высоком каблуке и отправилась по лестнице вниз.
Пока они ехали к зданию НУМА, Дана почти совершенно успокоилась и даже принялась отбивать туфлей такт звучавшей из радиоприемника музыки.
— Одну капсулу или две? — как бы между прочим осведомилась Мари.
— То есть?
— Я спрашиваю, приняла одну или две капсулы? Иначе я никак не могу объяснить моментальное превращение. Была дешевкой, истерику мне закатила, а теперь — сама Мисс Доброе Сердце. Такое может быть только от транквилизатора.
— Просто я терпеть не могу, когда меня начинают учить, пойми. Дело совсем не в том, дешевка или не дешевка, а в том, что есть определенные моменты, которые я не выношу.
— Допускаю, однако ставлю на вид. Если однажды темной ночкой ты вдруг загнешься от сверхдозы, я возле тебя суетиться не буду, даже не рассчитывай. Подыхаешь — и подыхай себе. Говорю тебе, чтобы ты после не обижалась на меня. Терпеть не могу, когда кто-то принародно подыхает. Такие сцены портят настроение.
— Скажешь тоже! Вечно все преувеличиваешь…
Мари вопросительно взглянула на Дану.
— Ой ли? Ты жрешь эту гадость, словно витамины, целыми пригоршнями.
— Не переживай, со мной все в порядке, — оправдывающимся тоном сказала Дана.
— Только вот этого не нужно, я вижу тебя насквозь. Сейчас ты представляешь собой классический образец выведенной из себя депрессивной бабы. Насколько я понимаю, это самый мерзкий вид, какой только баба может принять.
— Знаешь, для того чтобы зарубцевалась рана, требуется какое-то время.
— Ну ты даешь! Сначала нагадила, а теперь ждешь, когда пахнуть перестанет. Чтобы не было запаха, нужно убрать!
— Я и не уверяю, что поступила наилучшим образом, когда оставила Джена. Но в некотором смысле я поступила правильно.
— А тебе никогда не приходило в голову, что ты нужна ему?
— Мне это столько раз приходило в голову и прежде, но когда мы с ним оказывались вместе, то сразу же начинались ругань, выяснение отношений, дрязги… Он меня выдавил из своей жизни примерно так, как выдавливают пасту из тюбика. Известная история, старая, как мир. Когда такой человек, как Джен, делается рабом своей профессии, он начинает лбом прошибать стены. Одну прошибет, другую, третью, десятую — а потом нарвется на непробиваемую стенку. И — привет! И потом причина, эта чертовски дурацкая, как ему кажется, причина: если, мол, я с ним, то должна так же, как он, бросаться на стены. Мужчины знают такое слово: ответственность. А женщины такого слова не знают! И я такого слова не знаю! У меня масса чувств, самых разных. Но вот именно такого чувства — нет!!! Женщине свойственно воспринимать и принимать жизнь как игру с периодом в один день. Новый день — новые проблемы. Но просчитывать на будущее, планировать женщина не умеет ей этого просто не дано. А мужчины наоборот, они хотят все спланировать… — лицо ее сделалось грустным и усталым. — Я должна сидеть тут у тебя и ждать, когда Джен падет от раны в своей приватной битве. Дождусь, прилечу к нему — тогда у нас, может, что-нибудь и образуется. Какое-нибудь подобие прежней семьи.
— А не получится ли так, что когда все это произойдет, то будет слишком поздно? — спросила Мари. — Из того, что ты рассказывала мне о муже, я сделала вывод, что он кандидат или в психушку, или в отделение кардио-хирургии. Одно из двух. На твоем месте я вернулась бы к нему. И немедленно.
Дана отрицательно покачала головой.
— Даже подумать не могу об этом. Я вернусь не раньше, чем буду абсолютно уверена, что у нас с ним начнется новая жизнь. Никак не раньше.
— А как насчет других мужчин?
— Разве только платоническая любовь, — Дана принужденно улыбнулась. — Я решительно против того, чтобы строить из себя этакую свободную американскую женщину, этакую убежденную феминистку, которая только и думает, в чью бы это постель ей запрыгнуть.
Мари улыбнулась, хотя и не очень уж весело.
— Твои желания, детка, достойны уважения, но желания — это одно, а возможности — нечто совсем иное. Жизнь не всегда принимает в расчет наши желания. Ты забываешь, что здесь Вашингтон, город, в котором на одну бабу приходится восемь мужиков. Численный перевес огромен. Здешняя жизнь принимает во внимание желания мужчин куда охотнее, чем желания женщин.
— Я считаю так: чему быть, того не миновать. Если уж суждено повеситься, не бойся утонуть. Но сама я напрашиваться в чужую постель не намерена. А кроме всего прочего, я и вкус-то этого дела уж позабыла, да и форму подрастеряла. Скажи мне, что надо мужчину завлечь, я не вспомню, как это делается…
— Завлекать мужчину все равно что ездить на велосипеде, — засмеялась Мари, — если когда-то умела, уже не разучишься.
Мари умело вписалась в вираж около въезда на стоянку. Они оставили автомобиль в месте, зарезервированном для работников НУМА. Поднявшись по лестнице в фойе, женщины влились в неспешный водоворот, образуемый многочисленными сотрудниками Агентства.
— Ленч сегодня — вместе? — спросила Мари.
— Непременно.
— Если ты не против, я приведу с собой пару мужчин. Так, чтобы ты хоть немного смогла поупражняться, восстановить форму, иначе говоря.
И прежде чем Дана успела отказаться от подобной перспективы. Мари растворилась в мельтешащей толпе, На площадке, ожидая вместе с другими сотрудниками, когда придет лифт, Дана с некоторым, более похожим на удивление, удовольствием поймала себя на мысли, что слова подруги ее взволновали.
Глава 35
Сэндекер оставил автомобиль на стоянке, принадлежащей Океанографическому колледжу в Александрии. Выбравшись с водительского места, он сразу направился в сторону мужчины, который стоял около электрического карта, какие используют при игре в гольф.
— Вы адмирал Сэндекер?
— Да, это я.
— Очень приятно. Я Мюррей Силверстейн. — Невысокого роста, лысеющий полный мужчина протянул руку. — Очень рад, что вы приехали, адмирал. Думаю, мы сможем быть вам полезными.
Сэндекер уселся в карт.
— Будем благодарны за любую помощь, за любую информацию, которую вы сможете сообщить.
Силверстейн уселся за рычаги и направил карт вдоль асфальтированной аллеи.
— Со вчерашнего вечера мы предприняли целую серию проверочных подсчетов. Я не ручаюсь за математическую безукоризненность, имейте в виду, но результаты получились, мягко говоря, весьма интригующие.
— Были проблемы?
— Не без того. Хотели поначалу обработать ваши данные в режиме строгого анализа, но пришлось довольствоваться приблизительным режимом. И главная тому причина — дефицит точных сведений. Например, в какую именно сторону был сориентирован нос «Титаника», когда лайнер начал погружаться под воду? Неизвестно, потому что никто не зафиксировал, а позднее никто не попытался это установить опытным путем. Отсутствие одного только этого фактора может привести к расхождению в три-четыре мили. А это, в свою очередь, увеличивает район поисков на многие квадратные мили, как вы понимаете.
— Не вполне вас понимаю. Мне казалось, что сорокапятитонный корабль тонет по вертикальной линии. Разве нет?
— Совсем не обязательно. «Титаник» еще на поверхности, то есть оставаясь на плаву, сильно накренился и под воду вошел как своего рода штопор, образуя угол в семьдесят шесть градусов или около того. По мере погружения носовые отсеки заполнялись водой, которая значительно увеличивала общий вес судна, так что «Титаник» вполне мог идти ко дну со скоростью четырех и даже пяти узлов в час. Далее, необходимо учитывать тот факт, что у судна была огромная сила инерции, а кроме того, «Титанику» пришлось сделать две с половиной мили, прежде чем лайнер лег на дно… Так что, боюсь, место залегания будет значительно отстоять от той самой точки, в которой судно погрузилось под воду.
Сэндекер с легко читаемым на лице изумлением уставился на океанографа.
— А разве возможно узнать, под каким именно углом «Титаник» опустился под воду? Ведь тем сведениям, которые были впоследствии сообщены спасшимися пассажирами, грош цена, образно говоря. Люди были настолько перепуганы, что им казалось такое… Словом, на их показаниях основываться едва ли можно.
Силверстейн указал на огромную цементную башню, расположенную в стороне от дороги.
— Во-он там ответ на ваш вопрос, адмирал, — он притормозил карт перед входом в здание. — Пойдемте со мной, и я смогу на практике вам продемонстрировать, что именно имеется в виду.
Сэндекер последовал за ним через небольшой вестибюль в комнату с просторным окном в торце. Силверстейн жестом пригласил адмирала подойти поближе. По другую сторону окна вдруг показался аквалангист в полном глубоководном снаряжении.
Аквалангист приблизился и помахал рукой. Силверстейн помахал в ответ.
— Глубоководный резервуар, — деловым тоном пояснил Силверстейн. — Внутренние стены изготовлены из стали. Внутренний диаметр тридцать футов, высота двести. Особая камера, куда нагнетается давление, служит своего рода люком, для входа-выхода. По вертикали имеются пять модернизированных шлюзов, которые позволяют исследователям проводить наблюдения за процессами на разных глубинах.
— Вот как… — сказал Сэндекер, осмысливая услышанное. — Иначе говоря, вы тут попытались смоделировать, как именно выглядел процесс потопления «Титаника», так, что ли?
— Именно так. Позвольте, я вам продемонстрирую… — С этими словами Силверстейн поднял телефонную трубку аппарата, спрятанного в нише под смотровым окошком. — Оуэн, через полминуты можно начинать.
— Вы что же, сумели сделать модель «Титаника»?
— Ну как вам сказать… Да, это модель, хотя ее и не приняли бы в Морской музей, — сказал Силверстейн. — Другое дело, что мы прежде всего смоделировали, в определенном масштабе, разумеется, основную конструкцию судна, размещение различных нагрузочных элементов. В этом смысле мы изготовили очень корректную модель «Титаника». Наш гончар великолепно исполнил свою часть работы.
— То есть как гончар?
— Так, ведь модель изготовлена из керамики, — Силверстейн сделал неопределенный жест рукой, как будто хотел в воздухе набросать контуры изготовленной гончаром модели «Титаника». — Мы изготовили керамическую модель еще и потому, что на ее изготовление ушла в двадцать раз меньше времени, чем потребовалось бы на металлическую тех же технических характеристик. — Взяв Сэндекера повыше локтя, он пригласил адмирала вплотную приблизиться к окну. — Смотрите, тонет уже. Видите?
Сэндекер поднял голову и увидел продолговатый предмет футов четырех в длину, медленно оседающий в толще воды. Перед этим опускающимся предметом с той же скоростью двигалось нечто, внешне похожее на камни. Сэндекер сразу обратил внимание на то, что модель даже отдаленно не напоминала виденные им прежде модели кораблей: ни малейшего сходства с подлинным «Титаником». Предмет был похож на необработанный кусок самой обыкновенной глины: с одного конца — острый, с другого чуть закругленный. Над палубой, правда, находились три миниатюрные трубы, которыми, впрочем, и заканчивалось отдаленное сходство с оригиналом. Когда модель легла на дно, Сэндекер услышал сквозь толщу стекла негромкий отчетливый стук.
— Скажите, а не повлияет ли на ваши расчеты то, что модель совсем не напоминает «Титаник»? — спросил Сэндекер, постаравшись, чтобы вопрос не прозвучал обидно.
— В определенном смысле повлияет, — посмотрев на него, сказал Силверстейн. — Однако смею вас заверить, адмирал, что мы не упустили ни одной принципиальной подробности. Возможные погрешности моделирования, равно как и погрешности в расчетах, принципиальной ошибки не дадут.
Сэндекер показал в сторону модели.
— У настоящего «Титаника» было четыре трубы, а вы почему-то сделали только три.
— Перед тем, как полностью уйти под воду, — сказал Силверстейн, — корпус «Титаника» так перекосился, что корма оказалась перпендикулярна поверхности воды. Изменились механические нагрузки, и крепления первой трубы не выдержали и треснули, труба оказалась за бортом.
Сэндекер понимающе кивнул.
— Браво, доктор. Вот правду говорят, прежде чем вылезать с глупыми вопросами, выясни, с кем именно имеешь дело. Чувствую, что ваш эксперимент был подготовлен весьма тщательно. Еще раз — браво…
— Спасибо, адмирал. Не скрою, при постановке эксперимента я попытался использовать в значительной степени свой прежний опыт, это так. — Он повернулся к смотровому окну и поднял большой палец, выражая удовлетворение. Аквалангист кивнул в ответ и начал привязывать глиняную модель к фалу, спускавшемуся с верхнего порога бассейна. — Я еще разок проделаю эксперимент, а затем расскажу вам, каким именно образом мы получили наши результаты.
— Расскажите, а что такое опускалось перед моделью, на обвал похожее? Что это было?
— А, вот вы о чем… Это мы так имитировали паровые котлы.
— Паровые котлы?!
— Именно. Видите ли, в тот момент, когда корма «Титаника» резко поднялась над водой, то есть когда корма приняла вертикальное положение, не выдержали также и крепления паровых котлов. Котлы сорвались с мест, и, круша переборки, устремились по законам тяготения в носовую, разумеется, часть корпуса. На «Титанике» были установлены гигантские, тяжелейшие котлы, двадцать девять тонн весу в каждом. Снаряды — будь здоров. Диаметр самого большого котла был шестнадцать футов, длина двадцать футов, представляете?
— Да, но ведь у вас какая-то штука опускалась перед моделью.
— Все правильно. Мы сделали расчеты, и получилось, что как минимум девятнадцать котлов пробили своим весом все переборки, проделали огромную брешь в носу корабля и опускались именно перед самим «Титаником». Что, собственно говоря, мы и попытались сымитировать.
— Но ведь это все предположения, не так ли? Насколько они адекватны?
— Если бы котлы не пробили корпус и не вывалились бы наружу, они все оказались бы в носовой части корпуса. При этом распределение нагрузки было бы столь чудовищное, что все эти два десятка котлов потащили бы «Титаник» вниз под углом девяносто градусов, иначе говоря. Мы ознакомились с проведенным впоследствии опросом спасшихся пассажиров, так вот в большинстве своем они утверждали, что после того, как все котлы с чудовищным грохотом вывалились из корпуса корабля, корма чуть опустилась, и только потом «Титаник» скрылся под водой. Эту информацию я расценил как доказательство моей версии о том, что прежде, чем затонуть, корабль исторг из себя паровые котлы. Именно поэтому корма и опустилась. Причем не совсем опустилась, а именно немного, образуя с поверхностью океана угол в семьдесят восемь градусов. Этот наклон мы специально просчитывали, его же постарались сохранить в нашем эксперименте.
— И те камни, — или что там у вас, — которые падают перед моделью корабля, полностью имитируют падение котлов с настоящего «Титаника»?
— Да, получается в масштабе вполне корректная имитация. — Силверстейн поднял трубку телефона и произнес: — Не вижу вас, Оуэн. Вы готовы? — Положив трубку на рычаг, он объяснил Сэндекеру: — Оуэн Даган, мой ассистент. Он там наверху, наблюдает оттуда. Сейчас он снова опустит модель, причем опустит именно под углом семьдесят восемь градусов, о чем я и говорил. И по мере того, как вода начнет заполнять корпус модели, а мы специально там проделали соответствующие отверстия, чтобы все было, как в «Титанике» перед погружением, так вот, когда вода начнет заполнять корпус, модель будет тонуть носом вперед. В определенный момент положенные в корпус модели грузы скатятся в носовую часть, вывалятся наружу и будут опускаться перед судном. О чем я и говорил.
Как по команде грузы начали опускаться на дно резервуара, и вслед за ними, несколько отставая, опускалась и глиняная модель «Титаника». Наконец она опустилась на дно. Аквалангист подплыл и сделал на дне резервуара какую-то отметину, после чего обернулся в сторону Силверстейна и показал большой палец, а затем — указательный, что обозначало «один дюйм».
— Вот так вот, адмирал. Сто десять экспериментальных потоплении, ни много, ни мало. И не было ни одного случая, чтобы корабль уходил за пределы четырехдюймового радиуса.
Сэндекер еще раз заглянул в смотровое окно бассейна, затем обернулся к собеседнику:
— Так где же нам лучше искать?
— Еще какое-то время группа наших физиков будет занята расчетами и анализом собранных данных, — сказал Силверстейн, — хотя, по их предварительным расчетам, начать поиски следует в районе, расположенном на расстоянии тысячи трехсот ярдов к юго-востоку от того места, где «Сапфо-1» обнаружила корнет. Однако пока эти прогнозы весьма приблизительны. Скорее, это пока версия, и не более того.
— А почему вы не полагаете, что корнет тоже мог опускаться на дно по какой-то сложной траектории?
При этих словах на лице Силверстейна появилось обиженное выражение.
— Вы явно недооцениваете меня, адмирал. Если бы мы прежде не просчитали траекторию падения корнета от поверхности до момента касания дна, то всю нашу исследовательскую группу нужно было бы разогнать за некомпетентность. Непременно обратите внимание на то обстоятельство, что в итоговый счет включены два чека из магазина старых вещей. Это сотрудники по моей просьбе приобрели два подержанных корнета в магазине «Моуз».
Сначала мы неоднократно моделировали ситуацию в этом бассейне, а затем отвезли оба инструмента на двести миль от Кейп-Гаттерас и бросили корнеты в воду, там как раз глубина достигает двенадцати тысяч футов. Могу даже показать диаграммы, полученные после расшифровки данных сонара. Каждый из корнетов упал в радиусе не более пятидесяти ярдов от места вертикально спроецированного касания воды.
— Ради Бога, поверьте, я не хотел сказать ничего обидного, — мягко сказал Сэндекер. — Мне, право, неловко… Я сам, признаться, такую вот логическую некорректность ненавижу. — Он подошел к окошку и пристально посмотрел на керамическую модель «Титаника». Силверстейн оказался чуть поодаль, он сказал:
— Без сомнения, нам удалось сделать потрясающую модель. Уж сколько всякого, казалось бы, я сконструировал, а тут вот смотрю — и гордость переполняет.
— Странная все-таки штука, этот «Титаник», — проговорил Сэндекер с некоторой даже грустью в голосе. — Он обладает прямо-таки гипнотическим воздействием. Как только я узнал, что придется вытаскивать с океанского дна лайнер, ни о чем другом думать не могу. В мозгу одно — «Титаник», «Титаник», «Титаник»…
— А вы не задумывались, почему так? Я хочу сказать, что именно так сильно вас притягивает?
— Ну, как минимум, потому, что перед крушением «Титаника» все прочие морские катастрофы бледнеют и чахнут, — ответил Сэндекер. — Ведь на борту лайнера самый легендарный и в то же время самый недоступный клад. У меня повышается адреналин при одном только взгляде на еле различимую фотографию этого корабля. Как подумаю о подробностях трагедии, о тех людях. которые составили ту легендарную команду, о пассажирах, которые ходили по палубам лайнера в те немногие дни, которые, собственно, и составили историю корабля, — воображение разыгрывается настолько, что начинаю видеть отдельные эпизоды событий, как в кино. И вообще, Силверстейн, мне иногда приходит в голову, что «Титаник» — это своего рода затонувший архив эпохи которую никто из ныне живущих не видел и не увидит. Целый скол эпохи — под водой. Богу, разве что, известно, сумеем ли мы когда-нибудь вытащить лайнер на поверхность, или ему так и суждено лежать на дне. Но мы должны, мы просто обязаны попытаться вызволить «Титаник»!
— Вы адмирал Сэндекер?
— Да, это я.
— Очень приятно. Я Мюррей Силверстейн. — Невысокого роста, лысеющий полный мужчина протянул руку. — Очень рад, что вы приехали, адмирал. Думаю, мы сможем быть вам полезными.
Сэндекер уселся в карт.
— Будем благодарны за любую помощь, за любую информацию, которую вы сможете сообщить.
Силверстейн уселся за рычаги и направил карт вдоль асфальтированной аллеи.
— Со вчерашнего вечера мы предприняли целую серию проверочных подсчетов. Я не ручаюсь за математическую безукоризненность, имейте в виду, но результаты получились, мягко говоря, весьма интригующие.
— Были проблемы?
— Не без того. Хотели поначалу обработать ваши данные в режиме строгого анализа, но пришлось довольствоваться приблизительным режимом. И главная тому причина — дефицит точных сведений. Например, в какую именно сторону был сориентирован нос «Титаника», когда лайнер начал погружаться под воду? Неизвестно, потому что никто не зафиксировал, а позднее никто не попытался это установить опытным путем. Отсутствие одного только этого фактора может привести к расхождению в три-четыре мили. А это, в свою очередь, увеличивает район поисков на многие квадратные мили, как вы понимаете.
— Не вполне вас понимаю. Мне казалось, что сорокапятитонный корабль тонет по вертикальной линии. Разве нет?
— Совсем не обязательно. «Титаник» еще на поверхности, то есть оставаясь на плаву, сильно накренился и под воду вошел как своего рода штопор, образуя угол в семьдесят шесть градусов или около того. По мере погружения носовые отсеки заполнялись водой, которая значительно увеличивала общий вес судна, так что «Титаник» вполне мог идти ко дну со скоростью четырех и даже пяти узлов в час. Далее, необходимо учитывать тот факт, что у судна была огромная сила инерции, а кроме того, «Титанику» пришлось сделать две с половиной мили, прежде чем лайнер лег на дно… Так что, боюсь, место залегания будет значительно отстоять от той самой точки, в которой судно погрузилось под воду.
Сэндекер с легко читаемым на лице изумлением уставился на океанографа.
— А разве возможно узнать, под каким именно углом «Титаник» опустился под воду? Ведь тем сведениям, которые были впоследствии сообщены спасшимися пассажирами, грош цена, образно говоря. Люди были настолько перепуганы, что им казалось такое… Словом, на их показаниях основываться едва ли можно.
Силверстейн указал на огромную цементную башню, расположенную в стороне от дороги.
— Во-он там ответ на ваш вопрос, адмирал, — он притормозил карт перед входом в здание. — Пойдемте со мной, и я смогу на практике вам продемонстрировать, что именно имеется в виду.
Сэндекер последовал за ним через небольшой вестибюль в комнату с просторным окном в торце. Силверстейн жестом пригласил адмирала подойти поближе. По другую сторону окна вдруг показался аквалангист в полном глубоководном снаряжении.
Аквалангист приблизился и помахал рукой. Силверстейн помахал в ответ.
— Глубоководный резервуар, — деловым тоном пояснил Силверстейн. — Внутренние стены изготовлены из стали. Внутренний диаметр тридцать футов, высота двести. Особая камера, куда нагнетается давление, служит своего рода люком, для входа-выхода. По вертикали имеются пять модернизированных шлюзов, которые позволяют исследователям проводить наблюдения за процессами на разных глубинах.
— Вот как… — сказал Сэндекер, осмысливая услышанное. — Иначе говоря, вы тут попытались смоделировать, как именно выглядел процесс потопления «Титаника», так, что ли?
— Именно так. Позвольте, я вам продемонстрирую… — С этими словами Силверстейн поднял телефонную трубку аппарата, спрятанного в нише под смотровым окошком. — Оуэн, через полминуты можно начинать.
— Вы что же, сумели сделать модель «Титаника»?
— Ну как вам сказать… Да, это модель, хотя ее и не приняли бы в Морской музей, — сказал Силверстейн. — Другое дело, что мы прежде всего смоделировали, в определенном масштабе, разумеется, основную конструкцию судна, размещение различных нагрузочных элементов. В этом смысле мы изготовили очень корректную модель «Титаника». Наш гончар великолепно исполнил свою часть работы.
— То есть как гончар?
— Так, ведь модель изготовлена из керамики, — Силверстейн сделал неопределенный жест рукой, как будто хотел в воздухе набросать контуры изготовленной гончаром модели «Титаника». — Мы изготовили керамическую модель еще и потому, что на ее изготовление ушла в двадцать раз меньше времени, чем потребовалось бы на металлическую тех же технических характеристик. — Взяв Сэндекера повыше локтя, он пригласил адмирала вплотную приблизиться к окну. — Смотрите, тонет уже. Видите?
Сэндекер поднял голову и увидел продолговатый предмет футов четырех в длину, медленно оседающий в толще воды. Перед этим опускающимся предметом с той же скоростью двигалось нечто, внешне похожее на камни. Сэндекер сразу обратил внимание на то, что модель даже отдаленно не напоминала виденные им прежде модели кораблей: ни малейшего сходства с подлинным «Титаником». Предмет был похож на необработанный кусок самой обыкновенной глины: с одного конца — острый, с другого чуть закругленный. Над палубой, правда, находились три миниатюрные трубы, которыми, впрочем, и заканчивалось отдаленное сходство с оригиналом. Когда модель легла на дно, Сэндекер услышал сквозь толщу стекла негромкий отчетливый стук.
— Скажите, а не повлияет ли на ваши расчеты то, что модель совсем не напоминает «Титаник»? — спросил Сэндекер, постаравшись, чтобы вопрос не прозвучал обидно.
— В определенном смысле повлияет, — посмотрев на него, сказал Силверстейн. — Однако смею вас заверить, адмирал, что мы не упустили ни одной принципиальной подробности. Возможные погрешности моделирования, равно как и погрешности в расчетах, принципиальной ошибки не дадут.
Сэндекер показал в сторону модели.
— У настоящего «Титаника» было четыре трубы, а вы почему-то сделали только три.
— Перед тем, как полностью уйти под воду, — сказал Силверстейн, — корпус «Титаника» так перекосился, что корма оказалась перпендикулярна поверхности воды. Изменились механические нагрузки, и крепления первой трубы не выдержали и треснули, труба оказалась за бортом.
Сэндекер понимающе кивнул.
— Браво, доктор. Вот правду говорят, прежде чем вылезать с глупыми вопросами, выясни, с кем именно имеешь дело. Чувствую, что ваш эксперимент был подготовлен весьма тщательно. Еще раз — браво…
— Спасибо, адмирал. Не скрою, при постановке эксперимента я попытался использовать в значительной степени свой прежний опыт, это так. — Он повернулся к смотровому окну и поднял большой палец, выражая удовлетворение. Аквалангист кивнул в ответ и начал привязывать глиняную модель к фалу, спускавшемуся с верхнего порога бассейна. — Я еще разок проделаю эксперимент, а затем расскажу вам, каким именно образом мы получили наши результаты.
— Расскажите, а что такое опускалось перед моделью, на обвал похожее? Что это было?
— А, вот вы о чем… Это мы так имитировали паровые котлы.
— Паровые котлы?!
— Именно. Видите ли, в тот момент, когда корма «Титаника» резко поднялась над водой, то есть когда корма приняла вертикальное положение, не выдержали также и крепления паровых котлов. Котлы сорвались с мест, и, круша переборки, устремились по законам тяготения в носовую, разумеется, часть корпуса. На «Титанике» были установлены гигантские, тяжелейшие котлы, двадцать девять тонн весу в каждом. Снаряды — будь здоров. Диаметр самого большого котла был шестнадцать футов, длина двадцать футов, представляете?
— Да, но ведь у вас какая-то штука опускалась перед моделью.
— Все правильно. Мы сделали расчеты, и получилось, что как минимум девятнадцать котлов пробили своим весом все переборки, проделали огромную брешь в носу корабля и опускались именно перед самим «Титаником». Что, собственно говоря, мы и попытались сымитировать.
— Но ведь это все предположения, не так ли? Насколько они адекватны?
— Если бы котлы не пробили корпус и не вывалились бы наружу, они все оказались бы в носовой части корпуса. При этом распределение нагрузки было бы столь чудовищное, что все эти два десятка котлов потащили бы «Титаник» вниз под углом девяносто градусов, иначе говоря. Мы ознакомились с проведенным впоследствии опросом спасшихся пассажиров, так вот в большинстве своем они утверждали, что после того, как все котлы с чудовищным грохотом вывалились из корпуса корабля, корма чуть опустилась, и только потом «Титаник» скрылся под водой. Эту информацию я расценил как доказательство моей версии о том, что прежде, чем затонуть, корабль исторг из себя паровые котлы. Именно поэтому корма и опустилась. Причем не совсем опустилась, а именно немного, образуя с поверхностью океана угол в семьдесят восемь градусов. Этот наклон мы специально просчитывали, его же постарались сохранить в нашем эксперименте.
— И те камни, — или что там у вас, — которые падают перед моделью корабля, полностью имитируют падение котлов с настоящего «Титаника»?
— Да, получается в масштабе вполне корректная имитация. — Силверстейн поднял трубку телефона и произнес: — Не вижу вас, Оуэн. Вы готовы? — Положив трубку на рычаг, он объяснил Сэндекеру: — Оуэн Даган, мой ассистент. Он там наверху, наблюдает оттуда. Сейчас он снова опустит модель, причем опустит именно под углом семьдесят восемь градусов, о чем я и говорил. И по мере того, как вода начнет заполнять корпус модели, а мы специально там проделали соответствующие отверстия, чтобы все было, как в «Титанике» перед погружением, так вот, когда вода начнет заполнять корпус, модель будет тонуть носом вперед. В определенный момент положенные в корпус модели грузы скатятся в носовую часть, вывалятся наружу и будут опускаться перед судном. О чем я и говорил.
Как по команде грузы начали опускаться на дно резервуара, и вслед за ними, несколько отставая, опускалась и глиняная модель «Титаника». Наконец она опустилась на дно. Аквалангист подплыл и сделал на дне резервуара какую-то отметину, после чего обернулся в сторону Силверстейна и показал большой палец, а затем — указательный, что обозначало «один дюйм».
— Вот так вот, адмирал. Сто десять экспериментальных потоплении, ни много, ни мало. И не было ни одного случая, чтобы корабль уходил за пределы четырехдюймового радиуса.
Сэндекер еще раз заглянул в смотровое окно бассейна, затем обернулся к собеседнику:
— Так где же нам лучше искать?
— Еще какое-то время группа наших физиков будет занята расчетами и анализом собранных данных, — сказал Силверстейн, — хотя, по их предварительным расчетам, начать поиски следует в районе, расположенном на расстоянии тысячи трехсот ярдов к юго-востоку от того места, где «Сапфо-1» обнаружила корнет. Однако пока эти прогнозы весьма приблизительны. Скорее, это пока версия, и не более того.
— А почему вы не полагаете, что корнет тоже мог опускаться на дно по какой-то сложной траектории?
При этих словах на лице Силверстейна появилось обиженное выражение.
— Вы явно недооцениваете меня, адмирал. Если бы мы прежде не просчитали траекторию падения корнета от поверхности до момента касания дна, то всю нашу исследовательскую группу нужно было бы разогнать за некомпетентность. Непременно обратите внимание на то обстоятельство, что в итоговый счет включены два чека из магазина старых вещей. Это сотрудники по моей просьбе приобрели два подержанных корнета в магазине «Моуз».
Сначала мы неоднократно моделировали ситуацию в этом бассейне, а затем отвезли оба инструмента на двести миль от Кейп-Гаттерас и бросили корнеты в воду, там как раз глубина достигает двенадцати тысяч футов. Могу даже показать диаграммы, полученные после расшифровки данных сонара. Каждый из корнетов упал в радиусе не более пятидесяти ярдов от места вертикально спроецированного касания воды.
— Ради Бога, поверьте, я не хотел сказать ничего обидного, — мягко сказал Сэндекер. — Мне, право, неловко… Я сам, признаться, такую вот логическую некорректность ненавижу. — Он подошел к окошку и пристально посмотрел на керамическую модель «Титаника». Силверстейн оказался чуть поодаль, он сказал:
— Без сомнения, нам удалось сделать потрясающую модель. Уж сколько всякого, казалось бы, я сконструировал, а тут вот смотрю — и гордость переполняет.
— Странная все-таки штука, этот «Титаник», — проговорил Сэндекер с некоторой даже грустью в голосе. — Он обладает прямо-таки гипнотическим воздействием. Как только я узнал, что придется вытаскивать с океанского дна лайнер, ни о чем другом думать не могу. В мозгу одно — «Титаник», «Титаник», «Титаник»…
— А вы не задумывались, почему так? Я хочу сказать, что именно так сильно вас притягивает?
— Ну, как минимум, потому, что перед крушением «Титаника» все прочие морские катастрофы бледнеют и чахнут, — ответил Сэндекер. — Ведь на борту лайнера самый легендарный и в то же время самый недоступный клад. У меня повышается адреналин при одном только взгляде на еле различимую фотографию этого корабля. Как подумаю о подробностях трагедии, о тех людях. которые составили ту легендарную команду, о пассажирах, которые ходили по палубам лайнера в те немногие дни, которые, собственно, и составили историю корабля, — воображение разыгрывается настолько, что начинаю видеть отдельные эпизоды событий, как в кино. И вообще, Силверстейн, мне иногда приходит в голову, что «Титаник» — это своего рода затонувший архив эпохи которую никто из ныне живущих не видел и не увидит. Целый скол эпохи — под водой. Богу, разве что, известно, сумеем ли мы когда-нибудь вытащить лайнер на поверхность, или ему так и суждено лежать на дне. Но мы должны, мы просто обязаны попытаться вызволить «Титаник»!
Глава 36
Подводная лодка «Си-Слаг» имела простые, аэродинамически безупречные контуры. Смотреть на нее было одно удовольствие. Но стоило только Питту втиснуть свое мощное тело в пилотское кресло и оглядеться по сторонам, как интерьер лодки представился ему прямо-таки клаустрофобически-кошмарным: ни одного мало-мальски свободного места — одни только приборы, трубки гидравлических систем, электрические провода. Обтекаемой формы закругления на носу и корме придавали двадцатифутовой субмарине некоторое сходство с гигантским слизняком. Выкрашена лодка была в ядовито-желтый цвет. На носу были установлены четыре — по две с каждой стороны — телекамеры, над кабиной располагались два мощных прожектора, напоминающие радарные купола.
Внимательно посмотрев техническое описание, Питт обернулся к Джиордино, который сидел рядом, на месте второго пилота.
— Ну, как посмотришь, если я предложу нырнуть? Испробуем?
— Еще бы! — Джиордино сверкнул своей обложечно-журнальной улыбкой.
— А ты что скажешь, Руди?
Оторвавшись от разглядывания нижних иллюминаторов, Ганн выпрямился и с достоинством ответил:
— Если у вас все готово, я всегда поддержу, хоть сию минуту.
Включив все внешние камеры, Питт вооружился переговорным устройством и начал отдавать команды, следя за тем, как именно они исполняются. Корабль сопровождения «Модок» зацепил деррик-краном подлодку, приподнял ее над опорами, медленно вывел и затем бережно опустил на воду миниатюрную субмарину «Си-Слаг». Как только расторопный аквалангист отцепил подъемные тросы, Питт сверился с приборами и нажал кнопку загружения балласта. Субмарина начала послушно, медленно опускаться в воду.
— Включить контрольный таймер! — скомандовал Джиордино. — Час на спуск, десять часов на поиск, два часа на всплытие. В случае чего, еще пять часов останутся у нас в запасе.
— Не останутся, — сказал Питт. — Это время мы используем на поиск «Титаника», так будет лучше.
Джиордино представлял себе ситуацию более, чем хорошо. Если, не дай Бог, с лодкой что-нибудь случится на глубине двенадцати тысяч футов, а у них не останется резервного времени, то надежды на спасение не будет. Тогда нужно будет молить Господа уже не о чудесном спасении, но лишь о скорой смерти. Потому как скорая смерть — это ведь тоже своего рода благо, если сравнить, например, с пыткой медленного удушья. Джиордино вдруг поймал себя на мысли, что ему хотелось бы каким-нибудь образом оказаться вновь на ненавистной прежде «Сапфо-1», где все-таки он чувствовал себя увереннее и, если быть откровенным, спокойнее. Что ни говори, а когда в субмарине можно без риска набить шишку распрямиться, когда можно быть уверенным, что в случае чего тебя выручит восьминедельная система автономного обеспечения — как-то комфортнее себя чувствуешь. Сидя на своем месте, Джиордино наблюдал в иллюминатор, как вода за кормой делается все более темной, зловещей. Изредка поглядывая на Питта, Джиордино задавался вопросом, что за человек управляет их лодкой…
Внимательно посмотрев техническое описание, Питт обернулся к Джиордино, который сидел рядом, на месте второго пилота.
— Ну, как посмотришь, если я предложу нырнуть? Испробуем?
— Еще бы! — Джиордино сверкнул своей обложечно-журнальной улыбкой.
— А ты что скажешь, Руди?
Оторвавшись от разглядывания нижних иллюминаторов, Ганн выпрямился и с достоинством ответил:
— Если у вас все готово, я всегда поддержу, хоть сию минуту.
Включив все внешние камеры, Питт вооружился переговорным устройством и начал отдавать команды, следя за тем, как именно они исполняются. Корабль сопровождения «Модок» зацепил деррик-краном подлодку, приподнял ее над опорами, медленно вывел и затем бережно опустил на воду миниатюрную субмарину «Си-Слаг». Как только расторопный аквалангист отцепил подъемные тросы, Питт сверился с приборами и нажал кнопку загружения балласта. Субмарина начала послушно, медленно опускаться в воду.
— Включить контрольный таймер! — скомандовал Джиордино. — Час на спуск, десять часов на поиск, два часа на всплытие. В случае чего, еще пять часов останутся у нас в запасе.
— Не останутся, — сказал Питт. — Это время мы используем на поиск «Титаника», так будет лучше.
Джиордино представлял себе ситуацию более, чем хорошо. Если, не дай Бог, с лодкой что-нибудь случится на глубине двенадцати тысяч футов, а у них не останется резервного времени, то надежды на спасение не будет. Тогда нужно будет молить Господа уже не о чудесном спасении, но лишь о скорой смерти. Потому как скорая смерть — это ведь тоже своего рода благо, если сравнить, например, с пыткой медленного удушья. Джиордино вдруг поймал себя на мысли, что ему хотелось бы каким-нибудь образом оказаться вновь на ненавистной прежде «Сапфо-1», где все-таки он чувствовал себя увереннее и, если быть откровенным, спокойнее. Что ни говори, а когда в субмарине можно без риска набить шишку распрямиться, когда можно быть уверенным, что в случае чего тебя выручит восьминедельная система автономного обеспечения — как-то комфортнее себя чувствуешь. Сидя на своем месте, Джиордино наблюдал в иллюминатор, как вода за кормой делается все более темной, зловещей. Изредка поглядывая на Питта, Джиордино задавался вопросом, что за человек управляет их лодкой…